Александр Витальевич Лоза
Терновый венец офицера русского флота
Я люблю этих людей – офицеров Российского императорского флота. Для себя я осознал это, работая в архивах и по крупицам восстанавливая жизнь и судьбу лейтенанта Бруно-Станислава Адольфовича Садовинского и его сослуживцев. Поэтому мне очень близки чувства и слова Н.А.Черкашина, сказанные этим прекрасным писателеммаринистом о русских офицерах:
«Я люблю этих людей – офицеров русского флота: гордецов, франтов, кавалеров – на берегу; штурманов, механиков, минеров, артиллеристов – на корабле; страстотерпцев, храбрецов, героев в бою. Неповторимо и невозродимо оно, это удивительнейшее племя, истребленное, изведенное, рассеянное, исчезнувшее…
И ловлю я в своих сослуживцах, то в одном, то в другом, их рассеянные черты. Тот носит фуражку с тем утраченным шиком и вкусом, тот недурно музицирует в кают-компании, а этот бесстрашен, галантен и дерзок…».
Судеб морских таинственная вязь переплела судьбы этих людей с судьбой моего героя и судьбой нашей страны.
После прибытия в июле 1919 года в Архангельск подкрепления из Англии, и среди них большого числа офицеров русской армии, побывавших в германском плену, в городе появились сложности с размещением офицеров по квартирам.
Капитан 1 ранга Кира-Динжан в своих воспоминаниях составленных в 1929 году «Повседневная запись событий на Флотилии Онежского озера за 1919—1920 г.г.» писал об этом:
«Собрание (Архангельское гарнизонное) переполнено. Это – прибывшие в эти дни (июль 1919) из Англии, бывшие в Германии в плену кадровые офицеры. Большинство в старых походных формах блестящими пятнами, выделявшимися среди нашего английского хаки. Серебряные и золотые погоны с разноцветными кантами и просветами выгодно отличались от наших солдатских погон, на большинстве которых отличительные просветы и звезды были начерчены чернильным карандашом. Среди этих недавно прибывших офицеров меня особенно привлекла обедавшая за отдельным столом группа человек в 12 офицеров Ольвиопольского гусарского полка со своим полковником…».
В связи со сложившейся ситуацией, в июле было принято решение о переводе линкора «Чесма» из Мурманска в Архангельск. «Чесма» должен был служить плавучей гостиницей для вновь прибывших офицеров.
О приходе линкора «Чесма» в Архангельск генерал В.В.Марушевский писал в своих воспоминаниях «Белые в Архангельске»:
«Должен сказать, что появление этого броненосца на рейде произвело угнетающее впечатление на архангельское население. «Чесму» просто-напросто боялись, и лишь официальные заявления, что на броненосце нет снарядов, успокоили панически настроенных мирных жителей».
Из архивных документов известно, что и Бруно Садовинский некоторое время проживал на линкоре «Чесма» в августе 1919 года.
Антанта в первую очередь преследовала собственные интересы, а не интересы России. Союзники вели себя как заправские грабители с большим опытом грабежей «туземцев».
Капитан 1 ранга Кира-Динжан в «Повседневной записи событий на Флотилии Онежского озера за 1919—1920 г.г.» писал о грабежах англичанами русских национальных ценностей:
«Союзники (англичане) во всех операциях брали на себя неизменную роль десанта, т.е. такую, которая давала им большую безопасность, одновременно с возможностью кое-что и приобрести (ограбление ими церквей в Кузаранде и Пудож-горе)».
Инцидент с ограблением русской православной церкви английскими солдатами в селе Кузаранда имел, как писал Кира-Динжан, следующие подробности:
«Август 17. Занятие Кузаранды сухопутными войсками. “Сильный” (командир лейтенант Шульгин) производит у пристани высадку десанта: 52 человека русского десанта и 35 англичан. Сопровождающий его буксир «Азот» высаживает 37-мм десантное орудие, несколько британских офицеров и британский санитарный отряд. “Сильный” содействует своим орудийным огнем успеху операции».
Действия «Сильного» (по рапорту командира):
4 ч. 30 м. – Снялся с якоря из-под Зюйдового берега Мэг-острова и пошел вестовым фарватером к селу Кузаранда, имея на борту русский в 52 чел. и английский в 35 чел. десантные отряды.
6 ч. 20 м. – Открыл по селу Кузаранда орудийный огонь для обстрела гребня, закрывающего со стороны озера среднюю, наибольшую группу домов. Выпущено 13 снарядов.
6 ч. 45 м. – Оба десантных отряда высадились, рассыпались в цепи, пошли преследовать убегающего неприятеля.
8 ч. 00 м. – Русский отряд соединился с ротою 2-го батальона 9-го Сев. Стр. полка, наступавшей с севера, со стороны Толвуи.
11 ч. 00 м. – Английский отряд вернулся на борт.
Далее капитан 1 ранга Кира-Динжан писал:
«При обратной посадке английского десанта командир «Сильного», по жалобе жителей Кузаранды, приказал обыскать англичан и отобрать у некоторых из них взятую ими в Кузарандской церкви церковную утварь, которая была возвращена по принадлежности».
Союзники продолжали активно грабить северные богатства России, знакомые англичанам еще со времен Петра I.
В августе 1919 года правительство Великобритании заявило о предстоящем выводе своих войск из Архангельска и Мурманска. Для организации эвакуации английских войск в Архангельск прибыл генерал Г.С.Роулинсон.
12 августа 1919 года, у генерала Миллера было созвано совещание командиров полков Архангельского фронта для обсуждения складывавшейся ситуации. На совещании было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта, в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры, как элемент пришлый, не имеющий связи с населением и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства.
Это мнение было высказано под впечатлением нескольких бунтов, поднятых в некоторых полках большевистской агентурой. Так, 25 апреля 1919 года во время мятежа в деревне Тулгас были убиты офицеры 3-го полка, 22 июля 1919 года на Онеге от рук взбунтовавшихся солдат погибли почти все офицеры 5-го полка.
Но этот пессимизм оказался неоправданным. Обсудив все доводы «за» и «против» эвакуации с помощью союзников, совещание приняло резолюцию отказаться от предложения англичан и защищать Русский Север всеми имеющимися силами и средствами.
Англичане вывешивали информацию об отходе каждого транспорта с приглашение всех желающих к отъезду. По городу были расклеены объявления Британской миссии:
Предупреждаем всех, имеющих претензии к союзному командованию, о необходимости поспешить с их предъявлением в Союзную Комиссию (Банковский переулок дом № 14), так как с 10 сентября с.г. прием претензий Комиссией уже прекращается…
Уходя, англичане, неожиданно для русских, стали уничтожать вооружение и военную технику. Сжигались аэропланы, склады с обмундированием и продовольствием… подрывались бронеавтомобили и выводились из строя орудия. В.С.Пикуль писал об этом:
«…Баржа за баржей выплывали через дельту реки в открытое море. Там открывались днища, и на грунт горохом сыпались консервные банки… Вот он, славный английский корнбиф, вот душистая ветчина с горошком, вот нежная мармеладная паста. Джемы летят в море – смородиновые, клубничные…. Теперь все это топится самым безжалостным образом. Табак тоже летит за борт, кипы табаку плывут по реке. Отравляя воду течет Двиною бензин, нефть, мазут…».
Сослуживцы по Архангельской флотской роте рассказывали Бруно Садовинскому, что видели, как английские шоферы выводили новенькие грузовые машины на пристань, включали моторы, и автомобили, без шоферов, на полной скорости летели с причала в воду.
Несмотря на уход английских войск на Северном фронте все обстояло на удивление благополучно. Это связывали с генерал-губернатором и главнокомандующим войсками Северной Области генералом Е.К.Миллером.
Е.К.Миллер пользовался огромной популярностью и непререкаемым авторитетом, как в войсках, так и среди населения. Человек высоких душевных качеств, редкой выдержки и работоспособности, он по своему складу был скорее администратором, чем стратегом. Но как раз эта сторона его характера оказалась в условиях Севера полезной для организации жизни и обороны края.
После ухода англичан им был налажен розыск и регистрация брошенных ими запасов. Фактически заново создавалась система снабжения, прошла реорганизация штаба. До самого последнего момента войска не испытывали недостатка ни в чем. При этом использовались и местные ресурсы – рыба, оленина, дичь, лес, пиломатериалы и многое другое. Край продолжал жить нормальной жизнью.
В.Е.Шамбаров в работе «Белогвардейщина» описывает феномен экономического подъема Северной Области при генерале Миллере:
«Материальное положение рабочих было куда лучше, чем в остальных частях России, – их оклады превышали заработок чиновников правительства и частных учреждений… Денежное содержание солдат и офицеров также было высоким, а семьи их получали солидное пособие…
В Архангельске открылся и солдатский клуб с читальней, биллиардной, столовым, зрительным залом, где давала спектакли передвижная труппа во главе со знаменитым артистом Александринского театра В.Н.Давыдовым. Эта группа разъезжала по фронту. Начали работать курсы агитации и пропаганды, где набранным из солдат слушателям рассказывали о принципах государственного устройства… сущности большевизма, сути аграрного и рабочего вопросов».
Наверное, еще долго после этого, Архангельский край не мог достичь такого благосостояния, как при Е.К.Миллере. Северные деньги, «моржовки», выпущенные в Англии и обеспеченные Британским банком, являлись конвертируемой валютой, причем по очень высокому курсу: 40 рублей – 1 фунт стерлингов. Именно поэтому после ухода союзников тут же нашлись много иностранных подрядчиков, желающих торговать с Северной областью.
1 августа 1919 года лейтенант Б.С.-А.Садовинский возвратился из очередной боевой командировки в Архангельск и получил назначение в Отдельную Архангельскую флотскую роту. Сразу же стал вопрос – где жить? После обращения с этим вопросом «по-команде», лейтенанту Садовинскому определили место в каюте на линкоре «Чесма», стоявшем на рейде Архангельска и использовавшемся, в том числе, как гостиница для офицеров и как плавучая казарма для нижних чинов ФСЛО.
Об этом в Журнале исходящих бумаг командования Морскими Силами Правительства Северной области за август 1919 года сохранилась запись;
№ 4132 от 1/VIII
Лейтенанту Садовинскому предписание явиться командиру л/к
«Чесма» где и будет предоставлено местожительство.
Но уже в середине августа лейтенант Б.С.-А.Садовински жил не на корабле, а в береговой квартире в Соломбале.
В документах Флотилии Северного Ледовитого океана, в материалах по эвакуации офицеров, чиновников белогвардейских учреждений, членов их семей и вывозу имущества из Архангельска за период с 8 августа по 30 октября 1919 года, сохранился следующий документ:
СПИСОК
г. г. офицеров и их семейств Отдельной Архангельской флотской роты, кои подлежат на случай эвакуации вывозу
Капитан Кириллов
Итак, на 16 августа 1919 года лейтенант Б.Садовинский числился проживающим в Архангельске, в Соломбале в доме Дирекции маяков и лоций Белого моря, в квартире генерала К.Престина.
Мне не удалось прояснить судьбу генерал-майора К.Престина, но судьба его сына, Престина Евгения Константиновича, стала известна благодаря докладной записке своему начальству Уполномоченного по антисоветским партиям, некого Филатова. Она сохранилась в архиве:
Сын генерала Престина – Престин Евгений Константинович. Именует себя беспартийным. В партии С.Р. (Эсэров) состоял до 1918 года. Женат.
24 июля 1918 года арестован Комиссией Кедрова (Церенбаума) и отправлен в Москву. 25 ноября 1918 года освобожден и поступил в Главное Управление личного состава флота. Во время господства Миллера в Архангельске не находился, а служил в Красной Армии.
Уполномоченный по антисоветским партиям Филатов
В 1919 году в Архангельске лейтенант Б.Садовинский с августа месяца квартировал в доме Дирекции маяков и лоций Белого моря в свободной квартире генерал-майора К.Престина.
Большое каменное здание Дирекции располагалось на Соломбальском острове на берегу главного русла реки Северная Двина. В то время вдоль берега располагались невысокие строения, с северо-запада на расстоянии около 500 м, тянулось одноэтажное здание складов, а за ними, на таком же расстоянии, располагалось большое и высокое здание Дирекции. Этот дом сохранился до наших дней.
Лейтенант Бруно Садовинский остановился на берегу, недалеко от дома Дирекции, где квартировал. Бесшумно скользнула в воздухе одинокая чайка, прочертив крылом у самой воды, и улетела на простор, вдаль. Волны, одна за другой, разбивались о прибрежные камни и с шумом набегали на отлогий берег…
Вот, что не меняется за миллионы лет с первого дня мироздания, – подумалось Бруно, – тот же вид, тот же шум Море не меняется. Если начинаешь об этом задумываться, становится не по себе… Вся наша жизнь, все наши деяния и заботы – ничто по сравнению с вечностью моря, – понимал он.
Хотя, может быть, ни о чем подобном лейтенант Бруно Садовинский и не задумывался – ведь молодому человеку в 25 лет, жизнь кажется вечной. Знаю это по себе.
Раньше, в молодости, время тянулось медленно. Каждый прожитый день был равен целому году, а месяц – столетию. Сейчас, в шестьдесят, время бежит все стремительнее и стремительнее, только успеваешь замечать, как пробежал год, и еще год, и еще…
Я слышал, что Лев Толстой, вывел некую формулу возрастного чувства времени. Скажем, в шестилетнем возрасте один прожитый год составляет всего одну шестую часть оставшейся позади жизни, а в шестидесятилетнем возрасте, один прожитый год составляет уже одну шестидесятую часть прожитого. Одна шестидесятая часть проскакивает в десять раз быстрее, чем одна шестая.
Бруно Садовинскому не довелось дожить до старости, но, мне кажется, в его время, время ломки и крушения государства, год равнялся целой эпохе, а месяц – столетию, так быстро все менялось в многострадальной стране…
Лейтенант Садовинский быстро сошелся со своими сослуживцами по Отдельнй Архангельской флотской роте
Командиром роты был опытный офицер, капитан по Адмиралтейству Константин Матвеевич Кириллов, помощником командира роты подпоручик по Адмиралтейству Терентий Матвеевич Баранов. Оба офицера были семейными людьми.
У командира роты К.М.Кириллова было пятеро детей: двое сыновей – Владимир, 14-ти лет и Константин, 10-ти лет и три дочери – Лариса, 12-ти лет, Ксения, 8-ми лет и младшая Мелентина, 5-ти лет.
Семья была дружная, дети росли в любви и согласии. Жена Кириллова Евдокия Иоакимовна прекрасно вела хлопотное хозяйство и в этом ей помогала прислуга Анна Матвеевна Пономарева.
Лейтенант Садовинский бывал в гостях у командира на Адмиралтейской набережной в Соломбале. Теплая, приветливая обстановка этого гостеприимного дома согревала душу Бруно, но иногда и вызывала щемящую тоску…
Семья помощника командира роты Т.М.Баранова была поменьше: жена Эмма Николаевна, сын Владимир, 14-ти лет и дочь Надежда, 12-ти лет.
Остальные субалтерн-офицеры роты были или холостыми, как сам Бруно, это прапорщик Павел Федорович Бучилин и мичман Владимир Горяинов, или их семьи находились за пределами Архангельска. Так, у лейтенанта Леонида Кудрявцева семейство находилось в Финляндии, а у лейтенанта Юрия Александровича Соколова семья проживала в Севастополе.
Все холостяки и бессемейные офицеры, кроме Б.Садовинского и П.Бучинина, которые жили на берегу, проживали на кораблях и судах. Лейтенант Ю.А.Соколов жил на линкоре«Чесма», лейтенант Л.Кудрявцев – на посыльном судне «Горислава», а мичман В.Горяинов – на посыльном судне «Ярославна».
В составе Отдельной Архангельской Флотской роты числились и офицеры, прикомандированные к другим подразделениям Флотилии Северного Ледовитого океана. Так, в распоряжении Штаба командующего флотилией был откомандирован подпоручик по Адмиралтейству И.И.Анкудинов-Жуканин, в распоряжении старшего лейтенанта Рыбалтовского находился подпоручик по Адмиралтейству Г.Романов. На подводной лодке «Святой Георгий» проходил службу на правах зауряд-прапорщика М.А.Семенов, в распоряжении начальника всех речных и озерных флотилий Северной Области находился лейтенант А.Белухин, в распоряжении Штаба командующего Русскими войсками Северной Области находились мичмана Ю.Д.Добряков, Н.С.Седлецкий, А.К.Надгрызовский, П.Д.Подосинников, мичмана военного времени А.В.Коптяков и Н.С.Каверзнев, мичмана военного времени по механической части Ф.Н.Кукунин и С.Бабич.
Занимаясь повседневными делами службы Отдельной Архангельской флотской роты, Садовинский понимал, что это лишь небольшая передышка в боях с большевиками.
Летние вечера особенно хороши в Архангельске: легкий ветерок разносит по реке редкие протяжные гудки пароходов, таинственно мигают клотиковые огни на мачтах парусников Плавно и величаво несет царственная Двина свои воды в море.
Вечерами, в добротной генеральской квартире, к Бруно не раз приходили мысли о сложности и неоднозначности ситуации на Северном фронте. Полученный им лично боевой опыт полевой, а фактически партизанской войны с красными, подсказывал лейтенанту, что не все обстоит столь гладко, как об том пишут местные газеты, особенно, в части флотских дел на реках и озерах Северного края.
Садовинский уже знал, что с июня, его командир, а для себя Бруно считал командира своего первого миноносца «Разящий» Андрея Дмитриевича Кира-Динжана, командиром на всю жизнь, Андрей Дмитриевич срочно реорганизовывал деятельность Онежской озерной флотилии. Бруно чувствовал, что флотские офицеры, в том числе и он, будут вскоре востребованы на возрождавшейся флотилии. Кроме того, командир никогда не забывал своих сослуживцев, и лейтенант Садовинский на это крепко рассчитывал.
Мысленно, Бруно представлял себе театр военных действии судов Онежской флотилии и, по свойственной ему манере, пытался обдумать и проанализировать все местные особенности этого театра, как в свое время он анализировал всю доступную ему информацию по Ютландскому бою. Он понимал: у кораблей Онежской флотилии нет водного пути, который соединял бы места их базирования с Мурманском и Архангельском. Это было, как говорится «узким местом» театра. Флотилия находилась в полной зависимости от железной дороги, тогда как у красных со снабжением и обеспечением своих кораблей на южном берегу Онежского озера, не существовало практически никаких проблем.
Кроме того, – рассуждал Садовинский, – единственная железная дорога, местами проходящая по берегу озера, очень уязвима для нападения красных. Им ничего не стоило прервать на ней движение, а для организации охраны всего железнодорожного полотна необходимы немалые силы Северной армии и самой флотилии.
Вспоминая бои на Пинежском фронте, Садовинский ясно отдавал себе отчет в том, что в летний период сухопутные военные действия из-за труднопроходимых болот, лесов и озер чрезвычайно суживаются и ограничиваются именно железною и колесными дорогами. Представляя карту района прилегающего к Онежскому озеру, Бруно припоминал, что кроме самого Онежского озера, местный театр включал и целый ряд длинных, глубоких озер, вытянутых в направлении, совпадающем с направлениями действий Северной армии.
Эти озера могут быть полезными нашей армии, – понимал Бруно, – но могут обратиться и против нас, смотря по тому, кто первый пустит по ним боевые катера, красные или мы. Конечно, силы нашей Онежской флотилии сильно ограничены, в первую очередь водоизмещением судов, из-за необходимости перевозить их по железной дороге. Красные же имеют возможность пополнять свой судовой состав и усиливать его беспрерывно кораблями из Петрограда или из флота Волжского бассейна, по системе каналов и рек, находящихся у них в руках. Лейтенант Садовинский не знал, что его родной эскадренный миноносец «Расторопный» красные уже перегнали на Волгу, в Астрахань и готовят к борьбе с белыми кораблями на Каспии.
В размышлениях, Бруно угнетала мысль о том, что в оперативном отношении существование белой Онежской флотилии целиком зависело от возможностей обороны северного берега Онежского озера, нашими сухопутными силами, то есть, говоря военным языком, от устойчивости фронта.
Если красные завоюют с суши весь берег Онежского озера, – понимал Садовинский,– все операции и само существование нашей флотилии станет невозможным.
Бруно отгонял от себя эту мысль, но она не отступала: об этом свидетельствовала вся география района, и это, наверняка, учитывало и командование флотилии и командование Мурманского фронта, пытался успокоить себя лейтенант.
И еще, – понимал он, – чем быстрее разовьется и окрепнет флотилия, тем быстрее она собой усилит положение белой армии на побережье и придаст большую устойчивость фронту в целом.
Как ни размышлял Садовинский, но эти мысли не приносили ему уверенности в будущей победе над красными. Он понимал, что воюют белые части с героизмом, но и с какой-то внутренней обреченностью… Это усталость, понимал Бруно, накопилось…
Как писал в своих воспоминаниях сам Андрей Дмитриевич КираДинжан: «…До назначения на флотилию К.-Д. находился в 4-ом Северном Стрелковом полку в Березниках на Двине».
Действительно, по Журналу приказов по ФСЛО, запись № 1915 от 23 мая 1919 года, был снят с довольствия 15 мая капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан, что свидетельствует о его переводе из 4-го Северного стрелкового полка.
23/V 1919
В Шт. Ком. Войсками с препровождением копии отношения Ком. 4-го Сев. Стр. полка от 15/V за № 2611 о высылке Аттестатов на денежное довольствие на Кавторанга Кира-Динжана и мичм. Шпаковского.
Имеются данные, что и Б.Садовинский проходил службу в 4-м Северном стрелковом полку в должности командира пулеметной команды морской десантной роты. Командиром полка был офицер флота, георгиевский кавалер, капитан 1 ранга Г.Е.Чаплин.
Боевой командир Б.Садовинского по эсминцу «Разящий» и 2-му дивизиону сторожевых катеров, капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан ценил своих офицеров, офицеров с кем пришлось ему служить на кораблях флота Балтийского моря в годы войны, и офицеры, особенно молодые, отвечали ему безграничным доверием и уважением – шли за ним, что называется «в огонь и в воду». Среди них был и Б.Садовинский…
Капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан в конце Великой войны, перед трагическими событиями февраля 1917 года, командовал на Балтике 2-м дивизионом сторожевых кораблей.
Лучшей кандидатуры в мае 1919 года на должность начальника Флотилии и организации отряда катеров-истребителей Онежской озерной флотилии, чем капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан на Севере не существовало. Капитан 2 ранга Кира-Динжан взялся за организацию флотилии катеров-истребителей со свойственной ему энергичностью и знанием дела Вот как он сам описывал начало своей деятельности:
«Я служил в 4-ом Стр. полку, когда получил назначение Начальником Флотилии Онежского озера. Явившись к Генерал-губернатору Северной Области я получил от него сведения о судовом и личном составе флотилии и основываясь на этом, тот час же доложил, что для успешной работы на озере необходимо сейчас же дать в мое распоряжение несколько лучших истребителей с Двины, что необходимы мины заграждения и соответствующий личный состав. Генерал-Губернатор согласился со мною, однако, справедливо посоветовал мне сначала съездить на Медвежью Гору, ознакомится подробно и точно с положением дел и оттуда телеграфировать о своих нуждах Командующему Флотилией Сев. Лед. Океана, тогда еще контр-адмиралу Викорсту. Так я и сделал, заручившись обещанием Адмирала сделать все, что возможно.
Прибыв на Медвежью Гору мне не пришлось потратить много времени на ознакомление с положением, ибо ясно было, что существующая Флотилия – нуль, что личного состава на ней почти нет: офицеров мало, а воинские чины почти исключительно не специалисты; судовой состав заключался в нескольких катерах прогулочного или рабочего типа (тихоходы и почти все открыты, а состояние трех истребителей: “Джолл Роджера”, захваченного англичанами и в последствие у них сгоревшего, № 295, так и не ходившего за всю кампанию, и № 26 в конце концов ходившего, но не давшего в смысле хода и половины того, что должен был давать…».
Уже 17 июня 1919 года, обосновывая необходимые минимальные силы флотилии, капитан 2 ранга Кира-Динжан в телеграмме на имя генерал-губернатора Северной Области (в копии контр-адмиралу Л.Л.Иванову), указывал:
Телеграмма № 10
…для первого времени, д/захвата неприятельских п/х, необходимо минимум три однородных катера-истребителя…
Начальник Флотилии Онежского озера Капитан 2-го ранга А. Кира-Динжан
Через семь дней, 25 июня, было принято решение о передаче Флотилии Онежского озера катеров-истребителей из Архангельска.
Кира-Динжан в «Повседневной записи событий на Флотилии Онежского озера за 1919—1920 г.г.» об этом писал следующее:
«25.06. вследствие телеграммы КОМОРСИ контр-адмирала Викорста, что нам передаются истребители из Архангельска, лейтенант Шульгин командирован туда за ними. Понадобилось три недели для их доставки в Медвежью Гору».
В 20-х числах июля, для решения вопросов снабжения организовывающейся флотилии катеров-истребителей, в Медвежью Гору приезжал командир Мурманского военного порта капитан 2 ранга Дараган. Кира-Динжан об этом вспоминал следующее:
«В промежутке между спуском прибывших из Архангельска истребителей на воду и уходом их в Шуньгу, т.е. приблизительно между 16— 17 и 22—23, приезжал командир Мурманского Военного Порта, капитан 2 ранга Дараган, на котором лежат обязанности нашего снабжения. Продолжительные беседы с ним, куча обещаний от него».
О том, с каким большим трудом в Архангельске начал формироваться отряд истребителей для отправки во Флотилию Онежского озера, оставил свои воспоминания мичман Георгий Павлович Серков. В 1918—1919 годах он, будучи гардемарином, служил пулеметчиком на катерах-истребителях и вспоминал об этом следующее:
«Я был назначен на катер “№ 4”, в последствии переименованный в “Безрассудный”. Командир – лейтенант А.А.Соколов.
Работы по ремонту моторов тянулись очень долго, до тех пор, пока не были обнаружены где-то в Порту запасные части и целые моторы. У нас на катере, вскрыли палубу и при помощи крана вынули старый и поставили новый левый мотор.
Из-за слабости корпусов были обведены вокруг них браги и в кильватерной колонне на буксире все катера, предназначенные в Онежскую флотилию, пошли в Кемь.
Благодаря кипучей деятельности лейтенанта Шульгина быстро были сделаны киль-блоки, раздобыты платформы и вся погрузка сделана в кратчайший срок и без аварий. Началось путешествие по Мурманской железной дороге. Часто горели подшипники на платформах, не рассчитанных на такой груз.
По приходе в Медвежью Гору катера были доставлены на своих платформах к берегу озера, где существовала ветка, уходившая постепенно под воду. С некоторым трудом все истребители были спущены на воду.
Труднее всех было снять “Светлану”, как сидящую глубже всех катеров. Пришлось, откатив платформу в самый конец пути, поставить ее на самый грунт и только благодаря лейтенанту Лисаневичу и его мотористу Ерохину, которые, ныряя, помогали заводить концы под сведенную с рельс платформу, удалось; при помощи доморощенной стрелы, снова поставить ее на путь.
Началась жизнь и служба на Флотилии Онежского озера.На катере было три пулемета системы Виккерса и к ним три пулеметчика: гардемарин Лепнев, матрос Цыварев и ваш покорный слуга. Старшиной пулеметчиков числился гардемарин Лепнев, но вся материальная часть и обучение того же Лепнева и Цыварева лежала на мне, как прошедшего своевременно пулеметные курсы. Гардемарин Лепнев был скорее «льюисганщик», впервые увидевший «Виккерс» на катере, Цыварев же, до назначения на катер, был ездовым в пулеметной команде десантной роты Архангельского флотского полуэкипажа».
Прервем воспоминания гардемарина Г.П.Серкова, и напомним, что он обучался пулеметному делу в Архангельской пулеметной школе. Кроме этого, Г.П.Серков прошел школу пулеметчика у мичмана Б.-С.А.Садовинского, когда тот был командиром пулеметной команды в десантной роте Архангельского флотского полуэкипажа. Они вместе воевали зимой 1919 года на Пинежском фронте.
Преодолев все возникающие трудности, 29 июля Боевой отряд истребителей – истребитель № 1, командир – лейтенант Астафьев под брейд-вымпелом начальника флотилии, истребитель № 4, командир – лейтенант Соколов, истребитель № 5, командир – лейтенант Державин и истребитель № 15, командир – мичман Шамордин – вышли в 19 ч из Медвежьей Горы на эволюции.
О первом боевом крещении катеров-истребителей своей флотилии капитан 1 ранга А.Д.Кира-Динжан вспоминал:
«Август 2. Вечером с наблюдательного поста… замечены два вооруженных большевистских парохода на ходу в дозоре в районе острова Речного. Начальник Флотилии собрал на “Светлане” начальников групп, лейтенантов Шульгина и Лисаневича, командиров истребителей лейтенантов Астафьева, Державина, Соколова, мичмана Шамордина и отрядного инженер-механика мичмана Шпаковского. Объявлено о предстоящем походе, изложены его цели. Предупреждено о том, что бы было обращено внимание на риф, тянущийся от Катострова на Зюйд-Ост и, что бы при проходе держаться близко от нордовой вехи, так как проход всего в 20—25 саженей ширины и Зюйдовая веха отсутствует.
Вечером объявлено о походе команде. Поход назначен в 3 часа 3-го августа.
Как проходил этот первый поход катеров-истребителей созданной флотилии, подробно изложено в Вахтенном журнале катера-истребителя № 4.
3 августа
ч 15 мин. «Б.О.» снялся со швартовов. Кильватерная колонна:
№ 1 (бр.-вымпел нач. флотилии), № 4 и № 5.
ч 00 мин.
4 ч 10 мин.
4 ч 25 мин.
4 ч 35 мин.
Обогнули Ажепский маяк, легли на Вест. Легли на Зюйд-Ост.
У Вестового берега Мег-острова обнаружили три неприятельских судна.
Неприятель открыл огонь из 75 м/м орудий. Подняли стеньговые флаги. Падение неприятельских снарядов в III 1/4каб. и меньше, держа «Б.О.» в накрытии.
Циркуляция вправо; легли на Н.-Н.-В. Противник прекратил огонь.
Поворот: легли на З.-О. Противник открыл огонь.
Открыли огонь по двум неприятельским судам слева. Расст. 20 каб.
Перенесли огонь на правого противника (канонерка № 9) и среднего («Сильный»). Замечено 2 попадания с № 4 в нос и середину «Сильного».
Проходя у З.-О. оконечности Калг-острова ударились о камень рулем и винтами. От удара остановились боковые машины.
Дали опять ход, продолжая стрелять по «Сильному».
С расстояния 3—4 каб. открыли по “Сильному” пулеметный огонь. Прекратив стрелять из орудий «Сильный» и канонерка № 9 выбросились на берег в 2 милях к Н. от острова Маренник. Левый противник «Восток» уходит стреляя на З. вдоль Хег-острова по О-ую его сторону.
