AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 2
– Значит, в моем случае – это и вполне же еще, «уже» может быть: иллюзия… сознательного? – Призадумалась София и повторила его улыбку, чувствуя еще и кисло-сладкий привкус сока хвои на языке: в качестве и его же еще одобрения. – Что ж, это имеет место быть!.. Да-к еще и Анна, вроде как, умела и… управляла дымкой, этакая же еще и серая мораль, такой же и кардинал; а не… «тень». Хотя и кому как, опять же!..
– У тебя совершенно дурная, прямо-таки и отвратительная привычка: искать и, главное, находить такие же примеры и параллели!.. – Фыркнул Егор, но и дальше эту тему «всуе» бередить не стал: никому от этого не лучше, да-к еще и те за-икаются; вдруг умрут. Слишком: быстро и просто. Не говоря уж и о: глупо и тупо. Хотя и им бы все двоим, и соответственно, подошло!.. И все же. – Но и окей, если так хочешь. Как снаружи, так и внутри – у тебя и уже есть достойный потенциал!.. Но и если же все же хочешь как-то этот процесс ускорить – найди на кого опереться: и вперед. Ведь и сколько раз уже было такое, когда способности передавались и подстраивались, как и энергия, под носителя и носителей рядом: наши отцы, Роза и Андрей… Анна, Женя и Полина, Карина и Никитос!..
– Мы!.. Ты и… я.
– И как мы, однако, быстро переобулись!.. – Не смог не схохмить ей и лишь только чуть над ней он. – А как же мораль? Притвориться кем-то и проникнуть в сон – такое себе.
– Но и мы же этим, конкретно, никому ведь не вредим!.. – Пожала плечами она и усмехнулась. – «Большая сила – большая и ответственность»: как сказал-процитировал бы еще и сам Ник. Кому в руки попадет… А уж и как он ею воспользуется!.. Как и с благотворительностью: на твоей совести – дать или не дать, помочь или не помочь; а уж и там!.. Ну «прокрутят». Пропьют… Это же уже – их. И «холод»… На наше же все и тепло: помыслов, посыла и… энергии; «вложенных» в мелочь и-ли купюры!.. Я могу, например, сдать за кого-нибудь экзамен. А ты!.. Кошмары, кстати, отлично еще подготавливают к каким-то же все и таким же морально-психическим встряскам: в реалиях и… реальности.
– Знаешь – не понаслышке?.. – Все не мог остановиться блондин, но и стоило же брюнетке поменяться в лице, как и он тут же, и в след же за ней, помрачнел.
– До того, как… Мне часто, чаще, чем и обычно, снилось, что: я падаю. Па-даю!.. Обездвиженной. Уже даже и не знаю: больше и сверху вниз; или снизу вверх. Не суть! Не могу: пошевелиться. Тут же, правда, почти просыпалась!.. И потом же – еще прочитала про так и не атрофировавшийся, вроде как, и рефлекс у обезьян: что мы так и спим на деревьях, хотя и уже в кроватях, но и мозг продолжает делать такого рода встряски, чтобы обезопасить – от внезапного падения. А раньше же еще верила, что: если летаю – расту!.. Пусть даже: и с невидимыми. Но и не без крыльев же совсем!.. И когда попала – к ним, нему: уже и не особо-то боялась. Нет. Страшно, конечно, было. Как и больно… Но и уже не так. Не знаю, правда, как, и в таком же случае все, девчонкам… и парням: в барах и клубах… Когда им что-то подмешивают и… Не была и, надеюсь, никогда и не буду на их месте!.. Но и почему-то же все, казалось, что и именно так. Не можешь пошевелиться… При этом же все еще и зная, в большинстве же случаев, что происходит; и кто, как и где… с тобой делает. И ладно же еще когда – можешь закричать, а когда… Можно привыкнуть ко всему, как бы это ужасно ни звучало. И адаптироваться… Сердце – замедлится. «Потребности» перестроятся – и мышцы подстроятся… Как и кости. А что уж говорить и за «стокгольмский синдром»?.. Но и если ты не захочешь жить – тебя никто не заставит; а и скорее же еще – даже помогут. И речь не за раковые клетки, которые, как по мановению же все одной мысли о нем – расплодятся так, что и иммунитет не горюй!.. А о том, что… Если не ты, то и никто. И вселенная, высший разум, бог-дьявол, не знаю, дадут, конечно, пинка, подзатыльник, приставят, в конце концов, и дуло к виску; но и если же это все не сработает – они просто оставят тебя: со всем этим. Не потому, что эгоисты, самолюбы и… прочее. Отвернулись!.. А потому, что и как раз таки отвернулся, в первую очередь, от себя ты, а уже и потом: почему нет бывших… алкоголиков и наркоманов – они сами ими быть хотят. А я – не хотела. Устала вдруг и… жить. И поймала же себя на том, что: не хочу – хотя. Когда: можно. Когда: могу… Вот, скажи мне в ответ на «Прыгну» – «Прыгай»: я ж не прыгну. Я – больная?.. Или как? Исключение, быть может? Где и изо всех типов людей, меж думающих уйти с пар и уходящих, бьющих, бегущих и бьюще-бегущих – я та, кто думает обо всех, в этот момент, и о себе, но и не решается, не делает потому, что: может. И нет!.. Не потому, что: просто. Да и я – сильная. Сильные – те, кто делают сразу. Слабые – не делают вообще. А я – слабо-сильная: не делаю сразу, но и не «не делаю вообще»!..
– Прости… – Прошептал он и прикрыл ненадолго свои глаза, зная, как ей ненавистны любые проявления жалости и сострадания, скорби, но и иначе же сам и с собой не мог, только так: не транслируя ей. И да, уже и она знала, что и это не слабость, как и любые чувства и эмоции, ощущения, но и так же все знала, что и довольно-таки часто у людей, да и не, просто не бывает меры, как и золотой середины, но и это же еще ладно – никто же из них так и не спросит, на сколько ей всего этого налить, смешав, но и не взболтав, а выливают сразу и все: когда и у нее же внутри все маленькая чайная ложка для суспензии, такой же мерный больничный стаканчик для таблеток с двумя деленьями, минимум ноль-пять, максимум один, и стопка с толстым дном. Такой себе набор, бесспорно, но и не дом, где одни бокалы, кружек нет или общага с вазонами вместо первых и ведрами-тазами вместо вторых; так они еще и не разделяют. Как и мусор!.. Ну и благо же еще – не властвуют. Но и чего, конечно же, не сказать о Софии, которая так еще и не выйдя из роли той еще властительницы нательно-скального орнамента, да и так не забыв же еще и про внутреннего ребенка, вдруг подняла свои большие пальцы на его уже и припущенные верхние веки и подняла их обратно, дабы уже и точно убедиться: что он не спит, а притворяется, чтобы с ней не играть. – В газовую камеру засунуть их – мало!..
– Но и тут же все: слишком легко и просто… – В тон же ему ответила она и улыбнулась уголками губ. – «Ни много ни мало», так же еще вроде говорят. Ну так и пусть – придумаем же что-то: в самый… их… раз. А насчет!.. Тебе не за что извиняться. Я и сама же еще удивилась, что меня да и так же еще стриггерило. Но ничего… Что ни делается!.. Зато я – выговорилась; и ты меня – еще чуть лучше же узнал. Что дальше?..
– Кто. И… «Теперь».
– М?..
– Теперь: я!..
И под легкий ее же смех, сквозь и такой же поцелуй, снова повалил ее обратно на кровать: вновь и вновь же атакуя ее губы своими, уже даже особо и не сдерживая себя, так и сжимая их еще так сильно, что она уже начинала чувствовать и малую боль, но и на это ей было совершенно все равно и глубоко без разницы – главное и главным же все было то и для нее, чтобы он не останавливался; а она уж, так и быть, немного потерпит; и не отпускал ее. А он – и не собирался!.. Не в этот раз. Да и ни в какой: из дальнейших, следующих и по-. Сама же она, уже и опять же все пробравшись своими пальцами на и к его шее, а потом за и на спину, ощутила теплое, как по себе еще и для себя, а даже и почти что уже и горячее тело, как и выпирающие лопатки: под напряженными и перекатывающимися, играющими под кожей мышцами. И желание, как и голод, только еще с большей силой – загорелись в ней!.. А что уж говорить и за то, когда его руки, как и губы, перешли прямо-таки уже и «в наступление»?.. Правда, если со вторыми и все обстояло же куда легче, то с первыми – ему пришлось и прямо же попотеть. Буквально. И в прямом смысле!.. Предприняв почти уже даже и обманку и, будто бы еще и между делом, начав подворачивать и поднимать ее кофту вверх. Что ж, цель, как обычно, оправдывала средства; и игра же все стоила свеч!.. Ведь, и когда еще его губы были на ее шее, она только лишь и смотрела своими затуманенными и расширенными от возбуждения темно-карими: на него; не предпринимая «против» ничего. Да и зачем? Да-к еще и недолго, как и он же все, собственно, пребывая каждый уже и в своем действе!.. И, так и не дойдя до ее ключиц, он был вновь схвачен за лицо ею и притянут к губам, чтобы только лишь и так же все почувствовать его: на своих. От чего уж и он сам вернул руки с ее талии на бедра, заставляя даже и обвить уже и его талию ими, прижавшись полностью. Но а как же он ее целовал!.. София же просто теряла голову и разум – от этого. А какое от него, и для нее, исходило же тепло?.. Что внутренне. Что и внешне. Да и только лишь подливало его кисло-сладкого же все и хвойного масла в ее горько-травянистый огонь. Даже простое же проведение руками по ней, какого бы места это ни касалось, определенного или в общем, всего и сразу, заставляло мурашки моментально пробегать быстрой и теплой же волной по всему ее телу: со всех же, опять-таки, и сторон. Так еще и принуждая все, при этом, что-то внутри: так и дергаться – в предвкушении. Его теплые и лишь чуть сухие, шершавые ладони: так и скользили же – по ее талии!.. А она и не чувствовала, что и почти уже обнажена: как и в случае с голосом – просто отдавшись эмоциям и чувствуя, просто же и ощущая – как он касается ее ребер; тут же сжимая и проминая, массируя ее грудь. А после, возвращаясь и к бедрам, прижимает – все сильнее и сильнее, крепче и плотнее: к себе; практически же уже и вжимая в себя: и себя же – в нее. И кто бы мог подумать, уж точно не она да и в своей же все пусть и малой, но и все же жизни, что будет заводиться – от малейшего же прикосновения. Так и тем более же еще: его!.. Егора. Может, конечно же все и опять же, это все было и из-за того самого «Артема», что испортил ей не только дальнейшую половую жизнь, как в частности; из-за кого и чего у нее давно и не было ни-чего с противоположным же все и полом, что уж говорить и о своем, да и каком-либо уже контакте, связи; но и жизнь, в общем и целом!.. Но и как же хорошо, что и сейчас, здесь и, что немаловажно, не с тем, а с ним: это казалось; да и являлось уж, чего ж там; таким неважным и несущественным, незначительным и незначимым, совершенно ненужным. Ей же было – так: все равно. Глубоко и далеко, долго уже: без разницы!.. Абсолютно. Как и на всех, так на вся и все. Но и кроме же все: него и нее. Нее самой и него же самого. Кроме: них!.. И, вновь проведя ладонями по его накаченной и твердой, напряженной груди, когда тот стал целовать и кусать ее шею, зализывая и посасывая кожу, она откинула голову назад и позволила-открыла ему еще больше пространства и доступа: для дарения таких же все – жарких и мокрых поцелуев; которые так же уже даже и выносили, не еще и снося, ей голову. И губы его тут же начали спускаться все ниже и ниже, оттягивая ворот кофты туда же, в то же время как и руки его поднимались лишь только выше и выше, задрав ту уже почти и до ее же шеи. Пока: ни дошли до груди!.. И, стоило же ему только и вновь же все сжать ее, в его любимом и ее же уже даже и полюбившемся черном кружевном бюстгальтере, единожды же еще, пусть и аккуратного, но и укусив ее за ее же левое плечо, как она будто бы и сразу же отошла от полубреда-забытья, ощутив его пресс на своем животе и, громко выдохнув, моментально же еще и выгнувшись навстречу, но и явно же уже не для того, что предполагалось, отстранилась, отстраняя и его, отталкиваясь и толкая его в грудь: от себя.
– Егор, подожди!.. – Неожиданно хрипло, как для себя, так и него, попросила она: явно же еще и удивленная – хоть и какой-то способности так же все и хоть как-то, что-то, вообще же и что-либо да и в такой же еще ситуации соображать; как и в таком же еще состоянии-не-стояния кому-либо говорить. На что уже и он сразу же поднял на нее свою голову: с серьезно-напряженным выражением лица и хмуря брови: – Что-то не так? – И, тяжело дыша, все-таки спросил у нее, нависая уже и над ней: на вытянутых руках и по обе же все стороны от ее тела. Но, а когда получил уже от нее и положительный кивок, тут же вернул себя и ее в более-менее вертикальное положение тел: садясь прямо и, как и она, на подогнуто-согнутые под себя ноги; внимательно смотря теперь и на ее уже опущенную голову. – Я… Кивнула. Да. Но!.. На самом деле… Ничего не случилось! Нет. То есть… То есть, «да»!.. Но… – И он тяжело выдохнул, нервно проведя правой рукой по своим волосам, и тут же опустил свой еще же и темно-синий взгляд вниз, потупив его на ней, ее теле и чуть ниже: на голой коже, уже почти и освобожденно-высвобожденной от и из-под ткани. И только же все сейчас, казалось, осознал, что она: не замотала себя бинтом!.. Не обклеила себя: и не то что марлей, а даже и пластырями. Она. Решила. Попробовать. Без этого!.. Отдав предпочтение – лишь только: полностью закрытой и темной одежде. И даже вороту, которого давно и не было на ней, а был он где-то и среди подушек!.. «Доверилась» – и ему. Но… Что же случилось: потом? И несколько секунд – он просто смотрел на нее: пыталась догадаться – что же все-таки заставило ее остановиться самой и остановить-прервать его. Но а после уже и в самой его голове – как будто бы и появился просвет, блик и свет: все от той же молнии; которая затем и только еще ближе придвинула его к ней. И, накрыв ее левую щеку своей правой ладонью, чтобы после уже и этим же самым поднять и ее лицо, как и глаза, на себя, тихо проговорил-спросил: – Это из-за левого бока? – Боясь еще пока спугнуть да и окончательно, чего уж там, разбить все то, что и только-только началось-не-началось: как здесь и сейчас, так и вообще. На что и та уже, просто же все и вновь кивнув, как-то еще и жалостно-жалостливо посмотрела на него. Но и от чего уже и она сам облегченно выдохнул и прислонился лбом к ее лбу, продолжая все так же тихо, почти шепотом. – Ты – умница, малышка!.. Уже в том, что не стала пользоваться марлей и пластырями. Бинтом!.. Что… Решила и решила-сь рискнуть – и попробовать: без них! И пусть я не был в такой ситуации, но… Я, в какой-то все же и мере, понимаю тебя, Соф. И да!.. Пусть мои загоны и все же еще: не такие! Не в той плоскости и… не в том же разрезе. Но!.. Все же и принятия же себя. Если ты хочешь, действительно хочешь, начать и если не покончить сразу, то и хотя бы продвинуться в этом еще немного дольше и дальше, глубже, ты должна довериться мне сейчас, здесь и сейчас, как и я доверился тебе ранее. И, как видишь уже и сама, пока не прогадал!.. Это тебе – для мотивации и стимула! – И, подняв на него уже и свои светло-карие глаза, слабо улыбнулась, проведя и своей уже правой ладонью, в ответ, по его левой щеке: большим пальцем касаясь скулы; в знак еще того, что она слушает и слышит. – Мы же не хотим и все еще пока – отрываться друг от друга, верно? Ты помнишь?.. – И сразу же последовал ее положительный кивок; как, и следом же все, отрицательное покачивание, на манер: «Верно-помню. Не хотим». – И не будем! Просто немного отойдем, не теряя все это из виду, а ты посмотришь слева от себя.
И, проведя за его взглядом прямую до шкафа уже и своим, София, казалось, только и сейчас же все обрела на нем зеркало: во весь, полный рост. Напротив которого, кстати, они же еще вдвоем и сидели!.. И вот, как? То ли и пора было уже прямо-таки и бросать привычку смотреть в общем и лишь изредка в частности, а то ли и… нет и продолжать удивляться таким вот сюрпризам-не-сюрпризам: не спрятанным и на «видном» же все месте. Да!.. Дьявол, демон же кроется в мелочах: чего бы и ей с ним ни поукрываться, так еще и по-угорать над этим же все самым и им же самим; где-то между. И только же уже даже и открыла рот, чтобы что-то сказать, как и видно же все было еще и на эту тему, уже и прямо-таки по искрам с чертиками в ее глазах, как Егор прямо-таки и на корню обрубил и затушил ее и только-только же разгоревшееся веселье. «И кто еще из них двоих: обломщик?..»: – Шутки про себялюбие и нарциссизм, как и про собственное же все мое прямо-таки и необъятное эго – не в кассу… сейчас!.. – Что ж, слов от нее – не последовало. Да!.. Зато не изменил, как и их же все заменил: ее смех. «Сам бог-дьявол велел!..»: как решила сама же и про, как и для себя она. – Они – «с бородой»!.. Раз семь, не то уже и девять обмотавшие наш земной шар – и стянулись-закончились еще на Никите.
– А про вуайеризм? – Хихикала брюнетка, оправляя кофту обратно: как она и была.
– А по заднице?! – Хмыкнул блондин, не без досады отмечая: как она возвращается в свой кокон-раковину, прямо-таки и разбивая все его начинания в пух и прах. Но и кем бы он был, если бы и на этом еще остановился?.. Не так, так уж и этак!.. «Не мытьем, так катаньем»! – Могла б и «Спасибо» сказать, между прочим, что я таки и включил во время джентльмена с психологом на полставки, а не сделал все так, как хотел и задумал же еще сам, изначально: ты б и пикнуть не успела – как была бы без «верха»; а там – и без низа!..
– Ладно-ладно!.. Все. Прости! – Прыснула в последний раз девушка, сдерживая уже остальные-оставшиеся в себе и все свои же потуги. И, прямо же и проглотив последнюю, не крайнюю, глубоко вздохнула, выдохнула, смотря в серьезные глаза напротив, и продолжила. – Спасибо. Видишь?.. И чем это мне должно помочь?.. Ты воспринял мои слова «про зеркала» – и предоставил свое, как первое: под надругательство-завешивание?
– Нет… – Отрицательно покачал головой парень и спустил свою правую ногу на пол с кровати, оставив и в подогнутом же все «под себя» состоянии левую, водрузив на их колени затем локти, а уже и на кисти рук, сцепленных меж собой, и голову. – Завешивать – мы ничего не будем!.. Попрятали – уже достаточно, хватит. Будем – бороться, а не «убегать»!.. Хотя бы: и начнем. Когда-то – это должно было случиться, Соф!.. Ты и сама же это все – прекрасно понимаешь и знаешь. Так и пусть же это произойдет: сейчас! – Тут-то и пришла – его очередь веселиться: с нее. Но, и все-таки же выдержав какую-никакую театральную паузу, он таки хитро усмехнулся и произнес. – Снимай кофту!
– Егор!..
– Давай-давай!.. – Ухмыльнулся он, не без еще и дополнительного восторга смотря на ее возмущения и попытки закрыться в «закрытом» же уже все хотя бы и жесте, параллельно еще и сжимая себя в своих же объятиях-руках. Поздно! Уже: поздно. Но и «полезное с приятным» – это как всегда же все впрочем; и «да». Ни дать ни взять… и не отнять. – Лучше – ты, чем я. Себе – ты: больно не сделаешь. Физически… По крайней мере. Собственно, как и я!.. Да и, может же, еще и «морально». Но и это же все – так: к слову. Ну а в данном же все и вопросе-случае – лучше, опять-таки, и для тебя: если это сделаешь – ты. Сделаешь – все; и сама. Или позволишь все-таки – мне?..
Но и, промычав лишь что-то нечленораздельное, она только опустила голову с тяжелым выдохом, затем не спеша подняла, хоть и с таким же еще вздохом, но и уже смиряясь, понимая и принимая, что сбежать ей не удастся, как и отговорить его от этого: по лицу в частности, да и в общем по телу – он был непреклонен и бескомпромиссен. Да, и сколько уже можно, на самом деле, бегать? Надо бы уже – куда-то и прибежать!.. И «лучше» бы, как он уже и сам ранее сказал ей, к себе. К себе – уже: какой-то. Но точно и же все: не такой. Закрытой… и забитой. К себе. Своей… и самой. И, взявшись таки за низ кофты, потянула ее вверх!.. Не резко, но и не медленно. Растягивая, и прямо-таки, сие «удовольствие»!.. Но и спустя некоторое время – все же освободила тело. Потом: голову. А после чего – уже и сами руки. Затем вывернула предмет гардероба и сложила его уже и на свою тумбу: с пусть и пока же все не ближней к ней, но и правой стороны. Затем оправила свои темные волосы и вернулась в исходное положение: лицом к лицу и глаза в глаза. Ему же, в этом самое время, стоило отдать должное и прямо памятник поставить, при жизни-смерти: не только за то, что он все еще ее терпел, хоть она и обламывала его раз от разу, заставляя, к тому же, заниматься еще и подобным, как с ребенком, но еще и за то, что он ни разу не опустил глаза и-ли не провел ими по ее фигуре; его выдержке – можно было только позавидовать, опять-таки, молча и не «в минуте», часе, как минимум.
– Теперь – опускай обе ноги на пол и снимай штаны. После чего – возвращайся в исходное положение и двигайся на коленях ко мне. Если перед собой ты меня не увидишь, а ты меня и не увидишь, я буду уже находиться за тобой и сидеть за твоей спиной!..
И уже даже не пытаясь спорить, как и как-то же еще выражать свое «Фе», «Фу» и прочее неудовольствие-неудовлетворение и нежелание, отстаивая, таким же еще образом, себя и свое слово, как и действие с правом, в противовес обязательствам и слову же «Надо», ведь это было бессмысленно еще и изначально, она выполнила и это уже без сучка и без задоринки, сложив штаны к кофте. После уже чего и, в конце концов, увидев себя и в зеркале же – именно тем самым боком, который так ненавидела: но и которым – просил ее Егор. Его же уже и самого она, кстати, еще же и в процессе, более-менее сворачивания и укладывания одежды, потеряла из виду: как он и говорил. Но и как же все «потеряла», так и обрела, опять же все, как он ей и сказал: почти что и прижатым к ней грудью со и к спине, так еще и уложил голову на ее левое плечо, прибрав волосы на правое, покалывая своей мелкой щетиной ее нежную и мягкую кожу. Но и это же было все – ничто: в сравнении с тем, что она ощущала и своей же уже пятой точкой. И это же еще на ней, как и на нем, было нижнее белье!.. Плюс, на нем – еще и оставались пока джинсы. А ощущение и уже было такое, что и нет. Ничего: нет. И их тоже, вот-вот, и нет!.. Ни для кого. Ни для себя. Лишь: для них. И только: друг для друга. Да!.. Он, казалось бы, но и все еще был: на грани. И она – никак не облегчала ему задачу: ходя по ней на носочках-цыпочках… миллиметровыми шагами. Так и буквально же еще все: «лилипутиками»!.. Сидя перед ним: почти уже и нагой, на своих коленях, сомкнутых сзади его ногами и облокачиваясь на его же грудь. Что ж!.. Зато и в том же все зеркале – это выглядело красиво: двое… на коленях. Разделяемых – какими-то лишь и оставшимися же все кусками ткани. Но и не менее же красиво – было ощущение внутри: будоражащее каждую клеточку и вибрирующее на кончиках пальцев; от его еще и сиплого дыхания в области ее шеи и цепляя мочку уха. Ну а далее уже и он решил усложнить ей жизнь, так сказать еще и уровнять шансы, и прошептал, легко касаясь уже и сам пальцами ее же кожи: с левой стороны; заставляя ее, в ту же секунду, забыть о его «бедствующем» положении и вспомнить о своем, а там все было – давно и далеко, глубоко и надолго солидарно: – Смотри на себя через зеркало – и следи взглядом за моей левой рукой. – Правую же он положил – на ее живот: прижимая, и тем самым же еще, ее к себе и тут же фиксируя на месте; дабы пресечь все ее возможные и не попытки к бегству. И да!.. Он знал, что она доверилась и не сделает этого, так еще и будучи «полностью обесточенной» по рукам и ногам, но и так же еще знал, что она «думает»; и достаточно много; поэтому и решил перестраховаться и не дать ее разуму выйти из коматоза и дурмана, «тумана», создаваемого им же в ней – его-своими же касаниями и хрипотцой. Конечно!.. Он знал: что делал и, самое главное, как это делал, равно же все как и то, как это действует на нее и пользовался же этим безбожно, но и во благо; причем – обоим и одновременно.
– Что ты сейчас видишь, София?.. Перед собой. И… В зеркале!..
– Тебя… Себя. И… Нас!.. – И она сама перешла – на точно такой же шепот, так еще и прибавляя затем и своей хрипотцы. И да!.. Ей буквально же уже и приходилось срываться и рваться на отдельные слова: с сухостью такой во рту и горле, будто она рыба, оказавшаяся на суше и открывающая рот невпопад приливу, но и впопад отливу, задыхаясь от отсутствия воды, а в ней и, соответственно, кислорода; как воздуха для себя!
– Видишь что-то еще?.. – Тут же она перестает ощущать покалывание его подбородка на своем плече и начинает чувствовать сухость, как и частички кожи растрескавшихся губ, смоченных, до этого, слюной, но безуспешно. Так еще – и жжение!.. От будто бы и в секунду растворяющейся влаги: на коже все того же плеча. Словно бы и капнув водой на разогретую сковороду: она тут же и испарялась; неприятно шипя и разбрызгиваясь. Температура ее тела просто никак не собиралась поддаваться на правила этого мира, не провокации и просто же его, в разрезе обращенных и не: находясь в одном градусе – постоянно. В случае, как, допустим, с и у Егора. У нее же она, по факту, «прыгала»: из стороны в сторону. От значения к значению. То повышаясь, то и резко же затем понижаясь. Из верхних – в нижние. Из актива в… Ну да!.. Или так казалось? И казалось: ему; касаясь ее. Но и казалось же, еще при этом, настолько правдоподобно: что и хотелось же прямо в этом верить; и в этом быть. Что ж!.. А она – и была: в отличие же все и от него. С этим и жила. Не в первый раз. Да и не во второй. Пьянея без алкоголя!.. Но, и словно бы еще, параллельно-одновременно: смешивая его. С разной «процентностью градуса», как и температурой: попеременно то понижая их, то и повышая. Не держась – в одном значении. Мешая и взбалтывая – все же и сразу: в себе. – Видишь какие-либо объекты или… предметы: «рисунками» на своей коже? Видишь их и линии, контуры?.. Их внутренность и… «внешность»: как наполнение и за-полнение?
– Нет… – И ему ответ-ом же: ее надрывный полушепот-полустон.
Теперь – и она же уже была: на грани!.. Пока и сознание же, тем временем, трубило одним словом: «Месть!». Сначала – просто: и за ее же все над ним истязания и издевательства ранее; как и над его же все и грудной клеткой, шеей до этого. После – прибавляя ее: и отшивания, побеги. Ну а заканчивая-шлифуя же все это дело – недошутками-пересмехом на тему и его же все: себялюбия, вуайеризма. И хотелось бы ей уже и сказать: «Беру назад свои слова о вуайеризме; и «тебе»». Но и услышит ведь только: «Поздно». И!.. Вот в чем: парадокс. И плевать!.. Да. Она же и сама – заводилась и возбуждалась: с и от этого! Так еще и: не от себя. От него!.. Его же еще и касаний – к себе. Он же, в свою очередь, вообще не отрывался от своего занятия: не только рукой, но и взглядом; прямо-таки и чувствуя ее внутреннюю дрожь и ловя внешнее содрогание, каждую мурашку и из всего же их столпа-столба, бегающих в ней под кожей – вслед и за его же все пальцами: вниз и вверх, вверх и вниз. Но и в этом – они были похожи: он – не отставал от нее!.. Но и только если она и чуть лишь покачивалась, бросалась и в дрожь, из жара в холод и из холода же в жар, покусывая свою нижнюю губу, сдерживая куда и большие стоны, но и сохраняя, при этом же всем, свою вертикаль изо всех сил: он держался, чтобы довести дело до конца и не бросить это все в середине пути – просто-напросто вдруг остановившись, оставшись так, ну и еще ее нагнув. Да!.. Кто бы знал, что начав это, как шутку и прикол, максимум как эксперимент, он напорется на ее долю и оставшуюся же правду: на ее и свое же тлеющее желание, как и загорающееся с новой силой возбуждение. И вот, что, опять? Как?.. Да!.. Она может стоять, пусть и более-менее уже смирно, пока он проводит своей левой рукой по ее плечу, предплечью и кисти. Может стоять – пока и ведет обратно вверх: до локтя и разворачивает ее руку; проходя по локтевому сгибу, чуть щекоча и снова вниз до ладони, обводя каждый палец, будто разминая и массируя, затем и по каждой линии на ладони. Может – пока он идет обратно: к подмышечной части и плечу. Но – пошатывается и достаточно сильно, рискуя и вовсе же затем осесть, а там и пасть, нагну-ться, когда он подцепляет пальцами лямку ее черного лифчика и опускает ее, оставляя легкий поцелуй под ней: на месте, где она была и еще оставила небольшой малиновый след на коже, «впившись» в нее. И вдруг ей кажется, всего на мгновение, что он пользуется ее приемом и вводит в дело язык, но и это же всего лишь кажется, ровно до того момента, как он уже и полноценно проводит губами и языком меж ними: по розовым линиям на плече, ведя от лопатки до ключицы; и обратно.
– Видишь раны и-ли синяки: меж «линий»?.. Только появивше-образовавшиеся. Или же еще давние и давнишние. Расцветающие и сходящие!.. Переходящие в «рисунки».
Тут он уже прямо и не прикусывает, а кусает кожу и впивается пальцами ей в ребра, только и начав же вести рукой по ее левой стороне тела, но и не специально да и не со зла, не чтобы причинить и дополнительную же все боль, пусть и скорее, именно уже и физическую, он, таким образом, показывал свою, свою боль: за ее и нее. Ведь и если ее боль – стала его сразу же, как вышла на поверхность, то его и для нее: только сейчас. Но и она же все ничего особо не ощутила: разве легкое щипание, пусть уже и не пощипывание, но и нежное затем прикосновение к месту укуса, как и легкое поглаживание в месте сжатия. Вылетев вновь и из сознания, разума же ненадолго, она отлетела и от нервных окончаний: паря в только ей известных же высотах; что и на какой-то же момент показалось – вернись она в момент, где ей срезают-снимают кожу и дай это сделать Егору, именно в таком положении и так, в этом процессе, она бы и без препаратов справилась бы, просто вылетев из тела на волнах возбуждения и желания, в пене эйфории и почти экстаза.
– …Нет! – Да. Ведь и перед этим ей стоило бы добавить что-то вроде: «М-мм!». Но она и настолько сильно же уже сжала губы, а за ними и зубы, что и вот-вот грозилась сточить вторые и полностью обесточить, «кровеносно», обескровить первые: медленно, но верно – они начинали белеть; а там и не далеко до того, чтобы продолжить и синеть.
– Может быть, «порезы»?.. – И его пальцы цепляются за «перемычку», ткань бюстгальтера с застежкой на спине: но и не идут по первой до последней и… победной. Замирают и, далее, лишь легко проводят по контуру: хоть и как бы еще невзначай, случайно-совпадение-не-думаю, проникая под нее и касаясь кожи; но и после чего, конечно же, «выбираются» и идут дальше, минуя ткань и возвращаясь же к коже. И да!.. Было бы неплохо, конечно, избавиться от всего и показать ей же все, всю чистую кожу и так же все, всю ее целиком, без «барьеров» и рамок, вне и «граней», но и тогда же уже точно и бесповоротно – все полетит к чертям и накроется же тазом. Потому, что дай она ему только эту самую лишь «проходку в жизнь», ответив на прихоть хотя бы и одним положительным кивком или лишним, среди не тихих же, ведь и громким же еще стоном, он бы оставил это все, остановил-ся и на этом же всем и продолжил другое и в не таком же положении тел, не дел. Нужно было – притормозить и довести до конца: хотя бы и что-то же пока одно; да и пусть уже так же все – хоть как. Чтобы и затем уже – плавно перейти уже и к иному: не менее, а там и определено же еще более, приятному. Хотя и как уже, опять же, посмотреть; и кому, под каким же еще и углом-соусом, сказать. – Видишь рваные раны и-ли отсутствующую кожу? Целыми полосами и-ли кусками!..
