Анастасия Орлова
Блад: глубина неба
– Вы же летали с ним, да, сэр? С моим отцом?
– Да, я был ротным в полку подполковника Тен. Теперь уже полковника.
– Он много рассказывал мне о ней, – Медина едва заметно улыбнулся своим воспоминаниям, – он очень ценил её.
– А капитан Фрипп терпеть её не может, – усмехнулся Блад.
Медина потупился.
– Я, конечно, очень уважаю капитана Фриппа… Но он часто попрекает меня тем, что мой отец слушал полковника Тен. Говорит, это его и сгубило, и на цеппелине должна быть монархия, а во главе – капитан. Грозит, что и я пойду той же дорожкой, если не возьмусь за ум. – Медина вновь улыбнулся – виновато и как-то по-детски. – А я всегда мечтал стать, как отец.
– Ты и станешь, – совершенно серьёзно ответил Блад. – Но только если будешь доверять своему чутью, а не полагаться на чужое мнение. И не молчать, когда видишь, что кто-то творит хрень и вредит общему делу. Андрес Медина был лучшим пилотом и очень разумным офицером. Он знал, когда нужно послушать Тен, а когда стоит с ней поспорить. Она его очень уважала и доверяла ему, как и мы все. А тебя на «Ржавый призрак» назначил сам Ортиз. Назначил как очень перспективного пилота, а не того, кто будет смотреть капитану в рот. Ну, или в спину. Ты у Фриппа, конечно, учись… Но выбирай – чему. И имей в виду: однажды тебе придётся выбрать и то, кому ты предан больше – ему или председателю совета.
***
Винтерсблад ликовал: пришёл запрос о поддержке с воздуха от пехоты, наступавшей вблизи Норгросских холмов и встретившей неожиданно мощное сопротивление имперцев. Бресия подтянула на место событий дредноут и несколько транспортников, и теперь солдат ОНАР теснили на земле и бомбили сверху. Без помощи с воздуха их уничтожат, и уж теперь-то Фриппу придётся пойти на абордаж – другого выхода не будет (если он, конечно, не хочет, чтобы «Ржавый призрак» расстреляли со всех сторон).
Но Фрипп думал иначе.
– Иди на своё место, командир, – посоветовал он ворвавшемуся в гондолу управления Бладу, – не отвлекай меня.
– Там дредноут и три транспортника, и мы для них – отличная мишень, если будем держать дистанцию. Сэр. Они собьют нас минут за десять. Нужно идти на сближение и атаковать абордажем, по-другому в таких ситуациях не делается.
– Это у полковника Тен не делается, – холодно заметил капитан. – Я работаю иначе.
– Но это самоубийство!
– Как видите, пока жив, – перешёл на «вы» Фрипп, – и лет мне побольше, чем Тен. И в команде у меня не такая текучка ногами вперёд, как у неё.
– Вы не хотите услышать мнение второго пилота? Сэр, – понизив тон, спросил Винтерсблад, перехватив взгляд обернувшегося на него Медины.
– Я и ваше-то слышать не хочу, – отрезал капитан, – а мальчишку спрошу, когда он с моё налетает. Займите своё место, командир, дышать нечем от вашего перегара.
– Я останусь здесь.
– Вы должны быть со своими солдатами.
– Я имею право находиться в гондоле управления, если не предвидится абордажной атаки. Так что придётся вам ещё немного подышать моим перегаром.
– Это мой цеппелин, – взревел выведенный из себя Фрипп. – я здесь решаю, кто где вправе находиться! Медина!!! Выкиньте этого наглеца за дверь!
Медина растерялся. Винтерсблад перевёл на него выжидающий взгляд и сложил руки на груди.
– Простите, сэр, – возразил Фриппу Медина, – я не имею права, сэр…
– Что?! – теперь капитан орал уже и на него. – Я отдал тебе приказ! Кто мешает тебе его немедленно исполнить?!
– Устав, сэр…
– Сукин ты сын! – выплюнул Фрипп в лобовое стекло, в котором виднелось отражение его перекошенного гневом лица. – Штурман! Выполняй приказ!
Штурман – тоже молодой, назначенный на борт незадолго до Винтерсблада, вскочил на ноги, но, налетев на металлический взгляд Блада, остановился.
– Простите, сэр, по приказу капитана прошу вас покинуть гондолу управления! – неуверенно попросил он.
– Попробуйте вышвырнуть меня отсюда, господин капитан, – процедил Блад, поглядев на отражённого в стекле Фриппа, – сэр.
Тот, побагровев от ярости, развернулся к нему, бросил штурвал, за который немедленно встал Медина.
– Я тебе сейчас попробую, сучий ты выродок! – Он схватил Блада за воротник и с такой силой толкнул в двери, что тот пролетел спиной вперёд площадку перед входом в гондолу и врезался в лестницу, ведущую в главный коридор. Дверь захлопнулась.
– Я всё равно спровоцирую тебя на абордаж, скотина! – тихо произнёс Блад в закрытую дверь.
Подойдя к месту сражения, Фрипп спустил планеры. Видимо, рассчитывал, что они смогут как-то отвлечь противника. Не тут-то было! Для имперских цеппелинов они не страшнее комаров, те даже не стали на них отвлекаться, предоставив их своим планерам, а сами начали обходить «Ржавый призрак», чтобы открыть по нему огонь безопасно для своих. Наблюдавший за всем этим в иллюминатор Блад обернулся на собранных в главном отсеке пехотинцев.
– Или капитан сейчас пойдёт на абордаж, или имперцы расстреляют нас к хренам собачьим, – сказал он. – У него осталось не больше трёх минут: потом манёвры будут бесполезны и бессмысленны. А ещё через десять – мы рухнем. На своих же. Отличная поддержка с воздуха! Кто из вас готов пойти со мной к капитану и настаивать на абордаже?
Пехотинцы молчали, хмуро глядя на командира.
– Без абордажа мы все покойники, идиоты!
– Мы доверяем капитану, – сказал Хайнд, – и поддерживаем его решения.
– Ну и к чёрту! – Блад развернулся и быстрым шагом пошёл обратно в гондолу управления.
На полпути его сбил с ног сильный толчок: в «Ржавый призрак» попали и, судя по всему, повредили баллоны.
Винтерсблад был так зол, что снёс дверь с петель одним ударом ноги.
– Вы угробите нас, Фрипп, штепсель в ваш дроссель! – заорал он, и в этот момент дирижабль содрогнулся ещё раз, а потом начал крениться на бок.
– Ещё три баллона пробиты, сэр, – отрапортовал Медина.
Фрипп молча пытался маневрировать. Пол под ногами дрожал от вибрации винтов, кругом грохотали выстрелы.
– Мы сбили один из транспортников, – словно оправдывая капитана, сказал Бладу Медина, но в его глазах плескалась досада.
– Это, конечно, меняет дело, – съязвил Винтерсблад.
Он видел, что абордаж уже невозможен. Как невозможна и их победа: они упадут, теперь это лишь вопрос времени. Спасибо Фриппу, довыделывался, старый козёл.
Вдруг Медина метнулся в хвост гондолы, выглянул в окна по правому борту.
– «Заклинатель воронья», сэр! – крикнул он.
– Этих ещё черти принесли, – проворчал Фрипп, – будто без них не разобрались бы!
Цеппелин Тен шёл наперехват бресийскому дредноуту, отрезая его от «Ржавого призрака».
– Красиво идёт! – восхитился Медина.
И правда: «Заклинатель», сделав высококлассный изящный манёвр, зашёл на абордаж с первой же попытки и впился «когтями» в бок противника. И тут что-то будто оборвалось в груди Винтерсблада.
– Мы должны атаковать, – потребовал он.
– Мы уходим, – уже спокойно ответил Фрипп, – у нас серьёзные повреждения.
– К чёрту повреждения, мы должны атаковать!
– Успокойтесь, командир. Имперский цеппелин повреждён, «Заклинатель» полон сил и отлично справляется. Им не нужна наша помощь, и мы не будем рисковать почём зря.
Успокоиться Винтерсблад не мог: он остро чувствовал, что должен быть сейчас рядом с Тен, за правым её плечом.
– Медина! – обернулся он на второго пилота в поисках поддержки, но тот с извиняющимся видом пожал плечами.
– Простите, сэр, я не вижу ни единой причины вмешиваться и вижу с десяток причин, чтобы уйти.
– Чёрт! Фрипп, ноги моей больше не будет на вашем цеппелине, клянусь, если мы атакуем…
– Мы не атакуем! А ноги вашей и так скоро не будет, не волнуйтесь.
– Да твою ж мать!!!
Блад выхватил из кобуры револьвер, но наставить дуло на Фриппа не успел. Широкое лезвие проткнуло его со спины насквозь, царапнуло о позвоночник и, выйдя спереди под рёбрами, пропороло вниз, разорвав пополам. Блад рухнул сначала на колени, а потом ничком, выронил револьвер, крик захлебнулся в пошедшей горлом и носом крови. К нему бросился Медина, но Фрипп удержал того чуть не за шиворот.
– Оставьте, лейтенант, командир допился до белой горячки.
От чудовищной боли отказали ноги, судорогой свело пальцы и помутилось зрение, вокруг лица растекалась лужа крови, но Блад отчего-то всё не терял сознание. С усилием, сквозь булькающий кровью в горле рык, он перекатился на бок, попытался зажать рану – хотя какой смысл, если его разорвали пополам, – но руки его нащупали абсолютно целый живот. Он сморгнул мутную пелену и поглядел вниз: никакого ранения, только идущая носом и горлом кровь. Он не ранен! Тогда…
И тут он понял.
Ранен не он…
Гондолу управления сотряс такой вопль, что едва не повылетали стёкла, но очень быстро сошёл на хрип: Винтерсблад сорвал голос, да и кровь в горле крику мешала. Фрипп отвернулся от него с брезгливым злорадством. Медина побелел в молоко: этот вопль пугал сильнее предыдущего. Первый походил на крик боли. Этот вышел совсем нечеловеческим, словно у Винтерсблада горлом выдернули душу. Так оно, впрочем, и было. А вместо неё осталась единственная мольба – Блад сам стал этой мольбой: «Господи, позволь мне умереть вместо неё!». А потом мир затих, потемнел и погас, словно его выключили.
Карт-бланш
Шёл мелкий дождик, невесомый и душистый, словно и не дождь вовсе, а облачко духов, которыми брызнулся поздний май. Высокие деревья, растущие вокруг кладбища, отгораживали его от остального мира, не позволяя суете живых тревожить покой мёртвых.
Ей было бы скучно здесь, ведь она никогда не любила покой. Та, которая лежала сейчас в гробу, покрытом распадским флагом. Вокруг, скорбно опустив головы, толпились военные. В стороне стоял Ортиз со своей свитой. На углу отполированной крышки гроба притулилась нахохлившаяся одноглазая сорока. Капитан «Заклинателя воронья», стоявший ближе всех, забрал птицу, когда пришло время опускать гроб. Сорока очень хотела вернуться назад, даже попыталась выпорхнуть из рук капитана, но лишь шлёпнулась на кучу только что выкопанной земли, беспомощно распластав крылья. Капитан бережно поднял её и посадил себе за пазуху. Точка покорно затихла, наблюдая за происходящим единственным своим глазом в зазор меж двух застёгнутых пуговиц капитанского кителя.
Когда все цепочкой потянулись бросить горсть земли на опущенный в могилу гроб, Винтерсблад ушёл с церемонии. Он не мог смотреть, как Тен закапывают в землю. Не мог.
Он курил, привалившись плечом к старому дубу, когда к нему подошёл Ортиз, оставив свою охрану дожидаться поодаль. Председатель жестом попросил у Блада огонька, закурил и несколько затяжек молчал, отрешённо глядя в пустоту перед собой.
– Я знаю: ты взял её боль на себя, – надтреснуто сказал он. – Вся команда написала рапорт, что ты допился до зелёных чертей. Только Медина пошёл против капитана и сказал, что случившееся с тобой не похоже на пьяный угар. Изложил всё в подробностях, и я понял… – Ортиз помолчал. – Она умерла легко. Легко, потому что ты забрал её боль.
Винтерсблад вздохнул:
– Я не смог забрать её смерть.
– Это не в твоей власти.
– В моей! – зло крикнул Блад, и ладонь Ортиза тут же взметнулась вверх, останавливая дёрнувшихся к нему телохранителей. – В моей, потому что я должен был умереть вместо неё, потому что я должен был стоять за правым её плечом, потому что… – Голос сорвался, и Блад в отчаянии саданул кулаком по дереву.
Ортиз кивнул своим охранникам, и один из них трусцой побежал к Бладу, предлагая чистый платок, чтобы вытереть кровь с разбитой руки.
– Да пошёл ты! – отвернулся от него Блад.
Он упёрся согнутым локтем в дерево, закурил очередную сигарету. Кровь капала на запылённые мыски его сапог.
– Она бы этого не позволила, – после долгой паузы сказал Ортиз.
– Я бы её и не спрашивал.
– Ты не знаешь, как она просила за тебя. Мы с ней знакомы с юности, и никогда ни за кого она не ручалась собственной головой. Она впервые в жизни послушала сердце, а не разум, когда поставила мне условие, что с ней ты летать не будешь. Теперь я знаю почему… А ты стоишь тут, весь проспиртованный, и говоришь, что смерть её напрасна. Режешь меня по живому.
– Я не это сказал.
– А прозвучало именно так.
Винтерсблад обернулся на Ортиза и только сейчас заметил, что руки у него мелко дрожат, а уставшее, осунувшееся лицо щедро припудрено, словно он хотел скрыть от посторонних глаз слишком заметные следы слишком большого горя и бессонных ночей. Блад всё понял.
– Простите… Я не знал…
Ортиз слабо улыбнулся. Улыбка вышла пугающе опустошённой.
– Брось, подполковник, я и сам не знал… Не знал, было ли это для неё чем-то бо́льшим, чем утехи на время увольнений… Но надеюсь, что с остальными, кто был помимо меня, она спала лишь для ритуала… Догадываюсь, что уж тебе-то есть что возразить… Но прошу: не надо. Это заблуждение меня утешает.
– Мне нечего вам возразить, – помолчав, ответил Блад.
Ортиз взглянул на него, и Блад заметил в его глазах на миг вспыхнувшее удивление, облегчение и… благодарность?
– Я сниму тебя с «Ржавого призрака». Назначу вместо неё, к прежней команде.
– Почему?
– Потому что иначе тебя там убьют. Она бы этого не допустила. Не допущу и я.
Вновь воцарилось молчание: Ортиз потерянно смотрел вдаль, Винтерсблад о чём-то крепко задумался.
– Оставьте меня на «Призраке», сэр. – Он выбросил окурок и развернулся к Ортизу лицом. – Я знаю, что делать.
– Ты убьёшь Фриппа, и у меня будут серьёзные проблемы, – кисло усмехнулся тот.
– Дайте мне карт-бланш, и я сделаю из этих идиотов нормальную воздушную пехоту.
– Каким образом? Переманишь их на свою сторону? – Ортиз скептически покачал головой.
– Переманить их вряд ли получится. Но слушаться я их заставлю.
– С помощью грубой силы? Один против всей команды?
– С помощью их самого большого страха. Если доверяете мне, дайте свободу действий, и через несколько месяцев 417-й станет идеальным тараном в армии Распада.
– Пока 417-й, благодаря Фриппу, идеальный тормоз в ОНАР. Хотя сам полк неплохой: бойцы там мощные, выносливые и исполнительные, Фрипп любит таких: у которых сила есть, а ума и не надо. Они, как верные псы, следуют хозяйским приказам и лишних вопросов не задают. Вот только хозяин у них не я. И не ты. Хочешь изменить это, не зацепив капитана? Что ж, попробуй. Но имей в виду: подомнёшь под себя Фриппа – он тебе этого никогда не забудет, а выждет момент и обязательно отыграется. Ещё и в яд тебе плюнет.
– Фриппа бояться – в атаку не ходить, – усмехнулся Блад, – мне терять нечего.
***
«Ржавый призрак» был отправлен на перехват бресийского цеппелина, нарушившего воздушные границы Распада. За штурвалом стоял Медина, так как Фриппу пришлось спуститься в главный тренировочный зал дредноута, где собралась вся пехота. На угрюмых лицах солдат читалось плохо скрываемое разочарование: после колоссального количества исписанной рапортами бумаги они никак не рассчитывали вновь увидеть на борту Винтерсблада. Но тот стоял, заложив руки за спину, прямо напротив них. Что-то в командире изменилось за эти несколько дней увольнения. Что-то неуловимое, незаметное глазу, но пробуждающее в глубине души тревожное предчувствие. Словно давно затупившийся клинок, который висел на стене как сувенир, вдруг наточили до бритвенной остроты, и теперь сидеть под ним было как-то неспокойно.
Винтерсблад окинул построившийся полк ледяным взглядом.
– Все вы прекрасно знаете, – начал он, – спасибо капитану, – подчёркнуто-учтивый кивок в сторону Фриппа, – что меня сюда назначил сам председатель Ортиз. Назначил, чтобы сделать из вас качественную боевую единицу. Поэтому мне не нужны ни ваша дружба, ни ваше уважение. Мне плевать, что вы обо мне думаете. Мне плевать, что говорите за моей спиной. Мне от вас нужно лишь подчинение моим приказам, служба Распаду и отличные боевые показатели. Тот, кто не справится, будет списан на землю. Понятно?
Полк молча глядел на командира, смутно предчувствуя во всём этом какой-то подвох. Фрипп тоже хранил молчание. Голос подал лишь один из солдат: тот, кого Блад считал самым неуправляемым и опасным из всех.
– Иди в жопу, командир, – угрюмо прохрипел он, – главный на цеппелине – капитан, а ты тут не задержишься. И на бумагах по списанию нужна подпись капитана, а он её, знамо дело, не поставит. Так что иди в жопу со своими приказами! Я такой мрази, как ты, подчиняться не буду.
Винтерсблад выслушал его на удивление спокойно.
– Всё сказал? – холодно спросил он. – А теперь послушайте меня. Вы все. Во-первых, думайте, прежде чем раскрыть рот. Во-вторых, спрашивайте моего разрешения. А в-третьих, для списания по состоянию здоровья подпись капитана не нужна.
Он достал из кобуры револьвер и не моргнув глазом выстрелил в зарвавшегося солдата. Тот охнул и упал на колено – пуля попала в ногу. Несколько человек бросились к нему из строя, остальные остолбенели, ошалело вытаращив глаза: такого они не ожидали.
– Стоять! – гаркнул Блад, и все замерли где были, как в детской игре. – Вернитесь в строй, господа, – спокойно попросил Блад, и они послушно заняли свои места.
– Вы рехнулись? – отмер позади него Фрипп. – Вы военный преступник, Винтерсблад! Стреляете по своим! Это мой дредноут, и по закону военного времени я могу судить и приводить приговор в исполнение прямо в небе. А по вам давно уже расстрел плачет!
Винтерсблад почувствовал, как ему в затылок ткнулось дуло револьвера.
– Так стреляйте, – всё так же холодно и невозмутимо сказал он. – Но если со мной что-то случится, председатель совета расформирует полк. Даже если я просто свалюсь с лестницы, вы, господин капитан, получите новую пехоту. – Блад развернулся лицом к Фриппу, и теперь дуло упиралось ему промеж глаз. – И ладно, если это будут не такие ребята, как воспитанники полковника Тен. – Он саркастически усмехнулся. – А ваших солдат раскидают по сотне других полков.
Винтерсблад блефовал: речи об этом с Ортизом не было. Председатель опасался реакции Фриппа и того, какую тот может поднять волну среди своих почитателей, иначе бы давно расформировал раздражающий его полк. Но ни солдаты, ни сам Фрипп об этом не знали, а у Винтерсблада была полная свобода действий, и он был уверен: при необходимости Ортиз поддержит его версию.
– Ну так что, долго мне ждать? – Блад сложил руки на груди. – Либо стреляйте уже, либо заканчивайте тыкать в меня своим бесполезным причиндалом, капитан. Не тяните время: через час мы догоним имперцев, вам нужно готовиться к абордажу.
Фрипп глядел на него остекленевшими злобными глазами, до зубовного скрипа сжав челюсти и покрываясь бордовыми пятнами. В его горле что-то невнятно булькнуло.
– Вы же не будете больше пренебрегать ближним боем, верно, сэр? – вкрадчиво уточнил Винтерсблад.
– Да пошёл ты, щенок! – прошелестел сквозь сжатые зубы Фрипп и быстро вышел из зала, продолжая конвульсивно стискивать рукоять револьвера.
– Пока капитан готовится к абордажному бою, – обратился Блад к притихшим солдатам, – мы с вами обсудим тактику. Сегодня я посмотрю, чего стоит каждый из вас, а с завтрашнего дня начнём усиленные тренировки. Всё ясно?
– Разрешите обратиться, сэр! – сипло спросил один из солдат.
– Разрешаю, Гастман.
– А вы, что ли, тоже с нами в бой пойдёте?
– А как вы себе представляете обязанности командира пехоты? Я не просто пойду с вами. Я поведу вас.
– Так а это… А вдруг с вами чего… И что тогда с нами?
– Что вам непонятно, Гастман? Я же всё объяснил.
– Ну так ведь это… вина-то не наша! А накажут, если с вами чего случится, нас. Ну и капитана…
– Ну тогда в ваших интересах, – усмехнулся Блад, – чтобы со мной ничего не случилось.
Фрипп и не думал идти на абордаж. Завидев бресийский цеппелин, он дал команду артиллерии готовиться к дальнему бою и ждал, что вот-вот в гондолу управления с воплями влетит полоумный командир пехоты. Командир вошёл шагом и молча, встал посреди гондолы, скрестив руки на груди.
– Пехота построена и к абордажу готова, капитан, – сообщил он.
– Не будет тебе никакого абордажа, паскуда ты лохматая, я здесь капитан.
– Вы видели, кого мы нагоняем, «вы-здесь-капитан»? – осведомился Винтерсблад. – Это «Дождливый гость», он не упустит возможность напасть, а стрелять не особенно любит.
– Пусть нападает. Я ещё в состоянии уйти от его атаки и подбить его, не сближаясь! – рявкнул Фрипп.
Винтерсблад перевёл взгляд за окна: имперский дредноут их заметил и разворачивался для боя. Кивнул, не спеша подошёл к пожарному щитку, снял с него топор… И со всей силы рубанул рулевую тягу.
– Теперь не в состоянии, – с едким спокойствием констатировал он. – Не хотите брать их на абордаж, тогда пусть они возьмут нас. Но абордаж будет, я дожму вас, капитан.
Фрипп ошалевшим взглядом впился в Блада, налился малиновостью от бороды до корней волос, хотел что-то заорать, набрал в лёгкие побольше воздуха и осел, хватаясь за сердце, на руки подоспевшему Медине.
– Что вы наделали, сэр! – прошептал тот, укладывая задыхающегося полковника на пол. – Мы же не сможем теперь ни с места сдвинуться, ни даже развернуться.
– Оставьте, Медина, – хмыкнул Блад. – Техники починят тягу часа за три. Но сначала – абордажный бой. И вы, Кирк, я полагаю, теперь за старшего. Штурман, дайте капитану водички! – бросил Винтерсблад, выходя из гондолы управления.
***
Блад стоял перед задраенным люком, отсчитывая секунды, оставшиеся до того, как бресийцы его вскроют. Позади сгущалась боевая ярость пехоты: до этого момента они и сами не понимали, насколько соскучились по работе. В руках Винтерсблад вместо карабина держал саблю и кортик, что немало удивляло солдат. Это был его первый бой после очень долгого перерыва. Первый после многих лет – без Тен.
Когда бресийские абордажные ножи с лязгом вскрыли люк, а первые имперские солдаты выбили его внутрь «Ржавого призрака», Винтерсблада поглотила густая, плотная тишина, нарушаемая лишь размеренными ударами его сердца. Ему почудилось, что люди вокруг замерли. Но всё же они двигались, только очень медленно. Так медленно, что он успел напасть на атакующих раньше, чем атакующие напали на них. Блад бросился под ноги первым имперским солдатам, раскинув руки так, что кончик его сабли касался одной стены коридора, а остриё кортика – другой. Бресийцы не сразу сообразили, что сбило их с ног. Они даже не сразу поняли, что встать больше не смогут. Винтерсблад подсёк и опрокинул их, рубанув по ногам саблей и кортиком; не останавливаясь, припал на колено и, кувыркнувшись через голову, оказался перед вторым рядом вражеских солдат. Выпрямляясь во весь рост, синхронным движением обеих рук вверх-вниз вспорол нескольких человек, а следом, уже выпрямившись, широким замахом полоснул ближайших к нему противников по горлу. И тут вернулись звуки: заорали ринувшиеся в атаку вслед за командиром солдаты 417-го…
Для прославившегося на абордажах имперского цеппелина это был самый короткий бой за всю историю. Вскрыв люк «Ржавого призрака», пехота не успела даже занять абордажный коридор противника, как её смело чудовищное по своей мощи и ярости сопротивление. Тех бресийцев, которых не затоптали в самом начале, быстро запихали обратно на их дредноут и дорезали уже там. Пилотов взяли в плен. Команда цеппелина между смертью и добровольной капитуляцией выбрала последнее. Так был захвачен «Дождливый гость» – один из самых известных имперских воздушных кораблей.
Газеты Распада взорвались восторженными рассказами о «триумфальном возвращении в строй едва не расстрелянного по ложному доносу героя Распада Винтерсблада и легендарного пилота Фриппа, о непобедимости которых общественность начала уже забывать, но тут – о, чудо! – волей верховного главнокомандующего они оказываются на одном цеппелине и, объединив свои таланты, наносят сокрушительный удар имперским войскам!» В газетах Бресии статьи были далеко не восторженные, но замолчать такую бесславную потерю одного из лучших дредноутов, да ещё и со всем личным составом, у императора не вышло.
***
– О, капитан! – Винтерсблад поприветствовал вернувшегося после сердечного приступа из госпиталя на цеппелин Фриппа, – с возвращением. На первые полосы газет.
Тот смерил его недружелюбным взглядом и, кряхтя, занял своё место у штурвала.
– Если думаешь, что я благодарен тебе за это или начну уважать, то сильно ошибаешься, – пробухтел он.
– Ну что вы, капитан, – Блад улыбнулся обаятельно и ядовито, – и мечтать не смею. Как и вы теперь не посмеете избегать абордажей, ведь в вашу геройскую спину смотрит весь Распад.
– С солдатами своими остри, мерзавец. А с капитаном изволь соблюдать субординацию! И покинь гондолу управления. Расселся тут, как у себя на кухне!
– Не смею больше беспокоить, господин капитан, сэр. – Блад демонстративно раскланялся и удалился в свой кабинет.
82-й год эпохи тридия
Ортиз вываливает на стол передо мной стопку исписанных листов.
– Полюбуйся, – со сдержанным недовольством говорит он.
– Вы пишете роман, господин председатель?
– Этих рапортов хватит на несколько романов, Блад. И их более чем достаточно, чтобы тебя, друг мой, посадить. – Многозначительная пауза. – Я делаю скидку на то, что треть из всех этих приключений – плод распалённого страхом и ненавистью воображения твоей команды, но остальное…
– Вот ведь графоманы, – ухмыляюсь, – больше года прошло, а всё никак не испишутся! Чего хоть рассчитывают добиться этими своими писульками?
– Сам-то ты как думаешь? – нервно вскидывается Ортиз. – Полагаешь, у меня дел больше нет, кроме как от тебя то одно дерьмо отскребать, то другое? Вот тут, например, – выхватывает из стопки первый попавшийся рапорт, – речь о том, что ты опять порезал солдата. Написано, что едва не убил! Причём провинностей за ним не числилось.
– Это случайность, – вяло возражаю, – увлёкся на тренировке. Но ведь я ж его сразу и зашил. С ним всё будет нормально, через пару месяцев вернётся в строй. И готов поспорить, рапорт по этому случаю написали все, кроме пострадавшего. Хотя только мы с ним и знаем, как дело было на самом деле.
– Хочешь рапорт от пострадавшего? – не унимается Ортиз. – Вот, – шуршит листами, – вот, пожалуйста: Фрипп опять в госпитале!
– Но не из-за меня! – возмущаюсь. Тут-то я и правда не при делах.
– А из-за чего он там оказался, скажи на милость?
– Не знаю. Из-за разрыва мудрости? Воспаления гордости?
Ортиз замолкает, сверлит меня безнадёжным взглядом. Он не любит со мной спорить.
– Ты опять довёл его до сердечного приступа, Блад, – упаднически сообщает он, – и чёрт бы с ним, но рано или поздно тебе всё это отольётся. А ты нужен мне живым и дееспособным. Ты, сукин сын, умудрился стать незаменимым солдатом, как Тен. Но проблем с тобой не в пример больше.
– А удовольствия – меньше, – ухмыляюсь.
На лице Ортиза отражается страстное желание прибить меня стопой рапортов, что у него сейчас в руках. Но он сдерживается.
– Со следующего вылета у тебя будет адъютант, – роняет он сухо.
– Не надо мне ника…
– Это не обсуждается! – повышает голос. – Я должен знать, что там происходит на самом деле. И должен быть уверен, что на цеппелине есть хотя бы один человек, которому ты можешь доверять.
– Я доверяю Медине.
– Медина – мальчишка! Он честен и справедлив, но слишком неопытен, чтобы сделать правильные выводы и принять решение в сложной ситуации. И я не уверен, что в итоге он окажется на твоей стороне.
– Он понимает, что для Распада мы делаем общее и необходимое дело.
– Он не приемлет твоих методов! – вновь переходит почти на крик Ортиз. – Всё, закончили торг. Хоть в чём-то меня послушай! А то мне начинает казаться, что из нас двоих главный – ты.
– Но я же выполняю ваши приказы, господин председатель, – мягко возражаю я.
– Тогда не спорь. Это тоже приказ. Свободен.
83-й год эпохи тридия
– О себе читаешь, милый?
Майя – шлюха одного из лучших борделей Траолии, подныривает под газету и пристраивается на моём плече так, чтобы не помешать мне досмотреть утренний номер, но и не дать уйти из постели сразу, как я переверну последнюю страницу. Майя очень красива. И очень… к-хм… профессиональна. Она наверняка думает, что чаевые я оставляю ей именно за эти качества. Но я просто благодарен ей за то, что ни её красота, ни явная симпатия ко мне не цепляют меня, не сбивают моё сердце с ритма, не занимают мои мысли. Не причиняют боли. Она искусно ласкает моё тело, не задевая душу. А когда на сердце становится особенно паршиво – я забираю у неё инициативу, а она оставляет своё профессиональное притворство и этот томно-хитрый прищур, отдаваясь моим ласкам. Но все эти ласки адресованы не ей.
– Кто это? – Она смотрит на портрет в статье, которую я читаю.
На портрете молодая женщина в военной форме. Короткие волосы, изящные брови, благородные скулы, породистый нос…
– Красивая, – улыбается Майя, – но я лучше. – И всё настойчивей ласкает меня рукой.
– Безусловно, – соглашаюсь.
– Кто она?
– Скади Грин, пилот, лучший разведчик Империи.
Впервые я прочёл о ней несколько месяцев назад и долго не мог понять, откуда её знаю. А потом вспомнил ежедневную дорогу из академии в общежитие мимо старого здания женской гимназии. Вспомнил толстый библиотечный том «Истории развития военной авиации в Досмане», однажды упавший мне под ноги. И маленькую, дрожащую от волнения ладонь на моей груди – ладонь смущённой девчонки с золотыми косичками.
– Значит, она – твой враг? – шепчет Майя, обжигая дыханием мою кожу.
– Скорее – проблема. Она слишком хороший разведчик. И она на стороне противника.
Майя уже не отвечает: кончиком языка обводит incognimortum на моём бедре. Она не знает, что значит эта татуировка. А я не знаю, откуда маленький шрам под её левой грудью. Меня это устраивает.
Откладываю газету, не дочитав. Майя нависает надо мной на руках и хитро мне улыбается. Придётся доплатить ей ещё и за день. Обхватываю её за талию и переворачиваюсь, подминая Майю под себя. Она запрокидывает голову, разметав по подушке роскошные волосы, выгибается мне навстречу, обхватывает ногами. Движения ускоряются и становятся резче; мои руки ласкают Майю, но из головы не идёт Грин. Теперь уж не та смешная девчонка, а женщина – красивая, гордая, бесстрашная, как будто засадившая мне в грудь маленький острый камешек, и он тревожит меня, покалывает где-то глубоко внутри, когда я разворачиваю свежий газетный номер.
Я не думаю о тебе, Скади Грин, мне нет до тебя дела. Но очередная заметка в газете, случайно попавшаяся на глаза фотокарточка, имя, выскочившее с передовицы – продёргивают электрическим разрядом, и он отзывается во мне странной смесью боли и наслаждения.
Я не думаю о тебе, Скади Грин, мне нет до тебя дела. Но знала бы ты, как меня злит то, что мы по разные стороны баррикад!
Я не думаю о тебе, Скади Грин, мне нет до тебя дела. Но в такие моменты, как сейчас, я вижу не Майю, а тебя…
