Александр Витальевич Лоза
Терновый венец офицера русского флота
Это убийство офицеров глубоко возмутило в Гельсингфорсе не только русских, но и местных жителей. Отдать последний долг погибшим явилось много совершенно посторонних флоту лиц. Могилы были сплошь усыпаны цветами».
Это зверское убийство ни в чем не повинных молодых офицеров в очередной раз ожесточило сердца офицеров флота. Но притупленное, за эти жуткие месяцы, сознание уже не воспринимало происходящее, как личную трагедию, и мичман Бруно Садовинский, продолжая служить на миноносце «Расторопный», лишь по тягучей боли в груди, почувствовал, что еще один рубец лег на его, уже такое измотанное сердце.
Очень тяжело переживали происходящее на флоте и другие офицеры. Несмотря на все усилия адмирала А.В.Развозова Балтийский флот продолжал катиться по наклонной плоскости.
Командир «Расторопного» капитан 2 ранга Александр Иванович Балас не выдержал, слег с болезнью сердца. 2 сентября 1917 года вышел приказ начальника 9-го дивизиона эскадренных миноносцев капитана 1 ранга Якубовского о назначении мичмана Воронина временно исполняющим обязанности командира «Расторопного», вместо заболевшего командира капитана 2 ранга А.И. Баласа.
ПРИКАЗ
Начальника 9-го Дивизиона эскадренных миноносцев Балтийского моря
эск. м. «Дельный» 2-го сентября 1917 г.
№ 175
На время болезни капитана 2 ранга Баласа мичман Воронин назначается временно командующим эскадренным миноносцем «Расторопный».
Капитан 1 ранга Якубовский
В другое время мичман М.М.Воронин этим назначением очень бы гордился, но сейчас друзья, проводив А.И.Баласа в госпиталь, собрались в кают-компании, как на поминки. Настроения не было никакого. Сидели за столом молча, ссутулившись, напоминая людей собравшихся помянуть только, что схороненного родственника.
Действительно, это и были поминки – поминки по флоту. Привычный им мир, мир флотской службы, продолжал стремительно рушиться…
Офицеры еще служили, но исполняли обязанности в соответствие с Корабельным Уставом с полным равнодушием, только по тому, что статьи Устава, с кадетского возраста, въелись в них на всю жизнь. Они сами порой удивлялись, почему они вообще выходят на службу, стоят вахты, в то время как все-все рушится…
Но войну никто не отменял. Германская армия наступала, фронт трещал по всем швам…
5 сентября 1917 года на миноносец «Расторопный» прибыл новый офицер – мичман А.А.Перротте, назначенный на эсминец приказом начальника 9-го дивизиона:
ПРИКАЗ
Начальника 9-го Дивизиона эскадренных миноносцев Балтийского моря
эск. мин. «Дельный» 5-го сентября 1917 г.
№ 178
Мичман Перротте ( эск. мин. «Сильный» ) переводится на эскадренный миноносец «Расторопный».
Подписал: Капитан 1 ранга Якубовский
Александр Перротте родился 22 октября 1895 года в Санкт-Петербурге, в семье коллежского асессора. 6 сентября 1912 года его мама, Ольга Георгиевна Перротте, привела юного Александра в Морской корпус, и он был зачислен в средний общий класс по экзамену. Выпустился Александр Перротте из Морского корпуса корабельным гардемарином 27 июля 1916 года.
Исполняющий обязанности командира миноносца «Расторопный» мичман М.М.Воронин принял молодого офицера.
– Миноносец длительное время находился в заводском ремонте, – говорил он мичману Перротте, – и ваша задача, мичман, приложить все усилия для ускорения приведения миноносца в надлежащий флотский вид.
До назначения на «Расторопный» молодой мичман А.А.Перротте служил на эскадренном миноносце «Сильный», а до этого – на миноносце «Деятельный». Чехарда с назначениями и переводами младших офицеров, перетасовка командных кадров флота не способствовали усилению влияния офицеров на команды кораблей. Ни на «Деятельном», ни на «Сильном», где он находился с 23 августа, мичман Перротте пробыл недолго, и 5 сентября 1917 года его перевели на «Расторопный».
Мичман Перротте не успевал сдружиться с офицерами одного корабля, как его перебрасывали на другой, поэтому строевая служба на стоящем в базе эскадренном миноносце «Расторопный», достаточно однообразная и скучная для молодого мичмана, не увлекла его, зато он с головой окунулся в революционную, «преобразующую» деятельность матросского комитета, в деятельность «товарищей» матросов – «братишек».
Происхождение слов «товарищ», «братишка» весьма необычно. Уголовный жаргон России в конце ХIХ века постепенно оттеснил «мазовецкий» жаргон (от слова «маз» – «приятель», «пацан», «браток»). Этот термин был вытеснен на каторге жаргонным словом – «товарищ». Известный знаток блатного жаргона Сахалина В.Дорошевич писал: «Товарищ – на каторге великое слово. В слове “«товарищ” заключается договор на жизнь и смерть…». Слово «товарищ» перекочевало из языка каторжников в лексику революционеров и стало в их среде почетным обращением «своего» к «своему».
По этой же причине, уголовно-сентиментальное обращение —«браток», «братишка», «братва» переплелось с революционным понятием «всеобщего братства». В годы революции и Гражданской войны «братишками» называли себя представители передового отряда революции – красные матросы.
Несколько лет назад, когда я только начал изучать жизненный путь Бруно-Станислава Адольфовича Садовинского и, в связи с этим, разыскивал любые материалы об эскадренном миноносце «Расторопный», в читальном зале Центральной Военно-Морской Библиотеки я обнаружил газету со статьей, которая называлась «Боевые курсы “Расторопного”». В ней, автор статьи, пожилой Александр Александрович Перротте вспоминал:
«Корабли Балтийского флота в труднейших условиях (лед в Финском заливе превышал 1 м) 12 марта—22 апреля 1918 года совершили переход из Гельсингфорса в Крондштадт… Еще на зимней стоянке в Финляндии, не желая служить молодой Советской Республике, с нашего миноносца сбежал командир. И корабль принял я, тогда молодой мичман…»
Я не историк и не архивист, поэтому мой поиск информации о службе мичмана Садовинского на эсминце «Расторопный» строился без плана, стихийно, по мере нахождения того или иного материала. На момент, когда я читал воспоминания А.А.Перротте, я знал только то, что эсминцем «Расторопный» в 1916 году командовал капитан 2 ранга В.В.Селитренников. То, о чем писал Перротте, в своих воспоминаниях, никак не вязалось с образом Василия Васильевичам Селитренникова. Интуитивно я понимал, что не такой человек капитан 2 ранга Селитренников, что бы сбежать с корабля, что-то здесь было не так.
Позже я выяснил, что В.В.Селитренников 7 декабря 1917 года был уволен в отставку и остался в революционном Петрограде. Капитан 2 ранга Селитренников принял Октябрьский переворот, в 1921— 1922 году служил начальником штаба Морских сил Северного моря, с 1922 по 1924 год – начальником штаба Морских сил Дальнего Востока, с 1924 по май 1926 года – командующим Морских сил Дальнего Востока, в мае— декабре 1926 года – командующим Амурской военной флотилией. С декабря 1926 по сентябрь 1937 года В.В.Селитренников – преподаватель и начальник кафедры военно-морской организации Военно-Морской Академии.
В чем же дело? Или память подводит А.А.Перротте, или командиром «Расторопного» на тот период был другой офицер, более молодой, непримиримый и резкий в поступках. После тщательных архивных поисков, удалось выяснить, что в конце 1916 года новым командиром «Расторопного» был назначен старший лейтенант А.И.Балас. В «Списке личного состава Морского Ведомства» за 1916 год о А.И.Баласе указано следующее:
Старший лейтенант Балас Александр Иванович, 1-й Балтийский флотский экипаж, старший офицер эскадренного миноносца «Сибирский стрелок» (с 6 декабря 1915 года).
Родился 8 ноября 1883 года. Православного вероисповедания. В службе с 1904 года, мичман (с 1905 года), лейтенант за отличие (в 1909 году), в чине старшего лейтенанта за отличие (с 6 декабря 1915 года).
Ордена: орден Станислава 3 степени (1910), орден Св.Анны 3 степени с мечами и бантом (24 декабря 1914), орден Св.Анны 4 степени
«За храбрость» (16 марта 1915), орден Станислава 2 степени с мечами (29 июня 1915). Иностранные ордена: Шведский (1912). Знания языков: Французский, Английский, Немецкий.
Старший лейтенант А.И.Балас выслужил звание капитана 2 ранга в июле 1917 года. Александр Иванович Балас – образованнейший, боевой офицер русского флота, никак не мог смириться с кровью и смутой революции, развалом страны и позорным сговором с немцами… Да, капитан 2 ранга Балас мог принять, единственно верное для себя решение – оставить миноносец «Расторопный» в Гельсингфорсе зимой 1917/1918 года, и уйти воевать за свою Россию на Север.
На самом же деле, в жизни, все обстояло несколько иначе. Еще в сентябре 1917 года апитан 2 ранга А.И.Балас покинул «Расторопный» по состоянию здоровья. Временно вместо него был назначен исполнять обязанности командира мичман М.М.Воронин.
Ни мичман М.М. Воронин, ни мичман Б.-С.А.Садовинский, ни инженер-механик мичман Н.Т.Гуляев не приняли Октябрьскую революцию и в последующем оказались на фронтах борьбы с большевиками. В марте 1918 года, кроме мичмана А.А.Перротте, на «Расторопном» офицеров не было. Матросам не из кого было выбирать себе командира, знающего штурманское дело и могущего привести корабль в
Кронштадт.
Еще зимой 1917/1918 года миноносец покинули все офицеры, кроме мичмана Перротте.
Но вернемся в сентябрь 1917 года… Германский флот рвался в Рижский залив. Боевые действия на Балтике принимали все более ожесточенный характер.
Корабли флота Балтийского моря еще выполняли боевые задания, но все это давалось неимоверным напряжением сил. Пережившие неслыханные унижения, подвергаемые недоверию со стороны команд, флотские офицеры оставались, в те дни, единственными патриотами России, готовыми поддерживать боеготовность своих кораблей, добиваться которой от своих экипажей становилось труднее и труднее.
Все это многократно усугублялось и большой текучестью команд, утративших прежнюю спаянность и монолитность, и чехардой с перемещениями офицеров, командиров, флагманов. Преступно затеянные в разгар войны увольнения офицеров в резерв флота совершались сплошным потоком, и мешали комплектованию экипажей опытными офицерами…
К сожалению, архивных документов за 1917 год, по которым можно было бы точно проследить службу мичмана Садовинского в этот период, у меня не было.
Но, принимая во внимание известные мне черты характера Бруно, жизненные принципы, которым он следовал ранее, я не мог представить его находящимся в тылу, когда немцы перешли в наступление, предполагал, что молодой офицер приложил все усилия, чтобы оказаться на действующем, воюющем соединении флота. На мой взгляд, не могло быть иначе. Но факты, факты – их не было.
И вот, когда уже готовилась верстка этой книги, в РГАВМФ был обнаружен рапорт начальника 2-го дивизиона сторожевых катеров Балтийского флота капитана 2 ранга А.Кира-Динжана, в котором упоминается командир сторожевого катера С.К.17 мичман Садовинский. Все становилось на свои места. Командир Садовинского по эскадренному миноносцу «Разящий» старший лейтенант А.Д.Кира-Динжан, получив звание капитана 2 ранга, возглавил 2-й дивизион сторожевых катеров. Скорее всего, именно он помог мичману Садовинскому стать командиром катера у себя в дивизионе. Они опять воевали вместе.
Сторожевые катера различных типов, имевшие водоизмещение от 11 до 20 т, скорость хода 20—22 уз, вооруженные одним 47-мм орудием и одним пулеметом, построенные петроградскими фирмами – верфью А.Золотова, «Северным товариществом промышленности и торговли», а также Абосской и Боргосской судостроительными верфями, несли дозорную, разведывательную, противоминную и противолодочную службу на Центральной, Передовой и Ирбенской позициях.
Сторожевые катера 2-го дивизиона вели разведку в Рижском заливе, в Ирбенском проливе и в Моонзунде.
13 сентября в 11 ч 20 мин эскадренный миноносец «Охотник» подорвался на авиационной мине – их германские самолеты сбрасывали на протраленные нашими тральщиками фарватеры. Взрыв произошел у вехи № 4 в районе Церельского маяка в Рижском заливе. Очевидец писал: «как только раздался взрыв, команда стремглав бросилась спасаться: разбирались койки, спасательные пояса и начали спускать шлюпки».
Матросы первыми разобрали спасательные средства и больше средств для спасения не осталось. Ни офицерам, ни боевой смене места в шлюпках не хватило. Очевидец писал: «Миноносец быстро погружался, и скоро вода подступила к палубе, на которой стояли офицеры». Выборный командир старший лейтенант В.А.Фок был брошен, своей, так недавно дружно проголосовавшей за него командой. С ним погибли лейтенант В.К.Панферов, инженер механик старший лейтенант Бобылев, лейтенант Огильви, мичман Лебедев, мичман Лисоневич, доктор Смирнов. Во Флагманском историческом журнале штаба начальника Минной дивизии Балтийского моря, подробно описана, со слов спасенных, картина гибели миноносца «Охотник»:
Куйвасто
13 сентября, среда. 1917 год.
Около 23 ч 30 мин была получена юзограмма капитана 1 ранга Кнюпфера, что в 22 часа на мысе… выкинута шлюпка с эск. мин. «Охотник» взорвавшегося на мине к S от Цереля. Позже, ночью там же выкинуло вторую шлюпку. Всего 21 человек команды из них 4 раненных. На утро третья шлюпка выкинулась на Абро…
По рассказам спасенных, гибель «Охотника» представляется в следующем виде:
В 11 час. 20 мин. э. м. «Охотник», посланный на разведку… подходя к вехе № 4 взорвался на мине. Взрыв не очень сильный, под кормовой (4-ой) палубой, в которой ранило несколько человек. Вода быстро стала наполнять кормовые отсеки и машину. Взрывом сброшена 3-я пушка, борт разошелся по стыку листов длинной щелью до 2-ой трубы.
Сразу же арт. офиц. лейт. Панферов пришел в радиорубку, оттуда дал радио о взрыве. Однако радио никем не принята, видимо сеть была повреждена взрывам или остановилось динамо. Все спасшиеся уверены, что радио отправлена и скоро будет помощь. Стали спускать шлюпки, сначала часть команды бросилась в них, но по приказанию вышла и стала грузить сначала раненых. Доктор Смирнов, сам раненый в голову, перевязывал и помогал спускать раненых в шлюпки.
Когда миноносец стал погружаться, часть команды прыгала в воду, старые же матросы оставались на корабле и связывали пояса и койки. Этим руководил мичман Лисоневич. Старший офицер лейт. Огильви, уничтожал секретные документы. Командир, ст. лейт. Фок стоял на левом крыле мостика, на мостике же находился рулевой старшина и сигнальный. Мичман Лебедев руководил спуском шлюпок и когда они уже отошли, он дал им направление, махнув фуражкой. Механик, инж.мех. ст. лейт. Бобылев, по-видимому сильно контужен в голову, бегал по верхней палубе, как говорила команда «немного не в себе».
Шлюпки затем, по ошибке, пошли против волн на SW потом спохватились… сообразили направление и пошли назад к NW. Когда проходили обратно, около вешки, миноносца уже не видели, часть команды плавала в воде. Офицеров никого не было. Они отказались сесть на шлюпки. Все погибли, также и часть команды, преимущественно старой. В общем, порядок, по словам спасшихся, был полный. Всего спаслось 43 человека.
Флаг-офицер Штаба Начальника Минной Дивизии лейтенант Римский-Корсаков
Все офицеры миноносца «Охотник», погибли вместе с кораблем! Какой героизм и мужество проявили униженные, ошельмованные
«революционными» судовыми матросскими комитетами, офицеры эскадренного миноносца «Охотник». Вечная им память!
Из донесения видно, что в двух шлюпках спасся 21 матрос, из них раненных было лишь четверо, остальные были напуганы, но здоровы. Это значит, что в шлюпки вполне можно было погрузить хотя бы двух раненных офицеров: контуженого инженер-механика старшего лейтенанта Бобылева и раненного в голову доктора Смирнова. Но и этого милосердия, «революционные» матросы, своим раненным офицерам не оказали…
Архивы хранят не только документы, подтверждающие героизм и доблесть, но сохранились документы иного рода. Вот «Радио» с эскадренного миноносца «Стерегущий», матросы которого пытаются оправдать бегство и трусость своих товарищей-матросов, с эсминца
«Охотник»:
Радио
«Стерегущий»
00 час. 13 мин. 16/IX 1917 г.
ВСЕМ
Товарищи матросы 13 сентября в 11 часов 20 минут дня в Рижском заливе взорвался эскадренный миноносец «Охотник». Спаслось 40 человек, в числе их есть раненные. В сегодняшней Штабной сообщалось, что офицеры не хотели расстаться с судном и все погибли.
Товарищи, неужели эти слова не затрагивают гордости и самолюбия каждого матроса? Неужели, мы матросы не способны проявить доблесть в трудный момент?
Из Штабной видно, что офицеры оказались героями, а матросы трусы. Нет, товарищи, мы очевидцы всей катастрофы призываем Вас, не верьте этому Все вели себя, как требовал того долг.
Поэтому мы говорим, что если офицеры не спаслись, то только потому, что не пожелали. Спасшихся с «Охотника» просим товарищей распространить это заявление.
Какая низость – эта «Радио». Как подло поступили матросы, бросив своих офицеров, на гибнувшем эсминце. Вот оно – истинное лицо «альбатросов революции». Матросы, обыкновенную трусость и панику, пытались прикрыть высокопарными фразами о долге и чести… В хранящемся в РГАВМФ Историческом журнале, на той же странице, где и это матросское оправдательное «Радио», вклеено письмо родителей погибшего лейтенанта В.К.Панферова, с просьбой сообщить им все, что известно о последних минутах жизни их сына:
Вход. № 2167 от 26 сентября 1917 г.
Сын мой лейтенант Владимир Парфенов погиб на миноносце Охотник. Жена моя и я просим Вас не отказать сообщить нам все, что известно о последних минутах жизни нашего сына.
Прошу принять уверения в совершенном уважении и преданности.
20 сентября 1917 Генерал-Майор Панферов
О чем могло поведать командование Балтийского флота, убитым горем родителям погибшего лейтенанта В.К.Парфенова? О героизме, проявленном их сыном, при спасении корабля и нижних чинов, или о том, что, как только раздался взрыв, матросы стремглав бросились спасаться: разобрали пробковые койки, спасательные пояса, спустили шлюпки, которые переполненные здоровыми, не раненными «революционными братишками», в панике отгребали от тонущего корабля, бросив своих офицеров.
Матросы не подумали предложить место в шлюпках, даже раненным офицерам, офицеры, же считали для себя недопустимым просить об этом, оставаясь на миноносце, молча наблюдая за уходившими все дальше и дальше шлюпками…
Вы думаете, что это уже верх подлости, когда «революционные» матросы бросили всех своих офицеров, на тонущем корабле?
Нет, уважаемый читатель, впереди еще у «революционных» балтийских матросов предательство высшей пробы – отказ выполнить Боевой приказ, матросами минного заградителя «Припять», в момент наступления германского флота. Это позорное событие вообще не имеет аналога в истории Российского флота!
События в Рижском заливе приближались к развязке....
Германский морской штаб, разрабатывая операцию по захвату Моонзундского архипелага, под названием «Альбион», планировал ее начало на конец сентября 1917 года. Германское командование имело в своем распоряжении 320 кораблей, судов и катеров, девять дирижаблей и 94 самолета. Морские силы Рижского залива нашего флота были существенно меньше – около 116 кораблей и катеров и 30 самолетов.
сентября 1917 года отряд из четырех катеров 2-го дивизиона проводил разведку в районе мыса Церель. Еще в начале разведки на катере СК-19, на котором находился начальник дивизиона, забарахлил мотор и катеру прошлось вернуться. Капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан перешел на борт сторожевого катера СК-17, которым командовал мичман Б.Садовинский. Под берегом, в районе к W от маяка Михайловского, были обнаружены силуэты малых судов – ими оказались неприятельские катера. В Ирбенском проливе завязался неравный бой между тремя нашими и десятью германскими катерами.
Вот как докладывал начальнику Минной дивизии об этом бое своим рапортом начальник 2-го дивизиона сторожевых катеров капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан.
Начальник 2-го Дивизиона Сторожевых катеров
«26» сентября 1917 г.
№ 16
Рапорт
СЕКРЕТНО
Начальнику Минной Дивизии
Доношу Вашему Превосходительству
25-гo сентября в 15 ч. 12 м. вышел на разведку к неприятельскому берегу с четырьмя катерами:
«СК-19» – командир Мичман Крийск
«СК-17» – командир Мичман Садовинский
«СК-1» – командир Лейтенант Степанов
«СК-2» – командир Лейтенант Давыдов и Мичман Виленчиц. Цель разведки заключалась в определении типа судов дымы и мачты которых Церель видит на SW. Кроме того, по соглашению с кап. 1 р. Кнюпфер, предполагалась проверка возможности и действительности радиокорректировки стрельбы 43-ей батареи по невидимым целям.
В 15 ч. 30 м. из-за повреждения в машинах на «СК-19» пересел с Мичманом Крийск на «СК-17», а первый отправил в гавань. С уходом в гавань «СК-19», на котором имелась радиостанция, вопрос об испытании корректировки отпал.
В 16 ч. 13 м. идя курсом 200 и будучи в y=57 град. 75 мин. 05 сек. и l = 22 град. 00 мин. 45 сек. увидел 5 неприятельских аппаратов, вылетевших от Михайловского маяка на N.
В 16 ч. 19 м. – по направлению от Люзерорта – 2 наприятельских аппарата.
В 16 ч. 23 м. – оттуда же летят еще 2 аппарата.
Последние 4 аппарата летят на ONO на соединение с первыми, вылетевшими от Михайловского маяка и все 9 на высоте вероятно не более 1000 с небольшим метров. На нас они не обратили никакого внимания. Не имея в своем распоряжении радиостанции – я не мог предупредить Церель о готовящемся налете.
В 16 ч.25 м. по курсу, т.е. на SW от Цереля, увидели на горизонте 2—3 пары дымов, повидимому, больших тральщиков, работающих в районе плавучего маяка Люзерорт.
В 16 ч. 25 м. выяснилось, что дымы принадлежат судам типа коммерческих, очевидно морским тральщикам, идущим на S или около того. В 16 ч. 40 м. продолжая идти на открытые у Люзерорта тральщики будучи в y=57 град. 42 мин. и l = 21 град. 54 мин. заметили под берегом, к W от Михайловского маяка, приблизительно по пеленгу 190 гр. силуэты малых судов.
Пошли на сближение с ними.
В 16 ч. 45 м. 2 неприятельских аппарата, возвращаясь с налета на Церель, летят на пересечку нашего курса, на высоте не более 300 метров.
В 16 ч. 45 м. со «СК-17», единственного из трех, имевшего 47 мм орудие на противоаэропланной установке, открыли огонь по ним. Кроме того со всех трех катеров открыли стрельбу из пулеметов. Т.к. ни одна шрапнель не разорвалась, в 16 ч. 50 м. окончили стрельбу за бесполезностью. В промежетке между 16 ч. 49 м. и 16 ч. 51 м. оба аппарата обстреливали катера из пулеметов, причем оба наводили по видимому по «СК-17», бывшему головным, т.к. полосы всплесков от пуль прошли между «СК-17» м «СК-1» шедшим вторым.
За время борьбы с самолетами неприятельские катера, часть которых, по-видимому тралила в районе:
y=57 град.38 мин. 00 сек. и l = 21 град. 50 мин.
y=57 град.38 мин. 30 сек. и l = 22 град. 00 мин. ушли от нас несколько на W, т.к. мы потеряли время, ибо я изменил курс с таким расчетом, что бы курс самолетов пересек наш под прямым углом.
Окончив с самолетами, я вновь пошел на сближение с неприятельскими катерами.
Мичман Бруно Садовинский был в своей стихии. Куда-то вглубь сознания ушла вся революционная муть и лозунговая демагогия последних месяцев. Впереди по курсу – враг. Все было ясно и понятно.
Полчаса назад они отбились от двух германских аэропланов. Потерь не было… Начальник дивизиона, находившийся рядом на мостике, дал команду идти на сближение с германскими катерами. Бруно насчитал десять силуэтов.
Три против десяти, – промелькнуло в уме…
В этот момент дистанция между катерами уменьшилась до 28—30 кб.
Прицел…, целик… залп!
Носовая пушка гулко выстрелила и гильза во звоном покатилась по палубе. Снаряд лег перелетом и мичман скорректировал огонь.
В ответ открыли стрельбу и немцы, стреляя на недолетах. Уже все наши катера вели огонь.
Есть! Попадание! – не удержался от возгласа Садовинский. Было видно, как один из германских катеров задымил и, вывалив-
шись из строя, направился к берегу.
Кто из наших сторожевиков подбил немецкий катер, было не разобрать. Но это и неважно, – думал Бруно. – Главное, на одного врага стало меньше.
Бой продолжался, дистанция между катерами сократилась до 18— 22 кб. осколки германских снарядов секли воду слева и справа от наших катеров.
Легкая рубка катера совершенно не защищала находившихся в ней офицеров и, казалось, лишь притягивала вражеские осколки. Но в пылу боя об этом никто не думал.
Подробно ход и результаты боя капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан описывал на приложенной к рапорту кальке маневрирования катеров.
Как видно из прилагаемой схемы маневрирования, из положения А перешел в положение Б. Это я сделал тогда, когда увидел, что 4 неприятельских катера направились на NO. Т.к. мы впервые встретились с ними и нам не были известны их боевые элементы – не исключалась возможность и того, что, идя этим курсом, они нас отрежут от Цереля.
Какое у них вооружение? Какой ход? – мы не знали, только видели, что они значительно больше наших катеров. Вероятно увидя, что мы легли на курс близкий к Осту, 4 неприятельских катера повернули на W и присоединились к остальным. Тогда из Б я перешел в В, идя опять на сближение с ними.
Сначала, до выяснения их намерений, нащупывая их, я сближался медленно. Но подходя к В я увидел, что они поворачивают на Ост и дают большой ход, что видно было по сравнительно крупным бурунам у форштевней и пене за кормою. Тогда я приказал открыть огонь из орудий на «СК-17», немедленно же, следуя моему движению, открыли огонь «СК-1» и «СК-4». Вместе с тем, я лег на 120 град., прибавив ход до полного.
Я намеренно привожу рапорт А.Д.Кира-Динжана полностью. Этот уникальный документ никогда ранее не публиковался и об этом бое мало кто знает. Но не это главное. Главное – стиль написания казалось бы сухой, официальной бумаги, благодаря которому рапорт Андрея Дмитриевича читается как увлекательное литературное произведение.
Эскадренный полный ход, уже с середины сентября, для моторов несших усиленную службу в Ирбенском проливе, был не больше 17 узлов. Принимая во внимание это, а также то, что при ветре и волне от WSW непр. катерам было легче идти и держать курс (при значительно большем, по-видимому, водоизмещении) и что мы их догоняли довольно медленно, надо заключить, что их ход близок к 14—15 узлам.
Первые же выстрелы, при установке прицела 30 каб. дали перелеты, а при 28 каб. снаряды ложились между катерами, шедшими вначале беспорядочною кучею, а к концу боя растянувшимися.
Вскоре после начала стрельбы на одном из непр. катеров, приблизительно на одной трети длины его от кормы, показался дым и пламя, и катер повернул в сторону почти противоположную курсу остальных. Полагаю, что это было сделано для того, чтобы, приведя катер к ветру не дать пожару распространиться. Однако это продолжалось недолго и, вероятно, не имея возможности справиться с огнем, катер направился прямо к берегу.
Одновременно за нами, неприятель также открыл по нам огонь. Вспышки мелькали на всех катерах, но их снаряды до нас не долетали. Вероятно у них были 37 мм пушки.
Перед началом стрельбы мы заметили под самым берегом, к W от Михайловского маяка, стоявшее, должно быть на якоре, двухмачтовое, однотрубное судно, вроде сторожевого. Это судно при начале боя направилось к катерам и сопровождало их приблизительно до меридиана Михайловского маяка, после чего легло на W, вероятно, чтобы оказать помощь горевшему катеру.
В 17 ч. 22 м. я изменил курс немного влево, чтобы дать возможность всем катерам спокойно стрелять. В 17 ч. 25 м., израсходовав весь боезапас, я повернул на WSW, а затем на WNW. 2 последних выстрела с
«СК-17» дали:
при установке прицела = 22 каб. – перелет.
при установке прицела = 18 каб. – недолет.
«СК-1» м СК-4» сделали последние выстрелы уже после поворота по сторож. судну.
В 17 ч. 30 м., видя, что большие неприятельские тральщики, работавшие на SW от Цереля, идя курсом S, скрываются за Люзерортским мысом, я повернул на Менто.
В 18 ч. 25 м. в районе маневренного мешка, подняв «Ч» я пошел на Ост, для испытания возможности сигнализировать днем с помощью пистолета Вери, т.к. сигнализируя флагами, хотя бы и однофлажными сигналами, неудобно на катерах, т.к. требуют времени. Опыт показал, что с помощью пистолета Вери можно удовлетворительно дать сигналы в пасмурную погоду и с расстояния не более 30—35 каб.
Поведение всего личного состава было доблестное.
Капитан 2-го ранга А. Кира-Динжан.
Германские дредноуты подходили на севере к проливу Соэло-Зунд и прикрывали своим огнем прорывы на Кассарский плес миноносцев. 29 сентября русское командование, для охраны пролива СоэлоЗунд, отправило туда эскадренные миноносцы «Генерал Кондратенко» и «Пограничник». Канонерская лодка «Грозящий» было послана на поддержку батареи № 34, у которой немцы высаживали десант Когда семь германских миноносцев вошли в пролив, командир канонерской лодки «Грозящий» капитан 2 ранга К.Д.Ордовский-Танаевский открыл по ним энергичный огонь своими 152-мм орудиями. Были повреждены два вражеских миноносца.
Нужно объяснить и напомнить, по прошествию 90 лет, какой была обстановка на кораблях Балтийского флота в сентябре 1917 года. Команды под влиянием «агитаторов», оплаченных спецслужбами союзнических и иных держав, не доверяли офицерам. При постоянной близости к неприятелю, результатом этого являлась сплошная нервотрепка и нервозность, в опасные минуты переходящая в растерянность, а в трудные минуты превращавшаяся в настоящую панику.
Дисциплина, говоря современным языком, отсутствовала. В командах распространилось сознание полной безответственности, безнаказанности и уверенности, что они все что угодно могут сделать со своими начальниками – офицерами.
Судовые комитеты вмешивались в чисто военную часть, и даже требовали своего присутствия при наборе и разборе оперативных телеграмм. На некоторых кораблях судовые комитеты даже требовали вскрытия при них секретных пакетов. После этого секретные сведения переставали являться секретом и попадали в руки вражеских агентур. Дело доходило до откровенной глупости, когда секретными шифрами передавались приветственные и подбадривающие телеграммы, посылаемые в район боевых действий, в которых «Желание лечь костьми в Рижском заливе» приходило от экипажей линкоров, заведомо, по своему водоизмещению, не могущих пройти Морским каналом в Рижский залив.
Телефонограммы и юзограммы политического и распорядительного, от разных комитетов, характера передавались в первую очередь, при этом чисто оперативные – задерживались.
Но и это еще не все. Приказания начальников обсуждались комитетами на кораблях, а то и общими собраниями команды и часто не исполнялись. Политиканство распространилось во-всю: чуть не ежедневные сборы делегатов кораблей, вечные переговоры по семафору и клотиковым лампочкам. При стоянках кораблей в маневренных базах, собирались частые митинги на берегу и общие собрания команд.
