AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 2
– Егор, нет!.. – Крикнула Карина, заметив его поднявшуюся правую ногу, но он только прижал и пережал ею – ее же шею и к асфальту; чуть сильнее, чем она лежала до и сама: – Слушай сюда, ко-пи-я!.. Настоящая копия! К твоему сожалению, твой ориг… – и тут же сморщился, задумавшись. – Нет!.. «Оригинал». Да… Просто!.. Оригинал – научил меня кое-чему: важному для меня; и крайне интересному для тебя. Интересному – потому что: мучительному и растянутому. Настолько тягучему, что уже даже интересному – не столько для тебя, сколько и для нас же всех. В виде: твоих же мучений и потуг; мольб!.. Я – не убью тебя! – Хмыкнул он на ее же «сумасшедшее счастье» на лице, но сразу же затем повторил ее оскал, «обращая» теперь и ее: в непонимание и… даже страх. – Но и только лишь: сейчас. Убью… Да. Но: потом. Поз-же!.. Когда соберу – все отвращение. Всю мерзость и дрянь… Всю «грязь»!.. Всю злость и… ярость. Весь гнев… На тебя и к тебе. В уголке и… «шкатулке». Внутри же себя. И обрушу же это все – на тебя. Поверь, малыш!.. – Фыркнул он и сгримасничал, «цитируя» ее. – Тебе даже и в страшных снах, «кошмарах» и ужасах, ужастиках, не приснится то, что может сгенерировать мой мозг!.. Мозг отбитого и убитого, напрочь и тут же навзничь: извращенца и сумасшедшего. И полного же еще и ублюдка… под занавес. Таких же – еще и свет не видывал!.. И, вот, честно, дай же ему и под ним же всем, бог-дьявол, не увидеть! А ты – увидишь!.. Да и более того: и ощутишь! По- и прочувствуешь же – все это; и вся. Да… Стоит же нам только разъединись вас навсегда – как этот мир: покажется тебе «раем». А тот, с Советом же, даже и котироваться уже не будет. В сравнении же и с тем, кто… и кем я буду – с тобой и для тебя: «лично»!..
– Тебе не простят – самосуд!.. – Прошипела темноволосая, хоть и борясь со страхом, но и ни в какую же все, при этом, не поддаваясь на запугивание. Но и все же – было мимо!.. Он уже – увидел его. А и значит, сделает все, чтобы так оно – и было. Чтобы так оно – и продолжалось; и продолжилось. И где бы уже она – его боялась: и возненавидела – так же, как и он ее; дабы не только он и убил же ее в себе, но и она «себя» – через него… в себе же: – Ты думаешь?.. – Выпятил нижнюю губу блондин и сделал самое же что ни на есть грустное лицо, чтобы и затем скинуть эту маску с одного широко оскала. – Ну!.. Тогда – ты точно: копия. Потому что нихрена не знаешь: про оригинал!.. И то, что, не принимая на свой же счет «статус», как ты, дрянь, она – больше отдает, чем получает… и берет: и по итогу – ей же воздается и воздастся это, в буквальном смысле, в виде кое-каких заслуг. И, возможно, даже: «закрытий глаз» – на некоторые элементы. А и точнее же все: на некоторы-х элемент-ов!.. – Выплюнул он ей, открыто потешаясь; и уже даже и сам смеясь: с ее потерянного вида. – Тебя же даже искать – никто не станет!.. По всем же бумагам и документам, «отчетам» – ты проходишь: как она. Ты проходишь: ей!.. Точнее, нет, как злокачественное образование. Бывшее лишь, некогда, внутри; а и теперь, вот, снаружи. Раковое… образование! О-пу-холь!.. От которого-которой избавиться – делать нечего. А мне – и секунда не встанет!.. – Щелкнул он еще, и для убедительности, пальцами обеих рук, показав еще и таким образом, как это быстро и легко: по количеству времени; но и не качеству самого же события – для нее: где все будет наоборот – долго и тяжко. – Одна «аудиенция» – и от тебя ни то, что мокрого… сухого места: не останется!.. Без шума, да, и пыли. А как «подует» – мы сметем и выметем тебя: с Софией и… ее же все и прекрасным папой; под его же все и такой же коврик… в кабинете. Не выметать же и сор из избы, даже, а и «тем более» здесь, в самом-то деле. Да и он на тебе – и потопчется же еще: с превеликим удовольствием; все же и оставшиеся… – и прикусил нижнюю губу, под хищными же глазами – являя не только тьму, но и свет… своих острых же клыков, – …века! Но и мне ли и одному – быть: эгоистом?.. Я оставлю «себя», тебя же, на десерт. Сначала – оторвутся все!.. Не только те, кто сейчас и здесь; а кто был и есть же все, так или иначе, связан же с тобой. И, так уж вышло, «выносил» тебя: внутри же Софии. А не ее и… вместе же с тобой. Как вынесли, так и… перенесем же уже и мы вас, а?.. В места не столь отдаленные, зато долгие и глубокие. Ну а пока… Да. «Будем» же и искать ее – пиши письма мелким почерком… Розе, держа руку на пульсе и дыша же на ладан: в кладовой!..
Тут уже подбоченились и оба, Никита и Карина, и, не дождавшись разрешающе-одобрительного кивка, швырнули ее штилевым бризом обратно, на семьдесят девятый этаж, в их же все и квартиру: через разбитое окно. Но а когда уже даже и получили «добро» – прокатили ее еще и по его осколкам: и только тогда уже – восстановили его; вынув, и оставшиеся же в ее теле, стекла. Параллельно же еще и продолжая все еще тащить ее по ступенькам – в самый долгий угол: в самую дальнюю и темную, глубокую комнату; забитую хламом. Ну и после чего уже: выставляя, и сразу же, все возможные и не «заглушки» и засовы; как и закрыв саму же квартиру, перед этим, и погасив везде свет.
– Хрена себе – у вас тут новости!.. – «Вернулся» Никита, возвращая и свой же куда более осознанный и яркий желтый взгляд: от целого уже и окна квартиры к ребятам. – Я-то думал, мы – крутые. А вы – круче!..
– Позже, Ник!.. – Отряхнул руки Егор и, заодно еще, обтер их и о штаны: будто ими все грязные манипуляции и проводил; на деле же – пытаясь, и в который уже раз, избавиться от ощущения ее же на себе: еще из квартиры. – Сначала: София. Последняя надежда – была на тот платок!.. И как нам теперь ее искать, не шерстя полгорода, а то и весь: на предмет ее мест… и людей, так или иначе, контактировавших или видевших ее?..
– Она – в бар собиралась… К Артему. После!.. – Начала было Карина и тут же сглотнула, прерывая-обрывая себя и не решаясь пока дальше продолжать. Но повисшая и буквально же все на-висшая и над ней же, в том числе, тишина – просто обязывала и почти даже требовала: этого от нее; как и купол, из которого она еще никого не выпускала и держала всех же вместе – в одном ограниченном помещении-пространстве. Стоило – продолжить говорить, а не зажимать язык за и зубами, пока его и другие не зажали; или не начали вынимать, как и все же слова затем, клещами. И, опустив голову, поскребя еще и каблуком правого сапога об асфальт, она таки продолжила. – После того, как прогуляет пару. Мы вышли – втроем!.. А потом… Разошлись. Вот…
– Спасибо, Карин!.. Ты, как всегда, вовремя! – Провел по своему лицу руками Женя, буквально же еще и сметая ими кристаллики сахара – ее, хоть и какую-то, попытку помочь им. – Мы с Егором уже узнали часть про Артема – от Полины… Теперь: знаем и все. И уже – зна-ют и «все»: всё. Дальше-то, что?.. Нам это – ничего не дает: совершенно!
– А!.. Ну да! – Хлопнул в ладоши с сарказмом блондин. – Еще – и с закрытым, плюс ко всему же, «затуманенным» сознанием. Перспектива же – что ни на есть!.. Вечер. Ночь… Глядишь, к завтрашнему… дню – и отыщем: как-то. И это – в лучшем же случае!..
– А в худшем?.. – Пискнула шатенка.
– Нас, раньше всех же и вся, всего, найдет Ксандер!.. – Ответил сквозь зубы ей же он. – И сделает – все то, что я только лишь и собирался, но так и не сделал, с той; пока!..
– С учетом еще и того, что ты ее еще и знатно потаскал?.. – Хмыкнул Влад.
– Мы, Владик!.. – Исправил его Егор. – Мы – потаскали. Родина – никого не забывает; и не «забудет». Но и это – уже мои заботы и… проблемы! – Отмахнулся тут же и от него же все он, сжав веки между собой чуть сильнее и берясь руками за голову. – Начиная – вымаливанием прощения, с просьбами «поесть»… и таки вылечиться же еще в середине; и заканчивая – бардаком в «отношениях» же… в конце!.. Так еще и присыпав же все это дело – уже и окончательно-бесповоротной же правдой. Которую, пусть уже и не хранит ноут Кита, да и себя же; прости, брат, не зря «потаскал»; но и содержит же еще Женькина почта. Наши, с ним, головы… И Софии же, будем еще надеяться, здоровая, во всех смыслах!.. Из которой – мы все и получим: как уже и из первоисточника. Роза, чай, не чайная!.. Без «чая» – уже и похвасталась: всем и вся, всеми же… Только бы: успеть!..
И, не прошло и секунды после его тирады, как на телефон Жени же поступил звонок и, приложив свой белый гаджет, в черном же матовом чехле, к уху, даже и не смотря и не здороваясь, не размениваясь и не тратясь уже ни на что, разве только на кого, кого, по итогу-то затем и узнал, он произнес просто «Внимательно» и замер, тут же меняясь в лице. После чего – перевел свой шокированный зелено-коричневый взгляд на ребят и дал распоряжение-сигнал глазами в сторону подземной парковки, добавляя еще и мысленно: «Грузимся в машины!..». На что и Егор же, одним из первых, тут же воспользовался своим серым пластиковым пультом управления, на кольце связки таких же металлических ключей, и отпер ее: подняв дверь наверх; и пропуская затем всех внутрь – к своим или не, но и средствам же передвижения.
– Говори, я запомню… Отлично! Следи за ней и не выпускай ее из виду: ни на секунду!.. – Попросил Полину, а это было именно она, Женя, затем приложил гаджет к груди и произнес-повторил остальное: уже и для всех; то и дело «расходясь» шокированной и даже ужасающей, в шоке еще мимикой, с серьезностью и адекватностью своего голоса, заставляя так же уже и ребят подумать о самом худшем, что, как видно, и сбылось, судя еще и по его нервно бегающим глазам и чуть трясущимся рукам. Но и надо было отдать ему должное – он все еще держался: успокоенный, хотя бы и тем, что там уже была Полина; хоть и тут же находясь, одновременно, и по все той же стойке «Смирно!..», от понимания, что там и Артем. Да!.. Рассудок его – рвало нещадно, но он старался, изо всех же уже просто и оставшихся сил, не показать этого: эмоции сейчас – были ни к чему, как и долгие объяснения и разъяснения; надо было – действовать и немедленно. – …Едем – на двух! Со мной – Влад и Никита с Кариной. Егор, бери черный Минивэн. Он – побольше и… Там – трындец!.. И это – мелко сказано. Опустим сиденья. Положим Софу – назад… Полинка же – сядет рядом: и либо ее голову положит на свои колени, стараясь как-то, без причинения дополнительного же вреда и боли, обнять и придержать, чтобы, по ходу, еще и не упала; либо сядет рядом с тобой, на пассажирское, и будет держать ее за руку. Клещами – вцепилась в нее, вряд ли отпустит!.. Что по приезду туда. Что обратно…
– А едем-то: куда?..
– К Артему… на квартиру! – Без каких-либо эмоций, но и со знанием и знатно же еще при этом потемневшими глазами и заострившимися, больше же все и обычного, скулами; за счет еще и сжатых, в одну плотную полоску, губ, как и стиснутых, между собой, зубов; Егор протянул свою правую руку к нему; в левой же все еще держа ключи и так себя хоть немного еще и расслабляя, их по- и прокручивая; в немом жесте и вопросе прося телефон и поговорить еще самому. – Я так полагаю – он поедет в багажнике!.. – Не вопросительно, а скорее утвердительно и… «знающи» проговорил Женя, передавая его.
– Твоей машины!.. – Рыкнул блондин и тут же обратился к Полине, меняя тон на более спокойный и уравновешенный, даже и умиротворенный, хотя и казалось бы, да и не казалось, ведь и именно же теперь пугая собой, да и поболее Жени же и до, всех… и его же самого, и лишь пока не себя: как меняющийся и по-менявшийся в настроении – все с того же щелчка. Но они оба – были на нервах!.. И по-другому, иначе – пока: не могли. Разве что: не напугать – еще больше… народу; заставляя паниковать уже – всех и вся, все. – Это Егор! Дай ей – «поесть»!.. – Отдал уже и «распоряжение» ей он и сжал переносицу пальцами левой руки: то ли и считая до десяти, то ли и понося-матеря все и всех, вся; а то ли и там – все и вперемешку же, сразу и в одно. – Мне плевать, что она – не хочет, как и лечиться!.. Да! Можешь так и передать. Но если она сама не согласится – на этого… как его… да, его; на него соглашусь – я!.. – И одернул руку от лица, теперь уже и «шипя» в трубку так, чтобы Полина, как и все, скорее увидела это и перестала припираться, чем и услышала. – Пусть выберет – меньшее… из «зол». А лучше: выбери – ты! А уже и Женек – простит… и отпустит тебе: «вскрытие» его глотки!.. Мы все тут – свидетели. Все, едем!..
И, вернув телефон хозяину, вслед же еще и за ним, занял черное кожаное водительское сидение глянцевой же машины, тонированной наглухо и повсеместно; и, подождав, пока тот первым выедет наверх, чтобы показывать по пути же дорогу, поехал и выехал же за ним, опуская дверь, с того же самого пульта, и закрывая парковку за собой.
Глава 25
******3
– Убирайся!.. Проваливай! – Голос… будто через вату или воду; и… зрение – размыто. Тело – легкое, почти… почти что: неощутимо. Колышется себе – на ветру!.. Пока разум – в тумане. «Предобморочное состояние»?.. Ноги – подкашиваются. Руки – еле держат… белую раковину? Белую… грязную… раковину!.. В каких-то… черных разводах. Какой-то… сажи? Дом – горел?.. Или гор-ит?! И почему именно: дом?.. Не «горит»!.. Да. Я бы – по- и чувствовала; как и ощутила, «ощущала» бы: как минимум. А и как максимум: куда более про-эмоционировала. Да и дышала бы; и уже как – дымом!.. А тут… Просто – грязная, пусть и именно же в саже, раковина: которую держу – я. И уже даже и своими, в саже же, руками. Или меня и у раковины – держат?.. Или она – меня? Я!.. Да. И за раковину… – Строй – «свои» мечты и желания… «Планы»!.. И семью. Подключай: фантазию и воображение!.. Вот, тебе – поле для творчества; но – без нас. – «Голосовые сообщения»!.. На уголке же все и раковины, где обычно находится цветной пластиковый или такой же, но уже и «стеклянный» стакан, под стать же, да, и интерьеру, «серый», с разноцветными же пластиковыми щетками и упаковкой зубной пасты, с пластиковыми же или металлическими бритвенными станками; и рядом же с ними – кассетами и упаковками же средств для бритья; или цветная пластиковая, металлическая мыльница, что и тоже же могла быть «серой», с цветным же мылом, лежит черный телефон, в пыли и… пепле, той же и саже… снятый с блокировки и… белым, холодно-ярким же экраном вверх, освещая… темно-серую же небольшую ванную комнату: с темной плиткой выложенным полом, все с и в той же пыли и копоти, пепле, проходящей до середины стен и уходящей светлой, видно, до «пожара», сейчас же – серой и черно-серой, почти и черной, в такой же черный потолок… с одной единственной люстрой, без плафона, да еще и с не включенной и вообще разбитой лампочкой, на черном же проводе, посередине заштукатуренного и… в копоти, почти и облупившегося, с паутиной и самими пауками же по углам, потолка. Справа от раковины – стоит белая, когда-то была и до, ванная, от стены же до стены; и во всю третью же… нее, набранная, наполненная до половины, или пустая, как и кому посмотреть, с «чем-то» темным, но и явно же все и уже не живым, на дне: чуть всплывшим – разве еще и наверх, наружу. Не подхожу!.. Да и не мое это… дело. Узнать бы, вот только, не мое ли; и «тело»?.. Напротив же чаши и слева уже от раковины: место нашлось – и белому же унитазу; все с теми же черными разводами и серым же пеплом. Выше же, но и все по той же стене, было расположено – деревянное черное окно: с разбитым стеклом; и рамой – из черных же досок, обугленных и сгоревших. Будто, от него-них – и начался пожар!.. Или просто его и зацепило же, как и все, в принципе и собственно же, в процессе. А пожар начался – как раз и… за спиной, из входной, в ванную же комнату, деревянной черной двери; с круглой ручкой же – и ей же под стать; которая: наполовину же была и тут же, на ту же все и половину, отсутствовала. Пробитая то ли и ногами, то ли руками, а то ли и всем же вместе и сразу: ровно посередине; и рядом же с ручкой. Видимо, чтобы открыть-отпереть запертую изнутри же дверь, дотянувшись-таки и до ручки-замка: уже и с той-этой стороны. Но, вот только, кто же – прятался в ванной: во время пожара; да и «прятался» ли? А может… Пря-чется; и до сих пор? Нет!.. За окном же – одно пасмурное небо. Был – день. Да… Но и плавно же все, при этом, уже и переходящий в вечер. Вечерело!.. Не серое, еще и совсем, да. Но и не голубое – так же и… «уже». Собирался – дождь, как минимум. А там и гроза с громом, молнией и, может, даже уже и градом… как максимум. Внутренне!.. Да. Хотелось – чего-то такого… «внешне». Чтобы – откликнуться; и чтобы соответствовало. Чтобы сопутствовало: одно состояние – другому… К горлу, тем временем, подступает ком, а к носу – еще и слез, вместе с рвотным позывом. Давно уж – не рефлексом!.. Но я подавляю – их: на пару; и поднимаю голову – вверх, не смотря же в зеркало… перед собой. Все же, и так же все, в черных разводах, копоти, саже и… пепле!.. Так еще и поржавевшее – в местах металлических же креплений к стене; и со стеклянной же полкой у него. «Пытаясь – надышаться»?.. Возможно. Таким, вот, нехилым и образом – раскрыть свои легкие: по-больше. Но, и даже, раскрыв рот – так ничего и не получила; не получ-ается!.. В металлический слив – опускается струя воды: из того же цвета и, одновременно, черного же все, металлического… ржавого крана; и я нагибаюсь к нему, делая глоток… за глотком. Хоть и все же, при этом, стараясь не касаться никакого металла губами: не столько боясь уже и загрязниться, сколько смешать один… с другим. Губы, сухие и растрескавшиеся, отдавали своим – «кровяным»… металлом!.. – «Ты» – никто. Мы – «никто»!.. Забудь. И не приходи… больше. Не «приезжай»: никогда!.. Если не хочешь проблем, конечно; и «сидеть»: за проникновение. Выселись уже – и живи у себя; в себе!.. Главное: не с нами; и не у нас! – Чертов, WhatsApp!.. Засунь свои «голосовые» – себе же. И сам же знаешь: куда… Откуда их: и достал. На свет-тьму же эту… не дьяво-божью. Тяжесть дыхания… Задыхаюсь: дыша!.. Дышу, да, но, кажется, и не дышу… вовсе. Не живу; и совершенно! Давлюсь – водой; и отхаркиваю. Трясусь – над раковиной: как под чем-то и… с чего-то. Головная боль!.. «Мигрень»?.. Вероятно. Стук – сердца; и его ритм… Пульс – за две сотни уже, наверное. Аритмия!.. «Предынфарктное состояние». Плохо. И!.. Ужасно. Отвратительно и… больно. До отвращения же… и горечи!.. Споласкиваю рот – и со всего маху: бью кулаком, левой же руки, о зеркало. Правой же – пока еще: держусь… И оно – трещит!.. Но: не «разбивается». Образуя круги… на своей поверхности: как от камушка и… на глади же воды; и кольца – на срезе ствола дерева… Хватаю телефон – и разбиваю, добиваю им его уже; и окончательно. И «зеркало»!.. И телефон. Оба летят, частями и осколками, на пол и… в раковину: под струю же воды. Пол и раковина – в трухе!.. Не только уже пыли и саже, пепле, копоти; но – и в ошметках и осколках. Мелких… каплях же и крови!.. А если еще пока и не «смешивались» – и со слезами… Не смотрю. Не хочу!.. Не из-за по- и тут же суеверий. Из-за такой!.. «Меня» – такой. Потому что: я – там. Там – я… «Разбитая»!.. Внутренняя я – снаружи. И наружная я же – внутри!.. Она бьет – для того, чтобы… чтобы я потом и сказала ей же «Спасибо», когда буду бить: сама и кого-то же все… из своих же; уже. Вот, он, урок: от родителей!.. «Урок»… так урок! Опыт… как опыт!.. Вместо всяких слов: «Прости» и «Извини». А больше – и не надо… Куда уж: больше!.. Разве откуда; и «меньше»… бы. Я же будто и уже – держу «себя»: побитую девчонку, с темно-каштановыми волосами, намотанными на свой же, и тот же все, левый кулак… перед собой же; в какой-то белой… с «серым», с пеплом и пылью, гарью, копотью и сажей же, то ли рубашке, то ли и шелковой ночнушке, на голое же тело: в каплях и… пятнах же уже кое-где крови, в над-, а где-то уже даже и порванной и… пропахшей дымом!.. Держу ее – перед своим лицом: напротив. С белым и… бледным, почти и «меловым» лицом: в этих осколках. А она, отражение, обхватывает меня в ответ своими уже и обеими руками и… «Кричит»!.. Проваливается и… «Впитывается»!.. Голова болит – сильнее. Лицо – в «мясо с кровью»: в ранах и ссадинах, ошметках и… кусках. Во всех возможных и не… жидкостях. И не «жидкостях»!.. Остатках – чего-то; и смешанного же еще и… с чем-то. «Фарш»!.. «Осадок»… Это все – была же: я. Меня – избивали… физически; избивали: и «морально». Избивали… всячески!.. Руку – саднит… и колет. «Режет»!.. Рвет – на куски. Она – горит; и «холодит»… одновременно! «Морозит»!.. А в воздухе – «металл»; и соль. «Кровь»!.. С примесью же: пыли, гари и… дыма. Пылинок и… пепла: на свету!.. Бело-желтое солнце лучом – все же пробивается: через темные тучи; и бьет в лицо… через прозрачную, истлевшую и выгоревшую… штору. Но и скорее: белую и до же все тюль!.. Ее же и остатки. Ошметки… Свет… в конце тоннеля!.. В конце… темной же комнаты. Иронично!.. И «символично». Оборачиваюсь… и прикрываю глаза: от яркости. Прикрываю – кровоточащей, и разбитой «в мясо» же, левой рукой. Вытягиваю ее – перед собой и… закрываю ее раскрытой ладонью же: солнце. «Прячусь» – за нее; и от него. Кровь – «бликует»; и продолжает катиться капельками и струйками… по коже. Только теперь не – к кисти, а «под углом». К плечу!.. Черт!.. А… «Красивое зрелище»!.. Завораживающее… даже. Белая кожа… с красными дорожками: на черном фоне!.. Зрачки сужаются – и тут же «разлетаются», расширяются вновь: погружая карие радужки – в «свою» тьму. А затем – и все, оба глаза. И их яблоки!.. Игривая улыбка. И закусывание нижней губы… Касания их – к коже: левой же руки, ее предплечья… «Растрескавшиеся» – к более-менее… цельному. Движения языка и -ом… «По наитию». По скатыванию: капель крови. «Обсасывание»… и слизывание их. «Соль» и металл!.. – Добро пожаловать домой!.. – Говорю уже я и себе же; или не себе. «Отражению»?.. Или отражение; и мне? – К «себе» же самой! – Оскал… «Звериный» оскал. С каплями крови… в уголках же губ; и на лице. На щеках… и подбородке. «На одежде»!.. На остатках… от и одежды же. Тень!.. Тен. Ан-на!.. Она – говорит: во мне. Или я – в ней?.. «Мы» – друг в друге… И в одном же теле. Деля его: на двоих. «Как раньше»!.. Если бы: я это узнала. Если бы я… раньше… только это: знала!.. – «Засвети» меня!.. Если сможешь.
****
– …Ты для этого ее посадил на стул, чтобы частями снимать?.. Положил – и снял сразу же: всю сторону! Нечего тут рассусоливать – время только лишний раз же все и тратить. Будет он мне тут еще: «подстраиваться»!.. – Верещал над правым ухом женский и до боли, в буквальном же все и смысле, «знакомый» голос. И брюнетка всеми силами же пыталась его вспомнить, но каждый раз, прикладывая чуть больше усилий, чем могла, «вылетала» из сознания: уколами той же самой все и боли; будто, и не сотни же уколов или укосов пчел, комаров, а «одна большая Ыгла»! И даже: не «игла», «укус»; а лезвие. Лезвие… ножа! Вырезало же – ее; и из ее же все сознания: «в один и еще один…» хват и такое же приложение к телу и… душе.
– Заткнись!.. И не мешай. Не ты делала, чтобы советы раздавать. Да и тебе ведь – никого и ничего: не жалко!.. А я, вот, может, сохранить – пусть хоть и какую-то уже, но и целостность своего же труда: хочу. На память о… прекрасно проделанной же, от и до, работе!.. Глянь лишь только: какой шедевр! – «Допел» ей мужской голос и, видимо, затем еще, и в виде уже самого его хозяина, показал «ей»… светлый, почти и белый лоскут кожи с плеча же брюнетки: с черным силуэтом обнаженной девушки, с темными волосами и… такими же чертами лица, между черными ветвями дерева, но, и скорее же, а там и именно «терновника»; она ведь была еще и как будто бы в ловушке шипов его и почти что… наколота на них, будучи и в них же еще «обернутой»: по груди и… нижней же части своего тела. «Темная энергия» – не проникала глубоко: оставаясь в верхних слоях кожи; не устремляясь вглубь, но и так же легко – не выводилась. И если бы они ее просто «травили», то могли бы обойтись и «стоком крови»: тут же – надо было удалить не только линии и сам же «рисунок»; но и кожу, пораженную, пусть и не видимо, но и достаточно для того, чтобы потом проявиться: будь на то – та или иная «нужда». «Приходилось» – обрезать!.. И не как аппликацию, ножницами по бумаге и ее краю, а брать, еще сантиметром пять-десять «на глаз-вырост», отсчитывать и… отщипывать; где «темнота» – еще рассеивалась и… расходилась кругами, щупальцами же и… под кожей. – Если ты не заметила – я еще «добивал»!.. И нужно дать ей, хотя бы пусть и немного, но поджить и… «прижиться». В противном же случае – она не действительна. А мы – и так: большую часть цельности же – нарушили!.. Нужно соблюсти – хоть и одно из правил. «До конца»!..
Но, и лишь фыркнув, и так ничего на это и не ответив, Роза, а это была именно она, удалилась в другую комнату: как уже, и более-менее, поняла сама же все и брюнетка; не по голосу, а вечно недовольному рыку, цоканью и… фырканью. Как и сейчас же все: например!.. Да и прочим же: нелицеприятным звукам; которые та излучала, а эта же и изучила, запомнив, и знала, как и свои же все пять пальцев. Как и всякое же отрицательное и такой же любой негатив: с ее стороны; выраженный – так или иначе, впрочем. Мардж – нервно курила в сторонке, пока и Мартиша же: «лишь» держала ларек. А что уж говорить и за второстепенные звуки, так еще, и после же, доложенные и на-ложенные – на и сам же той «объем», сюда же еще и звуковой: ведь и дополнив – черными шпильками, больно стучащими в ее же сознании, плюс, ко всему же еще, и по цвету, как и любимый же той из ч/б классики, шорохом легкой ткани же одежды по полу и оправлением другой же одежды, над первой, но и ближе же все к колену; благодаря и чему, она все же смогла «обрисовать» на ней – черный длинный плащ и классическое, в тон-цвет же ему, платье… до колен. И только по волосам же, вот, не слыша тех же самых все и шорохов-оправлений, могла «с точностью до…» предположить: были ли они, и как всегда же все, в хвосте. Были!.. За счет тугой же все и вязки, практически всегда, она могла и не оправлять их-его постоянно. С распущенными – такой бы номер не прокатил. А макияж!.. Скорее всего, как и всегда же все, был: в ярких темных тонах… с какой-нибудь красной или даже винной помадой. Женщина-вамп, как и женщина-стерва, что и в той же все понимании, частно, одно и то же – без этого: ну никак не могла; как и замараться – чем-то. Особенно: Софией!.. Поэтому – и «вычернялась»… особенно сильно.
– Одно из правил?.. – Прохрипела, наконец, брюнетка, очнувшись в очередной же все и раз-момент, но и уже не от режущего чувства, а холода и… «липкости»: струек собственной же крови, стекающих от ее же шеи… вниз; не впитываясь в белую ткань кофты – разрезанную ровно по левой же все и стороне: по шву и… вдоль; до талии, растекаясь затем и по всей этой же все стороне, чуть лишь окропляя середину, сердцевину и впитываясь уже в нее: остатками и остаточным… осадочным потоком.
– Очнулась… птичка!.. – Хохотнул все тот же мужчина, хоть и оставаясь же, при этом, за ее же спиной и не «светя» лицом: лишь вновь и вновь поддевая ее же кожу металлическим хирургическим пинцетом; и начиная, не спеша, ее снимать. – Больно много не «чирикай», синичка, договорились?.. Горячительное с «обезболом» и… сывороткой же из лепестков и семян розы… на исходе: так не хочется пичкать тебя; накалывая, как свинью; еще и куда более уже сильными наркотиками. А больно тебе, и в любом же все случае, будет… Но и не так же, где и если ты все же будешь сама растягивать кожу, напрягая мышцы. А в данный момент – еще и связки, чтобы говорить!..
– Кто?.. Кто вы? – В пьяном и, хоть пусть и легком, но и при этом же всем нелегальном наркотическом бреду и буквально же все дымном угаре, где еще и воздух был, так себе, помощником, а и скорее же еще большим врагом-коконом, ей было трудно и самой формулировать что-либо, тем более «говорить», и без его уже все и советов, но ей было нужно и важно: хотя бы и узнать, если и не увидеть, кто же еще – был в сговоре с Розой. Сознание же ее – так и не просветлело. Да и голос!.. «Голос» его – все так же был: будто и через заложенное же ухо. Левое. Которым, к слову, и постоянно же: ломались ее наушники. Так и плюсом же еще, ко всему: через воду и… вату. Знакомый!.. Уже; и бесспорно. Близкий. Да… Но и: такой далекий. Еще – и «сны» же эти! В них же вроде – даже и слышала, уже и не «слушала». Или не в них… «Видела»!.. Его. После и… Тут же все: и до всего же… этого. Но: где?.. Ее разум, будто бы, был и сам против нее же; но и тут же, вместе с тем, вступал в конфронтацию – за возможность: хоть и что-то уже вспомнить. Если и не кого-то! Хотя бы и тот же самый все момент, как и, главное, каким образом: она здесь оказалась!.. В одноэтажном черном доме… из черных же бревен: с заколоченными, в тон же все и цвет, еще и полу, досками: окнами. Так еще и что, похоже, и изымались-таки: из крайнего для… последних. Ну а до этого – просто и подбирались: под рамы же… самих окон; как сумочка под ногти… или наоборот. Вот только и зачем, для чего?.. Ведь и весь еще – в дырах и… в общем-то «трухлявый», где-то даже еще и с провалившимися, а где-то и отсутствующими, по причине, досками: он пах сыростью, оттого, кстати, еще и в плесени, и тухлостью; за счет такой же дырявой, и пропускающей дождь, собственно, как и снег, град… черной крышей!.. Что же и, тут же в совокупности, до себя?.. Быстро, более-менее и насколько уж могла, осмотрев помещение, стараясь «крутить» только глазами, не применяя голову, а и тем более шею, она увидела, после того, как и почувствовала: еще и черный же деревянный стул под собой, к которому и была привязана… своим же разорванным, надвое, плащом: по рукам и ногам. В то же время, как и разрезанные же по шву ее кофта и джинсы, с частей под которыми и уже, как видно, было снято все «нужное»: были все в малиново-алой, а даже, местами и бордовой, «винной» крови; где, скорее всего, а там и точно, были-таки и повреждены вены. Крутить же левой ногой, как и рукой, да и всем же телом, а и не только же его левой стороной, в принципе, она не стала: и так прекрасно представляя – всю картину же и… не маслом. Свою же!.. Только и теперь, вот, еще – «на практике», в ошметках и… своей же кожи, как и рваных ранах: с отсутствующими же слоями все того же кожного покрова, вырезанными, так фигурно и… не фигурально; не зарабатывая баллов, а только отбирая их у себя же… за такое самоуправство. Ну а куда же за-тем: все и шло?.. На слева же стоящий, и от нее же тоже, деревянный черный стол: с кучей белых металлических уже и не пустых мисочек… с некогда «принадлежащим» ей, а теперь – еще и с хирургическими инструментами; от металлических игл, пинцетов и ножниц до… «ножей»: всех размеров и таких же возможных и не конфигураций – для любой деятельности и таких же действий. Вот только, и разве что, кроме тех, что и останавливали бы кров: вроде и тех же все зажимов… с белой ватой, бинтами; бежевых пластырей и белой марли… «кожных» ниток. Нет. Им это – не было надо!.. Ведь и весь смысл же всего этого был в том, и одновременно в э-том, отсутствии «заживления» и… лечения; какого-либо. Она сама, целая, а там же еще и «здоровая», им была – не нужна. Как носитель «тату»?.. Тен. Ан-ны… Да. Но: и все. Да и это же уже – ненадолго. Становилось – жарковато!.. И не только же: от всей и ситуации. В целом… Еще и от, с боку же уже и от стола, стоявшей черной же металлической лампы: с большим плафоном; почти и в рост же с «человека»; «падающая» своим желтым светом и обхватывающая ее, и его, фигуры, как было видно уже и по тени на полу, целиком. Прямо, как и в мастерской же Александра, что девушка еще помнила; и надеялась – уже не забудет. Как и, видимо же еще, они, что: не имея источников света в… сгоревшем помещении, привезли свой; как и белый же пластиковый удлинитель, для него. Найдя же где-то еще и одну… единственную целую, и, главное, работающую, такую же розетку: в такой же более-менее «живой» стене!.. Опустив же и затем взгляд на свои ноги, она вновь глянула перед собой и… уперлась глазами в черную же деревянную входную дверь: по обе стороны от которой, как и по всей стене же слева от нее, но в количестве же уже трех, два окна – были забиты напрочь и… наглухо. Но и все же, при этом же и всем, постаравшись настроиться и хоть что-то же вспомнить «из раннего», систематизировать какие-то образы и… отголоски, она помнила: лишь бар. Артема – в нем. И как… Кто-то – к ней: подсел. После него… Когда он – уже и ушел. Но… Кто?.. – За что «вы» меня ненавидите – т… так?.. – Дыхание Софии, а это было, как и Роза же все и ранее, именно она, сбивалось, деформируя слова: то и дело заставляя их «спрыгивать» на всхлипах, и «подпрыгивать» почти и на стонах же боли. И да, она не чувствовала всего, но и не всего же ей было – и вполне же уже достаточно: как если бы ей удаляли зуб под наркозом, но и недостаточным все же для этой процедуры… и она проснулась во время операции, так еще и не в силах подать хоть какой-то сигнал, что он не до конца подействовал и она так и не заснула… вся, ощущая внедрение и «присутствие» в себе; копошение – в частях своего же тела и… себя же. – И… Та… «Татуировки». Они… Они же – в… «ваши»?..
