Владимир Михайлович Сушков
Делион. По следам древней печати
Глава 9
Для нас, имперцев, речноземное рыцарство кажется давно устаревшим консервативным институтом, однако, нам многому можно научиться у них. Рыцари Речноземья – дисциплинированны и никогда не дрогнут под натиском врага, они презирают всякую трусость, а сребролюбие для них страшный гнев. Они еще не почитают наших богов, но преклоняют колено каждое утро перед Девой Битвы, той самой, что некогда уничтожила графа Люция и бесследно исчезла со страниц истории. Они могут в едином порыве выступить в алтарный поход против своего врага, того, коего изберут советом большинства.
(с) Путеводитель по Делиону.
– Тут наши пути расходятся друзья, – произнес Жирак на шепелявом речноземном акценте, остановившись на перекрестке. – Посоветую вам, держаться центральной улицы, она приведет вас к постоялому двору сара Лебизье. Он пошти что находится у верхнего города, вы сразу узнаете его по большой коричневой вывески, оное называется «Усталый волк». Аще, и флигель здоровый и скрипучий, мимо тошно не пройдете. Варево вкусное у него, женушка трудится на кухне в поте лица, передавайте от меня поклон.
Помахав соломенной шляпой чужестранцам, травник отправился к северной части города через узкие улочки, которые разделяли нагроможденные друг на друга дома. Флавиан и Галарий остались стоять на главном тракте, который назывался «навозной улицей», что свидетельствовало о чистоте этого места. Тягловые волы, запряженные в телеги лошади, торговые караваны и рыцарские кони постоянно курсировали по центральной артерии Рэвенфилда, тянувшейся от донжона за внутренней стеной, к центральному тракту. От такого количества животных вся улица была покрыта большим количеством навоза и здесь стояла жуткая вонь. Пастух старался прикрыть свой нос ладонью, однако пахучий воздух проникал повсюду. Речноземцы, кажется, привыкли к такому обилию запахов и это ничуть не смущало их. Вид пришельцев, сошедших с телеги травника, был для них не особо то интересен, каждый из местных продолжал заниматься своими делами. Здесь каждый день можно было увидеть, как знатных рыцарей со всех земель Речноземья, так и авантюристов из других краев Делиона, которых привлекал сам Рэвенфилд. Помимо того, что часть воинов из имперских легионов продолжала нести свою службу на пограничных заставах, рядом с землями нежити, все речноземцы платили особую подать – одну двадцатую от своих доходов, которая шла прямиком в лапы герцога Ордерика.
Эта подать называлась вороньим налогом и облагалась им вся провинция Риверланд, так было устроена испокон веков. Таким образом, часть их денег уходила на выплаты жалования безземельным рыцарям, наемникам и авантюристам, которые несли постоянный дозор и участвовали в разведывательных рейдах к границам с землями нежити, а часть денег уходила на восстановления укрепления и содержания многочисленных рыцарских конюшен. Другая часть уходила на поддержание застав в приличном виде, ибо это были первые субъекты для нападения вампиров и другой нежити. В свою очередь имперцы помогали и своими финансами в этом деле, потому как, легионеры из метрополии несли там свою службу. Крестьяне платили натуральным оброком – морковью, капустой, редькой, репой и животным приплодом. В общем, Рэвенфилд был местом, где переплетались как имперские амбиции и их военное право, рыцарская доблесть речноземцев и их служение Деве Битвы, и наемнический профессионализм, который мог войти с прикосновение и с духом авантюризма различных стаек бандитов, пришедших сюда со всех концов Империи. Как потом Флавиан узнает, здесь трудились и цверги, со своими хитрыми пушками, секрет которых они так яростно оберегали от остальных существ Делиона, а в верхнем городе была открыта торговая фактория альвов, которые продавали свои знаменитые луки по завышенным ценам. Рэвенфилд оставался местом синкретизма и несмотря на свое географическое местоположение был слиянием различных культур, верований и менталитетов, пусть и не всегда мирно существовавших друг с другом.
Жирак уже скрылся за холмистыми улицами, где тесно переплетались более мелкие улочки, с нагроможденными здесь домами. Казалось, что город задыхался от перенаселения и только «навозная улица» была местом, где можно было хоть как-то развернуться. Скорее всего эта улица и являлась самым широким местом во всем нижнем городе
Путники двинулись куда им посоветовал идти Жирак. Верхний город найти было не трудно, его можно было рассмотреть практически со всей близлежащей местности. Он был построен на высоком холме, и он был отделен от другой части Рэвенфилда широкими высотными стенами, которые были облеплены, словно рыба чешуей, тысячами или даже десятками тысяч воинов. Флавиан поднял свой взгляд и лицезрел поверх черепичных покатых крыш мощные стены Верхнего города и высокий донжон, возвышающийся над всем Рэвенфилдом. Пастух еще никогда не видел столь величественного города, и он поразил его в самое сердце. А ведь Вороний город считался по речноземным меркам не самым большим поселением. Бывали и больше. Например, Амалия – столица провинции, или Нереидия – главный город Трехречья. Юнец видел эти великолепные города с висячими фонтанами, круглодонными цветущими садами на картинках в своих книгах и желал увидеть теперь их наяву. Но Рэвенфилд отличался от того, что изображалось в книгах – вместо пышных садов здесь грудились уродливые дома с покатой черепичной крышей, красивые фонтаны здесь заменялись торговыми ларьками, а вместо душистых цветов и восточных пальм – кучи навоза и сплошная антисанитария.
Но красота и великолепность Вороньего города, его мощь и великолепие тесно соприкасается с обратной стороной этой монеты – запахи в Рэвенфилде были на порядок хуже, а сам город был гаже, самым больших конюшен, которые видел Флавиан, здесь было полно преступников, бродяг, больных, шлюх и попрошаек. Эти социальные группы людей были неотъемлемой частью любого цивилизованного города.
«Чем больше шлюх и попрошаек в городе, тем богаче и величественнее город», – так сказал один из анонимных хронистов.
Флавиан побоялся представить, что таким образом творится в Фикии – самом большом городе Империи, который является ее столицей.
Рыцари курсировали по «навозной улице» и Флавиан никогда не видел их еще в таком количестве как здесь. За их спинами развивались плащи самых разных цветов – пурпурные, багряные, алые, темные, синие, желтые, красные, изумрудные. Но более того, на плащах изображались и самые различные геральдические животные и предметы – совы ехали бок о бок с ястребами, волки мирно существовали с кошками, державшие в своих лапах длинные копья, разрушенные мосты зияли на плащах так же великолепно, как и высокие башни. Ящерицы, львы, различные мифические тотемные животные, как сфинксы и медузы, копья, щиты, моргенштерны. Все когда-то это Флавиан видел в геральдических книгах и много читал о том, что это за символы и какие семейства носят их на своих гербах, но теперь он воочию увидел все это разнообразие.
Помимо прочего, на навозной улице можно было услышать множество языков, ну либо самые различные ломанные диалекты имперского языка. Смуглые торговцы, бледнолицые актеры, рыжебородые северяне и южане-лицедеи. Воистину, Рэвенфилд был удивительным миром, почти-что бескрайней вселенной для юноши, который прожил всю свою жизнь в небольшом поселение. Однако не стоит забывать, что Вороний город был самым большим поселением во всем герцогстве, которое так и называлось «Пограничье». Все вассалы герцога Ордерика – были крупные бароны рыцари, которые владели не больше чем сотней крестьянских душ. Мало кто задерживался на этих землях, потому как они были и менее плодородными, в отличие от остальных речноземных земель. Некоторые безземельные рыцари, служившие двадцать или больше оборотов для защиты Пограничья, получали от Ордерика за выслугу свой лен и несколько десятков крестьян. Так делалось испокон веков, но это все перечеркивалось большой смертностью и постоянными стычками, и битвами с ордами нежити. Одна латифундия могла в течение одно года перейти из одних рук в другие, и из этих рук к третьему рыцарю. Но несмотря на все опасности жажда приключений и золота манила как мелкое поместное рыцарство, так и крупных баронов, желающих поживиться за чужой счет и прославить свое имя, записав его в кровные летописи.
Пока оба путника шли по Навозной улице, Флавиан заметил, что тут редко бывало светло. Помимо того, что с востока надвигалась черная туча, где сверкали одновременно по несколько молний, стаи воронов были на небосклоне столь плотными, что пропускали только редкие лучи солнца. Пастух думал о том, где же столько тысяч ворон может добыть себе еду? И почему они до сих пор живут здесь, бок о бок с человеческой цивилизацией, а не отправляются на поиски новых мест для проживания?
Рэвенфилд был основан очень давно… Флавиан, с детства и по природе своей одаренный жутким любопытством хотел узнать побольше об истории этого таинственного города. Возможно, в здешней библиотеке, можно было бы найти древние архивы, повествующие об основание Вороньего города. Но было одно, но. Даже два. Во-первых, сейчас, любознательному и смыленному юноше было не до познания истории, сейчас, он желал лишь найти своего друга Аргия, а затем отправиться с ним восвояси. Неважно куда. Сперва к его родне, возможно матушка проживала с родителями толстяка. Во-вторых, он не знал древнего речноземного диалекта, который присутствует в современном языке только в малой доле, растворившись в имперском языке.
Даже с «навозной улицы», которая по сути являлась главной во всем Рэвенфилде, пересекая город с запада на восток, через основные кварталы, можно было заметить ярко-желтый флигель, в виде вороны, расправившей крылья. Тучи начали с востока свой массированный набег, ветер был столь сильным, что флигель начал крутиться вокруг своей оси, словно заводной волчок. Клюв желтого скрипучего ворона желал показать часть света, откуда дул ветер, но он не мог остановиться на одном месте, продолжая свое веселое путешествие вокруг собственной оси. Ветер протяжно завывал, гуляя через мелкие улочки, вороны начали громогласно каркать, предвещая скорую перемену погоды. Птицы начали летать уж очень низко, полностью закрыв сопротивляющиеся тучам солнце.
Флавиан был удивлен, что за все это время, на него не упало ни одного птичьего помета, хотя казалось бы, что практически вся навозная улица была покрыта белесыми засохшими пятнами. Пастух задрал голову вверх, увидев, просто неописуемые словами красоту и стремление природы к совершенству. Сетьюду нравилось пасти овец потому, как он оставался один на один с сущей матерью, которая воплощалась в зеленом травном покрове, блеющих овцах, белоснежных кудрявых облаках, красивых и аккуратных, как спелые груди молодых девушек, холмами, густой растительности – все это создавало единение Флавиана с природой, и он понимал, что весь мир стремится к совершенству. Так и здесь, он заметил, что тысячи воронов разбивались на десятки, а может быть даже на сотни стай и образовывали своими пернатыми телами различные пируэты в виде клина, воронки или плывущего темного облака. Но здесь красоты природы заменялись чудовищным уродством человеческой цивилизации. Человек настолько стремился обуздать природу, оседлать ее законы и заставить ее работать на себя, что начал калечить и изувечивать первозданные красоты.
Галарий увидел флигель постоялого двора, о котором говорил Жирак и решил свернуть в улочку, сократив через нее путь. Внезапно, на Флавиана нахлынуло странное чувство обреченности и скованности. Расстояние между двумя домами было столь мало, что здесь с трудом могли разойтись два человека. Сетьюд вспомнил, как он шел через подобные дома в Диньере, когда стражники вели его на эшафот. Тот момент останется огромным отпечатком судьбы, выедающим дыру в его душе. Казалось, что как только он выйдет из улочки, на него с верхних окон снова начнут сыпаться оскорбления и порицания.
Страж несколько раз, едва заметно, оборачивал свою голову, по началу Флавиан думал, что он смотрит, идет ли за ним пастух или нет. Но крепко сложенный Галарий, помимо прочего, был почти на полторы головы выше юнца и его взгляд всегда проскальзывал по макушке северянина.
– Сейчас в постоялый двор, а куда отправимся потом? – поинтересовался Флавиан, которому не терпелось встретиться со своим старым другом.
Ему хотелось поговорить с Аргием о том, что с ними приключилось, какие беды они превозмогли, с какими страхами они сталкивались вместе, а с какими по отдельности. Флавиан хотел рассказать Аргию все то, что он пережил за последнее время, поговорить о тех легендах, о которых они часто вели беседы, которые воплотились в реальную настающую жизнь. Павшие, Тьма, болотники, орден стражей… Но что-то прижгло сердце Флавиана и он понимал, что ему будет стыдно поведать своему товарищу о позорных избиениях и плене в казематах инквизиции. Шрамы на его спине по-прежнему болели, а на руках навсегда остался бледный отпечаток от кандалов, коими он был прикован к сырой темничной стене. Теперь это стало его "украшением" на всю жизнь, памятью о том, насколько может быть злобен человек.
– Посмотрим, – как всегда скупо ответил страж.
Флавиан следовал за ним по закоулкам, стараясь преодолеть свой собственный страх. Юный северянин не смотрел по сторонам, а упершись своим взглядом в плащ Галария, разглядывал колесо богов с двенадцатью спицами. У него было трудное и довольно невнятное отношение к религии, с одной стороны Флавиан видел в природе божественное начало – грамотный порядок мироустройства, взаимодействие разных существ друг с другом, уравновешивание жертвы и хищника. С другой стороны, прочитав много книг, подаренных дядей, он видел на их пропахлых древесиной страницах жестокость и убийства даже среди великих людей, разврат церковных иерархов, геноциды, многочисленные убийства и у юного пастуха в голове возникал когнитивный диссонанс. Как может сосуществовать божественный и грамотный порядок с хаосом и смертными грехами? Дополняют ли он друг друга, или входят в яростное столкновение, как Свет и Тьма? Но дядя, часто повторял, что Тьма есть ничто иное, как отсутствие Света. Но в это трудно было поверить юному пастуху, который относился ко всему с предвзятым недоверием и скепсисом. А что если это Тьма первозданна и Свет нарушил ее покой? Где же пребывают те боги, перед ликом которых совершаются эти злостные мерзости?
– Кажется, Жирак говорил именно об этом постоялом дворе? – задал вопрос Флавиан.
Ему жутко хотелось спать. Усталость будто давила ему на плечи, и он с удовольствием бы почтил мягкую постель своим присутствием, погрузившись в сон, несмотря даже на то, что ему почти каждую ночь снятся кошмары.
Улица, на которую вышли путники была намного меньше навозной, здесь было не так людно, но дорога здесь была более грязной – лужи, песок, навоз и помет перемешались во что-то липкое и грязное. На здание, где продолжал, словно водоворот, вращаться флигель, над самой дверью висела выцветавшая и поржавевшая табличка, на который грубыми мазками был нарисован серый волк, прилегший отдохнуть.
«Уставший волк», – Флавиан разгадал это немудренную и простую загадку вывески.
Постоялый двор был на удивление большим, и ни шел ни в какое сравнение с захудалой харчевней Мерьи Клоповницы или скупой и разваливающейся таверной в Верхних Рудах. Постоялый двор имел двор, располагавшийся за самим зданием. Здесь были грязные лужи, которые с долей аккуратности были заложены каким-то грязным тряпьем, старыми рубахами, ветхими поношенными панталонами. Между улицами, к самому входу были проложены поверх грязи три, скрепленных между собой дощечки Перед крыльцом стояли трое выпивших мужичков и о чем-то спорили друг с другом с ярко-выраженным речноземным акцентом.
Во дворе стояло четыре столба, между которыми были связаны крепкие веревки, на которых сушилась одежда. В ожидание грозы женщина начала снимать белью, все время поглядывая на затягивающие небосклон тучи. Молнии ярко сверкали, озаряя все в округе.
«Коваль бьет своим молотом по наковальне», – в этот раз удары этого божества, громким отзвуком и яркими вспышками отображались на небосклоне.
На заднем дворе таверны была собственная крытая конюшня, видимо для гостей побогаче. Жирак сказал, что в Уставшем волке останавливаются даже мелкое безземельное или разорившееся рыцарство. Лошади, стоявшие в стойлах принадлежали именно этим людям, чуть менее знатным, чем обычные рыцари. Это немудрено – богатые и именитые рыцари всегда смотрели с долей презрения на нищих и безземельных собратьев.
Само здание было не похожим на остальные постройки– трехэтажное, с большим количеством мелких окошек, обрамленных серыми оконными рамами. Если бы эта таверна была человеком, то к ней бы можно было спокойно подобрать такой эпитет, как «раздувшаяся», или «пузатая», по крайней мере так это выглядело со стороны. По самому строению было видно, как она задумывалась изначально, но таверна росла вместе с городом и потоком людей, желающим посетить Рэвенфилд. Путник заметил, как минимум три разных пристройки, в том числе два верхних этажа.
Мужчины косо посмотрели на рыжебородого воина, который мог внушить страху даже дикому медведю. Охмелевшие после нескольких бутылок пойла, они не стали ничего говорить вслед чужестранцу. Они о чем-то перешепнулись между собой и продолжили разговаривать о похищенной дочке Ордерика.
«Хвала богам», – облегченно вздохнул Флавиан, когда они вместе со спутником вошли в это большое и шумное заведение.
Но прошло всего лишь несколько минут, как Флавиан, разморённый спертым воздухом душного помещения, где смешался запах кислого перегара, выпивки и горелого жаркое, желал только одного – как можно быстрее добраться до кровати.
Если снаружи это здание казалось раздутым, словно живот беременной женщины, то внутри создавалось ощущение, что путники попали в обширное чрево кита, только деревянное, кишевшее самым различным людом. Тут собрались как простолюдины, в своих блеклых и потертых одеждах, так и зажиточные горожане, местные торгаши, говорившие на странном для Флавиана речноземном диалекте, так и купцы из дальних стран – смуглые и загорелые левсенийцы, островитяне, говорившие на диалекте протоимперского, рыцари в сверкающих и потертых доспехах, их пажи и оруженосцы. Цверги, болотные жители, речноземцы, имперцы. Это было самое большое здание, в котором когда-либо был Флавиан. До поры до времени…
«Уставший волк» был обширным трехэтажным зданием, пастух хотел сосчитать количество столов на первом этаже, но решил, что собьется со счету. На второй этаж вела крутая деревянная лестница, с дивными резными перилами. На втором этаже располагались комнаты, которые можно было снять за несколько дукатов всякому усталому путнику. Большое количество окон не спасло это помещение от мрака и задымления, дым от жарева и очага, смешивался с курительными трубками здешних обитателей и стелился по всей таверне, словно утренний туман. Сальные свечи горели по всему периметру помещения, освещая таверну своим ярким, но небольшим огнем. Через мутные, грязные и заляпанные окна пробивалась толика света, но она была столь ничтожна, что не могла рассеять мрак «Уставшего волка». Здесь пахло настоявшимся перегаром, жжеными волосами, табаком и алкоголем, но все это умудрялось заглушаться веянием сквозняка, который принес в ноздри Флавиана аромат жареного мяса, идущий из кухни, так возбудивший в пастухе аппетит.
Казалось, что столы расставлены в «хаотичном порядке», без всякой закономерности. Сбитые из дуба или березы, одни из них стояли узкой стороной к двери, другие же напротив – широкая сторона столешницы шла параллельно выходу и стойки трактирщика. Стулья также, как и столы, были разные – где-то стояли обычные табуретки, где-то стулья с продольной спинкой и несколькими дощечками, а где-то и вовсе стояли топчаны – вакантные места для тех, кто пришел позже всех, ибо на них никто не сидел, так как они были низкие и менее удобные. За стойкой, которая была завалена просто невероятным количеством всяких разных продуктов стоял худощавый мужчина, с крупными надбровными дугами и мохнатыми бровями, из-под которых выходил его тяжелый, словно молот Коваля взгляд.
«Видимо это и есть трактирщик», – подумал Флавиан.
Галарий недолго осматривал таверну своим испытующим взглядом и ничего не сказав, направился прямо к хозяину «Уставшего волка». Несмотря на то, что сейчас в таверне было не так уж и много народа, здесь стоял базарный шум – имперское наречие смешивалось с речноземным акцентом, тяжелое наречие цвергов переплетались в дивный узор с красивой альвийской речью, иногда все это заглушалось стуком и лязганьем ножей о тарелки, лаем пса, который сидел в одном из углов таверны, диким смехом, раздававшегося со стороны оруженосцев, который играли в карты. В углу таверны сидел весь подранный кошками лохматый пес и рычал на каждого, кто мимоходом проходил подле него. Флавиана удивило и то, что в таверне были жрицы любви, хотя он всегда думал, что Речноземье – провинция, и в прошлом королевства, всегда соблюдавшие свои принципы и высокоморальные устои, но теперь пастух видел, что шлюх на всех не хватало. Одна сидела на коленках у пьяного, и судя по отсутствию герба на щите, безземельного рыцаря, вторая, от которой пахло самыми дешевыми духами и жутким перегаром, накручивала на палец свои вьющиеся волосы, беседуя с богатым горожанином, две путаны стояли за спинами людей, игравших в карты, другая же шлюха облизывала под кустистыми усами губы коренастого цверга. Флавиан еще никогда не видел такого скопления народа, к тому же, столь разных людей, никак не похожих друг на друга.
– Благослови вас Дева, – хозяин трактира поприветствовал новоприбывших гостей, даже не попытавшись сделать хоть какое-то подобие улыбки.
Галарий молча кивнул приветственным жестом.
Все же Флавиан был прав, и он угадал в этом мужчине хозяина трактира, о котором рассказывал травник. Вблизи, этот худощавый мужик, превращался в сгорбленного, но все же крепко сложенного человека. Его лицо было все в глубоких точках, оставшихся после оспы, а брови были столь густые, что росли практически до самых бакенбард. Флавиан, пытался вспомнить его имя и память его не подвела.
– Сар Лебизье?
Правый уголок губы трактирщика слегка приподнялся, и он сделал что-то похожее на скромную и ленивую улыбку. Краем глаза Флавиан видел, что страж пытается что-то высмотреть в «Уставшем волке», ну или кого-то. Некоторые из взглядом посторонних провожали Галария в спину, наверняка обсуждая приход члена ордена стажей в Рэвенфилд.
– Мы знакомы? – ответил Лебизье.
Все это время трактирщик вытирал подолом своего грязного халата, который когда-то был белого цвета, пивной бокал с отколотой ручкой.
– Нет, но травник Жирак, прославлял практически в стихотворной форме славу вашего трактира, – решил пошутить Флавиан.
Сетьюд не ожидал от этого нахмуренного мужчины такой громкой реакции и заливистого смеха.
– Хаха, да, точно, это в духе нашего плута, – ответил на это Лебизье. – Он случайно не складывал там оды в честь долга, который он заносит мне уже второй месяц?
Внешний вид трактирщика резко контрастировал с его манерой речей, и он мило проболтал со своими гостями несколько минут. Галарий спрашивал лишь то, что было касаемо их дела, о вампире, смерти магистра и слухах в городе, но путники ничего нового не услышали. Лебизье повторил все, что до этого говорила им Мерьи и Жирак, но чаще всего с небольшими новыми крупицами информации.
– Все чаще в «Усталый волк забредают мелкаши, – так трактирщик называл мелкое безземельное рыцарство, отщепенцев с большей дороги, которые, фактически были равносильны разбойникам. – Я у себя видел и суровых северян – съердов, и горделивых гасконцев, и хитроумных альвов, которые постоянно ссорились по пустякам с хмельными цвергами. Поножовщина бывала, авантюристов хоть отбавляй. Я думаю Вороний город это самое насыщенное альвами место в Империи.
Люди недолюбливали альвов за их расизм и пренебрежительное отношение к другим расам. Они привыкли смотреть на остальных свысока, однако при этом являлись прекрасными лучниками и пращниками. Даже альвам нашлось место в этом городе.
Лебизье наклонился чуть поближе к своим путникам, его взгляд падал то на Флавиана, то на Галария, казалось, ему нравилось разговаривать о таких пустяках со своими клиентами.
– Вот, что я вам скажу, – трактирщик понизил свой голос, чтобы придать своим словам вес и некий ореол таинственности. – Намечается тутово у нас крупная заварушка, будь здоров. Слухи ползут уже по всему Речноземью, что объявят алтарный поход на нежить, посему и прибывают в Вороний город все больше и больше вооруженных бродяг, и отщепенцев, в надежде нажиться на войне. Недавно прибыл даже брат герцога Простора, кипиша тут навели. Мало того, что дочерь герцога пропала, так в городе такой кавардак происходит, что скоро можно будет красть даже целые кварталы.
«Алтарный поход», – прокрутил у себя в уме пастух, пытаясь вспомнить, когда был последний из них.
Дядя рассказывал про то, как выглядит этот алтарный поход. Архиепископ Речноземья объявляет его и множество знатных рыцарей собирается под сенью алтаря благочестивый Девы. Даже крестьяне и преступники могут вступить в войско, чтобы очистить своих грехи, но чаще всего это выглядит как именно избежание закона – в своем большинстве крестьяне поклоняются нимфидам и почитают духов рек, Дева Битвы была популярнее в рыцарских кругах.
«Перед Девой мы все равны, как солнце посылает свои лучи на бедных и богатых, так и Дева Битвы, наша роза войны, благоволит, как богатым, так и нищим, как здоровым, так и прокаженным», – так говорилось в одной из подаренных дядей книг.
Считается, что на всех тех, кто присоединился к алтарному походу, снисходит благоволение Девы Битвы и полное отпущение грехов. Флавиан не знал, правда это или нет, но каждый из алтарных походов сопровождался десятками самых разных задокументированных чудес, произошедших под благословением Девы.
Перед войском, выступавшем в алтарный поход, несли тяжелую позолоченную гробницу Девы Битвы, инкрустированную различными драгоценными камнями, где как считается похоронена здешняя святая. Кажется, в последний раз, алтарный поход объявляли против кентавров, которые посмели разорять герцогство Простор, около двадцати лет назад.
– И каковы шансы, что его действительно объявят? – поинтересовался Флавиан.
Трактирщик ухмыльнулся.
– Я гляжу, вы не местные, достопочтенные гости, – Лебизье как в воду глядел, хотя много ума и не надо, чтобы отличить речноземный говор с другими диалектами. – Ходят слухи, что наш лорд-протектор Телий, немного… Того.
Флавиан переглянулся со стражем и тот своим отсутствующим взглядом дал понять, что он этого не знал.
– Того? – переспросил Флавиан.
Лебизье посмотрел внимательно по сторонам, дабы его никто не подслушал. Но стойка пустовала и кроме двух иноземцев здесь никого не было, все остальные посетители «Уставшего волка» сидели за столами.
– Говорят, боги лишили его рассудка, – полушепотом ответил трактирщик. – Он стягивает все имперские легионы в Простор, на границу с кентаврами и Священной Рощей дриад. Он заперся в своей комнате и никого не принимает, а без его санкций, алтарный поход одобрен быть не может.
На самом деле, пусть Флавиан и любил историю, но все эти перепутья политики его мало интересовало сейчас. В данный момент, он хотел набить свое брюхо, запить это холодным темным пивом или забродившем квасом, а затем, отправиться со стражем на поиски Аргия. Сетьюд искренне надеялся, что на этом, именно в Рэвенфилде, его приключение закончится и отдав в руки стражей печать, они со своим другом отправится в свои родные земли. Пастух скучал по матери и надеялся, как можно скорее встретиться с ней. Теперь, у него все реже и реже возникали мысли о том, что матушка погибла, и она часто навещала его во снах.
– Говорят, что вампир, орудующий в городе мог быть как-то связан с пропажей дочери Ордерика? – поинтересовался Галарий, хотя конечно это было его собственной теорией.
– Ну не знаю, – пожал своими крупными плечами Лебизье. – Мож оно и так. А мож и нет. Герцог – мужик крепкий, но четырнадцать оборотов назад его жена лишилась жизни и умерла при родах, да упокоит Праматерь ее душу. А вот сейчас герцог лишился и девчонки. После такой тяжкой ноши люди либо ломаются, либо сгибаются и третьего не дано.
– В Столберге о жене Ордерика отзывались тепло, как и о ее дочери, – сказал Флавиан, решив поддержать беседу.
Трактирщик улыбнулся, словно бы вспоминая былые времена.
– О, семнадцать оборотов назад умер мой старик, передав "Уставшего руки" в мои молодые руки, – начал рассказ Лебизье. Хильгида дружила с моим отцом и часто заходила в наш трактир, клянусь нимфидами, мальчик. Еще будучи подростком я видел часто эту кроткую и красивую даму.
В голове Флавиана почему-то появился образ этой женщины, о которой говорил трактирщик.
– Она была невысокого роста, крохотной можно сказать, в отличие от ее большого сердца, – улыбнулся хозяин заведения. – Речные духи одарили ее большой родинкой, которая тянулась через всю правую щеку.
Трактирщик жестом провел по своей небритой щеке пальцем, показывая размер этой родинки.
– Дочка пошла вся в маму, – продолжил Лебизье. – Добрая и ласковая, плохого слова никогда не скажет. Надеюсь, что герцог найдет свою дочь.
Дослушав рассказ, гости заказали у трактирщика жаркое, квашенную капусту и суп из вареной репы с капустой, иноземцы сели за один из свободных столов. Крепко сбитый из толстых, плохо обструганных досок стол, с торчащими шляпками гвоздей стоял практически посередине зала, Флавиан с превеликим удовольствием усадил свой зад на один из табуретов.
– Может быть стоило спросить у него про Винария? – спросил пастух.
Галарий отрицательно покачал головой.
– Тут повсюду уши, – сказал страж, не привлекая к себе внимания.
Сетьюд с этим не мог согласиться. Людей здесь было много и возможно, кто-то из них находится не на той стороне войны. Возможно, что один из здешних обитателей вампир… Почему-то эта мысль крепко зацепилась в голове пастуха, и он начал осматривать рты посетителей трактира, на наличие острых клыков. Но его взгляд натыкался только на гнилые и нечищеные зубы.
– Винарий с Аргием в Высоком городе? – Флавиан видел крепкие двойные стены, которыми была обнесена другая часть города, расположенная на высоком неприступном холме.