Платон Абсурдин
Писец. История одного туриста
Старик обиделся.
– Я Вас понял, сэр Холмс, – сказал он.
– Тогда не смею задерживать, господа. Утром жду Вас здесь, геер ван Гульд. Если Вы не явитесь, я буду вынужден примирить Вас с Британской короной в принудительном порядке.
Мы с губернатором вышли из каюты и направились к шлюпке, а Уизли сопровождал нас.
– Эй, Сэндлер! Мне кажется, ты не прочь задержаться, – сказал Уизли мне вслед.
Я не обернулся.
– Нет, Уизли. У меня дела.
– Всё же, я настаиваю, – сказал англичанин, схватил меня за плечо и развернул.
– Что Вы себе позволяете? – спросил губернатор. – У нас есть сутки.
– У Вас есть, у него – нет! Вас я не держу. Убирайтесь!
Ван Гульд подчинился, а мне тоже пришлось уступить настойчивости Уизли.
Виконт привёл меня в каюту и предложил сесть в кресло. Сам он сел напротив, налил нам джина и закурил красную трубку.
– Ты, неверное, удивился, когда увидел меня? – спросил он.
– Отчего же?
– Но я удивился, что ты ещё жив. Мелкий лондонский ростовщик стал крупным дельцом. А я обещал, что доберусь до тебя.
Я выпил джина и ждал развязки.
– Чего ты хочешь? – спросил я.
– А знаешь, Сэндлер, я не хочу убивать тебя. Ты, наверное, ждёшь, что я скормлю тебя оболтусам, или засуну шпагу в твой еврейский зад, или вызову на дуэль. Нет, Сэндлер. Я передумал. Я приготовил для тебя кое-что другое. Ты будешь доволен.
– Я рад.
Уизли усмехнулся, достал ещё одну трубку, но жёлтого цвета, и протянул её мне.
– Кури! Ты ведь любишь покурить.
– С чего ты взял? Я не курю.
– Не куришь с мужчинами, хочешь сказать? А с какой-нибудь долбаной мефрау при луне?
Я удивился такой осведомлённости старого знакомца о моей личной жизни, но промолчал.
– Ты даже не спросишь, откуда я это знаю? Ну, Сэндлер. Неужели тебе не интересно?
Конечно, мне было интересно, но я хотел поскорее закончить неприятный разговор и вернуться на Горее.
– Нет, Уизли.
– А где же твой долбаный приятель? Его, кажется, звали Вальдером, – виконт Уизли решил задеть меня печальными воспоминаниями о моём добром друге.
– Не твоё дело!
– Его скормили полосатому змею, кажется. На твоих глазах. А ты его не спас. Отвратительная история! Выпей, Сэндлер!
Уизли наполнил мой стакан.
Проснулся мой Kewpie и задёргал ногой. Я нервничал, и внутри меня шла борьба.
Сэндлер хотел двинуть Уизли по черепу и бежать, но я понимал, что если я решусь сейчас на побег, мои шансы на спасение окажутся ничтожными, и решил-таки остаться.
– Не тебе судить! – сказал я и выпил ещё.
– Хорошо, я помогу тебе понять. Знаешь, почему сэр Холмс дал шанс ван Гульду и всем вашим убогим горейцам свалить, а не перевешал всех к чертям собачьим? Это я его попросил.
– Я не верю в твою гуманность.
– Ты правильно делаешь, Сэндлер! Но я пообещал не проливать долбаную голландскую кровь на Горее, и привезти старика, и тебя, в Америку живыми. А я привык выполнять свои обещания, как ты знаешь.
– Обещал?
– Да. Это было её условием.
– Скайлер?
– Догадливый сукин сын!
– Она в Америке?
– Да. И она моя жена. Жаль, что Вальдер не дожил – он бы порадовался за нас. Я же ему обещал, что она будет моей.
– Как ты нашёл её?
– Всё просто, Сэндлер. Приватиры потопили их долбаный корабль недалеко от американского берега. Они выловили Скайлер, а я её выкупил. И теперь она хочет отмщения. Ты обидел её, Сэндлер! Или Джонсон? И я тебе не завидую.
Я и сам себе не завидовал, потому что моё возвращение в Англию, в ресторан к Патриции и фазанам, накрывалось медным тазом.
Я подумал, что пора сменить тему нашей трогательной беседы.
– Надо полагать, миссис Сэндлер обвела тебя вокруг пальцев, раз ты до сих пор путешествуешь?
– Твоя миссис Сэндлер оказалась безумной тварью!
Я ухмыльнулся от удовольствия.
– Кинула-таки?
– Это не твоё дело, Сэндлер! Но клянусь, что выпущу толстухе долбаные кишки при встрече!
Слова Уизли легли бальзамом на моё доброе сердце.
– Подождём утра. А ты отправляйся на своё место!
– И где же моё место?
– В трюме, конечно. Поедешь в Америку с комфортом!
Меня перевели на корабль, который был скромнее флагманского фрегата, и поместили в трюм – он был пустым и вонял дерьмом. Обычно здесь размещали негров или какой-нибудь другой товар.
Я лёг на доски и тут же уснул.
Проснулся я от духоты. Корабль качало, а с палубы были слышны шаги и ругань.
Через какое-то время ко мне спустился виконт Уизли.
– Ну что, Сэндлер? Как тебе на новом месте?
– Уютно. Но темно.
– Ну вот и ладно. А Ван Гульд не опоздал – припёрся, собака, в стельку пьяным.
– Вы пленили его?
– Это было несложно – его пленил старый добрый ром! Хе-хе. Пускай отсыпается. Долбаные голландцы сваливают, так что, Сэндлер, оставим на Горее гарнизон, заполним трюмы, и в путь. Не скучай!
– Дайте воды!
– Получишь вместе со всеми! – сказал Уизли и скрылся наверху.
Я снова остался один и целый день отгонял мрачные мысли, которые то и дело у меня появлялись. Слова Уизли «получишь вместе со всеми» не прибавляли мне долбаного оптимизма.
Я не ошибся в своих ожиданиях – вечером мне подселили соседей.
– Сэндлер, принимай пополнение! – крикнул мне Уизли с палубы.
В трюм спустили больше двух сотен потных и грязных разновозрастных негров, а я запаниковал.
– Уизли, брось! Подними меня наверх! Я могу пожить в гальюне! Не оставляй меня здесь! – кричал я.
– Не оставлять, говоришь? А не ты ли оставил меня без гроша, да ещё с этой паскудиной – твоей толстожопой жёнушкой? Я не прощаю подлости, Сэндлер! Это только долбаные цветочки, поверь!
– Я дам тебе денег и порежу на куски толстозадую суку! Только подними меня наверх! Я не хочу с долбаными неграми!
– Сиди смирно, Сэндлер! Будешь вести себя тихо – тогда подумаю.
Это было ударом в междуножие, не иначе.
Долбаный Уизли оказался ещё большей скотиной, чем я предполагал, и следующие пару-тройку недель я проклинал его, Каннингема, и свои мелкие страстишки.
Так я покинул гостеприимную Африку. Корабль взял курс на Америку, и надежда вернуться в ресторан таяла с каждым днём.
16
«В тесноте – да не в обиде» – это не про наш случай, пожалуй. Теснота в трюме была такой, что сидеть приходилось вплотную к потным и грязным негритянским телам. Да и моё тело, полагаю, находилось не в лучшем состоянии, и источало не менее удушливую вонь. Но я её не слышал, потому что негритянские запахи сводили меня с ума.
Я успел занять место в углу – это добавило мне комфорта, но лежать не получалось.
Наверное, мне повезло, что невольники не знали, кто я такой – вероятно, иначе меня бы убили. А может, и нет.
Негры мало разговаривали между собой – поначалу они недоумевали, почему белый человек сидит вместе с ними в трюме, а не в красивой кают-компании, – это читалось в удивлённых взглядах, которые они то и дело кидали в мою сторону.
Они были запуганы до смерти белыми людьми, поэтому относились ко мне с некоторым почтением.
В трюмной темноте я различал лишь силуэты, а лица, тем более чёрные, сливались в одно. Зато я видел множество белых глаз.
Яркий свечной свет слепил меня, когда открывался люк и нам бросали еду или опускали амфоры с водой.
Воды давали в малом количестве – пить хотелось всё время и за неё приходилось бороться – когда открывали люк, я вскакивал и с криком прорывался к нему, распихивал негров и бил их без пощады своими руками и ногами.
Мне было всё равно кого и куда я бью – я должен был пить, чтобы выжить, как вы, наверное понимаете. Надо сказать, мне повезло, что я был в лучшей физической форме, чем остальные, поэтому пил всегда.
Со временем негры сами расступались и пропускали меня, потому что не хотели лишний раз получать по морде.
У люка, вместе со мной, собирались самые крепкие африканцы. Они тоже не гнушались бить своих соплеменников – вероятно, потому что тоже хотели выжить.
Я узнал одного из них – при свете свечи я разглядел знакомое лицо с лиловым шрамом – это был тот самый негр, что гонялся за мной по лесу.
Он узнал меня и, видимо, испытывал чувство вины передо мной, потому что опускал глаза всякий раз, когда я пинками отталкивал его от люка. Наверное, он думал, что я буду мстить, и прикончу его здесь, но мне было не до него, знаете ли.
Потом вместо воды стали давать ром, причём самый дешёвый – моряцкий. А так как еды давали ещё меньше, чем питья, то я пил ром – меня тошнило, но я всё равно пил ром, чтобы не пить мочу, а многие африканцы пили мочу.
Нужду приходилось справлять на том же месте, на котором сидели. Это самая скверная штука, которая может случится с человеком, скажу я вам. Потому что теснота – теснотой, но дерьмо всегда остаётся дерьмом.
Поначалу я старался раскидать своё и чужое дерьмо подальше, а потом плюнул, потому что негры пользовались темнотой и норовили вернуть мне всё дерьмо обратно, да ещё со своим в придачу.
Смрад от пота и нечистот удушал, но деваться было некуда.
Это непростые воспоминания, и пожалуй, самые тяжёлые для меня.
Бывало, невольники ссорились из-за воды или еды, или докучали мне своим стоном, поносом или другой неприятностью. Это меня раздражало и, в некоторой степени, обижало.
Тогда я находил в себе силы добраться до обидчика и пустить ему красную кровь. В общем, через пару-тройку недель я заставил негров уважать себя и бояться пуще прежнего. Пожалуй, потому, что тогда я был сильнее их.
Ко мне даже стали обращаться за помощью в улаживании негритянских конфликтов. Я не понимал, что они мне говорили, но кивал, а потом бил одного из спорщиков по морде, и спор тут же разрешался. Это всех устраивало, скажу я вам.
Я потерял счёт времени, лицо моё осунулось и заросло бородой, тело Сэндлера покрылось язвами, и выпал один зуб. А может, два – я не помню.
Я стал видеть галлюцинации – я видел то Патрицию, которая сидела рядом и была негритянкой, то мать, то мерзкого отчима, и даже Элвиса Пресли с полковником Сандерсом я тоже видел. Последний, вероятно, явился из-за мучительного голода, который не давал мне покоя. Со всеми ними я вдоволь пообщался.
Надо сказать, что эти галлюцинации скрашивали моё одиночество в те нелёгкие дни.
А потом негры начали помирать один за другим. Их можно понять – невыносимые условия нашего трюмного быта могли свести в могилу кого угодно – это дело времени. Сэндлер, конечно, тоже предпочёл бы умереть, но я держался. И я не сошёл с ума, как ни странно.
Расплодились мухи – целый день приходилось отмахиваться от надоедливых тварей, но силы убывали, и я их экономил – позволял насекомым посидеть на мне подольше.
Мёртвые тела разлагались с невероятной скоростью – раз в день их забирали наверх и выбрасывали в океан. Уизли был недоволен трюмным мором, и почему-то считал виновным в смертности негров меня.
– Сэндлер, почему долбаные негры мрут? Сегодня уже двое улетели за борт! – кричал мне Уизли. – Это мои долбаные деньги летят за долбаный борт, Сэндлер!
Надо сказать, длительное общение с морячками обогатило словарный запас виконта, и теперь всё вокруг английского аристократа было «долбаным».
Я прервал очередную беседу с полковником о фазаньих грудках, потому что претензия виконта возмутила меня своей нелепостью.
– Накорми их! И смой с них дерьмо! – ответил я.
Уизли такой ответ разозлил.
– А я всё ждал, когда ты выведешь меня из себя. Сегодня у тебя получилось, долбаный неудачник! Пожалуй, я смою сначала твоё дерьмо, чтобы ты не сдох раньше времени!
Меня вытащили на палубу. Дул слабый ветер – корабль шёл на небольшой скорости. Солнце ослепило меня и я пустил скупую слезу – то ли от счастья, то ли от яркого света.
Вокруг меня собралась команда во главе с виконтом.
– Ну что, парни, протащим голландского ублюдка? – спросил он.
Команда загудела в одобрении, а Уизли обратился к двум офицерам, которые стояли на мостике.
– Делайте ставки, господа! Ставлю два долбаных фунта, что он не скопытится!
– Он слаб, Уизли! Посмотри на него! Он еле стоит на ногах! – сказал капитан.
– Сэр, он не сдохнет! Моя ставка вырастает до трёх фунтов!
Виконт повернулся ко мне.
– Попробуй только откинуть свои долбаные копыта!
Я не знал о чём они говорят, но подозревал, что меня ждёт что-то необычное, но и малоприятное.
– Хорошо, виконт. Ставлю пять фунтов, что он не выживет! – сказал капитан.
Второй офицер тоже поставил пятёрку против меня. Уизли потёр свои ладони.
– Начнём! Парни, вяжите! Сегодня всех угощаю долбаным ромом!
Морячки обрадовались и выразили виконту своё почтение.
Похоже, Уизли чувствовал, что моё желание жить сильнее всех обстоятельств, и я буду цепляться за жизнь руками, ногами и даже ушами, если потребуется.
– Ну, Сэндлер, если сегодня выживешь – заберу из трюма и дам джина! Сойдёшь на берег долбаным белым человеком!
– Было бы неплохо, – сказал я.
Я понадеялся на то, что виконт сдержит слово – возвращаться в трюмный ад не хотелось до мучительных колик.
Меня обвязали длинной верёвкой, которую сначала пустили под килем корабля.
Уизли посмотрел на капитана, офицер махнул рукой и меня подняли на рею.
– Не дрейфь, Сэндлер! Долбаное днище почти чистое! – сказал Уизли.
Я не понял про какое днище говорил аристократ, но напрягся в ожидании неприятностей.
Потом меня опустили на верёвке в океан и потащили под водой к другому борту.
Полагаю, килевание – это не только морская забава, но и серьёзное испытание для тела вкупе с духом.
Сначала я начал захлёбываться, и хотя я успел заглотнуть воздуха, но страх и паника делали-таки своё дело. Kewpie задёргался в жалких попытках освободиться, но узлы были крепкими, и Сэндлер смирился со своей участью.
У меня была цель, а у Сэндлера её не было. В трудные минуты я вспоминал о ресторане и фазанах, и боролся, а Сэндлер лишь паниковал и смирялся без всякой меры.
А я не унывал. У меня был не самый большой выбор: либо оказать любезность капитану с его помощником и скончаться под водой, либо сделать приятное виконту и всплыть живым, чтобы он смог продолжить издеваться над нами с Сэндлером. Ни того, ни другого я, конечно, не желал, но всё же решил не сдаваться.
В какой-то момент я почувствовал резкую боль – как будто моё тело резали ножами. Я не сообразил откуда под водой ножи, но боль была невыносимой, скажу я вам.
Я даже закричал, но тут же пожалел об этом – воздух вышел из меня пузырями и дышать стало нечем. В эту секунду я понял, что пришёл конец – мне оставалось уповать на милость богов. И боги не оставили меня – я потерял сознание, но сохранил долбаную жизнь!
Я очнулся от боли и прохлады. Смеркалось, и между парусов уже показались звёзды. Корабль покачивался на волнах, а корабельные доски поскрипывали в такт качке.
– Эй, Виттерс, он оклемался! – крикнул кто-то. – Гони мои пять пенсов!
– Вот живучий ушлёпок! Зови виконта!
Я попытался пошевелиться, но не смог – боль усиливалась при каждом моём движении.
Пришёл Уизли и склонился надо мной.
– Ну, Сэндлер, я в тебе не ошибся. Долбаный молодец! Если сможешь ходить, что-нибудь ещё придумаем! А если даже не сможешь – всё равно придумаем!
– Сука, – простонал я и плюнул в аристократу в морду.
Виконту это не понравилось и он замахнулся, чтобы раскроить мне лицо, но вспомнил, что на него смотрят морячки, и тут же передумал бить. Полагаю, избиение беспомощного тела считалось неприличным для представителя высшего общества.
– Я запомню, Сэндлер. Слава Господу, память у меня хорошая. Если бы не мои обещания – болтаться бы тебе на долбаной рее.
Мне нравились в Уизли его обязательность, верность данному слову, и способность раздавать обещания направо и налево. При всех явных недостатках виконта, мудозвоном он не был.
Остаток пути я провёл не с неграми в трюме, а в небольшой каюте вместе с больными морячками – морские волки страдали лихорадкой, некоторые не брезговали и цингой, но алкоголиками, по-моему, были все.
Дешёвый моряцкий ром лился рекой и заменял людям воду. Надо отдать им должное – в сложных и неблагоприятных обстоятельствах они с достоинством несли службу и исполняли свои обязанности с относительной безупречностью.
Так что через какое-то время мы добрались-таки до Америки.
17
Наше судно прибыло в какой-то английский порт – я не помню как он назывался. Городок был небольшим, но уютным.
Я уже кое-как мог передвигаться без чьей-либо помощи, и надежда на возвращение снова овладела мной.
Кроме того, меня одели в чистую одежду, и я снова почувствовал себя человеком.
– Шевелись, Сэндлер! – сказал Уизли и пнул меня ногой.
Я кое-как спустился с корабля на землю.
В порту, под палящим летним солнцем, одетые в лохмотья негры разгружали и загружали корабли, а вокруг бродили подвыпившие морячки и голодные собаки.
Уизли позвал двоих негров, и те донесли меня на руках до его дома.
Дом стоял особняком на холме и был богатым – по всей видимости, делам виконта можно было позавидовать.
Нас встретила Скайлер – она была в дорогом и модном белом платье с кружевами, а волосы её были уложены в добром пуританском стиле. А ещё дочь бывшего губернатора прибавила в весе – полагаю, если бы я не знал, что это Скайлер, то не узнал бы её.
– Дорогая, я выполнил своё обещание. Вот он, скотина Сэндлер! Долбаный мудень! Можешь делать с ним всё, что захочешь, – сказал Уизли.
Скайлер посмотрела мне в глаза, но я не увидел в них ни тени ненависти, ни даже лёгкого озлобления – скорее, взгляд её был печальным.
– Почему он еле стоит на ногах? – спросила Скайлер.
– Познакомился с моллюсками. Эти долбаные твари живого места на нём не оставили. Но где же наш доблестный геер Гульд? Он сегодня тоже еле стоял на ногах – накачался ромом с морячками, а те его взяли и избили! Если бы он не был твоим долбаным родителем, я бы продал его к чертям собачьим! Сейчас к голландцам много вопросов накопилось. Из Лондона пришёл указ, разрешающий захватывать их корабли и бить им морды. Морячки теперь чистят голландские рыла при каждом удобном случае.
– Но я тоже голландка! И на меня здесь косо смотрят! Губернатор говорит всем, что голландцы – свиньи и европейские макаки! Как это мерзко! Голландцы ничем не хуже англичан! А может, даже лучше!
– Ты моя жена, Скайлер! Если кто-нибудь поднимет на тебя руку… Если какая-нибудь долбаная обезьяна позволит себе хоть грубое слово в твой адрес – клянусь, я выпотрошу урода и скормлю его долбаным оболтусам!
– Здесь не водятся оболтусы!
– Зато здесь полно индейцев! И эти долбаные дикари порядком меня достали! Может отдадим Сэндлера краснокожим? Они снимут с него скальп! А может, и всю кожу целиком! Это же замечательная идея, Скайлер! Сэндлер без долбаной кожи – картина маслом!
– Запри его в подвале.
– Что ты задумала?
– Я хочу, чтобы он долго мучился! – сказала Скайлер и с размаху влепила мне пощёчину. – От него воняет! Я придумаю для него что-нибудь особенное!
Удар был такой силы, что у меня потемнело в глазах, и носом пошла красная кровь.
– Дорогая, у тебя было несколько месяцев, чтобы придумывать! Или ты не верила, что я привезу его?
– У меня были другие заботы.
– Ладно. Будь по-твоему! Пускай пока посидит в подвале. Но недолго. От него нужно избавиться!
Негры меня отмыли и отвели в подвал – он был каменным и по этой причине – прохладным. На улице скромное американское солнце жарило колонистов и их чёрных помощников, а я дрожал от холода, знаете ли.
Но мне было всё равно – я не мог стоять, сидеть, лежать – раны были глубокими и не позволяли мне расслабиться.
Ночью ко мне спустилась Скайлер. Она не открыла дверь в мою темницу, потому что ключ Уизли никому не давал – боялся, что я сбегу. Глупец не понимал, что я передвигался с трудом и бегать не мог.
Мы разговаривали со Скайлер через дверь, но она тоже предложила мне побег.
– Нам нужно бежать! – сказала она.
– Куда?
– В Новый Амстердам, конечно! Я всё узнала – это немногим более ста миль на юг!
– Но, Скайлер, я даже сидеть не могу! Лежать не могу без боли! А ты хочешь, чтобы я бегал?!
– Тише! Уизли спит! Я подожду, пока ты встанешь на ноги. Я принесла тебе поесть.
Она передала через окошко в двери кусок хлеба и масло, жареное крылышко фазана и воду.
Я с жадностью набросился на еду.
– Но как ты оказалась с Уизли? – спросил я.
– Уизли выкупил меня у каперов. Они захватили наш корабль – мы даже не успели доплыть до Америки. Мужа убили. Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти!
Она заплакала, а я представил, и следующий кусок застрял у меня в горле. Мне было жаль её, скажу я вам.
– Скайлер, мы убежим! Даю тебе слово! Но что будет с твоим отцом?
Девушка вытерла слёзы и посмотрела на меня.
– Папа оскотинился. Я не хочу его видеть!
Да, геер Гульд спился и потерял человеческий облик. Позже Уизли выгнал его, и бывший губернатор острова Горее побирался и жил подаянием, пока его не приютили индейцы. Они сделали из него шута – накачивали дешёвым ромом и возили показывать соседним племенам как настоящего белого человека, который мало чем отличается от свиньи. Это индейцев веселило.
– Я беременна. Но я не хочу этого ребёнка. Я не люблю Уизли. Понимаешь?
– Я вытащу тебя отсюда! Только приноси мне еду.
– Я буду приходить каждую ночь!
Прошло около месяца.
Скайлер всё это время кормила меня фазаньими крыльями, и раны мои зажили. Правда, на теле Сэндлера осталось-таки не менее сотни рубцов, но это пустяки!
Я уже был готовым к побегу, но Уизли снова поломал все мои планы. Всё-таки виконт был редкой скотиной, скажу я вам!
Он спустился ко мне в подвал в сопровождении двух рослых англичан.
– Сэндлер, я думаю, что от тебя должна быть какая-то польза. Снять с тебя долбаную кожу Скайлер не позволяет, но и придумать сама ничего не может. Поэтому я решил сдать тебя в аренду. За тебя заплатили хорошие деньги, Сэндлер! Поработаешь на ферме у одного долбаного джентльмена. Негров он брать не хочет – брезгливый мистер. Говорит, что не потерпит чёрных задниц на своей плантации. Предпочитает брать долбаных белых. Там уже есть дюжина убогих ирландцев, так что скучать не будешь!
Уизли засмеялся, а амбалы его поддержали. Их противные хари с маленькими злобными глазками испугали Kewpie. Да чего греха таить, я тоже почувствовал приближение нового ада для нас с Сэндлером.
– Парни отвезут тебя новому хозяину, Сэндлер, и присмотрят за тобой. Если выживешь, то через год я всё-таки отдам тебя долбаным дикарям и они снимут-таки твою узорчатую кожу.
Меня вывели из дома и усадили в повозку. Огромная собака виконта провожала меня громким лаем.
Из сада выбежала Скайлер.
– Куда они увозят его?
– На отдых. Мистеру Сэндлеру нужно отдохнуть! Но он вернётся! Не правда ли, Сэндлер?
– Я обязательно вернусь!
Но наше трогательное расставание было прервано неожиданным событием.
К дому подъехала карета, и с ней – четыре солдата верхом на упитанных лошадях. Собака тут же прекратила свой лай и спряталась в кустах.
Всадники спешились, а из кареты вышел важный господин.
– Мистер Джойс! Чем обязан? Я же назначил обед на субботу, а сегодня только среда! – сказал Уизли.
– Сегодня я по долгу службы, так сказать. И боюсь, обед может не состояться. Но это на Ваше усмотрение, виконт.
– Что случилось, мистер Джойс? Какой-нибудь клеветник снова замарал моё честное имя? Или я забыл заплатить долбаный налог?
– Нет, милорд. Всё намного… сложнее.
– Ну, говорите же! У меня много дел, мистер Джойс!
– Право, я не знаю как начать… Всю дорогу думал, но так ничего красивого в голову не пришло. Стар стал, наверное.
– Говорите как можете! Не томите!
– Хорошо. Ваша жена арестована! С Вашего позволения, она будет взята под стражу.
Солдаты двинулись к Скайлер, но Уизли заслонил её своим телом.
– Вы в своём уме, Джойс? Никакого позволения я не дам!
– Виконт, не нужно вставать у нас на пути. Этим Вы только навредите себе.
– Я не понимаю! Потрудитесь с пояснениями!
– Ваша жена обвиняется в греховных делах. Она нарушила святые заветы. Она настроена против нашей веры и Господа нашего.
– Что Вы говорите? Вы бредите? Скайлер ничего нарушить не может, даже если захочет! Она же голландка!
– Виконт, она ни разу не была в церкви, пока Вы гонялись за неграми в Африке. Её часто видят одну. Она ни с кем не общается. Кроме того, люди в городе стали чаще болеть, причём неизвестными доселе болезнями. Горожане мрут, как мухи, а наши лекари бессильны! Тут без колдовства не обошлось! А колдовство запрещено королевским указом, как Вам известно! Скажу Вам по секрету, она уже не первая ведьма, которую нам удалось обнаружить в нашем добром городе. Всех их ждёт праведный суд и достойное наказание – верьте мне!
– Ведьма? Скайлер? Это долбаная клевета!
Уизли колебался. Он посмотрел на жену – Скайлер глядела ему в глаза, но в её взгляде не было страха.
– Кроме того, она – голландка. А голландцы не достойны ни сочувствия, ни доброго отношения. Так говорит наш губернатор. И Отец Лав с ним согласен. Так что отойдите в сторону, виконт.
И виконт отошёл.
Солдаты схватили Скайлер за руки и повели в карету, а она успела-таки плюнуть в виконта.
– Ненавижу тебя! Ничтожество! – бросила она уже из кареты.
– Так увидимся в субботу на обеде, виконт! – сказал Джойс. – Не принимайте близко к сердцу! Так будет лучше, поверьте.
Уизли молчал.
Мистер Джойс залез в экипаж и Скайлер увезли.
Я и мои охранники от удивления раскрыли свои рты. Наверное, потому, что сцена, которую мы наблюдали, была достойной пера какого-нибудь драматического писателя.
Но я первым пришёл в себя, и решил действовать. Медлить я не мог – нужно было спасаться самому и спасать Скайлер.
Я изо всей силы дал в бубен сначала одному мордовороту, затем в табло другому, спрыгнул с повозки и побежал к лесу.
Я с огромной скоростью пролетел пару-тройку миль и ни разу не обернулся.
Мне вслед что-то кричали, но это меня не беспокоило. Я бежал, и поначалу не чувствовал усталости, но потом я свалился.
Очнулся я ночью от холода и в кромешной темноте. Я решил дожидаться утра, чтобы понять, куда мне идти.
Ночь прошла в борьбе с неприятными ощущениями сильного подмерзания моих конечностей, но когда взошло солнце, я двинулся дальше.
Я не представлял, куда иду, но полагал, что двигаюсь от побережья вглубь материка.
Я надеялся выйти на какую-нибудь дорогу и найти людей. План был опасным – я не знал, что затеял старина Уизли. Если он гнался за мной, то мне следовало поторапливаться – встреча с англичанами была нежелательной для меня, как вы, наверное, понимаете.
Бросить Скайлер я не мог. Во всяком случае, тогда мне так казалось.
Она была сильной, но несчастной женщиной, которую, вдобавок к её незавидному положению, бросили в тюрьму. Кроме меня, никто не мог, да и не хотел ей помочь.
Мне понравилось, как она повела себя при аресте – без сомнений, я испытывал к Скайлер симпатию, как её ни покрути.
А может, чувство вины управляло мной тогда? Или желание отомстить виконту? Как бы то ни было, думаю, что даже сейчас я не оставил бы её. Кстати, Сэндлер, мой милый Kewpie, настаивал на нашем побеге в Новый Амстердам, скотина. Но я был сильнее него! Впрочем, как всегда.
За весь день я не встретил ни одной живой души – пару-тройку раз валялись трупы индейцев, и к вечеру я решил-таки отдохнуть.
Хотелось есть, и я увидел белку – она ползала по дереву и, казалось, не замечала меня.
Изловить хитрое и быстрое животное было делом хлопотным, но если нужно выжить, то любые трудности преодолеваются, знаете ли, и через пару-тройку часов я держал-таки зверя в своих крепких объятиях.
И тут кто-то свалился мне на голову, а я упал на землю. Меня подмяли и тут же обездвижили, а белка сбежала, собака, и мой ужин отменился.
Я, наконец, рассмотрел подлеца, который помешал мне восстановить силы, – это был индеец. Длинные чёрные волосы свисали с сидящего на мне туземца и щекотали моё лицо.
Индеец связал мои руки верёвкой и встал на свои туземные ноги.
Он был небольшого роста, но крепкого телосложения. Его лицо было на совесть разукрашено разными красками, и он мог бы с лёгкостью представляться цирковым артистом.
Я испугался, что он снимет с Сэндлера скальп, но индеец не спешил этого делать. Он заметил на моём теле рубцы и посмотрел мне в глаза. Изобилие моих ран, по-видимому, его озадачило, и он усадил меня к дереву.
– Кто? – спросил меня индеец, но почему-то на голландском языке.
Я удивился и ответил ему тоже по-голландски.
– Голландец. Меня зовут – Вальдер.
Индеец улыбнулся и развязал мне руки.
– Меня зовут Питер, – сказал незнакомец и протянул мне свою руку.
Я не ожидал увидеть индейца с таким именем. Я читал про индейцев, но в книгах они именовались иначе: Большой Змей, или Красный Медведь, например. Или Старый Хрыч, на худой конец. Это настораживало, конечно, но индейскую руку, на всякий случай, я пожал.
Я заинтересовался несоответствием моего представления с реальностью.
– Но почему у тебя европейское имя? Ты же индеец… И почему говоришь по-голландски?
– Голландцы – наши друзья. Англичане – наши враги. В нашем племени все с голландскими именами. Ты хочешь есть?
Я ответил, что хочу.
Индеец попросил меня подождать, и ушёл, но через пару-тройку минут вернулся со змеёй в каждой индейской руке. Всё-таки равных индейцам в охоте нету, можете мне поверить!
Уже смеркалось, и Питер разжёг огонь. Затем он разделал змею, пожарил мясо на костре, и мы принялись ужинать.
Индеец рассказал мне, что его племя тамагочи уже долгие годы дружит с голландцами – они выменивают дичь на сукно, оружие и соль. А ещё индейцы помогают вылавливать в лесах беглых негров – голландцам это нравится, и они не нападают на племя Питера. Такая вот дипломатия, знаете ли.
А в последнее время голландцы враждуют с англичанами, и тамагочи встали на сторону своих друзей. Но есть другие племена, которые поддержали англичан, и теперь у них война, а Питер – самый главный разведчик тамагочи.
Надо сказать, что этот Питер был симпатичным малым с отличным чувством юмора. В тот вечер моё представление об индейцах как об угрюмых, жестоких и кровожадных дикарях полностью изменилось.
Я, в свою очередь, рассказал индейцу свою замечательную историю. Не всю, конечно, но начал с моих горейских приключений. Вальдера в своём рассказе я переименовал в Джонсона – думаю, мой друг не обиделся бы на меня.
Всю ночь мы с Питером чесали языками и смеялись, потому что истории, которые рассказывал мой новый знакомец, были комичными и не всегда пристойными. Индейца почему-то развеселила моя история с африканским питоном, хотя мне она смешной не казалась.
Утром мы двинулись в деревню тамагочи – Питер хотел познакомить меня со своим племенем и своим отцом – вождём. И сказал, что они помогут мне вызволить Скайлер из английского плена. Я тут же воодушевился и согласился знакомиться с добрыми индейцами.
Шли целый день, а к вечеру пришли-таки в индейскую деревню. Она была большой и шумной – множество вигвамов, играющих детей, собак и лошадей радовали глаз.
