Платон Абсурдин
Писец. История одного туриста
Но Kewpie на этом не остановился – он нащупал ротовое отверстие врага, которое уже осталось без зубов, и со звериным рыком начал засовывать туда свою медную дудку.
– А подуди-ка теперь ты! – приговаривал Марцеллус.
Этого я уже вынести не мог – всё должно иметь свои границы, по-моему.
Да и как он мог подудеть, если был уже мёртвым? Мёртвые не дудят! Да и умел ли он дудеть при жизни?
В общем, аффект, конечно, аффектом, а я решил-таки прекратить этот беспредельный акт немотивированного насилия.
Чрезмерная импульсивность моего Kewpie начинала меня нервировать, и я намеревался успокоить его один раз, но на долгое время.
Моё доброе намерение было нарушено мощным ударом по нашей с Марцеллусом голове.
Я очнулся связанным с тем самым Гуром, который доставал Гессора своими сомнениями. Вокруг нас сидела ещё пара-тройка сотен связанных солдат, а италийское солнце припекало с такой силой, что хотелось сдохнуть.
– Очнулся-таки? Я думал, что ты сдох, – сказал Гур.
Я что-то ответил, но не помню что.
– Теперь нас зарежут, как долбаных фазанов. И не дадут пить, – поделился со мной Гур своим предположениями.
Я промолчал, потому что вспомнил о камне у дороги и пытался сообразить как мне до него добраться в новых обстоятельствах.
К нам подошли двое – я видел лишь их мускулистые ноги в потрёпанных сандалиях.
– Который? – спросил один из подошедших парней.
– Этот! – ответил второй и саданул меня по голове.
– Развяжи его!
Меня отвязали от Гура и поставили на ноги.
Я увидел низкорослого мужчину со светлыми волосами по самые плечи и голубыми глазами. Он был крепкого телосложения, и был ранен в руку.
– Ты убил моего друга! – сказал он на классической латыни.
– Друга? – спросил я.
– Эномай был моим другом!
– Я не знаю, кто это.
– Не бзди, морда! Эномая нельзя было не заметить! Он был один такой! Его знали все!
Меня подвели к телу, которое было накрыто красным плащом какого-то центуриона.
Светловолосый незнакомец откинул плащ и я увидел… карлика. Да-да. Тогда я понял почему Марцеллус с такой лёгкостью одолел убийцу своего приятеля. Kewpie молчал – вероятно, он чувствовал стыд. А может быть, и нет.
– Какой он маленький, – вырвалось у меня. – Никогда ещё не видел карликов.
– Тебя ждёт мучительная смерть! – сказал второй парень с азиатским акцентом и ухмыльнулся.
Он был выше голубоглазого, и волосы его были чёрными, как парик Каннингема. Пожалуй, он и сам был, скорее, темнокожим, чем бледным. Но всё его тело, и даже щёки, было покрыто белыми татуировками, которые изображали то ли животных, то ли людей и животных. Да и большая ли разница?
– Но что будем делать с остальными, Крикс? – спросил длинноволосый блондин.
– Мочить! – ответил брюнет.
– Может, кто-то из них захочет перейти к нам? У нас мало людей.
– Спартакус! Мы же договорились! Никакого соплежуйства! Они не щадят наших парней! Ты сам знаешь, что они с ними делают!
– Знаю, но…
– Если ты их отпустишь, я уйду!
– Хорошо, Крикс. А этого распнём?
– Конечно! И вырвем долбаное сердце! Будет знать, как добрым либертарианцам дудки в рот совать!
– Какие дудки?
– Рожок для сигналов. Им он убил Эномая!
– Он – дудь?
– Не знаю. Какая разница?
– Как какая? Ты же знаешь, что наш Евклид не умеет дудеть! К тому же его убили в этом бою! Если мы считаем себя армией, то нам нужны её атрибуты и современные технологии!
– Технологии…, – передразнил Крикс.
– В современном бою сигнализация – основа тактики! Без неё мы как без рук! Недостаточно махать мечом, как обдолбанный фракиец!
– Ты хочешь оставить ему жизнь?
– Он нам нужен, Крикс!
– Но он сломал свою трубу об голову Эномая! Она потеряла свою геометрию! Как он будет дудеть?
– Отдадим ему Евклидову дудку.
– Ну, не знаю. Давай спросим твою жену!
Они послали какого-то парня за женой, а я ждал решения о своей судьбе и, понятное дело, волновался. У меня дрожали ноги, потому что я не хотел, чтобы меня распяли, как мошенника или грабителя.
– Я с детства играю. Могу любые мелодии подбирать, – сказал я.
Спартакус с Криксом посмотрели на меня, но промолчали. Нет ничего волнительнее неопределённости, скажу я вам.
Но Спартакус дал мне выпить воды из своей чудесной фляжки, и я загорелся надеждой на счастливый исход той истории.
Пришла красивая женщина в пурпурном платье и с аккуратной причёской. И хотя платье её было порвано в нескольких местах, и не стиралось неделю или две, она носила его с достоинством.
Женщина двигалась как аристократка и привлекала мужское внимание, пожалуй. Ноги её отличались длиной, хоть и не были самыми стройными в лагере повстанцев.
– Корнелия, мы тут с Криксом поспорили. Я говорю, что нам нужен дудь, а Крикс хочет перерезать ему горло. Что думаешь ты?
Женщина посмотрела на меня с интересом – видать, я ей приглянулся.
– Дудь нужен, – сказала она.
– Но он убил Эномая! – возразил Крикс и показал на тело карлика.
– Малыш погиб?
– Он забил его рожком!
Корнелия подошла ко мне.
– Зачем так? Разве недостаточно вспороть живот? Или отрубить голову? Тебе нравится убивать с особенной жестокостью?
Я не нашёлся с ответом.
– Дудь не нужен, Спартакус!
– Но Эномай убил моего друга, а тот хотел жениться на моей дорогой сестре! – крикнул я. – Которую я люблю больше жизни! И он тоже любил! А она любила его! Видят боги, это была лучшая пара на долбаном полуострове! Но теперь его больше нет! И сестра наложит на себя руки! Ты права, красивая женщина, – мне незачем больше жить!
Для пущего эффекта я прослезился. Всё-таки общение с Каннингемом не прошло для меня впустую, как его ни покрути.
Корнелия с удовлетворением посмотрела на меня.
– Пускай дудит! – сказала она.
03
Крикс победил в споре о пленных – им перерезали-таки горла, но лишь после того, как они побросали погибших в битве в канаву.
Старина Гур с таким усердием ползал на коленях и умолял пощадить его, что даже добрый Крикс его простил и отправил точить трофейные мечи и копья, потому что посчитал их тупыми и непригодными для борьбы за свободу.
Вся наша небольшая армия вышла к морю, вошла-таки в Геркуланум и осталась в нём на постое.
В тот же вечер воины решили отметить свой успех, и на главной площади накрыли огромный стол. Людей было такое количество, что все не умещались за столом, и многие стояли.
Вино текло рекой, а жареным фазанам не было счёта.
Все рабы Геркуланума присоединились к либертарианцам, чем и порадовали Спартакуса. Он даже решил сказать речь.
– Друзья! Я рад, что наши ряды пополняются, а наша армия крепнет! Сенат мечтает задушить наше движение и присылает к нам таких, как Клавдий Габр. Я бы с удовольствием показал вам его голову, но он сбежал! Бросил своих солдат и позорно бежал! Пока у Рима будут такие полководцы, у нас развязаны руки! Наша цель – Рим! Мы покончим со всесильными пан-италийскими корпорациями, которые контролируются долбаными сенаторами, и огромными налогами! Мы дадим свободу всем, кто готов работать на благо народа! Мы уничтожим рабство и дадим гражданство и землю всем, кто пожелает её обрабатывать!
Люди аплодировали Спартакусу и поддерживали его речь одобрительными криками.
Я так проникся в тот день идеями Спартакуса и так напился вином, что решил вернуться к камню как-нибудь в другой раз. Тем более, что я ещё не придумал достойной мести Каннингему, а простое грызение профессорской глотки стало казаться мне детской шалостью. Да и мне, честно сказать, понравились те парни. И я до сих пор считаю своё решение верным, хоть Марцеллус и не разделяет моего мнения.
Когда веселье было в разгаре, я подошёл к Спартакусу, который сидел за столом с Корнелией, чтобы задать свой самый важный вопрос. Из школьного курса Якоба Гроота я помнил, что вождь рабов был гладиатором и беглым рабом. Но когда я увидел его живым, меня начали терзать сомнения.
– Спартакус! Я хочу спросить тебя!
– Как зовут тебя, добрый дудь?
– Якоб. Но зови меня Марцеллусом!
– Что за вопрос, Марцеллус?
– А правда, что ты – беглый раб и гладиатор?
– Кто сказал тебе?
– Так… в народе говорят.
Про школьные учебники я решил умолчать.
– Вот тебе, Корнелия, сенатская пропаганда в действии!
Спартакус ударил своим кулаком по столу.
– А не говорят ли в твоём народе, что я пожираю синих детей и не брезгую варварским серебром?
– Такого я не слышал, – сказал я. – Но идея хорошая.
– Спартакус из очень знатного рода, он потомок самого Ромула, – сказала Корнелия. – Но корпорации, которыми владеют сенаторы, разорили его отца, и уважаемый род обнищал.
– И я решил посвятить себя борьбе с угнетателями! Всё просто, Марцеллус. Я уверен, что республику можно сохранить, а экономику сделать прогрессивной, только если смять долбаные корпорации и освободить человека труда! И дать ему гражданство! Конечно, если потребуется.
Мы выпили за сильную республику и добрый народ Рима. А потом выпили ещё, и ещё.
Проснулся я утром, в окружении каких-то бедных женщин в богатом доме. Мне показалось, что это мой Kewpie был большим охотником до женского пола.
Я встал, удивился повязке на одной из рук Марцеллуса, оделся и вышел на улицу.
Там я встретил доброго Спартакуса – он прогуливался по городу и давал указания своим солдатам. Но все его указания сводились к тому, чтобы запретить убивать жителей и прекратить насилие над местной знатью.
– А! Марцеллус! Приветствую тебя! Твоя клятва кровью произвела вчера на всех впечатление!
Он показал на мою перевязанную руку.
Оказалось, что я поклялся своей кровью, а может, заодно и чужой, быть со Спартакусом и его либертарианцами до конца. Если учесть то, что я помнил о его конце из курса по истории – такая клятва была не самой уместной в моей долгой жизни. И вообще, с клятвами нужно быть осторожнее, скажу я вам. Не нужно бросаться ими направо и налево, если, конечно, вы не хотите попасть в неловкое положение или лишиться жизни!
Но тогда я смирился и подумал о том, что раз терять мне нечего, так как дырку я проморгал, а Патрицию мне не вернуть, то стоить попробовать изменить ход чудесных исторических событий, раз уж я попал в удивительную переделку.
Хоть Каннингем и считал это невозможным, но войти в историю мне тогда хотелось. Меня смущала лишь трактовка событий в будущем, и я сомневался в своих оценках происходящего на моих глазах. Честно сказать, здоровое сомнение не бывает лишним.
А была ли Патриция беременной на самом деле?
Добрый Спартакус сбил меня с толку своим биографическим рассказом, и я решил плюнуть на всё и довериться интуиции. А вот Марцеллус напомнил мне, что, в случае чего, всегда можно убежать. И он был правым, этот чёртов Kewpie, как его ни покрути!
А пока что светило жаркое древнеримское солнце; плескалось тёплое, как парное козье молоко, Средиземное море; моей жизни ничего не угрожало; а главное – я обрёл новых друзей, и мне было чему себя посвятить. Борьба с угнетателями – чем не доброе занятие для молодого ещё человека с замечательными способностями?
Спартакус дал мне задание разработать систему звуковых сигналов для его чудесной армии, чтобы они отличались от вражеских.
Я не стал утруждать себя поисками вдохновения и мучительным сочинительством, а вспомнил самые простые мелодии, которые знал с детства, вроде Jingle Bells и Happy Birthday To You, «Праздник к нам приходит» и «Вот, что я люблю». Спартакусу они понравились, а я мог через них предаваться ностальгическим воспоминаниям о счастливой юности.
Кроме разноязычных солдат, которые набирались из рабского интернационала, в армии Спартакуса были и жёны, и дети бунтовщиков, которых нужно было всё время таскать за собой, чтобы враги не отомстили семьям либертарианцев.
Кроме рабов, в нашу армию приходили крестьяне и ремесленники из соседних деревень и городов.
Я, как самый грамотный из всех, не считая, конечно, самого Спартакуса и его жены, стал вести учёт не только личного состава, но и казны, и фуража, и нехитрого вооружения. Тогда за мной и закрепилось прозвище Писец, которое со временем стало моим когноменом.
Писание стилусом на воске мне в скорости наскучило.
В одном из богатых домов я нашёл папирус, взял перо фазана и выпросил бычьей крови у одного доброго фермера. С того дня я вёл свои записи кровью на папирусе. Спартакусу такой стиль пришёлся по душе.
– С кровью у тебя проблем не будет – в нашем деле без неё никак! Да и папируса у богачей скопилось, наверняка, немало, – сказал он. Я слышал, что самые богатые ходят с ним в сортир! Зажрались, собаки!
04
Одним душным вечером Спартакус решил собрать военный совет, чтобы спланировать дальнейшие действия своей прекрасной армии. Потому что, ни сам вождь, ни Крикс, ни кто-либо другой, не знали что делать далее.
Меня тоже пригласили, потому что Спартакус питал ко мне симпатию, и я пользовался его доверием. Да и мне, честно сказать, льстила симпатия славного борца за свободу из героических книжек.
Кроме меня, присутствовали ещё пара-тройка командиров, но их имён я не запомнил, потому что они были из тех краёв, в которых принято давать сложные, но, местами, забавные названия.
Ну и Корнелия, конечно, тоже сидела рядом со своим супругом. Её пурпурное платье отстирали и зашили – она выглядела как королева.
Всем налили вина, а перед нами плясали полуголые танцовщицы под музыку какого-то старичка со струнным, но незнакомым мне инструментом.
– Я собрал вас здесь, друзья мои, чтобы сообщить добрую весть – против нас выслана ещё одна армия, – сказал Спартакус.
– А что же в ней доброго? – спросил Крикс.
– А то, что мы её уничтожим, и наша слава разлетится по миру как черепки раздолбанного пифоса! Будем считать это нашей рекламной кампанией! Я всё просчитал: мы сможем увеличить армию в два, а то и в три раза!
– Спартакус, я тебя уважаю, но иногда ты меня удивляешь своей чрезмерной самоуверенностью, – сказал Крикс.
– Сейчас ты станешь таким же самоуверенным, как и я, дружище! Ты знаешь, кто у них главный?
– Кто?
– Публий Вариний!
– Тот самый?
– Он!
– Ха! Долбаные сенаторы совсем уже ополоумели! Ну, тогда – да! Тогда мы можем выпить за успех!
– Выпьем за победу! – сказала Корнелия.
Мы не стали откладывать это предложение красивой женщины в долгий ящик.
– Этот мудень уже разделил своё войско на две части! – сказал Спартакус.
– Ох, Публий! Ох, Вариний! Я люблю этого парня! – кричал Крикс.
Потом он пустился в танец с полуголыми женщинами и с другими командирами.
Было видно, что и Спартакус хотел присоединится к своим соратникам, но супруга взяла его под руку и не отпускала.
Я подсел к доброму борцу за свободу и справедливость.
– Что, Марцеллус, не нравятся танцы? – спросил меня Спартакус.
– Я плохой танцор, – ответил я.
– Ничего, разгоним всю эту сенатскую шушару – танцевать научимся! Станем лучшими танцорами на долбаном полуострове!
– Отличная идея, Спартакус! – сказал я.
– Ты лучше не о танцах думай, а о том, что будешь делать, когда расправишься с Варинием, – сказала Корнелия. – Сенаторы не оставят тебя в покое! Они, наверняка, найдут того, кто будет умнее Вариния. Красса, например.
– А что сейчас об этом думать? Пойдём на Рим! Хватит сиськи мять! Промедление – подобно смерти! И ни Вариний, ни твой Красс нас не остановит!
– Красс кое-чего стоит. Этот мужичонка – с яйцами, – сказала Корнелия.
– Что ты, женщина, можешь знать о войне и о долбаных яйцах? Доверься нам с Криксом! Уж мы-то, наверно, лучше в этом разбираемся!
– Вы уже разобрались… с Криксом. Мы из-за вас почти месяц сидели на сухарях, а потом нас загнали на Везувий, как баранов. И если бы не я, то всех бы под нож и пустили!
– А как вы незаметно спустились с горы? – спросил я.
– Да Корнелия подкупила дозорных – отдала им фамильный перстень. А те закрыли на нас глаза. Мы и слезли. Всего делов-то! – сказал Спартакус.
– Этот перстень подарил мне мой дед, а ему – его бабка. А она была…
– Да знаю я, кем она была! Ну, и что с того? Скоро я подарю тебе Рим со всеми перстнями и остальной мишурой!
– Попробуй только не подари!
Надо сказать, Корнелия не могла не нравиться – в ней было что-то такое, что притягивало сильнее фазанов с соусом. Я имею в виду не только её изумительную внешность и редкую ухоженность, её упругие ягодицы и спелые груди – одна краше другой, но и волевой подбородок, конечно же.
После танцев совет решил бить отряды Вариния по одному, а для этого использовать конницу.
Спартакус приказал собрать в Геркулануме всех лошадей, каких смогли найти в окрестных деревнях, а самых способных и умелых людей, в основном германцев, военачальник посадил в сёдла. Набралась пара-тройка сотен суровых всадников – они-то и должны были стать ударной силой либертарианского войска.
Меня вооружили гладиусом, плетёным щитом и добрыми доспехами, которые до меня носил какой-то римский центурион. Они были тяжёлыми, но я не стал отказываться от щедрого подарка.
В мои обязанности, как военного дудя, входила подача сигналов к наступлению и манёврам. Я чувствовал свою ответственность и неделю репетировал.
Наш лагерь переместился из Геркуланума на пару-тройку миль южнее, потому что Спартакус не хотел, чтобы его войско расслаблялось и теряло свою военную форму. Полагаю, он мыслил в верном направлении, как его ни покрути.
Через какое-то время мы атаковали первый отряд некоего Фурия – его чудесную голову я видел потом на пире, который был посвящён нашей победе.
Затем, по похожей схеме, мы разгромили и второй отряд под командованием известного римского пловца Луция Коссиния – я играл Jingle Bells, и германские всадники неслись на врага с грязными ругательствами на своём выразительном языке, чем и распугивали неприятельских солдат. Кстати, эти ругательства сохранились в германских языках и спустя тысячелетия.
Луция Коссиния тоже решено было обезглавить, несмотря на его достижения в плавании. Крикс занял в этом вопросе однозначную позицию, и Спартакус не стал спорить со своим другом.
Спартакус не ошибся в своих расчётах, и, после наших побед, армия борцов за свободу увеличилась вдвое. Да и казна пополнилась тремя десятками талантов серебра, которое было собрано в качестве трофеев и налогов с местной знати.
К нам стали приходить даже дезертиры из побитого войска Вариния. Спартакус хотел принять их в наши ряды, а Крикс настаивал на массовых казнях. Нашли компромиссное решение – отпускали дезертиров по домам. Но это было сродни казни, потому что дома их судили-таки за дезертирство и могли казнить. Ну, или, если повезёт, лишить гражданства со всеми вытекающими последствиями и разными унижениями.
Дезертиры рассказали, что у Вариния осталась лишь пара-тройка тысяч боеспособных воинов, которые напуганы и находятся в полу-шаге от побега, и что Вариний построил укреплённый лагерь с глубоким рвом и высокими насыпями, чтобы его солдаты не разбежались.
Спартакус и Крикс решили послать к Варинию парламентёра с предложением сдаться, чтобы не напрягать солдат своей армии кровавым штурмом римской крепости. Крикс предложил послать к Варинию меня, но Спартакус не хотел отпускать Марцеллуса.
– Если ему отрубят голову, мы лишимся не только прекрасного дудя, но и преданного нашему делу борца и настоящего либертарианца! – сказал он.
– Пускай покажет, что он умеет не только дудеть, но и дела делать! – ответил Крикс.
Как видите, доказательства состоятельности и профессиональной пригодности требуются во все времена.
А Корнелия поддержала Крикса.
– Крикс прав. Пускай докажет, что достоин править Испанией.
– Испанией? – удивился я.
– Да, – сказал Спартакус. – Мы тут поделили римские владения между собой, пока ты спал. Когда мы победим, я сяду в Риме, Крикс получит свою любимую Азию, а тебя отправим в Испанию. Там неспокойно, но я уверен, что ты справишься.
– А как же республика? Мы же, вроде, за неё и боремся! Вы собираетесь покончить с ней? – спросил я.
– Ты что?! Конечно, мы сохраним республику! Только Сената в ней не будет. Все вопросы могу решать я сам без помощи упоротых мудней. Или я, по-твоему, убогий неудачник, и не могу решать вопросы?
– А народ?
– А что народ? Народ любит своих спасителей! Он будет голосовать за меня раз в 4, а лучше в 6 лет. И никаких проблем! Или ты не согласен?
Я сказал, что согласен.
– Испания – прекрасная страна! Тебе там понравится! А завтра съезди к этому чудиле и предложи ему сдаться. Если он решит тебя обезглавить, скажи, что тогда мы сделаем то же самое с его милой семейкой.
Марцеллус не хотел ехать в логово врага – полагаю, боялся, но я сделан из другого теста, поэтому я принял предложение править Испанией и победил-таки своего доброго Kewpie. Впрочем, как всегда. Хотелось сделать что-нибудь полезное и героическое – надеюсь, вы понимаете, о чём я.
Да и отказаться я не мог. Или-таки мог?
Утром меня усадили на белую лошадь – стремян не было, поэтому я еле держался в седле и старался не гнать кобылку понапрасну.
Мне дали проводника – местного пастуха, и я попросил его идти помедленнее.
Мы вышли к реке, а за рекой был виден лагерь Вариния.
Я слышал запах жареных фазанов, и это вдохновляло меня на чудесные подвиги.
– Это здесь, – сказал мой проводник на языке, которого я не понимал.
Я ответил, что не хочу добираться вплавь, потому что плаваю хуже, чем это делал Луций Коссиний.
Пастух выпросил для меня лодку у местного крестьянина. Я обещал заплатить, но после своего возвращения, а добрый лодочник поверил мне и переправил к укреплённому лагерю Вариния.
– Кто такой? – крикнули мне из-за насыпи.
– Марцеллус Писец. Я пришёл от либертарианцев говорить с Публием Варинием!
Меня пустили-таки в крепость и провели в белый шатёр. Там, за столом, сидел пожилой уже человек и пил калиду. Он был в белой тоге, но с пришитой к ней пурпурной лентой. Рядом с начальником стоял его помощник в доспехах.
Марцеллус волновался, потому что лишиться головы в Древнем Риме – раз плюнуть, знаете ли.
– А ты уполномочен? – спросил меня Вариний.
– Я уполномочен, и полномочия мои не нуждаются в доказательствах! Меня послал сам Спартакус! Знаете, кто это?
– Рабы уже научились посылать! Куда катится Рим?! – сказал седовласый мужчина. – Ну говори, что у вас там стряслось?
– Это не у нас стряслось, а, надо полагать, у вас. Мы наслышаны о ваших проблемах и предлагаем вам сдаться!
– Понтий, у нас проблемы, оказывается, – обратился старик к своему подручному. – Проблемы у тебя, потому что я намерен тебя обезглавить, а твою голову отправить твоему… Как его? Спартакиадису.
Я собрался с духом и сказал так, как учил меня Спартакус.
– Если ты меня обезглавишь, то добрые либертарианцы обезглавят всю твою семью! – сказал я.
Старик вытаращил свои глазёнки – он едва не потерял дар речи от удивления вкупе с возмущением.
– Что? Рабы угрожают мне? Мне?
Он вскочил на свои ноги.
– Разреши, я отрублю ему голову прямо здесь и сейчас! – сказал военный человек в доспехах и схватился за меч.
Я подумал, что мне конец, а Марцеллус – тот вообще паниковал.
– Да это шутка такая! Рабы шутят! Они любят шутить! – крикнул он и разразился глупым смехом.
Я сам не люблю таких шуток, поэтому понимаю Вариния.
– А за такую шутку я тебя четвертую! Нет! Тебе сначала отрежут всё, что можно отрезать, а потом – голову! – сказал он.
Я не на шутку разозлился тогда на своего Kewpie – ведь мы с ним могли бы отделаться простым обезглавливанием.
Нужно было что-то делать, чтобы спастись, но боги снова пришли мне на помощь и сделали всё за меня – в шатёр влетел какой-то запыхавшийся, но счастливый солдат.
– Подкрепление на подходе! – крикнул он.
Вариний с помощником отвлеклись от меня и переглянулись.
– Слава Юпитеру! И всем остальным богам тоже! – сказал Вариний.
– Будем наступать? – спросил подручный человек.
– А как же! Рим ещё вспомнит о старине Публии Варинии! Зря они списали меня со счетов! Я им покажу ещё кузькину мать! Я ещё въеду в долбаную арку на белом коне!
– А с этим что будем делать?
– Этого казнить пока не будем – казним позже! А пока что отправим его обратно к долбаным рабам с посланием! Садись, пиши!
Понтий снял свой шлем, сел за стол, взял лист папируса и перо какой-то неведомой, но красивой птицы.
– Пиши! Дорогой… как его? Спартакиадис!
– Спартакус, – поправил я.
– Да какая разница! Раб ведь! А ты подожди на улице! Что встал?! – сказал Вариний и пнул меня ногой под зад.
Мне не понравилось такое отношение к парламентёру, но я вышел из шатра и решил погреть-таки свои уши.
– Дорогой – подчеркни! Пишу тебе, чтобы сообщить, что пришёл твой конец! И твой, и тех долбаных рабов, которые возомнили себя свободными людьми! Не пройдёт и трёх… Нет! Пиши – двух недель, и я развешу вас на столбах. И те, кто не сдохнет сразу, будет умолять меня о пощаде! Но я не занимаюсь благотворительностью!
– Благотворительность пишется через «О» или через «а»?
– А я знаю? Какая разница! Мы же не в Сенат пишем! Не сбивай меня! Пиши! Всем вам вспорют животы и выпотрошат, как фазанов! А тебя лично я привезу в Рим в клетке! И ты будешь сидеть в ней до конца своих дней на потеху добрым римлянам! Но есть и хорошая новость. Ты можешь заплатить мне тридцать талантов серебра в качестве компенсации за моё время, которое я потратил на написание этого письма, распустить своих головорезов и придти ко мне с повинной. Обещаю не убивать тебя, а поступить с тобой как с дорогим рабом. Я продам тебя на Восток по очень хорошей цене! А если накинешь ещё десяток талантов, то сможешь покинуть пределы римских владений как свободный человек. Выбирай, или проиграешь! Публий Вариний, усмиритель долбаных рабов и спаситель Великого Рима. Ну как?
– Отлично написано!
– Я тоже так думаю! Отдай папирус этому рабу, и пускай сваливает к своему Спартакиадису! Эй, морда, иди сюда!
Понтий запечатал письмо и сунул его мне в руки.
– Передашь моё письмо Спартакиадису! Вот тебе пара монет. Только отдай ему в руки и так, чтобы никто не видел!
Я пообещал выполнить просьбу Вариния, и меня выпустили из лагеря.
Крестьянин с лодкой всё еще ждал меня у насыпи, и я поделился с ним монетами, а он счастливый переправил меня на другой берег.
Я кое-как залез на кобылу – без стремян этого делать я не рекомендую. Вообще, я считаю, что стремена – одно из величайших изобретений человечества. Я решил, что как-нибудь, при случае, подкину добрым либертарианцам добрую мысль о стремени.
Всю дорогу я размышлял о том, стоит ли отдавать письмо Спартакусу или уничтожить его. Оно, конечно, было оскорбительным, но оно же могло спасти тысячи жизней, если Спартакус пошёл бы на сделку с Варинием.
Честно говоря, Марцеллус был за сделку, а я не хотел мешать борьбе добрых либертарианцев за свои права. Да и Спартакус вряд ли стал договариваться с врагами. Но кто же его знает? В общем, я всё решил за Спартакуса – я порвал письмо. И даже съел его, для верности.
Я тогда был убеждённым либертарианцем, и иначе поступить не мог. Или всё же мог?
Да и незачем было Варинию пинать меня ногой под зад, скажу я вам! Не было такой необходимости!
05
Я вернулся в лагерь либертарианцев в приподнятом настроении. Вы спросите: почему? Да потому, что избавил Спартакуса от ложного искушения. Не нужно народным лидерам отвлекаться от борьбы и подвергаться ненужным искушениям!
Крикс удивился, что нам с Марцеллусом не отрубили голову.
– А ты везучий, сукин сын! – сказал он.
Честно сказать, он был прав, этот Крикс.
Мы собрались в нашем штабе – крестьянской хижине, но уже без танцующих и полуголых женщин.
– Что он ответил? Рассказывай!
– Он сказал, что сдаваться не будет, и посоветовал нам самим сдаться. Он угрожал.
– Ну, наглец! Надо будет преподать ему урок! Жирный ублюдок! – сказал Спартакус.
– К нему пришло подкрепление, и он настроен решительно! – сказал я.
– Да плевать мне как он настроен! Будем бить мудня! Мне угрожать я не позволю никому!
– А вот таким ты мне нравишься, Спартакус! – сказал Крикс. – Их нужно мочить! И без всякой пощады!
Он подскочил и обнял Спартакуса.
– Мы им покажем на что способны пламенные борцы за долбаную свободу! – крикнул он. – Марцеллус, налей нам вина!
– Может, не следует пороть горячку, а прикинуть наши шансы? Мы даже не знаем сколько их, – сказала Корнелия.
– Да сколько бы их не было, с таким гениальным командиром, как Вариний, их ждёт позорный разгром!
Мы выпили вина, но Корнелия оказалась права – подкрепление, которое получил Вариний было значительным, и следующая битва была нами проиграна.
Даже матерящаяся во всё горло германская конница не спасла нашего положения.
Я дудел Happy Birthday изо всех сил – но это моё старание тоже оказалось недостаточным.
Мы потеряли пару-тройку тысяч человек убитыми, а ещё тысяча оказалась в плену. Всех пленных Вариний казнил, скотина.
Он поставил свой лагерь в какой-то полу-тысяче шагов от нашего, но не атаковал.
Вероятно, он хотел показать нам, что не даст либертарианцам уйти без его согласия.
Кроме того, он устроил нам проблемы с продовольствием – уведомил местных крестьян, что за продажу нам хлеба их ждёт смертная казнь. Крестьяне почему-то поверили доброму Варинию. А мы не могли отбирать хлеб силой, потому что это могло попортить нам чудесный имидж и грозило перебоями с новобранцами.
– Борцы за свободу не могут грабить добрых крестьян! – сказал Спартакус. – Это против правил!
– Нас гонят как убогих херососов! – убивался Крикс.
– Вариний хочет сделать себе карьеру! Долбаный плебей! – говорил Спартакус.
– А ну, пойду-ка я и прикажу казнить всех пленных! И всех подозрительных тоже!
Спартакус был так печален, что не стал останавливать своего друга.
Я налил ему вина.
– Что делать, Корнелия? – спросил главный борец за свободу.
– Уходить. На юг. Там мы сможем пополнить войско. И там есть хлеб.
– Как уходить? Эта плебейская морда села нам на хвост и морит голодом! Если мы начнём есть лошадей, то германцы разбегутся – они уже привыкли воевать верхом! И нас мало! Мы не можем атаковать!
Корнелия обняла Спартакуса и дала ему бокал с вином.
– И не нужно атаковать. Нужно перехитрить.
Спартакус выпил вина.
– Говори!
Корнелия изложила свой план – он понравился и Спартакусу, и Криксу, но Марцеллус, честно сказать, был от него не в восторге.
Боевая подруга нашего военачальника предложила поставить на место караульных трупы и оставить в лагере дудя, чтобы он продолжал дудеть и поддерживать огонь в кострах для задымления. По её мнению, такой спектакль должен был усыпить бдительность врагов, пока все живые либертарианцы двинутся на юг.
– Мы выиграем пару-тройку дней. Так мы оторвёмся от Вариния! – сказала Корнелия.
– А что, если не оставлять дудя? – спросил я.
Все трое посмотрели на меня с лёгким укором.
– А чего ты испугался? Подудишь пару дней и будешь нас догонять – мы оставим тебе лучшего коня! – сказал Крикс.
– Ну, я не знаю…
– Это приказ, Марцеллус! – сказал Спартакус. – Уверен, что ты справишься!
