Александр Витальевич Лоза
Терновый венец офицера русского флота
«Это был исторический, но вместе с тем глубоко трагический поход русского флота, так недавно мощного, в блестящем состоянии, а ныне разрушенного, не пригодного ни к какой борьбе. Во время этого последнего похода на флоте еще раз вспыхнула искра прежней энергии, прежнего знания дела, и личный состав сумел привезти его развалины в последнюю базу… Флот окончательно замер, то есть стал только сборищем кораблей, без руководителей и личного состава. Кронштадт и Петроград превратились в кладбище его прошлой мощи и славы, а сами корабли – в живые трупы…».
Бруно Станислав-Адольфович Садовинский отказался быть участником этой последней драмы Балтийского флота. Он не принял участия в «Ледовом походе». Тяжелейшее решение, принятое от боли за гибнущую страну, от горечи поражения в войне, от мерзости открытого предательства большевиками интересов России в войне с Германией, от недовольства развалом флота и отвращения к распоясавшимся «братишкам-матросам», от возникшей ненависти к большевикам за развязывание террора против своего же народа – это тяжелейшее внутреннее решение, решение о вооруженной борьбе с большевистским режимом, было принято Садовинским еще в Гельсингфорсе. Он был холост, молод, силен, и терять ему было нечего…
После «Ледового похода» А.Н.Щастного, организовавшего эвакуацию основных сил Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт и спасшего около 200 вымпелов, Л.Д.Троцкий обвинил в «саботаже – невыполнении приказов Советской власти», что выразилось в разглашении А.Н.Щастным Центробалту телеграммы Л.Д.Троцкого, предписывающей приступить к срочной подготовке взрывов кораблей.
То, что именно Л.Д.Троцкий приказывал организовать, за денежное вознаграждение, уничтожение боевых кораблей Балтийского флота свидетельствует юзограмма Морского комиссариата от 21 мая 1918 года:
Юзограмма из Москвы, Морского комиссариата, 21/ V 19 ч. 20 м.
На номер 803/ОП Нарком Троцкий наложил следующую резолюцию:
«Весьма вероятно, что отъезд немецких офицеров и передача всего касающегося флота Финляндии означает угрозу удара нашему флоту якобы от имени Финляндии.
Необходимо поэтому принять все возможные меры предосторожности. Приняты ли все необходимые меры для уничтожения судов в случае крайней необходимости? Внесены ли в банк известные денежные вклады на имя тех моряков, которым поручена работа уничтожения судов? Необходимо все это проверить самым точным образом.
Троцкий
Сообщая это, прошу срочно сообщить, составлены ли списки личного состава, кому поручено уничтожение судов. Списки необходимы, так как предполагается за удачное выполнение в случае уничтожения, выдавать денежные награды.
О способе, как лучше организовать выдачу, распределение и условия таких наград, прошу Наморси дать заключение, сговорившись с Л.Гончаровым для предъявления проектов в Коллегию и Высший военный совет.
Беренс
По приговору Революционного трибунала ВЦИК капитана 1 ранга А.Н.Щастного спешно расстреляли в 5 ч 21 июня 1918 года в Кремле на территории Александровского училища, хотя официально смертная казнь в большевистской России была отменена.
В своей книге «В огне государственного катаклизма» И.Л.Бунич об аресте ВЧК капитана 1 ранга А.Н.Щастного пишет:
«ВЧК не медлила: 27 мая 1918 года комфлота Щастный был арестован и немедленно препровожден в Москву. В сопроводительной к арестованному чекисты указали, что взят он “по подозрению в контрреволюционной агитации, попустительстве таковой на флоте, невыполнении приказов Советской власти и злонамеренном дискредитировании ее в глазах матросов с целью ее свержения”».
О последних минутах жизни А.Н.Щастного сохранились записки Андриевского, командира команды китайцев, расстрелявших капитана 1 ранга. Адриевский вспоминал:
«Вижу – стоит одинокая фигура… Лицо симпатичное, взволнованное… Понравился он мне. Я говорю:
У меня маузер. Видите – инструмент надежный. Хотите, я застрелю вас сам…
Нет! Ваша рука может дрогнуть, и вы только раните меня. Лучше пусть расстреляют китайцы. А так как тут темно, я буду держать фуражку у сердца, что бы целились в нее.
Китайцы зарядили ружья. Подошли поближе. Щастный прижал фуражку к сердцу. Была видна только его тень да белое пятно фуражки… Грянул залп. Щастный как птица взмахнул руками, фуражка отлетела, и он тяжело рухнул на землю. Китайцы всунули его в мешок…
Послали в Кремль, доложить. Привозит ответ: “Зарыть в училище, но так, чтобы невозможно было найти”. Начали искать место… В одной из комнат… остановились и решили закопать здесь… Вскрыли паркет. Вырыли яму, опустили мешок, зарыли, заделали паркет. Так и лежит он там под полом…».
После расстрела А.Н.Щастного его жена просила большевистское руководство выдать тело супруга «для погребения по христианскому обычаю». Но Председатель Малого Совнаркома Я.М.Свердлов со свойственной большевиками бесчеловечностью, наложил запрет на выдачу родственникам тела А.Н.Щастного.
Убийство, а иначе этот скорый расстрел и не назовешь, одного из самых уважаемых офицеров Балтийского флота капитана 1 ранга А.Н.Щастного, лишь прибавил ненависти к большевикам в душе мичмана Садовинского.
Этот подлый расстрел окончательно «раскрыл глаза» на большевистский режим, еще многим колебавшимся флотским офицерам.
Н.Кадесников писал: «В первые месяцы того же 1918 года, после “Ледового похода” балтийских кораблей из Гельсингфорса в Кронштадт под флагом капитана 1 ранга А.Н.Щастного, более смелые и пылкие головы (и преимущественно несемейные) мичманы, лейтенанты и гардемарины разогнанных уже приказом тогдашнего военно-морского комиссара Льва Троцкого-Бронштейна – Морского училища, Морского инженерного училища и Отдельных гардемаринских классов, с подложными документами и разными нелегальными путями, ежечасно смотря в глаза подстерегающей их смерти, стремились… в Архангельск и Мурманск, к Онежскому озеру… где уже создавались противобольшевистские флотилии.»
Расправа над капитаном 1 ранга А.Н.Щастным поразила и возмутила даже матросов-большевиков. П.Е.Дыбенко – председатель Цетробалта в 1917 году, а потом, некоторое время, Нарком по морским делам, опубликовал письмо протеста 30 июля 1918 года в газете «Анархия». В нем, в частности, говорилось:
«Мы не повинны в этом позорном акте восстановления смертной казни и в знак протеста выходим из правительственных партий…».
И до расстрела А.Н.Щастного и после, ВЧК производила аресты флотских офицеров, но эта казнь стала первой на Балтийском флоте, санкционированной Советской властью на высшем уровне.
Можно предположить, что, еще находясь в Гельсингфорсе, мичман Садовинский получил сведения о том, куда и к кому необходимо обратиться в Петрограде за помощью в организации отправки на Север. Жизненный путь мичмана Садовинского, после того как он оставил эскадренный миноносец «Расторопный» и покинул Гельсингфорс, приобретает для исследователя ломкие, во многом пунктирные очертания… Неизвестно через какую офицерскую организацию и через какой нелегальный канал действовал мичман Б.-С.А.Садовинский, но сохранились воспоминания офицера Балтийского флота, также находившегося в этот период в Гельсингфорсе, капитана 2 ранга А.П.Ваксмута об организации отправки его самого и еще двух офицеров флота для борьбы с большевиками в Новочеркасск к генералу А.М.Алексееву.
А.П.Ваксмут вспоминал:
«Я, будучи почти не у дел в Гельсингфорсе, решил обратиться за советом к контр-адмиралу М.А.Беренсу. Тогда же М.А. рекомендовал мне, не теряя времени и с соблюдением крайней осторожности, ехать в Петроград, найти названное кафе на Морской, где встречу капитана 1-го ранга П.М.Плена (бывшего командира “Славы”), и он расскажет, как надежнее доехать до Новочеркасска.
И действительно, придя в кафе, я сразу увидел П.М., сидящего за столиком в штатском платье. Для тех же, кто лично не знал его, был дан условный знак. П.М.Плен дал мне свой адрес и просил зайти на следующий день за документами и пропуском. Придя к нему в условленное время, я застал там двух молодых офицеров: лейтенанта С. и мичмана И. с миноносца “Изяслав”.
П.М. выдал нам троим удостоверение, что мы рабочие и едем на Кавказ строить какую-то дорогу. Документы были со всеми нужными печатями Советов. Где на площадках поездов, где на лошадях, а нередко и пешком по шпалам добрались до Новочеркасска… где были устроены общежития, в которых, к общей радости, встретились с ранее прибывшими моряками».
Мичман Б.Садовинский, с выправленными документами, выбрался из Финляндии в Петроград. Часть пути он проделал в вагоне еле тащившегося поезда. Три теплушки, один пульман и несколько дачных вагонов. Бруно внутренне негодовал:
До какого состояния мародерство и бесхозяйственность довели обычный пульмановский вагон! Кожа с сидений была срезана, стены и скамейки исцарапаны, зеркала разбиты, пол покрыт таким слоем мусора, будто хлев, который нерадивые хозяева никогда не убирали. Это хлев-вагон дрожа на каждом стыке, едва тащился за паровозом. Вагон был забит до отказа, заняты все полки, люди набились в проходах, в тамбурах, всюду, где можно было приткнуться.
Хорошо хоть окна давно выбиты, – думал Садовинский, – пытаясь придвинуться к окну, через которое внутрь вагона проникал воздух. Запах давно не мытых тел, нестиранных портянок и махорки, загустев, плотно стоял в вагоне. На мгновение он вспомнил их с Ириной поездку в августе 1916 года в Петроград. Как они были счастливы! Радость мелькнувшего воспоминания, сразу сменилась тревогой за судьбу Ирины. Почти год, Бруно ничего не знал о ней…
Финляндский вокзал Петрограда встретил Садовинского пустыми глазницами окон. Стекла все были выбиты. Грязь на перроне стояла непролазная. Глядя на все это, Бруно с сарказмом и горечью думал:
Неужели революционная свобода и стекла, революционная свобода и чистота – понятия изначально несовместимые?
В Петрограде мичман Садовинский жил по знакомым, не задерживаясь долго у одних и тех же, чтобы не подвергать приютивших его людей опасности ареста чекистами. Он жил одним днем, ожидая скорой переброски на Север…
По прибытию в Петроград, Бруно начал разыскивать Ирину. Сначала он решил побывать в доме, где до войны жили родители Ирины. Пройдя по набережной реки Фонтанки, Садовинский дошел до Невского проспекта. По пути, то тут то там на стенах домов, ему попадались футуристические черно-красные плакаты: «Беспощадная борьба с контрреволюцией!», «Шагайте без страха по мертвым телам, несите их знамя вперед!», «Через трупы борцов коммуны вперед, к коммунизму!»…
Пересекая уходящий вдаль в оба конца Невский, мичман с удовлетворением подумал:
Слава Богу, регулярности Петербурга не могут изменить никакие революционные бури. Как был он задуман Великим Петром городом линейным, парадным, так и останется вопреки всему и на века.
Наконец, Бруно подошел к знакомому дому. В нем они останавливались с Ириной в свой приезд в конце лета 1916 года. Квартира ее родителей была на третьем этаже. Поднимаясь по лестнице у Бруно резко заколотилось сердце… Он остановился, оперся на перила лестницы… Постоял пол-минуты, пока успокоилось сердце и стал подниматься дальше.
Предчувствие не обмануло его: Ирины не было. Осторожно, через соседей, Бруно выяснил, что они с матерью выехали из города еще голодной весной куда-то в деревню, на пропитание. Дальше следы Ирины терялись в смуте, в разрухе, среди разбитых российских дорог.…
Господи, спаси и сохрани ее, помоги ей, – шептал Бруно, целуя образок Николы Угодника, подаренный ему Ириной.
Первые офицерские антибольшевистские организации начали создаваться в Петрограде еще осенью 1917 года. В конце 1917 – начале 1818 года уже действовали «Русское собрание», Петроградское отделение «Союза Георгиевских кавалеров», «Организация борьбы с большевиками и отправки войск Каледину», «Союз реальной помощи», «Черная точка», «Все для Родины», «Белый крест», «Всероссийский монархический союз», «Гвардейская офицерская организация» и другие.
Петроградское отделение «Союза Георгиевских кавалеров» возглавляли капитан А.М.Зинкевич и подпоручик Г.Ушаков, «Организацию борьбы с большевиками и отправки войск Каледину» – полковник Н.Н.Ланской и поручик А.П.Орлов.
Руководитель одной из тайных офицерских организаций, которая работала в 1918 году в Петрограде в основном с флотскими офицерами, капитан 2-го ранга Г.Е.Чаплин впоследствии вспоминал:
«Должен сказать, что к маю 1918 года я не избег общей участи и состоял в рядах “тайной” офицерской организации, коим в те дни в одном Петербурге имя было легион. Состоя даже в рядах ее “штаба”, я прекрасно сознавал всю беспомощность нашего положения, главным образом, в силу полного нашего безденежья, и вся наша деятельность в те дни выражалась в переправе лиц … к союзникам на Мурман. В те дни во главе этой организации состояло, кроме меня, еще три лица: военно-морской врач, гвардейский полковник и полковник Генерального штаба».
Большевистское правительство, отменив пенсии, заработанные на службе в дореволюционной России, всем кадровым офицерам, в том числе и флотским, бросило их на произвол судьбы, поставив офицеров и их семьи на грань выживания. В условия, когда квартиры и дома многих офицеров были разграблены или реквизированы большевиками, офицеры с семьями были вынуждены ютиться по чужим углам. Чтобы прокормить свои семьи, офицерам приходилось устраиваться работать грузчиками, чернорабочими, торговать гуталином и спичками, продавать домашние вещи…
В первой половине 1918 года многие молодые, здоровые офицеры торговали газетами или служили на посылках. Они не верили в долговечность большевистского строя, еще меньше они верили, понимая свою разобщенность и отсутствия денежных средств, в успех предстоящего противобольшевистского восстания в Петрограде и, по примеру Финляндии, возлагали надежды, как ни прискорбно это звучит, на… германскую армию, которая в течение двух недель очистила от красных Финляндию.
По воспоминаниям очевидцев, в те дни обывательская масса Петрограда представляла собой толпу, полную апатии, забитости и страха. Жутко было в Петрограде – оборванные провода, черные провалы выбитых стекол, разграбленные, заколоченные досками магазинные витрины. В некоторых из витрин сохранились еще жестяные рекламные щиты со следами нарисованного былого изобилия.
Глядя на окружающую его разруху, Бруно Садовинский не верил, что магазины эти когда-нибудь откроются вновь…
Город окутывала зловещая тишина, лишь иногда нарушаемая звуком далекого выстрела или гулом бьющегося на ветру оторванного кровельного листа…
Все, что раньше говорилось в Гельсингфорсе о положении в Петрограде и во что не верилось в относительно благополучной Финляндии, теперь Бруно видел своими собственными глазами. Транспорт города был парализован, система снабжения рухнула. Фактически, Петроградом правили бандиты и налетчики, а единственно реальной силой в городе были отряды матросско-солдатской анархической вольницы, изрядно поднаторевшие в обысках и реквизициях, но не в борьбе с бандитами. Да и эти отряды сплошь и рядом состояли из уголовных элементов, которым просто нравилось «форсить» в матросской форме: «Ша, анархия – мать порядка!».
Почта и телеграф в городе не работали. Совет Народных Комиссаров большевиков передавал свои директивы только через Царскосельскую радиостанцию или через радиостанции кораблей….
Садовинский видел, что, взяв осенью прошлого года власть, большевики не дали народу ни мира, ни хлеба, ни порядка. Все обещания большевиков оказались блефом, а все их «громкие» декреты – пустыми бумажками!
Косвенно, критическое положение в Петрограде зимой 1918 года подтверждает и бывший матрос крейсера «Диана», ставший в последствии комендантом Кремля, П.Мальков в своих воспоминаниях «Записки коменданта Московского Кремля», где он приводит обращение по радио (радиограмму) от 22 января (4 февраля) 1918 года Совета Народных Комиссаров:
Всем, всем, всем!
Ряд заграничных газет сообщает ложные сведения об ужасах и хаосе в Петрограде и пр.
Все эти сведения абсолютно неправильны. В Петрограде и в Москве полнейшее спокойствие. Никаких арестов социалистов не произведено…
С продовольствием в Петрограде улучшение; сегодня, 22 января 1918 года старого стиля, петроградские рабочие дают 10 вагонов продовольствия на помощь финлянцам.
Текст этой радиограммы облетел весь мир.
Большевики,не стесняясь, отнимали у людей в Петрограде последнее, вывозили продовольствие за границу, и делали вид, что в городе все спокойно! Далее матрос П.Мальков сам же пишет об этом, правда очень аккуратно и малословно:
«По-прежнему не хватало продовольствия, топлива, одежды. Многие фабрики и заводы стояли».
А по поводу отсутствия арестов, это обращение Совета Народных Комиссаров вообще лукавит. Тот же П.Мальков пишет:
«Начало января ознаменовалось раскрытием крупного контрреволюционного офицерского заговора в Петрограде, приуроченного к 5 (18) января 1918 года – дню открытия Учредительного собрания. Заговор был своевременно ликвидирован ВЧК».
Какая же ликвидация заговора без арестов. Понятно, что аресты были. К тому же, 7 января 1918 года, в воскресенье, Исполком Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов опубликовал на страницах газеты «Известия» воззвание:
Ко всему населению Петрограда!
Враги народа, контрреволюционеры и саботажники распространяют слухи о том, что в день 5 января революционные рабочие и солдаты расстреливали мирные демонстрации рабочих.
Делается это с одной целью: посеять смуту и тревогу в рядах трудовых масс, вызвать их на эксцессы …
Уже установлено, что имели место провокационные выстрелы в рабочих, солдат и матросов, охранявших порядок в столице.
Исполнительный комитет Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов предпринял самое строгое расследование событий 5 января. Все виновные в пролитии крови революционных рабочих и солдат, буде таковые имеются, будут привлечены к ответственности…
Исполнительный комитет Петроградского Совета Р. и С. Д.
В этом воззвании большевиков прямо говорится о привлечении к ответственности противников советской власти – контрреволюционеров. И опять аресты, аресты…
Послереволюционная зима в Петрограде не была ни особенно снежной, ни особенно морозной. Зима как зима. И в тоже время она разительно отличалась от всех предшествующих петербургских зим…. Заводы Петрограда останавливались один за другим. Прекратили работу завод «Леснера», завод «Нобеля», Трубочный завод, фабрика
«Скороход», завод Розенкранца, завод Печаткина, завод Брусницына, Кабельный завод, Механический завод, Невская ниточная фабрика, Путиловский завод, Обуховский завод, завод «Русский дизель» и многие другие. Тушились заводские печи, останавливались станки, тубы прекращали дымить….
Шоколадная фабрика «Жорж Борман» за неимением шоколада остановилась одной из первых. В керосиновых лавках города внезапно пропал керосин. Квартиры петроградцев стали медленно погружаться во тьму…
Вслед за этим в городе стало катастрофически не хватать угля и дров, а потом и продовольствия…
По вечерам все меньше на улицах города было прохожих. Гасли витрины магазинов.
Власть в заснеженном городе перешла к новым хозяевам – разрухе, сыпному тифу и шайкам уголовников…
Разруха города началась с того, что революционные массы принялись беспардонно сорить на улицах. Мало-помалу к революционным массам присоединились и дворники – перестали убирать мусор на улицах и во дворах, снег зимой тоже не убирали… Город утонул в грязных сугробах, мостовые заледенели, над карнизами домов угрожающе нависли снежные шапки и гигантские сосульки. Городские фонари светили все реже и тусклее.
В угасающем городе вольготно чувствовали себя только грабители, налетчики и убийцы… Преступность, расцветшая в революцию пышным цветом, приобрела открытый и массовый характер… Грабить и убивать в Петрограде стали теперь среди бела дня, на глазах у всех.
Открыто громили винные погреба на Васильевском острове, на Вознесенском проспекте, на Галерной и Пантелеймоновской улицах и в других местах города, громили и городские аптеки…
Этот криминальный разгул в Петрограде стал возможным потому, что фактически получил от властей морально-политическую санкцию: идеологи большевиков, левых коммунистов, эсеров и анархистов усмотрели в грабежах стихийное проявление классовой борьбы. Воровство и разбой именовались ими революционной «экспроприацией» и «реквизицией».
Бандиты и грабители чувствовали себя героями революции… Еще бы, когда революционеры-анархисты в своем манифесте обращались к преступному миру России с призывом:
«Заключенные, кандальщики, преступники, воры, убийцы, поножовщики, кинжалорезы, отщепенцы общества, парии свободы, пасынки морали, отвергнутые всеми! Восстаньте и поднимитесь! На пиру жизни займите первое место.
Вы были последними – станьте первыми. Сыны темной ночи, станьте рыцарями светлого дня, дня угнетенных!»
Весной Петроград захлестнула новая волна грабежей и насилия. Товарный голод и продовольственный дефицит породили новый вид грабежей – крали мешки с мукой, рисом, чаем.
Петроградская «Красная газета» весной 1918 года писала:
«На Выборгской стороне с продовольственных складов украли 21 мешок риса, 11 ящиков чая», «Грабители напали на колбасную лавку и вынесли… самые соблазнительные для нынешнего времени вещи: 51 фунт колбасы, 5 пудов сливочного масла, 41 пуд сала», «В колбасной Шумилова на 9-й линии Васильевского острова грабители вывезли весь товар»… Снабжение Петрограда необходимыми товарами, в том числе и продовольствием катастрофически ухудшилось.
Грабители анархисты захватывали и грабили кожевенные склады. В условиях разрухи и товарного голода кожаные сапоги и куртки были дороже золота и бриллиантов. В эти дни были ограблены кассы Народного комиссариата юстиции. Грабили иностранные посольства и их дипломатических работников.
Город Петроград превратился в каменные, дремучие джунгли, где каждый был за себя, и никого не было за всех А.Иконников-Галицкий в своей «Хронике петербургских преступлений» писал:
«В феврале 1918 года управляющий делами Совета Народных Комиссаров получил докладную записку о невозможности ни коим образом остановить дикую волну преступного насилия и грабежей в городе. Это объяснялось следующими причинами: “первое место должны занимать разгром и сожжение в первые дни революции архивов, регистрационных и дактилоскопических карт на уголовный рецидив, а так же альбомов фотографических снимков; вторым – была ошибка освобождения одновременно всех уголовных преступников с мест заключения; третьим – отмена изоляции столицы от уголовного рецидива; четвертым – огромный наплыв в столицу уголовных преступников из Прибалтики и польских губерний. Наконец, пятым – признать отсутствие правильно организованной наружной и внутренней охраны столицы как на улицах, так и в домах”».
10—11 марта 1918 года Советское правительство покинуло наводненный бандитами и грабителями загнивающий, умирающий Петроград и переехало в спокойную и сытую Москву. Позже об этом событии газеты напишут: «Уезжая из Петрограда, Совет Народных Комиссаров одновременно защищает и позицию революционной власти, покидающей сферу, слишком подверженную немецкой военной угрозе, и одновременно тем самым защищает Петроград, который перестает быть в значительной степени мишенью немецкого удара».
Официальным поводом для перевода большевиками столицы России из Петрограда в Москву стала, якобы, необходимость отодвинуть столицу подальше от русско-германского фронта. Но это был лишь предлог. Слом большевиками старого мира продолжался, и исчезновение из памяти народной столицы Российской империи Санкт-Петербурга, входило в планы большевиков.
Подготовка и сам переезд осуществлялись в обстановке строгой секретности. Все это больше напоминало тайное бегство. Когда решался вопрос, куда переезжать из Петрограда правительству большевиков, управляющий делами Совета Народных комиссаров В.Д.Бонч-Бруевич предложил – в Москву. В.И.Ленин согласился, но выдвинул условие: «в Москву не сообщать, переезд организовать внезапно».
Вопрос обсуждался на заседании Совета Народных Комиссаров в ночь с 24 на 25 февраля 1918 года. Конспирация была строжайшей. Только избранные были посвящены в реальные планы по переезду. Остальным сообщили, что правительство и партийное руководство переедут в Нижний Новгород.
Свидетель и участник тех событий, бывший матрос Балтийского флота П.Мальков, в то время исполняющий обязанности коменданта Смольного, вспоминает:
«В первых числах марта, как-то ночью меня вызвал Яков Михайлович Свердлов и сообщил, что по предложению Ильича принято решение о переезде Советского правительства из Петрограда в Москву. Сначала переедет ВЦИК, сказал Яков Михайлович, следом – Совнарком. В дальнейшем постепенно будут переведены все правительственные учреждения».
9 марта 1918 года Управление делами Совнаркома издало секретный приказ:
УПРАВЛЕНИЕ ДЕЛАМИ КРЕСТЬЯНСКОГО И РАБОЧЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВА РЕСПУБЛИКИ РОССИИ
«9» марта 1918 г. г. Петроград
Коменданту Смольного товарищу М а л ь к о в у.
ПРИКАЗ
Предписывается Вам сдать Ваши обязанности коменданта Смольного… Завтра, 10 марта с.г. к 10 часам утра Вы должны прибыть по адресу: станция «Цветочная площадка». Эта станция находится за московскими воротами. Пройдя ворота, надо свернуть налево по Заставской улице, и, дойдя до забора, охраняющего полотно железной дороги, у полотна свернуть направо по дороге, и тут вблизи будет железнодорожная платформа, называющаяся «Цветочная площадка».
Здесь стоит поезд, в котором поедет Совет Народных Комиссаров. Поезд охраняется караулом из Петропавловской крепости. Этот караул должен быть заменен караулом латышских стрелков, который по особому приказу в числе 30-и человек должны будут выступить из Смольного с двумя пулеметами в 8 часов утра. После принятия караула латышскими стрелками Вы должны немедленно вступить в отправление обязанностей коменданта поезда. Охранять весь поезд вместе с паровозом, на тендере которого должен быть поставлен караул.
Кругом поезда и все подходы к нему должны охраняться. Никто из посторонних не должен быть допускаем в поезд….
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров
Влад. Бонч-Бруевич
Весьма любопытный документ цитирует П.Мальков. В приказе все эти объяснения: «куда свернуть вдоль забора, и в какую сторону пройти по дороге» больше напоминают конспиративные встречи налетчиков, чем организацию дела представителями правительства страны… Читая этот приказ, создается впечатление, что поезд должен был следовать через вражескую территорию, а не проехать из одного города в другой…
Большевики опасались не столько терактов, сколько массовых беспорядков в Петрограде после того, как станет известно, что в столь критический момент все большевистское руководство Советской республики сбежало из Петрограда, бросив город на произвол судьбы.
Уже после того, как ВЦИК и Совнаркома благополучно покинули Петроград и перебрались в Москву, газета «Правда» опубликовала:
Обращение Военно-Революционного комитета при Петроградском Совете к гражданам Петрограда
СНК и ЦИК выехали в Москву на Всероссийский съезд Советов. Уже сейчас можно с полной уверенностью сказать, что на этом съезде будет решено ВРЕМЕННО перенести столицу из Петрограда в Москву… Германские империалисты… остаются смертельными врагами Советской власти…
При этих условиях СНК невозможно дольше оставаться и работать в Петрограде в расстоянии двух дневных переходов от расположения германских войск. Но для безопасности самого Петрограда необходимо переселение столицы в Москву.
Захват Петрограда представляется до сих пор германским империалистам, как смертельный удар по революции и Советской власти. Перенесение столицы в Москву покажет им, что Советская власть одинаково прочно чувствует себя по всей стране, и обнаружит таким образом бесцельность похода на Петроград… Незачем говорить, что и после ВРЕМЕННОГО переселения столицы Петроград остается первым городом русской революции…
Хотя перед этим, 1 марта 1918 года, та же газета «Правда» опубликовала следующее, полностью противоположное заявление ЦИК Советов:
Все слухи об эвакуации из Петрограда Совнаркома и ЦИК совершенно ложны. СНК и ЦИК остаются в Петрограде и подготавливают самую энергичную оборону Петрограда.
Вопрос об эвакуации мог бы быть поставлен в последнюю минуту в том случае, если бы Петрограду угрожала бы самая непосредственная опасность – чего в настоящий момент не существует.
На самом же деле в это время формирование поезда № 4001, в котором в Москву должно было переправиться руководство большевиков, шло полным ходом с соблюдением всех правил конспирации. Состав формировался не на Николаевском вокзале, а на пустыре за Московской заставой на так называемой Цветочной площадке.
В это же время с большой помпой был организован отъезд с Николаевского вокзала двух бывших царских поездов с членами ВЦИК, направляющимися в Москву на съезд Советов. Также шумно отметили и отъезд в Москву главы ВЦИК Я.М.Свердлова: все видели, как он вошел в первый вагон первого состава, но никто не видел, как он вышел из тамбура последнего вагона и пересел во второй поезд. Конспирация!
9 марта на Николаевский вокзал без особой шумихи подали два экстренных поезда в Москву с работниками комиссариатов и служащих Управделами СНК. Между этими двумя поездами и вклинился секретный состав, с Цветочной платформы, увозивший в Москву большевистских руководителей. Он вышел 10 марта в 22 ч в абсолютной темноте с потушенными огнями.
Вечером 11 марта в Москве советским властям стало известно, что поезд № 4001 прибывает в 20 ч 45 мин. Сообщение вызвало переполох, так как в этот же день Петроградское телеграфное агентство сообщило, что прибытие правительства в Москву ожидается только завтра – 12 марта. Это было последнее сообщение из длинной вереницы лжи и дезинформации, связанных с бегством руководства большевиков из Петрограда.
Отношение граждан к этим события хорошо отражают газетные хроники тех дней:
Переезд правительства в Москву
В Смольном деятельно готовятся к эвакуации различных правительственных учреждений в Москву… Многим служащим Смольного предполагается объявить расчет…
На вопрос журналистов, чем объясняется решение Смольного, непонятное особенно теперь, когда в виду заключения мира с Германией Петрограду как будто никакой опасности не угрожает, один из видных членов правительства ответил, что перенесение столицы в Москву мотивируется тем, что главный город государства не может находиться в 200 верстах от местности, занятой неприятелем…».
