AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 2
– Что же!.. Тогда бы, если вернуться и… к Анне, она была бы здесь – главной? В этом… теле, я имею в виду!.. – Кивнула на себя головой София. – Мы бы – просто: поменялись ролями и… «Местами»! Да?.. Она бы – тогда подавляла; и подавила меня!..
– Не так сильно, чтобы разорвать: равновесие с балансом и гармонией. Но… Да! – Осклабилась Роза. – Благодаря же все таким полукровкам, как ты и… другим, «таким» же, как и ты, они и сохраняются. Семена бы – проросли в тебе!.. Но и в отличие же все от вас, сейчас и до, опять же, они бы не дали тебе – проникнуть в э-тот мир: обратно. Никак!..
Смерив же ее, уже даже и не злым, а и каким-то устало-апатичным взглядом, Егор нагнулся к девушке, перегнувшись через спинку дивана, и показал ей на проявившийся на свету с другой стороны бумаги черный текст, выведенный от руки. И брюнетка, наконец, и сама отстранилась от нее, положительно и тут же благодарно кивнув ему, вчитываясь:
«В лесу зеленом. Под корой…
Стоит мой дом! “Черный” такой…
Секреты в нем храню – “одной”…
Хочешь на них взглянуть со мной?
Тут воздух помнит каждый запах…
Предметы – “помнят” имена.
Не на куриных лапках… “Лапах”!
Камин – внутри… Горят – “глаза”.
Он – помнит всех. “Запоминает”…
И кто приходит – “остает…”.
И – “отстает”. Он – “замедляет”.
У “его” ж времени – “свой” ход!
Начнет – когда же сам захочет…
Как и закончит – только “сам”.
Не “кот”. По “сказкам” он – не “бродит”…
Разве – “вино”! Что – в “закромах”.
С “излишеством” в него – не пялься.
Захочет ж – “в ответ” посмотреть…
И все “закончится” – чуть раньше…
чем первый и раскрыт секрет!
“Все – в дом. Все – в дом”. И с “погребками”…
Почва – “удобрена”. И “вновь”…
В нем я храню – секреты. “Тайны”…
Хочешь на них взглянуть со мной?!».
И, узнав не только сам мелкий почерк, но и «строки» – она распахнула свои светло-карие глаза еще сильнее-шире и села прямее: раскрывая затем и чуть больше же все обычно-обыденного – свой рот. Но и тут же почти – стушевалась и вернула их в их прежнее же состояние… стояния: под внимательным взглядом Анны и Розы с Андреем. Да!.. «Всему свое время» решила она и прибрала находку: до поры до времени; не все же и сразу. Как обычно?.. Почти. Только и в этот же раз – ей нужно было именно собраться и еще до-понять, уже и приняв: так что, приложив ее к груди, она все же продолжила вычитывать строки, старательно не теряя никого из виду, как и не показывая их никому.
Женщина же, тем временем, поскрежетав зубами, вновь невозмутимо продолжила:
– …Они бы – травили тебя: день за днем и ночь за ночью!.. Пока совсем ни вывели бы из «твоего» же организма. Ну а как только, так и тогда бы – уже и мой выродок сыграл бы нам на руку!.. – И бросила хмурый взгляд в сторону сына, после чего, переведя его уже и на Полину, но и больше на ее же все живот: фыркнула. – Родив «свое» же чадо. Готова спорить – там ангел-демон: как и ты!.. И «святоша» же все – как она; и тот же все… «мой» выродок: сын! Хотя и!.. Казалось бы, да?.. Но и: «дурной пример»! – И, тряхнув головой, подняла взгляд на Софию: с каким-то уже даже и торжеством-гордостью, но она и не обратила на это, куда уж там и на нее же саму, лично внимания: ни должного, ни-ка-ко-го. – Ничего не попишешь! Да!.. Но и, вот, тебе: баланс. Равновесие и… Гармония!.. Вместо тебя – он и-ли она. Та-дам!.. – Протянула Роза, пропев, и рассмеялась затем: с себя же.
София же, тем временем, вновь дочитала стихотворение, а это было именно оно, до точки – и заложила фотографии обратно за раму: отставляя и ее же после – подальше от себя. И греха!.. Затем, взглянув перед собой и опустив голову, глубоко вздохнула, рвано выдохнула… Повторила это – несколько раз. Снова… и снова. Опять и… опять. После – еще раз. И еще: несколько!.. Не стараясь же и надышаться-то: перед смертью. Совсем нет!.. Было же такое чувство, что она и вот-вот заплачет. Но она… «Рассмеялась»!
Да-да!.. Сначала – тихо, еле слышно. Будто бы еще: и про, под и для, внутри себя. После же чего – чуть громче. Потом – еще. И еще!.. И, вот, она поднимает голову – и орошает все помещение: своим истерическим смехом. Из глаз ее – текут слезы!.. Но она их – и не замечает. Смеется – долго и упорно. В моментах же еще: давясь своим и не воздухом; и содрогаясь всем телом и душой – под непонимающими взглядами окружающих, задающихся одним и на всех же вопросом не «С чего?», а «Чем помочь?». Да и чему, как: главное?.. Но и с чего уже она даже и сама же уже – начала кашлять и хрипеть. Информации было – уж слишком много; и враз!.. Это: да. И она могла – устать и вымотаться. Тоже: два. Да и не столько же еще физически, сколько морально. Но и большую-то часть – она знала; и без… Розы. «Знавала» – и до! Так, и что же могло, в действительности, да еще и так – повлиять на нее?.. Спрашивать ее – уже и не потребовалось; как и ей же все самой и им отвечать. Над ее же головой – уже давно горела если и не лампочка, лично и только, то «мотылек». А и точнее же все: свет-ля-чок!..
И, оборвав, наконец, саму же себя, она делает последний вдох, такой же, уже и вполне же себе ровный выдох и произносит так же, смотря прямо в глаза Анны:
– «…“Все – в дом. Все – в дом”. И с “погребками”…
Почва – “удобрена”. И “вновь”…».
– Нет!.. Не смотри на нее! – Подпрыгнула на месте Роза, стараясь уже даже и сама выпутаться: и пусть же все, но и хоть так – перенять на себя взгляд Анны. Но было уже поздно – они были на одной волне и «загипнотизированы»: «притянуты» друг к другу… и связаны; как и в тот раз. Глаза в глаза!.. Светло-карие в темно-карие. Сейчас. И здесь!.. Напротив. Как и там!.. Как и тогда. В кладовой!.. «Вместе». – Не делай этого!.. Не смей!
– «…В нем я храню – секреты. “Тайны”…
Хочешь на них взглянуть со мной?!».
И тут же, стоило ей только это произнести-продолжить, как Анну охватывает темная дымка, буквально же еще и «черный смерч», и забирает-уносит: да и не куда-нибудь, к кому- и чему-, для чего-нибудь, а и прямо… в левую же все и руку Софии. Так и которая же еще заранее – выставила ее перед собой и ней, держа, под- и придерживая ее своей же, но и уже правой за и под предплечьем, сцепив зубы: чтобы вернуть ее «домой».
И, когда последний «черный хвостик» исчез в и под ее же кожей, она повернула ладонь на себя и усмехнулась, сразу же оказываясь перед лицом Розы и ударяя ее ею по нему: с нескрываемым затем удовольствием, как и под шок окружающих и самой женщины тоже, оставляя на ее коже справа – кроваво-красные рубцы… от черных шипов!
И темноволосая же – вмиг зависает, почти что, как и все, ведь и плюс ко всему: еще и с отвернуто-отброшенной влево же головой. Ну а когда, спустя время, уже и сама поворачивает ее обратно – видит улыбающуюся девушку, рассматривающую черный бутон на своей ладони, как и такие же линии: уходящие под рукав кофты… и дальше. Дольше и глубже!.. С легкой щекоткой и пощипыванием – она уже принимала все и обратно: словно бы еще и забыв, какая боль была до этого. Но и разве соразмерна она и с той, да и может ли еще и считаться таковой-собой – в сравнении же все и с той, теми и тех, что и вновь же: каждой фигурой и силуэтом, каждым тоненьким контуром и еле заметной штриховкой, грубой тенью и легкой полутенью, толщиной линий – возвращались к ней и на нее?.. И пусть, только и в этот же уже раз, как «рисунок» разросся, так он и сжался, вернувшись в исходник и такое же ее-свое исходное состояние: в рисунок и самой же Анны; от локтевого сгиба, по предплечью и до кисти включительно; это ни капли не умоляло. Да-к еще-уже и розы же были собраны и забраны – у самой Розы, что не требовало дальнейшего «прорастания дерева»: как и его сохранения на коже. Достаточно было – и небольшой части. И все же!.. Куда больше – «скрывалось» же внутри. Вместе и с той, ради которой: это все делалось и затевалось. Той, по причине которой – роза, на обратной же все и стороне кисти, ладони, в этот раз: была не просто рисунком, не просто и рисованной, а объемной фигурой. Объемным и бутоном! Буквально: выпирающим и торчащим из ладони же. И да, пока что – только лишь наполовину. Но и, как она же все и сама, уже и София: пока… чивая. Перьями. На шляпах.
– Спасибо, Анна!.. – Поблагодарила уже и «воздух» девушка, вернувшись и к тому, с чего и начала-начинала: разговорам с собой. Но и не собой!.. Да и как и сейчас же все: не с собой. – Здравый обмен!.. Не знаю, правда, куда тебе – эти стихи? В чистилище-то – они не пригодятся!.. Как и в небытие. Тем более: в нем. Ну а мне… Мне же – пригодится: это, какое уже по счету, чудо света. Черная роза!.. М? – И развернула уже и сама свою ладонь, показывая ту всем: продолжающим молчать и находиться в тишине, ловя как ее, так и в принципе же все воздух ртом. Как рыбки!.. Но и хоть уже, пусть и все же еще более-менее, начавшим отходить и воспринимать, понимать, не принимая и пока, происходящее. – Ро-за!.. Мы же – связаны, да, ты же: не забыла? Как отдала – могу и забрать. Тем более, что она, как и сама же еще сказала, «проекция». И это – будто иметь дело и все с тем же… воз-ду-хом. Захотел – дал. Захотел – отобрал!.. Ну и как тебе – твое же лекарство?.. – И обратилась теперь уже лично к Розе: с ехидной и, главное, желчно-ядовитой, кислотной улыбкой на губах. Ловя теперь и каждую ее же эмоцию, чувство и ощущение. – Колется?.. Больно? Уверена, что: нет! Ты – не знаешь слова: боль. Как понятия и… Определения. Тезиса… И его же характеристик. Расшифровки!.. Так и чувства. Ощущения и… Эмоции! Боли – не знаешь, в принципе. Как и моих слез!.. – Выплюнула она, неотрывно следя и смотря на нее: и растягивая губы – все шире и шире. – Но в отличие же все, не сравнении, от последних – первую: ты узнаешь и увидишь. Ощутишь и… Прочувствуешь. Проэмоционируешь!.. На себе и с собой! Не в себе. Как я… Да-да. И готова поспорить – достаточно скоро и… Вот-вот! Но и кем бы была я, если бы под такой красивый и закрытый, наконец-таки, финал: разлучила такую красивую пару; тебя и… вас же… с ней! Да?.. Анд-рей. Спросишь еще раз: про светлячка?.. Или перейдем уже все же к Лехе!.. Без которого еще так плохо. На сердце – суматоха и… Но и не к игрушке, которого назвал не отец; с которым же и уже я же сама еще это-го не обсуждала… ни разу, как и звание меня же… сим же и «словом», успел первым, в кои-то веки, а; а к имени первой жертвы… хозяина того самого дома, под которого, вот незадача, символично так и не подложил!.. – И пазл, наконец, складывается у всех. Сергей – звереет. Пароль – подошел. Память вернулась – каждому. Окружающие – в ауте… А на-званная в детстве «светлячком»; придумал же, тоже, имечко, чтобы только самому и звать; «превращается» окончательно. – Папочка, зачем же ты это сделал?.. Зачем и подложил «папиного ангелочка» – под этого ужасного мальчика? Скажешь: «Не ангелочек»?.. Уже: нет! Верни мой свет – на родину!..
******
Мгновение!.. И уже точно всё и вся, все – смешались в доме не Облонских: кони, люди!.. Так, во всяком случае, казалось. Но а на деле – лишь Сергей и Александр пока заполнили собой все помещение: переняв бразды правления от Софии, ушедшей ненадолго в себя. Рассвирепев, как и те же еще звери, они набросились на Андрея с Артемом, перебросив второго через диван к камину, и почти придушили где-то между Розу, если бы и не вернувшаяся вновь к ним девушка; пообещав доделать и сделать то же самое и со Стасом, как отправятся с ними на суд; а София же, в то же самое время, «связав», наконец, свой образ из нитей света, преломляя его, возвращаемых с каплями крови с лица Андрея и Артема, «солью» с глаз Розы, обрела себя – лишь на миг глянув в сторону Жени и его левой кисти: с ее же глазами!.. Девчонки же, в отличие все и от парней, но и не потому что девчонки, а и совсем же это все не детско-девичье дело, даже, тем более их, как и бой, война и все прочее, так и остались в неведении о происходящем: замерев будто бы на паузе и «мьюте» – еще там, в том моменте и до… всего же этого. И вновь же все понимали, так еще и принимая, что это неправильно, но и подставлять их под удар, какими бы они еще, а там и уже ни были ангелами – не имели никакого права. Как и умалчивать!.. Да. Но и лучше же все же – быть живыми, если уж и не здоровыми, и выпрашивать прощения за очередное утаивание; чем пожинать плоды не ошибочного, но и довольно-таки альтруистичного геройства, которое только по первости же все и кажется, что нужно: но вот кому и зачем?.. Кажется. Как и смысл. Не должны значиться – в одном предложении: с помощью; а там – и безвозмездной!.. Иначе – не она, а безрассудство. Кажущееся: добродетелью!.. Впрочем, как и София же сейчас, что лишь и виделась тому же все и Владу с Никитой, Жене и Егору девочкой, малышкой Софой, лишь и готовящейся по-настоящему напасть, на самом же деле – то Сергей и Александр же все избивали тех, как и минимум же все двоих, ну а те же, в свою очередь и на самом-то деле, получали сразу и ото всех, но и четче-больнее все же от Софии, что и выходило только лишь и особо присмотревшись: да и коей, да, стал и велик-то костюмчик, как и носки же в цвет, но она стояла ровно, в рост сидящему на коленях Андрею и выдавливала его же тьмой в нем и из него своим светом свой же свет, «затушив» в домике свечу, как и «разведенный огонь», выбрав не его и вытягивала его затем из него, буквально и высасывая, вытравив, под конец, и сам «домик» наружу, ослепив его, тем самым, и тем же самым его криком, на это, оглушив Розу, ну а после, и через глотку уже Артема, проткнула их одной и на троих же розой, как пулей и тот еще Джек, не Дэниэлс, построивший дом, прямо же что и Анной, стеблем и их шеи, а бутон оставила в глотке. «Человеческая многоножка» – уступила «человеческой розе» и «мясу на вертеле», «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю», впрочем, как и всегда, не всегда же лишь – после по горлу и вниз, забивая проход и доступ кислороду: лепестками; и удушая.
– Ну и так, что?.. – Не удержался Влад. – Узнаешь свое дитя, м?.. Дитя тьмы!.. У-у-у. Твое влияние, Егор. На… тебя же. Егора и… в юбке. Дем, и буквально, чувак: да-к ты же еще – и педофил, получается!.. Получае-шься. Егор-Егор…
– Заткнись, Влад. Не до тебя!..
– Считаешь?.. Все-таки: Какаси Хатакэ? Или… Кака-ши. Хатак-е! Неважно!.. Копирующий ниндзя?.. Лишь? Да ладно тебе!.. Она же – истинный обладатель сери… шарин… гана, короче!.. Этот!.. Саске… Саскэ. Черт. Ха!.. Утиха. Учиха… Один хрен!.. По крови. В отличие же все – и от некоторых; и «только».
– Влад!..
– Не-не!.. Правильно. Неужто, именно и В-д-М – нужно было бояться?.. И не только: называть. «По имени»… А и еще из-за!.. Ну. Бугимена. Бабадука… «Боггарта»!.. Из шкафа. Ха!.. Тот же еще; и «скелет». Опять же… Кхм!.. Что сначала бы стал: дементором. А потом… Кстати, ты знаешь, в чем фишка – Люпина и… Луны? Пол-но-лу-ния. В облаках-тучах… Знаешь?.. «Знаешь»!.. Как и… Пеннивайза. И из… Субантры!..
И уже даже маленькая София обернулась к ним, поднося свой указательный правый пальчик к губам, так и не показывая им свою левую, темную сторону. Члены Совета же, как и девчонки, так и не реагировали: ни на нее, ни на отцов; будучи за- и очарованными, как раз таки, и ей. На что, к слову, ответило же вторых и повторное же все «И-и-и», но и не от вида самой малышки, хоть и показалось, опять же, что слюни пускали именно на нее, все же любя детей, пусть пока и иллюзорных: но и вот именно что – детей.
Если Егор создавал, как и создает, образы и во снах, пользуясь, как раз таки, еще и бессознательным, формируя места и действия, самих же персонажей, то София, пользуясь уже и сознательным, при этом и изменяясь же еще и сама, как в детстве, когда придумывала, как и все же дети, свой мир и вокруг, имея его еще и изначально внутри себя, так и сейчас, становясь еще и сама ребенком, буквально, вынимала это все из себя и практически даже вершила здесь самосуд: представая в полумраке – маленькой собой. Но а что же – и при «свете»?.. Или: кто? Только лишь – предстояло узнать. Как и то – каким образом он-а-о – могло быть видно одним, но и не видно другим: будучи «скрытым»; так еще и при видимой, по большей же части и остальным… всем, «рабочей» правой стороне!..
****
Раздается крик, крик троих, и они резко пробуждаются – от пощечин Сергея и Александра, подорвавшихся к ним в непонимании; и тут же осевших обратно. Роза же – тут же срывается, негодуя, но и больше же все-таки мыча-бубня себе же под нос: как та посмела; да и вообще смогла!.. Никто ничего еще не понимает, но и где-то внутри же уже принимают. И только сама же София – вновь делает это «на бис», обращаясь, только уже без «влияния» и еще пока «экспериментальной части», что и без практики: так себе сосуществует; и со всем, всеми же и вся. Хотя члены Совета, как и все же остальные, впрочем, и без этого – неплохо так охрене-ахают: то же еще влияние – подтерло память, как и вмешательство, утопив их буквально: как в свете, так и тьме; переплетенных же еще и с что-то же с чем-то сиренево-ментоловым… в огненно-рыжей «окантовке». Андрей же – смеется: над их же все и приемом-лекарством и предоставле-выданном им же; тут же, правда, понимая, что и не только им, и все же. А брюнетка!..
******
…садится теперь уже и перед Розой, приняв свой «обычный» вид, и внимательно смотрит, как та трется ушами о собственные же плечи и пытается понять-принять, как, впрочем и Андрей и глаза, а Артем и горло: взвизгивая затем и от того, как и эта, с шипением и звериным рыком довыдернув все же и черный же цветок из ладони; с небольшим количеством крови, кусочков кожи и мяса, сняв одним махом с себя же еще и «рисунок» следом, перетекший и впитавшийся; буквально же еще и вытолкнувший сам наружу розу; вставляет той его в рот, пользуясь же еще и тем, где-то между, что Роза и продолжает же ей что-то кричать, а она и не слышит; не слушала раньше, не собирается и теперь, взаимно, тем более и начинать, первой и одной, из них же все и двоих; прокручивает его так и там несколько раз, после встает и отступает к дивану спиной, рассматривая. Ну а в следующий же миг и с рывка – возвращается к ней и обнимает за шею, так сильно и крепко, что женщина даже уже и ревет, кричит и давится цветком, пытаясь же еще и отбиться: но и связанной же все еще – это выходит куда хуже, чем и не. Черный же бутон, в распущенном виде и с небольшим же еще да и тем же стеблем, как и черными шипами и листвой, утыкается в заднюю, внутреннюю стенку ее горла, гортань, и впивается в нее, входя в кожу, как нож в масло, разрывая плоть. Руками же сзади, и на ее же уже и бледной шее, брюнетка чувствует, как такому пусть и не совсем крохотному, но и достаточно же все бойкому стебельку удается пробиться и прорвать той шею насквозь, изнутри: выйдя на затылке и через него – под уже и душераздирающий крик темноволосой. По ее коже затем – бегут дорожки крови, смешиваясь: с первой и мясом!.. А девушка – все не может насытиться ощущением главенства: жертвы над хищником. Но и все же отпускает, спустя пару, а то и тройку минут и отходит: только тогда, когда Роза уже и сама падает в приступе удушья на нее, поначалу, а в конце – и к ее же ногам. Ведь София ее не ловит, так что та валится на ковер, теряя сознание!.. В то же время, как и черные лепестки – доосыпаются в ней; и полностью перекрывают – дыхательный проход!
****
…с шипением и звериным рыком довыдернув все же и черный же цветок из ладони; с небольшим количеством крови, кусочков кожи и мяса, сняв одним махом с себя же еще и «рисунок» следом, перетекший и впитавшийся; буквально же еще и вытолкнувший сам наружу розу; швыряет оторванный бутон, как и «головешку», в камин!.. И та вновь кричит, уже даже и оборачиваясь, на что уже и София смеется с нее и ее второго же уже по счету «попадания на кликбейт»; повелась же, опять и снова, что ж, и впрямь идет на рекорд; и демонстрирует ей не «брошенную», целехонькую розу: но и не потому что «хороша». Женщина же тут же и прямо-таки требует вернуть ее ей, но и девушка же уже «профи»: отказывает, отвечая-говоря, что Анна, действительно, хочет домой, но и не к ней, в нее, как, и опять же все, по-казалось вначале, дом же ее – не здесь: не где она или они же все сейчас, где она, где ее душа и… «поместится»; ну а здесь же, как и почти везде, и даже где она быть и не должна, она, как еще Егор и говорил сам, в каждой бочке затычка. И даже ее «кольцо-браслет» и то – об этом говорит: ей тут и уже давно – не место!.. Ей нужен – свой дом. И она – туда отправится, имеет право: ведь и у каждого зла, «порока» – есть причина; как и нечто доброе; как и каждому же еще назначен – свой ад!.. Она хотела – семью: мать и отца. Но, вот, и только: что та семья, что и, вот, эта – не оправдали ее ожиданий; и ей лучше – одной. Самой!.. И стать, быть себе же – семьей! Пока. И-ли: совсем. А насчет розы, как и цветка – она бы скорее отдала ее отцу или оставила себе: но первый – сам же еще не примет, а она же – уже и с удовольствием-удовлетворением, ведь и не так сильно ненавидела, как та и его, и да, как и не любила, как и ее, и она сама же ее, но и с оговоркой же, что и в отличие же все от Розы: «не» в кавычках, если уж и не скобочках!.. Затем вскакивает на месте, окончательно поднимаясь, отходит от нее, оправляя одежду, и направляется на второй этаж, прыгая со ступеньки на ступеньку, под еще больший шок и тишину, молчание, нависшее и повисшее над и между окружающими, и, крутя меж пальцев правой руки черный шиповатый стебель, так еще и напевая себе под нос что-то наподобие «Гори-гори ясно, чтобы не погасло!..», ощипывает его, срывая лепестки, словно бы и ромашку, про себе же уже нашептывая и на каждый же брошенный под ноги: «Любит. Не любит…». На что уже затем и Влад, первым и все же выйдя более-менее из коматоза, кричит ей, и ото всех, конечно же, что: «Это же – не ромашка. И!.. Прости». Но а она же уже и на это, в ответ, не растерявшись, что: «Вы бы ничего все равно не смогли сделать – раньше. Кардинально!.. Я вас за это, да и ни за что, в принципе-то, не виню. Да и к тому же – вы же все равно что-то, где-то и как-то да делали, чтобы, и по итогу же, вот, все: прийти ко всему же этому – не позже. В свое время!.. А это – больше, чем могло случиться; и я же сама – могла просить и представлять, представить. Спасибо, что вы есть, будите; а и главное – были тогда. И не оставили. Как и: не отставали-отстали!.. Надеюсь – на это: и впредь. М-хм?.. “Встретимся в Риме”. И я знаю: но и наша же история – не о ней!..». И каждый вновь понял исключительно свое: «Не о “цветке”… Не о любви». А кто-то же еще: и принял!..
