Анастасия Орлова
Блад: глубина неба
Джосси тихонько рассмеялась ему в лицо и опрокинула Блада на спину. Расстегнув лишь верхнюю пуговку своего платья, принялась целовать и покусывать шею и грудь Винтерсблада, спускаясь всё ниже и ниже. Ловко расправившись с его ремнём и пуговицами, она стащила с него брюки, села сверху, и он почувствовал, что белья на ней нет. Вовсе его не носит? Или планировала?..
– Сними платье, – прохрипел Винтерсблад.
– Не командуй, – сладостно улыбнулась она, впиваясь ноготками в его пресс и двигаясь всё быстрее и быстрее.
А когда с его губ готов был сорваться стон, она зажала его рот ладонью:
– Молчи, дуралей, нас же услышат! – и застонала сама – едва слышно, прикусив губу и глядя шальными, до предела расширившимися зрачками ему в глаза.
Сейчас, вспоминая Джосси, я чувствую отвращение. А тогда… тогда я был глуп и наивен. Весь мир крутился вокруг Джойс, и она принимала это как должное. Она делала что и когда хотела, и никто не мог встать у неё на пути. Она могла быть безразличной, мучить, неделями не обращая на меня внимание. А потом, заскучав на ночном дежурстве, звала в свой кабинет. Вытворяя со мной всё, что её душе угодно, сама она никогда не обнажалась при мне полностью и почти не позволяла прикасаться к ней: «помнёшь платье», «растреплешь причёску», «ты всё не так делаешь, от тебя никакого проку!»
Однажды, когда мы все вместе курили на лестнице, Бэйли шутя шлёпнул её. Я чуть ему за это не врезал. А она осадила меня: «Кури свой табак и не лезь не в своё дело, мальчик!» Тогда я понял, что не первый, с кем она тешится в своём кабинете, коротая скучные дежурства. Не первый и не единственный.
Бэйли она управляла при помощи тех самых пилюль. Такер был женат, и до холодного пота боялся, что всё может дойти до его жены. Не знаю, что там у дневных медбратьев, – наши смены почти не совпадали. А я был идиотом, болезненно от неё зависящим.
– Я, между прочим, хочу замуж, – однажды сказала она мне. – Да не за тебя, дуралей, не делай такие глаза! – она рассмеялась своим игривым смехом. – Мне нужен взрослый обеспеченный мужчина, достойный меня.
– А я, значит, тебя не достоин? – спросил я.
– А сам-то ты как думаешь? – Она вновь рассмеялась, словно бросила мне в душу горсть битого стекла. – Ты лишь развлечение, не более. Средство от скуки. Очень аппетитное, надо заметить, средство!
Привязав меня к себе похотью крепче, чем любой самой сильной таблеткой, она блаженствовала, причиняя боль. Она знала свою власть и пользовалась ею, чтобы позабавиться, уколоть, унизить. К третьему курсу медакадемии я уже не понимал, какое из чувств к ней во мне сильнее: страсть или ненависть. Я вновь и вновь мечтал, как порву эти отношения и в следующий раз даже ухом не поведу, когда она позовёт меня в свой кабинет. Но, стоило ей поманить, бежал, задрав хвост, как паршивая дворняжка, и грезил, что порву уж не отношения, а её чёртово платье. Ни того, ни другого она не позволяла, а я окончательно запутался, чего же хочу больше: сдохнуть, чтобы никогда уж её не видеть, или увидеть её, наконец, голой – подо мной, а не сверху. А ведь если и впрямь сдохну, никто не заберёт моё тело, чтобы похоронить. Только зря потратят время на поиски родни и друзей – всё равно потом сожгут без прощального слова, но с надписью поперёк груди: incognimortum.
Однажды, в очередной раз спустив с меня штаны, она увидела справа на животе, на границе роста волос, свежую татуировку, которую сделал по моей просьбе мой сокурсник, подрабатывавший в морге. Увидела и рассвирепела.
– Что это, к чертям, значит?! – заорала. Благо ругань не стоны, можно и в полный голос – никто лишнего не заподозрит.
– Incognimortum значит… – начал я, но она меня перебила.
– Я знаю, что это значит, идиот! И на ком такое обычно пишут! Ты совсем свихнулся, раз наколол это на себе?! Ещё скажи, что на столе для трупов лежал, когда тебе её кололи!
– Там и лежал.
– Да ты больной! – Она поднялась с пола и демонстративно отряхнула после меня руки. – Ещё скажи, что тебе понравилось!
– Не хуже, чем лежать под тобой. Там хотя бы не связывают, – сказал и получил от неё пощёчину.
– Что ж во всю грудь не написал, а в штанах спрятал? Надевай свои портки и проваливай отсюда, ублюдок! Всё настроение мне испоганил!
***
Шла весна третьего года обучения в академии. Погружённый в свои мысли, Винтерсблад тащился на работу. Ветром под ноги принесло очередной агитационный листок. Блад отпнул его от себя, написанное там его не интересовало. Он и так уже всё знал: подобные бумажки в изобилии пестрели на досках объявлений и передавались из рук в руки среди студентов. Кто-то в Досманской империи, очень недовольный правящим императором, призывал свергнуть его, учредив новое справедливое государство, в котором каждый получит по его заслугам и талантам, а не по знатности фамилии и толщине кошелька. Атмосфера в стране накалялась, поговаривали о грядущих восстаниях и, может быть, даже войне. Студенты, имеющие друзей среди рабочих и ремесленников, делились, что многие уезжают из Сотлистона, подальше от императорской столицы, чтобы примкнуть к сопротивлению и, если власть всё-таки сменится, получить обещанные блага и возможность выбраться из нищеты. Случались дни, когда и Бладу это казалось очень заманчивым. Но медакадемия была слишком для него важна. Да и не смог бы он устроиться врачом, имея лишь три курса образования, так что кардинально изменить жизнь вряд ли получилось бы. Хотя это и смогло бы разом избавить его от власти Джосси и Коронеля. Последний стал особенно лют, каждый раз требуя всё больше таблеток: «А что ты хотел, мальчик? Твоё обучение дорожает, я вынужден расширять круг клиентов, а для этого требуется больше удовольствий! Не хочешь таскать пилюли – нет проблем – приходи, я найду для тебя богатенького любителя смазливых пареньков постарше! Тем более, ты у нас особенный!»
Особенность у Блада и вправду имелась: на медосмотре в академии выяснилось, что его сердце находится справа. Ребята с курса прозвали его Зеркальным мальчиком, и вскоре вся округа провожала его заинтересованными взглядами, а девушки с курса сестёр милосердия, учившиеся в соседнем здании, смущённо улыбались и кокетливо опускали ресницы, встретив его во дворе. Шентэл был высок, светловолос и хорош собой, да ещё так загадочен с этой своей зеркальностью, что многие барышни надеялись возбудить в нём взаимный интерес, но Блада такое внимание лишь раздражало. Он не любил компаний, был замкнут и холодно обращался с девушками, игнорируя их заигрывания. Очень быстро он прослыл высокомерным снобом, слишком высоко задравшим свой нос.
В одно из ночных дежурств Джосси позвала Блада к себе в кабинет. Войдя, он сразу понял: что-то не так. Она сидела за столом, с видом очень недовольным и даже обиженным, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на груди. Все в больнице знали, что обида – самое страшное своими последствиями для окружающих чувство Джойселлин. Разгневанная Джойс быстро остывала, но Джойс обиженная мстила до конца, пока не сживёт обидчика со свету или хотя бы не выживет из больницы.
– Вот чем ты отплатил мне, щенок! – процедила она.
Винтерсблад лихорадочно соображал: где он мог сделать что-то не так? Джосси ревнива, но он не общался с другими девушками. Джосси терпеть не может, когда что-то происходит без её ведома, но в последнее время в отделении ничего не случалось. Джосси приводит в ярость непослушание, но и здесь совесть Блада чиста.
– Вы только посмотрите на него: сама невинность! Стоит, глазами хлопает, будто не понимает!
– Но я и правда не понимаю…
– Наглец! – рявкнула Джойс. – Я позволила тебе баловаться пилюлями, а ты и рад стараться! Устроил за моей спиной прибыльное дельце!
– О чём ты?
– О том, что ты их, скотина, продаёшь! – Джосси сбавила тон: – Я хочу свою долю. За всё это время. Вот столько. – Она подвинула на край стола бумажку, на которой было написано число с множеством нулей.
– Ты что, Джойс, я за все три года работы здесь столько не заработал!
– Так и доля не от твоего здешнего жалованья. Думаешь, я не знаю, сколько могут стоить такие таблетки без рецепта? А если ты продешевил – сам дурак. Я хочу половину их настоящей цены. И за всё время, что ты водил меня за нос. У тебя месяц.
– Я не смогу собрать такую сумму даже за год!
– Уж постарайся. Иначе о воровстве узнает не только управляющий больницы, но и декан твоей академии. Ты потеряешь всё, Блад: работу, учёбу, место в общежитии.
– Тогда, может, мне стоит пойти сразу в совет попечителей и рассказать им всё про тебя, Джосси? – процедил Винтерсблад.
– Возможно, – спокойно согласилась она, поднимаясь из-за стола. – Только не забудь рассказать им ещё и о том, чем мы занимались тут последние пару лет, и как ты до крови прикусывал себе губу, чтобы не стонать от моих ласк, слишком порочных для тебя, малоопытного. – Она подошла к нему почти вплотную. – Тебе никто не поверит, детка! – шепнула, с фальшивым состраданием изломив тонкие брови. – Но если всё же расхрабришься и дойдёшь до совета, передай от меня привет господину Чейсни. А заодно и его жене.
Из её кабинета Блад вышел, совсем упав духом. Сумму Джосси хотела гигантскую. Столько не заработаешь и за полгода, не то, что за месяц, даже на трёх должностях сразу.
Коронелю, разумеется, до этих проблем не было никакого дела: он не собирался делиться прибылью с Джойс, и, если Блад станет ему бесполезен, прекратит платить за его учёбу. Даже если удастся откупиться от Джойселлин сейчас, Шентэл не сможет платить ей долю, которую она требует, и дальше, а значит, не сможет больше воровать пилюли для Коронеля. Он в любом случае потеряет место в академии, так как плата за неё выше, чем он смог бы заработать честно. Получается, выбор у него только между тем, как покинуть медакадемию: отчислиться за неуплату или вылететь со скандалом о краже таблеток. Не сможет он остаться и на месте санитара, но это даже чуть-чуть радовало его: лучше пойдёт таскать мешки с зерном, но избавится от болезненной зависимости от Джосси! А заодно и от Коронеля.
Я обещал себе, что не буду ни от кого зависеть так, как зависел от своего отца. Что ж, в каком-то смысле я сдержал слово: от Джосси и Коронеля я зависел ещё больше. Тогда, плетясь с занятий в общежитие, я осознал: как ни сильна моя мечта стать врачом, она слишком дорого мне обходится. Пытаясь вырваться из всей этой грязи, я только больше в ней тону, пропитываюсь ею до самой глубины своего нутра. Поступая в академию, чтобы выплыть, стать независимым, я лишь нырял с каждым разом всё глубже, и кандалы на моих лодыжках становились всё тяжелее.
«Хватит. Достаточно. Если я хочу чего-то достичь и ни перед кем не стелиться, я должен делать всё сам!» – думал Винтерсблад, бредя по мощёному тротуару. Сильный ветер гнал навстречу пыль и мелкий мусор. С ним прилетел и скомканный листок, который зацепился за ботинок Блада. За последние месяцы все уже привыкли к этим жёлтым бумажкам, обещавшим новую, лучшую жизнь тем, кто последует за сопротивлением. Многие верили. И поплатились жизнью: в газетах то и дело сообщалось, что императорские войска обнаружили очередную базу подпольщиков и расстреляли всех оказавших сопротивление при аресте. В то же время, в информационных листках сопротивления писали, что с каждым днём их становится всё больше, и скоро, совсем скоро Досманскую империю потрясёт переворот, который положит конец несправедливой власти.
Задумавшись, Винтерсблад едва не налетел на возникшую под его ногами девчушку: платье младшей гимназистки, аквамариновые глаза и золотые косички. Пунцовая от смущения девочка что-то невнятно пробормотала и стыдливо опустила ресницы, уронив в дорожную пыль толстенную книгу, что держала в руках. Блад не разобрал её слов и ничего не понял. Сначала подумал, что напугал возвращавшуюся с занятий гимназистку, чуть не толкнув на узком тротуаре. Но потом глянул на здание школы для девочек, из которого она, по всей вероятности, выбежала: за забором притаилась стайка таких же девчонок. Ученицы смотрели на него и золотоволосую девочку, смутившуюся почти до обморока, и едко хихикали, жеманно прикрывая ладошками рты. Тут-то он понял, что здесь, по всей видимости, происходит: класс развлекается, заставляя скромницу делать то, чего она в жизни бы не сделала. И она подчиняется, чтобы не стать изгоем. Что-то злое, ядовитое сквозило в этой внешней невинности девиц за забором, – что-то, так напомнившее Винтерсбладу Джосси. Из всего, что бормотала рыжая, пока не выронила свою книгу, Блад разобрал лишь слово «сердце». Наверняка её отправили проверить, с какой оно стороны у Зеркального мальчика на самом деле.
Он расстегнул куртку, поймал её дрожащую ладошку и прижал к своей груди. Она бросила на него быстрый взгляд аквамариновых глаз и тут же зарделась ещё сильней. Но в этом взгляде он заметил что-то, отличавшее её от остальных. Что-то настоящее и искреннее, и это зацепило его зеркальное сердце.
– Как тебя зовут? – спросил он, протягивая ей поднятую книгу.
«История развития военной авиации в Досмане» – гласили потёртые золотые буквы на обложке. «Неожиданно!» – подумал Винтерсблад.
– Скади Грин. – Девочка смотрела себе под ноги, не в силах поднять на него глаза.
– Тебе нравятся цеппелины, Скади Грин?
Она лишь кивнула.
– Ты не такая, как они, – он бросил взгляд на её одноклассниц, – и это хорошо. Запомни, Скади Грин: посредственность всегда в большинстве. Не теряй себя, подстраиваясь под чьё-то мнение. Отстаивай свою правду и не играй по чужим правилам, обещаешь? А я запомню тебя, Скади Грин, как девочку, которая любит цеппелины. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся не потому, что тебя заставили играть в чьи-то глупые игры. – Он ободряюще улыбнулся и пошёл дальше, оставив гимназистку посреди тротуара.
«Завтра же заберу документы из академии, – подумал он, – и запишусь в сопротивление. Сделаю всё возможное, чтобы выбраться из этого дерьма! И чтобы у таких, как Скади Грин, появилась возможность осуществить свою мечту. Вне зависимости от того, кто её родители и сколько у них денег. Несмотря на то, что мечта эта больше подходит мальчишке, а не девчонке. Каждый заслуживает стать тем, кем мечтает».
На следующий день Досману потрясла страшная новость: от взрыва самодельной бомбы погиб император. Правление временно принял генерал Маскелайн и официально сообщил, что императорского сына, бывшего с отцом во время взрыва, удалось спасти, и теперь его жизни ничто не угрожает, он находится в безопасности, где и останется до того времени, как достигнет возраста престолонаследия.
Трой Ортиз, губернатор Клеука и прилежащих земель, провозгласил вверенную ему территорию независимой республикой Ра́спад и открыто выступил против монархического строя, объявив мобилизацию.
Множество студентов и рабочих хлынуло в Клеук, сметая на своём пути растерявшиеся, не особенно им препятствующие императорские заставы. Среди тех, кто примкнул к силам Ортиза, оказался и Винтерсблад.
Двадцать два
71-й год эпохи тридия
По низкой крыше тесного блиндажа шуршал мелкий сентябрьский дождик. Внутри было темно, а карт на шатающемся столе развёрнуто так много, что света от маленькой керосинки не хватало, чтобы осветить их все, и младшему лейтенанту приходилось то и дело переставлять лампу с одного угла стола на другой, чтобы ещё раз проследить пальцем линии завтрашнего наступления и сделать карандашом нужные пометки. Завтрашний бой был для него важен: войскам Объединённой народной армии Распада предстояло взять сложную высоту. Для него, Грегори Асмунда, до тридцати лет засидевшегося в ротных офицерах, это замечательная возможность наконец-то проявить себя.
Темнота у входа за правым плечом Асмунда сгустилась.
– Чёрт тебя дери, Блад! Мухи громче тебя топают! – Он поднял керосинку, и её свет выхватил худую, чуть склонившуюся под низким потолком фигуру унтер-офицера. – Зачем так подкрадываться? Хоть бы дверью скрипнул, а то доведёшь до седых волос раньше времени.
– В черноте твоей шевелюры седина и с дирижабля будет заметна, – усмехнулся Блад, подходя к столу, – вот ночью-то имперской армии удобно будет нас бомбить, – и целиться не надо!
– Да ну тебя! – беззлобно отмахнулся Асмунд, выдвинул из-под стола, зацепив сапогом за ножку, ещё один табурет. – Пить будешь? – Он полез в хлипкую тумбочку за кружками, но отвлёкся: – Рота спит?
– Куда денется, – пожал плечами Блад, – а выпить можно, раз угощаешь. Повод есть, хоть и смешной.
– Ну-ка, ну-ка?
– Ну вроде как мне сегодня двадцать два стукнуло.
– Всего-то? – присвистнул Асмунд. – Я думал, ты старше. – Он разлил по кружкам остатки виски из своей фляги. – Ну, твоё здоровье!
Винтерсблад улыбнулся, легонько стукнувшись с ним кружкой.
– И что, – поинтересовался Асмунд, раскуривая сигарету, – есть планы на жизнь?
– Какие интересные у тебя вопросы накануне боя! – Блад поболтал по стенкам своей посудины остатки виски. – К чёрту планы, будем импровизировать, – усмехнулся он.
– Рискованно!
– Думаешь? От планов-то всё равно никакого толку. Чем больше их настроишь, тем досаднее они на твою же голову и обрушатся.
– Тут ты не прав, Шен! Любой успех начинается с правильно поставленных целей и грамотного плана.
– Сказал тридцатилетний младший лейтенант…
– Я тебе сейчас! – шутливо замахнулся на Блада пустой флягой Асмунд. – Да, звёзд с неба на свои погоны я не хватаю, но если б ещё и плана не было, вообще бы… – Он махнул рукой, изобразив на лице безнадёжность. – Знаешь, – голос его стал тише, а тон – доверительнее, – я даже рад, что деда больше нет. В начале войны он не сомневался, что это лучшая возможность для меня проявить себя. А теперь я иногда думаю, что и проявлять-то, может, и нечего…
***
Мы дружили уже два года, и я знал все сложности Асмунда, которые он старался тщательно скрывать от остальных. Знал, как непросто ему принимать решения. Любые, даже самые незначительные. Он был отличным исполнителем, самоотверженно следовал приказам, но стоило ему оказаться в ситуации, требующей быстрого самостоятельного решения, как Грег терялся. Потомственный военный, он получил от семьи всё: образование, службу, выправку… но не талант. И дело было не в трусости: с чёткими инструкциями он с готовностью шёл в атаку под пули. Но если инструкций не было, Асмунд словно забывал всё, чему научился в военной академии и за два с половиной года гражданской войны.
Я видел, как тяжело даётся ему командирство и как угнетает низкое для его возраста и происхождения звание. И неотступно стоял за правым его плечом, чтобы в нужный момент правильным вопросом подтолкнуть к необходимому решению. У меня оказалось отменное стратегическое чутьё! Но повышение благодаря этому чутью должен был получить Асмунд. Он мечтал стать командиром воздушной пехоты. Эти парни, в отличие от нас, обычных пехотинцев, уже тогда считались элитными войсками. Все понимали, что военное будущее за дирижаблями, и, если война затянется, с каждым годом воздушных боёв будет всё больше.
Война и так уже затягивалась: никто не думал, что она продлится два с половиной года. А я даже не верил, что она вообще начнётся. Трой Ортиз, пока ещё ходил в губернаторах удалённых от столицы (и пристального императорского внимания) земель, подготовился к перевороту на совесть: окружил себя верными единомышленниками, скрупулёзно проработал стратегию и провёл тонкую, но очень действенную пропаганду, незаметно опутав своими идеями умы тех, кто мечтал о большем, но не мог добиться этого из-за низкого происхождения или недостатка денег. Многих, очень многих Ортиз привлёк обещаниями лучшей жизни! Когда Досмана осталась без правителя, первое время по всей стране творились безумие и хаос. Шерман-старший, губернатор Детхара и земель побережья Десшерианского моря, поддержал Распад, присоединив к нему свою территорию. Остальные три губернатора Досманы метались из угла в угол в своих резиденциях, не понимая, кому верить и чью сторону поддерживать. А потом генерал Маскелайн заявил, что императорский наследник жив и находится вне опасности, и пока он не достигнет возраста престолонаследия, он, Маскелайн, берёт на себя обязанности регента и призывает всех верных его императорскому величеству поддержать Сотлистон и Досману. Он именем императора отказался признать независимость Распада и объявил Троя Ортиза и всех, кто его поддержит, предателями империи. Видимо, генерал рассчитывал, что за пару месяцев вернёт Досмане территорию Распада и подавит сопротивление Ортиза, но тот оказался сильнее, чем думал Маскелайн. Ортиз не только успешно отразил наступление имперской армии, но и сам начал захват земель, тем самым объявив Досмане войну.
Полгода назад Шерман-старший, скользкий и на зависть пронырливый тип, вывел свои земли из состава Распада и сумел добиться от него и Досманы признания независимости прибрежной территории, став президентом республики Траолия. Ходят слухи, что в развратном Детхаре скопилась нехилая пачка компромата на всех значимых лиц империи, что и позволило Шерману добиться независимости исключительно переговорами, не произведя ни единого выстрела. Теперь Траолия поддерживает нейтралитет, пропагандирует пацифизм и призывает получать от жизни удовольствия, кои она охотно предоставит на любой вкус каждому, кто готов платить, будь он имперцем или распадцем. Теперь говорят, что оставшийся кусок императорской Досманы уже не может называться Досманой, в которую входили Распад и Траолия. Всё чаще эту часть страны называют Бресией, так как за эти годы она полностью сохранила за собой только Бресийкие земли. От остальных, пусть по маленькому кусочку, но удалось отщипнуть и Распаду, и Траолии.
***
Было ещё темно, лишь далеко на востоке на небе обозначилась светло-серая полоска. Мелкий моросящий дождик так и сыпал, не утихая с самого вечера, стекая холодными струйками за шиворот лежащим в мокрой траве солдатам. Рота под командованием Асмунда зашла с правого фланга и терпеливо ждала артподготовки, затаившись в невысоком ельнике. Затхло и гнилостно пахло лежащим позади солдат болотом. Впереди, на пока ещё имперской высоте, поросшей редкими низенькими ёлочками, дремал пулемёт, обложенный мешками с песком.
Вдалеке глухо бухнуло, колыхнув мокрую землю; по небу от распадского расположения протянулся заунывный стон первых снарядов: артподготовка началась. Высота с пулемётным гнездом, словно нарисованная на фоне едва светлеющего неба, взорвалась фонтаном земли и дыма. В низких облаках вместо пробуждающегося рассвета полыхнули отблески пламени.
– Ишь ты, куда-то попали! – одобрил Асмунд. – Пулемёт бы ещё зацепили, – и красота!
Пулемёт не зацепили. Залпы стихли, над расположением взвилась ввысь сигнальная ракета, и солдаты повскакивали на ноги, перехватывая ружья: в атаку!
Спустя несколько секунд проснулся вражеский пулемёт, открыл огонь сначала по второй роте, атаковавшей с другого фланга, подпустив солдат Асмунда ближе, потом хлестнул несколькими очередями по правому флангу – и вновь переключился на левый.
Винтерсблад бежал вперёд одним из первых, не оглядываясь, оставляя за спиной вскрики прошитых пулями солдат: цель была уже близка. За плечом пыхтел чуть отстававший Асмунд. Вдруг над головой что-то затарахтело. Что-то очень похожее на винты транспортного дирижабля. Рискуя потерять ценные секунды, Винтерсблад задрал голову: из-за их спин к высоте двигался распадский транспортник.
– Что он тут делает? – перекрикивая шум, обратился Блад к Асмунду, но тот таращился на незваную подмогу не менее удивлённо.
Пулемёт противника изо всех сил стрекотал в сторону роты, надвигавшейся с левого фланга, а солдаты Асмунда, петляя меж низеньких ёлочек, отстреливались от ружейного огня, и вдруг зависший над высотой транспортник лениво раззявил люк и сбросил бомбу. Холм содрогнулся от взрыва с такой силой, что стряхнул со своих боков карабкающихся под пулями солдат, осыпав их вырванной с корнем травой и комьями земли.
– Какого этишкета они творят? – заорал оглушённый Блад, поднимаясь на ноги. – Они же и нас угробят вместе с этими!
Пулемёт на высоте на мгновение затих, но потом вновь затараторил: взрывом его не зацепило.
– Вперёд! – скомандовал Асмунд.
Солдаты, бежавшие сзади, растерялись: приказа отступать не было, а бежать под бомбы своего же дирижабля никому не хотелось.
– Лети отсюда, чёрт небритый! – не сбавляя ходу, яростно замахал рукой Асмунд в надежде, что пилот транспортника увидит его сигнал.
Но вместо того, чтобы выйти из боя, в который влез, пилот решил повторить попытку разбомбить пулемётное гнездо и сбросил вторую бомбу.
– Да дульный же ты тормоз! – с отчаянной досадой крикнул в нависшее над ним брюхо дирижабля Блад.
Следом прогремел взрыв, разметав мешки с песком, куски пулемёта и пулемётчика, откинув назад тех, кто успел подобраться к гнезду поближе.
Когда Винтерсблад пришёл в себя, небо уже посветлело, а дождь прекратился. Перед глазами всё было размыто, словно за мокрым стеклом, и потребовалось несколько раз моргнуть, чтобы зрению вернулась привычная чёткость. Над его лицом, на кончиках лап мелких ёлочек поблёскивали перезревшие дождевые капли, готовые вот-вот сорваться вниз. Сквозь шум в ушах неровным пунктиром, словно грубыми стежками по рыхлой ткани, прорывались отдельные выстрелы. Блад осторожно повернул голову в их сторону. Стреляли с высоты, но на видимых глазу склонах были лишь трупы. В месте, где находились Винтерсблад и Асмунд, когда транспортник сбросил вторую бомбу, лежали чьи-то ноги. Чьи – непонятно, так как остальная часть человеческого тела отсутствовала. Да и ноги-то казались обе левыми. Чуть ниже по склону, ближе к Бладу – ещё одно неузнаваемое, обезображенное тело.
Винтерсблад аккуратно пошевелился: кажется, цел. Недаром товарищи шутят, что в рубашке родился: взрывом его отшвырнуло далеко от огня, чуть ли не в болото, как будто он весил не больше бумажного журавлика. А от тех солдат, что были позади него, осталось вон что. Кто-то из них – наверняка Асмунд. «Копаный бруствер, принесла нелёгкая помощничка!» – мысленно выругался Блад в адрес давно ушедшего транспортника.
Выстрелы, доносившиеся с высоты, не стихали. «Эти теперь ещё с полчаса будут тарахтеть по призракам! Ладно, парни, продолжайте без меня. А мне надо к своим ползти, а то эти ваши ёлки-невелички – так себе убежище. Да и сыро тут». Блад медленно перекатился на другой бок и упёрся лицом в подошвы чьих-то сапог. Чуть приподнявшись на локтях, ползком обогнул хозяина обуви: Асмунд! Бледный, с посиневшими губами, весь перемазанный землёй, как свежезахороненный мертвяк, восставший из могилы.
– Эй, командир! – шёпотом позвал Блад, щупая двумя пальцами на его шее пульс: жив! – Эй, ротный, подъём! – Он похлопал товарища по щекам, и тот тихонько застонал; короткие чёрные ресницы дрогнули, и Асмунд разлепил веки. – Цел? – одними губами спросил Винтерсблад.
Тот пошевелился и не сдержал гримасы боли.
– Нога! – Асмунд перекатился на бок, хотел зажать рану, но ладонь глубоко окунулась в тёплое и вязкое. – Ох-х-х, Блад, что там?
– Чёрт! – прошипел Винтерсблад. Одного взгляда на разорванное осколком бедро ему оказалось достаточно, чтобы понять: перевязка не спасёт, надо шить, иначе Асмунд истечёт кровью, не успев добраться до своих.
– Что там? – повторил Асмунд, умоляюще на него глядя.
То ли его голос так ослаб, то ли шум в ушах Блада ещё слишком громок, но он угадывал слова командира лишь по движению дрожащих губ.
– Всё паршиво?
– Всё отлично, Грег, – через силу усмехнулся Блад, – сразу две хорошие новости! – Он перевернул Асмунда на живот, перекинул его руку себе через плечо и пополз, таща его на себе. – Те ноги, что валяются на подступах к пулемётному гнезду, – не твои – это раз. Твои ноги при тебе, и даже искать не придётся – это два, – с натугой прокряхтел Блад – Асмунд оказался тяжёлым, хоть здоровой ногой и рукой помогал ему ползти. – Вот только правую подштопать надо, чтобы не потерять по дороге. Сейчас до ельника доползём и починим. А потом к своим. Тебе ещё, командир, повышение зарабатывать, раз уж здесь не вышло. Так что не кисни!
Они отползли за деревья, так, чтобы их не могли заметить с высоты. Винтерсблад уложил Асмунда на мох, достал свёрток с походной аптечкой.
– Ты серьёзно собрался меня штопать? – заволновался тот, увидев, что у Блада, помимо прочего, имеется и иголка с ниткой. – Здесь?! Ты сбрендил! Перевяжи – и ползём к своим!
– Если сейчас не зашить, никуда ты не доползёшь, – уже без нотки иронии в голосе ответил Блад, – так что потерпи. Я хорошо шью, не дрейфь.
– Откуда хоть? Портным работал?
– Нет, – Блад усмехнулся, распарывая ножом насквозь пропитанную кровью штанину Асмунда, – в цирке. С конями. Делай вдох, когда буду прокалывать.
– Э, не вздумай, унтер-офицер! Отставить, я приказываю! Ещё заражение схвачу, вообще без ноги останусь!
– Может, и останешься, – невозмутимо ответил Винтерсблад, – зато копыта не загнёшь. Как ты больше хочешь: живой без ноги или мёртвый, но с полным комплектом конечностей?
В карих глазах Асмунда паника сменилась муками выбора.
– Ты уверен? Откуда знаешь? – Он приподнялся на локте, дрожащими пальцами перехватил руку Блада, державшую иглу. – Ты врач? Не ври мне, Блад, не сейчас твои шуточки шутить!
– Нет, не врач. Но стал бы им, если бы доучился.
– Копаный бруствер! – Асмунд с гримасой боли откинулся обратно на мох. – Меня будет оперировать медбрат-недоучка! Посреди леса!
– Хирург-недоучка.
– Ну-у-у, это в корне меняет дело!
– Видишь, как интересно ты живёшь, Грег! Меня аж зависть берёт, – съязвил Винтерсблад, приступая к делу.
– Всё, – Блад перебинтовал зашитое бедро товарища, – теперь ползём к своим. Как некстати вылезло солнце! Видимость, так её, теперь отличная, особенно с высоты. Придётся заложить крюк за те кусты, иначе нас могут заметить.
– За теми кустами болото, – слабо отозвался Асмунд.
– Плавать умеешь? – улыбнулся Винтерсблад, распластавшись на земле и перекинув его руку себе через шею.
– У тебя на вышке совсем неблагополучно, Блад!
– Рад стараться!
– Да иди ты! – вяло отмахнулся Асмунд.
– Без тебя, командир, не пойду – скучно.
Кое-как они доползли до густого высокого кустарника, укрывшего их от дозорных на высоте. Винтерсблад поднялся на ноги, помог встать Асмунду.
– Ну, теперь побыстрее будет, – усмехнулся Блад, практически взвалив товарища себе на плечи, – двинулись! – Одной рукой он поддерживал Асмунда поперёк торса, во второй нёс ружьё, оставшееся одно на двоих: командир своё потерял во время взрыва. Они медленно ковыляли по краю болота, Асмунд проверял путь выломанной веткой, на которую и опирался, а Винтерсблад, прикинув, что до конца трясины уже рукой подать, пошутил:
