Литтмегалина
Игра Бродяг
– Как тебя зовут? – спросила она девицу.
Девица сразу насторожилась.
– Тебе зачем?
– Просто так.
Девица посомневалась еще с минуту и выдавила:
– Веления.
«Врет», – догадалась Наёмница. Объяснить такую осторожность она ничем не могла и не особо пыталась.
– А я – Наёмница.
Небольшие глаза Велении чуть приоткрылись. Казалось бы, вот сейчас Веления начнет задавать всякие неприятные вопросы, но та не стала, погрузившись в тревожные раздумья.
Что-то тускло блеснуло впереди, обратив на себя внимание Наёмницы. Веления не заметила, все еще плескаясь в своих угрюмых мыслях. Заинтересовавшись, Наёмница подошла посмотреть и вздрогнула, осознав, что смотрит на изогнутый клинок своего кинжала. Погруженный рукояткой в землю, он нацелился острием прямо в небо. Почва вокруг лезвия была совершенно не повреждена. Как будто кинжал не воткнули в землю… а он сам поднимался изнутри, аккуратно разрезая поверхность. Подцепив лезвие кончиками пальцев, Наёмница вытащила кинжал из земли.
– Это твое? – раздался прямо над ухом голос этой сучки, Велении.
– Да. Я потеряла его. И вот нашла.
– А. Так ты поэтому носилась как в задницу ужаленная… И что же… ты умеешь с этим обращаться?
Наёмница подбросила кинжал, заставив его перевернуться в воздухе, а затем ловко поймала его за рукоятку и заявила:
– Уж не сомневайся. Любого козла зарежу, как курицу, даже хрюкнуть не успеет.
Теперь в маленьких глазках Велении вспыхнул отчетливый интерес.
– Хочешь предложить мне работенку? – подбодрила ее Наёмница.
– Ты сильна, я вижу… Гебер защищал нас… не займешь ли ты его место?
– Где? – спросила Наёмница. – С босыми ногами под ветками?
Веления растянула тонкие губы в нервной дрожащей улыбке.
– Нет. Охранять нас, пока не доберемся до города. Я заплачу.
– Сто ксантрий в день.
Лицо у Велении вытянулось.
– У меня нет таких денег. Я почти все отдала Геберу. Но я могу давать тебе пять ксантрий ежедневно. Получится пятнадцать ксантрий, – голос Велении стал просительным, почти умоляющим.
Наёмнице вспомнилось, как вчера Веления столкнула ее с насыпи и кричала: «Пошла ты на…»
– Тоже мне, – скривилась она в качестве мелкой мести. – Что мне с твоих пятнадцати ксантрий?
– Пятнадцать ксантрий на дороге не валяются, – робко заметила Веления.
– Я не собираюсь в город.
– Однако же, кажется, и другой цели у тебя нет.
Это был аргумент, и Наёмница сделала вид, что обдумывает жалкое предложение Велении. В обычной ситуации она бы ни за что не согласилась – это ж какой кретинкой надо быть, чтобы работать за пятнадцать ксантрий? Сам тот факт, что Веления осмелилась предложить ей столь смехотворную плату, вызывает недоумение. Но ей в любом случае предстояло следовать за Веленией, даже если совсем бесплатно. У Велении дрожали губы. Наёмница понимала, что девице страшно оказаться без защиты, но нисколько ни жалела ее.
– Ладно, – процедила она наконец. – Только потому что я такая добрая. С тебя еще кормежка.
Веления покорно кивнула.
Младенец заорал.
– Высуши его одеяло, что он орет то и дело, – раздраженно посоветовала Наёмница и подвесила кинжал на пояс. – Ты вообще кормила его сегодня?
Веления посмотрела на младенца.
– Точно, – сказала она и торопливо зашарила по груди, развязывая спутанные тесемки.
«Дура, – мысленно прокомментировала Наёмница. – Беспросветная дура».
После очередного замечания Наёмницы Веления все же удосужилась достать из мешка чистую пеленку и перепеленать младенца, после чего они продолжили путь. Они позавтракали на ходу из припасов Велении. Три печеных картофелины – вот, собственно, и все припасы. Одну картофелину получила Наёмница. Не успела она насладиться пищей, как та уже закончилась.
Насосавшийся молока и в кои-то веки сухой, младенец сладко спал.
– Куда конкретно идем? – спросила Наёмница.
– В город.
– Это я слышала. Как он называется-то, твой город?
– Пока никак. Он совсем новый.
– А что, новым городам не нужны названия?
– Все зовут его просто «город». Гебер сказал: иди вдоль речки против течения и придешь.
– А тебя туда пустят?
– Пустят.
– У тебя есть печать? Не вздрагивай, мне не нужна, отбирать не собираюсь.
– Ну, есть одна. Гебер был городской. Он продал мне свою.
– А сам как же?
– Сказал, жизнь в городишке паскудная. Он попытал удачи на юге, но и там не срослось. Собирался проводить меня, да податься на север.
– Что ж тебя в этот город тянет, если жизнь там паскудная?
– Я женщина. Мне слоняться по всей стране не пристало. Мне лишь бы жизнь хоть какая-то была, хоть и паскудная. Я шить умею. Может, найду какую-то работу.
– Знаем мы, какая там работа, – буркнула Наёмница. – А ребенок? Без печати его могут с тобой не пропустить.
– Как-нибудь разберусь, – уклончиво ответила Веления. – Две печати я все равно бы не потянула. Слишком дорого. Раньше, говорят, не надо было столько платить. Это из-за войны.
– Расскажи мне, что происходит.
– А ты не знаешь? – недоверчиво осведомилась Веления.
– Нет. Я была… в каком-то другом месте. А затем оказалась здесь. Совершенно неожиданно.
Неизвестно, что подумала по этому поводу Веления и подумала ли вообще, но если подумала, то ничего хорошего. Любая неясность ее тревожила и пугала, впрочем, как и Наёмницу.
– Мы жили в деревушке на отшибе, вокруг сплошные леса, – начала объяснять Веления. – Нормально жили, тихо. До нас доносились слухи, что вокруг все с ума посходили, но в нашей деревне все было в порядке. А потом начало… вползать. За год все так переменилось. Я теперь вообще не понимаю, что происходит. Везде опасно. Разные сволочи слоняются целыми отрядами. На нашу деревню напали, все выжгли, есть стало нечего, – Веления скорбно оскалилась. – Сволочи, сволочи, собственными ногтями разодрала бы на куски. И тут мне очень кстати повстречался Гебер. Я попросила его проводить нас в город.
– А где ты взяла денег заплатить ему? – спросила Наёмница.
Веления не ответила.
– Мой муженек хорош, – с ненавистью процедила она. – Где-то с какими-то ублюдками. Бросил меня. И теперь я одна должна спасать нашего ребенка. И зачем я только польстилась на его черные кудри…
Они шли весь день и смертельно устали, тем более что были голодны. Во время кратких остановок Веления кормила младенца. Вот кому было хорошо, и он радостно таращил глаза на небо, траву и деревья, ветви которых раскачивал ветер. День был приятно прохладный, что позволило Наёмнице оставить плащ на себе, вместо того чтобы тащить его в руках. Кристалл болтался за пазухой, надежно скрытый плащом. В дневном свете камень казался обычной стекляшкой, и все же не стоило испытывать Велению на честность.
Едва услышав голоса, шаги или стук копыт, они сразу отступали в заросли. Велению особенно беспокоило, что младенец заплачет и выдаст их, поэтому, стоило ему чуть шелохнуться в ее руках, как она впивалась в него злобным взглядом. Младенец же улыбался, а вовсе не плакал. За день мимо них прошла пара отрядов, ведущих меж собой неприятные шумные разговоры, и несколько одиноких путников, тоже, впрочем, довольно подозрительного вида.
Всего в заросли они прятались раз тридцать, потому что нервы у Велении были настолько расшатаны, что она слышала шаги даже когда никто не шагал. Наёмнице это осточертело, и она заявила:
– Хватит. Теперь я решаю, когда затаиться.
***
Наёмница помнила, что это было неприятно, но не помнила, до какой степени. И до чего же холодно! «Я хочу умереть», – подумала она, и сразу почувствовала, что на самом деле ей вовсе этого не хочется. Хотя тогда действительно хотелось. То есть сейчас. Вот как раз в этот момент она должна задуматься, какая смерть ей предпочтительнее – здесь, свернувшейся на полу и промерзшей до костей, как собака в промозглый осенний день, или позже быть убитой, без сомнения, жесточайшим образом.
Ей стало все безразлично.
«Нет, – подумала Наёмница. – Мне вовсе не безразлично! Почему я снова оказалась в пещере? Я должна быть в замке колдуна! То есть уже не в замке… а неизвестно где, в компании скверной тупоголовой девицы… В любом случае из пещеры я выбралась!»
Яркий свет ударил ей в глаза. Она тяжело дышала. Ее босые ступни были изранены, лицо залито подсыхающей кровью. «Хорошо, отлично! – мысленно закричала Наёмница. – Если я вернулась в самое начало, то где же Вогт? Разве он не должен спасти меня?» Ее подтолкнули в спину, и, оказавшись на самом краю угольной ямы, она тоскливо посмотрела вниз.
– Пожалуйста! – жалобно воскликнула Наёмница. – Вы уже пытались меня убить! Делать это еще раз – просто нечестно! Я не понимаю, куда запропастился Вогт и где эти проклятые кочевники!
Ее ударили, и она полетела в яму. Там были ветки, люди, все перемешалось – Наёмница забарахталась, не понимая, где руки, где ноги, где чужие, а где ее собственные. Сверху падали ветки и от этого становилось темно. Она больше не могла видеть небо, и из нее сразу ушли все силы.
– Не надо, не надо! – закричала Наёмница (никто кроме нее не кричал). Она потянула руки к небу сквозь царапающие ветки, и вдруг ладоням стало так горячо…
…что она проснулась от боли.
Гадкий сон.
Наёмница выпуталась из плаща и села. Невероятно ярко светила луна, все заливая белым холодным светом. Несмотря на избыточное освещение, Веления и младенец крепко дрыхли неподалеку. Глаза Наёмницы были мокры от слез, несколько слезинок катилось по щекам. Наёмница вытерла их ладонями. Значит, вот как бы оно все было без Вогта…
Ей стало невероятно тоскливо. Они провели с Вогтом не так много времени, и его мягкий, как кроличий пух, голос и белозубые улыбки вызывали у нее лишь раздражение. Однако сейчас Наёмнице отчаянно хотелось вернуть все обратно. Снова побыть с кем-то, кто не считает ее мусором или угрозой – во всяком случае, какое-то время ей казалось, что он не считал. Тому, что произошло в замке Шванн, обязательно должно быть объяснение… обязательно. Он все расскажет и снова станет хорошим.
Но что, если она навсегда застряла в этом мире? Время истекает, она не успеет выполнить поручение Шванн. Тогда мстительная рыжеволосая дрянь прикончит Вогта, а это даже хуже, чем если Наёмница просто никогда его не увидит. «Будь моя воля, – подумала она, – ревела бы сейчас как ребенок». Хотя что, вообще говоря, ей мешает? Эх, все проблемы из-за ее собственной глупости… ну зачем ей так понадобился тот листочек?
– Что это такое? – сонно пробормотала Веления. – Откуда свет?
– Это луна светит как бешеная.
– Нет никакой луны, дура.
Наёмница убедилась в этом сама, просто подняв взгляд к небу. Тогда что же это? Кристалл! Выкатившись из-под ее плаща, пока она спала, он теперь лежал на траве, испуская интенсивный белый свет, серебрящийся и холодный, как лунный. Наёмница поспешила накрыть кристалл плащом и подгребла к себе.
– Не было никакого света, – отрезала она. – Тебе приснилось. Дрыхни дальше.
Но Веления уже спала.
Кристалл бы такой горячий, что почти обжигал. Просто нагревшись о ее кожу, он не смог бы достичь такой температуры. Обернув его краем плаща, Наёмница крепко прижала кристалл к себе. Странная штука. Может, избавиться от него? Хотя кто знает, где он может пригодиться.
***
Наёмница проснулась в омерзительном настроении. Внутри жгло от голода. Живот, казалось, скоро коснется противоположной стороны спины.
– Мне все равно – отберем мы или купим, и сколько ксантрий тебе тогда придется выложить, но сегодня я буду есть! – резко заявила она. – Еда! – она замахала рукой возле лица Велении, хоть та была не менее голодна. – Мне нужна еда!
Веления промолчала и принялась неохотно возиться со своим младенцем. Наёмница зачерпнула воду из реки, придерживая другой волосы, чтобы они не падали ей на лицо и не мешали пить, и тут заметила, что Веления пристально изучает ее висок.
– Попробуй, спроси об этом, – предложила Наёмница и стиснула челюсти.
Веления опять промолчала. «Крыса», – подумала Наёмница и в раздражении запульнула в воду первый попавшийся камушек. Возможно, Вогт и недоумок, но к его присутствию все-таки можно привыкнуть, а к этой дурынде – никогда.
Пока Веления кормила ребенка, Наёмница размотала плечо, которое, странное дело, совсем не болело в последнее время. К ее удивлению, рана выглядела несколько поджившей. Осталось всего два дня, а как отсюда выбраться обратно в замок Колдуна, она все еще не имела ни малейшего понятия. Ну ни малейшего.
Похоже, с молоком у голодной Велении были проблемы. Выплевывая грудь, Младенец возился и ревел. Веления начала орать на него. Визгливый дуэт сводил Наёмницу с ума.
– Перестань вопить, – потребовала она. – Пока ты не заткнешься, он не заткнется. Покачай его, успокой. Если ты поешь, глядишь, и ему потом перепадет.
– Это мой ребенок, – огрызнулась Веления. – Я знаю, что с ним делать.
– Да ну? Тебе давно пора бы знать, что он опять мокрый. Как он до сих пор весь язвами не покрылся, не понимаю.
Веления вознамерилась было спорить, но один злобный взгляд Наёмницы заставил ее захлопнуть пасть и сдернуть с ветки просохшую за ночь пеленку.
– Нам пора выдвигаться, – поторопила Наёмница, когда Веления закончила.
Они встали и зашагали вдоль реки, против течения. Веления на ходу потряхивала младенца. Тот успокоился, похоже, смирившись с тем фактом, что завтрака не будет. Стало тихо и почти сносно. Когда некоторое время спустя Наёмница посмотрела на ребенка, он уже спал. Маленькая мордочка выражала умиротворение и даже показалась вполне симпатичной.
– Как его зовут? – спросила Наёмница, хотя с чего бы это ее заинтересовало.
– Пока никак. Этот второй. Первый умер рано, вот я и решила – незачем мучиться, выбирать имя. Еще и хоронить, если что, придется по обряду. Безымянного же в землю зарыла – и все. Вот доживет до года, тогда и назову.
Наёмница впервые слышала о погребальном обряде. При ней мертвых просто зарывали в землю, обычно побросав в одну яму. «А меня саму, наверное, и зарыть будет некому», – подумала она затем и помрачнела.
– Ты, я смотрю, на надеешься на лучшую судьбу для него.
Веления пожала плечами.
– Время сейчас тяжелое. Вперед не загадаешь. Может, завтра мне его кормить будет нечем.
– Тебе уже сегодня кормить его нечем.
– Или я снова поскользнусь на мокрой грязи и уроню его, как первого, – задумчиво продолжала Веления.
Впереди среди деревьев затемнели деревянные стены.
– Деревушка, – указала Наёмница и ускорила шаг. – Вот где можно купить еды. Если они не совсем нищие.
Веления несмело следовала за ней.
– Стоит ли туда идти? – спросила она. – Там может быть опасно.
– Кто знает? – равнодушно откликнулась Наёмница. – Но надо же нам что-то жрать, так что придется рискнуть.
Она распахнула плащ и вытащила кинжал, чтобы снова подвесить его на пояс, но теперь со стороны спины, где его наличие проще удержать в тайне. Это было неосторожное действие с ее стороны – Веления так и вцепилась взглядом в кристалл, оттягивающий рубашку.
– Значит, мне не приснилось, – сказала она. – Он драгоценный?
– Стекляшка, – буркнула Наёмница. – Ношу как оберег.
Глаза Велении продолжали гореть алчным огнем. Наёмница с намеком приобнажила зубы. Веления отвернулась.
Деревня оказалась совсем крошечной. И, несмотря на недавно обрисованную Веленией картину повсеместного бедствия, бедность здесь не жила. Дома выглядели крепкими и добротными, в огородах росли овощи, в птичниках топтались жирные, ухоженные куры. Веления озиралась, широко распахнув глаза от удивления. Наёмница выбрала тот дом, что выглядел внушительнее остальных, и, уведомив о себе коротким стуком, спокойно вошла.
Она не ошиблась в выборе – в доме готовились к хорошему обжорству. Весь пол был усеян куриными перьями, в очаге золотились круглые куриные тушки. Те, что были пожарены ранее, остывали на столе, а возле них горой громоздились хлеба. В углу Наёмница заприметила туго набитый мешок. Горсть пшеничных зерен высыпалась из него на пол. Ох, эти будоражащие запахи хлеба и жареного мяса… Наёмница глубоко вдохнула, пытаясь заполнить пустой желудок ароматным воздухом, и только после этого смогла сосредоточить свое внимание на обладателях трех пар глаз, уставившихся на нее: старик с лохматой неподстриженной сизой бородой, молодая рыжеволосая женщина с заляпанным кровью и перьями передником в руках (видимо, она только что его сняла) и мальчик лет восьми-девяти.
– Кто такая? – резко, как пролаял, спросил старик.
– Мы с миром, – объяснила Наёмница и распахнула плащ, демонстрируя отсутствие оружия. – Мы просто хотим купить немного еды.
– С чего ты взяла, что у нас есть? – издевательски поинтересовался старик, глядя на нее из-под кустистых бровей, в которых еще сохранилась рыжина.
Наёмница взглянула на дверь и позвала:
– Веления!
Когда та вошла, Наёмница схватила ее за плечи и выдвинула вперед:
– Торгуйся.
Веления оглядела чужое изобилие голодным звериным взглядом и выдавила:
– Курица – семь ксантрий.
Старик фыркнул. «Странная цена, – подумала Наёмница. – За семь ксантрий и гребень от старого петуха не купишь».
– Тридцать, – ухмыльнулся старик.
Теперь отчетливо ощутив исходящую от него угрозу, Наёмница подавила порыв дотянуться до кинжала и убедиться, что тот все еще при ней. Он же любит вдруг появляться самым неожиданным образом. А вдруг возьмет и пропадет в самый рискованный момент?
– Везде пять, – слабым голосом сказала Веления.
– Вот везде и покупай! – фыркнула рыжая женщина.
– У тебя деньги-то есть? – спросил старик. – Покажи.
Глаза Велении тревожно забегали. Одной рукой прижимая к себе ребенка, другой она неловко развязала тесемки мешка, и выгребла оттуда несколько монет.
– Ладно, нам ничего не надо, – решительно заявила Наёмница, схватив Велению за рукав. – Мы уходим.
– Нет погоди, милая, – возразил старик, снова ухмыляясь. – Отсюда еще никто так просто не уходил.
Игнорируя его заявление, Наёмница решительно потащила Велению к выходу. Однако едва она потянулась к ручке двери, как дверь распахнулась сама, и в дом ввалилась парочка крепких откормленных мужчин, чем-то неуловимо напоминающих кабанов.
– Сыновья мои… – мягко сказал старик. – Вы как раз вовремя.
Приготовившись наблюдать, мальчик уселся на пол, прямо на куриные перья. На его лице не было страха, лишь выражение туповатого любопытства. Наёмницу попытались схватить, но она увернулась. Кинжал уже был у нее в руках, готовый вонзиться в любого, кто только посмеет к ней притронуться. Один сыночек-кабан попытался было потянуться к ней еще раз, но она сразу полоснула ему по лапе, заставив отскочить. Зато второй сграбастал Велению. Она не сопротивлялась, только крепче прижала к себе младенца и завизжала. Младенец вторил ей отчаянным воплем.
– Заткнись! – прикрикнула на Велению Наёмница, судорожно пытаясь сообразить, что делать. Боковым зрением она видела дверь. Так близко. Есть вероятность, что ей удастся сбежать, оставив Велению на милость старика и его очаровательного семейства. Тем не менее Наёмница не тронулась с места, бдительно отслеживая всех присутствующих.
– Что за представление ты тут устроила? – безмятежно осведомился старик. – Нас больше. Мы одолеем тебя так или иначе.
Если бы Наёмница была настроена на попытку договориться мирно, в этот момент она бы передумала. Однако она в принципе не верила в мирные переговоры. Зачем? Ведь существует старый добрый шантаж.
Своими небольшим ростом и костлявой фигурой она частенько вводила врагов в опасное заблуждение, что ее не следует воспринимать как серьезную угрозу, – что и использовала как свое преимущество. Что ж, недооценили ее и в этот раз. Прежде, чем кто-либо успел хотя бы шевельнуться, она в один прыжок перемахнула комнату и схватила мальчишку. Секунда – и она плотно прижимает его к себе, удерживая кинжал у его горла.
– Все еще считаешь, что я намерена вас развлечь? – осведомилась она у старикашки.
– Только не мой ребенок! – закричала рыжая женщина и в ярости швырнула на пол окровавленный передник. – Уберите отсюда эту поганую суку! Пусть идет на все четыре стороны!
– Успокойся, Мариза, – досадливо скривился старик.
Наёмница плотнее прижала лезвие к тоненькой шее мальчика и оскалилась, шумно дыша.
– Так что? Продолжаем конфликт?
Кабан, удерживающий притихшую Велению, поднял над ее головой кулак. Размеры головы и кулака примерно совпадали.
– Бей, – сказала Наёмница. – Она мне никто. А мальчишка ваш. И я его почикаю, – она приподняла кинжал, направив острие в глаз мальчика. – Приступать? Или разойдемся по-хорошему?
Рыжая Мариза возмущенно уставилась на старика.
– У меня одного уже прирезали из-за твоих делишек, отец, – напомнила она.
После секундного колебания старик подчинился, возмущенно дернул бородой и дал сыночку отмашку. Велению отпустили, выдав ей напоследок тычка, отчего она чуть не полетела лицом вниз в пол вместе с младенцем, которого держала на руках. Наёмница усмехнулась: у Велении волосы чуть ли дыбом не стояли. Младенец не спал, рассматривая все происходящее круглыми глазами, но – что удивительно – не плакал.
– Довольна, тварь? – спросила рыжеволосая. – Опусти моего сына, и валите на все четыре стороны.
Наёмница проигнорировала ее, обратив взгляд на Велению.
– Бери хлеб и складывай в свой мешок. Вон еще яблоки. И про курятину не забудь. Возьми готовую, а ту, что обугливается сейчас в очаге, не трогай. Мы не жадные, должны и хозяевам что-нибудь оставить.
Веления засуетилась, выполняя ее приказания. Мешок у нее был словно бездонный. Она явно хотела сложить в него все съестное, что только найдется в доме.
– Теперь мне все про вас ясно, – процедила Наёмница. – Почему у вас все замечательно и ваши дома никто не жжет. Да вы же сами этим занимаетесь! Вся ваша разбойничья деревушка!
– Мразь клейменая, – медленно выговорила рыжая Мариза и сплюнула на пол. – С каких это пор потаскухи стали проповедницами?
– Я сейчас твоему выродку кровь пущу, – пообещала Наёмница.
Борода у старика снова задергалась. К подобным отпорам он явно не привык. Его сыночки-кабаны стояли, повесив руки. Широкие морды не отягощены интеллектом. Наёмница решила, что самих по себе их можно не опасаться. Они только делают то, что батя прикажет.
– Уходим, – сказала Наёмница Велении. – Ублюдочек прогуляется с нами, – медово проговорила она. – Лучше он нас проводит, чем вы, да?
Мариза уже раскрыла рот, чтобы разразиться бранью, но Наёмница ее успокоила:
– Мы его вернем, нам такого добра не надо. Как только убедимся, что вы не решили предпринять против нас нечто нехорошее. Двигайся к двери, Веления.
– Мы так не договаривались! – выпалила рыжая.
– Я с вами, уродами, вообще ни о чем не договаривалась, – парировала Наёмница. – Я просто ставлю вас в известность о моих планах.
Согнувшись под тяжестью мешка, Веления настороженно протиснулась мимо верзил к двери и вышла на улицу. За ней последовала Наёмница, прижимая к себе мальчика. Он дышал с тихим хрипом.
Рыжеволосая проследила за ней взглядом, полным кипящей ненависти.
– Верьте нам, как мы – вам, – сказала Наёмница. – Все хорошо. Прощайте, – и закрыла за собой дверь.
Они степенно вышли из деревушки, такой же тихой и сонной, как и вначале, окруженной грустными елями, а затем припустили со всей возможной прытью.
Сегодня Наёмница точно отработала свои пять ксантрий.
***
На случай погони они несколько изменили маршрут и старались держаться рощ, лишая потенциальных преследователей возможности выпустить стрелы им в спину. По-прежнему голодные, как волки, но зато с полным мешком еды (его тащила Наёмница, потому что Веления несла младенца), они шагали быстро и без остановок. Мальчика Наёмница гнала перед собой, уже никак не удерживая. Его единственная попытка сбежать потерпела мгновенное поражение, и он, потеряв всякую надежду, плелся впереди, путаясь в собственных ногах. В целом он был туповат и апатичен, чем изрядно напоминал его дядьев.
– Живо, живо, – периодически подгоняла мальчика Наёмница, тыча ему в спину.
Он ускорялся, но ненадолго. Впрочем, никак иначе он им не мешал.
– Мы тебя отпустим, – пообещала Наёмница. – Но ближе к ночи. К тому времени, как ты доберешься до дома, мы будем достаточно далеко.
У Велении явно были возражения, тем не менее вслух она их не высказывала.
Наёмница все высматривала погоню, но ничего подозрительного не замечала. Что ж, весьма разумно с их стороны – в противном случае жизнь мальчишки было бы не спасти. Наверняка Мариза настояла. Воздух остывал и сгущался, ветер утих, листва потемнела; никогда еще сумерки не были столь приятны Наёмнице. Веления тоже оживилась. Они уже ощущали вкус курятины. Мальчик, напротив, впал в тоску.
Наёмница остановилась и с удовольствием посмотрела на оранжевое солнце, застрявшее низко в лохматых ветвях деревьев. Они снова вышли к реке. На речной воде догорали последние тусклые блики. Пищащий комар опустился на ее шею и затих. Наёмница дернулась, и он улетел.
– Ты устал, это хорошо, – сказала она мальчику. – Можешь идти. Топай вдоль реки, по течению, не заблудишься, а если увидишь кого – прячься. Передавай дедуле привет.
Мальчик не выразил облегчения или радости, но, развернувшись, пошел от них заметно быстрее, чем когда шагал с ними.
– Нет, – неожиданно возмутилась Веления. – Нам нельзя его отпускать.
– Нельзя? – удивилась Наёмница. – Ты что же, хочешь себе его оставить? У тебя есть один, хватит.
– Мы должны убить его.
– Вот еще, – огрызнулась Наёмница. – Я не убиваю детей. Тебе-то это зачем понадобилось?
Гримасничая, Веления показала ей свои остренькие кривенькие зубки.
– Как только он будет у них, они нас мигом нагонят. Лошади у них есть, а этот засранец уж объяснит им, где нас искать, можешь не сомневаться.
– Он же еле тащится, – возразила Наёмница. – К тому времени, как он доволочет себя до дома, мы уйдем далеко. Да и посмотри, сколько тут, вдоль реки, растительности. Найти нас будет не проще, чем иголку в стоге сена. Станут они впустую гонять лошадей.
Веления разозлилась. Прислушиваясь к их разговору, младенец вращал огромными глазами и явно беспокоился. Он вообще живо реагировал на все события, пусть даже его реакция порой была весьма своеобразной. «А этот-то будет поумнее того, которого мы отпустили, – не могла не подумать Наёмница. – Пытается осмыслить реальность».
– Они бы нас убили! – выкрикнула Веления. – Смотри, как драпает! Расслышал, зараза!
– И что – они бы нас убили? – спросила Наёмница. – За это мы должны его убить?
– Да!
– Ну вот еще. У тебя претензии ко взрослым – с ними и разбирайся.
– Но почему, почему? – завопила Веления в бессильной ярости.
– Почему? – удивилась Наёмница. – Потому что я не совсем отбитая мразь, вот почему. У меня еще остались какие-то моральные принципы.
Стоило ей произнести эти слова, как она с величайшим удивлением поняла, что так оно и есть. Это было поразительное открытие. Почти заставило ее ощутить к себе симпатию.
Лопаясь от злости, но не решаясь возразить, Веления зыркнула на нее исподлобья.
– А что, – спросила Наёмница, – у тебя – не остались?
Веления сердито тряхнула младенца.
– Я была слишком занята выживанием. Когда только и думаешь, как бы протянуть еще несколько дней, ничего внутри не остается. Ничего вообще.
Какое-то время они продолжали путь, затем Наёмница плюхнулась на траву, вытянув усталые ноги. Веления была до сих пор раздосадована тем фактом, что мальчишка был отпущен на свободу целым и невредимым, но выражение лица Наёмницы не позволило ей повторить свои упреки. Как и прикрикнуть на заплакавшего младенца.
– Поменяй ему пеленки, идиотка, – уже привычно буркнула Наёмница. – И попытайся накормить.
Пять минут спустя она заставила себя подняться и пойти к реке напиться и вымыть потное лицо. Она наклонилась к воде и посмотрела на отраженную себя, хотя обычно этого не делала. Вогт сказал однажды, что она изменилась, но она пока не замечала ничего подобного. Сейчас, в его отсутствие, когда признания давались ей легче, Наёмница согласилась, что, пожалуй, он прав. Взгляд ее смягчился, обычно плотно сжатые челюсти расслабились. Хотя она не знала, нравятся ей эти изменения или нет.
Ужин получился роскошный. Две курицы на двоих – удобно делить. Они рвали зубами золотистую кожу и с хрустом разгрызали кости. Как и любая собака, Наёмница знала, что в костях – самое вкусное. Мясо проглатывалось почти не жуя. Потом Наёмница растянулась на траве и положила ладони на свое раздувшееся сытое брюхо.
– Это самое лучшее обжорство в моей жизни, – пробормотала она, отдуваясь. Щеки у нее лоснились от жира.
– Угу, – вяло согласилась сонная Веления и, улегшись на бок, приложила младенца к груди.
Глаза Наёмницы закрывались. Слепо нашарив плащ, она натянула его себе на голову.
Вскоре ее потревожил шорох. Наёмница вздрогнула и не совсем проснулась, а только наполовину.
– Убрала руки, сучка, – прошипела она.
Веления подчинилась, уронив кристалл в траву, и отошла, едва сдержав разочарованный вздох. Воровка. Наёмница приоткрыла один глаз. Небо было мягкое, черное, глубокое. Белые чистые звезды, как брызги росы. Кристалл неярко светился. Наёмница сгребла его к себе и свернулась клубком. Если он с ней, значит, он зачем-то ей нужен. Может быть, этот кристалл – ее единственная возможность вырваться отсюда. И Наёмница никому не позволит отобрать его.
***
– Мерзкий день, – сразу объявила Наёмница.
Ей хотелось по башке кого-нибудь треснуть; осторожная Веления держалась от нее подальше. Небо было чистым и светлым, хотя состоянию Наёмницы больше бы соответствовали черные тучи, закрывающие солнце. Ее время почти истекло. Что, если до конца дня она не сумеет разобраться? Что, если навсегда застрянет в этом странном месте, знакомом и незнакомом одновременно? Эти вопросы Наёмница страшилась задать себе, а потому сидела и злилась. Лучше злиться, чем бояться.
Они сгрызли по паре яблок и продолжили свой опостылевший путь, не говоря друг другу ни слова. Вогт вечно затевал разговоры о какой-нибудь ерунде, что безмерно раздражало Наёмницу, но сейчас она поняла, что идти рядом с человеком в немирном молчании во сто крат хуже, чем пустая, но безобидная болтовня.
Солнце поднялось высоко, с Наёмницы липкими каплями тек пот. Кристалл за пазухой ощутимо нагрелся, и в какой-то момент начал жечь кожу. Наёмница сбросила плащ и завернула кристалл в него, однако и сквозь несколько слоев плотной ткани ее достигал жар. Да что не так с этой штукой? Нет, ей такое не продать. Но избавиться от него она решится не раньше, чем выберется отсюда. Город уже был не так далек, а потому Веления была напряженной как струна. Вероятно, она наконец-то начала задаваться вопросом, каким образом протащит мимо стражи ребенка, не имея достаточных средств на дополнительную печать.
Жара усиливалась, вызванная ею усталость росла. Периодически они останавливались и пили воду из реки, но это мало помогало остыть. Воздух плыл. Неистовость в стрекоте цикад сменилась утомленностью. Младенец весь день не спал и таращил глаза, как будто тревога Велении передалась ему. «А все-таки жаль его», – подумала Наёмница. Веления скверная мамаша. Если он и выживет (хотя у него все шансы – на удивление здоровый младенец), рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) мамашка слиняет. У нее же привязанности к нему не больше, чем у некоторых кошек к котятам – родила, понюхала, неоценила, съела.
