Владимир Михайлович Сушков
Делион. По следам древней печати
Глава 20
Интересен тот факт, что во многих культурах Делиона, даже у амазонок, цвергов и альвов, есть место в их религиозных писаниях и традициях Мольвии и Ануле. Мольвия и Анула – голубая и желтая луны, чьим циклом отмечается время года. Каждый третий месяц Мольвия уходит за горизонт и в небесах остается только одна Анула и наоборот. Полный такой оборот составляет двенадцать с половиной месяцев.
(с) Путеводитель по Делиону.
Ордерик улыбался. Впервые за четырнадцать оборотов его улыбка от уха до уха говорила о том, что он счастлив. Почти. Оставалось немного, прежде чем он встретится со своей возлюбленной Хильгидой. В последнее время она часто приходила к нему во сне и говорила о том, как она сильно любит своего рыцаря. Ее родинка на щеке казалось Ордерику такой родной, и такой забытой. Она манила его к себе, говоря о том, как сильно соскучилась по нему за прошедшие годы. Да, это определенно стоило того, чтобы отдать в жертву собственный город. И собственную дочь. Хильгида отдала свою жизнь взамен жизни дочери. После того, как Некромант рассказал о том, какую цену необходимо заплатить за воскресения жены герцога и поначалу правитель Рэвенфилда колебался. Однако, каждое сновидение, где Хильгида приходила к герцогу, подталкивала Ордерика пойти на решительный шаг. Разменять жизнь собственной дочери на жизнь ее матери. Девочка и не догадывалась о том, что ее тело станет частицей чего-то большего.
Он слез со своего коня, добраться до пещеры, о которой говорил Некромант было не просто. Его душу мучало и раздирало на части вид Рэвенфилда, по улицам шагали толпы зомби в поисках пропитания, улицы были завалены трупами людей, гостей из других уголков Делиона, животными. Нельзя было пройти ни шагу, не ступив на мертвого ворона, с разодранными животами и спинами от когтей летучих мышей. Ордерик печалился о судьбе города, но в конце концов вновь победила его мысль о том, что нет ничего дороже Хильгиды. Если бы на судьбоносных весах на одной стороне лежали все боги Делиона, а на другой его любящая жена, он бы беспрекословно бы повиновался зову собственного сердца.
Он бросил своего коня, даже забыв его привязать, однако верховое животное и не собиралось никуда уходить. Войдя вовнутрь пещеры он чувствовал запах гниения и вонь человеческих, изуродованных смертью тел. Даже это не остановило перед встречей с любящей женой. Ордерик вошел вовнутрь, но Хильгиды почему-то не было здесь. На крестах висели тела бывших жителей Бережка, ссохшиеся и скукожен ные, похожие на изюм, привозимый с Морского Востока, но ее возлюбленной здесь не было, то место, где она должна была быть пустовало. Некромант объяснил, чтобы вернуть душу из мира мертвых понадобятся души живых людей и их кровь.
Ордерик сделал с десяток шагов вперед, пока не увидел свою Хильгиду в теле, еще не до конца трансформирующейся дочери. Ордерик завопил во все горло, крики раздавались эхом в стенах пещеры, но его громкие вопли мертвые никогда больше не услышат. Хильгида лежала возле одного из крестов с отрубленной головой, из ее живота выпали внутренности, а мухи уже облюбовали тело возлюбленной. Герцог затрясся в сильном плаче, он рыдал словно маленькая девочка, потерявшая свою куклу. Бил кулаками по земле и проклинал всех богов, речноземных и имперских, проклинал Некроманта и всех вампиров, занявших его город. Он проклинал собственную дочь самыми скверными словами, молотя своими латными перчатками по твердой каменистой почве пещеры. Герцог ощутил внутри себя бездонную пустоту, где единолично царило отчаяние, засасывающее его душу. Скверное ощущение, после которого наступает момент отмирания всех чувств, атрофированная скорбь заставила Ордерика мыслить рационально.
Слезы до сих пор струились по его щекам, герцог решил покончить раз и навсегда со всеми этими действиями. Найди собственного коня, мирно пасущегося у входа в пещеру, он подошел к нему и начал снимать с удилища вожжи. Вожжи были из сыромятной кожи, довольно жесткие и не особо длинные, но их хватило чтобы связать петлю, которая станет концом в жизни последнего герцога Рэвенфилда.
***
Тяжело дыша, страж сидел у перевернутой телеги, за стогом сена, пытаясь перевязать свою кровоточащую рану на руке. Она не была глубокой, но Галарий не мог знать, попала ли инфекция в рану после того, как его ранила нежить. Кольчужный доспех не защитил Галария от укуса упыря, по его рукаву стекали алые капли крови. Рана была на правой руке, его правая ладонь еще могла сжимать рукоять зачарованного меча.
Голубой свет Мольвии. Запах сена и молока. Кошачьей мочи, жженой соломы. Вонь гнили и крови. Горящих тел и смердящих упырей.
Галарий прижался спиной к деревянной телеге, в надежде на то, что восставшие мертвецы его не заметят, прижимая к себе магическое оружие. Из тележки свисала копна сена, отложив меч на землю, рыжебородый взял сухую копну и попытался вытереть алую жидкость, сочившуюся из раны.
– Бездна, – выругался рыжий, растирая кровь по всему рукаву, рана не переставала кровоточить.
Достав с пояса кинжал, он отрезал от своего черного плаща лоскут ткани и туго перевязал свою рану. На повязке тут же появились темные алые пятна крови, но по ощущениям стража, кровь перестала хлыстать из него фонтаном. Когда сие действо было завершено, ему нужно было двигаться дальше, однако сил уже не оставалось. Бойня у Бережка была кровавой и забрала львиную долю его сил. По пути в Вороний град он еще черпал физические силы из ментального эфира, но теперь и это было невозможно. Страж не мог использовать свою магию, потому что слишком был обессилен, надо было подняться на ноги и продолжить путь к своей цели. Галарий закряхтел и понял, что ему хотелось бы остаться здесь и задремать хотя бы несколько мгновений, прикрыть веками свои очи и очутиться где-нибудь подальше от этого треклятого города.
Рэвенфилд сегодня не спал. Пылали соломенные крыши домов, деревянные заборы полыхали чудовищным заревом, пожар расстелился по всему городу и был столь мощным, что плавил кирпичи и обжигал камень. Огонь говорил на своем сложном непостижимым и в тоже время простом языке – потрескивали доски, пламя, перебросилось на кожевенную мастерскую и начало шипеть, словно змея, готовящаяся к броску. По узким улицам нижнего и верхнего города текла кровь. Темно-красная жидкость лилась на раскуроченный телегами тракт города, смешиваясь с лошадиным дерьмом и дождевой грязью в единую бардовую и противную жижу. Тысячи воронов, те, что на протяжение веков вели свою незримую войну с силами Тьмы, пали от когтистых лап летучих мышей. Черные, сизые, бурые и белые вороны боролись до последнего вздоха, и до последнего пера, но были биты в неравной схватке с летучими тварями нежити.
Пока Галарий отсиживался, он несколько раз поднимал голову к верху. Зарево города было ярким и позволяло увидеть, что творится в черном и безлунном ночном небе. С небосвода падали окровавленные вороньи перья, тушки птиц разбивались о землю, покрывая ее своими внутренностями и кровью. Мертвых тел летучих мышей было намного меньше, но и они не обошлись без жертв. Воздух словно был накален этой борьбой, по всему городу были слышно истошное воронье карканье и звук схватки – то, как ломались клювы, как выдирались перья и все небо над Рэвенфилдом представляло из себя мельтешение тысяч летучих существ, борющихся друг против друга. Где-то у цитадели Рэвенфилда жутко завывало древнее чудовище, о коим Галарий слышал только из преданий. Гигантская костяная летучая мышь Моркула и парили над городом и уничтожала очаги сопротивления.
Страж, оказавшийся в эпицентре этого хаоса, попытался встать на ноги и идти дальше к намеченной цели. Толпа, хлынула по боковой части этой улочки, пытаясь спастись от наступления Тьмы, крича и вопя о помощи, моля не только Двенадцать богов, но и всемогущих божеств других рас. Родители тащили своих детей, спотыкаясь падали и тут же бывали затоптаны теми, кто напирал на них сзади. Галарий хотел было остановить это безумие, но…
"Это не мое дело", – подумал страж, осматривая окровавленную руку. "Нужно двигаться дальше".
Галарий кое-как поднялся на обе ноги и стал двигаться по краю, навстречу взбудораженной и перепуганной толпе. Бежали женщины с детьми, своим добром и пожитками, мужчины с вилами, колунами и пилами, топорами и досками с гвоздями, некоторые из них были раненные, дети плакали и истошно вопили от страха. И только после всего этого рыжий увидел, от кого бежали все эти люди. Позади толпы шел вампир, ведший за собой упырей. Галарий, почувствовал, как ментальный эфир заколебался вокруг него, Тьма наступала на него и скверна расползалась по улице, нагоняю толпу.
Страж сплюнул, и на долю секунды его взгляд остановился на вампире. Тот был бледнолицым и с темными развивающимися пепельными волосами, спадающие на его широкие могучие плечи, закрытые пластинчатой броней. Осанка выдавала в нем древнего аристократа этого проклятого рода, вампир будто бы парил на землей, его ноги были окутаны длинным, ниспадающим с плеч темным плащом. За его спиной ревели упыри, пытаясь догнать бедных беженцев. Галарий, поняв, что этих бедняг не спасти, нырнул в улочку, надеясь, что вампир его не заметил. Рыжебородый был опытным воином и прекрасным фехтовальщиком, но одному против десятка упырей и вампира ему было не справится.
Пытаясь воспроизвести в своей голове карту города, Галарий ловко проскакивал по улочкам и внутренним опустевшим дворам, наспех покинутым своими жильцами. Те собаки, что были на привязи истошно лаяли на супостатов, кошек видно не было, все они разбежались по закромам. Не проходил Галарий и десятка шагов, как не наступал на ворона или летучую мышь, падаль теперь валялась повсюду. В некоторых местах стражу приходилось прятаться от упырей и зомби, его внутреннее взаимодействие с эфиром подсказывало по колебаниям скверны, где появятся его враги. Но на одной из улочек, неподалеку от глубоко колодца между двух домов Галарий все же наткнулся на восставших из мертвых зомби, каким-то образом отставших от общей толпы.
Они блокировали единственный выход с улочки, но делать длинный крюк в обход Галарий не захотел. Воин бесшумно достал из ножен свой меч и аккуратной поступью двинулся к ожившим мертвецам. Оба зомби склонились над мертвым телом мужчины. Лицо уже было начисто обглодано и на его месте был виден лишь обглоданный череп и еще теплая, стекавшая из глазниц кровь. Один зомби пожирал грудь бедолаги, вгрызаясь своими гнилыми зубами в плоть мертвеца. Второй с противным сочным звуком обгладывал голень трупа, занятые свежей пищей, голодные твари словно бы не замечали Галария.
Одним ударом меча, страж снес голову первому зомби. Второй только и успел поднять свою голову и злобно зарычать, но его тут же настиг острый клинок Галария. Обезглавленные твари пали ниц на землю, рядом со своей жертвой. Воняло от них жутко и скверно, закаленный организм стража справился с ротными позывами и рыжебородый переступив трупы, двинулся дальше по пути.
Люди словно бы не видели его. В порыве паники, они бежали куда глядят глаза, или, скорее всего, это был общий поток, словно полноводная река стремится впасть в море, так и толпа речноземцев силилась вырваться за стены обреченного города. В скором времени, страж вышел к баням – здесь было еще больше зомби, чем прежде. Все они занимались своей единственной естественной потребностью – лакомились падалью, не только человечиной, но и не брезговали собаками, кошками и крысами.
Галарий взял меч на изготовку и решил расчистить себе путь. Удар мечом сверху раскроил череп зомби, он своими мертвыми иссохшимися голосовыми связками завопил что есть мочи. К несчастью для стража, это был сигнал к нападению для других зомби. Они оторвались от пищи, чтобы устранить угрозы и продолжить свое пиршество. На широкую улицу, провонявшую гнилостными телами мертвяков, то и дело падали с предсмертным карканьем мертвые вороны. Страж взял в свою левую руку остро наточенный кинжал, которым он обычно орудовал у костра – чистил ветки, резал туши зверей и резал зелень. Сейчас он пригодится и в бою.
Второй мертвяк был очень прытким и в три шага оказался справа от Галария. Страж успел отреагировать молниеносным выпадом меча. Меч воина – должен быть продолжением его руки, и Галарий тут же почувствовал, как его оружие погружается в теплую жижу, при этом распарывая мягкие ткани. Меч уже прошел насквозь и вышел со спины зомби, разъяренный мертвяк своими костлявыми руками с острыми ногтями пытался цапнуть стража за лицо. Вытащить меч из зомби для Галария стало непосильным занятием, пришлось пускать в ход кинжал. Найдя окно для удара, страж прочертил ножом по шеи мертвяка, и тут же из раны вырвалась горячая струя вонючей жидкости, которую никто бы в здравом уме не стал бы называть кровью.
Для обычного человека это ранение стало бы смертельным. Однако, мертвые, восставшие по праву магии графа Моркула, были более, чем живучи. Голова зомби запрокинулась назад и висела на лоскутах кожи, Галарий почувствовал колебания эфира у себя за спиной и понял, что мешкать нельзя. Как свинью с вертела, воин снял зомби со своего меча, оперившись ногой тому в пах и тут же с разворота ударил по тому врагу, что находился за спиной.
Он рассек его от плеча и да паха, мертвец стал дважды мертвецом. Искусно владея оружием, Галарий расчищал себе путь через оживших погребенных, рассекая из мягкие и вздувшиеся плоти острым лезвием. Когда сражение закончилось, Галарий не мешкал и двинулся уже по известной дороге, чтобы найти то, что ему было нужно.
Для стража не было странным то, что этот дом остался нетронутым, словно какой-нибудь холм во время наводнения. Пожалуй, это было единственным местом в городе, где царил покой.
"Покой, который нарушу я", – так мыслил Галарий.
Здание по-прежнему было обнесено высоким штакетным забором, в саду было тихо и лишь противный оскверненный телами нападающих ветер, колыхал ветви еще не созревшей яблони. Калитка во двор была заперта на засов, но один удар ногой, отворил эту дверь навсегда. Голые и аккуратные грядки, похожие на миниатюрные могилы, располагались по всему двору. Однако, страж засомневался в том, что здесь что-нибудь будет расти в ближайшее десятилетие. Уверенным шагом он отправился к крыльцу дома, бросив свой взор на окна. Света от свечей и лампад не было, но возможно это была всего лишь ширма, прикрытие для отвода глаз от посторонних.
Поднявшись на крыльцо, Галарий толкнул дверь, но она не поддалась. В отличие от своей родственницы в саду, эта дверь была тяжелой и сделана из дуба, страж помнил, что засов был чугунный и слишком матерый, чтобы справиться с ним в одиночку. Страж не придумал ничего лучше, кроме как разбить деревянный ставни и проникнуть в дом через это окно.
Перебравшись через раму, страж зацепил левой рукой битое стекло, которое вонзилось в его ладонь.
– Бездна, – выругался страж и обратившись на долю мгновения к эфиру ощутил, что здесь воняет трусостью и отчаянием, хотя еще несколько минут назад здесь была радость и гордыня.
Хозяева оставили ментальные эмоциональные отпечатки в этом помещение. И кто-то еще оставался здесь. Галарий пришел совершить воздаяние.
– Сонье! – выкрикнул страж, крепко сжимая ладонью рукоять своего меча. – Мира!
Они были дома. По крайней мере, кто-то один из них был. Каждый человек может обмануть, и сложно выдоить правду из искусного лжеца. Но эфир. Эфир – это то, что не утаит от знающего ничего. Эфир словно гигантское поле, покрытое грязью – если ты и весишь меньше тростинки, то ты обязательно оставишь свой след.
– Сонье! – страж повторно выкрикнул имя лекаря, но понял, что тот слишком труслив.
Одним ударом меча по столу, рыжий сломал все банки и склянки, что на нем стояли. Обратившись к эфиру, он увидел след, который вел его под пол дома, который был устлан дорогим тканевым ковром, привезенным с Морского Востока.
Галарий опустил свой меч острием на ковер, и отрезал от него квадрат неправильный формы, чтобы освободить пол от ткани. Страж взялся за ручку подпола, сделанную кольцом и потянул на себя. Пахнуло трусостью и свежим потом. Подняв крышку, воин увидел Сонье, вытянувшего обе руки и молившего о пощаде.
– Прошу, прошу не трогай меня страж! – лекарь трясся от ужаса, на его лице отобразилась жуткая гримаса скорбного и униженного человека, он тянул к стражу обе руки, пытаясь облагоразумить его.
Галарий одним взмахом меча отсек кисть руки лекаря. Кисть упала на пол, заливая кровью мягкий ворс ковра, Сонье все еще находясь в шоке, взял свою кисть в левую руку и закричал от нестерпимой ужасной боли. Из его глаз брызнули потоки слез, а сам он орал от боли, которую он сам не мог обуздать.
– Других лечил, себя же сможешь вылечить? – ерничая, задал вопрос страж. – Или побежишь на четвереньках к своим хозяевам?
Галарий не стал мешкать и допытываться до лекаря, и взяв его за шкирку, вытащил из погреба, бросив того на пол. Сонье кубарем покатился по полу, пока не врезался в шкаф со стеклянными приборами и склянками. Он по-прежнему ревел и сжимал отрубленную кисть в левой руке, смотря на нее удивленными, затуманенными болью глазами. Плач Сонье стихал, лишь для того, чтобы возобновиться с новой, еще большой силой, лекарь находился в сильной истерике и под болевым шоком. Из его культи, словно из кровавого фонтана, лилась алая жидкость, Галарий не хотел его убивать, зная, что он еще пригодится ему.
Страж нашел самую большую свечку в доме и зажег ее.
– Терпи, Сонье, ты же знаешь, что мне придется это сделать, – тихим голосом, словно предназначенным для надгробной эпитафии, произнес эти слова рыжебородый.
– Нет, нет, не надо, – кричал обезумевший от боли Сонье.
По его поросшему небольшой бородкой подбородку стекала слюна, перемешенная со слезами. Врачеватель забился в угол, и качал головой из стороны в сторону, размахивая своей культей. Галарий крепким хватом взялся за руку лекаря, крепко положив свою пятерню чуть ниже локтя обезображенной руки.
– НЕЕЕЕТ, – заорал во всю глотку лекарь, но он уже чувствовал тошнотворный сладкий запах собственной горящей плоти.
Кровь зашипела от пламени свечи, Галарий помнил, насколько было больно прижигать свежие раны. Но страж знал, если ее не прижечь, Сонье может умереть от крови.
– Нет, нет, неееееет! – кричал Сонье, пуская слюни, сопли и слезы, его силы были несравнимо меньше, чем у стража.
Вырваться у лекаря не получалось, он до сих пор был в шоке, не осознавая этого.
– Там, возле погреба валяется кисть твоей левой руки, – указал на отрубленную конечность Галарий. – Я видел, что ты правша. Если не ответишь на мои вопросы, я отрублю тебе и правую кисть, ты понял.
Заплаканный, зажатый могучим страшным воином в угол, и трясущийся от страха и боли Сонье кивнул. Его лицо искажала гримаса отчаяния и сильной боли, но он не смог ничего противопоставить вломившемуся в дом стражу.
– Где Флавиан? – первый вопрос, на который Сонье должен был дать ответ.
Лекарь трясся от стража, казалось, что он не понимал, что происходит, однако знал, что на эти вопросы стоит ответить, чтобы сохранить свою руку.
– Он… Он…
– Не трать мое время, человек, – Галарий схватил Сонье за грудки и сблизился с ним лицом к лицу на расстояние вытянутого пальца.
Рыжебородый чувствовал, как от собеседника воняет страхом, болью и мочой.
– В храме, – страж почувствовал травную вонь изо рта лекаря. – Он сбежал с оборотнем через старые подземные ходы.
"С оборотнем?" – удивился Галарий, но внешне не подал виду.
Ему казалось, что оборотни были истреблены еще четыре века назад во время Великой войны. Как же им удавалось все это время скрываться на виду у всех? Может быть лекарь врет? Нет, сейчас он скажет, что угодно, лишь бы не лишиться своей рабочей руки. Или жизни.
– Твоя дочь убила магистра Аувина, – это был не вопрос, а констатация факта Галария, он догадывался, что хотели найти вампиры, но решил выслушать это все из уст Сонье. – Аувин хотел встретиться с Ордериком и поделиться величайшей находкой. Что это было?
Зеленые глаза Сонье бегали из стороны в сторону, казалось, что он ждет откуда-то помощь, но страж прекрасно знал, что его дочери сейчас нет дома. Сонье был один на один со своей смертью.
– Что нашел Аувин? – Галарий без лишний эмоций взял лекаря за горло и сдавил его.
– Отпусти, ради речных духов, – через силы прошипел Сонье, ощутив дефицит воздуха.
– Что нашел магистр?
Сонье не отвечал несколько секунд, казалось, что душа начала покидать его тело, но спустя мгновение он ответил.
– Копье, – страж тут же опустил свою руку. – Копье Девы Битвы.
Еще один кусочек паззла сложился в маленькую картину. Догадка рыжебородого подтвердилась, но оставалось еще много вопросов. Не стоило терять времени, его итак было очень мало. Галарий не понимал, зачем оборотням нужно было помогать мальчику сбежать. Неужели они тоже знают о том, кто он такой?
И Галарий решил задать свой последний вопрос. Этот вопрос погубил тысячи жизней. Ответ на него оказался роковым и для магистра Аувина. Страж знал, какими силами обладает Копье, такой могущественный артефакт мог раз и навсегда поменять расклад сил в Делионе.
– Твоя дочь, она отправилась на поиски Копья, не так ли? – страж ожидал быстрого ответа, и он его получил.
Сонье кивнул головой.
– Где оно? – теперь Галарий понимал, что следует найти копье быстрее остальных.
Иначе, Тьма воспрянет с новой силой. Копье не должно попасть в чужие руки.
– Отвечай, – страж поднялся на ноги и прислонил лезвие своего меча к горлу собеседника.
Даже через холодную окровавленную сталь, рыжебородый чувствовал, как часто и глубоко дышит Сонье. Он боялся смерти. От него смердело страхом. Переживал ли он за свою дочь или за собственную жизнь?
– Лемион, – ответил Сонье, совершенно позабыв о своей культе. – Оно спрятано в Лемионе.
– Город призраков, – прошептал Галарий и одним движением перерезал горло старому городскому лекарю.
***
Флавиан стоял прижавшись спиной к холодной влажной стене, затаив свое дыхание. Невольно, он заметил, что зуд от его старых ран, нанесенных сподручным инквизитора, только едва затянувшихся, начинался именно тогда, когда юноша начинал нервничать. Приятная прохлада стены утоляла ощущения зуда, и пастух потерся об стенку, успокоив раздражение. Рядом с ним, буквально в двух шагах, также прижавшись к стене стояла Мерьи Клоповница, крепко сжимая в своей руке руку Флавиана.
Как оказалось, но Мерьи знала эти подземные казематы ничуть не лучше Флавиана. Она никогда не заходила сюда так глубоко, никто из ее братства вервольфов, кроме жреца Гонория, никогда и не пользовались этим подземным путем. Здесь было все очень запутанно, и выбраться из подземелья было практически невозможным. Кроме того, многочисленные туннели и развилки, запутанные и без того в темном помещении, кишели восставшими мертвецами, коих хоронили здесь на протяжении нескольких тысяч лет.
Флавиан до сих пор не понимал, на что реагируют восставшие мертвецы. На звук? Если так, то стоило бы вести себя предельно тихо. Загодя, они с Мерьи сняли свою обувь, чтобы не издавать лишнего звука, пусть это и приносило им существенный дискомфорт. Земля была холодной, кое-где под ногами подпалась мелкая острая галька и теперь ноги Флавиана кровоточили сильнее, нежели женщина при регулах.
Может быть они их чуяли? Навряд ли. Сейчас от них обоих воняло крепким терпким потом, который можно было учуять и за десяток стадий, тут не нужно быть стервятником или волком.
Возможно, что восставшие их видели. В этом случае, Мерьи оказалась бы права, сказав, что им следует держаться в тени и передвигаться скрытно, не поджигая при этом факелов.
Но все это осложнялось тем, что без света, они не знали, куда им идти. Тоннели были практически одинаковыми, и пастух не видел в них никакой разницы. Кажется, они уже семь раз свернули налево, два раза прошли прямо и восемь раз свернули направо. Они то поднимались, преодолевая подъем, то быстрым шагом перебегали через спуск. Теперь они и вовсе потерялись в этом темном катакомбном лабиринте.
Сейчас они выжидали. Мимо одной из развилок они заметили ковыляющий силуэт, тошно и противно хрипящий своими иссохшими связками. Восставший двигался неуклюже, сначала выставляя вперед свой костлявый корпус, а затем неловким и совершенно чуждым для человека движением двигая вперед правую ногу. Флавиан затаил дыхание и не шевелился. Он понимал, что сейчас стоило уповать только лишь на богов, однако, он знал их скверный и переменчивый характер, знал, что не стоит вручать в их всемогущие руки свою хрупкую, как едва промерзший на речке лед, жизнь, которой он так дорожил.
Пастух насчитал десять однообразных движений восставшего – десять шагов левой ногой и десять характерным звуков волочащейся ноги. После этого, Мерьи потянула его за руку, и они на цыпочках добрались до развилки, где еще несколько мгновений назад хромал восставший.
"Восставший".
У Флавиана не хватило духа и веры назвать оживших мертвецов – зомби. В который раз, россказни из басен и страшилок на ночь, оказались правдой. Еще будучи совсем мелюзгой, детвора Утворта собиралась по ночам у одного большого костра чуть поодаль от поселения. Когда сгущались над поляной сумерки, не редко, они начинали рассказывать друг другу страшные истории. Уже в те года, Флавиан был намного образованнее каждого из своих сверстников и понимал, что зомби не существуют.
"А если они когда-нибудь и были, то это время уже давно прошло", – так раньше думал Флавиан.
Теперь он видел собственными глазами, как из гробниц восстают павшие короли, восставшие от вечного сна по приказу графа Моркула. Образованность пала жертвой крестьянской простоты.
Земля была холодной. Каменистая почва нещадно резала ступню пастуха, однако юнец претерпевал все эти коварные неудобства, молясь лишь для того, чтобы выбраться из этих темных подземных катакомб. Помимо нелепых шагов восставших, тишину нарушал редкий звон меча о камень, того самого меча, который несла Мерьи в своей правой руке. Хвала Двенадцати, но меч они еще в дело не пускали, умудряясь проскальзывать мимо нежити.
Было темно, путники продвигались наощупь, Флавиан часто задевал левым плечом держатель, в которой когда-то находился факел. Раньше эти катакомбы освещались, сомневаться в этом не стоило. Как объяснил до этого Гонорий (или сама Мерьи, Флавиан не помнил), эти катакомбы были родовым склепом семейства Ордерика.
Путники двигались аккуратно и осторожно, вытянув перед собой руки, чтобы не врезаться в стенку. Пастух, сам того не осознавая, держал свою левую руку на шеи, в районе раны, нанесенной ему той черствой девицей. Несмотря на то, какую боль испытал юноша во время укуса, перед его глазами, в его воображение, всплывала милая бледная мордашка этой Миры. Ее красота была неувядающей, спокойные и отчетливые черты лица придавали девушке изящность. Флавиан вспомнил, какими нежными были ее прикосновения, и как больно она ужалила его, ни за что. Ему до сих пор не верилось в то, что такое чудесное создание могло принести кому-нибудь вред.
"Чем же я ее так оскорбил?" – хотя пастух и догадался, что все убийства в Рэвенфилде были совершены Мирой, но он не понимал, почему именно он был затесаться в этот нестройный и нелогичный ряд жертв.
"Интересно, где сейчас Галарий?" – Флавиан переживал за своего молчаливого соратника, который отправился с отрядом в Бережок.
Если вампиры со своим войском уже штурмуют стены Рэвенфилда, то скорее всего отряда Ланьена уже попросту нет. С другой стороны, Бережок находился к северо-западу от Вороньего Града, а с точки зрения логики вампиры должны были прийти с востока.
Флавиан почувствовал, что уперся во-что-то, но только спустя мгновение он осознал, что Мерьи выставила преграду в виде левой руки.
– Тссс, – женщина приказала ему стоять и не двигаться.
По началу юноша ничего не слышал и это было не удивительно. Слух вервольфов, даже будь они в человеческом обличие, был намного острее, чем у обычного человека. Мерьи вела себя очень осторожно, и Флавиан следовал всем ее командам.
Они нырнули в проход и оказались в еще более узком коридоре, который бесконечно тянулся куда-то вглубь, однако, Флавиан ощутил на своей коже дуновение ветра и запаха, чего-то до боли знакомого. Только вот он не мог вспомнить запах какого предмета, позволил ему перенестись в свой родной Утворт, на пять Холмов, и снова вглядываться в вечно голубую поляну для путешествующих облаков.
– Солод, – улыбнулся Флавиан, тут же ощутив на языке приятный чуть горький вкус домашнего пива.
– Тсс, – успокаивала юношу Клоповница, сжав его руку крепкой хваткой.
Чудом ли божественным, по мановению беспощадной и слепой судьбы, или по инстинктам, беспокойно дремлющим в их телах, но путники выбрались на финишную прямую, где их ожидал прохладный ночной воздух. Как раннее говорила Мерьи, комплекс этих катакомб был очень обширным, здесь покоились короли древних эпох, величавые речноземные герцоги вечно охраняли здешние места, пока их не призвал граф Моркул. Один из тоннелей должен был вывести их прямиком за стены города, в ту самую пивоварню, которую Флавиан приметил еще до того, как они с Галарием попали в Рэвенфилд.
Судя по терпкому и душистому запаху хмеля, до пивоварни было недалеко. Это обнадеживало, к тому же во рту у Флавиана пересохло, он уже давно ничего не брал в рот. Толи Клоповнице передался его настрой, толи Мерьи и без него поняла, что их путь близится к завершению, но ее шаги стали более уверенными.
Однако, боги могут насылать костры даже тогда, когда костер, над искрой которого корпели несколько часов, едва начал полыхать.
– Замри, – произнесла Мерьи и Флавиан ощутил на своей руке, до чего крепкой была хватка у этой женщины.
Они вновь прислонились к стене и теперь молча слушали, как в том месте, куда они двигались, раздается жуткое кряхтенье и странные гортанные звуки. Там было несколько восставших, и судя по всему, их там было не мало.
– Треклятье, – выругалась Мерьи и даже в темноте, юноша смог понять, что женщина смотрела на него.
Он чувствовал, как пряди ее волос спадают ему на плечи, невинно и по-детски щекотав его. На своей щеке, пастух чувствовал крепкое теплое дыхание Клоповницы.
– Они заблокировали выход, – едва слышимым шепотом промолвила Мерьи.
Она разжала свою руку на кисти мальчика и взялась обеими своими руками за меч, который они нашли в катакомбах. Флавиан понимал, что без боя им не вырваться на волю, однако его коленки предательски тряслись и более всего он сейчас боялся встретиться лицом к лицу с этими тварями, полусгнившими, с желто-черными зубами и с обвисшими на скелете лоскутами кожи, эти твари, что некогда были могучими властелинами этих земель. Юноша сам не понимал, как, но Мерьи вычислила страх мальчика и предложила более разумную альтернативу.