Анастасия Орлова
Блад: глубина неба
– Меня зовут подполковник Юна Тен, – сказала она звучным голосом, – обращайтесь ко мне «сэр» или «господин подполковник». Между собой можете называть меня Тенью, – ничего против не имею.
Она прошлась вдоль первого ряда военных, заложив за спину руки в чёрных перчатках и пристально вглядываясь в глаза солдат и офицеров. Перед Винтерсбладом задержалась на секунду дольше, прошила его острым, как стилет, взглядом.
Ледяной волной его окатило осознание, что сегодня он забыл побриться (точнее, забывал об этом уже дня три, если не больше), и Тень уловила это осознание. Она едва заметно искривила тонкую чёрную бровь – это было замечание. Строгое. Такое, какое сам Винтерсблад делал своим солдатам громко и в грубой форме. Блад это понял, и подполковник не сочла нужным повторять выговор вслух. Бровь разгладилась.
Она опустила взгляд, и желудок Винтерсблада тоскливо сжался: у его ног стоял Кукуцаполь. Уходя на построение, он запер кота, но что этому прохвосту какой-то шпингалет! Сорока на подполковничьем погоне наклонилась и навела на Цапа свой единственный глаз, словно прицел. «Ну всё, сейчас вышвырнут полосатого!» – подумал Блад и удивился тому, как огорчила его эта мысль. А Тен вновь ничего не сказала. Она лишь одобрительно кивнула, как будто кот был очень уместным дополнением к полку воздушной пехоты, и пошла дальше. Сорока, завалившись на бок, неуклюже отставила одну ногу и балансировала полураскрытым крылом, покачиваясь в такт её шагов.
Стальные крылья подполковника Тен
Под командованием Тен в 286-м полку всё стало иначе: не так, как при Ходжесе. Первую неделю «Заклинатель воронья» был поставлен в патруль, чтобы военные попритёрлись и к новому командиру, и к команде цеппелина, и к самому дредноуту, на котором им предстояло проводить большую часть времени.
– Я опять заблудился в этих чёртовых переходах сегодня утром, – пожаловался за завтраком Вальдес, и тут же получил от Бойда подначку про карту дирижабля, которую тот должен себе нарисовать (ведь не зря же он так долго практиковался в рисовании стенгазет).
Тен остроту услышала.
– А ты, Бойд, ни разу не свернул не в тот переход? – спросила она.
– Никак нет, сэр!
– Ты молодец, рядовой. Редко кому удаётся запомнить всю сеть коридоров и помещений дредноута сразу, обычно на это уходит дня три-четыре.
Бойд просиял.
– Значит, тебе не составит труда к вечеру нарисовать своему товарищу схему «Заклинателя» с указанием всех отсеков и переходов. И если за сутки он её не выучит настолько, чтобы во время абордажа с первого раза попасть в нужное место даже с закрытыми глазами, отвечать будешь ты. Понял?
Сияние Бойдовой физиономии померкло, улыбка подтаяла с одного уголка и потекла вниз, превратившись в гримасу досады.
– Есть, сэр! – выдавил он.
Тен удовлетворённо кивнула и вернулась к своему кофе. Ела она, в отличие от Ходжеса, всегда вместе со своими солдатами, сидя во главе столов, составленных буквой «П». Казалось, за эти пару дней она успела всех запомнить и всё про всех узнать, ни разу никого ни о чём не спросив напрямую. Она читала людей, как мадам Иштар – свои гадальные карты, и умело использовала каждого на благо общего дела. Казалось, она присутствовала всюду одновременно, была тенью каждого своего солдата, и, если что-то происходило на её дредноуте, узнавала об этом едва ли не раньше непосредственных участников происшествия. Поначалу это немного пугало. Но солдаты быстро привыкли, распознав в Тен пусть строгого, но мудрого, проницательного и справедливого командира. Особенно их привлекали её простота в общении и готовность поддержать хорошую шутку.
Сорока по имени Точка быстро подружилась с военными 286-го полка и пребывала в уверенности, что командир тут не Тен, а она. Птица вприскочку проходила по центру стола во время обеда и ужина, с инспекцией заглядывала во все тарелки, конфискуя самые лакомые кусочки. Развязывала солдатские ботинки, потянув клювом за шнурок, чем быстро приучила весь личный состав затягивать шнуровку на два узла. По вечерам обходила каюты, взбиралась, карабкаясь по штанинам, солдатам на колени и выразительно наклоняла голову, подставляя загривок, чтобы почесали. Разумеется, Точка не оставляла надежды унести с собой какой-нибудь сувенир для своей коллекции блестящих мелочей, и, стоило потерять бдительность, как из-под носа пропадали зажигалки, ключи, пуговицы, монетки и другие нужные вещи. А на утреннем построении Тен, разорив птичьи тайники в своём кабинете, раздавала краденое законным владельцам.
– Ещё был леденец в золотом фантике, – иногда сообщала она после раздачи ворованного Точкой, – но я его съела. Да простит меня его хозяин, – и улыбалась глазами.
Её губы не улыбались никогда, но солдаты быстро научились распознавать улыбку её глаз. В такие моменты Вальдес смущённо опускал ресницы и тоже улыбался, чем с потрохами выдавал в себе хозяина утраченного леденца.
Разве что Винтерсблада птица ни разу не ограбила: Кукуцаполь зорко следил за порядком и не пускал её на порог, с подозрением щуря свои жёлтые солнца и на сороку, и на её хозяйку. Блад его настороженность разделял. Тен вызывала в нём смутное чувство опасности, и, пусть пока у него не было на это никаких причин, он не слишком-то ей доверял. Чуял в ней фанатичную преданность делу, – такие не прощают ошибок, не дают ни спуску, ни второго шанса. Цель для них всегда оправдает средства, даже если для её достижения придётся принести в жертву весь полк и себя в том числе. И остановить таких, как Тен, сможет разве что пуля в лоб. Если, конечно, железной пуле под силу остановить Тень. Она была ребёнком, когда империя захватила её родные острова, навязав там свои порядки. Маленькая девочка выросла в несгибаемую женщину, готовую на всё ради мести имперцам, и враг её врага становился её другом.
Однажды вечером она пришла к Бладу в каюту, остановилась в раскрытых дверях, упершись ладонями в косяки. Из-за её сапога выглянула Точка, и Кукуцаполь, дремавший в изголовье койки утробно заворчал, навострившись. Блад тоже напрягся: шутка ли, когда командир даже не к себе в кабинет вызывает, а сам к тебе приходит. Добра не жди!
Но Тен пришла с миром.
– В бою будь за правым моим плечом, – сказала она, – ты и твои солдаты.
– Это приказ? – Блад удивился: распоряжение было очень странным.
– Просьба. Так я смогу не оглядываться.
Судя по всему, это была просьба прикрывать её спину, но чем он заслужил такое доверие, Блад не понимал.
– У меня не самая лучшая репутация в полку…
– Твоими же стараниями, да, – перебила его Тен.
– Так, может, надёжнее было бы выбрать…
– Видишь эту птицу, капитан? – Тен опять его перебила, легонько подпихнув вперёд мыском сапога Точку. – Она была контужена, оттого ей сложно летать и держать равновесие. Чтобы выжить, ей пришлось забыть о том, что она – птица, притвориться кем-то другим. Вы с ней похожи, капитан.
– Я должен притвориться кем-то другим?
– Ты уже притворяешься. Ты выбрал выживание, а не борьбу. И ты потеряешь себя, а это хуже смерти. Умей взглянуть в глаза своим демонам, иначе не выживешь.
– Как это связано с…
– За моим плечом ты больше не сможешь притворяться. Рядом с тем, кто точно знает, каков ты на самом деле, это сложно. – Тен мимолётно улыбнулась глазами и ушла, закрыв за собой дверь.
***
Спустя неделю патрулирования, 286-й полк был переброшен в Блайрид, находившийся в непосредственной близости от линии фронта. Шли жаркие бои за соседний Оттаридж. Имперцы остановили наступление ОНАР, нанесли серьёзный урон силам противника и теперь пытались выбить остатки распадской пехоты из города, но те упорно сопротивлялись, закрепившись в нескольких зданиях на территории бывшей фабрики.
– Наша разведка перехватила запрос бресийцев на подкрепление, – Тен присела на краешек своего письменного стола.
Сорока неуклюже спрыгнула с её плеча и заинтересованно похромала по разложенным бумагам к ручке с золотым пером. Тен предостерегающе хлопнула ладонью по столешнице перед клювом одноглазой птицы, уже навострившейся стащить блестящее, и та от неожиданности подпрыгнула. Одновременно с ней вздрогнули и офицеры, присутствовавшие на брифинге в тесном кабинете подполковника на дредноуте.
– Им в поддержку направлены три транспортника с пехотой, и этого хватит, чтобы разнести остатки наших к хренам собачьим, – продолжила Тен. – Мы должны с этим разобраться. – Острый взгляд узких чёрных глаз прощупал каждого из присутствующих, словно в поиске слабого звена. Сорока сделала ещё одну попытку утащить ручку и получила несильный щелбан. – Десантируемся за фабрикой, узнаем, что там у наших, и пойдём в наступление, тем временем господин Медина с артиллерией разберётся с имперскими транспортниками.
Андрес Медина, капитан «Заклинателя воронья», кивнул.
– Идеально – успеть туда раньше и избавиться от их дирижаблей до того, как они десантируют пехоту. Двух зайцев одним выстрелом. Справимся, господин капитан? – обратилась она к Медине.
– Сделаем всё возможное, сэр.
Глаза Тен чуть сощурились в лёгкой улыбке.
– Может быть, кто-то не знает, – обратилась она к офицерам, – что господин Медина – виртуозный пилот. Да, в патруле не было необходимости в манёврах, и вы ещё не вкусили всей прелести его умений. То, что он вытворяет на дредноуте, не может повторить никто во всей Досмане, и, чтобы летать с ним, нужна привычка. Поначалу вы набьёте шишек и, возможно, помучаетесь от морской болезни, но за месяц привыкнете. Если нет – спишу на землю. А чтоб быстрее привыкалось, запомните: когда капитан Медина по громкой связи велит вам держаться крепче или пристегнуться страховочным ремнём, – вы выполняете. Без вариантов. Как бы ни хотелось показать собственную удаль, господин Винтерсблад, – многозначительная пауза, – это понятно?
– Так точно, господин подполковник! – хором ответили офицеры.
Выпроводив офицеров, Тен заперлась в кабинете и вышла, лишь когда полк уже построился и приготовился к десантированию, а Медина объявил о семиминутной готовности. При ней не было ни карабина, ни даже револьвера. За ремень были заткнуты два необычного вида кинжала: длинные, похожие на маховые птичьи перья, и довольно толстые – словно несколько одинаковых лезвий, сложенных вместе.
– Ну что, бойцы, на ваше счастье, наш первый совместный бой не абордажный, а наземный, в привычных для вас условиях, – начала она, застёгивая на запястьях ремешки чёрных перчаток. – За эти дни я сложила некоторые представления о каждом из вас. Сейчас я сделаю окончательные выводы. Мне нужны только лучшие солдаты. Остальные обычно не выживают. Сегодня может погибнуть много наших. Но только сегодня. Так бывает каждый раз, когда новая команда впервые идёт со мной в бой. Дальше будет меньше, поверьте мне. И напутствие! Если перед вами встанет выбор: струсить и выжить или остаться верными присяге, но умереть, – выбирайте второе.
Всё складывалось успешно: невероятно быстрый «Заклинатель воронья», ведомый опытной рукой капитана Медины, опередил транспортники неприятеля и, десантировав пехоту, пошёл на перехват трёх точек, обозначившихся в небе со стороны Бресии.
С территории бывшей фабрики навстречу 286-му полку выбежал младший лейтенант, взял под козырёк и открыл рот, чтобы что-то доложить, но Тен его перебила.
– Сколько вас осталось? – резко спросила она, быстрым шагом направляясь к зданиям.
– Двадцать три, господин подполковник, и семнадцать раненых, – на бегу ответил младший лейтенант, указывая дорогу, – четыре пулемёта, но патроны на исходе.
– Кто за старшего?
– Остался майор Стрикленд, сэр.
– Взводные, занимайте позиции, ротные – за мной! – скомандовала она. – Веди к майору, лейтенант.
Стрикленд, высокий блондин с квадратной челюстью, ввёл в курс дела за три минуты. Ещё две понадобилось для продумывания тактики. Точнее, Тен просто раздала приказы, кому где быть и что делать. Был ли у неё план действий определён заранее, или это оказалось стремительной импровизацией – оставалось лишь догадываться.
– Господа ротные, – в заключение обратилась она к своим офицерам, – практика подгонять солдат в спину в моём полку не пройдёт. В атаку вы ведёте их своим примером, а не подбадриванием из окопов, ясно?
– Так точно, господин подполковник!
За массивными воротами фабрики, перед которыми выстроился 286-й полк во главе со своим командиром, постреливали. Имперцы чуть угомонились, ожидая, что с прибывшим подкреплением возобновят штурм укреплений ОНАР и сомнут противника в два счёта. Но сейчас не успевших десантироваться бресийских солдат настигал «Заклинатель воронья». В небе раздался первый залп пушек дредноута, и Тен дала команду открывать ворота. Заскрипели шестерни, две огромные тяжёлые створки разъехались в стороны, и полк с боевым криком хлынул на неприятеля. Тен бежала первой, Винтерсблад – сразу за ней и всё видел.
Видел, как имперцы, ошарашенные таким натиском, открыли беспорядочную пальбу из своих укреплений. Как Тен выхватила из-за пояса свои кинжалы, и они раскрылись чёрными веерами, словно птичьи крылья, каждое перо в которых было обоюдоострым. Как смоляная коса Тен била её по спине во время бега, а веера-крылья словно жили собственной жизнью, танцуя вокруг неё ритуальный танец. Как от них с искрами отлетали прошедшие по касательной пули, не причиняя никакого вреда ни ей самой, ни бежавшим за ней солдатам. Как она взлетела на полуразрушенную стену, из-за которой стреляли особенно бойко, и смертоносные крылья взорвали воздух кровавыми брызгами.
Весь полк на мгновение замер, позабыв, что находится под вражеским огнём и надо бы стрелять в ответ. Хотя имперцев открывшееся зрелище поразило не меньше: они на миг перестали стрелять, а некоторые даже привстали из своих укрытий.
Между солдатами двух армий, на крошащихся обломках здания, между небом и землёй танцевала Тень. Её лицо было сосредоточенно и спокойно, движения – молниеносны. За спиной развевалась мантия, сотканная из ветра и рубиновых капель бресийской крови. Кинжалы-перья безжалостно пронзали, отсекали, распарывали, сдирали лица, уничтожали решимость, внушали ужас. В этот момент Тен была похожа на кого угодно: на древнее мстительное божество, на мифическую кровожадную птицу, – но меньше всего – на человека. В этот момент Тен была Тенью. Это пугало и завораживало.
Первым в себя пришёл Винтерсблад, когда ему в лицо плеснула чужая кровь, а следом прилетела отрубленная ладонь с зажатым в ней револьвером.
– Рота, за мной! – гаркнул он, выводя солдат из оцепенения, и ринулся на противника.
В небе над ними грохотали взрывы, один из имперских транспортников падал, сбитый «Заклинателем», второй пылал закатным заревом…
К вечеру противник был уничтожен, а Оттаридж перешёл к Распаду. «Заклинатель» уже часа два как принял обратно на борт свою пехоту, но некоторых солдат всё ещё трясло мелкой дрожью после увиденного в бою.
– Что она такое? – шёпотом спросил Вальдес за ужином, косясь на Тен.
– Прикуси язык, услышит! – шикнул на него Макги.
– Да она на другом конце стола, – вмешался Бойд, – на таком расстоянии расслышать невозможно. Во всяком случае, обычный человек не смог бы.
– Человек ли она вообще? – прошептал Вальдес. – У меня до сих пор поджилки трясутся, как вспомню, как она этими своими крыльями всех уделывала…
– Сам чуть не уделался, да? – усмехнулся Бойд.
Тен приводила его в восхищение. Вальдеса – в смятение. Макги с выводами не спешил и, глядя на товарищей, лишь задумчиво пощипывал острый, гладко выбритый подбородок. Винтерсблад сидел рядом и не вмешивался.
– Красивая женщина мастерски владеет красивым оружием – век бы смотрел. – губы Бойда изогнулись в сальной улыбочке.
– А ты видел, как пули от неё отлетали?
– Не от неё, а от клинков. По касательной шли. Так что не выдумывайте сказок. Но какова! Нет, вы видели?! Какова!
– Техники болтают, – вмешался Макги, – что она какие-то свои языческие ритуалы перед боем проводит, и оружие её заговорено островным шаманом. Потому, наверное, и пули не берут…
– И ты в это веришь? – хмыкнул Бойд.
– Да хрен знает, – с сомнением отозвался Макги, – но стали бы так просто болтать?
– Она – единственная в воздушной пехоте женщина, подполковник, не проиграла ни одного сражения, да ещё сама вон какая, ты посмотри на неё! Как тут сплетен не навертеть? А у них там, на островах, женщины наравне с мужчинами, девочки с трёх лет с оружием на «ты». Если б тебя так муштровать, тоже бы не хуже был, хоть и не такой фигуристый. Да даже Вальдес бы не подкачал, если б с перегрузок не помер! Причём здесь какое-то шаманство, язычество, что там ещё? Бред это, выдуманный теми, кто сам в бою не ахти, и думает, что другим тоже не под силу.
– А я верю, – подал голос Вальдес.
– Да ты и в зубную фею веришь, – оскалился Бойд. – А вы, господин капитан, – неожиданно обратился он к Винтерсбладу, – вы-то хоть во всё это не верите?
– Нет, – равнодушно отозвался Блад, – но лезть ей под ноги поостерёгся бы.
Шли дни. «Заклинатель воронья» стал для 286-го полка домом. Бывало, они не сходили с цеппелина неделями (если не считать момент боя, когда им приходилось покидать свой дирижабль). Подполковника Тен направляли в самое пекло: туда, куда никто больше соваться не смел; туда, где без неё было не справиться; туда, где для победы требовалось её вмешательство.
Она оказалась права: в их первом бою погибло почти пятьдесят солдат, но в последующих потери были минимальны и не дотягивали даже до десятка. Тен придирчиво отбирала себе бойцов, особенно офицерский состав. Когда на смену погибшим присылали новых, она лично беседовала с каждым и кого-то могла отправить обратно.
– Он будет хорошим воином, – говорила, – но сейчас, со мной, погибнет в первом же бою ни за что. Пусть дозреет.
Вообще, её чутьё относительно смерти вызывало любопытство, а у солдат, склонных к мистицизму – почтительный трепет. Кто-то рассказывал, что она перед боем тет-а-тет беседует за закрытыми дверями своего кабинета с теми, кто завтра погибнет. Винтерсблад не верил: вызывала она к себе кого-то редко, далеко не перед каждой схваткой (покойный адъютант не в счёт: быть при командире – его работа), а потери случались всегда, пусть и небольшие. То, что она однажды вызвала к себе одного из ротных накануне его смерти – всего лишь совпадение. Хотя вид погибшего особо мнительных заставил поёжиться: совсем ещё молодой, он в одно мгновение стал седым. Штык насквозь прошёл через его тело, пронзив грудь под ключицами и перебив позвоночник. Офицер умирал не дольше двух минут, но за это время его тёмно-каштановая шевелюра стала абсолютно белой.
– Мне кажется, он что-то видел, – задумчиво произнёс за ужином Вальдес, – там, на границе смерти. Что-то, недоступное глазам обычного человека. Оттого и поседел.
– Что он мог увидеть, не неси бредовщины, – поморщился Бойд. – Тебя на штык надень – думаешь, краше окажешься?
– А ещё – он будто всё заранее знал, – не унимался Вальдес, – как будто предчувствовал. Я слышал, как он перед боем сказал: «Жаль, не смогу похвастаться своими приключениями! Да и всё равно никто бы не поверил». О чём это, как думаешь?
– Ну не о посмертной же седине!
– А о чём тогда?
– Всё! – вмешалась в разговор со своего места Тен. – Имейте уважение к павшему, господа. Хватит теребить его душу нелепыми байками, дайте ей спокойно найти свою птицу. – Она ссадила с плеча на стол сороку, сосредоточенно отковыривавшую клювом звёздочку с подполковничьего погона.
– Что это значит, сэр, – оживился Вальдес, – «найти свою птицу»?
Остальные солдаты прекратили тихие беседы и с любопытством повернули головы на командира. Сорока похромала по центру стола, удерживая равновесие оттопыренным крылом и заглядывая единственным глазом в чужие тарелки: где что осталось повкуснее?
– Мой народ верит, что души людей создают боги, – начала Тен, – прячут их меж маховых птичьих перьев, и птицы – посланники между мирами – приносят их из мира богов в наш. А после смерти – уносят души обратно. Но не каждую, а только те, которые достаточно легки, чтобы подняться в облака, где их подхватит одна из птиц. Если душа тяжела, она не сможет воспарить на высоту птичьего полёта и на рассвете следующего дня упадёт обратно на землю – росой или инеем. И земля поглотит её.
– И что с ней станет? – поинтересовался Вальдес.
– Ничего. Она перестанет существовать. А поднявшиеся в небо познают истинное счастье. И может быть, вернутся в этот мир вновь, если того захотят боги.
– Каково ж им, бедным, познав истинное счастье там, – Бойд ткнул в потолок, – брякнуться обратно, сюда, – указал на кружку со своим чаем.
– Никто не помнит своих прошлых жизней и не знает, были ли они вообще. Но, как верит мой народ, – лучшие, мудрейшие из людей живут не первый свой круг. И каждый вернулся для определённой цели.
Точка выхватила у одного из заслушавшихся солдат корочку хлеба, которой тот собрал со дна миски подливку, и, словно ехидно подхихикивая, ускакала с добычей подальше, спрятавшись за чьей-то кружкой.
– А остальные? – спросил Винтерсблад. – У них тоже какая-то цель? Каждый должен сделать что-то великое – или как повезёт?
– Цинизм здесь лишний, господин капитан, – глаза Тен улыбнулись. – Разумеется, по-настоящему великие дела даются не каждому. Но каждый может сделать такое дело для себя. Получить то, что необходимо для смерти.
– Например, штык в грудь?
– Нет, господин капитан, – мягко возразила Тен. – У каждого это что-то своё – то, что необходимо для смерти. То, что сделает его душу легче пёрышка и позволит ей подняться в небеса. То, благодаря чему жизнь будет прожита не зря.
– То есть, по-вашему, мы живём лишь для того, чтобы получить билет обратно? Туда, откуда мы появились?
– Слишком плоско, Винтерсблад. Мы живём, чтобы обрести то, что необходимо для смерти. То, что оставит свой след, не позволит нашей душе исчезнуть, впитавшись в землю после смерти. Если этого не будет, то не будет больше ничего. Поэтому оно необходимо именно для смерти – чтобы смерть не стала концом, точкой.
Расправившись с краденой корочкой, из-за кружки появилась сорока и направилась прямиком к Бладу. Тот задумчиво проследил за ней взглядом: Тен назвала сороку Точкой. Уж не рассчитывает ли она, что именно эта контуженная птица унесёт её душу после смерти? Если так, то Тен и тут доверилась тому, на кого не стоило бы надеяться.
– Чтобы смерть не стала концом, нужно оставаться в чьих-то сердцах, – сказал кто-то из взводных, – мама всегда говорила, что мы живы, пока нас любят.
– Или пока о нас помнят, – вставили с противоположного конца стола.
Точка тяжело запрыгнула на край Винтерсбладовой кружки и нырнула в чай. Вынырнув, пошатнулась, с упоением запрокинула голову, прикрыв глаз. Перья на горле распушились и задрожали.
– Одним словом, жить надо так, чтобы тебя запомнили! – засмеялся кто-то из военных.
– Ну уж нет, – не согласился Макги, – главное, чтобы не пришлось ни о чём пожалеть. Как думаете, капитан? – повернулся он к Винтерсбладу.
– Чтобы не остаться никому должным, – обронил тот, мрачно наблюдая за сорокой, – иначе никакая птица не утянет с таким-то грузом. Надорвётся.
Помедлив секунду, Точка совершила второй нырок в чай.
– Точно! – поддакнул Бойд.
– Интересно, – протянула Тен, – одним кажется, что стоит покрепче привязать себя к земному, другим – наоборот, оборвать все нити, ни от кого и ни от чего не зависеть.
– И кто же прав, сэр? – поинтересовался Вальдес.
Глаза Тен усмехнулись.
– Никто. Не там ищут. Дело в человеке, в том, что он несёт в себе. И в том, что человек за собой оставляет – это тоже его часть. А уж что там думает его окружение – не так важно. Все мы ошибаемся, особенно когда дело касается понимания чужой души.
Сорока, чуть покачиваясь, нахохлилась на краешке Винтерсбладовой кружки. Птица блаженно щурилась и, кажется, икала (хотя птицы не умеют икать, и Точка, скорее всего, просто вздрагивала от удовольствия). Винтерсблад хотел забрать из-под неё свой чай, но получил клювом по пальцам.
– Кыш! Что ты вечно из моей посуды пить лезешь? – Он легонько толкнул кружку, и птица отвалилась, упав спиной на стол, распластала крылья и картинно воздела к потолку лапки-веточки со скрюченными когтистыми пальцами.
– У вас слишком крепкий чай, капитан, – сказала Тен. – Настолько, что у Точки с него по утрам похмелье.
