Владимир Михайлович Сушков
Делион. По следам древней печати
– Уходите отсюда, быстро, – проворчал страж, крепко сжимая в обеих руках свой меч.
– Даже и не думай, – раздался голос из-под шлема Ланьена. – Мы останемся с тобой.
– Тогда не мешайте мне, – ответил Галарий и направился в сторону ухвостеня, который продолжал исполнять пируэты в дальнем от входа конце амбара.
Теперь огонь был повсюду. Зернохранилище полыхало желтым заревом, языки пламени обволакивали стены, балки, телеги и бочки для зерна. Ланьен и Каси начали кашлять от удушающего запаха дыма, влажная плесневелая солома сильно коптила. Галарий встал в стойку и продолжал следить за тем, как чудовище изгибается, пытаясь потушить огонь на своей шерсти. Оно начало кататься по земле, и его массивное тело сбило еще несколько балок. Крыша надломилась и часть досок попадала прямиком на ухвостеня.
Галарий понимал, что не стоит терять времени зря, чудовище могло затушить огонь в ближайшее время. Жутко воняла копченой шерстью, страж клялся себе, что в последней раз в Империи так пахло, когда разгорались знаменитые "Очистительные" инквизиторские костры.
Страж набрал скорость, казалось, что ухвостень предпочитал не замечать, на надвигающегося на него воина. Дым забивал нос и ротоглотку Галария, он старался не закашляться от удушающего дыма, зарево разгоралась с каждой секундой все сильнее и сильнее. Сблизившись с чудовищем на расстояние удара, Галарий опустил свой меч на переносицу пылающего ухвостеня. Чудовище взревело от боли, но стражу показалось, что ухвостень выдержал удар закалённого клинка. Ухвостень тут же ответило стражу.
Совершенно позабыв об огне, тварь вступила в битву. Оно бросилось к Галарию и попыталось сомкнуть челюсть на его туловище, однако страж ловко увернулся перекатом и прочертил мечом прямо под подбородком зверя. Ухвостень еще раз взревел, но теперь страж понял, что оказался в невыгодном положении, прямо под передними лапами чудовища. Острые когти, готовы были нашинковать даже столетние, покрытые древней толстой корой деревья, чего уж говорить о человеке. Ухвостень начал атаковать своими лапами.
Первый удар левой лапой. Галарий сделал очередной перекат, но оказался уже под правой лапой чудовища. В самый последний момент, он смог перекатиться от чудовищно сильного удара ухвостеня. Рыжебородый слышал, как настил амбара, состоящий из дубовых досок, треснул и щепки взмыли в воздух. Удары лапами были невероятной силой и каждый раз, когда страж уворачивался от них, он тратил много сил. Наконец-то, когда само чудовище замешкалось, рыжий воин нашел окно для атаки и всадил свой меч прямо в грудь ухвостеню. Галарий мог поклясться, что будь у него обычный, а не зачарованный меч, оружие не смогло бы разрезать кожный покров ухвостеня.
Однако, меч стража вошел в грудь ухвостеня, словно нож через козий сыр. Галарий даже не сделал никаких движений, чудовище встало на задние лапы и меч сам выскользнул из грудины ухвостеня. Вонючая гнойная кровь обдала стража, но тот успел отвернуться от потоков жидкости из кровоточащей раны.
Он устал. Одышка. Ломило кости. Враг был не по его годам. Грудь, словно гора в железном облачение, вздымалась вверх и вниз. То была одна секунда на передышку, однако этого было мало. Но Галарий за это время успел погрузиться в эфир, чтобы зачерпнуть энергию. Он ощущал на кончиках своих пальцев характерное покалывание, в его руках был мощный источник энергии. Страж высвободил из своих рук эту энергию. Чудовищная сила вырвалась из-под его ладоней, и сломала одну из балок. Балка треснула напополам, и крыша прогнулась еще сильнее. Он слышал, как Каси и Ланьен, единственные, кто остался в амбаре, в интенсивном темпе рубили балки, чтобы крыша рухнула прямо на чудовище.
Ухвостень уже начал свое приземление и Галарий чудом успел перекатиться от смертельного удара передними лапами. Доски настила тут же разлетелись вдребезги, словно какой-нибудь хрусталь. Ухвостень попытался атаковать одной из своих лап, словно кошка птенца, выпавшего из гнезда. Зачарованный меч парировал бритвенно острые когти, но Галарий пошатнулся от силы удара. Второй удар, только левой лапой был неожиданным для стража, и он пригнувшись решил ударить своим мечом прямо в горящий яростью глаз ухвостеня. Но это было ошибкой. Чудовищной ошибкой.
Хлесткий хвост, смертельное оружие этой твари, с огромной скоростью направлялось в сторону Галария.
Страж понимал две вещи. Он не успевает увернуться. От такого удара он не выживет.
"Перелом всех двадцати четырех ребер. Разрыв селезенки, внутреннее кровотечение. Разрыв диофрагмы. Скорее всего мое тело проломит стену в амбаре, толщиной в указательный палец древесины. Смерть наступит моментально, я даже не успею вскрикнуть от боли."
Говорят, что время не течет вспять. Нельзя реку обратить из моря, переменить течение, чтобы ее воды хлынули назад в то место, откуда она начинает свой путь. Время замедлилось. Галарий стоял на месте, он видел, как хвост чудовища приближается к нему. Страж на грани своих возможностей, из последних сил окунулся в бескрайние океаны эфира.
Здесь не было звуков совсем. Лишь бесконечная пустота обволакивала стража, словно младенца во чреве матери. Неподготовленный человек никогда бы не выбрался из этой бездны метафизической субстанции. Галарий покинул не только свое тело, ему сложно было описать это словами. Тот, кто никогда не был за Границей этого мира, никогда не поймет того, что с опаской бороздит бесконечности другой реальности.
Метафизическое тело стража наблюдала за спиральными сгустками божественной красоты. На первый взгляд казалось, что весь этот мир, вся эта бесконечная бездна энергии была хаотичной, но в конце концов она выстраивалась в чудовищно сложные фигуры неэвклидова пространства.
"Пора пробуждаться", – напомнил себе страж, ведь было много тех, кто не выбрался из эфирного пространства, навсегда слившись с бесконечными потоками энергии.
Галарий зачерпнул эфир и постепенно начал заново рождаться в бренный, жестокий, полный несправедливости мир. Это пробуждение можно сравнить разве что с воскресением из мертвых. Время по-прежнему стояло на месте, страж после путешествия по потустороннему "метадуховному" миру, долго приходил себе. По крайней мере так ему казалось.
В пяти саженях от его туловища находился чудовищный хвост, который наносил рыжему смертельный удар. Он вспомнил, что именно отросток ухвостеня заставил его нырнуть в метафизическое пространство. Галарий сконцентрировался на собственном теле и духе, он чувствовал, как искры эфира возжигают в нем способности. Одна из таких способностей было… То, что было осуждено даже богами. Хромой Часовщик будет в гневе, узнав, что сотворил Галарий.
Хвост ухвостеня начал отдаляться от туловища стража по той же самой траектории. Время начало идти вспять, река обратило свое течение и бесконечные воды возвращались к своему источнику. Долго падающие крупицы песчаных часов начали заполнять верхнюю часть этого измерителя времени. Гниение обратилось в цветение. Галарий чувствовал, что он повелевает временем. На самом деле это было ошибкой, субъективное восприятие человека не влияло на ход времени, скорее он выбирал ту развилку, по которой желал идти.
"Хватит!" – подумал Галарий и все снова встало на свои места.
Он избежал удара хвостом этой твари, вовремя пригнувшись, и не теряя ни мгновения засадил острие своего меча в глаз ухвостеня по самую гарду. Зверь зарычал, его затрясло, то ли от боли, то ли от страха, хотя конечно Галарию казалось, что такие чудовище не испытывали страх. Потому, что они им и являлись. Но на каждый дуб, найдется дерево повыше.
– Давай, давай Каси! – позади себя, рыжебородый слышал крики Ланьена, который уже срубил еще одну опору, поддерживающую крышу. – Страж, уходи оттуда!
Однако, воин почувствовал запах крови. Сил у стража уже не оставалось, он с трудом вытащил из глазницы чудовища свой меч-бастард. Из правого глаза чудища начала вытекать водянистая влага, перемешиваясь с густой темно-бордовой кровью. Помимо прочего, ухвостень еще не затушил собственную шерсть до конца и начал разгораться с прежней силой.
Воспользовавшись замешательством ухвостеня, пока тот выл от боли, Галарий сделал выпад в сторону второго глаза, но попал в страшную ловушку. Ухвостень увернулся и лягнул врага своей лапой. Удар пришелся прямо в грудину Галария, острые когти прорезали доспехи стража, и он чувствовал под своим защитным вооружением липкую теплую влагу. Тварь решила не оставлять дело на потом и сразу же атаковала стража, но Галарий предусмотрительно оставил при себе запасы энергии. Он использовал "Божественный ветер", – порыв ветра чудовищной силы и ухвостень в полном непонимание, перевернулся на спину.
Страж уже хотел побежать, чтобы вспороть брюхо чудовища, но что-то его потянуло за руку и уронило на спину. Он увидел перед собой грубое, изуродованное оспой и шрамами лицо Каси, матерый вояка где-то потерял свое оружие и шлем.
– Страж, бежим отсюда, мать твою! – и как только Каси произнес эту фразу вся крыша амбара начала рушиться, подобно горному оползню.
Часть древесину полетела прямо на ухвостеня, который не ожидал такого поворота событий. Его накрыло толстыми деревянными досками и балками, начала рушиться и другая часть крыши. Больше половины опорных балок была срублена, другая часть балок была серьезно опалена разгоревшемся пламенем.
Ланьена нигде не было видно, скорее всего Каси угрозами погнал из этого опасного и проклятого места своего лорда. Дорогу Галария и Каси преграждал огонь.
– Делать нечего! – выкрикнул Каси и посмотрел на осыпающийся потолок. – Коваль, благослови эту жертву!
Каси прыгнул в огонь и Галарию не оставалось ничего более, чем последовать его примеру. Страж почувствовал себя походным котелком, в которым на огне готовят пищу. Кровь запеклась от жара и прилипала к поддоспешнику, он опалил свои волосы, бороду и пах, словно общипанная курица или забитая опаленная свинья. За своей спиной он слышал грохот сотен досок, падающих на землю, и он бежал, бежал вперед. Где-то замаячила кромешная тьма окружающего мира и Галарий даже в этой ситуации не изменил себе, так и не улыбнулся победе в этом побоище.
– О, милостивая Дева Битвы, – запыхавшийся Ланьен закашлялся от избытка удушающего дыма горящего амбара и попытался вознести хвалу своей покровительнице. – Ты одолел это чудовище страж, оно сбежало.
Галарий устал, сил практически не осталось. Он оглянулся на горящее зернохранилище. Голубой свет Мольвии, вышедший из-за туч, освещал клубы едкого дыма, вздымающегося от амбара. Горящие доски падали, амбар разрушался как карточный домик.
– Не одолел, – ответил страж. – Нам повезло. Его отозвали.
Каси грубо и громко выругался, использовав нецензурные слова всех имперских диалектов. Это можно было назвать настоящим искусством. Остальные рыцари, те, кто остался в живых после этого побоища роптали и в воздухе повис один единственный вопрос Ланьена, который интересовал всех.
– Зачем?
***
Вскоре пыльные коридоры закончились, молчаливые короли и герцоги в своих величественных, но забытых гробницах были постоянными спутниками Флавиана и Мерьи. Юноша поразился, насколько же древняя история Вороньего города, раз под его сердцем погребено столько владык Рэвенфилда. Однако это была лишь малая часть катакомб, они ветвились и разделялись, подобно паутине между двух деревьев и лабиринты подземелья могли заканчиваться тупиком или закругляться и вести в другой проход. Сетьюд спешил вслед за Клоповницей, но он не мог не останавливаться перед каждым безмолвным герцогом, что раннее владычествовал над городом.
Каждая гробница была по-своему уникальна, видимо герцоги еще при жизни планировали отличиться своими каменными плитами. В некоторых нишах были похоронены супружеские пары, их каменные лики были спокойны и лишены сует мирской жизни, по-своему величественны, но что-то было еще в этих рельефных изображениях. Рядом с еще одной гробницей Флавиан заметил широкую у основания, а затем сужающуюся расписную погребную урну, судя по всему здесь был захоронен прах любимого питомца этого герцога. Надпись на урне была сделана на древнем речноземном наречии, которого Флавиан естественно не знал. Третья гробница, пожалуй, была самой уникальной среди всех остальных – на надгробной плите были выполнены из камня фигуры воронов в натуральную величину. Пастушка поразило насколько они выглядели настоящими – все птицы были изображены в действии. Один из воронов молчаливо дремал, прикрыв свои глаза, второй, расправив крылья, пытался упорхнуть подальше, третий же вычесывал себя собственным клювом, оперив свое правое крыло. Бородатое лицо короля было суровым, его лик был вытянутым и узким, а на его челе изобразили узкую корону, больше похожую на большое кольцо с зубчиками. Скульптор искусно передал в камне длинную узкую бороду, доходившую почти до пояса.
– Айда мальчик, – поторопила Мерьи Флавиана, но тот не мог оторваться от этого погребального сооружения.
– Кто это? – задал вопрос юноша, прикладывая свою руку на холодную и пыльную плиту.
Он ощутил влажные капельки, стекавшие с потолка ниши и крупицы мелких камней. Складывалось странное ощущение, что несмотря на прохладу камня, гробница источала мощную силу.
– Это Орфанк, последний король Речноземья, – ответила Мэрьи и Флавиану показалось странным, что она остановилась и подошла к каменной нише. – Во время Великой Войны он командовал правым флангом войска и пал на поле битвы.
– Последний король? – Флавиан нагнулся над ликом владыки, сам того не понимая, что он хочет узреть в этом величественном и спокойном лице.
– После Великой Войны Речноземье так и не оправилось, – ответила Мерьи. – Странно, у нас любой малек знает об этом. Империя приняла протекторат над Речноземьем.
Сетьюд никогда не смог бы себе представить, что древние катакомбы, коими пугали многих детишек, приписывая им и приведений, и страшных духов, станет для него спокойным и умиротворяющим местом.
– Айда, мыслится, Гонорий уже заждался нас, – произнесла Клоповница и не дожидаясь Флавиана, пошагала на источник света.
Пастух брел следом за женщиной, постоянно натыкаясь своей рукой на перевязь вокруг раны. Это место уже практически не болело, но юноша ощущал каждое сердцебиение и потоки крови, это было скорее неприятно, чем больно.
Совсем скоро они добрались до выхода – он был столь узким, что два человека плечом к плечу не смогли бы протиснуться. Вход охраняли две каменных фигуры рыцаря, державшие свой меч острием вверх. Головы рыцарей были закованы в шлемы, но Флавиану казалось, что лишенные речи фигуры постоянно наблюдают за ним. Они выбрались к крутым ступеням, здесь уже вовсю горели яркие всполохи факелов.
Флавиан не сразу догадался, где он очутился. Это был тот самый храм Фонарщика – гигантское изваяние бога стояло к нему спиной, правая рука божества была воздета вверх, и в ней горел неугасаемый фонарь, способный развеять любой мрак.
"Иронично", – подумал про себя Сетьюд, вспоминая, что именно жажда посетить храм выволокла его из трактира.
В храме слышались приглушенные голоса собравшихся, которые, однако эхом разносились под крышей этого исполинского храма. Мерьи и Флавиан обошли по левой стороне, их шаги были приглушаемы мраморным полом священного места. Вскоре, у алтаря, неподалеку от гробницы жены Ордерика, Флавиан увидел силуэты присутствующих людей. Они стояли полукруглом и что-то бурно обсуждали на странной помеси имперского наречия и речноземного языка.
– А вот и наш герой, – произнес жрец, расставив руки в приветственном жесте. – Как твое самочувствие, мальчик?
Поразительно как он отличался от того священника, что предстал перед ними вчерашним днем.
– Благодарю, мне уже лучше, – кивком ответил мальчик.
Флавиан хотел опустить глаза, но любопытство взяло вверх. Он бегающим взглядом обвел присутствующих здесь людей и никто, кроме того здоровяка не показался ему знакомым. К тому же в храме, не смотря на яркое неугасимое пламя Фонарщика, было уж слишком темно, сегодняшняя ночь показалась северянину одной из самых темных на его памяти.
– Желаешь вкусить пищи, дабы подкрепиться? – поинтересовался Гонорий у раненного.
Флавиан признался бы честно, что аппетит сейчас у него отсутствовал. Но набраться сил стоило, к тому же неизвестно, как далеко зайдет их беседа, Сетьюд был намерен рассказать все о своих снах, дабы, как говорит пословица, расставить всех богов по Колесу.
– Можно, – кивнул северянин.
Выражение лица священнослужителя никак не переменилось. Казалось, он был готов к такому развитию событий.
– Что ж, тогда посетим трапезную и поговорим с тобой наедине, – жрец взял юношу под руку и повел его в сторону одного из проходов, соделанных в стене.
Сделав всего несколько шагов, Гонорий обернулся к собравшимся людям.
– Как только от герцога вернется Фульк, сразу сообщите мне, – распорядился жрец.
Трапезная располагалась в отдельной пристройке храма, и в отличие от самого культового сооружения, она была не круглой, а прямоугольной и совсем небольшой. На столе уже стояли яства, крупными кусками был нарезан желтый и ароматный сыр, в отдельной деревянной посуде лежало копченное куриное мясо, во главе стола находился душистый и мягкий хлеб.
– Преломишь со мной хлеб? – жрец отодвинул для Флавиана стул, что весьма польстило северянину.
– Да.
– Вино? Оно поможет восстановиться твоей крови.
– Пожалуй, – согласился Флавиан.
В дальнем углу трапезной, неподалеку от входа на кухню стояли фигурки речных духов – русалки, нимфиды и большая рыба с человеческими ногами. Флавиан в очередной раз удивился переплетением речноземной и имперской культуры, которая создала Риверленд в его теперешнем виде.
Взболтав вино в амфоре, Гонорий налил его в бронзовую чашу и подал юноше. Северянин совершенно позабыв о правилах приличия и этики пригубил сосуд, наслаждаясь изысканным забродившим виноградным напитком. Он был в меру сладким и душистым, сразу же ударив по голове.
Жрец улыбнулся, и налив себе в чашу вина, оставил амфору на столе. Он сел прямо напротив Флавиана, в трапезной, за счет ее небольшого размера и кухни, где горел очаг, было довольно тепло после прохлады бесконечных катакомб.
– Тебя зовут Флавиан, верно я измыслил?
– Да, патре, – кивнул головой юноша.
Сетьюд потянулся к пышному хлебу и отломил себе краюху. Взяв шмат сала, он с удовольствием откусил этот деликатес, подумав о том, как давно не ел свинины. Сдобрив все это глотком вина, Флавиан понял, что он почти наелся, но трапезу конечно не прервал.
– Расскажи о себе, – попросил жрец, который даже за столом не снимал своего капюшона.
Прошло совсем немного времени и заповеди на его капюшоне перестали напоминать Флавиану эшафот Диньера. Пастух замялся. Он даже не знал с чего начать.
– Моя родина на севере, я из Пятихолмия, – начал говорить Флавиан, как только прожевал откусанную мясную прослойку свинины. – Обстоятельства сложились так, что мне и моему другу Аргию, пришлось сбежать из Утворта, бросив все на произвол судьбы.
Глаза Флавиана помутнели. В его голове сложились те страшные образы гибнущего родного поселка, Тьма окутывала тихую и спокойную деревню, не только помешав привычному складу жизни, но и уничтожив ее полностью. Его мысли снова обратились к Аргию, каждое действие Галария, хотя тот и обещал, ни на йоту не приближал их чтобы найти Аргия. Сетьюду словно вновь протянули к душе невидимую руку, и та обнаружила зияющую дыру, что самостоятельно разрасталась с каждым днем.
– Что случилось в Утворте? – поинтересовался Гонорий, прервавший трапезу, он внимательно слушал каждое слово Флавиана.
– Тьма наступала, – Флавиан вновь вспомнил то самое черное облако, которое не могло пропустить света, уничтожавшая все на своем пути. – Она пришла к нам. Я видел Павших. По крайней мере одного из них. Тьма умертвила Утворт. Того места, где я вылез из материнского чрева больше нет. Мы с Аргием умудрились как-то спастись, но в итоге я попал в плен к инквизитору.
Воспоминания словно бы заставили старые раны вновь заболеть, Флавиан поморщился, вспоминая каждый удар бичом. Вонь от пота, мочи и кала, мухи, облепившие свежие раны, и этот зверь, стегающий плоть юноши.
– Но ты оттуда сбежал, – кивнул с сочувствующим взглядом Гонорий. – До нашего города сороки на своих хвостах приносили слухи о той буче, что случилась в стенах Диньера.
Аппетит исчез, был стерт, словно надпись на песочном пляжу после морской волны. Флавиан лениво пережевывал очередной кусок хлеба, тот сопротивлялся и не лез в желудок. Чтобы как-то ускорить процесс, юноша осушил чашу до последнего глотка.
– Меня спас Галарий, – Флавиан даже не осознавал, что говорить с Гонорием на откровенные темы.
Честно говоря, за все это время после побега из Утворта, он так ни с кем и не говорил. Гонорий был первым, кто выслушивал его. Своеобразная исповедь.
– Ты говоришь складно, мальчик, – тень улыбки проскользнула по лицу жреца. – Тебя обучали грамоте? Умеешь писать, читать? Я вижу, ты даже несколько знаком с историей нашего города.
Вино горячило, Сетьюд совершенно позабыл о своей ране. Приятная жидкость растекалась по всему телу, в трапезной теперь стало еще приятнее. Казалось, что это помещение по сравнению с пустым гигантским храмом было уютным, был в нем какой-то шарм.
– Дядя, да, – кивнул головой северянин. – Когда дядя меня навещал, он привозил мне всякие книги, давая матушки наказ. Читать и писать меня научила матушка. Я был единственным мальчиком, кроме сына старосты, кто умеет читать, считать и писать.
– Интересно, – ответил жрец и на несколько секунд умолк. – Скажи, тебе снятся сны?
Флавиан перестал жевать, моментально реакций выдав себя. Казалось, что жрец знал о его таинственных сновидениях, о вороне, что посещает сны пастуха и о данных им пророчествах. На этот раз юноша решил не юлить, и ответить прямо, к тому же, был ли смысл врать? Даже если жрец враг, что маловероятно, то Флавиану не сбежать из храма незаметно.
– Это та причина, по которой я пустился через темень, к вам, патре, – произнес Сетьюд, вспоминая нарекание капеллана Родриго. – Мне кажется, что сны мне снятся всю мою жизнь, но я их не помню.
Сетьюду показалось, что он сболтнул лишнего. Но отступать было поздно, шаткий мост, через который побрел Флавиан трещал и развалился на кусочки, ступени падали в гигантскую пропасть.
– Тебе снится ворон, – это был скорее не вопрос, а утверждение, на которое Сетьюд должен был согласиться.
Северянин вспомнил свое последнее сновидение – жуткое и пугающее, слова слепой птицы до сих пор звенели в его ушах.
– Слепой, – подтвердил Флавиан и положил на стол краюху булки.
Он пододвинул к жрецу бронзовую чашу, дабы тот налил еще вина. Гонорий без всяких лишних слов взялся за амфору и подлил в сосуд алую жидкость. Без сомнения – чаша была творением имперских мастеров, на ней был выгравирован грифон пожирающий каких-то тварей.
– Ты слышал его глас? – жрец понизил свой голос, как бы боясь произносить вслух эти слова. – Внемлил зову вороньего пророка?
Руки Флавиана начали трястись, он испугался и убрал их под стол. Гонорий даже и не заметил этого, теперь его взгляд выражал религиозный фанатизм.
– Я помню те слова, – лаконично ответил пастух, сгладив при этом углы и решил придерживаться наступательной тактики. – Кто такой вороний пророк?
Гонорий провалился в какую-то мысленную бездну, его взгляд был блуждающим, словно ночная бабочка, он смотрел в одну точку, поверх головы раненого, видимо что-то вспоминая.
– Это долгая история, – ответил задумчиво священнослужитель. – Длиной в несколько тысяч лет, парень. Но близится развязка, я вижу топор, что должен обрубить древо тех событий, чьи корни уходят в глубокую старину.
Эти слова не то, чтобы насторожили Флавиан, скорее он почувствовал благоговейный страх от столь таинственных слов. Однако, без всякой тактичности, юноша решил настоять на своем вопросе.
– И все же, я хочу понять, кто он такой и почему он приходит именно ко мне. Мне кажется, что мои сны тесны переплетены реальность, и в своих сновидениях я чувствую себя как в реальном мире.
Жрец насупился. Кажется, для него эта тема для разговора была главенствующей, и он подошел к ней со всей серьезностью.
– Хорошо, я поведаю тебе о вороньем пророке, и расскажу его историю. Ты же в свою очередь передашь мне то, о чем говорил тебе ворон.
Флавиан покорно кивнул.
***
Тысячи лет назад, во время Второй Эпохи, эпохи героев, чьи малочисленные ныне имена запечатлены в различных сказаниях и мифах, на месте, где сейчас зиждется Рэвенфилд, проживал народ. Имен у этого народа было немного, никто уже и не помнит, как они называли сами себя, но в немногочисленных упоминаниях тогда, еще молодой расе альвов, они были известны, как рекоходы. До сих пор не ясно откуда прибыли рекоходы, или как их называли альвы – сигнарилы. Некоторые из старцев рассказывали удивительные истории о том, что их предки пришли из далеких западных стран, и впервые поселились в Речноземье, среди диких племен рекопоклонников задолго до начала Третьей Эпохи.
Сигнарилы были весьма малочисленны, но были искусны в магии и подчинение эфира. Дикие и необузданные речноземные племена, чьи потомки ныне славятся честью и культурой, пытались истребить пришельцев, но это им было не под силу. Однако варвары были столь многочисленны, что выдворили рекоходов из Речноземья. В конце концов, сигнарилы обосновались в прекрасной и плодородной земле Кольцегорья, где ныне расправили свои крылья силы нежити.
Тогда это место было прекрасным, там росли буковые рощи и дубовые леса, поля были усеяны дикой, еще не прирученной пшеницей, а на полянах росла малина, клубника и другие божественные дары. Кольцегорье защищало эту местность от холодных северных ветров, здесь были идеальный мягкий климат, более походивший на южный.
Но Вторая Эпоха стала для история Делиона поворотной. Сильные мужи и великие народы канули в небытие, погрузившись в пучину времен после того, как Тьма начинала овладевать каждым из них. Сейчас никто и не помнит почему богоподобные герои превратились в жутких теней прошлого, ни осталось не единого зерна истина и мельница времени перемолола древние народы в легенды и мифы… Некоторые, ныне известные ученые берут за основу мнения своих предшественников, что сигнарилы должны быть связаны либо с вампирами, либо с мифическим вороньим народом. Но это всего лишь мифы и легенды, истинной правдой ведают лишь боги.
Никто и не знает, откуда появились вампиры и прочая нежить. Кто-то говорит о том, что они мутировали, впустив в свое сердце сгустки Тьмы. Они поклонялись Скованному и Падшим, тем, кто отрекся от истинных богов. Кто-то говорит, что вампирами являлись альвы, отринувшие учение о "Мировом Порядке". А иные и вовсе утверждают, что вампиры старше остальных рас Делиона.
Но известно лишь одно. Вампиры и оборотни – злейшие враги, и так было испокон веков. Люди, в своей не учёности и глупости приравнивают одних к другим, однако были те времена, когда оборотни сражались бок о бок с людьми против графа Люция и Тьмы. Некоторые из оборотней, затаив в своем сердце страшное зло, примкнули к войскам Тьмы и начали истребление людей. В той страшной, как ее называют современные историки "Великой Войне", были истреблены все оборотни, по навету заговорщиков. Оставшиеся в живых оборотни, те, что были союзниками людей… Имперцы в "Ночь кровавых кинжалов" перерезали их всех, думая, что все оборотни подчинились воле Тьмы. Немногие остались в живых, но был тот, кто выжил и собрал вокруг себя остальных выживших. Вороний Пророк. И он решил, во чтобы то, ни стало вернуть оборотням репутацию и победить вампиров – союзников Тьмы. Настоящее имя Вороньего пророка ныне сокрыто, также, как имя Девы Битвы. Неизвестно, каким образом им удалось договориться, но Дева и Вороний Пророк воссоединились и провели некий ритуал, что заполучить то, что ищут ныне все речноземные рыцари. Копье, способное убивать всякое бессмертное существо. Доподлинно никто не знает, что случилось во время ритуала, но дух Вороньего Пророка разлетелся на тысячи осколков, которые позже вселились в черных воронов. В той битве, как известно, Дева убила этим копьем бессмертного графа Люция, и навеки исчезла вместе с этим артефактом.
Изумленный юноша выслушал эту историю до конца и не мог разобраться, где в ней была правда, а где приукрашенная реальность, а то и вовсе мифы. Реальность всегда казалось Флавиану серой и неприглядной, но выйдя за границы Утворта, он узрел, что мифы становятся былью.
– Мы называем себя братством ночи, – промолвил Гонорий. – Мы – это те немногие, что остались в живых.
Флавиан ощутил на своей коже мороз, окоченев от неожиданности.
– В живых? – сглотнул Флавиан. – Я не понимаю…
– Мы оборотни, – ответил жрец. – Потомки тех самых оборотней, что когда-то вел Вороний Пророк.
Флавиан буквально выпрыгнул из-за стола, уронив при этом на пол стул. Сердце ушло в пятки, он не мог поверить словам священнослужителя храма, но Гонорий говорил таким тихим спокойным и уверенным голосом, что в истинности его слов не приходилось сомневаться.
– Не может быть, – Флавиан пятился назад в страхе перед этим человеком, осознавая, что он заперт в храме вместе с другими оборотнями.
– Не бойся нас, мальчик, – Гонорий улыбнулся подняв правую ладонь в смиренном жесте невинности. – Мы лишь делаем то, что выживаем среди вас.
Ком подкатил к горлу Флавиан. Он тяжело дышал, ощущая тупую боль в области шеи. Теперь ему казалось ясным то, что эти люди спасли его от клыков Миры.
– Ваше братство скрывается в замке, где собираются со всей Империи охотники на нечисть, – удивился Флавиан и понял, что использовал негативное слово, по отношению к этим людям. – Извините, я не хотел вас обидеть.
– Если хочешь скрыться, то оставайся у всех на виду, – ответил жрец. – В конце концов, это не будет иметь никакого значения, если начнется полномасштабная война с вампирами, мальчик.
Флавиан только кивнул головой. Кажется, он начал осознавать, что у Гонория и его братства ночи, исключительно добрые намерения. В конце концов они всю жизнь живут в городе среди остальных людей.
– Так значит, Мерьи тоже…
Гонорий кивнул.
– Но я не понимаю, зачем вы следили за мной? – удивился Флавиан. – Я видел в трактире, как ваш здоровяк следил за мной.
Флавиан перестал робеть и снова вернулся за стол. Гонорий, понимая в каком мальчик сейчас состоянии, долил в его чашу вина с виноградников Амалии.
– Ты, как никто другой, должен понимать, что Тьма наступает, – расплывчато ответил Гонорий, но затем пояснив, что он имеет в виду. – Вороний пророк – это уникальная личность, Флавиан, мало того, что он помог одержать победу над Люцием, ценой своей жизни, но еще был и сноходцем.