Анастасия Орлова
Блад: глубина неба
Incognimortum
Винтерсблад наклонился, чтобы достать из-под койки судно. Ему на шею, прямо над белым воротником санитарской формы, шлёпнулась тёплая, не очень густая масса и медленно поползла за шиворот.
– Ой-ой! – с издёвкой в голосе «расстроился» сидевший на кровати псих – маленький мужичок с редкой седой щетиной.
– Ч-ч-чёрт! – прошипел Блад, едва не бросив полное судно.
Он поставил его обратно на пол и, стараясь как можно меньше шевелиться, чтобы мерзкая масса не растекалась дальше, выудил из кармана салфетку: за несколько недель работы в психбольнице он приучился всегда иметь их с собой. Вытер шею: к счастью, это оказалась лишь пережёванная хлебная кашица, а не то, что он подумал. Щетинистый мужичок мелко захихикал, глядя на Шентэла с высоты своей кровати. Блад бросил на него грозный взгляд, выпрямляясь с судном в руках. С этими психами не поймёшь, насколько они на самом деле не в себе. Мужичок надулся, сложил губы трубочкой и сделал «пф-ф-ф-ф», распылив Бладу в лицо слюни и остатки крошек. У двери захохотали двое наблюдавших за ними медбратьев: Такер и Бэйли.
– Давай-давай, санитар, тщательнее санитарь! – шутливо прикрикнул первый. – Болтают, что в медакадемии ты лучший на потоке, но что-то по тебе и не скажешь!
Блад медленно выдохнул, побеждая охватившее его желание надеть полное нечистот судно кому-нибудь из них на голову, и потянулся за следующей салфеткой.
– Там ещё в четвёртой Тощий Тони опять обгадился! Надо его вымыть и сменить бельё, – добавил Бэйли, – а мы пока покурим.
– Катитесь, чтоб вам задохнуться! – под нос себе пробормотал Шентэл.
– Он пожелал вам задохнуться! – тут же заголосил в спины удаляющимся медбратьям щетинистый псих.
– Поговори ещё! – отозвался Такер. – Вот сестра Джосси вернётся, там уже не до выкрутасов тебе станет, – мигом к ногтю прижмёт!
Сестра Джойселлин была в отделении старшей. Блад ещё не успел с ней познакомиться, так как она взяла отпуск, чтобы проведать кого-то из престарелых родственников, живущих на другом конце страны. Поговаривали, что захворал её дядюшка, но будто бы Джойселлин больше беспокоилась о завещании старика, чем о его здоровье. Тем не менее, персонал её уважал и чуть побаивался, а пациенты (те, которые хоть что-то соображали) любили: и дня не проходило, чтобы кто-то из них вдруг не разрыдался: «Где сестра Джосси? Не буду лекарства без сестры Джосси!»
Шентэлу старшая сестра представлялась почтенной мадам, строгой с подчинёнными и ласковой с больными, высокой и пышнотелой, с аккуратно уложенной под сестринской наколкой седеющей причёской. Он знал, что она уже несколько лет как вдова и что детей у неё нет, что она продала дом, оставшийся ей от мужа, и перебралась в крохотную квартирку поближе к клинике, но эта квартирка бо́льшую часть времени пустует, так как сестра Джойселлин почти живёт в своём кабинете. Именно в этом кабинете, в шкафчике со стеклянными дверцами, хранились пилюли для пациентов. В том числе и те, которые Блад воровал для Коронеля.
В больницу Шентэл приходил по вечерам, часто брал и ночные смены. Утром он учился, да и в психушке персонала хватало, а после обеда в отделении оставались два медбрата и он, Винтерсблад. Пока те бездельничали и каждые полчаса ходили курить, спихивая на Блада в довесок к его обязанностям ещё и свои, он, пользуясь моментом, пробирался в кабинет старшей сестры, открывая замок шпилькой, и понемногу таскал оттуда нужные препараты.
Очень быстро Шентэл понял, что медбратья дают психам на ночь этих таблеток больше, чем нужно – и всем поголовно, а не только тем, кому они прописаны: пусть, дескать, спокойно спят и другим отдыхать не мешают. Позже в журнале дежурства писали, что такой-то вновь впал в буйство, и пришлось дать максимальную дозу лекарств, чтобы его угомонить. Однако обходить палаты, раздавая пилюли, Такер и Бэйли тоже не любили, как и работать в принципе, и эту обязанность они очень быстро спихнули на Блада, чем облегчили ему доступ к таблеткам.
Пока всё шло неплохо, если не считать того, что между работой и учёбой Бладу удавалось спать не больше трёх часов в сутки. Самое главное – он наконец съехал из ненавистной гостиницы Коронеля и теперь жил в комнате медицинского общежития.
В один из дней их группу повели в морг на вскрытие.
– Вам может стать дурно, – предупредил профессор, выстроив студентов вокруг стола с желобками для стока крови по краям, на котором лежало покрытое тканью тело, – кому-то всегда становится. Но это вовсе не значит, что из вас не выйдет хорошего доктора. Трудитесь, и ко всему привыкнете, всё переборете. Готовы?
Когда с тела сдёрнули простыню, Блад вздрогнул: на столе лежал один из старших Коронелевских мальчиков. Поперёк его груди тянулась кривая надпись «incognimortum».
– Что значит это слово, сэр? – спросил один из студентов.
– Неизвестный мертвец, – ответил профессор. – Так в моргах помечают тех, чьи личности установить не удалось, или тех, чьё тело осталось без востребования. Вот, например, кто этот молодой человек, так и не выяснилось.
– А от чего он умер?
– Вот это нам и предстоит узнать. Следов насильственной смерти, как мы видим, нет. Возможно, присутствовало какое-то заболевание или переохлаждение. Его нашли на скамье на кладбище. Кто мне расскажет: почему, когда человек замерзает, его клонит в сон, но засыпать ни в коем случае нельзя?..
По дороге в классы медакадемии студенты бурно обсуждали прошедший урок.
– Представь, сколько всего внутри помещается! Кишок-то побольше, чем на картинках!
– А подкожный жир похож на гороховую кашу. Ни в жись больше её в рот не возьму.
– Интересно, а много ли у них этих, с надписями? Ладно – тех, которых не опознали. Но вот когда известно, чьё тело, но никому оно не нужно… Это страшно, господа, на самом деле страшно!
– Ага, как подкожный жир.
– Да иди ты со своим жиром! Я сейчас серьёзно. Вот жил-жил человек, в обществе жил, а не один в лесу, а потом умер, и даже нет никого, кто бы похоронил по-людски.
– И что их, этих «инкогнимортумов», – в общую яму?
– Да какая яма, сжигают, поди. Жил-жил, и не осталось ничего. Даже могилы. Страшно, господа, страшно.
– А ты чего молчишь, Винтерсблад?
– Да он, поди, не отошёл ещё от увиденного. Ничего, Блад, – как сказал профессор, всегда кому-то становится дурно, – и компания дружно расхохоталась.
***
В этот день Винтерсблад работал в ночную смену. Едва он вошёл в отделение и поставил в начале длинного коридора ведро со шваброй, появился Бэйли.
– А, явился, студент! – хмыкнул тот. – Я там за седьмой пролил сладкий чай. Пойди, подотри, а то пол теперь липкий. Здесь после вымоешь.
– Ты пролил, сам и подтирай, – буркнул Блад.
– Ишь ты, мы сегодня не в духе! – оскалился Бэйли. – Ты санитар, подтирать – это твоя работа.
– Кто пролил, тот и вытрет, не переломится, – раздался мелодичный голос за спиной Блада, и лицо Бэйли тут же сменило выражение с нахального на приторно-сладкое.
– Сестра Джосси! Ты вернулась!
Шентэл обернулся: за его спиной, подбоченившись, стояла стройная женщина лет двадцати семи, в сестринском серо-голубом платье и белоснежном переднике с красным крестом на груди. На локте у неё висела лёгкая шубка и маленькая сумочка: старшая сестра только что пришла и направлялась в свой кабинет. Она перевела строгий, чуть насмешливый взгляд голубых глаз с Бэйли на Винтерсблада.
– Новенький?
– Да, мэм. – Его взгляд намертво прилип к её пухлым капризным губам, накрашенным слишком яркой для больничных стен помадой (верно, в цвет креста на переднике).
– Здесь меня называют сестра Джосси, – поправила она.
– Да, сестра Джосси.
Она одобрительно улыбнулась, кокетливо поправила тонкой рукой идеально уложенные белокурые волосы.
– Что ж, Бэйли, возьми-ка швабру и пойди прибери за собой. А мы пока с новеньким покурим, заодно и познакомимся. – Она с лёгким пренебрежением переступила через ведро и взяла Винтерсблада под руку. От неё пахло жасмином с оттенком сигаретного дыма; в сдержанных, резких движениях улавливалась неиссякаемая энергия и властность, а уверенный хитрый взгляд будоражил тлеющей в его глубине порочностью.
– Я не курю, сестра Джосси.
Она шутливо сдвинула тонкие брови:
– Смеешь мне отказывать? Он мне отказывает, Бэйли, представляешь!
– Дурак, – хмуро бросил Бэйли, берясь за швабру.
– Хорошо подумал? – Джосси вздёрнула подбородок и ткнула пальчиком Бладу в грудь. – Те, кто плохо себя ведут, здесь не задерживаются. – Она игриво улыбнулась. – Пойдём, расскажешь, что тут произошло в моё отсутствие. Знаю я этих балбесов, – махнула рукой в сторону Бэйли, – врут как дышат!
Она привела его в свой кабинет, усадила на стул подле стола, а сама, убрав шубку с сумочкой в шкаф, достала сменные туфли.
– Давай, можешь начинать на них жаловаться, – усмехнулась, – наверняка же всю работу на тебя свалили. Как тебя зовут, кстати? – Наклонилась, принявшись расшнуровывать сапожок.
– Шентэл Винтерсблад, сестра Джосси.
– Шентэл Винтерсблад, сестра Джосси, – передразнила она его официальный тон. – Может, пожмём друг другу руки, и я сделаю книксен? – Скинутый с ноги сапожок полетел к стенке. – Сестра Джосси я для тебя там, – она кивнула на дверь кабинета, – здесь же – просто Джойс. Помоги зашнуровать. – Она поставила ножку в туфельке Бладу на колено, поддёрнув юбку сестринского платья чуть выше изящных лодыжек.
Шентэл растерялся, но покорно склонился над туфелькой, стараясь даже случайно не прикоснуться рукой к чулку Джосси. Он чувствовал её пристальный, изучающий взгляд, от которого у него горела шея, а следом начинали наливаться жгучим румянцем и уши. Это нервировало.
– Я тебя смущаю? – поинтересовалась Джойселлин.
Блад мысленно выругался, чувствуя, как краснеют теперь и щёки. Резким движением завязал на бантик её шнурки и поднял голову, вскинул на неё прямой, вызывающий взгляд.
– Ни в коем разе.
– А по тебе не скажешь. Вон как зарделся! Сразу видно – девственник. – Джосси мелодично рассмеялась и поменяла ногу, поставив ему на колено вторую, ещё не зашнурованную туфельку. – Не сердись. Я никому не скажу. То, что происходит в больнице, остаётся в её стенах навсегда, – уже серьёзно добавила она. – Такие правила. Ясно?
– Предельно. – Блад справился со второй шнуровкой и посмотрел на Джойселлин как можно уверенней.
– О! Вот так мне больше нравится, – она убрала ногу и легонько взъерошила ему волосы. – Думаю, мы подружимся, Винтерсблад. – Обойдя стол, достала из ящика сигареты и закурила. Глубоко затянулась, с наслаждением прикрыв глаза, и, запрокинув голову, выдохнула тонкую струйку дыма. – Хочешь? – протянула через стол Бладу свою сигарету, на кончике которой поцелуем алел отпечаток помады, наверняка ещё хранивший вкус её губ.
– Я не курю.
– Как-то ты неуверенно отвечаешь. – Уголок алых губ изогнулся в хитрой улыбке. – Здесь все курят, Шентэл, и ты начнёшь. Иначе нервы с этими психами не выдержат. А пока иди работай, раз такой скучный и не хочешь составить мне компанию, – она вновь с удовольствием затянулась, – и позови мне Бэйли.
Медбрата искать не пришлось: он вертелся недалеко от сестринского кабинета, злобно размазывая шваброй воду. Увидев Блада, помрачнел ещё больше: надулся так, что под формой на плечах взбугрились мышцы, сощурил глаза, почти потерявшиеся в тени сдвинутых кустистых бровей, и шумно вдохнул, кривя губы, словно под нос ему поднесли несвежий носок Тощего Тони.
– Сестра Джосси просила тебя зайти, – сказал Блад, удивлённый такой переменой в нахальном и весёлом Бэйли, до этого смотревшим на него, как на дерьмо, а сейчас – словно на опасное насекомое. Наверняка думает, что Блад воспользовался моментом и нажаловался на них с Такером за все те насмешки, которые ему пришлось от них претерпеть.
Бэйли чуть сдулся, собранный гармошкой лоб разгладился, но глаза по-прежнему глядели враждебно. Он молча двинулся в кабинет, по пути пихнув Винтерсбладу швабру.
– Пшёл отсюда, салага! – прошипел, не глядя на Шентэла.
***
С возвращением сестры Джосси порядка в отделении стало больше, а работы у Винтерсблада – меньше. Даже когда её смена выпадала на утро, а Блад с Такером и Бэйли работали ночью, медбратья больше не сваливали на него все свои обязанности. Пусть старшая сестра и не могла видеть всего, но её присутствие в больнице ощущалось даже когда она уходила. Медбратья не позволяли себе лишнего, словно дети, чья строгая воспитательница вышла за дверь, но, вернувшись, мигом узнает о любом, даже самом мелком безобразии. Такер продолжал подтрунивать над Шентэлом, но уже не так грубо. А вот Бэйли стал невесел, будто затаил обиду. Сестра Джосси, напротив, вела себя приветливо и даже мило.
– Как дела у новенького? – спрашивала она каждую смену, встречая Шентэла в коридоре перед обходом, и легонько хлопала его по плечу, выражая своё одобрение.
Несколько раз она приносила ему в хрустящей промасленной бумаге кренделёк из ближайшей булочной.
– Тот, кто хорошо работает, заслуживает сладенького, – улыбалась она, вручив кренделёк Бладу, и неизменно отламывала кусочек себе, мягко придерживая его руку своей ладонью. Отправив кусочек в рот, она, лукаво улыбаясь, облизывала сахарную присыпку с кончиков пальцев: – Ммм, вкуснотища! Не тяни, Шентэл, полакомись, пока булочка ещё тёплая.
Джосси пробуждала сильные чувства, и они не походили на нежную привязанность, которую Блад когда-то испытывал к Кассандре. Он чувствовал Джосси на расстоянии и каждый раз с её появлением в больнице боролся с желанием бросить швабру и пойти на аромат её жасминовых духов, как изголодавшийся кот идёт на запах мясной лавки. Мысли о ней напоминали ощущения от горячего пунша, за них было стыдно, словно Джойс могла их прочесть. А рядом с ней становилось до сладости тревожно – словно перепрыгнул с крыши на крышу и глянул в прыжке вниз.
Когда Джойселлин звала покурить Такера и Бэйли (а иногда только Бэйли) на лестницу или к себе в кабинет, и до Винтерсблада доносились приглушённые разговоры и её смех, он мечтал голыми руками придушить Бэйли где-нибудь в тёмной прачечной. Блада сестра Джосси покурить больше не звала, и он крепко жалел, что отказался в первый раз, – тогда, когда она предлагала ему сигарету с алым отпечатком её губ. Теперь проситься было как-то унизительно. В такие моменты он чувствовал себя мальчишкой, которого уже отправили спать, а он, босиком и в детской пижаме, украдкой подглядывает через дверную щель из тёмной прихожей за взрослым праздником. Джойс принадлежала совсем иному миру, – миру, где обитали Такер, Бэйли и даже все эти психи, пускающие слюни на своих постелях, – и куда Шентэла пока не допускали.
Отношения с Бэйли испортились вконец. После возвращения Джосси он продолжал подшучивать над Бладом, но уже не только ради собственного веселья, а с умыслом задеть его, и как можно больнее. У него получалось. К тому же и сам Блад перестал молча терпеть издёвки и начал отвечать. Как-то вечером, когда Шентэл домывал полы, Бэйли как раз пришёл на ночное дежурство. Он дошёл по нескончаемо длинному коридору до Блада и наигранно ойкнул:
– Надо же! Форму надел, а обувь сменить совсем забыл!
Блад поднял глаза: по всему свежевымытому полу тянулись грязные следы от ботинок Бэйли. Этот урод наверняка специально искал какую-нибудь клумбу, потому что такие комья влажной земли на тротуаре насобирать невозможно.
– Пойду переобуюсь, – осклабился довольный собой Бэйли и как ни в чём не бывало пошлёпал грязными ботинками обратно, тщательно впечатывая подошвы в пол.
Винтерсблада обдало жаром, скрипнули до боли сжатые зубы. Он готов был обрушить на голову Бэйли всё здание больницы, но под руками оказалось только ведро с грязной водой. Он схватил его и с размахом выплеснул в спину медбрату. Воды было много, и удар оказался такой сильный, что Бэйли едва не упал. Поймал равновесие, развернулся и с изощрёнными проклятьями бросился на Блада. Не добежал всего чуть-чуть: ноги поехали на скользком полу. Падая, он ухватился за Блада и увлёк его за собой. Загрохотало пустое ведро, шлёпнула черенком по мокрому упавшая швабра, затрещала ткань санитарской формы: Бэйли вцепился в рукав Винтерсблада, оторвав его ровно по шву от плеча. Барахтаясь в грязной луже и страшно ругаясь, он отшвырнул рукав и, уже не пытаясь подняться на ноги, на четвереньках бросился на Блада, впечатал ему в скулу мощный кулак, а потом схватил его за горло. Бэйли озверел и запросто свернул бы Бладу шею, но никак не мог определиться, с чего же начать: ещё раз приложить его затылком об пол или сразу задушить. Пока он, рыча, тряс Блада, упиравшегося обеими руками в его злую рожу, дверь кабинета отворилась, и на пороге появилась сестра Джосси.
– Прекратили, оба! – рявкнула она незнакомым, металлическим голосом, распластавшим дерущихся по полу, точно упавший сверху монетный пресс. – Что это, Бэйли? – уже своим тоном спросила Джойселлин.
– Он сам напросился! – Судя по выражению лица, Бэйли предпочёл бы притвориться мёртвым, пусть даже придётся всю ночь пролежать на столе патологоанатома, чем получить взбучку от сестры Джосси.
– Но бросился-то на него ты? – Она бесстрастно выгнула строгую бровь.
– Он облил меня водой!
– Хм. Я вижу, что вы оба одинаково мокрые. Кто кого облил – уже неважно. Но у Винтерсблада разбита губа, порвана форма и я, кажется, вижу, как на его шее наливаются синяки, оставленные твоими лапами. А ты целёхонек! – Джойселлин побарабанила ноготками по дверной ручке, на которой покоилась её ладонь. – Я подумаю, как тебя наказать. А пока не суйся мне на глаза. Брысь!
Бэйли суматошно завозился, спеша выполнить приказ.
– Шентэл, зайди, – она кивнула вглубь своего кабинета, – и рукав захвати.
Блад прошёл в кабинет, сел у стола, ожидая выговора. Но не дождался. Джойселлин достала из ящика стола маленький швейный набор и, деловито послюнявив нитку, принялась вставлять её в игольное ушко.
– Раздевайся, – бросила она, поглощённая процессом, – нужно пришить рукав.
– Я сам, я умею шить.
– Не сомневаюсь. Но для этого придётся снять куртку.
Она перегнулась через стол и протянула ему иголку с длинной нитью. Пришлось послушаться. Пока Блад пришивал рукав на место, сестра Джосси стояла по ту сторону стола, сложив руки на груди, опершись плечом о шкафчик с пилюлями, и беззастенчиво его разглядывала.
– У тебя красивые руки, Винтерсблад, – обронила она, и усмехнулась, заметив его смущение. – Может, зря пришиваешь рукав, следовало бы и второй оторвать?
– Благодарю, сестра Джосси, вы так любезны! – раздражённо пробормотал Шентэл, не отвлекаясь от шитья.
– А что? Просто говорю. Как есть. Что ж я сделаю, если твои руки и правда красивы? Да и сам ты ничего. Жаль, форменная куртка всё скрывает.
– Чёрт! – прошипел он, нечаянно воткнув в себя иголку.
На пальце выступила капля, большая и тёмная, слово вишня. Блад слизнул кровь, чтобы та не успела заляпать белую форму.
– Тебе помочь? – всё с той же лисьей полуулыбкой спросила Джойс. – Не пришить. Облизать.
Он промолчал, лишь бросил на неё возмущённый взгляд. Она его нервировала и смущала, а сама веселилась, наблюдая за реакцией и произведённым эффектом.
– Ты слишком напряжён, Шентэл, – сказала Джойселлин, закуривая, – так нельзя. Нужно уметь получать от жизни удовольствие. И позволять себе то, что хочется, – она обошла стол, приблизившись к нему. – Справился?
– Да, готово.
Блад поднялся на ноги и надел на себя зашитую куртку, но застегнуть не успел: свободной рукой Джосси уцепилась за его ремень. От её прохладных пальцев, прикоснувшихся к его коже, по всему телу пробежали раскалённые мурашки.
– Не надумал? – спросила она, протягивая раскуренную сигарету, которую Винтерсблад молча взял и судорожно затянулся.
Пол под его ногами мягко качнулся, словно вагон тронувшегося поезда, а изнутри по венам разлилось приятное тепло, расслабляющее мышцы и успокаивающее нервы. Так бывает, когда уставшее, напряжённое тело погружается в тёплую ванну.
– Ого! – не меняя шутливого тона, удивилась Джойс. – Ты точно – первый раз? Даже не закашлялся. – Она легонько похлопала его по обнажённой груди. – Молодец, студент! Может, и в чём другом в первый раз не облажаешься… Считай, с этого момента ты официально принят в этом дурдоме. А если Бэйли опять будет кочевряжиться, я сама с ним поговорю. – Выдохнула в лицо Блада тонкую струйку дыма, вновь зацепилась за его ремень, подтягивая его поближе к себе. – Иди домой, Винтерсблад, твоя смена закончилась, – почти шёпотом произнесла она так близко, что её алые губы едва не коснулись его уха, а будоражащий жасминовый аромат безупречно уложенных волос приятно защекотал ноздри, – и не забудь застегнуться.
С этих пор сестра Джосси звала курить не только медбратьев, но и Шентэла. Она почти не разговаривала с ним, перебрасываясь шуточками с Такером и Бэйли, но время от времени Блад ловил на себе её долгий взгляд из-под полуопущенных ресниц. Этот взгляд, как и близость Джойс, волновали, но уже не вгоняли в краску. Винтерсблад перестал нервничать в её присутствии и теперь не без удовольствия украдкой наблюдал за нею.
Он продолжал таскать пилюли для Коронеля, в свою ночную смену проникая в кабинет сестры Джосси при помощи шпильки. Джойселлин тоже частенько брала ночные дежурства, но её расписание было известно заранее, и подгадать удобный момент оказывалось несложно. Сегодня у неё ночное дежурство, и, несмотря на спокойную смену и уже выполненные рабочие обязанности, соваться за таблетками нельзя.
– Ну, чего расселся? – Бэйли легонько пнул задремавшего в кресле Винтерсблада по ботинку. – Работай давай, нечего дрыхнуть!
– Отстань, Бэйли, – не размыкая век, пробормотал Блад, – мне завтра с утра на учёбу, а потом опять сюда на смену, дай поспать часик.
– Я те сейчас посплю! – Он отвесил Бладу подзатыльник, не больно, но обидно. – Там Тощий Тони опять обмочился, мне, что ль, за ним убирать? – Он вновь занёс ладонь для шлепка, но Шентэл перехватил его руку.
– Иду! Мухобойкой своей тут не размахивай, – с досадой проворчал он, поднимаясь с кресла.
За новым комплектом белья пришлось спуститься этажом ниже, в прачечную. Разумеется, ночью там никого не было, а лампочка опять перегорела. Запнувшись в темноте о какую-то мебель, выругавшись, Блад на ощупь нашёл нужную полку с чистым постельным, взял простыню и пелёнку и направился к выходу. Из коридора в прачечную проникал рассеянный свет, а глаза уже немного привыкли к темноте, и тут Блад увидел на низкой лавке для тазов чей-то силуэт.
– Джойс? Что ты тут делаешь? – удивился он.
Та молча подняла полупустую бутылку виски и поболтала ею в воздухе.
– Закурить есть? – спросила осипшим голосом. – Мои остались в кабинете, не хочу возвращаться.
Шентэл положил бельё на ближайшую полку и полез в карман. Когда огонёк на кончике спички осветил лицо Джосси, Блад заметил, что её глаза покраснели и чуть припухли, словно от слёз.
– Будешь? – она предложила виски, но он покачал головой. – Тогда хоть покури со мной. Садись. – Сдвинула перевёрнутые тазы, освобождая место на лавке рядом с собой.
Винтерсблад сел, закурил. На лавке было тесно. В правый его бок впивались холодные железные края сваленных друг на дружку тазов, а левый оказался прижат к Джойселлин, и он чувствовал тепло её тела сквозь одежду, ощущал её дыхание и резкий, пленительный запах жасмина.
– Дядя умер, – с напускным равнодушием сказала Джойселлин и в очередной раз затянулась.
– Тот самый, к которому ты ездила?
– Тот самый.
В воцарившейся тишине тёмной, пропахшей мылом прачечной, по стеклянным бутылочным стенкам плеснули остатки виски: Джойс сделала глоток.
– Помянем? – она протянула бутылку Шентэлу.
Напиток обжёг горло и желудок, облаком поднялся в голову, окутал приятным туманом и навёл беспорядок в мыслях.
– И… как наследство?
– Ты тоже думаешь, что мне только деньги интересны? – слабо возмутилась Джосси, повернув к нему лицо. – Это же мой дядя! Последний, между прочим, родной человек.
– Прости, – кожу на спине и плечах покалывало, словно от лёгких разрядов тока, – я так не думаю.
– Нет никакого наследства, – помолчав, ответила Джосси, – ничего нет.
Она продолжала смотреть в глаза Блада. Её сигарета погасла, и теперь, в полумраке, завиваясь причудливыми кольцами, танцевала тонкая струйка дыма. Электрические разряды пробегали по венам Шентэла, становясь всё болезненней, и был лишь один способ остановить их. Винтерсблад склонился к Джойс и поцеловал её пухлые алые губы.
Она на миг замерла, а потом ответила на поцелуй с необузданной страстью. Бутылка из-под виски упала и покатилась по полу. Ладони Блада скользнули по тонкой талии, Джосси подалась к нему всем телом, но случайно задела гору тазов. Железная пирамида обрушилась с невообразимым грохотом. Джойселлин отпрянула, легонько толкнула Шентэла ладонями в грудь и рассмеялась:
– Что ты творишь, студент? Виски в голову ударило? – Она поднялась, оправила белый сестринский передник и вышла из прачечной.
Всю следующую неделю Джойселлин, поперёк своего же расписания, брала только утренние смены, когда Блад был занят в академии, и они не встречались. Он как никогда ждал её появления, но её всё не было, и приподнятое настроение постепенно затухало. А потом она не вышла и в утренние смены: медбратья сказали, что ей понадобилось уехать на пару дней. Это расстроило и озадачило ещё сильней: возникало ощущение, что Джосси намеренно избегает его.
Погружённый в свои переживания и учёбу, Блад забыл об очередной встрече с Коронелем, и тот сам пришёл к академии после занятий. Издалека завидев высокого хозяина гостиницы, Винтерсблад с досадой выругался себе под нос.
– Я недоволен, парень! – без всякого приветствия сказал Коронель, покачиваясь с мысков на пятки.
Воротник его пальто был поднят, а руки засунуты глубоко в карманы: он ждал достаточно долго и уже замёрз.
– А если вдруг я так же вот пропущу день оплаты твоей учёбы, как ты позавчера пропустил нашу встречу, понравится тебе, м?
– Виноват, сэр, – холодно ответил Блад.
– Виноват он! – передразнил Коронель. – В следующий раз учти: бегать за тобой я больше не буду. Просто не стану вносить плату за академию. Понял? Нашёл себе бегунка!
– Понял, сэр.
– Чтобы не позже завтрашнего утра пилюли были у меня! Всё, иди работай.
Ночная смена в этот раз оказалась тихой, даже медбратья не донимали, а сразу ушли в свою каморку, пряча что-то под полами форменных курток. Шентэл не слишком старательно возил шваброй по полутёмному коридору, приближаясь к кабинету старшей сестры. Подойдя к дверям, он привычно огляделся: не выглядывает ли из какой-нибудь палаты чья-то любопытная голова, и, вскрыв замок шпилькой, тихонько проскользнул в кабинет. Из небольшого узкого окошка под самым потолком струился скудный свет от уличных фонарей, но его хватало, чтобы осветить стоящий прямо под окном белый шкафчик со стеклянными дверцами, в котором хранились лекарства. Блад открыл дверцу, снял с верхней полки пузырёк с нужными таблетками, открыл крышку…
– Надо же, какой сюрприз! – раздался позади него знакомый мелодичный голос.
Блад вздрогнул от неожиданности и выронил баночку, пилюли с тихим постукиванием раскатились по полу. В углу за узким шкафом для верхней одежды сидела в кресле для посетителей сестра Джосси собственной персоной.
– Джойс?! Что ты тут делаешь?
– Ну это, вообще-то, мой кабинет, если ты заметил, Шентэл.
– Запершись… Без света…
– Захотелось поразмышлять в темноте и покое. – Она поднялась с кресла и подошла к столу, зажгла настольную лампу. – Так лучше? – усмехнулась.
– Там Стивенс никак заснуть не может. Такер велел дать ему таблетку…
– Вот как? Странно, что Такер не дал тебе ключ, отправив открывать дверь шпилькой. – Джойселлин выдержала паузу, с большим вниманием, не мигая глядя на Винтерсблада. – Вот ведь баловник этот Такер! – Она приблизилась к нему и мягко вложила в его ладонь поднятую по пути баночку. – Не дрейфь, Блад, я никому не скажу, – не сводя с него голодных глаз, она перешла на шёпот, – все иногда этим балуются. И Такер, и Бэйли… и даже я… – Опустила в банку из-под пилюль указательный и средний пальцы, мягко обвела изнутри донышко, медленно огладила стенки и, подцепив последнюю оставшуюся там таблетку, отправила её в рот. По телу Блада пробежала мелкая дрожь – уже не от страха. – Помоги-ка мне с этим, – попросила Джойселлин, опустившись на колени и начиная собирать раскатившиеся таблетки.
Блад присел рядом, не в состоянии оторвать от неё взгляд. Джосси собрала несколько пилюль в ладонь; как была – на коленях – подползла к нему и, мягко придерживая его руку, высыпала таблетки в баночку, которую он всё ещё сжимал в кулаке. Джосси была так близко, что он, казалось, слышал удары её сердца. Или это грохотал его пульс? В ушах зашумело сильнее, когда она вновь подняла на него глаза. Её ладонь с его запястья скользнула ему на грудь; Джосси расстегнула верхнюю пуговицу его форменной куртки и медленно-медленно погладила ямку меж его ключиц, а потом спустилась ниже, расстёгивая следующую пуговицу, и следующую, и следующую – до самого низа. Она забрала у него пузырёк с пилюлями и, отставив в сторону, положила его освободившуюся ладонь на свою грудь, требовательно стиснула пальцы поверх его руки. Блад забыл, как дышать. Жар душил его, заливая до краёв, от бёдер до самых кончиков наверняка пылающих ушей; его ладонь сквозь строгое сестринское платье Джосси ощутила и тёплую мягкую округлость, и маленькую острую твёрдость, и это окончательно затмило его разум. Он подался вперёд, но Джойселлин приложила палец к его губам, запрещая поцелуй, и Блад замер, глядя в её лукавые глаза, отчаянно её желая, но не понимая, чего же хочет она.
Джосси медленно отвела его руки, провела ноготками, едва касаясь его обнажённой кожи, от брючного ремня до плеч, запустила пальцы ему в волосы, слегка потянула, заставляя его запрокинуть голову. Он повиновался и почувствовал, как кончик её языка выписывает на его груди витиеватые узоры, разгоняя по его телу пульсирующими волнами зной, как поднимается к шее, и как Джосси прикусывает и посасывает мочку его уха, а потом стаскивает с его плеч расстёгнутую робу. Но не успел Блад вытащить руки из рукавов, как Джосси ловко связала ему за спиной запястья его же курткой.
– Ты связан, – нежным шёпотом пропела ему в самое ухо Джосси, будто он мог этого не заметить, – придётся подчиняться.
Ему до безумия хотелось прикоснуться к ней, сорвать с неё платье, зацеловать, заласкать её всю, и связанные руки его, разгорячённого до предела, раздосадовали, но спорить он не стал: слишком боялся сделать что-то не так, показаться смешным и неумелым, ведь Джойс опытна, требовательна и вряд ли будет снисходительна.
