Платон Абсурдин
Писец. История одного туриста
Иначе я поступить не мог! Или-таки мог?
Мой Kewpie какое-то время взывал к моей совести, но я, как всегда, прищучил надоедливого засранца.
Николсон уже похрапывал, а я открыл ещё одну бутылку вина, и у меня в голове родилась идея.
Мы пили вино до полуночи, но я старался пить вполсилы, чтобы сохранить своё понимание событийных процессов.
Когда всё было кончено, я кое-как я дотащил спящих губернатора и адмирала до кают – пришлось звать на помощь нетрезвых уже морячков, потому что Стейвесант весил как слон, несмотря на отсутствие у него одной ноги.
Сам я спать не лёг, а отправился на палубу, потому что боялся уснуть в каюте.
Ночная тишина порадовала меня – с берега не было слышно ни выстрелов, ни диких воплей – видимо, поселенцы не осмелились атаковать неприятеля без нас со Стейвесантом.
Я подумал, что это к лучшему, ведь англичане перебили бы голландцев, и на этом всё бы закончилось.
А теперь была вероятность мирного исхода этого конфликтного дела, и если суждено голландцам лишиться Новых Нидерландов, то они смогут выторговать что-нибудь взамен – приятные территории где-нибудь в Южной Америке, например.
С рассветом я заметил, что к нашему кораблю на большой скорости подходит ещё один корабль. На его борту я прочитал «Быстрый британец» и побежал в каюту к Николсону. Тот храпел и постанывал – наверное, Каннингему снилось его триумфальное возвращение домой с золотым ключом от Нового Амстердама.
Я решил лишить его этой радости, потому что мне захотелось самому захватить этот трофей и передать его Якобу Грооту – он его, несомненно, заслужил.
Жаль, что судне не оказалось гравёра, иначе я бы заказал памятную надпись: «На память от Сэндлера и геера Вальдера с мистером Джонсоном». Отличный был бы подарок для Гроота, я полагаю.
Искать ключ не пришлось – пьяный Каннингем засунул его себе под подушку. Я с аккуратностью достал сувенир, а заодно одолжил у Каннингема деньги – кошелёк тоже почему-то лежал под подушкой. Видимо, подушку Каннингем использовал как надёжный сейф.
Я вернулся на палубу, а на «Быстрого британца» уже перегружали какие-то сундуки. Один сундук умудрились утопить и капитан отчитывал криворуких морячков. По акценту и оригинальным речевым оборотам я узнал в капитане настоящего лондонца.
Я перешёл по перекидному мостику на другой корабль.
– Мистер Стейвесант? – спросил меня капитан. – Мне передали распоряжение адмирала Николсона доставить мистера Стейвесанта в Бристоль.
– Да, я – Стейвесант, – сказал я.
Вскоре большой фрегат, на котором я оставил спящих Каннингема и Стейвесанта, скрылся из виду, а с ним и Америка.
Я вздохнул с облегчением и, наконец, уснул.
20
Мы подружились с капитаном «Быстрого британца» – всю дорогу я слушал его правдивые рассказы, которые с лёгким сердцем можно было принять за вымысел, о его приключениях и походах в разных морях.
А «Быстрый британец» и вправду оказался быстрым флейтом. Да и с ветром повезло, так что через пару-тройку недель я ступил на британскую землю.
Мне нужно было пересидеть какое-то время, и я поселился в деревне под именем Джонсон, и даже нанялся на работу к одному фермеру – он был славным малым.
Я убирал дерьмо за коровами, подстилал им сено и поил их, но дойку мне почему-то добрый фермер не доверял.
Поначалу я уставал работать по пятнадцать часов каждый день, а потом привык. За работу я получал еду, кров и какие-то мелкие деньги. Но деньги у меня и так были, поэтому я не чувствовал дискомфорта от чрезмерной нищеты.
Я был в относительной безопасности, – если Сэндлера ещё искали, то вряд ли нашли бы в жопной глубинке, – и меня это устраивало, знаете ли.
И несмотря на тяжёлую крестьянскую работу, я отдыхал после убийственных во всех смыслах заморских приключений.
Так прошёл год. Или два – я не помню.
Англичане объявили-таки голландцам войну, а я и считал каждый день и ждал своего часа. И он пробил, наконец!
За неделю до заветного дня я объявил фермеру, что вынужден покинуть его самого и его прекрасных коров. Фермер пытался меня отговорить – вероятно, я ему нравился, но лишь как работник.
Он сказал, что в городах люди начали болеть и помирать в большом количестве, но я был непреклонен, получил скудный расчёт и отправился сначала в Бристоль, а потом в Лондон.
Фермер оказался правым – в Англии началась эпидемия чумы.
Я не узнал Бристоль – мрачный, тёмный город встретил меня парой десятков трупов, которые загружали на небольшой корабль, чтобы затопить в ближайшей бухте. Мёртвые тела были упакованы в полотно и напоминали египетских мумий.
Тут были и большие упаковки, и совсем маленькие. Да и грузчики сами были завёрнуты в длинные кожаные макинтоши, а их головы забинтованы белыми тряпками, которые контрастировали с тёмными головными уборами. Они были похожими на человека-невидимку из известной истории одного английского фантазёра.
Честно говоря, я испугался тогда сильнее, чем в тот день, когда Уизли оставил меня в трюме одного в обществе сотни негров.
Не хватало мне склеить ласты от чумы в самом конце моего чудесного тура! Я ведь был в шаге от победы – до перехода домой оставалась лишь неделя! Но этой чёртовой недели хватило бы, чтобы Сэндлер сдох.
А Стейвесанту я, пожалуй, спас жизнь – прогулки с лондонскими чумными красотками могли кончится для него жуткими гнойными язвами по всему телу, лихорадкой и быстрым, но мучительным концом!
Отступать было некуда – я купил себе закрытую шляпу, которая напоминала простенький рыцарский шлем, и красивый кожаный макинтош.
Плащи, которые были сшиты таким образом, что в них не было открытых мест, стали тогда популярными и, несмотря на высокую цену, разлетались как горячие пирожки. Портные и ушлые торговцы в тот год заработали хорошие деньги, надо полагать.
Я не стал перебинтовывать голову, а купил себе маскарадную маску с большим клювом. Мне показалось, что в ней я буду выглядеть повеселее, да и Сэндлера не узнают в лицо.
До Лондона меня подбросили попутные телеги, хотя остаток пути всё же пришлось добить на своих двоих.
Но Лондон меня ужаснул – то и дело по пустым улицам двигались безликие и недлинные траурные процессии, или санитары тащили мёртвых на носилках без всяких ритуальных излишеств.
Казалось, у лондонцев не было других дел, кроме как хоронить умерших или сидеть по домам.
Люди носили маски и укутывались в нелепые одежды, а страх и печаль поглотили-таки большой город.
Но я грустить не собирался.
Я снял за бесценок комнату в трактире «Пьяный британец» – из-за эпидемии цены на жильё на порядок упали – и первым делом отправился искать место для ключа.
Мне нужно было где-то спрятать артефакт до того момента, как Якоб Гроот сможет достать его, но в течение четырёх столетий его никто не должен был найти. Задача не самая простая, скажу я вам.
Куда бы вы спрятали артефакт на моём месте? Ведь за четыре сотни лет Лондон перестраивали, достраивали, отстраивали и надстраивали огромное количество раз.
Я не нашёл лучшего решения, чем спрятать свой трофей на новом кладбище. Конечно, был риск, что оно не сохранится до моего возвращения, но другая идея ко мне так и не пришла.
Я дождался, когда по улице пойдёт очередная похоронная процессия и присоединился к ней.
Мы пришли на Банхилл к уже вырытой глубокой яме.
Хоронили какую-то богатую даму – резной и позолоченный гроб был заколочен и усопшую было не рассмотреть.
Я встал рядом со священником и склонил голову, как это принято делать на таких скорбных мероприятиях.
Святой отец читал молитву, а я думал как мне влезть в дом Сэндлеров, чтобы толстожопая хозяйка не помешала моему возвращению в ресторан.
Но мысли мои прервались, потому что я услышал знакомое имя – я не ожидал его услышать на Банхилле, потому что оно было еврейским. Как вы думаете, кого хоронили?
Да-да, вы угадали, надеюсь, – эту богатую даму, которую зарыли в землю на моих глазах, звали миссис Сэндлер.
По всей видимости, она даже сменила веру на христианскую, чтобы быть ближе к титульной нации и насладиться прелестями богатой жизни в полной мере. Но наслаждение у жены Сэндлера получилось недолгим, хоть и богатым.
Всё-таки бывает на свете справедливость! Я порадовался, что жуткие гнойные язвы с лихорадкой и мучительным концом достались не доброму и отважному гееру Стейвесанту, а этой мерзкой стерве. Жаль, что её приятелю виконту не удалось дожить – он бы разделил мои чувства перед тем, как я проткнул бы его своей шпагой в смертельной схватке.
Кому достались деньги Сэндлера после кончины его жены, я не знаю. Может, его детям, если они выжили, но на похоронах их не было. А может, ему самому?
Я решил спрятать ключ в могиле миссис Сэндлер, а мой милый Kewpie не протестовал в тот чудесный день.
Могильщики засыпали гроб землёй, и немногочисленные провожающие в последний путь люди разошлись по домам.
– До завтра! – сказали они друг другу напоследок.
Вероятно, они ходили хоронить каждый день, как на работу. А может, это и была их работа?
Могильщики выпили джина за упокой души миссис Сэндлер и ушли обедать.
А я воспользовался удобным моментом, взял лопату, вырыл ямку где-то в градус глубиной, и зарыл ключ.
«Если мымре поставят памятник, то ключ, скорее всего, дождётся Гроота», – думал я.
Рядом стояли модные каменные памятники в виде гробов каких-то вельмож, или аристократов, или богатых купцов. Я постарался запомнить их, чтобы в будущем найти это место.
Сложности не было – одного звали мистер Хайд, другого Уилсон, третьего – Йорк. Я запомнил по начальным буквам, из которых можно выложить короткое, но крепкое и задорное слово.
На обратном пути я зашёл к дому Сэндлеров, чтобы узнать, как я смогу в него попасть, когда настанет тот самый день.
Дверь была заперта, и я постучал по ней своей рукой.
– Хто тама? – спросил меня старческий голос.
– Я хочу видеть миссис Сэндлер, – сказал я.
– Эта драная сучка давно съехала! Убирайся, морда! Я всё равно не открою!
Все мы съедем когда-нибудь, скажу я вам.
Я побрёл в гостиницу, чтобы поразмыслить над кружкой пива.
Но пока я думал и пил своё пятое пиво, кому-то срочно понадобился доктор.
– Зови доктора! Кэмерон свалился! – завопила горничная со второго этажа.
– Эка чудо! – сказал бармен. – Всё равно сдохнет! Зачем доктора напрасно беспокоить?!
– Не твоё дело! Доктор с нами всегда делится! Кэмерон раскошелится по полной!
Я захмелел и почему-то решил, что я – доктор и мне не страшно. Мне казалось, что даже если Сэндлера прихватит чума, то он не успеет откинуть свои копыта до того, как я вернусь в ресторан к Патриции. Сейчас я понимаю, что рисковал, но тогда я хотел лишь как-то развлечься после выпитого пива.
Я встал, надел свою маску с клювом и вышел на середину зала.
– Я доктор! Я лечу людей! – сказал я. – Где больной? Дам третью часть!
Бармен посмотрел на меня, ухмыльнулся и указал на лестницу.
Я поднялся наверх, а служанка проводила меня в комнату к больному, но сама осталась у двери.
Молодой мужчина лежал на кровати под одеялом, потел и стонал. Его лицо было покрыто красными язвами и потеряло всякую привлекательность.
Я представился доктором Момом.
– Доктор, помогите! – выдавил мужчина. – Я хорошо заплачу!
– Деньги вперёд! – сказал я.
Больной достал кошелёк и протянул мне. Я побоялся взять его в руки, хоть и был в перчатках.
– Положите под подушку!
Больной послушался.
Я сдёрнул с него одеяло – жуткие гнойные язвы покрыли тело несчастного до самых пят.
– Я умираю, доктор? – сказал мужчина и заплакал.
– Нет. Ты будешь жить! – заявил я по какой-то неизвестной причине.
Больной вытер слёзы, закашлялся и посмотрел на меня с надеждой.
Я повернулся к служанке и взмахнул рукой.
– Он кашляет – это хороший знак. Будем лечить! Принеси воды! И пива!
– Но я боюсь заходить!
– Я дам тебе треть!
Служанка помчалась вниз за водой и пивом.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хуже и хуже! – выдохнул больной.
– Сейчас я дам тебе лекарство и тебе станет лучше! А потом ещё лучше!
– Скорее, доктор! Помираю! – взвизгнул мужчина.
Пришла служанка и принесла мой заказ, и я выпил-таки ещё кружку пива.
Затем я высыпал чёрный порошок, который достался мне от индейцев, в кружку с водой.
– Пей! Пей до дна!
– Что это?
– Это спасёт тебя!
Мне кажется, я был тогда убедительным, потому что больной взял и выпил моё лекарство.
– Сейчас ему станет лучше. Принеси мне ещё пива! – сказал я служанке. – Пожалуй, я успею выпить два!
Больной успокоился, я сел рядом, и мы стали беседовать. Говорили обо всём подряд, смеялись и шутили. Больной забыл о своём недуге, а я пил пиво и был довольным собой.
В какой-то момент мужчина так развеселился, что вскочил с кровати, начал петь и танцевать передо мной голым.
Я хлопал в такт его танцу, потому что мне тоже хотелось веселиться. Что ни говорите, а тот порошок обладал чудодейственной силой!
Так продолжалось до середины ночи.
В отличие от моего пациента, я почувствовал усталость, да и пиво в меня более не лезло.
Я заметил, что язвы на теле мужчины исчезли и поздравил его с этим замечательным событием.
А голый пациент на радостях перевозбудился и принялся гоняться по трактиру за служанкой с недвусмысленной целью, а она визжала и звала на помощь. Бармен попытался остановить обнажённого шалуна, но мой пациент взял и пнул его своей головой в задницу, и бармен кубарем слетел с лестницы.
Мы с Кэмероном посмеялись, а я спустился вниз, надел чудесный макинтош, и отправился прогуляться перед сном, чтобы протрезветь.
Прогулка по пустынным лондонским улицам доставила мне удовольствие, но пора было отдыхать.
Я повернул к трактиру и уже предвкушал сладкий сон, когда увидел яркое зарево.
Я ускорил шаг, а когда вернулся к «Пьяному британцу», тот уже полыхал мощным жёлтым пламенем.
Но лондонцы не спешили на помощь и тушить гостиницу никто и не собирался. Думаю, люди боялись выходить из домов из-за чумы.
Я протрезвел и начал звать людей – я стучался в двери домов и кричал.
Моего пациента видно не было, но я чувствовал, что это дело его прекрасных рук.
Потом пламя перекинулось на ближайший дом. Из него выбежали люди и тоже стали звать на помощь.
Затем пламя перекинулось на ближайший дом. Из него выбежали люди и тоже стали звать на помощь.
Потом пламя перекинулось на ближайший дом. Из него выбежали люди и тоже стали звать на помощь.
Все погорельцы звали на помощь, но поднялся ветер, и дома горели как спички. К утру выгорел весь наш квартал и уже занялись соседние.
Я смотрел за эту огненную картину и думал о том, что через пару-тройку дней все эти кошмары для меня закончатся и я, наконец, проведу вечер со своей любимой женщиной, лучшим вином и фазанами под правильным соусом.
Напоследок, я решил сделать для лондонцев что-нибудь хорошее и был, наверное, самым активным пожарным человеком – в огонь я, конечно не лез, но взрывать дома для того, чтобы остановить пламя, помогал с огоньком.
Через пару-тройку дней ветер стих и наши взрывы принесли, наконец, плоды. И, хотя выгорела значительная часть города, с Собором Святого Павла во главе, кое-что спасти удалось-таки.
Лондонцы, которые остались без крова, винили в своих бедах короля, адмирала Николсона, и голландцев вкупе с французами, которых подозревали в поджоге.
Король предложил погорельцам выехать из Лондона в другие города, чтобы не мозолить ему глаза и не мешать реконструкции столицы.
А голландцы и французы промолчали.
Зато чума покинула Лондон, а затем и Англию. Хочется думать, что пожар, который устроил мой первый и последний пациент, сыграл в этом богоугодном деле наиважнейшую роль.
А мне пожар облегчил возвращение в ресторан, потому что дом Сэндлера тоже сгорел дотла.
Надеюсь, бывший ростовщик Kewpie нашёл себе занятие в Лондоне без меня, и прожил долгую и счастливую жизнь без миссис Сэндлер. Впрочем, и без денег тоже. Но если у человека есть голова, а у Сэндлера она, без сомнений, была, – ведь смог же он наполнить свой долбаный сундучок монетами, – то и деньги будут.
5-го сентября 1666-го года я пришёл к дому беглого ростовщика. Вокруг бродили добрые искатели ценностей, но я не обращал на них своего внимания.
Я сел на пепелище и закрыл глаза.
Пахло горелым деревом и ещё чем-то.
В своих мыслях я попрощался с Сэндлером, и со всеми замечательными персонажами, с которыми свела меня судьба туриста. Я гордился собой и считал, что выдержал испытание с достоинством, и мне не стыдно будет смотреть в глаза Патриции. Да и всем остальным, пожалуй, тоже.
Я ощутил уже знакомую мне неземную лёгкость.
Потом Сэндлер выругался на неизвестном мне языке, и запах гари сменился запахом жареного фазана под лучшим соусом во Вселенной!
Часть 3
01
Я открыл глаза.
Патриция смотрела на меня, а молодой слуга уже нёсся к нашему столику с вином, фазаном и чем-то менее значительным.
– Боже, какой запах! – сказал я.
Патриция улыбнулась и сжала мою руку.
– Поздравляю тебя, Якоб! – сказала она.
Второй раз в жизни я почувствовал себя счастливым.
Блюда и бутылки с вином расставили на столе. Слуга получил от меня заказ на дополнительную порцию фазана и удалился.
– Я хочу есть! Я очень голоден, Патриция!
Она засмеялась.
– Я тебя понимаю! Но давай сперва выпьем! За твой успех!
Мне показалось, что она по-другому смотрела на меня, чем до моего чудесного вояжа. Но подумал, что показалось – и не более.
– Я очень скучал по тебе, Патриция, – сказал я и почувствовал как накатились слёзы.
Тут я понял, что устал. Всё-таки годы, которые я провёл в чужом мире, вымотали и выжали меня как красную губку. Но в то же время я чувствовал, что приобрёл такой опыт, который библиотекарь Якоб Гроот не получил бы даже за пару-тройку своих унылых жизней. Так что усталость моя была, скорее, приятной.
Каннингем, без сомнений, был прав, когда говорил, что я вернусь другим человеком. Я как будто начинал новую жизнь. Даже к старому библиотекарскому телу пришлось снова привыкать – после скромных габаритов ростовщика все члены казались мне длинными и неудобными для использования, кроме, пожалуй, одного.
– Ты права! Давай выпьем! – сказал я и поднял бокал.
В тот день мне всё казалось изумительным и прекрасным, в особенности – Патриция и фазаны.
Я не отводил от Патриции своего взгляда, а она тоже смотрела на меня.
Я с жадностью уплетал сочных фазанов, а Патриция предпочла молчание.
– Расскажи, – сказала Патриция, когда последний кусок фазаньего мяса, который я смочил в лучшем соусе, отправился в библиотекарскую глотку.
Мы сидели, пили прекрасное вино, а я рассказывал Патриции о своих приключениях.
Мы смеялись, бодрые едоки за соседними столиками оборачивались, а слуга просил нас веселиться с умеренной громкостью, чтобы не нарушать ресторанной чопорности.
Но как же можно было уменьшить громкость, если эмоции переполняли нас? И ведь это были настоящие эмоции! Этот смех я выстрадал, в конце концов, – многое становится смешным, когда остаётся в прошлом.
Правда, порой, Патриция прикрывала свой чудесный рот, как это делают женщины, когда видят или слышат что-нибудь безобразное или страшное. Да, конечно, были в моей истории сцены, которые способны потеребить слабую женскую психику. Но, я уверен, у Патриции нервы были железными, и эти жесты в её исполнении – не более чем игра.
Я уложился в два-три часа, в течение которых мы прикончили-таки пару-тройку бутылок лучшего вина – их нам вынес сам хозяин заведения, потому что их стоимость не оставила его равнодушным к нашей скромной и шумной компании.
Мы разговорились – он оказался славным малым с отличным чувством юмора – полагаю, весёлая жизнь на бескрайних русских просторах располагает к тонкому, но местами циничному, и даже чёрному юмору.
Потом мы вспомнили, что нас ждёт Каннингем, распрощались с любезным хозяином, и на таксомоторе поехали к особняку нашего дорогого профессора. Всю дорогу Патриция держала меня за руку, а я гордился собой.
Профессор был в добром расположении духа, но мы и сами не уступали ему в душевности.
– О-о-о! Я приветствую победителя! Сегодня твой день, Якоб! – кричал Каннингем из окна своего кабинета, когда мы вылезали из повозки.
Мне было приятно – я и вправду чувствовал себя победителем в смертельной, но приятной схватке.
Профессор усадил нас в мягкие кресла и разлил чудесный коньяк.
– Я вижу, вы уже отметили нашу удачу! Но хороший коньяк никогда не бывает лишним, господа! Я хочу, чтобы вы запомнили этот «закон Каннингема». Я как учёный вам говорю – тысячи экспериментов на лучших представителях нашего вида доказывают справедливость моего закона!
Мы согласились, профессор поправил парик, а я тут же вспомнил про золотой ключ.
– Якоб, ты хорошо выглядишь! И сутулость твою как рукой сняло! Ходил вопросительным знаком и с нелепым выражением лица, а теперь – уверенный взгляд, чёткий шаг, прямая линия плеча – обожаю такой стиль! Выпьем за наше дело! И за прибавление в нашем скромном коллективе! Надеюсь, ты не забыл про артефакт?
– Как можно, профессор? Он не со мной, конечно же, – я только что из дырки – не успел забрать Ваш подарок.
– Не беда! Завтра, полагаю, у тебя найдется время, чтобы побаловать старика.
– Несомненно.
– Только не говори мне что это! Пускай будет сюрпризом!
– Поверьте, это будет отличным сюрпризом! Вам и не снилось…
– Я верю тебе, Якоб. Верю! Ведь ты мне теперь как сын.
Мы выпили за нас, и за меня в частности.
– Ну, раз ты вернулся, чему я очень рад, и вернулся, как мы видим, мужчиной с яйцами – если быть по-научному точным в определениях, мы можем обсудить и дела наши скорбные. А? Патриция? Я имею в виду наши сложные отношения с Мадам.
Якоб Гроот уже успел позабыть об этой Мадам, пока спасал свою жизнь в чудесном туре. Возвращение обещало новые приключения, и, честно говоря, мне это нравилось – меня стало тянуть на подвиги, знаете ли.
– Сложные отношения мы непременно упростим! – сказал я.
– Неплохое начало, Якоб, – сказал профессор и встал на свои ноги. – Честно говоря, я не верил в твоё возвращение, но теперь… Теперь я вижу, что нас ждут великие дела!
– Прямо в точку! Белке в глаз! – сказала Патриция.
Каннингем засмеялся. Он поднял нас с кресел, обнял и прослезился.
– Вы – моя опора. В моём возрасте уже полагается опора. Как мне повезло!
Профессор умел быть трогательным и сентиментальным.
– Якоб, завтра ты отдохнёшь, а послезавтра вы встретитесь с мадемуазель… как её там? Ли! Она обозначит вам задачу. Вы с ней будьте аккуратнее – она та ещё штучка! Вполне достойна своей Мадам! Проглотит – имени не спросит!
Мы, конечно, пообещали старику быть аккуратными. От себя я пообещал завтра же доставить профессору артефакт, и мы с Патрицией отчалили в гостиницу.
Надо ли пояснять, что ночь мы провели в одном номере? Для тех, кто, возможно, не сразу сообразит что к чему, я приоткрою интимную завесу – мы провели ночь на одной кровати, и даже под одним одеялом. Такие вот дела.
Как видите, я добился-таки расположения Патриции! Я поставил себе цель, справился с многочисленными смертельными преградами в моих опасных приключениях – и она стала моей! Раз плюнуть! В этом деле главное – не испугаться, скажу я вам, а идти до конца.
До рассвета, пока Лондон и Патриция спали, я отправился к Банхиллу, чтобы достать артефакт для Каннингема.
Пришлось попросить маленькую сапёрную лопатку у доброго гостиничного портье – он когда-то служил в армии, но никак не мог расстаться с армейскими привычками и, в особенности, с милитарным снаряжением, как ребёнок не может оставить свои лопатки и ведёрки и таскает их с собой. Военная служба ставит несмываемую печать на сознании человека, как её ни покрути. Зато лопатка портье с лёгкостью уместилась в моём рюкзачке.
Какое-то время пришлось побродить по кладбищу, которое, как ни странно, сохранилось со времён Сэндлера. Да и сохранилось в прекрасном состоянии – надо отдать англичанам должного!
А самое замечательное то, что ориентировочные могилы трёх джентльменов всё так же стояли на своих местах – они как будто ждали Якоба Гроота, эти самые мистеры Хайд, Уилсон и Йорк.
Я прочитал, но на месте могилы нашей с Сэндлером чудаковатой жёнушки стоял памятник, на котором было высечено имя Джокер. Я уже слышал его от Вальдера в Африке, и оно тут же навеяло мне приятных воспоминаний.
Но я забеспокоился о ключе, как вы, наверное, понимаете. Если стоял памятник с иным именем, то останки миссис Сэндлер могли заменить на тело африканского проповедника, или чьи-то не менее замечательные. В таком случае, могилу рыли ещё раз, а это грозило проваленным экзаменом у профессора Каннингема.
Я убедился, что мои могильные изыскания не станут достоянием столичной общественности, и начал раскопки. Я работал с максимальной для Якоба Гроота скоростью, но опасался, что монумент обрушится мне на голову, и на этом всё закончится. А ведь меня ждали новые приключения и подвиги, как вы уже знаете. Найти свой конец в чужой могиле – это дурной тон – я в этом уверен.
Я копал и копал, но ключа всё не было и не было. Я занервничал, нашёл нательный крестик, половину чашки, золотую серьгу, собачью челюсть, ногу от деревянной куклы, но ключа снова не было.
Потом я наткнулся на гроб, но доски были гнилыми, и рассыпались от ударов моей лопаты.
Я нащупал чей-то череп, и он без труда отделился от тела. Я узнал его, а точнее, – её. Это был череп миссис Сэндлер, не иначе. Череп этой курвы я отличил бы от сотни других черепов даже в состоянии жуткого похмелья от хвалёного палермского вина.
Череп миссис Сэндлер имел особенные надбровные дуги и другие оригинальные черты – его ни с чем не спутать! Я обрадовался и взял женский череп в свою правую руку.
– Где ключ, стерва? – спросил я.
Но череп не ответил, а взял и выскользнул из моей руки.
Стерва и в могиле остаётся стервой, скажу я вам.
Я решил обыскать гроб. И что вы думаете? Ключ лежал в гробу миссис Сэндлер и выглядел так, как будто его вчера туда положили. Даже после смерти эта женщина прибирала к своим мерзким ручонкам чужое золото!
Вот кто бы высказался в адрес миссис Сэндлер со всей душевностью, так это мистер Сэндлер – уж он-то знал, что сказать. В тот момент я пожалел, что со мной не было моего милого Kewpie, к которому я успел привыкнуть. Или-таки был?
Но нужно было торопиться. Я схватил ключ, спрятал его в рюкзачок и засыпал могилу землёй.
– Прощай, сучка! Теперь уже навсегда! – сказал я доброй миссис Сэндлер на прощанье.
Почему на монументе высекли «Джокер», а не «Сэндлер» – до сих пор загадка для меня. Может, вы знаете разгадку?
02
С кладбища я поехал к Каннингему. Он ещё спал, но всё же не стал отказывать мне в приёме, а проснулся и вышел ко мне в дорогом халате, на котором были вышиты золотыми нитями две чудесные буквы «PK».
Вероятно, профессор хотел поскорее увидеть новый экспонат своей коллекции, но и свой чёрный как смоль парик нацепить тоже не забыл.
– Тебе не спится, Якоб? Почему так рано?
– Взял вещицу, и сразу к Вам!
– Это правильно! Ну, показывай! Удиви меня!
Я достал ключ из рюкзака и стряхнул с него землю.
– Золото? Это хорошо, это я люблю.
Профессор повертел ключ в руках.
– Не узнаёте? – спросил я.
– Как будто где-то видел.
Каннингем посмотрел на меня.
– Ты?
Я кивнул, а профессор рассмеялся так, как никогда до сих пор не смеялся. Некоторые называют такое весёлое состояние истерикой, но, в любом случае, я не видел более весёлого Каннингема ни до, ни после того дня.
– Ну, и вправду удивил! – сказал он после того как, наконец, успокоился. – И порадовал! Этого уж никак не ожидал! Я уж думал, что моя коллекция без него не будет полной. Не мог смириться – думал сойду с ума! Это удача, и за неё нужно выпить!
Он налил нам коньяку, и мы выпили, а потом сели в кресла и профессор закурил ароматную сигару.
– Профессор, как мы смогли встретиться? Ведь Вы были там до меня.
– Не нужно измерять время привычными величинами, друг мой. Я и сам не всё понимаю. Да и никто не понимает! Пока что наука не может дать нам чёткого ответа. Тем более, что дырки открыты мной совсем недавно.
– Но почему Вы храните в тайне своё открытие? Ведь Вы не даёте изучать феномен дырок другим учёным!
– Боюсь за судьбу человечества. Да-да, именно так! Если моё открытие станет всеобщим достоянием, то, во-первых, оно обесценится, а во-вторых, его смогут использовать все, кому ни лень. А что у них там в головах? К чему это может привести? Нельзя пускать всё на самотёк, друг мой! Как с той бактерией! Я имею в виду эшехерию. Изучили малютку, а потом начали смешивать гены – создавать химер! Природа не потерпит вмешательства в свои дела, Якоб! Мы с тобой в этом ещё убедимся!
Каннингем налил ещё коньяка и выпил.
– Да и премия мистера Нобеля меньше моих нынешних доходов! – сказал он.
В этом он, пожалуй, был прав. Я не знал, что двигало профессором – забота ли о человечестве, или честолюбие вкупе с жаждой наживы – вероятно, и то, и другое. А может, и нет.
Потом я вернулся в гостиницу – Патриция уже хомячила в своём номере.
Я присоединился к ней, и тот день мы провели в чудесных утехах вкупе с чревоугодием.
А вечером Патриция заявила, что у неё есть сюрприз для меня.
– У меня есть сюрприз для тебя, Якоб, – сказала она.
Я любил сюрпризы.
– Поехали! – сказала Патриция.
Мы оделись, купили таксомотор и поехали куда-то за город.
Мы высадились у парка и пошли по тёмной дорожке вдоль пруда. Кроме нас, никто не гулял – место казалось безлюдным.
– Тебе понравится, – сказала Патриция.
Я не сомневался и предвкушал приятное – настроение моё улучшалось с каждой секундой.
Мы подходили к месту, где под фонарём на скамейке сидел человек.
– Спрячься! Я позову тебя! – сказала Патриция.
Я спрятался в кустах, а Патриция подошла к человеку и села с ним рядом.
Потом она взяла его за руку.
Я вскипел как чугунный чайник, потому что ревновал девушку, знаете ли.
Наконец, Патриция знаком позвала меня.
– Иди! – крикнула она.
Я вышел из кустов и направился к скамейке.
Пока я шёл, я узнал человека, которого Патриция держала за руку. Как вы думаете, кто это был?
Это был мой отчим! Эта свинья каким-то образом пересекла пролив и сидела на скамейке в предместьях Лондона!
– Что за шутки? Патриция! – завопил мясник и вскочил на свои ноги.
– Это не шутки, это – сюрприз! – сказала Патриция.
Я не ожидал такого сюрприза, и не знал что делать.
Я, по какой-то причине, не мог обрадоваться встрече со скотиной, которую ненавидел.
– Ну, Якоб! Вот он! И ты можешь покончить с ним и отомстить за свою мать!
Было заметно, что моей подруге нравилась эта идея с сюрпризом, потому что она сияла.
Мясник попятился, но уткнулся в лавку и сел.
– Покончить? Что за бред? Ты пригласила меня сюда, чтобы я встретился с этим долбаным упырём?
– А ты на что надеялся, тупой мясник? А? – спросила Патриция как школьная учительница у неразумного ученика.
