Юрий Витальевич Яньшин
Внешняя беговая
III.
– Что, мать, не признала меня в этаком-то обличье? – спросил он у медведицы, ласково почесывая ее за ухом. – Потерпи, так надо. Я теперь после прививки опасен для вас, так доктор сказал.
Она словно бы поняла, о чем он ведет речь и после слова «опасен» вытянула морду в сторону соседних строений.
– Потерпи, милая, – уговаривал он ее, продолжая свои ласки, от которых она жмурилась и шумно вздыхала.
Чтобы не прослыть неблагодарной, медведица посунулась мордой к его масочной личине и, вывалив длинный язык, постаралась, как могла, вылизать то место, где у человека должно было быть лицо. Медвежонок, видя такую идиллию между матерью и человеком, привычно сунулся тому в ноги, обхватив их передними лапами. Ему тоже хотелось получить свою порцию ласковых прикосновений. Митрич пошарил у себя в карманах, надеясь найти что-нибудь сладкое для малыша, но после тщетных попыток, сумел только достать, порядком залежавшуюся и смятую мармеладину.
– Извини, брат, ничего сладкого сегодня для тебя не припас, – с сожалением произнес он, подавая лакомство тому в раскрытой ладони.
Тот осторожно снял с ладони мармелад и почти не жуя проглотил его. Убедившись, что от человека больше ничего поиметь не удастся, он опустился на все четыре лапы и потрусил к сараю, даже не попрощавшись. Мать недовольно рыкнула вслед неблагодарному сыну и чтобы, хоть как-то загладить неловкий момент корыстолюбия, еще раз лизнула Митрича, но уже не в лицо, а в руку, заодно проверив, чем он только что угощал ее потомка.
– Ладно, мать, пойду я, – обратился он к ней, как бы прося разрешения. – С утра не жравши. Подхарчусь немного.
Медведица закивала, соглашаясь с тем, что харчевание – дело всегда нужное и полезное с любой стороны, как ни посмотри. Он еще раз потрепал ее по огромной голове и уже тоном, почто заговорщическим сообщил прямо в ухо:
– Моя-то старуха сегодня опять борща наварила. Значит, будет мясо. Я тебе потом, прямо с костью вынесу. Погрызи, побалуйся.
Медведица опять правильно поняла его, поэтому еще раз лизнула и тихонько подпихнула передней лапой в сторону дома, дескать, ступай поскорей, да не забудь про обещание.
Благоверная супруга встретила коменданта не слишком ласково. Видимо, высмотрев в окошко его заигрывания с медведицей, в ней опять проснулось дремучее чувство ревности. Окинув взглядом мужа, произнесла суровым тоном:
– Пришел?! То-то же. А то ить соскочил спозаранку и даже куска не проглотил – ушкандыбал на свою службу. И маску зачем-то напялил.
– Дела мать, дела! – чуя, что супруга не в настроении, деланно веселым голосом ответил он на тираду жены, подсаживаясь к столу и пряча маску в карман.
– Куды?! – замахнулась она на него вафельным полотенцем, которое держала в руках. – Лезешь к столу, а руки не помыл! Эвон, опять со своей подружкой миловался, греховодник старый! Николи мимо нее не пройдет!
– Да я так, по малости, – заискивающим тоном попробовал он замять ситуацию, отирая руки о китель.
– Ступай-ступай к рукомойнику! Неча в дом всякую заразу с улицы нести!
Пришлось, покряхтывая вставать с табуретки и плестись в туалет, выслушивая в спину нелицеприятные высказывания
– Совсем к старости спятил! С медведицей время больше проводит, чем с законной женой! В магазин выйти не могу! Глаза от стыда не подымаются! Все уже в лицо смеются! Охальничают! Спрашивают, как нам втроем на одной кровати спится! Тьфу, ты, прости, Господи! Срам-то какой!
– Стыд – не сало, кинут в щеки – не пристало, – отозвался он из туалета.
– Я тебе щас кину! Не донесешь! – послышались угрозы из кухни. – Ты скоро там?!
– Да иду уже, иду, – смиренно отозвался он, выходя из санузла и протягивая для осмотра еще влажные руки.
Подобный диалог был между ними уже далеко не первым за два месяца, и они оба к нему привыкли, больше отдавая дань ритуалу, нежели ссорясь по-настоящему.
– Ладно, садись, и я заодно с тобой поснидаю,– смилостивилась Фроловна после тщательного осмотра ладоней мужа.
Митрич сел к столу и решительно придвинул к себе глубокую тарелку с наваристым борщом. Жена тоже плеснула себе из половника в тарелку, но так, чуть-чуть, только, чтобы поддержать компанию. Митрич зачерпнул большой деревянной ложкой сметану из банки и неторопливо стал ее размешивать. Супруга с недоумением выгнула левую бровь, не скрывая своего удивления.
– Ты, старый, не заболел ли часом? – в голосе жены послышались нотки затаенного испуга и непонимания.
– Ты о чем это? – в свою очередь удивился тот.
– Как это о чем? Да все об том же, – поджала она свои бескровные старушечьи губы. – Ты ж николи за стол не садишься без того, чтобы хоть сто грамм не принять на грудь? А тут сразу сел и даже не вспомнил о графине.
– Э, мать, – махнул он сожалеюще рукой, – отстала ты от жизни.
– Это как же? – замерла ее рука на полпути ко рту.
– Ты думаешь, что это я упорол с утра не позавтракав? Я, мать, ходил в амбулаторию на прививку.
– И что, сделал? – испуганно округлила она глаза.
– А, как же?! Конечно, сделал! Я, как военный и гражданский глава администрации первым должен пример подать согражданам, заявил он, с шумом отхлебывая борщ с ложки. Затем подмигнул ей зачем-то и добавил. – А ты, старая, хоть и следишь за тем, как я с медведицей милуюсь, а того и не приметила, что я уже два дня ни капли в рот не брал.
– Господи, Исусе! – мелко перекрестилась она, – Да как же сподобился-то? Я, вон, разное про энту вакцину слыхала. Говорят-де ненадежная она и побочный эффект у нее едва ли не хужее самой хвори.
– Брось, мать, глупости разные повторять, что по ящику долдонят. Сама же медицинский работник, а несешь чушь несусветную, – строго оборвал он ее, продолжая работать ложкой.
– Так, врачи и говорят! Я же не сама это придумала. Есть и поумнее меня люди, – как всегда начала противоречить мужу пожилая строптивица.
– Врачи, они тоже ведь разные бывают, – многозначительно парировал он ее сомнения. – Есть врачи, а есть и рвачи. Вроде и буквы одни и те же, а смысл совсем другой. Так, что мне теперь, как сказал врач, три недели не то что употреблять, а и прикасаться к спиртному, ни-ни.
– Слава тебе, Хосподи! – опять осенила себя крестным знаменьем супружница. – Хоть с месячишко тверёзым походишь, и то – благодать несусветная! Говоришь – не приметила мол, а я все приметила, да только думала, будто ты перед москвичами не хотел в грязь лицом ударить, – не преминула все же ответить на выпад супруга.
– Я в грязь мордой никогда не падал, – хмуро ответил он ей. – А эмчеэсовец, хоть даже и из Москвы – мне не указ. У нас разные ведомства. А наши и так знают, что я свою меру соблюдаю.
– Ну да, ну да, – закивала она двусмысленно.
Чтобы еще больше подзадорить женушку, Митрич сделав постное, как церковная просвирка лицо, добавил, как бы находясь в тяжелой задумчивости:
– Три недели это мать только до второй дозы прививки, а еще три недели опосля.
– Свят, свят! Услыхал Господь мои молитвы! – окончательно просветлела ликом Фроловна. – Так, глядишь, и навовсе отучишься от этой заразы?! – выразила она робкую надежду.
– Ништо! – злорадно прищурился он. – Потом наверстаю.
– Да, тьфу на тебя, бес старый! – шмякнулась с небес на землю дражайшая супруга, обманутая в своих ожиданиях.
– Кстати, Чеботарев велел тебе передать, чтобы ты сегодня к концу рабочего дня заглянула к нему, – быстро сменил наскучившую ему тему разговора Митрич.
– Это зачем же? – удивилась жена.
– Сама не без головы. Понимать должна, что и тебе прививаться надо в обязательном порядке.
– Скажешь тоже, – неуверенно произнесла она.
– Вот и скажу. Тебе теперь другого выхода, почитай, и нет. Я вакцинирован, а ты – нет. Заболеешь и помрешь в одночасье. Тут тебя и похороним на третий день, как и положено, – бесцветным голосом донес он до нее свою мысль, пряча в глазах озорных бесенят.
– Да чтоб язык твой поганый отсох! Ирод проклятый! Не дождешься! – сунула она ему в нос дулю.
– Эк, тебя разобрало! – удовлетворенно крякнул Митрич, облизывая ложку. – Вот ежели не хочешь, чтобы я не дождался, то и ступай к вечеру в поликлинику. Док говорит, что медицинские работники по приказу Минздрава должны быть вакцинированы в первую очередь.
– Я уже не медицинский работник, – попробовала она поерепениться. – Я к вашему сведению – пенсионерка. Вот.
– Раз тебя привлекают по женским делам, значит, ты в обойме состоишь, и нечего тут спорить, – сказал, как отрезал полковник. – Или и вправду хочешь загреметь под фанфары?!
– Охо-хо-нюшки, – сразу сдулась бабка. – Прицепится, ровно кобель худой. И не оторвешь, – забубнила она под нос, уже сдавая свои позиции. – Ладно. Так и быть. Схожу. Но только исключительно потому, что не хочу доставлять тебе радости видеть меня в гробу и белых тапках.
– Вот и молодец! Вот и умница! – обрадовался Митрич своей быстрой победе, которой он никак не ожидал, зная характер своей благоверной.
– С тобой не то, что поумнеешь, а последнего ума лишишься, – уже беззлобно отмахнулась она.
На этом их пикировка и закончилась. Вничью, как всегда.
Уже заканчивая хлебать борщ, Митрич неожиданно хлопнул себя по лбу. Да, так, что Фроловна аж подскочила от неожиданности.
– Совсем забыл! – воскликнул он, улыбнувшись на то, как смешно отреагировала на восклицание жена.
– Что?! Что?! – закудахтала она, сгорая от любопытства.
– По дороге домой встретил Семихватова. Так он сказал, что получил шифрованную РДО о скором прибытии к нам Игоря Николаича.
– Ба! – удивилась Серафима Фроловна. – Я уж думала он и не вернется к нам опосля Москвы-то? Что, не ко двору пришелся?
– Да, не-е, – отвалился к стене Митрич, удоволенно поглаживая сытый живот. – С этим-то, как раз у него все в порядке. Высоко залетел наш живчик. Говорят, что Сам, – поднял он глаза к потолку, – с ним ручкуется запросто.
– А зачем тогда?! Принимать к испытаниям летный образец изделия?
– Вот откуда, скажи на милость, свалилась ты на меня, вся такая информированная не в меру?! – сокрушенно замотал он головой.
– Чай не в лесу живу, – развела руками в стороны Фроловна.
– Ох, дождешься ты у меня! Займется тобой контрразведка! – погрозил он ей корявым пальцем.
– Надолго он к нам? – поинтересовалась она.
– Тебя забыли спросить, – хмуро шевельнул он в ее сторону бровями. – Как пройдут испытания. А там видно будет. Чаю плесни мне.
Серафима Фроловна понялась с табурета чтобы снять с электроплиты чайник исходивший паром. Не торопясь плеснула в стакан заварку, после его налила кипятка. Все это она проделывала, как в замедленной съемке, видимо, что-то обдумывая важное на ходу. Также неторопливо поставила стакан на стол и пододвинула к мужу сахарницу. Затем присела на табурет, сложив руки на животе и замерла, словно кочка на болоте. Странное поведение супруги не укрылось от взора полковника:
– Ты чего это, мать, ровно мешком пыльным по голове стукнутая? – озабоченно спросил он у застывшей на табуретке супруги.
– Чтой-то мне муторно как-то на душе стало, – тихо, как во сне прошелестела она в ответ.
Виттель, не на шутку перепугавшись, вскочил со своего места.
– Что с тобой, Фима?! Тебе плохо?! Лекарство, какое дать?! – засуетился он, впервые наблюдая такое состояние своей половины.
– Да, нет. Не то, – вяло отмахнулась она от перепуганного не на шутку мужа.
– А что?!
– Ровно оборвалось что внутри, – пояснила она, еле ворочая языком. – Предчувствие вдруг кольнуло нехорошее.
– Господи! – воскликнул он. – Ты меня, старая, так до инфаркта доведешь! Какое еще там предчувствие?! Выкладывай все, как на духу!
Бабка медленно приходила в себя. Руки ее заметно дрожали, и поэтому она постаралась спрятать их под фартук.
– Давай, старая, колись! – наседал он на нее, понимая, что супругу нельзя оставлять в таком состоянии, которое может закончиться довольно плачевно. Ее срочно требовалось растормошить и разговорить.
– Чтой-то поблазнилось мне, Мишаня – назвала она его именем, которым не называла уже лет тридцать, если не больше.
– Ну, так и не тяни кота за вымя! Докладывай, что и как, – не отступал он от нее.
– Сама знаю, что глупая я баба, да ничего с этим поделать не могу, – старалась, как можно на поздний срок оттянуть рассказ о своих видениях.
– Давай-давай! Публика у твоих ног! Насладись бенефисом, – нарочно грубовато обратился он к ней, считая, что именно такой тон сейчас и нужен для того, чтобы привести супругу в душевное равновесие.
– Увидала я Игоря Николаича…, – произнесла она полушепотом и споткнулась.
– Ну, увидала, и что?! – окончательно начал терять терпение полковник.
– С автоматом, – выдавила она из себя через силу.
– С автоматом? – переспросил он.
– Да. Только с каким-то чудным автоматом. Я таких автоматов, отродясь не видела. Дуло толстое такое, – она попробовала показать его диаметр, сложив пальцы в колечко. – И короткое. Ровно обрезал кто.
– Ну, увидала и увидала. И что с того? – нахмурился комендант по спине, которого невольно побежали мурашки.
– Дак стрелял он из него!
– В кого? – изумился Митрич, знавшего Вострецова, как ученого-теоретика и непроходимого гуманиста, для которого взять в руки оружие, а тем более вести из него стрельбу было нечто абсолютно немыслимым.
– Не знаю куда стрелял, а только стрелял, и лицо у него было при этом страшное-престрашное, – продолжала Фроловна свою исповедь.
– Как есть – глупая баба! Чего только не привидится тебе, – попытался он ее успокоить, хотя сам уже начал всерьез беспокоиться.
– Только это не все, – сглотнула она комок, подступивший к горлу. – Я и тебя там увидела, начала она тихонько подвывать.
– И?
– А ты лежал у него возле ног, весь в крови, – уже откровенно начала она всхлипывать.
– Ну, буде-буде, – топтался он около нее, не зная, что сказать и что предпринять.
Наконец, все-таки дал себе присесть вновь.
– Все это бабьи выдумки. С чего ради, я буду валяться у его ног? Да и в кого ему стрелять-то тут? Кругом же все свои! Глупости городишь, старая.
– А вот и совсем не глупости! – с жаром зашептала она. – Чует мое сердце, что не к добру все это.
– Что, всё? – не понял Виттель.
– Всё! И прилет Вострецова и все остальное…
– Что ты имеешь в виду под остальным? – решил он до конца прояснить ситуацию.
– Я давеча в магазин ходила. Горчицу мне надо было купить да листа лаврового. И встретила я там Кузьминишну – жену Ивана Никодимыча, что на той стороне бухты, на станции сидит…
– Иван Никодимыч Вершигора? – уточнил он.
– Так и есть, – подтвердила супруга.
– Ну и что дальше? Что она тебе нашептала такого? – сдвинул брови Митрич.
– А то и сказала, что супруг ее домой, долго не придет. Потому де, что с сегодняшнего дня все служители офицерского чина, которые там обретаются, переходят на казарменное положение.
– Это с чего это?
– А с того, что маневры начинаются с сегодняшнего дня у американов в Норвежском море. Кораблей, говорят, уйму нагнали. Николи такого еще не было. Вот наши и заопасились, того. Как бы, значит, чего не вышло, – выдала бабка военную тайну и поджала трясущиеся губы.
– Мы-то тут, с какого боку? – хмыкнул полковник, уже в который раз дивясь и втайне завидуя осведомленности своей супруги.
– Дык все знают, какую штуку у нас в «горе» мастырят. Говорят, что как только примут на вооружение, так всем буржуям карачун и наступит одномоментно, – опять не удержалась бабка, чтобы не выдать государственную тайну, о которой знали все в округе, включая ездовых собак местного населения.
– Говори дальше, – насупился полковник.
– А что говорить-то? Ты сам много раз говорил, что Игорь Николаич и Алексей Сергеич самые, что ни есть ценные люди для страны, кои дороже президента и всей его свиты.
– И что? – заладил полковник, как заезженная пластинка.
– Вот я своим бабьим скудоумием и кумекаю, что все одно к одному складывается.
– Что складывается?
– Там ить, – махнула она куда-то рукой, – тоже ведь не дурачки сидят. Все видят, и все слышат. И уж наверняка тоже знают, что испытания наземной установки вот-вот завершатся и начнут испытывать такую же, только на самолете.
– Дальше,– проговорил Виттель, чуя, как намокает от пота спина под рубашкой.
– Самое, что ни на есть удобное времечко, чтобы прихлопнуть нас тут всех разом и скопом. Пока, значит, установку не поставили на боевое дежурство и самолет в небо не запустили. Дык еще и обе золотых головы в одном месте собрались – все им меньше хлопот будет по устранению. Когда еще такая удача-то выпадет? – выпалила она речь и нахохлилась, будто последних сил лишилась.
– Помнится два месяца назад, когда я тебя уговаривал уехать к детям на материк, ты вела совсем другие речи. Мол, де и флот не пропустит и ПВО не подкачает. А сейчас, что? – невесело усмехнулся он, понимая, что на этот раз соображения Серафимы весьма рациональны, и что будь он на месте какого-нибудь пиндосовского адмирала, то, несомненно, воспользовался сложившимися обстоятельствами.
– И на старуху бывает проруха, – кратко резюмировала она.
– Ладно, – поднялся он с табуретки и одернул на себе китель. – Чтобы там ни было, а свой воинский долг я исполню до конца. Слова твои приму к сведению, хоть и навеяны они извечными бабскими страхами. А тебе так скажу. Если что, выстрелы там или взрывы, какие начнутся, то ты лезь вон в сундук, – кивнул он в сторону громадного и тяжеленого сундука, что раскорячился на половину коридора, и в котором Фроловна хранила старые перины. – Я специально заказал такой и чтоб изнутри обшит был стальными пластинами. До убежища все равно тебе не добежать, а тут сховаешься на время. Закроешься изнутри, там вон щеколда имеется. И лежи себе, пока все не стихнет. Там сзади дырки – не задохнешься.
Глава 49
I.
06.09.2020 г., там же
Все борта, прибывающие с материка полковник Виттель, как глава военно-гражданской администрации встречал всегда лично. Погода, как предсказывал майор Семихватов, и как докладывали Митричу его кости, продолжала оставаться скверной. Со стороны залива дул, не прекращая шквалистый ветер, а вместе с ним на поселок и базу непрерывно валил то мокрый снег, то ледяной дождь. Комендант выполнил данное накануне обещание и прислал в помощь аэродромным службам дополнительную людскую помощь. Со вчерашнего вечера солдаты разгребали и очищали от заносов взлетную полосу, но разбушевавшаяся природа старалась всеми силами уничтожить результаты их труда. Для растопки наледи на ВПП вытащили из бездонных закромов Семихватова даже «Змея Горыныча» – именно так местные баовцы прозвали старенький и списанный реактивный двигатель от Су-17, укрепленный на лафете и возимый на тягаче. Диспетчер на вышке, уже дважды связывался с бортом, предлагая тому либо вернуться, либо сесть где-нибудь в Нарьян-Маре, но упрямые летчики, сидящие за штурвалами Ил-76, наотрез отказывались выполнять рекомендации, уверяя, что и не в таких еще передрягах бывали. В общем и целом, момент был достаточно волнительным, как для прибывающей, так и для встречающей стороны. К слову сказать, Митрич был не единственным встречающим высокую московскую делегацию. Вместе с ним топтался и старался уворачиваться от ветра со снегом многолетний соратник Вострецова – Алексей Сергеевич Боголюбов. Мокрый снег постоянно залеплял ему очки и он, тихонько чертыхаясь, все время снимал их и яростно протирал. Алексей Сергеевич очень волновался за предстоящую посадку, поэтому то и дело обращался к Семихватову, стоявшему рядом с рацией в руках, и державшему связь с диспетчерской вышкой:
– Роман Игнатьевич, летят?!
– Летят, – коротко бросал ему в ответ майор, волнуясь ничуть не меньше, но стараясь соблюдать внешнее хладнокровие.
– Михал Дмитрич, – обращался тогда Боголюбов к полковнику, – как думаете, они не отвернут на запасной аэродром?
– Не-е, – отвечал Виттель, оглаживая свою встопорщенную от ветра бороду, – Игорь Николаевич, это что тебе ледокол – всегда идет напролом, чтобы не случилось. Да ты и сам, почитай, знаешь его характер не хуже моего.
– Так-то, конечно, – соглашался с ним Боголюбов, – но ведь он там не один.
– Не один, – кивал в ответ комендант, – но зато он главный. Да не трясись ты, Сергеич, все будет путем.
С опозданием на час, борт все-таки прибыл. Летчик, сидящий за штурвалом, мастерски справился управлением тяжелого самолета, не давая тому свалиться в губительный крен от порывов ветра. Надсадно ревя от натуги в режиме реверса всеми четырьмя двигателями, машина пронеслась по бетонке и остановилась, как вкопанная не доезжая до встречающих всего несколько метров. Ну, как тут было не удержаться от того, чтобы не похлопать в ладоши мастерству экипажа? В хвосте самолета с барственной неторопливостью откинулась аппарель и по ней стали спускаться хорошо экипированные для северных широт военные. Их было никак не меньше трех десятков. Они молча выстроились полукругом возле аппарели и замерли в немом ожидании, когда на землю спустятся главные лица. В руках у военных были не банальные «калаши» а укороченная модель АЕК-971М, что сразу бросилось в глаза многоопытному полковнику. Наконец появился и сам Игорь Николаевич. Всегда быстрый и резкий в движениях, на этот раз он ступал чинно и важно, как журавль на болоте. Подчеркнутая осанистость подчеркивала его особый статус. Следом за ним, как привязанный незримой нитью спустился и генерал-лейтенант Иванов. Едва завидев встречающих, Вострецов, словно снял, надоевшую ему самому маску барственной отрешенности и, заулыбавшись заторопился навстречу, еще издали широко раскрыв объятия. И как будто бы прежний старичок-сверчок вернулся в свой родимый закуток за печкой.
– Лешенька, как я рад тебя видеть! Ты не представляешь! – выговаривал он, захлебываясь от ветра и тиская в объятиях своего соратника.
– Мы так волновались! – приговаривал в свою очередь Боголюбов, обнимая и целуя своего наставника.
В глазах его, если приглядеться, то можно было найти капельки слез радости от долгожданной встречи. А ведь прошло всего-то пара месяцев, как они расстались.
– Михаил Дмитрич, здравствуй дорогой! – кинулся Вострецов к Виттелю, протягивая сразу две руки.
– Здравствуй, Игорь Николаевич! С благополучным возвращением! – заулыбался в свою очередь полковник, тронутый тем, как преобразился с одно мгновение маститый (теперь уже) академик.
– Нет, брат, не с возвращением, а с прибытием! – засмеялся Вострецов. – Я всего лишь на недельку. Потом опять отбуду!
Затем пришла очередь здороваться Иванову. Он с чувством пожал руку Боголюбову, отдав ему должное, как помощнику и «правой руке» руководителя проекта, а вот с полковником, несмотря на разность в чинах, поздоровался более тепло. Виттель, как и положено младшему по званию, хотел было отдать честь, но Владимир Всеволодович, отмахнувшись, просто крепко прижал к себе старика-полковника, прогудев прямо в лицо:
– Брось, Михал Дмитрич, чай не на плацу! Здравствуй-здравствуй, дорогой!
Митрич окончательно растаял от такого поведения вышестоящего по рангу Иванова, и у него тоже заблестело в уголках глаз.
С Семихватовым поздоровались тоже тепло и уважительно, крепко пожав руку. Тот сразу засуетился:
– Товарищи! Да что же мы тут стоим на ветру?! Прошу вас, – указал он в сторону незаметно подкатившего «Тигра» – многоцелевого автомобиля повышенной проходимости и рассчитанного на 10 посадочных мест.
Генерал огляделся по сторонам и обратился к Семихватову, видя в нем главного распорядителя встречи:
– Голубчик, нам бы еще какого-нибудь транспорта не помешало бы. Вы, как уже возможно заметили, что мы не одни, – кивнул он в сторону все еще стоявшего полукругом взвода спецназовцев.
– Конечно-конечно, товарищ генерал-лейтенант! – торопливо закивал он и тут же сообщил в рацию. – Два «Тайфуна» к самолету.
И только он проговорил эти слова, как из-за ангаров, ревя моторами, выехали два новеньких «Тайфуна» окрашенных в белый цвет и специально приспособленных для работы в арктических условиях остановились возле самолета.
– Знатно! – удоволенно крякнул генерал, пораженный расторопностью аэродромных служб.
Гости и встречающие, за исключением Семихватова, который остался, чтобы руководить разгрузкой самолета, дружно расселись в просторном салоне «Тигра». Митрич оглянулся в окно, чтобы посмотреть на погрузку спецназовцев в автомобили.
– Это что, теперь ваша свита? – указал комендант в сторону спецназовцев, споро карабкающихся в «Тайфуны».
– Да, Михал Дмитрич, правильно вы сказали. Свита. Игорь Николаевич, как лицо особо охраняемое, теперь всегда и всюду находится в их сопровождении. Ну и я с ними тоже при нем, как «подай-поднеси» и «вынь, да положь», – хохотнул он в ответ.
– Ну, оно и правильно, – согласился полковник. – Береженого – Бог бережет! Мила-ай, трогай! Ты, что там, уснул что ли?! – крикнул он водителю, и машина с места в карьер рванула к поселку.
Иванов, по достоинству оценив удобство просторного салона автомобиля, обратился к коменданту, хитро подмигнув:
– Ну-с, милейший, Михал Дмитрич, на правах гостеприимного хозяина, предлагай гостям культурную программу.
– У нас тут все по-простому, чай не забыли еще там у себя в столицах?! Перво-наперво – баньку, как и положено с дороги. Потом торжественный обед. Девки мои из гарнизонной столовой, уж расстарались! – с гордостью произнес он, задирая бороду. – А дальше, каждый займется своими делами. Я продолжу охранять базу, а вы заниматься производственными процессами.
– А как с расквартированием? Видал, какое сопровождение у нас? – причмокнул губами генерал.
– Пустяки, – отмахнулся полковник. – И не такие делегации принимали. – Если пожелаете, то спецназ разместим в общежитии. Для вас, как обычно, номер-люкс в нашей гостинице.
– Если пожелаю? – пожевал губами Иванов. – А, что, имеются иные варианты?
– Имеются, – неохотно подтвердил Митрич. – Но, я думаю, что мы еще вернемся к этой теме, чуть позже.
– Хорошо. Как скажешь, – согласился генерал, доверяя Виттелю целиком и полностью. – И спасибо тебе, Дмитрич, за привечание. Но вот куда нам поселить академика? Он ведь теперь нуждается в особых условиях.
– Да ладно тебе, Владимир Всеволодович! – обернулся к ним сидящий спереди Вострецов. – У меня же тут свой дом имеется! Или забыли? Он как, в порядке? Жить можно?
– Он в полном порядке, Игорь Николаич, – на полном серьезе ответил комендант. – Я вчера там был. Все на месте. Все пригодно для дальнейшей эксплуатации.
Вострецов нисколько не удивился тому, что полковник побывал в его доме без ведома хозяина. В поселке не принято было запирать свои дома на замки. Эта традиция пошла еще от поморов. Воришек тут отродясь не водилось, а запирать дома приходилось только из-за опасений, что туда могут проникнуть собаки или еще того хуже – дикие звери. Но для этого было достаточно всего лишь закрыть дверь на крючок. Если кому из соседей нужно было срочно что-то позаимствовать у хозяина, то он просто откидывал крючок и заходил в дом. Взяв нужное ему в хозяйстве, он оставлял записку на столе, а уходя опять закрывал дверь на крючок. Этой традиции русских поморов была уже не одна сотня лет. И еще никому не приходило в голову ее отменять. Впрочем, работы эта традиция не касалась. Выполняя служебные обязанности, люди, связанные с секретами производства, тщательно соблюдали режим государственной тайны, каждый раз запирая в сейфы и опечатывая свои кабинеты на время своего, даже краткого отсутствия.
– Вот и расчудесно! Давайте заскочим ко мне на минутку – я чемоданы там брошу, а потом уже пойдем по программе, – внес предложение академик.
Митрич нахмурился, но перечить не стал:
– Слава, – тронул он за плечо водителя, – ты помнишь, где живет Игорь Николаевич? Правь туда.
Водитель послушно кивнул и поддал газу.
– Но как нам организовать охрану Игоря Николаича? – между тем призадумался Иванов.
– Два месяца назад я взял на себя инициативу по персональной охране Алексея Сергеевича, – начал полковник.
– Это, да. Верно, – вклинился Боголюбов, засветившись своей детской и непосредственной улыбкой. – Бдят и день, и ночь под окошком. И сопровождают едва не в туалет. Так что можно и у меня разместиться. Дом просторный, а моя Наталья в Москву отбыла – внука в школу провожать. Вернется только через две недели.
– Давайте, мы к этому вопросу вернемся после обеда? – предложил Митрич, у которого с некоторых пор под влиянием супруги появились свои соображения на данный счет.
– Добро, – подытожил генерал, понимая, что у Митрича имеются предложения по организации охраны столь значительных для страны персон.
Баня, организованная комендантом была, как всегда, выше всех похвал. Он лично запаривал дубовые веники, которые ему привозили с каждой оказией знакомые капитаны кораблей. Они, следуя по Севморпути, иногда делали краткие остановки в Белушьей, перед тем, как штурмовать Карские ворота. В баню полезли тоже вчетвером. Напарились и нахлестались от души. Вострецов с Боголюбовым, прожившие на Крайнем Севере многие годы, были привычны к подобной еженедельной процедуре, чего нельзя было сказать про Иванова – коренного москвича, избалованного столичными изысками в Сандунах. Впрочем, постоянная командировочная жизнь и его приучила стойко переносить все местные условия. В бане мужчины разделились. Военные на одном полке охаживали друг дружку без всякой сентиментальной жалости, а гражданские делали тоже самое, но только на другом. Естественно, что и разговоры между ними были по интересам. Генерал с полковником обсуждали нынешние расклады в военной и государственной иерархии, перемывая кости знакомым генералам и делая прогнозы на дальнейшее развитие событий. Академик с доктором наук, даже в бане не могли уйти от чисто профессиональных тем в разговоре. Вострецов привез с собой, заказанные накануне Боголюбовым и так необходимые для летающего прототипа установки твердотельные волновые гироскопы. И академик, между вскрикиваниями от хлестких ударов веника по голым телесам, с присущим им пылом и жаром рассказывал, как ему удалось вырвать целую партию этих приборов из лап всемогущего концерна «Алмаз-Антей». Нырять в снег после парилки не стали. За исключением Боголюбова, все остальные мужчины были уже в солидном возрасте, а потому, во избежание неприятностей, не стали рисковать остатками здоровья. Долго сидели в предбаннике, отдуваясь и жадно выхлебывая квас, тоже не слишком холодный, но зато ядреный, настоянный на хрене по рецепту Серафимы Фроловны. Горячительных напитков употреблять тоже не стали, так как оба ученых были весьма равнодушны к этому, а военным в их компании пить в одиночку было как-то неуместно. Когда уже стали одеваться, Митрич обратил внимание на то, как Иванов из вороха своего сваленного в кучу белья достал помимо мини-рации для связи с охраной, еще и два пистолета – восемнадцати зарядный «Грач» и еще один, совсем маленький, симпатичный и никелированный, вроде дамского. Проверив боеготовность того и другого, Иванов приладил «Грач» в кобуру скрытого ношения, а дамский пистолетик просто сунул в боковой карман кителя. На недоуменный и немой вопрос полковника, к чему такие излишние меры при наличии внушительной охраны, Иванов ответил, ничуть не смутившись:
