Литтмегалина
Игра Бродяг
– Бежим! – выкрикнула она. – Немедленно!
Свирель продолжала звучать. Чуть приглушенные, ее певучие звуки змейками вползали в уши, игнорируя преграду ладоней. К тому же Наёмнице пришлось немедленно отказаться и от этой слабой защиты – ей требовались свободные руки. Мелодия изменилась, и тело Наёмницы вдруг обмякло. Да что с ними происходит и что это за проклятая музыка?!
На них наступали. Ухмыльнувшись, карлик извлек из кармана моток веревки и хлопнул им по ладони. Чернобурка улыбалась, сверкая белыми остренькими зубками. Широко лыбящийся Ужик подступал все ближе. Филин продолжал играть. Мелодия его свирели старательно вымывала все мысли, истощала силы. Вогт вскрикнул и тоже поднялся с земли, еще не сообразив, что ему делать и как противостоять недолгим друзьям.
Начался совершенный хаос.
Наёмница и Вогт не дрались, а скорее метались по всей поляне, но их ловили и наступали со всех сторон, будто врагов было не пять, а пятнадцать. У Наёмницы подкашивались ноги, дважды она упала на колени. Чувствуя отчаяние, она выхватила кинжал. При виде кинжала Вогт широко распахнул глаза и впал в оцепенение.
– Кто вы такие? – закричала Наёмница, угрожающе выставив вперед клинок.
– Охотники, милая! – весело и яростно выкрикнула ей Чернобурка.
– Вы же сказали, что не участвуете в бессмысленном лишении людей жизни, – вяло напомнил Вогт.
– Разумеется! Ведь труп нам не продать!
«Работорговцы!» – осознала Наёмница. Стоит позволить им скрутить себя – и все, уже не высвободишься. Сволокут тебя в город, связав как овцу, и так же, как бесправное тупое животное, отдадут кому-нибудь за горсть медяков.
К Наёмнице подскочил гримасничающий карлик. Содрогнувшись от омерзения, Наёмница попыталась полоснуть его кинжалом, но карлик увернулся с тараканьим проворством. По Вогту замолотили, но он и не покачнулся, сосредоточенный на скорби. Даже под атакой работорговцев его ничто не занимало больше, чем вопиющее вероломство Наёмницы.
Внезапно музыка стихла. Наёмница почувствовала, как ее хватают за волосы и, рванувшись, развернулась. Вырванная прядь осталась зажатой в кулаке схватившего, и от боли из глаз Наёмницы брызнули слезы. Когда она посмотрела в светлые жестокие глаза Филина, вокруг нее стихли все звуки и поляна словно осветилась холодным белым светом. Она занесла руку.
Филин усмехнулся. «Он знает правила Игры», – поняла Наёмница. И готов умереть, лишь бы бродяги их нарушили.
– Ну, давай же, решись, убей меня. Убей, – прошептал он сладко-сладко.
Паникующий разум Наёмницы еще помнил предостережения Вогтоуса и противился такому решению. Но ее тело действовало самостоятельно, не спрашивая чьего-то позволения. Привычным, отработанным жестом Наёмница ударила Филина кинжалом – изо всех сил, от плеча вниз, к груди. В тот же момент ее собственное тело пронзила острейшая боль. Наёмница отшатнулась, приоткрыв рот в беззвучном крике, и, выронив кинжал, прижала руки к груди. Горячая кровь потекла по ее пальцам.
Глава 9. Последствия
– Да остановись ты! – закричал Вогт, вцепившись в нее.
– Где они? Близко? – выдохнула Наёмница. Сердце, работая на пределе, громыхало у нее в груди.
– Их нет. Они исчезли.
– Отпусти меня, – провыла Наёмница.
Стоило Вогту разжать руки, как она бухнулась на колени. Она была вся залита кровью и содрогалась от боли. Однако больше, чем боль, ее терзало осознание: она совершила ужасную ошибку, последствия которой пока неизвестны, что лишь усугубляет ужасность!
Вогт опустился рядом с ней на землю. Дрожащими руками развязав завязки зеленого плаща Наёмницы, он сбросил его, а затем приспустил с ее плеча рубашку. Рану прикрывала повязка, сейчас полностью пропитавшаяся кровью. Новые капли выступали на поверхности. При виде их Вогт импульсивно выругался, никак не сопоставляя бранные слова друг с другом и едва ли понимая их смысл. Потрясенная услышанным, Наёмница даже затихла на минуту, сдержав рвущиеся из горла жалобные крики.
– Что ты сделала? Как ты вообще могла такое сделать? Ты убила человека! – восклицал Вогт высоким, на грани визга, голосом. – И посмотри, что с тобой случилось!
«До чего же он сердит», – пораженно отметила Наёмница.
Подцепив повязку, Вогт потянул ее вниз. Увиденное под ней заставило его вскрикнуть.
– Твоя рана вскрылась! Выглядит ужасно! Тебе больно?
Еще бы! Если она сорвется на крик, то будет орать пока не откричит себе голову.
– Не очень, – солгала Наёмница. Та дикая смесь ярости и сочувствия, которую извергал из себя Вогт, ее пугала. К тому же его действия тревожили рану, причиняя дополнительную боль. – Я знаю, что сделала глупость. Но неужели все так плохо, неужели вся Игра обрушена?
– Какая разница! – взвизгнул Вогт. – Почему эта кровь так хлещет?!
Наёмница перестала притворяться, что у нее еще есть какие-то силы, и легла – скорее даже упала в траву, стукнувшись затылком о выступающий древесный корень. Хм. Странно. Вогт действительно злится на нее, но, кажется, вовсе не из-за Игры…
Вогт с треском оторвал полоску от своей рубашки и начал неуклюже обматывать плечо Наёмницы, пытаясь стянуть края раны. Морщась от ослепляющей боли, Наёмница покорно ждала, когда пытка завершится. Наконец он закончил и с отвращением отбросил подальше прежнюю повязку, тяжелую и мокрую.
Когда всполохи под веками угомонились, Наёмница приоткрыла глаза. Светало, и она смогла рассмотреть капли лихорадочного пота, стекающие по щекам Вогта, а также отчетливо-зеленый оттенок его кожи. Он перехватил ее взгляд дикими от страха глазами. Зрачки его были маленькие, как точки.
– Ты же не умираешь?
Наёмница совершенно точно не собиралась делать это сегодня.
– Нет, конечно.
У нее кружилась голова, хотя это самое обычное дело при потере крови. Ночь решила вернуться обратно – снова начало темнеть. Ну или это у нее в глазах темнело. Второе вероятнее.
– Кровотечение… вроде остановилось, – голос Вогта звучал одиноко, потерянно и беспомощно.
«Бедняга Вогтоус, – подумала Наёмница. – Едва ли ему когда-то доводилось перевязывать рану».
«Испугался?» – хотела спросить она, но тут ей стало совсем темно, тесно и непонятно. Она закрыла глаза и уже ничего не могла спросить.
***
Стоило Наёмнице открыть глаза, как Вогт, с несчастным усталым видом дремлющий поблизости, очнулся и тоже открыл свои. Наёмница спокойно смотрела в них и думала о том, что таких огромных красивых глаз она ни у кого никогда не видела и не увидит. А столь чистых – тем более. Нос и подбородок Вогта словно заострились, лицо выглядело бледным. Сквозь тонкую кожу под глазами просвечивала синева. Если бы она могла себе это позволить, она бы погладила его гладкую щеку.
– Тебе лучше?
– Гораздо, – уверила его Наёмница. Несмотря на слабость и ноющую боль в плече, она действительно чувствовала себя лучше, когда Вогт не бранился, не взвизгивал, не дрожал и сохранял нормальный цвет лица. – Да не умру я, не бойся. Намылься я кони двинуть, я бы это заметила, поверь мне, – объяснила она почти ласково.
Вогт судорожно вздохнул и признался:
– Да, я очень испугался. Понимаешь, я довольно скверно разбираюсь в том, как люди умирают.
А вот Наёмница отлично в этом разбиралась. Но гордости и чувства превосходства почему-то не испытывала. Даже наоборот. Она приподнялась и села. Кровь, пропитавшая рубашку, высохла, отчего ткань стала жесткой, как береста. Как так получилось, что почти зажившая рана вдруг раскрылась, как одуванчик поутру? Это расплата за проступок?
– Я ужасно хочу пить.
Вогт подскочил и умчался прочь. Он вернулся, неся воду в ладонях, как в чаше. «Я подозревала с самого начала, что однажды буду пить из его рук», – без всполоха протеста признала Наёмница и коснулась губами нежных подушечек его пальцев – невероятно странное ощущение. Вода потекла по подбородку.
– Спасибо, – хотя ей было крайне неприятно вспоминать произошедшее вчера, тем более говорить об этом, она не могла просто вести себя как не бывало после такого… промаха. – Куда подевались остальные четверо?
– Я же сказал: они исчезли.
– То есть как – исчезли? – меж бровей Наёмницы прочертилась вертикальная морщинка сомнения.
Вогт безразлично пожал плечами.
– Не знаю. Раз – и пропали. Я пытался рассказать тебе об этом, но ты была охвачена паникой и бежала так быстро, что я не мог тебя догнать.
Все это он выдал таким будничным тоном, как будто в факте внезапного исчезновения преследователей не было ничего удивительного. Однако Наёмница еще не настолько привыкла к череде странных событий, в которую они оказались вовлечены, чтобы считать это естественным. Она неуклюже встала, стараясь не шататься и не морщиться.
– А тот… пятый?
– Он тоже.
– Истаял в воздухе? – скептически уточнила Наёмница.
– Да, – погрустнел Вогт. – Стоило ему рухнуть на землю. Ты бы это заметила, если бы не рванула сломя голову прочь.
– Я не понимаю! – взорвалась Наёмница. – Вообще не понимаю, что творится! Где ты слышал о том, чтобы люди вдруг исчезали, растворялись, как дым? И все они какие-то… не такие. Шванн, эти… Они же не настоящие, Вогт! Они… персонажи, препятствия! Мой кинжал…
Вогт резко впал в беспросветную мрачность. Его лицо стало как туча. Ожидаются гром и молнии. Не стоило напоминать ему о кинжале… очередная глупость с ее стороны. Ей удается тупить все лучше и лучше.
– Вогт, – осторожно произнесла Наёмница. – Во-о-гт…
Вогт выдохнул мучительно медленно, пытаясь избавиться хотя бы от частички той ярости, что распирала его изнутри.
– Ты убила человека, – с горечью бросил он, отворачиваясь. – Думаешь, для меня так просто смириться с тем, что ты сделала?
– Он был нашим врагом!
– Какая разница! Ты сделала это с такой легкостью! И как ты могла меня обманывать?! Я ведь предупреждал тебя. Я сразу объяснил тебе, что нам нельзя брать с собой (…) оружие!
У Наёмницы приоткрылся рот. К новоприобретенной манере Вогта ругаться она еще не привыкла. Хм. Похоже, он адаптируется к этому порочному миру куда быстрее, чем можно было ожидать.
– Я не собиралась его применять, – объяснила она. – Правда! Я просто носила его для безопасности.
– В том-то и дело. Неважно, собираешься ты или нет – но как только ситуация накалится, ты схватишься за нож. Хотя бы потому, что это самый привычный для тебя способ решения проблем. Единственное, что ты могла сделать, чтобы защитить себя от собственных низменных порывов – это отказаться от оружия вовсе.
Наёмнице отчетливо припомнился маленький уютный домик, пахнущий жареной курятиной и свежим хлебом. Каждое последующее слово Вогта лишь усиливало ее протест.
– У тебя отлично получается рассуждать о моих низменных порывах – но только пока ты жив, Вогт.
– Они не угрожали нашей жизни! Все, чего они хотели, – это связать нас и угнать в Торикин!
– «Просто связать», – передразнила Наёмница. – Я не настолько дура, Вогт, чтобы позволять всяким отморозкам меня связывать. Обычно после этого и начинается самое веселье.
– Можно было защищать себя и не устраивая поножовщину, – надменно выдал Вогт.
– Да? – восхитилась Наёмница. – Что, по-твоему, я должна была сделать? Призвать к их совести?
– Я не знаю. Что-нибудь.
– «Что-нибудь»! – взвыла Наёмница. – Как я сама не догадалась! «Что-нибудь», (…)!
– Пока у тебя остается соблазн и возможность использовать прежние деструктивные методы, ты даже не попытаешься действовать иначе, – отрезал Вогт. – И это вовсе не означает, что альтернативные способы решения проблемы отсутствуют. Да и чего ты в итоге добилась? Навлекла на нас кару небесную. Уж лучше бы мы разбирались с шайкой проходимцев.
– Что с нами будет-то? – встревоженно спросила Наёмница.
Вогт хмуро пожал плечами.
– Твое плечо разорвано в клочья и, боюсь, это только начало. Что ж, скоро узнаем…
Наёмница протестующе замотала головой – ей не хотелось узнавать. Глаза жгло. Она попыталась убедить себя, что подступающие слезы вызваны болью в ране, а вовсе не разочарованным, разгневанным выражением на лице Вогта.
– Он появлялся, – прошептала она в последней тщетной попытке обелить себя. – Несколько раз я теряла кинжал… но затем снова находила. Он будто хотел, чтобы я это сделала. И Филин сказал мне: «Убей меня», – стоило Наёмнице проговорить это вслух, как оно перестало казаться таким уж сильным оправданием. Она приуныла.
Все же голос Вогта чуть смягчился:
– Игра испытывает нас. Главным образом тебя, потому что улавливает твои сомнения. Но если ты поддашься искушению, соблазнишься обманчивой простотой скверных решений, то в конечном итоге именно они определят, кем ты являешься, – Вогт взял руку Наёмницы и прижал ее ладонь к своей горячей щеке. – Посмотри мне в глаза. Я знаю, как ты это ненавидишь, но сейчас посмотри.
Наёмница подчинилась. Это было как пытка, и все же… в этом было свое очарование. Даже в разгар спора она могла рассмотреть в глазах Вогта серебристую искорку безмятежности. А его кожа… На нежных щеках Вогта не пробивалось ни единого волоска, что лишь усилило ее ощущение, что он абсолютно не такой, как те мужчины, с которыми ей приходилось иметь дело ранее.
«А он все-таки красивый… идиот бесючий, но красивый, – подумала она и сразу оборвала себя: – Нечего думать об этом».
– Я знаю, что на самом деле ты хорошая. И для того, чтобы оставаться хорошей, тебе просто нужно оставаться собой. Мы победим в Игре, если будем настоящими, – объяснил Вогт. – Но когда мы скрытны и нечестны, мы не настоящие.
– Я понимаю, – виновато ответила Наёмница. – Тогда, вероятно, мне не следует утаивать то, что произошло со мной в замке Шванн и позже, в другом месте?
– Не следует, – подтвердил Вогт.
– Только давай сместимся ближе к реке. Мне ужасно хочется пить.
– Обопрись на меня.
На берегу Наёмница рассказала о Колдуне и обо всех странных вещах, что она видела и делала в его замке. Лоб Вогта разгладился; он вроде бы совсем успокоился.
– То была его жизнь. Она была среди ветвей высохшего дерева. Не понимаю, почему золотой шарик хранился там, где многие могут взять его, – сбивчиво рассказывала Наёмница. – Ты снился мне, я сказала? Во сне ты разговаривал со мной.
– Видимо, я так сильно о тебе волновался, что сумел найти способ навестить тебя.
– Ты не помнишь?
– Нет. Видимо, я сам при этом был погружен в сон.
– Когда я отдала Шванн золотой шарик, она разбила его. Если бы я его не нашла…
– Ты нашла его, потому что его сложно было не найти.
– Но я не все ей отдала, – вспомнила Наёмница. – Серый камень… Может, оно и к лучшему, – нащупав на шее тесьму, она вытащила мешочек из-под рубахи и сняла его с шеи. Как и все прочее на ней, мешочек не избежал участи быть окроплённым кровью. – Вот… – Наёмница протянула камешек Вогту. – Он был там, в замке. Я нашла его во рту у жабы…
– Самое не подходящее для него место, – заметил Вогт, вращая камень в пальцах.
В белом свете раннего утра камень выглядел совершенно невзрачно – мимо пройдешь и не заметишь. Наёмница уже сама не понимала, какой порыв заставил ее взять его.
– Если мы его выбросим, никто никогда не подберет его, – заметила она. – Разве что для того, чтобы в кого-нибудь запустить.
– Нет, не следует так бездумно бросать его, – не согласился Вогт. – Его предназначение может проясниться в будущем.
С одной стороны, Наёмница понимала, что он прав. С другой стороны… ей вдруг отчаянно захотелось избавиться от камня. Его безобидный вид лишь усиливал ее недоверие.
– Что ж, тогда оставь его себе, – пожала плечами она.
– Почему бы и нет. За него денег не дают… – Вогт усмехнулся, – …но и не просят, – он обратил на нее испытующий взгляд. – Ты все сказала, что должна была?
– Да, – соврала Наёмница.
Возможно, она и чувствовала себя скверно, продолжая отмалчиваться и врать, но у нее язык не поворачивался рассказать ему о Велении. Даже в бреду она не произнесет это имя, пусть оно навечно останется на ее совести, а лучше бы и вовсе его забыть. «Я из Страны Прозрачных Листьев, высшего мира. Меня перенесли сюда какие-то боги. Может быть, я даже сам бог», – сказал однажды Вогт. Теперь Наёмница доподлинно знала, что это не так. Хотя какая разница, что Вогт родился в этой заурядной (и весьма паскудной, надо заметить) стране и что не боги принесли его с небес для высшей благородной цели, а собственная мать бросила на милость всклоченной, ненадежной и очевидно недоброй девицы? Неважно, что его кровь человеческая – если он считает себя сыном богов, пусть будет сыном богов…
– И что нам теперь делать? – спросила Наёмница.
– Идем туда, куда и намеревались. Грядут большие опасности, но, я думаю, мы с ними справимся, – Вогт превращался в себя прежнего. Даже улыбнулся.
Наёмница настороженно осмотрелась.
– Пока, во всяком случае, не заметно никаких опасностей, а…
«А там посмотрим», – хотела завершить она, но стук копыт отвлек ее.
Вогтоус чутко прислушался.
– Опасности, – торжественно провозгласил он.
Наёмница усмехнулась и кивнула – что она еще могла сделать?
***
Опасности имели вид четырех всадников. Кони под ними были холеные, могучие, на таких вмиг догонят – убегать бесполезно. Можно было бы попытаться схорониться среди деревьев, вот только это требовалось сделать до того, как их заметили, а не после. Сами всадники весьма походили на стражников, виденных ранее, в безымянном городишке, вот только их шлемы были вычищены и сияли как золотые. Всадники целеустремленно направлялись в сторону бродяг и через минуту, спешившись, окружили Наёмницу, при этом как будто бы вовсе игнорируя Вогта. «Они что же, меня искали?» – подумала Наёмница и в подтверждение услышала:
– Думала, тебе удастся улизнуть, крыса?
– Чего? – не поняла Наёмница и нервно оглянулась на Вогта. Вид у того был весьма задумчивый.
– Недалеко же ты ушла от Торикина, – ухмыльнулся один из всадников.
«Да я в него еще и не пришла!» – хотела было сказать Наёмница, но тут на нее навалились все четверо, а совмещать она не умела – либо оправдываться, либо отбиваться. Она выбрала второе, так как всегда считала – кулак слова вернее.
– Сдайся, это бесполезно, – уведомил Вогт тоненьким нервным голоском. – Сейчас мы ничего не можем поделать. В любой игре есть такие моменты.
Наёмница, может, и поспорила бы, но уже лежала на траве, вся обмотанная веревками, хватая ртом воздух и отчаянно извиваясь, как гусеница. На Вогта все еще не обращали внимания, как будто он был прозрачный до невидимости. Один стражник поднял Наёмницу за ноги, другой ухватил ее за плечи. Гаркнув, они одним резким движением перекинули ее поперек коня. Положение не только унизительное, но и ужасно неудобное – Наёмница задыхалась от злости, а попробуй отдышись, когда живот прижат к твердой конской спине. С мучительным усилием повернув голову, она увидела ногу в пыльном сапоге. Ее увозят! Но куда более ее волновал тот факт, что Вогт остается.
– Вогт… – простонала она.
Если Вогт ей что-то и ответил, то Наёмница уже не услышала. Она попыталась позвать его еще раз, но лошадь припустила галопом, и имя распалось на отдельные звуки.
***
Легко сохранять воинственность и несокрушимость духа, когда прочно стоишь на земле двумя ногами. Но куда как сложнее, когда лежишь вот так: ноги свешиваются с одного лошадиного бока, голова болтается на другом, связанными за спиной руками не пошевелить, веревки врезаются в тело, в плече стучит боль. «Вот бы меня вырвало, – понадеялась Наёмница. – Легче бы стало». Ее тряхнуло особенно сильно. Желудок содрогнулся, но выдержал. «Эх, поскорее бы», – вздохнула Наёмница, мечтательно представив, как ее выворачивает наизнанку прямо на маячащий возле лица сапог.
По ее ощущению, ехали они уже не менее трехсот лет (не более пары часов на самом деле). Ее волосы, отросшие за последнее время длиннее, чем она им обычно позволяла, касались растительности, пару раз больно зацепившись за что-то – позже Наёмница насобирала несколько зеленых побегов, десяток-другой листьев и голубой цветок, что особенно мило.
Когда они выехали на дорогу, стало еще хуже. Наёмница за всю свою жизнь не проглотила столько пыли, сколько сегодня. Завтрак ей уже не требовался. «Все-таки Игра порой чересчур жестока», – посетовала она, но тихий голос прошептал в ее голове: «А ты еще кого-нибудь убей». Ох, это мучение никогда не закончится…
Наконец гул человеческих голосов подсказал ей, что они подъехали к Торикину. Лошадь встала. Полумертвая Наёмница даже не попыталась приподнять голову и осмотреться. Ее захватчики оживленно заговорили со стражниками у городских ворот.
– Теперь-то ее точно вздернут, – сказал один их стражников.
И все рассмеялись, кроме коней и Наёмницы.
– Точно, – подтвердил тот, кому принадлежали ненавистные сапоги, и, размахнувшись, хлопнул Наёмницу по заднице.
«Скотина, – подумала Наёмница. – Всадила бы тебе в одно ухо и из другого бы вытащила». И тут же испугалась, что Игра добавит ей еще и за мысленное убийство.
Лязгнули, открываясь, тяжелые ворота, и лошадь снова пошла. Наёмница раскрыла глаза, которые во время путешествия предпочитала держать плотно закрытыми, и увидела внизу камни мостовой.
Когда Наёмницу наконец сняли с лошади и поставили на собственные подгибающиеся ноги, она осмотрелась и подумала: «Ну, здравствуй, ненавистный город». А затем ее таки вывернуло – прямо на чистейшую мостовую, и это был, с ее точки зрения, самый верный способ поприветствовать серые стены Торикина.
***
В прошлый раз ей потребовалось несколько часов, чтобы угодить в тюрьму. В этот – ее привели туда сразу. Успех.
Здание тюрьмы было настолько угрюмо и мрачно, что погружало в беспросветное уныние не только тех, кто сидел внутри, но и тех, кто просто проходил мимо, причем огромные размеры здания лишь усиливали впечатление, что здесь обязательно найдется местечко и для тебя. Снаружи строение окружала каменная стена. «Без шансов», – резюмировала Наёмница, оценив высоту стены, и горько вздохнула.
Стражник, раздраженный медлительностью Наёмницы, толкнул ее в спину. Полуживая Наёмница ускорилась, но лишь чуть-чуть, тем более что затекшее тело едва ее слушалось. Руки ей не развязали, поэтому запястья горели, а кистей она вообще не чувствовала. Вот уроды. Обязательно было так туго затягивать?
– Ослабьте веревку, – потребовала она, остановившись возле тюремных ворот. – Хотите, чтобы у меня руки отвалились?
Похоже, этого они и хотели, поскольку ответом ей была брань и ноль действий. Наёмница рассвирепела. Возможно, она сама считала себя человеко-крысой, но была все же не лишена гордости – хотя бы в своей человеческой части. Поэтому она развернулась и ударила ближайшего конвоира головой. Столкновение их крепких лбов получилось на радость громким. Тут бы Наёмнице и вдарили по шее и другим частям тела, но тяжелые ворота распахнулись, и тюремщики поспешили втянуть ее внутрь.
Лица у тюремщиков были бледные и невыразительные. Лишенные цвета глаза, волосы серые, одежда тоже серая. Наёмница не столько шла, сколько они волокли ее, подцепив под руки.
– Почему я оказалась здесь? – спросила она. – С какой стати?
Тюремщики ничего ей на это не ответили, продолжая волочь ее сквозь грязный тюремный двор.
– Эй! – заорала Наёмница в праведном негодовании. – Я ничего не сделала, а на меня всех собак спустили! Валяйте, жду ваших объяснений!
На невыразительных лицах тюремщиков обозначился слабый интерес.
– Ты действительно считаешь, что ничего не сделала?
– Да, – кивнула Наёмница, вмиг растеряв уверенность. Неужели уцелевшие работорговцы донесли на нее? Это представлялось маловероятным, учитывая, что подобный сброд предпочитает держаться подальше от представителей закона. К тому же ни один город не интересуется тем, что происходит снаружи, хотя бы в пяти шагах от его стен. Да и потом, они же исчезли…
– Я не знаю, что я такое натворила… – буркнула Наёмница, – …но я буду настаивать, что невиновна!
Тюремщики и не пытались переубедить ее. В принципе, они были не так уж и плохи. Не били и не унижали ее, просто вели в камеру, выполняя свою работу.
– Был у нас один парень, – вспомнил тот тюремщик, что находился слева. – Тоже постоянно твердил о своей невиновности.
– И что? – с надеждой спросила Наёмница.
– Так его и повесили – с кляпом во рту.
– А вдруг он и вправду был невиновен? – спросила Наёмница, которой очень не понравилась вся эта история. Пусть только попробуют запихнуть ей кляп в рот, она им все руки переломает. Хотя лучше б дело вообще не дошло до кляпа.
– Ну и что? – удивился тот тюремщик, что справа. – Мертвецу все равно, а нам и вовсе никакого дела, – он посмотрел на Наёмницу. – Ты, я смотрю, скорее возмущена, чем напугана. На высшие силы, что ли, надеешься? – если не обращать внимания на то, что он мертвой хваткой сжимал ее предплечье, не давая ей ни малейшего шанса вырваться, он разговаривал с ней по-приятельски.
– Именно, – с притворной самоуверенностью подтвердила Наёмница, несмотря на расходящийся в животе противный холодок. – Отчего бы им не спасти меня еще разок?
Однако высшие силы так и не соизволили вмешаться, и, распахнув массивные двери, тюремщики втолкнули Наёмницу в затхлый полумрак.
Если на тюремном дворе, при свете солнца, Наёмнице еще удавалось бодриться, то здесь она резко умолкла и ссутулила плечи. Тюремщики повели ее по узкому коридору, слабо освещенному чадящими факелами. Периодически на пути им попадались люди, одетые во все серое – как и те двое, что вели Наёмницу. На ровню тюремщики не обращали внимания, но при виде других – в темно-синих плащах, с длинными мечами, подвешенными к поясу – останавливались и склоняли головы. Наёмнице трижды дали по затылку, прежде чем она усвоила – обязанность выражения подобострастного почтения распространяется и на нее. Среди прочих им повстречался юноша лет восемнадцати, одетый как горожанин, который, посвистывая, направлялся к выходу. Судя по цветущему виду и приличной одежде, в тюрьме ему не пришлось провести много времени.
– Что, снова вывернулся? – уточнил тот тюремщик, что слева.
Юноша небрежно кивнул.
– Ну, бывай, – напутствовал тюремщик.
– Почему его отпустили? Он доказал свою невиновность? – спросила Наёмница, когда свист юноши затих в отдалении.
– Нет. Он заплатил.
– А что он сделал-то? Украл что-нибудь?
– Нет, девушку зарезал, – объяснил тот тюремщик, что справа.
– Значит, у вас любой преступник может просто откупиться?
– Да, при условии, что пострадавший ниже его по положению.
– Хм… – не то чтобы Наёмница сильно удивилась. Видимо, правительство города решило, что нечего позволять судьям греть руки взятками, когда можно официально собирать денежки в казну. Хотя Вогт бы возмутился, конечно.
– Но ты на это губу не раскатывай, – поспешил выкорчевать ее надежды тот охранник, что слева. – Тебя не выпустят.
– Оно и понятно. Откуда у меня деньги?
– Да если б и были.
– И что же мне грозит?
– Ну, вообще наши власти предпочитают сгонять заключенных на принудительные работы. Смотри, какой город отстроили. А всего-то загребай всех, кто к мостовой не приколочен.
– Ага. То есть благополучие Торикина основано на рабстве, – сказала Наёмница, которая все же кое-чему научилась у Вогта. Прежде она считала рабством лишь то, что все называли рабством.
Тюремщик задумался.
– Зато смертная казнь – крайне редкое явление в Торикине.
– А зачем смертная казнь? – спросила Наёмница. – С месяцок потаскают булыжники, и сами загнутся.
За столь наглые разговоры ей могли и врезать как следует, но ее лишь дернули, заставляя шагать быстрее.
– Ну, мож, если не будет бузить, и она малость поработает напоследок, – предположил тюремщик справа, обращаясь к тому, что слева.
– Эта будет бузить, – возразил тюремщик слева.
Они свернули направо и остановились возле двери с маленьким зарешеченным окошком. Тюремщики постучались. Сквозь окошко на них уставилось лупоглазое сморщенное личико, похожее на переваренное яблоко.
– Пропускай! – крикнули тюремщики.
Глаза сощурились.
– Что-то мне ваши рожи незнакомы. Новенькие?
– Да, недавно устроились.
– А звать как?
Тюремщики забубнили что-то, но лупоглазый оборвал их:
– Чего имена, номера давайте.
– 28.
– 82.
Лупоглазое лицо скрылось из виду. Наёмница тоскливо вздохнула. Скрежеща, в замке повернулся ключ. Тюремщики втолкнули Наёмницу внутрь.
Лупоглазый оказался маленьким, сгорбленным – чтобы посмотреть в дверное окошко, ему приходило вставать на шаткую деревянную лавочку. Седые волосы висели длинными слипшимися прядями. Запах от него исходил гнуснейший, как будто он весь прогнил изнутри, словно дерево на дне болота. Не будь руки Наёмницы связаны, она поспешила бы зажать нос. С минуту лупоглазый изучал ее лицо, тускло мерцая глазами из-под лохматых бровей. Его взгляд ощущался на лице как нечто грязно-липкое, и Наёмница отвернулась, не выдержав. Тогда лупоглазый схватил ее за подбородок своими мерзкими скрюченными пальцами, оказавшимися неожиданно сильными, и, вонзив ногти ей в кожу, заставил развернуть голову к нему. Больно оттянул прядь волос, посмотрел на висок.
– Это та, что ли? – поразился он. – Клейменая?
– Она самая, – подтвердили тюремщики.
– Попалась, шлюха, – довольно прошипел лупоглазый.
Наёмница оскалилась на него.
– Куда ее? – спросили тюремщики.
Лупоглазый зарылся в засаленные книги, громоздящиеся горой на ветхом расшатанном столе в углу. Изучая страницы, он щурился, сопел и водил по ним носом с такой силой, что кончик носа загибался. Жидкость из носа размазывалась по поверхности бумаги. Ощутив спазм в животе, Наёмница уставилась в пол.
– В пятую особую, – наконец объявил лупоглазый.
– Его имя – Глюм, – объяснил тюремщик слева, стоило им отойти от старикашки. – Но никто не помнит об этом, и все зовут его просто Гнилушка.
– Он сорок семь лет работает в тюрьме и весь прогнил за это время – потому и воняет, – объяснил тюремщик справа.
Наёмницу провели к лестнице с истертыми заплеванными ступенями и втащили на второй этаж, в длинный зал с тесными зарешеченными отсеками вдоль стен. Заключенных было мало – видимо, остальных угнали на работы, но те, что присутствовали, невероятно воодушевились при появлении Наёмницы. Завопив, они потянули к ней руки сквозь решетку. Из ближайшей клетки на нее с вожделением уставилась широкая заросшая морда.
– Брось ко мне эту суку, – низким дрожащим голосом посоветовала морда.
Наёмница обозлилась и метко плюнула в просвет меж прутьев. Метнулся заросший волосами кулак, но до Наёмницы ему было не достать. Тюремщики уже уводили обидчицу прочь, а морда все захлебывалась ругательствами. Потом утомилась и, всхлипнув, прижалась к прутьям.
– Этот буйный, – объяснил тюремщик слева. – Отказывается выходить на работу. Если в ближайшее время не прогнется, его казнят.
Наёмнице было гадко и – созналась она себе в приступе откровенности – довольно-таки страшно. Вот попадет она в клетку к одному из таких чудовищ… Он будет измываться над ней всю ночь, а наутро – если она вдруг доживет – прикончит. Но не может же вся Игра свестись к такому гнусному финалу? Или может?
