Литтмегалина
Игра Бродяг
– Ты пришел, чтобы предупредить?
– Да. И тебя это касается в первую очередь. Будь осторожна. Осторожна каждое мгновение. Обдумывай каждый твой шаг.
Где-то внутри Эхо возник тихий холодок.
– Над моей головой собираются тучи, я правильно понимаю? – осведомилась она непроницаемым тоном.
– Да.
– Но почему? – спросила она и услышала в своем голосе страх. – Почему? Я опять сделала что-то не так?
– Нет. Проблема не в тебе.
– А в ком?
– Догадайся.
– Что должно произойти со мной?
– Я наблюдатель, а не предсказатель. Стоит Игре начаться, как она становится самостоятельной сущностью и развивается непредсказуемо, хоть и подчиняясь определенным закономерностям. Даже тот, кто ее начал, не может предсказать ее повороты. Хотя у меня есть предположение, к чему все идет. В любом случае я не имею права тебе подсказывать. Надо мной довлеют собственные правила.
– Но у меня есть шанс?
Человек Игры медлил.
– Хотя бы крошечный?
– Крошечный, – наконец ответил Человек Игры. – Исчезающе крошечный.
Плечи Эхо поникли.
– Если ты хочешь победить, – произнес Человек Игры торопливым, приглушенным тоном, хотя подслушивать их было некому, – ты должна ответить на три вопроса. Первый: кто начал Игру? Второй: для чего? И последний: что является победой? Но даже верные ответы не гарантируют тебе выживание.
– Но…
Человек Игры поднял ладонь.
– Я все сказал.
Эхо кивнула, усмиряя горечь.
– Как бы то ни было, я благодарна. Спасибо.
– Ранее у тебя рвался с языка еще один вопрос. И на него я вправе ответить.
– Я… я убивала еще кого-нибудь, кроме… того случая с Филином?
– Нет, – качнул головой Человек Игры. – Эта ошибка не из тех, которую Игра способна прощать множество раз. Даже не из тех, которую она согласна простить дважды.
– Раньше запрет казался мне странным и глупым. Но все становится яснее со временем, – Эхо посмотрела в темно-серые и слегка серебрящиеся, как мокрые камни, глаза Человека Игры. – Когда собственная жизнь не имела для меня ценности, ничья не имела ценности. Было так легко убивать… Но после того, как я снова пережила тот миг, когда мой отец столкнул меня в воду, я чувствую, что никому не могу причинить боль, потому что эта боль – эхом – во мне.
– Ты многому научилась. Прежде я считал тебя досадным дополнением к тому, кто действительно заслуживает победы. Теперь же я считаю, что поставил не на того. Я начал относиться к тебе с уважением.
Эхо протянула ему руку, что получилось само собой, и Человек Игры сжал ее своей, не теплой и не холодной. Глаза Человека Игры стали синими, как небо, затем темно-зелеными, как листья.
– Возвращайся, Эхо.
Эхо взглянула на него, прежде чем они отдалились друг от друга, и различила в его чертах свои черты и черты Вогта.
***
Страна Прозрачных Листьев, он достиг ее! Вогтоус заплакал от радости. Он увидел маленькие домики, внизу, в долине, и его сердце встрепенулось. Люди! Он не сомневался, что Ветелий ждет его где-то здесь, в одном из этих домов. Возможно, ему удастся отыскать кого-то еще из его старых друзей… Вогтоус готов был бежать к домикам… но где же Эхо? Он никуда не пойдет прежде, чем она окажется рядом с ним.
Тревога за нее разъедала его радость. Вогтоус коснулся листьев и ощутил, что они увядшие.
– Эхо! – позвал он, и снова – тщетно.
Вогтоусу стало страшно. Позабыв о маленьких домиках, он повернулся и побежал обратно, к утесу. Он догадался, что Эхо – за этой стеной камня, которую невозможно преодолеть.
И из-за утеса в Страну Прозрачных Листьев ползла огромная туча. Когда первая молния ударила в дерево с прозрачными листьями, мгновенно воспламенив его, Вогтоус заплакал. Он тоже горел – в отчаянье.
***
– Проснись, – сказала Эхо. – Я здесь. Не нужно звать меня.
Вогт обхватил ее руками и прижал к себе тесно-тесно.
– Мы никогда не расстанемся, – сказал он. – Я раньше не знал, что любовь способна причинять такую боль. Ты – мое сердце. Как смогу я жить без тебя?
Эхо поцеловала его лицо и ощутила влагу слез. Что так расстроило его? Однако она была слишком потрясена собственными снами, чтобы найти в себе силы расспросить о тех, которые явились Вогту. Ей было грустно ощущать тепло его тела и знать, что вскоре ее жизнь может прерваться. Теперь смерть означала для нее разлуку, и именно разлукой страшила.
– Я думаю, мы как-нибудь справимся с этим, – произнесла она вслух, не понимая, кого пытается успокоить в первую очередь. – Как справлялись прежде… почти каждый раз.
Дождь тихо постукивал по листьям над ними.
Глава 20. Дракон
Кому-то могло сильно не понравиться просыпаться на мокрой траве под мокрым же плащом, продрогшими насквозь, но бродягам, которые каждую секунду помнили, от чего их защищают дождливые ночи, это не казалось столь уж неприятным. Утром они вяло бродили в смутном свете, завывали с голодухи впалыми животам кто во что горазд и тихо переговаривались.
– Осень, – вздохнул Вогт.
Небо с набухшими тучами нависало низко, в синей воде паучьими лапками отражались ветки. Берег здесь был крутой, до воды еле дотянешься. Заправив волосы за уши, чтобы не падали на лицо, Эхо склонилась над рекой умыться, и из усыпанной листьями воды на нее взглянуло красивое лицо серьезной молодой женщины. Пораженная собственным преображением, Эхо выпрямилась и села. А затем начала заплетать косу. Она больше не испытывала желания прятать свое лицо. Ей стало плевать, что люди подумают – они подумают это молча. И плевать, что люди скажут – они ей уже столько всего наговорили.
Закончив, она снова потянулась к воде, и тут осознала: несмотря на боль накопившейся усталости, которую не могла утолить одна ночь, даже если бы была очень длинной; несмотря на то, что было темно, словно в сумерки; несмотря на гром, похожий на рычание зверя, перекатывающийся где-то неподалеку, – она счастлива. Пока они здесь, вдвоем.
Вогтоус подошел к ней и растер ее плечи ладонями, пытаясь согреть. Он не сказал это вслух, но Эхо услышала: «Я не позволю отнять тебя у меня».
Им остается совсем немного, и Эхо понимала, что жизнь – драгоценна; Вогт научил ее этому. И еще он объяснил ей, что, так же как волны добавляют темной воде фактуры и блеска, волнения и печали позволяют чувствовать себя живыми.
***
Вогтоусовы смешные сандалии совсем развалились.
– Да, действительно, скоро конец, – сказал он, рассматривая порванные ремешки и дырявую подошву, хотя для его сандалий конец уже настал.
Дальше Вогтоусу пришлось шествовать босиком, что нисколько его не огорчило, потому что холодная трава так приятно касалась ступней. Солнце выглянуло из-за туч, но его лучи не дотянулись до земли, и тень по-прежнему закрывала ее.
– Это так странно, – сказала Эхо. – Свет и темнота рядом, не противореча друг другу.
– Такое бывает, – сказал Вогт. – Хотя прежде я считал это невозможным. Знаешь, порой они даже прекрасно уживаются в одном человеке.
Обогнув вставшую на пути деревушку, река терялась в цепи серебристых скал впереди. Деревушка казалась вымершей, но бродяги не позволили ее тихому виду обмануть их. Оба чувствовали: их там ждут.
– Поджидают, – уточнила Эхо.
– Красивые скалы, – оценил Вогт. – Вот только как мы двинемся дальше, потом?
Они дошли до окружающей деревню высокой стены из частокола («Подпалины», – отметил Вогт, рассматривая верхнюю часть ограды) и остановились у ворот.
– Начинается, – торжественно объявил Вогт. – Все, я стучусь?
Эхо зажмурилась на секунду и заглотнула побольше воздуха (как потом выяснилось, последнее она сделала не зря).
– Я готова. Стучи.
Вогтоус важно поднял кулак и зычно, не жалея костяшек, ударил по воротам. Спустя мгновение ворота распахнулись, да так резко, что бродяги едва успели отпрыгнуть в стороны. А больше они ничего не успели; впрочем, Эхо вскрикнула, но это не было действенной защитой.
***
Брошенный на пол, Вогтоус немедленно вскочил на ноги, готовый подхватить летящую в его сторону Эхо.
– Поймал! – радостно выкрикнул он, снова опрокидываясь от силы столкновения их тел.
По крайней мере Эхо упала на мягкое. Дверь захлопнулась, запирая их в тесном, грязном, полутемном помещении. Тяжело дыша, Эхо посмотрела на Вогта.
– Чего это они так сразу, а?
Вогт улыбнулся. Пока Эхо лежала на нем, его мысли были устремлены в другом направлении.
– Не знаю, – он приподнял голову и поцеловал ее в губы.
Они встали с пола и отряхнулись.
– Спросим у них самих, – предложил Вогт и, не дожидаясь согласия Эхо, подошел к двери и выкрикнул: – Я знаю, вы там! Не могли бы вы объяснить нам, просто для ясности, почему вы так трусливо, в количестве десяти человек, набросились на нас и, не позволив даже поприветствовать вас, сразу бросили в сарай?
– Нас было всего семеро, – угрюмо откликнулся кто-то из-за двери.
– Не вижу здесь грандиозной разницы, – возразил Вогт. – Нас-то всего двое. Может быть, откроете дверь?
Вежливый тон Вогта подействовал. Дверь неохотно растворилась, и в щель на них посмотрело широкое красное лицо.
***
Дождь. Где-то там, за скалами, мерцающими, как снег, и столь же холодными. Молчун слышал капли дождя, падающие в море и растворяющиеся в нем (он лишь одна из них, одна). Дождь был временным явлением, но дыхание чудовища Молчун слышал постоянно. Не мог позабыть о нем ни на секунду после того, как услышал его столь близко.
***
Тот, кто вызвался с ними побеседовать, представился Майлусом, старостой. Он был грузным пожилым мужчиной, одетым в широкую красную рубаху и зеленые шоссы, и имел привычку то комкать свою узкополую мягкую шляпу в руках, то снова водружать ее на лысую голову. Формой и цветом лицо старосты напоминало спелую помидорину, тогда как круглый короткий нос скорее походил на картошку. У старосты был низкий добродушный голос, и, сложись их знакомство по-другому, Эхо даже могла бы ложно предположить, что человек он относительно приятный.
– Дракон уже дважды прилетал со стороны скал. Он очень силен, его шкура будто стальная – стрелы ломаются о нее, как соломинки, – рассказывал староста. – Дракон стремится разрушить все здесь, он поджигает дома и убивает людей. Девятерых уже прикончил. Мы не в силах остановить это. Возможно, нам придется оставить деревню.
– И вы решили предложить дракону нас, – усмехнулась Эхо.
Щеки старосты зарделись, подтвердив ее предположение. Что ж, ему хотя бы хватило совести покраснеть.
– А вдруг бы это его задобрило… – опустив глаза, застенчиво пробормотал староста. – Возможно, дракон голоден. Позавчерась он подхватил человека зубами и поднял, словно хотел унести с собой. Но то ли не удержал, то ли бросил нарочно. Человек упал на крышу сарая. Сквалог, хозяин сарая, был в ярости. Он провел целый день чиня крышу.
Эхо поморщилась. Вогт кашлянул, требуя внимания.
– Это… это поразительное, невероятное совпадение! – торжественно объявил он. – Потому что мы – охотники на драконов!
– Охотники на драконов? – нахмурив брови, усомнился староста Майлус и обратил на Эхо вопрошающий взгляд. Короткие пальцы старосты непрестанно шевелились, сминая мягкий войлок шляпы.
– Да, – неуверенно подтвердила Эхо. Что там Вогт задумал?
– Но… – взгляд старосты скользнул к клейму у нее на виске.
– Я была молодая, мне нужны были деньги, – пожала Эхо плечами. – Затем я сменила род деятельности.
– Что-то я никогда не слышал об охотниках на драконов, – пробубнил староста и водрузил шапку на место, скрыв под ней обширную блестящую лысину. Длинные волосы, растущие вокруг лысины и теперь свисающие из-под шапки, помогали создать иллюзию, что старосте удалось сохранить большую часть его шевелюры.
– Уверен, что и о существовании в наших землях драконов вы ведать не ведали, вплоть до момента, когда вам пришлось своими глазами убедиться в этом печальном обстоятельстве, – резонно возразил Вогт.
– Не ведал, – промямлил староста. – А что, их много, драконов?
– Еще как. Расплодились как тараканы.
– И все же вы больше похожи на обычных бродяг, чем на охотников…
Глаза Вогта были кристальнее росы.
– Одно другого не исключает. К тому же мы абсолютно не заинтересованы в том, чтобы дракон сразу что-то заподозрил. А потом в самый неожиданный момент – чик! И ему кранты.
– Сколько же драконов вы убили? – спросил доверчивый староста.
– Тысячу, – беззаботно солгал Вогт. – Не считая сотни самых умных, которые притворялись людьми. Но когда они умирали, все видели, что они драконы.
– И такое бывает?
– Драконы хитры, – таинственно проговорил Вогт, делая свои большие глаза огромными. – Они прячутся повсюду.
– Неужели повсюду? – устрашился староста.
– Можно спрятаться под кроватью – а дракон уже ждет тебя. Убежать от него в самую глубь леса – и снова дракон останется с тобой.
– Проклятье! – воскликнул староста. – Драконы заполонили мир. Как спастись от этой напасти?
– Однажды, я полагаю, они уйдут сами, – утешающе сказал Вогт.
– И что для этого надо делать?
– Не приносить убитых овец к их гнездам.
У старосты стал совсем замороченный вид. Даже перо на его шляпе печально повисло. Вогтоус выглядел предельно серьезным, но Эхо подмечала в его глазах искорки веселья.
– И какова же цена нашего избавления? – спросил впечатленный, но настороженный староста. Он не мог и предположить, сколько стоит голова ненавистного дракона, и вероятность переплатить очень тревожила его. Монеты уходят навсегда (как минуты жизни, но жизнь менее ценна, потому что бесплатна), и он всегда старался помнить об этом. И помнил.
– Мы требуем всего ничего, – уверил его Вогт. – Только крышу над головой, еду и горячую воду для умывания.
Староста явно сосредоточился на поиске подвоха в такой скромности. Вогтоус грустно взглянул в лицо Эхо и закатил глаза.
– И только? – выдохнул староста. – Но… почему?
– Потому что мы хотим, чтобы драконов стало наконец-то меньше, – во вздохе Вогта чувствовалась усталость.
***
Молчун не понимал, почему они влекут его к себе, если он так их ненавидит. Он также не понимал, отчего не может уйти отсюда, отчего для него это столь же невозможно, как вернуться в прошлое. Все, что он может сделать, единственный путь вперед: забравшись высоко, спрыгнуть со скалы в далекое море и разбиться о воду. Иногда он думал об этом. Возможно, он так и поступит, но позже.
Дождь смочил камень. Молчун был неосторожен и, поскользнувшись, съехал вниз на заду, безуспешно пытаясь ухватиться за что-нибудь. Он поднялся, подождал, пока боль затихнет, посмотрел на свои расцарапанные ладони и снова – уже осторожнее – начал спускаться вниз. Где-то громыхнул гром – словно чудовище вздохнуло. Молчун представил дракона в небе. Мощь, масса, гнев. В этом образе было что-то утешительное. Хоть на миг отвлечься от тяжести, камнем осевшей в сердце.
Он пробрался в деревню сквозь узкую щель в частокольном заборе. Все это время щель ускользала от внимания деревенских, ведь размеры ее были так малы, что и в голову не могло прийти, что кто-то в нее протиснется. Однако детский возраст, малые размеры тела и крайняя худоба позволяли Молчуну провернуть этот трюк. Разумеется, уже через год это станет невозможным, но Молчун сомневался, что продержится так долго. Неоднократно рыская по деревне, Молчун успел изучить каждый уголок, несмотря на злость и отчаянное противодействие жителей. Он также развил в себе превосходный навык игры в прятки…
Капли дождя казались особенно мокрыми и холодными сегодня. Молчун покрылся мурашками. И он был голоден, ужасно голоден – бездонная дыра в животе. Пригнувшись, чтобы его голову, торчащую над низким заборчиком, не увидели из окна, Молчун прокрался мимо маленького огородика, с которого он много чего перетаскал за бесконечно длинное лето и где сейчас зеленела лишь драная ботва горькой редьки, и свернул за угол, к сараю. Окошко сарая было заперто изнутри на щеколду, но створка прилегала неплотно. Просунув внутрь тонкие пальцы, Молчуну удавалось сдвинуть щеколду. Если, конечно, его занятие не прерывало чье-то появление.
Однако в этот раз у него что-то не получалось. Щеколду заклинило. Молчун злился, дождевая вода струйками стекала с его волос, его глаза со слипшимися мокрыми ресницами вспыхивали от злости. Неужто ему придется плестись обратно к скалам, где негде спрятаться от дождя, превратившегося в ливень, таким же жалким, каким уходил, и еще более голодным? Он был настолько зол в этот момент, что почти хотел, чтобы его застукал кто-то из деревенских. Желание напасть стало непреодолимым, и даже осознание собственной слабости отступило перед такой огромной яростью. Или гневом? Он не знал разницы.
Щеколда дрогнула. Пальцы дрожали, потому что весь Молчун дрожал от холода, но щеколда мало-помалу сдавалась. Щелк! – она сдвинулась до упора. Молчун растворил ставень, подтянулся и ввалился внутрь, никак не попытавшись смягчить удар о земляной пол. Внутри! Он облегченно вздохнул и запер окно – как было.
Он прилег, опершись спиной о кладку дров, дыша отчего-то хрипло, словно после бега. Однако же в темноте, защищенный от дождя, он быстро успокоился. В сарае витал аромат свежей древесины (недавно хозяину пришлось залатать крышу), и Молчун с удовольствием втянул этот запах ноздрями. Находиться здесь было почти приятно. Так легко представить, что он в безопасности, пусть даже в любую минуту в сарай может войти кто-то из хозяев – одной стеной сарай примыкал к дому, сообщаясь с ним дверью. Прижмись Молчун к двери ухом, то услышал бы, как они ходят по комнате, разговаривая и переругиваясь друг с другом. Он предпочел не думать об этом. Ему нравилось ощущать себя в замкнутом, закрытом от мира пространстве. Как будто нет снаружи, только это внутри, где он сжался в клубок.
Впрочем, голод не долго позволил ему расслабляться. Наглый, как матерая крыса, Молчун поднял деревянную крышку, закрывающую лаз в погреб. Минуту он медлил, прислушиваясь, прежде чем поставил ногу на перекладину хлипкой лестницы и ощупью спустился в кромешную тьму. Впрочем, зрение здесь ему и не требовалось – он успел хорошо изучить все в предыдущие разы. Он всегда был осторожен, брал понемногу, незаметно, понимая, что если хозяева догадаются о воришке, то в следующий раз его приготовятся встретить как полагается.
И все же сегодня Молчун был какой-то странный. В ушах тихо-тихо звенело. Как будто что-то повернулось в его голове; теперь он был не так уж уверен, что ему следует осторожничать, пытаясь не усложнить себе будущее. Так же как человека, летящего в пропасть, не заботит ничего, кроме сиюминутных ощущений. Он скинул крышку с ближайшей бочки, запустил грязные руки в соленую жидкость и выхватил из нее огурец, который тут же с громким хрустом уничтожил. Второй огурец не пришелся ему по вкусу, и Молчун швырнул его на пол, а следующий достал лишь для того, чтобы бросить сразу. Ему захотелось устроить погром в их маленьком сыром погребке. Пусть догадаются о крысе и почувствуют отвращение. Он взял яблоко и, сидя на промозглом земляном полу, сгрыз его. Поутих голод, но не злоба.
После солено-острых огурцов Молчуна охватила жажда. Он давно заприметил тот круглый бочонок с пробкой в боку, но прежде не решался на подобную дерзость. Вцепившись в пробку ногтями, Молчун попытался вытянуть ее, но пробка сидела туго. Тогда, неуклюже встав на колени возле бочонка, он ухватил пробку зубами и все-таки вытащил ее, едва не захлебнувшись вином, хлынувшим ему в рот. Это был первый раз, когда Молчун попробовал вино. Оно оказалось скорее терпким, чем сладким, не то чтобы приятным на вкус, но Молчун все равно расслабил горло, позволив вину хлынуть внутрь. Вино стекало по его подбородку, намочило его одежду, лужа вина растеклась по полу, и Молчун чувствовал себя липким, словно в подсыхающей крови, которая хлестала из бочки, как из раны. Когда бочка опустела почти наполовину, поток вина остановился. Молчун наклонил бочку на себя и сделал еще глоток, и еще. Он закашлялся.
Отшвырнув бочку, Молчун попытался встать. Только теперь он осознал, насколько кружится его голова. Он качнулся, взмахнул руками, но его пальцы вцепились лишь в темноту, и он опрокинулся на пол. Он вздохнул. В груди было тяжело, как будто на него уселась кошка, дыхание пахло вином. В темноте бесполезно держать глаза открытыми. Он закрыл глаза и перевернулся набок. Он вовсе не собирался спать, только полежать немного, пока пространство вокруг него не перестанет вращаться, однако же заснул.
***
Снова начался дождь. Поднявшись на крыльцо, где до них не долетали капли, Вогтоус и Эхо стояли у запертой двери маленького домика с поблекшей от дождей и солнца красной крышей и одинаково сильно желали, чтоб староста Майлус наконец заткнулся.
– Это дом Нико, да. Теперь дом ему не нужен. Когда Нико приземлился на крышу сарая, раздался звук, как будто мясную тушу сбросили с телеги, только в десять раз громче. Все слышали, – старосте явно доставляло удовольствие вспоминать об этом. – Крыша проломилась, и Нико ухнул вниз. Каждая его косточка была переломлена, каждый сустав вывернут – до того, как швырнуть, дракон тряхнул его, держа в пасти. Раз – и, хрустнув, его тело мотнулось что твоя веревка, хоть узлом завязывай.
Пытаясь унять раздражение, Вогтоус взял Эхо за руку. Поглаживая ее ладонь, он холодно посмотрел на старосту Майлуса.
– Драконам нравятся такие вещи.
Староста Майлус глубокомысленно кивнул.
– Когда мы вытаскивали Нико из сарая, кровь из его рта хлыстала ручьем. Там, в сарае, он и помер. Редкая же сволочь этот дракон.
– Да не такая уж редкая, – с едким смешком сказал Вогт. Его глаза оставались холодными.
Староста вытащил из кармана здоровенную связку ключей и, после долгих поисков нужного, отпер дверь. Пока он возился, Эхо рассматривала угрюмое лицо Вогта. Судя по всему, Вогт не слишком проникся тяжелой ситуацией жителей деревни.
Следуя за старостой, они прошли в дом. Потолок нависал низко, мрак в доме походил на густо сплетенную черную паутину. Староста льстиво взглянул на Вогта, который, как ему думалось, был среди драконоборцев главным – ведь не считать же за главную девку, да еще и клейменую.
– Надеюсь, вы удобно здесь устроитесь.
– Едва ли удобно, – высокомерно бросил Вогт, как будто это не он провел прошлую ночь, наслаждаясь сомнительным комфортом мокрой травы. – Но как-нибудь устроимся.
– Как скоро вы приступите? – спросил староста Майлус.
Вогтоус величественно махнул рукой на дверь.
– В данный момент вам следует оставить нас. Мы должны обсудить пути борьбы и… и выбрать оружие… и… В общем, это надолго, – Вогтоус положил ладони на плечи старосты, развернув его, скорчив за его спиной брезгливую гримаску, и подтолкнул к двери. – Не так быстро, не так просто. Дракон опасная тварь. Уничтожение дракона требует времени, усилий и четкой, выверенной стратегии.
Староста бросил через плечо просительный взгляд, но Вогт был непреклонен и все-таки выставил его за дверь.
– Уфф, я уж опасался, нам от него никогда не отделаться, – выдохнул Вогт, заперев за старостой дверь, и первым делом плюхнулся на кровать, накрытую колючим одеялом. Его зубы сверкнули в полумраке, но Эхо не могла рассмотреть, улыбка это или усмешка. Она хотела растворить ставни, но Вогт остановил ее: – Не надо. Уверен, они постараются и подсмотреть, и подслушать.
Чувствуя себя подавленной и растерянной, Эхо села рядом с Вогтом на кровать. Вогтоус злился и в этой ледяной злобе казался чужим. «Я меняюсь, – услышала она в своей голове его голос, окруженный позвякивающей тишиной. – Даже между мной и тобой все увеличивается расстояние». Вогт обхватил рукой ее талию. Его прикосновение было нежным, как прикосновение прежнего Вогта. Эхо тихонько выдохнула, заставляя себя успокоиться. Ее мысли вернулись к дракону.
– Есть идеи, как нам с ним справиться, Вогт? – спросила она шепотом.
– Не знаю. Пока я только придумал, что мы делали это тысячу раз, – ответил Вогт, изображая беззаботность, которой не было и в помине. – Уверен, мы без труда сумеем обмануть этих недоумков.
– А если нет, Вогт?
– В любом случае, если выбирать, кем быть – охотником или обедом, лучше уж первое. Теперь мы угрожаем дракону, разве не так? – бравада вдруг пропала из его голоса. Вогтоус вздохнул и приложил к вискам кончики пальцев. – Мысли извиваются в моей голове, как змеи в грязи.
Эхо легла рядом и обняла его.
– И среди этих мыслей постоянно одна: что бы ни происходило с этими людьми, они наверняка этого заслуживают, – Вогт прижался к щеке Эхо щекой.
***
Молчун разлепил глаза и, разумеется, ничего не увидел в темноте. Но зато услышал: шаги… Сверху тускло загорелось квадратное оконце, и он сжался. Лестница заскрипела под весом грузного мужчины – хозяин. В руках он держал свечу. Морщась от света, Молчун тупо смотрел на хозяина, не в силах придумать что-либо в свое спасение.
– Что за (…)! – воскликнул хозяин, поскользнувшись на брошенном огурце и едва удержавшись на ногах.
Сердце Молчуна забилось так сильно, что странно, как хозяин не услышал грохочущего ритма. Медленно, медленно Молчун начал отползать за бочки, пряча босые ноги от опасного дрожащего света. Он больше не чувствовал прежней бесшабашности. К нему пришло горькое отрезвление.
Хозяин бранился, подсвечивая то лужу вина, то надкусанное яблоко, и постепенно доводил себя до бешенства.
Молчуну вспомнились огромные кулаки, покрытые рыжей шерстью, и вздох в его груди превратился в камень. Почему он не может исчезнуть, просто раствориться в воздухе? Раз – и его нет. Хозяин сделал шаг в его сторону. Пятясь, Молчун уперся спиной в стену.
– Я знаю, что ты здесь, маленький ублюдок! – рявкнул хозяин. – Я давно подозревал, что ты крысишь в моем сарае. Иди ко мне, иди, и я сверну тебе шею!
Хозяин отыщет его, это неизбежно. Единственный шанс на спасение – лестница. Только бы пробраться к ней… мгновение – и Молчун окажется на свободе… Однако этим мечтам было не суждено сбыться. В следующую секунду пальцы хозяина крепко ухватили Молчуна за щиколотку и рванули его к себе. Молчун, перевернутый вверх тормашками, взмыл в воздух. Он забился, ударился головой о ногу хозяина, вырвался, упал, перевернулся на живот и не успел вскочить, как нога хозяина вжала его в пол.
– Как же я мечтал изловить тебя…
Теперь хозяин прижимал Молчуна к полу коленом. Широкие ладони обхватили затылок Молчуна, приподняли его голову и силой ударили ее об пол. Молчун взвизгнул. Весь его мир стал клочком пропитанной вином хорошо утоптанной твердой земли, о которую его били лицом.
– Чтоб… ты… сдох… маленький… засранец… – каждый удар сопровождался визгом Молчуна. – Не… смей… никогда… воровать у меня… убью!
Может, это обещание было сделано для красного словца, но в данный момент Молчун не сомневался: хозяин действительно убьет его. Объятый ужасом, Молчун превратился в зверя, стал втрое ловчее. Извернувшись, он вцепился зубами в руку хозяина. Тот взревел и отпустил его.
Вскочив, Молчун бросился к лестнице, одолев ее одним прыжком. Отчаянно пыхтящий хозяин загрохотал за ним. Оказавшись в сарае, Молчун резко захлопнул люк погреба. Хрустнули попавшие под люк пальцы хозяина, затем последовали крик и звук падения. Молчун тяжело задышал. На раздумья времени не оставалось – совсем не факт, что хозяин свернул себе шею. Выбрав самый очевидный путь, Молчун метнулся в распахнутую дверь.
Жена и дети хозяина сидели за столом. Когда Молчун ввалился в комнату, они вытаращили глаза на него. Дети хозяина Молчуну не нравились, потому что они были толстые, тогда как он сам – такой худой. Да и кривобокая, вечно хмурая жена хозяина как-то выплеснула на него ведро грязной воды, оставшейся от мытья пола. Ей, видишь ли, не понравилось, что Молчун шляется возле их дома. За это, считал Молчун, они все заслужили кары. Любой, вплоть до смерти.
Молчун закричал своим странным, наполовину человеческим, наполовину звериным криком и изо все сил толкнул стол. Полетели еда, осколки, с сердитым шипением выскочил черный лоснящийся кот, завизжала хозяйка, ей вторил влетевший в комнату хозяин. Но Молчун уже убегал – прочь от страшного дома, сквозь серые капли дождя, которые пытались смыть с его лица кровь, грязь и слезы.
***
– Что мы будем делать? – стоя у прикрытого ставнями окна, Эхо тревожно вслушивалась в дождь.
– Потребуем ужин и горячую воду. Ужин, желательно, тоже горячий.
– А мы…
– Нет, – сказал Вогт. – Расслабься. До завтра дракон их всех не съест. Ты вспомни старосту – его одного хватит, чтоб обожраться.
Эхо приоткрыла ставень и встревоженно выглянула наружу.
– Дождь сильный. Едва ли он будет лить всю ночь.
– Не беспокойся. Здесь Восьмерка не появится.
Эхо оглянулась на Вогта.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю и все. Это было бы не по правилам. А первое правило любой игры – она должна быть проходима. Вернись в постель.
Эхо подчинилась. Вогт обнял ее. От него исходило умиротворяющее тепло.
– Хотела бы я знать, кто их придумал, эти правила, – пробормотала она.
– Кто знает?
– Ты знаешь, я думаю.
Вместо ответа Вогт прижался губами к ее шее. Над собой Эхо видела балки потолка. Она закрыла глаза, сосредотачиваясь на ощущениях.
– Я так давно не жила в доме, Вогт, – пробормотала она, обхватив его затылок.
– Однажды у нас будет свой дом, – отстранившись, сказал Вогт упрямо, словно спорил с кем-то невидимым. – Не завидую я тому, кто сейчас там снаружи, один под черными тучами.
***
Молчун засунул пальцы в рот и потрогал зуб, из-под которого текла кровь. Зуб шатался. Молчун все еще чувствовал боль, но она была не настолько сильной, как ему хотелось. Его гнев слабо мерцал, почти угас, сменившись грустью, а Молчун желал, чтобы гнев обратился в костер, высокий – до самого неба, и тогда он швырнул бы в него всех.
Там, внизу, море сердито билось о скалы и, темно-синее, становилось фиолетовым, забирая красный заката, чтобы небо стало, наконец, черным.
В своем укрытии Молчун был в недосягаемости, в безопасности – но также в холоде и одиночестве. Стиснув зуб большим и указательным пальцами, он потянул его и на этот раз вытащил.
***
В последние минуты до того, как погрузиться в сон, староста Майлус обдумывал услышанное от дракоборцев. «Кругом драконы, эти хитрые твари. Неужели действительно не спрятаться?»
«Я еще выясню, как ты пробираешься в деревню, мелкий ублюдок», – думал хозяин Сквалог.
Вогтоус сидел в это время в большом ушате, его розовые коленки торчали над водой. Эхо намыливала его волосы. Светили им не привычные звезды, а тусклые свечи, дрожащие огни которых отражались в широких зрачках Вогта. Его лицо было мрачно, сознание витало где-то далеко.
– О чем ты думаешь? – спросила Эхо.
– Вспоминаю дни в монастыре. То время, когда я пытался ответить себе, в чем мое предназначение.
– Ты говорил, что твердо решил отыскать меня, и ты нашел. Разве от тебя требуется что-то еще?
