Анастасия Орлова
Блад: глубина неба
Шрамы
Мы во главе с подполковником Тен стоим в стыковочном коридоре дредноута. Пытаемся стоять: заходя на абордаж, Медина выводит такие лихие петли, что на ногах удержаться сложно. Лишь Тень, спустившаяся к нам, как всегда, перед самым абордажем в своих чёрных, застёгнутых пряжками на запястьях перчатках, неколебимо возвышается в центре коридора, не держась за поручни: манёвры Медины ей нипочём. По громкой связи разносится его команда, за тонкой перегородкой скрипят шестерни, открывая боковой люк, нас обдаёт ворвавшимся в отверстие колючим зимним ветром. В открывшийся проём видно, как, послушные команде пилота, выстреливают «когти» «Заклинателя», впиваясь в серый бок бресийского цеппелина. Первый залп. Второй. Третий. И вот наш дредноут уже вибрирует от напряжённой работы абордажных механизмов, тащит к себе накрепко зацепленную добычу, подтягивая их задраенный боковой люк к нашему – хищно распахнутому.
– Примкнуть штыки! – командует Тен. – Готовьсь к вскрытию!
Четверо солдат подтаскивают к краю люка гигантский абордажный нож, похожий на консервный, и, едва борта цеппелинов соприкасаются, со скрежетом вонзают его в бок дирижабля противника и начинают вращать массивный ключ, который приводит в движение зубчатые заточенные колёса. Весь полк морщится от лязга и визга абордажного ножа, лишь Бойд за моим плечом улыбается, как идиот, блуждая взглядом по потолку. Я замечаю, что его штык всё ещё в ножнах на поясе.
– Рядовой Бойд! – рявкаю, чтобы перекричать шум. – Была команда примкнуть штыки!
Смотрит на меня с таким удивлением, будто я пригласил его на танец, часто моргает.
– Штыки! – ору я ему в самое ухо, свободной рукой дёргая его за ножны.
И тут он спохватывается, выполняет команду – и вновь плывёт дурацкой улыбкой, словно сытая жаба.
– Что с тобой? – возмущаюсь. До атаки – секунды. – Соберись! Убьют!
Судя по движению бровей, Бойд в ответ скептически хмыкает. Не слышно из-за скрежета механизмов и свиста ветра.
– После моих-то приключений и помереть не стыдно! – кричит в ответ мне в ухо. – Жаль, похвастать не могу!
Фраза кажется смутно знакомой, но задумываться некогда: люк почти вскрыт, остался висеть на тонкой перемычке. Наш выход.
– К бою! – командует Тен, и пехота выбивает крышку люка внутрь вражеского дредноута.
В первые секунды абордажа всегда месиво и давка. Бой преимущественно штыковой, иной раз даже рукопашный: коридор узкий, солдат много, пули рикошетят не пойми куда – и вашим, и нашим…
Тен всегда впереди. Здесь она со своими стальными крыльями не так эффектна, как на земле – ей здесь как следует не развернуться. Но она быстро идёт вперёд, размашистыми движениями выкашивая сунувшихся на неё солдат, заливая всё вокруг: стены, пол, потолок, нас – бресийской кровью.
Имперцы в панике отступают. Мы прорываемся в главный коридор, и тут уже можно пострелять. По команде подполковника роты рассредоточиваются по боковым коридорам, я со своими солдатами следую за Тенью, сминая противника. Вижу, как она одним из вееров отбивает брошенный в неё нож, и успеваю увернуться, так как теперь он летит в меня. Позади – Бойд, и он не успевает. Падает на спину, хрипя и булькая, хватая руками рукоять торчащего из его шеи ножа.
Всё происходит очень быстро: секунда у меня уходит на то, чтобы оценить ситуацию, у него – чтобы выдернуть из шеи нож. Я вижу, какая осталась рана, и понимаю: в моих силах спасти Бойда. Или бросить – тогда он умрёт за пару минут. Жестом даю своим солдатам команду следовать за Тен, падаю на колени рядом с раненым, двумя пальцами пережимаю его артерию и наклоняю его голову на сторону рассечения, как можно ниже к плечу.
– Оставьте! – звучит надо мной стальной голос подполковника Тен.
Не обращаю внимания, задираю руку Бойда кверху, ищу что-нибудь, чем прижать рану.
– Оставьте его, капитан, это приказ! – повторяет Тень, рванув меня за локоть.
– Я могу помочь!
– Не можешь! Он всё равно умрёт, – повышает голос до крика. – Выполнять приказ!
Я надеюсь, Бойд не понимает происходящего. Но он открывает глаза и рушит эту мою надежду. Взгляд его ясен, полон мольбы и страха. Тен дёргает меня за шиворот, практически поднимая на ноги, – сильна как чёрт.
– К бою! – кричит она яростно, и я выполняю приказ, бегу следом за командиром.
Через несколько шагов, на повороте, оглядываюсь, и от увиденного всё нутро словно подёргивается изморозью. Бойд уже мёртв. Лежит посреди коридора, раскинув окровавленные руки. Совершенно седой.
И тут я вспоминаю, где раньше слышал фразу, сказанную им перед боем.
***
Никто, кроме Винтерсблада, не видел тела Бойда после смерти, иначе бы без разговоров не обошлось. Суеверный Вальдес и без того слишком горячо обсуждал подозрительную ночную отлучку товарища: проснувшись посреди ночи накануне боя, он обнаружил, что койка Бойда пустовала.
– Он вернулся часа в три ночи, а когда ушёл – не знаю, – шёпотом рассказывал он за ужином Макги, – ты не слышал?
Тот отрицательно помотал головой.
– В полночь был на месте, спал. А потом куда-то делся. Это очень странно…
– Может, по нужде выходил? – предположил Винтерсблад.
– По всей форме? – удивился Вальдес. – Когда пришёл, разделся и лёг. Я ещё подумал, что потом надо спросить, куда это он среди ночи нарядный шастал. Куда тут вообще можно шастать? Не на мышей же он с вашим, господин капитан, котом ходил, верно?
– Верно, – согласился Блад. – Тем более мой кот всю ночь спал в моей каюте. Я бы заметил, если б его пушистый зад соизволил уступить мне мою же подушку.
Тем не менее, Винтерсблада тоже озадачила эта ночная отлучка Бойда. Он помнил, что предыдущего поседевшего – пронзённого штыком ротного – поздно вечером вызывала к себе Тен. Так где мог быть Бойд? Почему так странно вёл себя утром? И что за хрень произошла с его волосами? Ответов на эти вопросы не было.
Прошло три недели, впереди уже во всю маячила весна, а с ней – и обещанная неделя отпуска. Офицеров отпустят в увольнение на весь срок; солдат расположат в казармах, где они должны будут ночевать, но в течение дня тоже смогут самостоятельно распоряжаться своим временем. Личный состав, измотанный полугодовой вереницей боёв, предвкушал долгожданный отдых в надежде, что ни на какое сложное задание в последний момент не выдернут. Ошибались. «Заклинатель воронья» отправили на перехват вражеского дредноута, обнаруженного вблизи стратегически важного для Распада объекта.
– Ну что, господа, – обратилась Тен к офицерам в конце ужина, когда получила приказ к наступлению, – на рассвете бой, так что на ночь глядя у нас брифинг. Жду всех в своём кабинете.
С брифинга расходились уже в одиннадцатом часу вечера. Выходя из её кабинета последним, Винтерсблад услышал, как она тихонько его окликнула, и замедлил.
– Через два часа зайдите ко мне в кабинет, господин капитан, – сказала она, когда остальные вышли, – и не болтайте.
«Ещё не легче!» – подумал Блад. Хоть он и не верил во всю эту чушь о предсмертных разговорах, но всё равно стало как-то не по себе. Кто знает, на что способны эти островитяне-язычники? С другой стороны, это была отличная возможность убедиться самому, что ничего странного на самом деле в кабинете подполковника не происходит.
В первом часу ночи он занёс руку, чтобы постучать в дверь, но не успел.
– Входи, – донеслось из кабинета.
В комнате горела лишь настольная лампа, отбрасывая по стенам причудливые тени. В большой клетке, закинутой со стороны света покрывалом, дремала Точка. Перед столом, развёрнутый к нему спинкой, приглашающе стоял стул.
– Присаживайся.
Тен не спеша вышла из тени, застёгивая на запястьях ремешки чёрных перчаток. Это показалось Винтерсбладу странным: не драться же она с ним собралась, зачем они ей сейчас? Ещё сильнее удивляло то, что она была без кителя, только в рубашке, да ещё и с неформально расстёгнутыми верхними пуговицами. В таком виде перед личным составом она не появлялась. Блад сел на стул. Тен остановилась перед ним, уперев одну руку в бедро и по-птичьи склонив голову на бок. С минуту она молча его разглядывала.
– Давай на «ты», Винтерсблад, – предложила, улыбнувшись чёрными с фиолетовым отливом глазами, в которых плясали жёлтые блики от настольной лампы. – Ответь мне на один вопрос: согласишься ли ты отдать жизнь за своего командира?
Блад усмехнулся, пряча за улыбкой ощущение неловкости, но взгляда от её хищных глаз не отвёл.
– Нет.
Тен, кажется, удивилась.
– Но в бою закрыл бы командира собой, – не вопрос – утверждение, – почему?
– Потому что там никто бы не догадался задавать дурацкие вопросы.
– Смело, – одобрительно кивнула она, но взгляд требовал объяснений.
Винтерсблад объяснять не любил.
– Если бы я закрывал командира собой, я бы думал не о своей жизни, а о его. Твой вопрос заставил подумать только о моей, – нехотя ответил он.
Ответ ей понравился.
– Это даже слишком честно. Все остальные говорят то, что, по их мнению, хотят от них услышать. – Она шагнула ближе, и их колени соприкоснулись.
– Если хочешь, чтобы я отвечал на твои вопросы, как все, – предупреждай заранее. Прежде, чем задать вопрос. Или не спрашивай вовсе.
– Хорошо, – согласилась Тен, и Бладу показалось, что в её узких глазах сверкнул лиловый электрический разряд, опутав сетью тонких молний вертикальную щель зрачка. – Я не буду «спрашивать вовсе». – Она опустилась верхом ему на колени. – Я буду командовать.
Блад опешил. Тен медленно скользнула ближе, скрипнула деревянная спинка стула, в которую упёрся Блад. Острый, как стилет, холодный взгляд пронзал его, ломал волю, туманил мысли, оставляя лишь вожделение с солоноватым привкусом животного страха.
– Что ты делаешь, чёрт возьми? – просипел Винтерсблад, чувствуя, как длинные пальцы в чёрных перчатках расстёгивают ремень на его брюках.
Узкие тёмные глаза снисходительно усмехнулись. В них не было ни нежности, ни страсти, ни даже похоти. Сейчас на Блада бездонной чернотой смотрела не Тен, а кто-то древний, властный и голодный. Кто-то, кому бесполезно прекословить, от кого невозможно спрятаться. Кто-то, зашивающий в тебя страх так глубоко и умело, что ты перестаёшь чувствовать его и сам идёшь на манящий фиолетовый свет вертикальных зрачков, готовый отдать всего себя, умереть ради мига обладания… Сейчас на Блада смотрела Тень.
– Чёрт! – Он хотел отвести глаза, но почувствовал, как её взгляд держит его абордажными крючьями и вспорет ему лицо, попробуй он отвернуться.
– Не бойся меня, без погон я обычная женщина. Прикоснись ко мне.
Тен расстегнула рубашку и приспустила её с плеч. Неровные тени от настольной лампы двигались по её телу в такт дыханию, плясали по смуглой, безукоризненней шёлка, коже, ласкали гордые плечи, грациозную шею, высокую грудь и тёмные, искусительно острые соски.
Блад стиснул челюсти, стараясь смотреть на тонкую, едва заметную складочку меж её бровей, но всё равно видел и этот парализующий фиолетовый взгляд, и это готовое к ласке, до предела распаляющее тело – столь безупречное, что не прикоснуться к нему, отказаться от сладостного обладания выглядело верхом идиотизма.
Тен склонилась чуть ближе, он ощутил лёгкий аромат шалфея от её кожи и голову повело окончательно.
– Ну же, прикоснись, не бойся, – шепнула она, сама отчего-то к нему не прикасаясь.
– Я не боюсь, – прохрипел Блад (руки пришлось сцепить за спинкой стула), – я не хочу.
– Твоё тело говорит мне обратное.
– Предпочту послушать своё чутьё и разум, а не член.
– И что же подсказывает чутьё?
– Что это…
«Чёрт знает что такое: шаманство, галлюцинации, перевозбуждение, некачественный виски…» – пронеслось в его голове.
– Какая-то проверка, – закончил Винтерсблад, стараясь дышать ровнее.
– А может, всего лишь похоть? Я полгода не была в увольнении, ты хорош собой… – Голос ласкает и дурманит, тепло полуобнажённого, такого близкого тела лишает остатков самообладания. – Я живой человек, у меня есть желания… – Она по-прежнему не прикасается к нему, но начинает медленно двигаться на его бёдрах, и Бладу кажется, что фиолетовые искры сейчас посыплются и из его глаз тоже.
Он с хрипом вдохнул, пытаясь унять дрожь, и заставил себя посмотреть в её чёрно-лиловые глаза.
– Сейчас их нет, – ответил он, – это выдают твои глаза. То, как ты на меня сейчас смотришь. Я не идиот.
– И как же?
– Как на свою дрессированную сороку.
И тут с тонким, едва различимым звоном лопнула невидимая струна, которой всё это время Тен стягивала его горло. Она слегка отстранилась и взглянула на Блада с уважением, уже как на равного себе. Взглянула своими глазами, с обычными человеческими зрачками. Свет от лампы упал на её обнажённые ключицы, подчеркнув два старых шрама: треугольный, как от штыка, – под ними, и длинный – на шее, словно от армейского ножа.
Заметив его взгляд, Тен изменилась в лице, запахнула рубашку, встала на ноги.
– Ты угадал, капитан, – сказала с привычной жёсткостью, – это проверка. Ты её прошёл. Свободен. И не болтай.
– У тебя такие же шрамы, как… – начал Блад, с которого мигом слетело возбуждение, но Тен заставила его умолкнуть, глянув предостерегающе и мрачно.
– Это у них такие же, как у меня – мои старые, сам видел. Ты же разбираешься в этом. Всё, свободен, капитан, – сказала и отвернулась, застёгивая рубашку.
Винтерсблад молча и не без облегчения покинул её кабинет, чувствуя себя контуженным. О том, что его брюки так и остались расстёгнутыми, он вспомнил лишь в коридоре, когда они едва с него не свалились.
Следующим утром Тен появилась в абордажном коридоре в последний момент, – тогда, когда Медина объявил трёхминутную готовность. Прямая и напряжённая, в неизменных чёрных перчатках, со стальными веерами за поясом. Заняв привычное место во главе полка, она оглянулась, встретилась взглядом с Винтерсбладом.
«Держись рядом, капитан», – прочёл он в её взгляде.
«Я всегда рядом, за правым плечом, как вы приказали перед самым первым боем, сэр».
«Мы на „ты“, забыл?» – сказала ему мелькнувшая в её глазах усмешка.
– Примкнуть штыки!
Этот бой был не легче остальных. Но и не тяжелее. Однако, как мне показалось, в тот раз Тень была осторожнее, а я ощущал смутное, непонятное мне беспокойство, которое пришло откуда-то извне, а не зародилось внутри, да и вообще будто бы мне не принадлежало. Оно неприятно покалывало, как завалившаяся в ботинок песчинка, сковывало, словно китель с чужого плеча.
В самом конце боя, когда имперский дредноут был почти уже наш, кое-что произошло, и я увидел это так чётко, будто время в этот момент замедлилось.
На нас выскочил бресийский офицер, пытаясь задержать на пути к гондоле управления. Я видел, как он не целясь спустил курок: Тень была слишком близко, чтобы промахнуться. Видел, как вылетела пуля из его револьвера и… Сперва мне показалось, что она вошла Тен в глаз и пробила затылок, пройдя насквозь. Но тогда бы Тен не успела разорвать своими кинжалами вражеского офицера от горла до паха. А он упал, дёргаясь в конвульсиях и брызжа кровью. Тень развернулась ко мне. Судя по тому, как высоко взлетел кончик её косы – развернулась резко, а не изматывающе-медленно, как показалось мне. Она развернулась, и кулак, стиснувший изнутри моё горло, разжался: её глаз был цел. Лицо всё в крови, в основном – в чужой; из рассечённого пулей виска широкая струйка течёт по скуле на плечо, пачкает погон; собираясь каплями на подбородке, капает на грудь. Но это всего лишь царапина. Всего лишь царапина…
И тут я осознаю, что вижу всё это только одним глазом. Следом накатывает нестерпимая боль, пронзающая мою голову от лица до затылка.
То, что необходимо для смерти
Приступ был чудовищный. Кажется, я кричал, но сам себя не слышал. Не почувствовал, как выронил карабин и упал, сжимая ладонями разрывающуюся голову. Зрение отказало полностью, осталась лишь боль и оглушающий шум в ушах, сквозь который ко мне каким-то образом прорвался голос Тен:
– Всё хорошо, дыши. Это химера, ты не ранен.
Это не так-то просто! Тело меня не слушается, и вдохнуть выходит не с первого раза. Но когда получается, боль исчезает так же внезапно, как и появилась. Возвращается зрение.
– Всё? – будничным тоном спрашивает склонившаяся надо мной Тень, будто я всего лишь блеванул за баром после попойки. – Догоняй, – кивает, не дожидаясь ответа.
– Что это такое? – хриплю я.
Почему-то уверен, что она знает.
– Приступ паники, – бросает через плечо, – забудь.
– Какой, к чёрту, паники?! – возмущаюсь, но она больше не обращает на меня внимания.
Наш полк справляется с поставленной задачей и захватывает имперский цеппелин. После боя смываю с себя корку запёкшейся вражеской крови: обычное дело для тех, кто идёт в атаку сразу за Тенью. Умываюсь и, глянув в зеркало, задерживаю ошалевший взгляд на отражении. Мои виски – седые.
***
За два оставшихся до увольнения дня Винтерсбладу так и не удалось поговорить с Тен, словно она избегала его, и это уверило его в её причастности ко всему произошедшему. Тен всё знала, но не собиралась раскрывать своих тайн. А Блад был готов заплатить высокую цену за ответы на свои вопросы. Осталось придумать, где эти ответы искать. Поразмыслив, начать поиски он решил с главной научной библиотеки Детхара. В ней он провёл первые пару дней увольнения: найти что-то о ритуалах жителей островов Хоффос оказалось непросто. Точнее – книги об этом были, но в них не нашлось ничего, что его бы заинтересовало. Блад уже начал думать, что все эти странные события – лишь совпадения, раздутые его собственным воображением. Но тут ему попалась потрёпанная брошюрка о древних, ныне забытых или запрещённых шаманских ритуалах островитян. Блад, ни на что уже особо не надеясь, раскрыл её в первом попавшемся месте. На пожелтевших, пропахших пылью страницах были нарисованы женские ладони с начерченными на них непонятными символами. Сразу вспомнились чёрные перчатки Тен с ремешками на запястьях.
«…Прежде, чем забрать чужую жизнь взамен своей, шаман должен подготовиться…» – прочитал Блад под картинкой, и спешно отлистал на несколько страниц назад. «Если шаман-воин, испросив волю богов, узнает о великой вероятности своей гибели в предстоящем бою, он может прибегнуть к ритуалу замены жизни. Этот ритуал может провести лишь очень сильный шаман-воин женского пола детородного возраста, благословлённый старейшиной или верховным шаманом…» – прочёл он в начале главы. Дальше следовали подробные описания подготовительных действий с приведением магических текстов и расшифровкой символов, которые шаман должен начертать на своих ладонях и сохранять до конца боя. После всех этих малопонятных манипуляций, «шаман-воин может забрать жизнь другого воина: мужского пола, детородного возраста, не являющегося шаманом, – вместе с его семенем». При этом второй воин, который не шаман, не должен быть намного слабее шамана и не должен знать о ритуале, а соитие должно произойти по доброй воле, без принуждения и «обманных действий», к которым относилась и притворная страсть, и лживые обещания. А дальше этот воин погибал вместо шамана. Или не погибал, если смерть в этом бою обходила шамана стороной.
«Опознать отдавшего жизнь посредством ритуала можно по его посмертной седине, а забравшего жизнь – по шрамам, повторяющим смертельные раны павшего. Следует учитывать, что шрамы эти выглядят застаревшими рубцами уже к следующему восходу и полностью исчезают спустя несколько дней. Однако во время смертельного ранения воина, уступившего жизнь, шаман чувствует его боль, иногда даже усиленную, что часто приводит к смерти самого шамана от остановки или разрыва сердца. Поэтому данный ритуал входит в число опаснейших и давно забытых…»
– Едрён кардан… – пробормотал Винтерсблад, дочитав главу.
Оглянувшись по сторонам, – нет ли поблизости библиотекаря, – он вырвал из брошюрки страницы с ритуалом и спрятал их во внутренний карман кителя.
Последний раз Блад поверил во что-то, не поддающееся логическому объяснению, в цирке Мардуарру. И это оказалось обманом. С тех пор в его жизни не было места никаким необъяснимым вещам. До этого момента. В глубине души он надеялся, что в библиотеке просто зря потратит время, так ничего и не найдёт, а потом спишет все странности на расшалившиеся нервы. Но вот – у него в руках книга, подтверждающая самые дикие догадки. Конечно, он не поверил бы в это, если бы сам не стал участником недавних событий. Теперь отмахнуться от всего, что он узнал, просто так не получится.
Поразмыслив, он решил повнимательней приглядеться к Тен и этим её фокусам, если они, конечно, имеют место. И уж если всё-таки имеют, он подумает, что с этим делать. Возможно, лучше не вмешиваться? За полгода она забрала жизни троих – в условиях постоянных тяжёлых сражений это не так уж и много. Такой командир и солдат, как она, безусловно, важнее любого рядового или офицера: от неё одной толку больше, чем от десятка обычных военных. Да и, поговаривают, сам Трой Ортиз считает её своей правой рукой…
«Понесло ж меня в эту библиотеку, – подосадовал Блад, – правду говорят: меньше знаний – крепче сон!»
После недельного отпуска 286-й полк вновь ждало полгода на «Заклинателе воронья» – самом востребованном военном цеппелине, на который попадали лишь лучшие. Хочешь быть среди них – придётся терпеть жёсткий график.
Первые два месяца всё шло хорошо и никаких загадочных событий не происходило. У Винтерсблада даже исчезла внезапно появившаяся перед увольнением седина, и это словно давало ему право забыть обо всём, будто ничего и не было. Но после очередного боя он наткнулся на одного из мёртвых солдат своего полка, и тот был полностью сед. Блад не видел, как он погиб, не увидел бы его и после смерти, если бы сражение было не на «Заклинателе», на который напали два бресийских цеппелина.
Он склонился над телом: смерть от ранения в живот. Увы, проверить, не появился ли на Тен новый шрам, не получится. «Нет чтоб пулю меж глаз, чтобы сразу всё видно!» Выяснив, за каким номером числился погибший, он вечером зашёл спросить его соседей по каюте, не отлучался ли тот в ночь накануне боя. Оказалось, что часов в одиннадцать вечера тот уходил и вернулся спустя минут тридцать.
«Что ж, Тень, видимо, без тебя тут не обошлось. А я всё прохлопал», – подумал он и с этих пор начал приглядывать за командиром ещё пристальней.
Неделю спустя, выходя из кабинета подполковника после брифинга одним из последних, Винтерсблад услышал, как она попросила шедшего следом за ним Медину зайти к ней в десять.
«Едрён кардан! Капитана Медину? Серьёзно, ты расплатишься нашим виртуозным пилотом?!»
Винтерсблад нервно расхаживал по своей каюте: два шага туда, два – обратно, – больше шагов в длину комнаты не помещалось. Под ногами, выписывая восьмёрки, путался Кукуцаполь, потрясая воздетым к потолку хвостом, словно гремучая змея, и всем своим грозным видом поддерживал Блада в его негодовании. Тот глянул на часы: половина десятого.
– Чёрт знает что такое! – рявкнул и решительно направился к выходу.
Кот бросился следом, но не успел: дверь каюты захлопнулась перед самым его носом.
У Винтерсблада не было никакого плана, он так и не смог ничего придумать. Он направлялся в кабинет Тен с единственной целью: во что бы то ни стало помешать её ритуалу. Поэтому стучать он не стал, просто толкнул дверь, но перестарался: она распахнулась так сильно, что ударилась о стоявший за ней шкаф. Из шкафа посыпались какие-то папки, с деревянного потолка – пыль и мелкий сор.
– Прекра-асно! – невозмутимо протянула Тен, сидевшая за рабочим столом. – А теперь выйди и зайди нормально, – чёрные глаза насмешливо прищурились.
– Какого кардана ты творишь? – шёпотом, чтобы никто из команды не услышал, заорал Винтерсблад, захлопнув за собой дверь. Широким шагом он пересёк кабинет, упёрся ладонями в стол, нависнув над невозмутимой Тен.
– Пилот! Пилот, чёрт возьми! Ты cто́ишь десятка солдат, тут я не спорю, но и второго такого пилота, как Медина – нет.
– Ты перевозбудился, капитан, – мягко ответила Тен, – дыши. И соблюдай субординацию.
Но Блад лишь треснул ладонью по столу.
– Я не позволю тебе угробить его! – Он швырнул перед ней помятые листки, вырванные из брошюры. – Я знаю о твоих шаманских фокусах.
– Ну не позволишь, так не позволишь, – Тен меланхолично закатила глаза, – благо, есть варианты. Снимай штаны.
– Что?! – опешил Винтерсблад. Спокойствие Тен и её смеющиеся глаза сбивали с толку.
– Всё, уймись, пока лишнего не наговорил. – Она поднялась со стула, показала ему ладони – без перчаток и символов. – Медина придёт к десяти утра, завтра. И не за тем, о чём ты подумал, а по делу. Что, капитан, дураком себя показал? – понасмешничала она над его оторопью. – Ладно, нет худа без добра. Я давно заметила, что ты знаешь больше чем следует, и не могла понять, станешь ли мне помехой. Вот и раскололся. – Тен обошла стол и присела напротив Блада прямо на столешницу. – Ты непредсказуем, Винтерсблад. Для меня это – редкость. Ты отказал мне в ритуале, но разделил со мной то, что должно было убить меня. Взял на себя часть, и этим меня спас.
– Почему так вышло?
– Я не знаю. Такого я раньше не встречала. Но уверена: причина в тебе. И, возможно, в твоём ответе на мой вопрос. Ты не готов был отдать за меня жизнь, но готов был закрыть меня собой. В нашей вере очень многое зависит от доброй воли и согласия человека.
Винтерсблад помолчал, глядя мимо Тен и о чём-то размышляя.
– Если это работает, я и дальше готов закрывать тебя собой, – наконец сказал он.
Глаза Тен одобрительно улыбнулись.
– Для этого тебе придётся кое-чему подучиться.
– Этим твоим ритуалам? – с брезгливостью спросил он.
– Искусству боя.
Винтерсблад непонимающе поднял брови.
– Ты один из лучших в полку. Но уж извини, твоему умению драться до искусства далеко. Я могу помочь тебе в этом.
– Хм… Штаны снимать не придётся? – усмехнулся Блад.
– Нет. Только рубашку. Иначе придётся заказывать новую. После каждого урока. – Тен многозначительно дёрнула бровью. – Буду ждать тебя по вечерам, если днём не было боя, в десять, в малом грузовом отсеке. Захвати с собой саблю. И помалкивай.
На следующий день, минута в минуту, Блад был на месте. Малый грузовой отсек стоял пустым, но дверь отъехала легко и без скрипа – значит, им всё-таки частенько пользовались. Блад вошёл внутрь. Центр просторного зала освещали жёлтые лампы, стены, вдоль которых высились завешенные тканью непонятные механизмы, терялись в полумраке. В середине стояла Тен в майке и форменных брюках. На руках – кожаные перчатки до локтей.
– Снимай рубаху, надевай краги, – она кивнула на вторую пару перчаток, лежащих прямо на полу, – доставай саблю.
Основным оружием воздушной пехоты были карабины со штыками, а саблями пользовались редко, если не сказать – никогда. Поэтому выбор Тен Блада удивил.
– Почему сабля? Против огнестрела она бесполезна.
– Просто ты не умеешь ею пользоваться, – спокойно ответила Тен, – но в бою на цеппелине она – лучший вариант. Никаких осечек, рикошетов, закончившихся патронов и прочих недоразумений. Научишься с нею управляться – цены тебе не будет.
– Я умею.
– Не обольщайся. Полтора часа тренировки выдержишь?
К концу первого часа Блад убедился, что с саблей и правда не дружит. И даже начал сомневаться в своих умениях ходить, видеть и слышать. Тен была неуловима. Она двигалась молниеносно и бесшумно, делала непредсказуемые выпады, и острые перья её стального крыла каждый раз оставляли на теле Блада тонкие царапины. Тен умела рассчитать силу и скорость так, что ни разу не рассекла его кожу глубже, чем могло зажить за день-два. Он сумел отразить её удар всего дважды, и то второй раз вышло случайно. К концу тренировки его грудь, спина и плечи напоминали карту с тонкими красными линиями меридианов и параллелей, а он сам чувствовал себя сухопутной черепахой, решившей тягаться в ловкости с пантерой.
Запнувшись о хитрую подножку Тен, он хлопнулся на спину, стальные перья упёрлись ему в горло.
– Устал? – насмешливо спросила она.
– Ты жульничаешь, – тяжело выдохнул он. – Покажи ладони! Что у тебя под перчатками? Наверняка какая-нибудь закорючка, охраняющая в бою и отводящая мою руку.
Она скинула одну крагу, продемонстрировала чистую ладонь.
– У какого фехтовальщика всегда сабля крива?
– Теперь вторую, – потребовал Блад, приподнявшись на локте, – не может обычный человек так драться.
– Ты же не веришь в эти мои «фокусы».
– Я уже не понимаю, в чём тут фокусы. Но если дело лишь в мастерстве, то я готов полжизни отдать за такие умения.
– Для того мы здесь. – Тен посерьёзнела. – Чтобы ты научился. Без фокусов. Из тебя выйдет прекрасный солдат. Если не сдохнешь от моей муштры, конечно, – в глазах мелькнула улыбка и тут же исчезла. – Таких называют бесстрашными и хитрыми. Отчаянно рисковыми, чрезмерно везучими. Безжалостными. Таких ненавидят, их боятся, им завидуют, их боготворят.
– Мне это подходит, – улыбнулся Винтерсблад, поднимаясь на ноги.
– Но это не сделает тебя счастливым. Скорее, наоборот: ты будешь глубоко одинок и несчастен.
– Как ты? – Он приподнял бровь.
– Я этого не говорила.
– Ты не несчастна?
– Нет.
– Тогда почему я должен?
– Потому что я знаю, ради чего иду на это, за что борюсь. Месть имперцам за мой народ и обещанные Ортизом для островов блага воодушевляют. А ты сам не понимаешь, чего хочешь.
– Ни под кем не прогибаться. И оставить след. Например, в виде посвящённой мне главы учебника по военной истории Досманы. Это подойдёт.
– Какой сложный путь, чтобы завоевать любовь…
– Мне не нужна ничья любовь.
– Тогда глава в учебнике – зачем?
– Чтобы было подтверждение…
– Что ты достоин любви?
Винтерсблад фыркнул.
– Подтверждение того, что я сделал хоть что-то, что необходимо для смерти, – припомнил он её фразу.
– Ты ничего не понял, Винтерсблад, – помолчав, сказала Тен. – То, что тобой движет, важнее того, что ты делаешь. Настоящий след может оставить лишь настоящий поступок. Настоящий поступок возможно совершить лишь из настоящих чувств. Надуманное желание быть самим по себе к ним не относится. Как и порождающий его страх разочарования и предательства.
– Да что ты знаешь о моих чувствах и желаниях?
– Ничего, как и ты сам. – Она подняла его рубаху и протянула её Винтерсбладу, давая понять, что занятие окончено.
– Считаешь меня слепцом? Или глупцом?
– Упрямцем. Я буду ждать тебя завтра и хочу, чтобы ты подумал, прежде чем соглашаться. Если придёшь, я больше никогда не коснусь этой темы.
– Я приду, – бросил Винтерсблад и вышел из грузового отсека.
