Платон Абсурдин
Писец. История одного туриста
Старик снова взял паузу и не отпускал её, пока я пил церес и смотрел на седые локоны своего случайного, но интересного собеседника.
Тем временем за окнами рыбацкой лачужки уже стемнело, и лунный свет едва освещал наш скромный стол.
Рыбачок зажёг лучину и подкинул дровишек в небольшую печку.
– Но где сын теперь? – спросил я.
– Не торопись. Я расскажу. А у тебя крепкие нервы, парень? Или ты из тех, кто теряет сознание от внезапного пука?
Этот вопрос меня и напугал, и заинтересовал. Я приготовился к какой-нибудь смертельной жути.
Полутьма, безлюдное место, шум моря и старый отшельник в доме – всё это располагало к особенному восприятию.
Я уверил рыбачка, что крепче моих нервов лишь мои мускулы. И хотя мой милый Kewpie сомневался в этом, старик мне поверил и продолжил-таки свой добрый рассказ.
– Мы приехали сюда и построили этот дом. Я думал, что здесь нас не найдут. Сын во всём помогал мне. Прошло несколько лет – мы научились ловить рыбу и охотиться на беглых рабов. В общем, жизнь наладилась – мы перестали голодать, и у нас стали водиться деньжата.
Тут у рыбачка задрожали руки, и Марцеллус перепугался, потому что он ожидал продолжения весёлого рассказа.
– В один солнечный день, когда ничто не предвещало… и… Мой сын утонул. Вот так просто взял и утонул! Сука! Внезапно налетел сильный ветер и начался долбаный шторм! Он проверял сети и…
Я затаил своё дыхание, потому что старик разволновался, а потом разошёлся не на шутку – вскочил на ноги и заходил по дому, и даже смахнул свою кружку со стола. Кружка разбилась, но это не смутило меня.
Я попросил рыбачка успокоиться.
– Успокоиться? Да ты не знаешь, о чём говоришь! Я посмотрю на тебя, когда ты увидишь…
Он не договорил, но взял новую кружку и сел за стол.
Старик трясущимися руками налил себе цереса, но нам он не предложил – пришлось самому позаботиться о старине Марцеллусе.
– Шторм так же внезапно стих, как и начался. Снова появилось солнце, но лодки уже не было видно. Я не смог найти объяснения этой неудаче и напился.
Старик с размахом стукнул своим кулаком по столу – церес вылился через края наших кружек на стол, а лучина потухла.
Марцеллус тут же испугался за свою жизнь.
Он боялся, что рыбачок в пылу своих нервных переживаний перережет-таки ему глотку, как своей жене-красавице и тому несчастному чернокожему рабу, который не смог отказать свободной женщине из знатного рода. Неуравновешенная психика вкупе с алкоголизмом – страшная штука, скажу я вам.
Но бывший судья снова зажёг лучину, а Марцеллус успокоился.
– Вечером ко мне пришёл один вонючий, но горбатый старик. Вонял он рыбой и морской тиной. Скользкий такой типчик, с водорослями в запутавшихся длинных и седых волосах, и в мокрой рубахе до самых пят. Он сел за стол, выпил цереса, который разбавил морской водой, и сказал, что пришёл по поручению Нептуна, и что моего сына забрали в море по распоряжению самого Юпитера. Я не знал, чем я насолил Юпитеру и спросил об этом старика. Тот ответил, что один мой поступок Юпитера разочаровал, и он хочет, чтобы я искупил свою вину.
Старик снова выпил кружку одним глотком, встал и посмотрел в окно. Там была видна луна и море – и всё.
– Что стало с тем стариком? – спросил я.
– Я его больше не видел. Он ушёл. В море.
Я был удивлён рассказом доброго рыбачка, но в богов не верил, поэтому посчитал историю обыкновенной уткой. Я склонялся, скорее, к мысли о старческой деменции хозяина лачуги.
– По-моему, ты заливаешь, – сказал я. – Старик, ты мне симпатичен, но не нужно лепить горбатого. Знаешь, я всякого повидал, но в такой рассказ поверить не могу!
– А я не прошу тебя мне верить. Ты сам просил меня рассказать. Но когда он придёт – не падай со стула – сломаешь себе шею.
– Кто придёт?
– Мой сын.
Рыбачок снова подошёл к окну.
– Ты сбрендил, старик. Давай-ка закругляться и ложиться спать – у меня был тяжёлый день.
– Если хочешь спать – ложись. Вон там!
Он показал мне на грязный топчан, который вонял долбаной рыбой, как и всё остальное в доме доброго рыбачка.
Я улёгся, а хозяин продолжил сидеть за столом. Он пил церес и потушил-таки лучину.
Шум морского прибоя убаюкивал меня, и я уже начал погружаться в чудесный сон.
Но тут за дверью залаял дохлый пёс. Потом он принялся скулить, как будто его добрый хозяин склеил ласты.
Это, конечно, насторожило меня, и я забыл о том, что устал и хочу спать.
Послышался удар, и собака заскулила ещё тревожнее. Я приоткрыл свои глаза.
– Пшла вон, мерзкая тварь! – сказал кто-то самым низким голосом во Вселенной.
Старик не реагировал на звуки и продолжал пить церес как ни в чём ни бывало, а пальцы Марцеллуса сжались в кулаки.
В дверь постучали так, что она едва не слетела с петель.
– Зачем стучишь? Ты же знаешь, что открыто! – сказал старик.
Дверь открылась, и я увидел силуэт человека. Он освещался лишь луной со спины, поэтому лица его видно не было.
– Всё сидишь? – пробасил незнакомец.
Рыбачок промолчал, а человек зашёл в дом и сел напротив старика. Смрад мертвечины вперемешку с вонью неизвестного происхождения с такой силой ударил в нос моего Kewpie, что я тут же почувствовал приступ тошноты.
– Зажги огонь! Я хочу видеть твоё лицо!
– Сам и зажигай!
– Ты же знаешь, что у меня одна рука!
Старик зажёг огнивом лучину, а я тут же позабыл обо всём на свете. Знаете, почему? Потому что за столом сидел полусгнивший труп, или кто-то похожий на него.
Его лицо было без носа, кожа местами свисала с черепа, а волосы торчали редкими клочьями.
Одна рука была укорочена наполовину и болталась за ненужностью. Но глаза незнакомца, при всём этом безобразии, излучали красный свет.
Старик старался не смотреть на незнакомца.
Марцеллус хотел вскочить и бежать, но от страха его тело потеряло способность к какому-либо движению. А мне было интересно, чем эта милая беседа закончится.
– Когда ты перестанешь ходить сюда? Я устал от тебя! – сказал старик.
– Когда ты отдашь мне деньги, сука? Я сгнил уже наполовину, а денег всё нет! Я сам устал видеть твою морщинистую харю! Но вынужден делать это каждый день! Ты не представляешь, какая это м-у-у-к-а-а-а!
Незнакомец заревел про муку на самых низких частотах, которые может уловить ухо человека, и внутренности Марцеллуса от этого звука завибрировали.
– Хватит! Ну зачем тебе деньги? Зачем?
– Не твоё дело! Налей мне цереса!
– Всё равно прольёшь!
– Налей, говорю, долбаный жмот!
Старик налил цереса в мою кружку. Труп, или тот, кто был похожим на мертвеца, взял её мокрой рукой с двумя короткими пальцами и опрокинул в то место, где ещё находился какой-то рот. Но церес вылился на стул, на котором сидел пришелец, и начал стекать на пол.
– Ну что, попил цереса? – спросил старик.
– Сука! Ты ещё издеваешься? Сука!
Незнакомец поднял свою культю и махнул ею. Вероятно, он хотел ударить по столу, но длина руки не позволяла достать до него. Тогда он схватил своей двупалой и длинной рукой мою кружку и разбил её о стену.
– Пёс сдох. – сказал старик. – Уже два дня как.
– Он уже начал гнить! Скоро твоя долбаная псина будет выглядеть и вонять совсем как я! Ха! Ха! Ха!
– За что мне всё это? – крикнул старик и вскочил.
– Боги решили, что ты должен ответить! Сколько раз повторять?! Это из-за тебя я стал похожим на ветошь! Гони деньги!
– Нет у меня денег! Нет!
– Найди, старый мудень! И покончим с этим!
И в этот момент Марцеллуса стошнило. Сердце моё сжалось, а дыхание остановилось.
– Кто это? – спросил незнакомец.
– Путник. Славный малый, но не верит в богов, – сказал старик.
– А ну-ка, давай посмотрим, что за путник! Думаешь, боги ему помогут?
Похожий на мертвеца незнакомец встал и медленным, но тяжёлым шагом направился к топчану.
И тогда сознание, наконец, покинуло меня.
Вероятно, сознание покинуло и Kewpie, потому что он не стал пользоваться возможностью овладеть своим телом.
Полагаю, боги помогли мне в тот день!
Хотите верьте, хотите – нет, но с того самого дня я приношу жертвы Юпитеру и всем остальным.
11
Я очнулся от сильного удара в бок.
– Это не Спартакиадис! Вставай, либерная морда!
Я открыл глаза и увидел солдат – они стояли у топчана и улыбались мне.
– Или ты встанешь, или я отсеку тебе руку! – не унимался главный из военных людей.
Я решил сохранить Марцеллусу руку и вскочил на ноги.
Добрые солдаты вытолкнули меня пинками на улицу. У скромной лачужки на неприметной завалинке сидел рыбачок и гладил своего дохлого пса.
– Не обижайся, сынок, но мне нужны деньги, – сказал старик и подмигнул.
Солдат кинул ему монету.
– Если ещё объявится кто – сразу сообщи!
– Обязательно! Не извольте беспокоиться, господин центурион!
– Я не центурион!
– Вы обязательно им станете!
Храбрые воины с удовольствием и с остроумными солдатскими шутками отвели меня в лагерь для пленных.
Пока они вели меня, то били руками и ногами, хотя я не сопротивлялся тем добрым, но вооружённым до самых зубов мужчинам. Видимо, пленного бить приятнее всего на свете, потому что он не может отомстить.
Кроме меня, в лагере собрали ещё пару-тройку сотен живых участников либертарианского движения.
Горячего питания нам не предложили, потому что ещё не решили что с нами делать – скармливать ценный провиант смертникам было бы верхом военной глупости.
Я расположился на краю лагеря, чтобы при первой возможности бежать, потому что знал, чем дело закончится.
Все ждали Красса, и к вечеру он появился.
Он был мужчиной средних лет, в богатых позолоченных доспехах и со шрамом на левой щеке, а его серая в яблоках лошадь была украшена красными и белыми перьями.
– Вот это я понимаю! Это все? – спросил Красс одного из своих командиров.
– Почти. Оставшихся ещё вылавливают по окрестностям. К утру всех соберём!
– Отлично! Утром приедет Кайсар – будем решать что с ними делать. А пока – отдыхать! Мы все хорошо потрудились, парни! Палермское привезли?
– Полсотни амфор.
– Всем вина! За мой счёт!
Солдаты зааплодировали военачальнику, и им раздали вино. Ну, а мы легли спать на холодной земле избитые, но голодные.
Утром приехал молодой, но мелкий чиновник с каким-то поручением от Сената. Ему было не более тридцати, он был одет в модную белую тунику с отливом и держался как истинный патриций – с высокомерием и нарочитой серьёзностью.
– Приветствую тебя, Красс! – сказал незнакомец и вытянул вперёд правую руку.
– Взаимно, Кайсар! – сказал Красс и сделал то же самое.
Кайсар посмотрел на нас, пленных, и улыбнулся.
– Мне сказали, что на этот раз либеры кончились.
– Да. Полная победа!
– А где их главарь? Этот.. Как его.. Спартакиадис.
– Его пока не нашли. Среди трупов не опознали, и здесь его нет. Если сбежал, то его скоро сдадут местные пезанты – я назначил за его голову вознаграждение в десять талантов.
– Прекрасно, друг мой. Теперь в Сенате, наконец, признают, что ты – лучший полководец и достоин быть консулом!
– Да, отныне эти говноеды будут знать, с кем имеют дело. Да и тебя протащим повыше! Но что будем делать с пленными, Кайсар?
– А что ты предлагаешь?
– Продать в рабство на восток. За либеров можно двойную цену брать – за два года они себя отлично разрекламировали!
– Маркус, ты неисправим! Думаешь только о деньгах!
– Если бы я о них не думал, у меня бы их не было!
– С этим не поспоришь. Но серебряных талантов у тебя и так предостаточно, а политика сейчас превыше всего! Думаю, лучше распять этих чудил вдоль дорог, чтобы украсить виды, да и чтобы другим не повадно было нарушать государственный покой. Мы должны показать всем силу Рима! У нас ведь большие планы! А, Красс?
– Ты как всегда прав, Гай. Хорошо! Уговорил! Но только потому, что я и так богат. Я пожертвую своей выгодой ради Рима! Но кресты – за твой счёт! Пойдём завтракать! Привезли палермское красное – твоё любимое!
– О! Вот за это – спасибо!
Менее всего я хотел украшать Марцеллусом долбаную дорогу, поэтому решил действовать!
– Палермское вино – лучшее вино во Вселенной! – крикнул я.
Красс и Кайсар обернулись, а ко мне подбежали солдаты, сбили с ног и принялись колотить.
– Остановитесь! – сказал им Кайсар.
Солдаты подчинились начальнику и поставили меня на ноги.
– Кто такой смелый? – спросил Красс. – Отвечай, либерная харя!
– Марцеллус Писец, – сказал я и сплюнул кровью.
– Писец? Почему Писец? – спросил Кайсар. – Грамотный?
– Ещё как! Могу писать на латыни, читать по-гречески, и хорошо считаю деньги!
– Послушай, Маркус, а давай-ка я заберу этого с собой!
– Зачем он тебе? Мы же договорились, что распнём всех либеров к чертям собачьим!
– Понимаешь, мне нужен грамотный помощник. Оформим его рабом, а ты закроешь на это глаза.
– Но Кайсар…
– Я куплю его у тебя.
– Сколько?
– Сотня!
– Это несерьёзно, Гай! Он же пишет на латыни, читает по-гречески… Пятьсот! И не ассом меньше!
– Хорошо. Три сотни, но остальных – на кресты!
– Ох, Кайсар… Ну что мне с тобой делать… Триста и ту испанскую кобылу, которая мне понравилась. Ну, помнишь?
– Конечно, помню. Я согласен, Маркус. Мы ведь друзья! Я не могу отказать своему другу! По рукам!
Кайсар жестом подозвал меня.
– Сегодня твой день! Благодари богов!
Я поблагодарил богов, а Марцеллус готов был целовать Кайсару ноги. Но я не позволил ему делать этого, как вы, вероятнее всего, понимаете.
Иначе я поступить не мог. Или-таки мог? Да и какой прок в целованных ногах, даже если это ноги Кайсара?
– Я отдал за тебя лучшую лошадь, поэтому если что-то мне не понравится – не взыщи – будешь распят вместе с остальными. Теперь ты – мой раб. Полагаю, это лучше, чем болтаться на долбаном кресте и молить богов о скором конце.
Я согласился и пообещал быть отличным рабом, а меня за это отмыли и переодели в чистую одежду.
Так что в тот день я заново родился! Да и Марцеллусу повезло, что у нас с Кайсаром оказались схожие вкусы!
Но что делать, если палермское красное и вправду – лучшее вино?!
Меня позвали на завтрак Красса и Кайсара в шатёр полководца, но выделили мне отдельный стол и приказали прислуживать.
Я не привык быть слугой, но старался исполнять новые обязанности с невероятной отдачей.
На завтрак подали жареную рыбу и…, конечно, фазанов. Куда же без них?
Я расставил блюда, налил вино в кубки и сел за свой небольшой и скромный столик без резных вензелей.
Еды мне на дали – рабу предлагалось доесть то, что останется от господских блюд. Но я не унывал, а со смирением ждал окончания завтрака.
– Надо сказать, рыба сегодня удалась! – сказал Красс.
– А вот фазанов не прожарили! – сказал Кайсар. – Я же говорил, чтобы до корочки! Никому нельзя доверить!
– Кстати, Кайсар, о фазанах. Как твоё термопольное дело? Фазаньи крылья приносят ли доход?
– Растём по-немногу. На прошлой неделе открыли десятый термополий в Риме. Фазаны по моему рецепту идут на ура. Теперь, когда либерам заткнули глотки, будем окучивать Сицилию и Кампанию – Сенат дал добро. Только вот с гарумом…
– А что такое с гарумом?
– Никак не могу найти надёжного поставщика. Те, что есть, предлагают откровенное дерьмо. Нет, Маркус, мои фазаны требуют гарума наивысшего качества! Иначе не оценить их вкуса!
– Да. Понимаю тебя, друг мой, – сказал Красс и отпил из кубка. – Вино отличное! Когда-то я так же долго искал подходящее железо. Я тогда подрядился вооружить три легиона, получил деньги из казны, собрал лучших мастеров, а меня чуть не засудили, потому что мои гладиусы, видишь ли, гнулись как бронзовые! Говорили, что, мол, ставлю под угрозу безопасность целой республики! А плевать я хотел на республику!
– Тише, Маркус…
– А что я мог сделать, если железо – гавно?! Хорошо, что брат жены моего управляющего посоветовал купить руду у германцев. А вообще, пора уже расширяться, Гай. Чего стоит государство, если оно не расширяется?
– Да, республика переживает не лучшие времена.
– По мне, так лучше один сильный правитель надолго, чем ежегодные выборы двух мудозвонов, которые зачастую ни на что не способны! Отсюда и гражданские войны, и либерские бунты! Сколько этот Спарма… Спард…
– Спартакиадис.
– Сколько этот мудень гонял армию? Два года, Гай! Два! Куда это годится?! При диктатуре никто бы ему не позволил! И в армии пора навести порядок! Распустились, суки! В атаку приходится самому гонять!
– Опасные разговоры, Маркус. Проскрипции пока ещё никто не отменял…
– Надоело молчать! Накипело!
– Эй, Писец, ты ничего не слышал! Понял? – сказал мне Кайсар.
Я кивнул.
– Налей-ка нам вина! – сказал Красс.
Я наполнил кубки.
– Давай-ка, напишем письмо в Сенат, раз теперь у тебя есть Писец. Пускай отрабатывает свою пайку. Заодно и посмотрим, как он пишет, – сказал Красс.
Кайсар согласился и приказал выдать мне папирус, чернила и перо.
– Пиши! В Сенат от Великого полководца Маркуса Лициния Красса доклад, – сказал полководец.
– Нет. Не доклад. Они подумают, что ты перед ними заискиваешь. Доклады пишут низкие подчинённые. Великий полководец не может докладывать. Нужно дать им понять, что ты делаешь им одолжение. Пускай почувствуют твою силу. Пускай боятся!
– А как тогда?
– Уведомление.
– Точно! Уведомление! Пиши! В Сенат от Великого полководца Маркуса Лициния Красса уведомление.
Кайсар кивнул, откинулся на спинку своего кресла и закрыл глаза.
– Сим письмом уведомляю уважаемый Сенат, что бунт рабов подавлен мною окончательно. Десять тысяч либеров уничтожены.
– Пятнадцать.
– Ты прав, друг мой. Двадцать тысяч либеров уничтожены моими легионами. В плен я взял несколько… тысяч боевиков. По моему приказу пленных распнут вдоль дороги в Рим в знак назидания сочувствующему населению. Что ещё?
– Про главаря, – сказал Кайсар.
– Главарь бунтовщиков по имени Спарта… Как?
– Спартакус, – подсказал я.
– Молчи, раб! – сказал Красс и швырнул в меня свой кубок. – Будешь говорить, когда позволят! Пиши Спартакиадис! Спартакиадис не найден.
– Плохо, Маркус, – сказал Кайсар.
– А что?
– Получается, что ты упустил главаря боевиков. Чтобы он снова собрал себе банду. Да тебя заклюют!
– Вот суки! Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю выбрать подходящего либера из пленных, взять его голову и отправить её в Сенат как голову Спартакиадиса. Там вряд ли его кто-то видел.
– Вот за что я тебя люблю, Гай, так это за твою изобретательность. Из тебя бы мог получиться грамотный диктатор. А ну-ка, раб, тащи сюда мой кубок! И наполни оба!
Я сделал всё так, как приказал Красс.
– Так и поступим, пожалуй. Сколько ему было лет?
– Не больше тридцати, – сказал я. – Ну, может, тридцать два…
– Вот. Выберем примерно такого возраста и…
– А пусть Писец и выберет, – предложил Кайсар. – Он же видел Спартакиадиса. Подберёт нужную голову.
Эта идея так понравилась Кайсару и Крассу, что они тут же закончили завтрак и повели меня выбирать голову Спартакуса для отправки в Рим.
Мне не нравилась моя добрая миссия, потому что выбирать приходилось из моих же недавних соратников. Да и завтрак фазаньими костями сорвался. Но Марцеллус молчал, и я не мог отказаться, как вы, наверное, понимаете. Или-таки мог? А зачем?
Если бы отказался, то, вероятнее всего, я прибавил бы работы добрым плотникам, которые колотили кресты для либертарианцев. А работы у них и так было невпроворот. В общем, в тот день я дорожил своим шансом остаться в живых более всего на свете.
Быть рабом – не самый лучший способ существования, скажу я вам. Даже если ты раб какого-нибудь Кайсара!
Если ты раб, и не важно – человека или дурной привычки, или глупых предрассудков, то сделай всё, чтобы перестать им быть! Жизнь – она в свободе, как её ни покрути.
Но что лучше: рабство или смерть? Я не знаю ответа на этот вопрос. Но я знаю, что от рабства можно освободиться, а от смерти, пожалуй, – нет.
И в тот день я сделал-таки свой выбор – я выбрал жизнь. И сейчас я считаю, что мой выбор оказался верным.
В общем, пускай каждый выбирает свой путь сам!
И нет того судьи, который может судить с беспристрастием! И нет в мире однозначности ни в чём, и ни в ком – можете мне поверить!
А пленных либертарианцев построили в один ряд, и мы втроём пошли вдоль этого строя.
Я старался не смотреть на лица пленных.
– Эй, Писец, тебе нужно выбрать похожего! Ты не понял? – сказал Красс и за волосы поднял нашу с Марцеллусом голову. – Смотри на их морды!
Я глянул на пленных, но один из них плюнул Марцеллусу в лицо.
– Продался, гнида! – сказал он.
Красс достал из ножен свой гладиус и проткнул недовольного либертарианца. Тот осел, изо рта его пошла кровь, и он забился в судорогах.
– Так будет с каждым, кто плюнет или вякнет! – сказал Красс.
Пленные ещё не знали, что их приговорили к мучительной смерти, и что по этой причине плеваться и вякать можно было без ограничений. Можно было даже кинуться на Красса и разорвать его на части, потому что терять всё равно было нечего, а умирать со знанием свершившейся мести веселее, надо полагать. Можно даже позволить себе улыбнуться.
Но, из-за отсутствия информации о дальнейшей судьбе пленных, слова Красса подействовали на либертарианцев устрашающим образом, и они перестали выказывать своё возмущение поступком Марцеллуса.
Я тогда шёл и думал о мести Каннингему за Патрицию. Это помогало приглушить угрызения совести и неприятные ощущения в области живота, которые сопутствуют всякого рода угрызениям. Тогда я ещё думал о совести и о животе.
Мы прошли весь строй, но у меня так и не поднялась рука, чтобы на кого-нибудь указать.
– Что? Нет похожего? Не бзди, долбаный раб! Или ты показываешь нам двойника, или я отсеку тебе руки! – сказал Красс.
– Но он не сможет писать! – вступился Кайсар.
– Тогда ноги. Ходить Писцу не обязательно! Пошли обратно!
Я подумал, что пора заканчивать эту неприятную процедуру, поднял свою руку и указал на самого невзрачного либертарианца. Я решил, что ему всё равно не жить, а умереть без мучений выгоднее, чем на кресте, как ни покрути. Получалось, что я оказывал тому доброму человеку услугу на безвозмездной основе, и от этого ощущения мои угрызения притупились.
– Этот?
Я кивнул.
– Что-то не верится, что Спартакиадис был таким… Ты ничего не перепутал, Писец?
Марцеллус помотал своей головой.
– Этот не пойдёт, – сказал Кайсар. – Главный бунтарь не может быть с такой незначительной харей. И маленькой головой, к тому же. Нас не поймут! Решат, что ты хочешь обвести всех вокруг пальцев!
– Суки! Давай тогда этого! Этот побольше. Да и морда у него выразительная! – сказал Красс.
– Нет. У него страх в глазах. Вот! Вот кто нам подойдёт! Смотри, с какой ненавистью он смотрит! Прямо-таки готов разорвать нас в хлопья и съесть без гарума! То, что нужно!
– Отличный выбор, Кайсар! Эй, отделите голову и принесите мне!
Солдаты схватили выбранного Кайсаром пленного и потащили выполнять приказ, я выдохнул с облегчением, а Марцеллус – тот и вовсе успокоился.
Мы дописали письмо в Сенат и упомянули в нём, что Спартакус повержен Крассом в кровавой схватке, что полководец, хоть и получил серьёзные ранения, совместимые с его драгоценной жизнью, но сумел-таки лишить главного либертарианца головы одним ударом своего позолоченного гладиуса.
– Ну-ка, дай поставлю подпись, – сказал мне Красс, когда я нарисовал жирную точку.
Красс прочитал то, что я написал.
– Ну что ж, хорошо. Мне нравится. Если и есть ошибки – не беда, главное – почерк красивый и понятный. А не то что у долбаного сенатского секретаря – сразу не поймёшь, что он там нацарапал – всем легионом разгадываем, – сказал он. – Поздравляю с отличным приобретением, Гай!
Кайсар с удовлетворением кивнул головой.
Красс капнул расплавленного сургуча и перстнем пропечатал на письме свой знак.
– Ты куда теперь, Гай? – спросил Красс. – Если в Рим, то захвати моё письмо в Сенат, и голову Спартакиадиса заодно. Тебе доверяю, как себе!
– Хорошо, Маркус. Чего не сделаешь для друга!
– Я закончу с либерами – и тоже в Рим. Пускай готовят долбаный венок и консульский курулис!
Они обнялись.
Кайсар доверил мне везти голову Спартакиадиса – её упаковали в ящик и закинули на тощую кобылу, которую выделили мне как кайсарскому Писцу.
– За голову либера ответишь своей! – сказал мне Кайсар, когда мы отъезжали из лагеря Красса.
Полководец помахал нам своей рукой и пожелал счастливого пути, а я поблагодарил богов за то, что Марцеллус остался живым. Да и за то, что, наконец, увижу Вечный Город в его древнем виде.
12
До столицы доехали без приключений, хоть Кайсара и сопровождали лишь двое телохранителей. Но грабителей, которых в то неспокойное для Рима время развелось как мух, он почему-то не боялся.
Древний город поразил меня своей грандиозностью – здания были огромными, в особенности храмы с величественными и высокими колоннами.
Многоэтажные белые инсулы и узкие грязные улицы – вот, пожалуй, основные черты древнего города. А ещё толпы людей резали мои глаза – на узких улицах прохожим, порой, было не разойтись. А повозки могли встать в пробке, если у какой-нибудь из них отваливалось колесо.
Телохранители разгоняли прохожих матерными криками, а в сложных случаях прикладывались своими чудесными плёточками.
Когда мы, наконец, добрались до дома Кайсара, уже стемнело.
Дом был на удивление небольшим и стоял в Субуре, а встречать Кайсара вышла его жена в сопровождении двух служанок-негритянок. Она не была красавицей, но её знатное происхождение было заметным даже в темноте. Даже низкий рост женщины не мог сбить с толку внимательного наблюдателя. Что ни говорите, а внешность говорит о человеке более, чем он сам может о себе сказать.
– Что так долго, Гай? – спросила она.
– Навещал Красса. Он покончил-таки с либерами.
– Не удивительно. Красс – дельный плебей!
Кайсар спешился и поцеловал супругу.
– Сейчас будем ужинать, – сказала она.
– Что на ужин?
– Твоё любимое.
– Фазаньи крылья, надо полагать?
– Они.
– Отлично. А это мой новый раб. Он – Писец, – сказал Кайсар.
Супруга посмотрела на меня с нескрываемым любопытством – видать, я ей тогда приглянулся.
– Хорошо пишет?
– Его почерку позавидует сам Кикеро со своим долбаным Тироном! Мой слог, да его почерк – и мои письма будут лучшими во всём Риме! Это – Помпея, моя жена. Её приказ – мой приказ! Понял?
Я кивнул, и мы пошли в триклиний на ужин.
– А это что? – спросила Корнелия про ящик с головой.
– Это голова Спартакиадиса. Ну, того чудилы, что два года Риму покоя не давал. Везу от Красса в подарок сенаторам.
– Ух-ты! Дай-ка посмотреть!
– Писец, покажи моей жене голову Спартакиадиса!
Я достал из ящика голову и положил на стол.
– Не красавец, конечно, но симпатичный, – сказала Помпея.
Кайсар и Помпея легли на аккуратные диванчики, а меня посадили за столик в углу – на этом настояла супруга. Вероятно, она хотела изучить нового раба.
Негритянки принесли огромное блюдо с жареными фазаньими крыльями, вазы в фруктами и большой кувшин с вином. Вино разлили в кубки – мне тоже дали небольшой бокал. А пару-тройку крыльев мне уложили на тарелку.
– Что с гарумом? – спросил Кайсар.
Помпея махнула своей маленькой ручкой.
– Так себе. Я думаю, что мы не будем продлевать контракт с этим сицилийским муднем. Пускай сначала научится делать как следует! Он думает, что нам можно продать даже его дерьмо. Тем более за такую цену!
– Да. Цена кусается.
Кайсар взял самое большое крыло и откусил от него фазанью плоть.
– Ты права, дорогая. Этот не годится. Нам нужен лучший долбаный гарум! Я бы сам занялся, да времени нет!
– Виктория говорила, что в Африке можно найти. Забыла как город называется…
– А можно ли этой дуре верить?
– Она, может, и дура, а пожрать любит! И о еде она знает больше всех! И стол у них ломится, хоть её муж всего лишь помощник квестора!
– При таких должностях не только столы ломятся, но и хари трещат!
Этот соус, которые добрые римляне прозвали гарумом, кому-то поначалу может показаться мерзким на вкус, но для римлян он – идеальная приправа к любому блюду. Стоит его распробовать, и вы позабудете обо всех других соусах до конца своих дней!
В своём углу я уплетал фазаньи крылья с особенным усердием, потому что Марцеллус был голодным. Кайсар заметил, что я облизываю свои длинные пальцы.
– А ты что скажешь, Писец? Тебе нравится? – спросил он.
– Обожаю фазанов! – ответил я.
– Я про гарум спрашиваю! Фазаны в нём замачивались!
– Гарум прекрасен!
– Откуда ему знать вкус настоящего гарума, Гай? Он же раб, – сказала Помпея.
– Ты права, дорогая, – сказал Кайсар и вздохнул. – Впрочем, как всегда.
Кайсар задумался и пил вино. Ну, а Помпея налегала на фрукты, да и про палермское красное тоже не забывала. Вероятно, потому что о нём не забудешь ни при каких условиях – можете мне поверить!
– Возьми себе ещё крыльев, Писец, если хочешь, – сказал Кайсар.
Я поблагодарил его, но отказываться не стал, а положил в свою тарелку не менее десятка сочных крылышек.
– И вина налей! – сказала Помпея.
Я налил всем вина.
– А что слышно про Илония? Так и сидит на двух точках? – спросил Кайсар супругу.
– Да. В Риме ему не разрешают открываться, а он упёрся и говорит, что, мол, пока не покорит Рим своими булками, в провинцию не пойдёт.
– Дурак этот Илоний! Без связей в Риме делать нечего. А на покупку сенаторов денег у него нет.
– Это ж надо додуматься – свиное вымя зажимать булками! Он всерьёз думает, что покорит этим Рим?
– Он глуп, и не понимает, что мало прожарить вымя на гриле и положить его между булок. Отдадим ему должного – жарит он хорошо, да и вымя у него нежное. Но всё дело – в гаруме, а он у него хуже нашего! Берёт у каких-то отсосов в Далмации. В Далмации брать гарум – себя не уважать!
– Зато дёшево.
– Так и будет две точки окучивать! А с хорошим соусом можно даже ослиное дерьмо продать по цене брундизийских устриц! Да и до моих крыльев ему далеко, пожалуй! Выпьем за наш успех, Помпея! За Сицилию с долбаной Кампанией! За «Жареные крылышки Кайсара»!
Они ударились своими кубками и выпили за свой успех.
Я же старался не отставать от своих новых хозяев, потому что обожал красное палермское вино. А Марцеллус почему-то пытался понравиться Помпее, но она, похоже, присматривалась ко мне.
Я почувствовал, что захмелел, а негритянки принесли нам ещё вина.
– Как дела у Юлии? – спросил Кайсар.
– Ты же знаешь свою маменьку – пока не накормит и не вытрет нос с задницей до полной стерильности – не успокоится, и всех вокруг достанет! Юлии нравится у неё гостить.
– Да. Но я уже соскучился!
– Летом привезу твою Юлию. А Кретиний опять попался! Спёр мою любимую золотую фибулу!
– Ту, что я подарил тебе к открытию первой термополии?
– Её!
– Сука! Эй, зовите Кретиния! Сейчас я ему покажу!
– А за неделю до фибулы пропали мои белила!
– Они всё равно из крокодильего дерьма!
Помпея подавилась вином.
– Ты знаешь, сколько белила стоят?! Они хоть и из дерьма, но любая долбаная римлянка душу за них продаст!
В триклиний вошел грузный человек, который весил, казалось, больше американского бизона в жирный сезон. Он был до неприличия громадным и с длинными, но редкими и немытыми волосами. Кроме всего прочего безобразия, толстяк источал неприятный запах пота вкупе с мочой.
