Платон Абсурдин
Писец. История одного туриста
Мы должны были соблюдать положение по координатам, которые выслал Каннингем вместе с указанием точного количества дней до обратного перехода.
Нас провели по чудной резной лестнице на второй этаж, но столик, который был ближе всего к дырке, тоже был занят – за ним сидела молодая, но красивая пара.
Мы расположились за соседним столиком – он был таким же, но нас, как вы понимаете, всё равно не устраивал.
– У нас есть 12 минут, – сказала Патриция и лёгким движением своей прелестной ручки показала на нужный столик с красивой парочкой.
Я понял её намёк, дождался, пока девица за столиком поднимет бокал с вином, спросил у доброго слуги, где находится уборная комната, встал и рванул по направлению к сортиру.
Конечно же, я задел чудесную девицу – вино выплеснулось из бокала на её дорогое платье, а я рассыпался в извинениях.
Воспитанная в лучших английских традициях, пара была опечалена, но с завидной тактичностью поведала всем о том, что и так собиралась уходить. И пока я прятался в сортире, они оплатили-таки свой счёт и ушли, чтобы мы смогли пересесть за нужный нам столик.
– Браво! – сказала Патриция. – Ты делаешь успехи, Якоб!
Я не помню, что заказал, – по-моему, фазана.
Патриция сказала, что здесь самый большой выбор вин и заказала самое дорогое, чтобы отметить моё предстоящее возвращение.
– Ты будешь меня ждать?
– Я не успею об этом даже подумать, – сказала Патриция.
– А если я не вернусь?
– Скоропостижная смерть в ресторане после посещения туалета – владельцев затаскают по судам!
– Смешно, – сказал я, но улыбаться не стал.
– Помни, что у тебя есть цель – ты должен вернуться. Так будет легче, поверь.
– Моя цель – это ты, – сказал я и взял Патрицию за руку.
– Не забывай отсчитывать дни. Если не узнаешь текущую дату сразу, то надёжнее всего воспользоваться узлами на верёвке. Но непременно нужно вычислить дату возвращения! Ты запомнил сколько дней до обратного перехода? Ещё раз проверь!
Я ещё раз прочитал послание Каннингема, а Патриция посмотрела на свои чудесные часы.
– Пора! Закрой глаза и сосредоточься. Как почувствуешь, что перешёл, – старайся взять тело под свой контроль! Подави сознание долбаного Kewpie! Удачи!
– До встречи, Патриция. Я вернусь! Я обязательно вернусь!
Якоб Гроот закрыл-таки свои глаза и провалился в прекрасную неизвестность.
Часть 2
01
Время растянулось как мыльный пузырь – сначала я ещё слышал голоса людей в ресторане, потом они стали говорить всё медленнее, и медленнее, и медленнее, и ещё медленнее.
Помню, я почувствовал необыкновенную лёгкость, какую до тех пор никогда не чувствовал.
Потом как будто убавили громкость, кто-то ругнулся, и всё стихло в один момент – казалось, что я уснул.
Но я что-то проглотил и тут же пришёл в себя.
Я увидел перед собой стол – но не тот, за которым сидели мы с Патрицией – новый стол был простым и большего размера.
Помещение было тёмным и, поэтому, показалось мне мрачным – пара-тройка тонких свечей, которые находились в центре стола, едва освещали его.
На столе, кроме дешёвых свечей, стояли глиняные кружки и тарелки, и я как будто ел из одной – на тарелке, которая была под моим носом, лежало что-то скользкое и не пахло.
Честно сказать, запах, который бил в мой нос, выдавал завидную близость столовой и сортира – видать, он-то и перебивал запах еды.
Со мной за чудесным столом сидели люди. Поначалу я не разглядел лиц, но зато услышал их детские голоса – они говорили на каком-то языке, которого я не понимал.
– Хватит! И говорите по-английски! – сказал я чужим голосом.
Я не собирался говорить – это получилось само собой, пожалуй.
Я тут же вспомнил слова Патриции и принялся шевелить руками, ногами и языком.
– Что за чёрт! – сказал голос.
Конечности меня не слушались, хотя я старался двигаться изо всех сил.
Когда получилось пошевелить большим пальцем на ноге, я вскрикнул от радости.
Голос был не моим, конечно, но я всё равно был счастлив.
– Джон, что с тобой? – спросил женский голос.
У меня мелькнула мысль, что женщина в комнате может быть женой – такое, как вы знаете, случается с лучшими женщинами. Ну, или с настойчивыми – по-разному бывает.
Но я всё ещё не замечал лиц, потому что был увлечён борьбой с хозяином тела за то самое чудесное тело.
– Я не знаю. Я не могу пошевелиться! – сказал чужой голос.
– Ты же размахиваешь руками! – сказала женщина.
Да, я махал руками, и своими резкими взмахами я скинул тарелку и кружку со стола.
Kewpie был в смятении и растерялся. Я чувствовал его волнение – он был готовым паниковать, не иначе.
– Это не я! – сказал Kewpie.
– Заткнись! – сказал я тем же самым голосом.
Я вскочил на ноги Kewpie.
Со стороны, вероятно, всё это выглядело странным и нелепым, и в более поздние времена стало бы предметом изучения психических лекарей, но я вовремя смекнул, что нахожусь там, где чудить не рекомендуется.
– Всем молчать! – сказал я и стукнул кулаком по столу.
Я почувствовал, что тело меня, наконец, слушается.
Активность моего Kewpie с этого момента выражалась в лёгких подёргиваниях головы и пальцев, а когда он хотел что-то сказать и открывал рот, я тут же рот закрывал – у нас получались звуки, которые были похожи на старческие причмокивания.
Но я не обращал внимания на пустяки, как вы, наверное, понимаете – я ликовал. Случилась победа! Моя первая победа над Kewpie! Он был повержен, а я выполнил свою первую задачу!
Я почувствовал себя хозяином своего положения, осмелел, сел на стул и положил свои руки на стол.
– Всё нормально, – сказал я. – Что у нас на завтрак? М-м-м.
Теперь можно было разглядеть лица сидящих со мной за тем столом людей – я очутился в компании рыжеволосой женщины лет тридцати, которая склонялась-таки к полноте, и двух детей школьного возраста – мальчика и девочки. Все трое уставились на меня и, по какой-то причине, недоумевали – об этом говорили их открытые рты и испуганные взгляды, в которых смешались страх и удивление.
– Джон, у нас ужин, – сказала женщина.
Я не знал как себя вести. Нужно было откликаться на имя "Джон", как я понял, и я решил довериться своей интуиции.
– Тем лучше, – сказал я. – Подай мне чего-нибудь! Но не то, что было!
Женщина встала, собрала осколки битой посуды и принесла мне новую тарелку. Пока жена Kewpie ходила по кухне, я успел её рассмотреть – она показалась мне опрятной, не пахла потом, а платье было простым и чистым. Волосы женщины были заплетены в косу средней длины. А вот ног, к сожалению, видно не было из-за длинного подола.
Я подумал, что с женщиной мне повезло – а это уже пол-дела, знаете ли. Так мне тогда казалось.
Симпатичная жена положила мне в тарелку какие-то овощи и крохотный кусок мяса. Наверное, мясо было фазаньим – сейчас уже не помню.
Я подумал, что раз есть мясо, то дела мои хорошие и я могу позволить себе расслабиться и поесть.
Но, хотя и не успел поесть в ресторане с Патрицией, голода я не чувствовал.
– Помолимся? – спросил я почему-то.
Повисла короткая пауза.
– Джон, как ты себя чувс…? – спросила женщина.
– Я чувствую себя прекрасно! – сказал я.
Kewpie что-то сказал на незнакомом языке, я его не понял и тут же прищучил собаку.
– Теперь мы говорим только по-английски. Ты сам так сказал! – сказала жена.
Тогда я не придал значения этой фразе.
– М-м-молодцы, – сказал я.
Настоящий Джон тоже хотел что-то сказать, но я не позволял ему вольностей.
– Заткнись! – сказал я.
– Мы лучше пойдём спать, – сказала жена.
Она увела напуганных детей наверх по узкой лестнице, а у меня появилось время изучить нового себя и то место, где я оказался.
Комната, которая была и кухней, и столовой, была небольшой, а по центру стояли деревянный стол и четыре стула. У стены пристроился комод с посудой и припасами какой-то скудной еды, а на каменной печи стояла сковорода. Печь уже остыла и тепла не отдавала.
На мне была чистая белая рубаха с широкими рукавами и бежевый жилет, в кармане которого я нашёл маленький ключ.
Ноги были обуты в кожаные туфли, но меня более порадовали и удивили широкие штаны с пуговицами длиной чуть ниже колена и какие-то смешные колготки, которые носил мой милый Kewpie.
Я нашёл-таки небольшое зеркало у двери и принялся рассматривать своё новое лицо. На вид мне было лет 35, не более. Рыжие волосы завивались и свисали почти до самых плеч.
Телосложение у Kewpie было средним – живот, правда, уже начал выпирать наружу, но это меня не расстроило, так как приятеля ещё можно было разглядеть с завидной лёгкостью без помощи чистого зеркала, а это добрый знак, знаете ли.
Лицо мне досталось грубоватое, скуластое, но на совесть выбритое. Я остался доволен новым лицом, да и всем остальным, пожалуй, тоже, кроме нарастающего живота, – я решил, что избавлюсь от него во что бы то ни стало.
В тот вечер я сделал вывод, что я не нищий, но и не богатый человек, а, возможно, даже отличный семьянин. А пожить пару тысяч дней в качестве главы семейства, иметь на столе мясо и кров над головой – разве это трудная задача? Раз плюнуть, не так ли?! Так я думал тогда.
Мне оставалось лишь привыкнуть к лёгкому домашнему смраду и получать удовольствие.
Я нашёл небольшую бечёвку, завязал на ней первый узелок, как советовала Патриция, и спрятал её в карман своего чудесного жилета.
За окном с грохотом проехала карета. Послышались крики и ругань – ругались добрыми словами, смысла которых я не понимал, но догадывался об их назначении по выразительной интонации. Я решил, что мой английский, вероятно, следует подтянуть.
Я приоткрыл входную дверь и выглянул наружу. А там – тусклые и редкие фонари освещали лондонские окрестности. У соседнего дома промелькнула пара-тройка быстрых и размытых в ночном и прохладном воздухе теней.
На другом конце улицы я увидел очертания особняков.
Хоть воздух и был по-осеннему холодным, но свежесть его нарушалась-таки запахом конского навоза.
Выход «в свет» я решил отложить до утра, и на всякий случай закрыл дверь на засов – так спокойнее, знаете ли.
Я прошелся по комнате, нашел сортир – он был огорожен тонкой ширмой с задорным рисунком. Сортиром здесь я называю стул с дыркой, под которым стоял большой глиняный горшок, но с ручками. Он был полным, и чудесный, но навязчивый запах из горшка распространялся по всему дому.
У меня, конечно, возникло желание вылить содержимое горшка куда-нибудь, но я не придумал куда. Я читал, что когда-то горшки опустошались на улицу, но в тот вечер такое, казалось бы, простое действие представлялось мне диким, и я решил не суетиться и наблюдать – не хотелось навлечь неприятности в первый же день моего пребывания в том чудесном месте.
Рядом с туалетом находился умывальник – таз, кувшин с водой и деревянное ведро, но уже пустое. На полке лежали расчёска, бритва и какие-то штуки, о предназначении которых я мог лишь догадываться.
На второй этаж я подниматься пока не стал, но в буфете нашел початую бутылку с каким-то крепким вонючим напитком. Я тогда ещё в них не разбирался, но это был, по-моему, джин, и мне захотелось его выпить. Я сел за стол и глотнул из горла той чудесной бутыли. Вкус показался мне отвратительным, но я пил, потому что хотелось пить.
Потом одна свеча на столе потухла. Затем вторая. Пока затухнет третья свеча, я не дождался, знаете ли.
02
Меня разбудил стук в дверь.
– Мистер Сэндлер! Элизабет! Это я, откройте! – сказала женщина.
Я сидел за столом в обнимку с пустой бутылкой. Голова моя раскалывалась – похоже, джин тогда очищать ещё не научились. А может, Kewpie сэкономил и купил самый дешёвый? Как бы то ни было, я пожалел о своей вчерашней слабости. Бутыль я почему-то поставил под стол, встал, подошёл к двери и отодвинул засов. Потом вдохнул смрадного домашнего воздуха и открыл дверь.
– Здравствуйте, мистер Сэндлер.
Передо мной стояла худая женщина с глиняным кувшином и впалой грудью, а за ней – старая телега, в которую запрягли тощую лошадку – казалось, ветер свалит её и она тут же сдохнет. Ветерок кобылку не свалил, но зато принёс бодрящий запах ароматного свежесваленного навоза.
– Что Вам угодно? – спросил я.
– Мистер Сэндлер, что с Вами? Вы меня не узнаёте?
Я присмотрелся – я не привык видеть людей такими высокими. «Этот мистер Сэндлер низковат», – вероятно, подумал я тогда.
Настоящий Сэндлер ожил и попытался высказаться.
– Них…, – начал он.
Но я тут же осадил говорливого засранца. Пришлось, правда, напрячься, но, похоже, Kewpie тоже был не в лучшей своей форме и не настаивал на продолжении нашей ментальной схватки.
– Узнаю, – сказал я.
Добрая женщина смотрела на меня, а я смотрел на неё.
Она чего-то ожидала, но я не мог сообразить, что мне делать. Неловкость ситуации нарушила моя новая жена, которая появилась в ночной рубашке.
– Здравствуй, Джейн!
Женщины обменялись кувшинами – жена отдала пустой, а Джейн выдала ей заполненный тёплым молоком и всучила жене свёрток с маслом. Попрощались женщины добрыми английскими словами.
– Ты пьян? – спросила меня моя новая жена.
– Выпил немного. Вечерком.
И тут мне захотелось женского тела, знаете ли. То ли оттого, что оно было в ночной рубашке, то ли алкоголь возбудил гормоны Сэндлера, а они повлияли на моё сознание. А может, новая жена меня самого привлекала? Такое тоже может быть, скажу я вам. В конце концов, я был её супругом и имел полное право на ласковый интерес.
Я закрыл дверь и прижал женщину к себе. Она начала сопротивляться.
– Джон, ты пьян и от тебя воняет! Перестань! Фу!
Я не отступал.
Настоящий Сэндлер снова активизировался – он принялся мычать, а я боролся и с женой, и с наглым Kewpie.
– Заткнись! – сказал я Сэндлеру страшным низким голосом, который испугал даже меня самого.
Жена приняла это требование на свой счёт и тут же перестала сопротивляться. Сэндлер тоже куда-то делся, а я решил, что нашёл-таки подходящее слово для лёгкого общения с моей новой семьёй.
Жена Сэндлера была первой женщиной, с которой я получил настоящее интимное переживание. И хотя тело Якоба Гроота осталось не у дел, потому что сидело в тот момент в ресторане с другой женщиной, разум получил удовольствие в полной мере. Это меня впечатлило, пожалуй.
Потом я размышлял об этом удивительном парадоксе, и не знал, засчитывать ли такой вариант близости или продолжать считать себя невинным до включения в процесс собственного тела.
Я пришёл к выводу, что для зачёта требуется два полноценных субъекта, то есть тело каждого из них должно иметь собственное сознание. Проще говоря, нужно сознание со своим телом, которое подарено богами, а не взято напрокат у маломерного англичанина.
В общем, я решил не засчитывать такие случаи, когда условия полноценности не были соблюдены. Раз тело не моё, значит – это не совсем я, или совсем не я. Тем более, я был влюблён в Патрицию, сами понимаете.
Жена затопила печь, вынесла куда-то ведро с нечистотами и приготовила завтрак – овсяную кашу. С тех пор мы почему-то всегда ели на завтрак овсяную кашу.
Какой-то мужик с немытыми волосами и в сапогах, которые были измазаны дерьмом, принёс два деревянных ведра с водой. Я попросил его приходить ко мне и приносить воду в чистой обуви. Он пообещал, и я отдал мужику пару-тройку мелких монет, которые нашёл в кармане штанов. Водонос в тот день ушёл от меня счастливым.
А к завтраку вышли дети Сэндлера.
У меня было отличное настроение – мне нравилась моя новая роль главы семейства.
Я объявил семейству, что молиться мы не будем и принялся есть кашу – она показалась мне великолепной.
Жена Сэндлера смотрела на меня как на спятившего, а его дети выглядели спокойными и почёсывались. Надо сказать, все трое ели без особенного удовольствия.
– Чего грустим? – спросил я и тоже почесался. – Может сходим в баньку?
Повисла пауза.
– Мы мылись, – сказала жена.
Я решил не настаивать и заткнулся, а потом попросил добавки каши.
После завтрака какая-то женщина увела детей в школу, а жена Сэндлера исчезла на втором этаже.
Я задумался над тем, как мне выяснить, чем я занимаюсь и на что мы живём, а главное – узнать календарную дату. Если спрошу напрямую, думал я, Элизабет, или Сара, – честно говоря, я не помню как звали стерву, – решит, что я безумен, и тогда я могу потерять шанс на возвращение в ресторан к Патриции.
Я поднялся на второй этаж.
Там была одна комната, которая использовалась Сэндлерами как спальня. В ней стояли две кровати – одна широкая и одна узкая. Жена Сэндлера сидела на одной из кроватей, молчала и вязала, а я решил не навязывать её своё общество и вернулся на кухню.
Вечером вернулись дети, мы поужинали и пошли спать.
Оказалось, что моё место на узкой кровати, а жена спала с детьми на широкой. Я не понимал в чём дело, но решил не менять установившийся порядок и наблюдать.
Ночью меня мучили клопы, знаете ли. Я чесался и страдал от бессонницы.
Утром я нашёл на теле красные пятна в невообразимом количестве и взгрустнул – мысль о том, что так будет каждую ночь, меня не на шутку расстроила.
Но зато под своим матрацем я нашёл кошелёк, который был набит монетами – я насчитал больше пятидесяти шиллингов. Удача меня тут же взбодрила, как вы, наверное, понимаете. Деньги, вообще, бодрят – вероятно, это их главное свойство.
Прошло два или три дня.
Мои попытки общения с женой даже по бытовым вопросам с треском проваливались, потому что она ограничивалась лишь двумя словами – «да» и «нет». Причём второму слову она отдавала явное предпочтение.
А у меня в ответ не возникало желания приставать к ней с ласковыми предложениями – даже намекать на близкие отношения не хотелось.
Зато наличие в доме разумных детей-школьников прояснило ситуацию со временем – они не удивились моему вопросу, а подумали, что я их экзаменую. Мелкие Сэндлеры с удовольствием рассказали, что мы в 5421 году в месяце хешване, знаете ли.
Но ничего удивительного в этом ответе не было – ребятишки посещали школу при синагоге. Да, Сэндлер оказался евреем, и я не знал радоваться мне этому факту или огорчаться.
Еврейский календарь я не понимал – мне пришлось попотеть, но с помощью детишек и богов, я высчитал дату возвращения и вытащил-таки из кармана бечёвку.
Жена Сэндлера всё время куда-то уходила, а я не спрашивал её куда.
Два следующих дня я наблюдал и размышлял как мне быть, но так и не придумал чего-нибудь путного. А из дома я выходить всё ещё опасался – полагаю, вы меня понимаете.
Но у меня не было никаких развлечений, и это печалило меня со страшной силой.
Каждый день повторялось одно и то же: молочница приносила молоко, грязный мужик приносил воду, дети уходили в школу, жена молчала и вязала, или огрызалась, мы завтракали и ужинали, а я ни на градус не приблизился к разрешению загадки.
Но загадка решилась сама собой с приходом джентльмена с большими усами. Ему было не больше тридцати, он постучал в дверь, а я взял и открыл её.
Мужчина вошел в дом и сел за стол без всякого приглашения. Судя по его манерам, длинной шпаге и дорогой одежде, он был богатым человеком, вероятным аристократом.
Я сел напротив внезапного гостя.
– Мистер Сэндлер, сколько я Вам должен? – спросил гость после недолгой, но всё же паузы.
Я не нашёлся с ответом, но новость о том, что мне что-то должны, была приятной.
Я молчал и искал выход из своего глупого положения – назвать слишком большую сумму не позволяла совесть, а слишком малую – жадность.
– М-м-мало! – проснулся настоящий Сэндлер.
– Сделайте милость, изъясняйтесь прозрачнее. Я спешу и не желаю излишне утомляться! – сказал гость.
Я подавил Kewpie, но он успел дёрнуть головой, как дёргают лошади. Гость не смутился.
– Вы должны мне что-то около… пятисот фунтов, – сказал я наугад.
– Пятисот?
Гость по какой-то причине разозлился и раскраснелся как солнце при закате.
– Ну, может,… четырёхсот, – сказал я.
Джентльмен готов был взорваться и схватился за свою длинную шпагу. Моё сердце увеличивало обороты – кровь ударила в голову Сэндлера.
– Вы должны ему сто двадцать фунтов вместе с процентами, милорд.
Это сказала моя немногословная рыжая жена. Она стояла на лестнице в платье, которого я ещё не видел – оно показалось мне праздничным и дорогим.
Неблагодарный гость увидел женщину и тут же успокоился. Мне даже показалось, что он обрадовался.
– Да, милорд. Ровно сто двадцать фунтов, – сказал я.
Жена спустилась вниз, достала зелёную стеклянную бутыль из комода, поставила перед пришельцем стакан, вытерла его тряпкой и наполнила содержимым бутыли – я не знаю что это было, так как мне она выпить не предложила.
Гость что-то выпил и поблагодарил жену Сэндлера. Та с улыбкой удалилась в спальную комнату, а любезный джентльмен проводил её взглядом, но потом уставился на меня.
А я молчал и смотрел на него, и ждал.
– Я отдам Вам эти деньги не позднее следующей осени. Я отправляюсь в экспедицию в Гвинею. Сейчас негры в цене. Вернусь – рассчитаемся.
– Хорошо, милорд. Как Вам будет угодно.
Я встал на ноги – не хотел затягивать с расставанием, знаете ли. И гость тоже поднялся.
– Мистер Сэндлер, мне нужно 10 фунтов, – сказал он.
Я не знал где их взять, но отказывать доброму гостю тоже не хотелось.
А вы знаете, что у этих аристократов на уме? «Проткнёт шпагой Сэндлера, – а я больше не увижу Патрицию», – вероятно, думал я тогда.
– Милорд, зайдите завтра, я подготовлю для Вас.
– Но они нужны мне сегодня!
– Дорогая, принеси 10 фунтов, будь так любезна. Это для нашего дорогого гостя, – сказал я так, чтобы услышали наверху.
Я хотел поскорее избавиться от этого милорда – полагаю, вы меня понимаете.
Жена Сэндлера вышла на лестницу.
– Я не знаю где ты хранишь деньги, – сказала она.
– Милорд, зайдите завтра, очень Вас прошу. Мне нужно уладить кое-какие дела.
– Хорошо, я зайду вечером! Завтра! Вечером! Сэндлер! Ты слышишь?
Я кивнул, а добрый джентльмен с длинной шпагой ушёл.
Я запер за ним дверь, сел за стол и задумался.
Итак, выяснилось, что Kewpie, по всей видимости, был ростовщиком. Вероятно, думал я, этот аристократ – не единственный клиент Сэндлера, и мне нужно было искать тайник, в котором тот прятал деньги. Я догадался, что ключ в кармане жилета лежал там не случайно, тем более, что он не подходил ни к одному замку в доме.
Следующим утром я дождался пока дети уйдут в школу, дал Жене пару-тройку шиллингов и отправил за обновками. В тот день она казалась счастливой и даже любезничала со мной.
Пока я был в доме один, я обыскал весь первый этаж, спальню, но денег не нашел.
Я поднялся на чердак – там валялся пыльный хлам, но монет не было.
Я полагал, что вряд ли Сэндлер прятал деньги вне дома, поэтому продолжил поиски. Я обстучал стены, пол, потолки, но снова не нашёл того, чего искал.
Вы, наверное, решите, что я отчаялся и плюнул на деньги? Нет! Напротив, пока я занимался поиском денег, желание воспользоваться капиталом Сэндлера выросло до невероятных размеров, и я знал, что рано или поздно всё равно найду клад доброго ростовщика.
Потом пришёл чей-то слуга и отдал мне долг какого-то господина, а я вздохнул с облегчением.
Вернулась жена, но надела новое платье, которое купила-таки на выданные мной шиллинги, и снова куда-то ушла.
А вечером пришёл усатый и любезный должник с длинной шпагой, получил свои 10 фунтов и, ко взаимному удовольствию, свалил. Я запер за ним дверь и пожелал ему не возвращаться из Гвинеи никогда.
Но деньги ростовщика не давали мне покоя, знаете ли. И ещё меня мучили вопросы. Если у Сэндлера водились фунты, то почему мы жили в стеснённых условиях? Почему не было обеда? Почему порции мяса были такими скромными? На эти вопросы я ещё ответить не мог.
В субботу я впервые ступил за порог дома Сэндлера. Избежать того чудесного обряда я, пожалуй, не мог – мы пошли всей семьёй в синагогу.
Я надел выходной костюм Сэндлера – он висел в шкафу в спальной комнате, а мой милый Kewpie не протестовал.
За прошедшую неделю я научился надевать модные кальсоны и нашейные банты, но на людях испытывал некоторую неловкость за свой непривычный наряд, хотя все горожане были одеты так же, как и я.
Улицы Лондона меня не удивили – кое-где они были мощёными добрым камнем, а на некоторых и пезантские телеги и кареты знатных господ утопали в грязи.
Нечистоты вываливались прямиком на улицу и чудесные запахи с непривычки удушали.
Если я старался обходить навозные кучи, то лондонцы этим не утруждались.
Кареты на любой вкус – простенькие и шикарные, большие и поменьше проносились с бешеной скоростью – приходилось даже уворачиваться, иначе пришлось бы валяться в навозе и хрипеть в беспомощности.
Со мной здоровались многие прохожие люди, причём, делали это с особенной и нарочитой учтивостью, а я тут же подозревал в них долбаных клиентов Сэндлера.
В Лондоне того времени было множество строек – богатые особняки вытесняли жалкие лачуги, а город, по всей видимости, разрастался с невиданной скоростью.
И у христианских церквей, и у синагоги, как муравьи, роились нищие и разные английские оборванцы. Они требовали милостыню и я дал им пару-тройку звонких монет.
Голодранцев было такое количество, что приходилось применять силу и пробивать себе путь.
Некоторые знатные христианские прихожане использовали для этого шпаги в ножнах – они били ими нищих как палкой, а так как у меня шпаги не было, и быть не могло, потому что евреям шпага не полагалась, то в какой-то момент попрошайки так озлобили меня своим наглым поведением, что я принялся пинать их ногами – ноги евреям иметь не запрещалось.
Какая-то беззубая грязная старуха жестом пожелала мне смерти на колу, а жена Сэндлера отвесила доброй, но пожилой уже женщине оплеуху, да такую, что если бы у бабки оставались ещё какие-нибудь зубы, то они вылетели бы со свистом. Вероятно, беззубость старухи была следствием её дурного характера.
Такие диковинные нравы и образы удивили меня в тот день, но я, конечно же, не подавал вида.
03
Как сейчас помню, евреи молились на первом этаже большого здания в Сити, недалеко от Тауэра.
Мы разделились – жена с дочкой пошла в женскую молельню, я с сыном Сэндлера – в мужскую.
Я повторял за другими евреями всё то, что делали они, и провёл время с удовольствием – других развлечений я тогда себе ещё не нашёл.
После службы какой-то незнакомец сунул мне в руку записку и скрылся в толпе. Секретность тут же заинтриговала меня.
Но в то же время я опасался, что разгадка тайны может погубить мою миссию и меня вместе с ней. Не прошло и недели, как я поселился в доме Сэндлера, а уже появились какие-то секреты и загадки! Я начинал волноваться – полагаю, вы меня понимаете.
Я отошел в сторону и прочитал записку. А в ней аккуратными каракулями были выведены слова: «Сегодня в полночь».
Я выругался, потому что нехорошее предчувствие овладело мной в одно мгновение, но делать было нечего – в ожидании полуночи я провёл остаток дня.
Жена и дети скрылись на втором этаже, чтобы отойти, наконец, ко сну, а я сидел на кухне, смотрел в окно и томился беспокойным ожиданием.
В окне были видны силуэты редких прохожих и карет, а потом пришла тишина.
В дверь постучали, а я взял и спросил, кто там за дверью.
– Мистер Сэндлер, откройте, это я, – сказал кто-то там.
– Я никого не жду, – сказал я и заволновался ещё сильнее.
– Бросьте валять дурака! Открывайте!
Я открыл-таки долбаную дверь, а в дом влетел мужчина, и тоже со шпагой на на своём поясе, как и предыдущий клиент Сэндлера. Одет он тоже был как аристократ, и был, пожалуй, постарше Сэндлера на пару-тройку десятилетий.
– Что за шутки, Джон? Вас ведь предупредили!
– Простите, я уснул.
– Сейчас придут остальные. Закройте окно!
Я закрыл окно деревянными ставнями.
– Ваши спят?
– Да.
– Прекрасно.
Мы сели, а незнакомец зажёг ещё пару-тройку свечей к тем, что уже горели.
– Я понимаю, Джон, что Вы экономный человек. Это похвально. Но зажигайте больше свечей – нельзя жить во тьме!
А Сэндлер был экономнее, чем думал тот джентльмен, скажу я вам. Но об этом знали лишь сам ростовщик, его семья и Якоб Гроот.
Потом пришли ещё двое ночных посетителей – один молодой и тоже со шпагой, другой постарше, но в одежде священника.
Все гости сели за стол и говорили вполголоса, а я почувствовал себя вовлечённым в какое-то серьёзное и опасное дело – хотелось бежать.
– Господа, мы собрались, чтобы обсудить наши дела в Йорке. Меня беспокоят обыски у наших братьев, – сказал первый гость, – Аббат Николсон только что вернулся из Йорка.
Он указал в сторону священника.
– Да, Карл ищет повода разделаться с нами. И ему это удастся, если мы не усилим наши позиции в Лондоне.
– Этот долбаный ублюдок ещё ответит нам за Кромвеля! – сказал самый молодой гость.
Двое старших переглянулись, а я подумал, что участие в таких посиделках может закончиться виселицей.
– У Вас есть предложения? Если так, то выкладывайте, – сказал первый гость человеку в сутане.
– Есть мыслишки. Полагаю, нужно продвинуть наших людей в правительство, – ответил тот. – Если мистер Сэндлер вновь будет любезен и выделит нам некоторую сумму, то мы запустим Честертона через Милфорда – тот не боится брать.
Я смотрел, слушал и молчал.
– Почему Вы молчите, Джон? Я Вас не узнаю, – сказал первый гость.
– О какой сумме идёт речь? – спросил я.
– О каких-то двухстах фунтов. Это немного, если учесть, что на кону не только судьба Англии, но и наши жизни, – сказал аббат.
– Вы согласны, мистер Сэндлер? – спросил первый гость.
– Да. Но…
– Отлично. Когда мы победим, Англия будет чествовать Вас как героя. Даже несмотря на то, что Вы – иудей. Аббат Николсон заедет к Вам завтра. Уйдём по одному.
Гости ушли, а я остался под сильным впечатлением от увиденного и услышанного.
Мне показалось, что наверху скрипнула дверь. Я поднялся в спальную комнату, но все спали, а жена Сэндлера даже похрапывала, чего я раньше за ней не замечал. Я успокоился, потому что опасался, что она слышала наш разговор с тремя добрыми джентльменами.
У меня было два варианта на выбор – либо бежать куда-нибудь подальше от храпящей жены ростовщика и решительных заговорщиков, либо остаться, отдать или не отдать деньги аббату и продолжать жить спокойной и размеренной жизнью любезного мистера Сэндлера.
Но оба придуманных мною варианта требовали средств, которые этот засранец Сэндлер где-то спрятал и не хотел раскрывать мне свой тайник – от заткнулся и перестал проявляться.
А мне нужно было на что-то жить, в конце концов, как вы, наверное, понимаете, и я решил-таки искать деньги, чтобы откупиться от отважных заговорщиков – а там видно будет.
В ту же ночь увидел странный сон. Я попал в какой-то огромный и страшный крематорий. Там мёртвые тела были завёрнуты в тряпки и перевязаны верёвками. Их привозили, разгружали и отправляли в большие печи, откуда вырывалось пожирающее жёлтое пламя. Воздух до такой степень раскалился, что я не мог дышать. Весёлый истопник с лицом Каннингема, но без парика на своей голове, закинул дрова в печь, подскочил ко мне и сказал: «А ты когда к нам? Ещё не завтракал?»
