Литтмегалина
Игра Бродяг
Они побродили еще немного. С остальными продавцами им повезло не больше – ни карты, ни элементарной вежливости. Вогт уже начал обиженно раздувать щеки, когда его отвлек громогласный вопль:
– РАССТУПИТЕСЬ! РАССТУПИТЕСЬ!
По улице катила телега, влекомая глубоко несчастной, безжалостно понукаемой лошаденкой. Лошадь! Глаза Вогта широко распахнулись, взлетели вверх пушистые ресницы. Прохожие вжимались в стены, высвобождая путь.
Наёмница оглядела стену позади нее. Та была художественно обмазана испражнениями – кто-то отлично провел время.
– Ну уж нет, – пробормотала Наёмница и, ухватив Вогта за руку, побежала с ним вдоль по улице, пока они не достигли узкого переулка, отделенного низким покосившимся заборчиком. Наёмница перемахнула через заборчик одним прыжком; Вогт, преодолев секундную нерешительность, неуклюже перелез. По переулку они вышли к крошечному, с платок, дворику между домами. Здесь были жухлая травка и маленькая, не выше Наёмницы, кривая яблонька – сплошь роскошества природы. В ожидании, пока Вогт закончит восторгаться, Наёмница сделала нудное лицо. В животе у нее протяжно заурчало, и она вздохнула:
– Есть хочется.
– Мне тоже, – согласился Вогт, устремляя в небо голодный взгляд – будто в надежде, что сверху на него рухнет пирог. Но если что и могло на него рухнуть, так только дождь, помои или птичий помет. – Возьмем где-нибудь?
Наёмница шокировано уставилась на него. Похоже, голод заставил монашка пересмотреть моральный кодекс.
– Я не ворую! – возмутилась она. – Убьем и отберем.
– Едва ли это… – возразил было Вогт, но был грубо прерван.
– Вон из моего сада, проходимцы!
Возникнув из ниоткуда, тетка с отвисшими грудями замахнулась на них грязным передником. Груди колыхнулись, напоминая перезревшие, грозящие лопнуть дыни.
Застигнутые врасплох и пораженные обилием волнующей плоти, Вогт и Наёмница прыснули вон от тетки, синхронно преодолели заборчик и вылетели на главную улицу как раз перед телегой, груженой, как они теперь видели (и чуяли) навозом. Впрочем, Вогт мог и не видеть, вперив нежный взгляд в лошадь. Та ответила ему таким же и встала. На них забранились все хором – с телеги и просто помогающие. Но Вогт и лошадь, совершенно очарованные друг другом, ничего не слышали.
Что ж, если глухие и тупые не понимают криков, есть альтернативные методы донести до них требования общественности. К сожалению, они промахнулись, и первый же камень, брошенный в Вогта, больно ударил Наёмницу в плечо. Второй царапнул ее шею. Не дожидаясь, когда у нее станет на один глаз меньше, Наёмница устремилась прочь. Спустя минуту Вогт нагнал ее. Вслед им летели камни. Ощутив жгучий, как пчелиный укус, удар между лопатками, Наёмница обернулась, проорала несколько грубейших ругательств, из которых Вогт не понял ни одного, и снова припустила.
Так они и прибежали на городскую площадь. Потирая места ударов, Наёмница отчаянно ругала Вогта, в особенности раздосадованная тем, что в него так ни разу и не попали. Городская площадь могла похвастаться простором – простором в представлении жителей этого города. Здесь тоже шла бойкая торговля, причем на этот раз не только мертвым мясом, но и тем, которое еще считалось живым, каким бы полудохлым оно ни было: группка рабов, одетых в лохмотья, выбритых на лысо – не отличить мужчин от женщин, унылых и грязных, утомленно прижималась к такой же унылой и грязной стене. От их рук и ног тянулись грубые веревки, надежно примотанные к паре торчащих из стены металлических колец – обычно эти кольца использовались для привязывания лошадей. Возле коновязи скучающе топтался неприглядный мелкий мужичонка в грязной одежде. Вероятно, рабы были низкого качества либо же запрашиваемая цена не соответствовала их истинной стоимости – толпы покупателей не наблюдалось.
Сердце Наёмницы упало. Казалось бы – вот только что ты, проклиная всё и всех, бежала от разъяренной толпы, уворачиваясь от булыжников, а вот уже вспоминаешь этот эпизод с ностальгией, ведь будущее сулит куда более серьезные неприятности. Конечно, в обычной ситуации Наёмница не обратила бы внимания на рабов. Но сейчас с ней был Вогт, что делало ситуацию необычной, непредсказуемой и весьма раздражающей.
– Кто эти люди? – дрогнувшим голосом осведомился Вогт.
– Да не такие уж они и люди. Всего-то рабы, – ответила Наёмница как можно небрежнее. Она бы предпочла что-нибудь соврать, да ничего не успела придумать.
– Рабы? – в ужасе переспросил Вогт, раскрывая свои серые глаза так широко, что ресницы встали вертикально и почти коснулись бровей – Наёмница и не предполагала, что такое возможно. – Хочешь сказать, эти человеческие существа совершенно бесправны, их могут продавать и покупать как вздумается, обращаться с ними сколько угодно жестоко, и хозяин даже не понесет за это наказания?
– Ну как бы что-то вроде, – промямлила Наёмница. – Но, конечно, это не настолько ужасно, как ты говоришь… Уверена, самих рабов все устраивает – у них же рабская сущность! Другой жизни они и не хотят.
Ох уж этот праведный гнев, вспыхнувший в его глазах… Наёмница поежилась.
– В-вогт… – она сама не заметила, что впервые обратилась к нему по имени. – Ты ведь не вздумаешь сделать что-то неблагоразумное? Не вздумаешь…
– Мы должны освободить их! – перебил ее Вогт.
– …освободить их, проклятый болван! – закончила Наёмница.
– Это бесчеловечно! – не слушая ее, воскликнул Вогт. – Рабство глубоко аморально по сути. Ни один человек не имеет права владеть другим!
Наёмницу покачнуло.
– Ты хочешь втянуть нас в историю, тупица? – слабым голосом уточнила она. – Нас повесят за твои фокусы, ты понимаешь это или нет?
– Не повесят, – бездумно отмахнулся Вогт. Искры в его глазах теперь разгорелись в фанатичный огонь. – Видишь этого неопрятного человека с запаршивевшей шеей и кривым носом? Похоже, это работорговец, и его неприятная внешность отражает его внутреннее уродство. Смотри, он собирается уходить!
Мужичонка возле коновязи действительно всем своим видом выражал желание смыться.
– Уходи-уходи, – потопил его Вогт.
Как будто послушавшись, работорговец махнул рукой и устремился к узкому зданию с облупившейся аляпистой вывеской с нарисованной на ней глумливой конской мордой. «Пья-ный ко-нь», – по слогам прочитала Наёмница на вывеске и скорбно выдохнула – времени на совершение опаснейшей глупости им представилось предостаточно.
– Нам повезло! – возликовал Вогтоус, стоило работорговцу скрыться за дверью пивнушки. – Давай сделаем это прямо сейчас! У нас есть шанс спасти шесть человек!
– Я за неделю убиваю больше. Поздно очищать мою совесть, – пробормотала Наёмница, но так тихо, что Вогт не мог ее услышать.
– Сначала мы подойдем к ним с абсолютно незаинтересованным видом, как будто просто так, – громким шепотом проинструктировал Вогт и ломанулся, сам не лучше пьяного коня.
Наёмница вцепилась в него, в очередной раз с не меньшим удивлением убеждаясь, что, если Вогт принял какое-то решение, его не остановить, при всей его внешней мягкотелости. «Я буду стоять здесь! – мысленно пообещала она себе. – Я не буду делать эту глупость только из-за того, что он ее делает! Пусть пропадает без меня! Ведь я так и поступлю, верно?»
Верно?
– Мы пришли освободить вас! – пафосно известил Вогт. Если кто-то на площади его не услышал, то ему следовало прочистить уши еще лет так десять тому назад.
Наёмница в ужасе зажмурилась. Ей хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не участвовать в этом сумасшествии. Однако же на рабов во всех смыслах громкое заявление Вогта произвело куда как меньшее впечатление. Ближайший к ним раб поднял к лицу связанные руки и запустил палец в ноздрю. Остальные не шевельнулись, продолжая апатично глядеть в пространство. Раздавая налево-направо уверения в уже наступившем светлом будущем, Вогт начал отвязывать веревки от коновязи. Наёмница наблюдала за ним, уже не пытаясь вмешаться. У нее было странное чувство – как будто она упала в воду стремительной реки, и теперь ее уносит с такой скоростью, что любое сопротивление абсолютно бесполезно. За поступком Вогта неминуемо последуют проблемы, и лучшее, что она может сейчас сделать – это бежать отсюда подальше.
Но она осталась. А затем зажала под мышкой зеленый плащ и начала помогать Вогту.
«В конце концов, – подумала Наёмница, остервенело разрывая связующие рабов путы, – какая разница, что со мной будет. Я пропала в любом случае».
– Бегите! – повелительно приказал Вогт, высоко поднимая руки, словно на самом деле призывал рабов взлететь. – Бегите! Вы свободны!
Рабы не выражали особой радости по поводу освобождения, но все же устремились прочь. Нет, не прыснули, как тараканы при виде света. Скорее начали расползаться, как гусеницы. Наёмница и Вогт, спотыкаясь и при поворотах с разгона стукаясь о стены, затерялись в сложной паутине улочек города.
– Как ты думаешь, – спросил Вогт, отдышавшись, – они смогут убежать в прекрасный лес, построить там дома и жить счастливо до конца их жизней?
– Что-то подсказывает мне, что нет, – ответила Наёмница, обессиленно опустившись на липкую мостовую. – Итак, – констатировала она, – мы голодные, усталые и почти задохнувшиеся в навозной куче, которую они именуют городом. Мы не нашли карту и – по твоей, недоумок, вине – влипли в крупные неприятности.
– Мы можем просто уйти отсюда и поискать карту где-то еще, – жизнерадостно предложил Вогт.
Наёмница испепелила его взглядом, выдыхая клубы дыма из ноздрей – от ярости она вся раскалилась. Каков же тупица! Он хоть что-нибудь понимает в происходящем?
– (…) придурочный! Нас не выпустят! У нас нет денег! И нет печати! При первой же проверке нас задержат и швырнут в тюрьму ждать повешения, вот что с нами будет!
– Печати? Какой печати?
– Печати, – простонала Наёмница. – Это такие маленькие круглые каменные штуки, которые нам дали бы, если бы мы заплатили за вход, и которые мы должны отдать при выходе. Понял, дурак?
– А. Тогда нам не стоит идти к выходу. Должен же быть другой способ улизнуть? – поинтересовался Вогт, нисколько не тревожась.
Наёмница уже готова была разразиться очередным потоком брани, но тут ее лицо просветлело.
– Другой выход… Хм… Все города, – она поднялась на ноги и задумчиво потерла подбородок, – стоят возле каких-либо рек. Притока расположена неподалеку. Вероятно, город каким-то его краем соприкасается с ней. Значит, должен быть второй выход из города, к воде.
– О, – удивился Вогт. – Мы поплывем по воде?
– Мы пойдем по воде, кретин, – огрызнулась Наёмница.
– Нет, – возразил Вогт. – Это у меня плохо получается. Я всегда проваливаюсь. Если только пару шагов.
– Тише, – перебила Наёмница. – Голоса, – она прислушалась, потом прошипела: – Бежим!
И они ударились в бегство.
Улица сменяла улицу, Наёмница галопировала впереди, а за ней, тяжело пыхтя, едва поспевал Вогт. Теперь стало очевидным – это погоня. Позади и вокруг них – за домами – раздавались свист и выкрики. За очередным поворотом Наёмница с силой врезалась в чью-то смердящую пропотевшую тушу, и ее сразу ударили по лицу, да так, что в глазах потемнело. Слепая, Наёмница кулем шлепнулась на землю, услышав, как позади то ли вскрикнул, то ли всхлипнул Вогт. Выхватив кинжал, запрятанный в плаще, который она сжимала под мышкой, Наёмница змеей скользнула под ногами противника и вскочила на ноги позади него. С ликующим воплем она направила кинжал прямо в шею здоровяка и уже изготовилась ударить, когда…
Вогт издал дикий, совершенно женский вопль, заставивший кровь похолодеть в ее жилах, а щеки вспыхнуть от стыда.
– Нет! Нет! Нет! – кричал Вогт, пока его не прервали ударом в челюсть. – Не режь… – невнятно завершил он.
– Ты сдурел? – в бешенстве заорала Наёмница.
Она ощутила жуткую боль в области носа и схватилась за него руками. Затем яркие, прекрасные звезды вспыхнули перед ее глазами.
***
Ноги Наёмницы стукнули о порог, и она очнулась. Ее волокли куда-то, ухватив за предплечья, что вызывало яростный протест раненого плеча. Заведенные за спину руки были туго, до боли, связаны в запястьях.
– Отпустите, – пробормотала Наёмница. – Я сама пойду.
Впрочем, ее уже дотащили до места. Наёмницу бросили на пол, она упала, но не ударилась – под ней оказалось что-то колючее и упругое. Дверь захлопнулась, снаружи лязгнул засов.
– С тобой все хорошо? – спросил Вогт откуда-то сверху.
Наёмница застонала в тупой ярости, подняв свинцовые веки. Она лежала на соломе, которую уже обильно залила хлещущая из носа кровь. Голова раскалывалась.
– Все отлично, – буркнула она. – С чего бы мне чувствовать себя плохо?
– Ты бы лучше поднялась, – сказал Вогт, наклонившись к ней. – Сумеешь сама? Я не могу помочь, у меня руки связаны.
Наёмница перевернулась на спину, согнула ноги в коленях, села, а затем и встала, обессиленно прислонившись к стене. Они находились в маленькой, усыпанной соломой каморке, отделенной решеткой от остальной комнаты – длинной, шагов в пятнадцать, с грубо сколоченной трибуной, расположенной на противоположной от них стороне. В зал вела отдельная дверь.
– Это, наверное, как бы здание суда, – догадался Вогт. – И здесь же тюремная камера – очень удобно.
– Ага, – прогнусавила Наёмница. – Быстрое правосудие – оно самое справедливое. Еще ни один из повешенных не попытался это оспорить.
– Смотри-ка, рабы! – обрадовался Вогтоус.
В зал ввели рабов. Они были снова связаны, но не выглядели испуганными или пораненными. Если их и били, то явно недостаточно – следов не осталось.
– Пошустрее, скоты, – прикрикнул на них стражник, появляясь из-за двери последним. – Эти? – спросил он, указывая на пленников.
Рабы равнодушно покосились Вогта и Наёмницу и закивали бритыми головами.
Вогт повернулся к Наёмнице.
– Вот видишь! – радостно воскликнул он. – Они нас узнали! Помнят добро!
На Наёмницу накатила волна той же ледяной злобы, что она ощущала, злорадствуя над убитыми пленниками или пиная распростертое тело врага.
– Сволочи! – закричала она рабам. – Чтоб вы все сдохли в муках, ничтожества!
Никто из рабов и ухом не повел. Стражник поторопил их на выход.
– Простите пожалуйста, а как долго нас планируют здесь держать? – вежливо уточнил Вогт у стражника.
– До утра, бродяжье отребье, – ответил стражник.
– О, – обрадовался Вогт. – Всего-то. Я опасался, что нас засадили лет на десять.
– Утром придет судья и черканет свою подпись в приговоре. После чего вас вздернут, – ухмыльнувшись, пояснил стражник.
– Ну что ж, – с улыбкой сказал Вогт, когда за стражником захлопнулась дверь, – у нас вся ночь свободна.
Наёмница снова плюхнулась на пол. Кровь все еще текла у нее из обеих ноздрей.
– Идиот, – гнусаво проговорила она. – Скотина тупая.
– Тебе больно? – обеспокоенно спросил Вогт. – Приподними-ка голову, не держи ее опущенной, как сейчас.
– Это все из-за тебя! – задрав голову, прошипела Наёмница. – И как быстро нас схватили! Уверена, эти твари-рабы просто устали мотаться по городу, пошли сдаваться и заложили нас!
– Послушай, – перебил ее Вогт. – Игра только началась. Я бы не стал ожидать значительных трудностей на первом этапе…
– Но мы уже проиграли! – закричала Наёмница, выплевывая носом кровавые брызги. – Я не хочу умирать!
– Мы не совершили серьезных ошибок…
– Если бы ты не отвлек меня своими воплями, я бы успела пырнуть того урода и сбежать!
– Если бы ты… если бы я не остановил тебя, все обернулось бы куда хуже, – твердо возразил Вогт. – Ты сама виновата в том, что твой нос кровоточит. Я же предупреждал – нам нельзя брать оружие. Почему же ты не послушалась?
Его голос звучал сердито. Действительно сердито. Наёмница уставилась на Вогта во все глаза.
– Оружие – часть их игры, – продолжил он. – То, что ты делаешь для победы в их игре, приводит к поражению в нашей. За сегодняшний мелкий проступок ты уже расплатилась разбитым носом. Но если ты совершишь что-то более серьезное… последствия будут непоправимы.
– Подожди-ка… нам нельзя никого убивать, это ты пытаешься мне объяснить? – поразилась Наёмница.
На лице Вогта отразилась борьба противоречий.
– Отвечай, – жестко приказала Наёмница.
Вогт медленно, неохотно кивнул.
– Говори!
– Не в такой формулировке. Мы в обители никогда не произносим это слово.
– Чего? Мы не в твоей сраной обители! – отрезала Наёмница. – Да и нет ее больше, вашей обители. Монашки помёрли, служба закончена.
Вогт нахмурился.
– И что за это слово такое? А, – догадалась Наёмница. – «Умереть». Вы не произносите слово «умереть».
– В слове «умереть» нет ничего ужасного. Это естественное завершение жизни. Никто не способен жить вечно. Да и едва ли кто-то хотел бы.
– Ну, значит тогда «убить».
– А вот это неестественное завершение жизни, – ответил Вогт, ежась как от холода. – То, чего вообще не должно происходить.
– Животные тоже убивают.
– Ради выживания, по необходимости. Люди делают это по-другому. Со злостью.
– Скажи – «нам нельзя убивать», – потребовала Наёмница. Кровь уже текла не так активно, но противно стекала по губам. Ощущать вкус жирных соленых капель было омерзительно.
Вогт молчал. Наёмница ввинчивалась в него взглядом до тех пор, пока он не сорвался:
– Я не могу! Да, теперь… теперь я нахожусь в другом месте. Но все еще не могу заставить себя.
– Какой вообще смысл запрещать слово? – разозлилась Наёмница.
– Потому что невозможность и неприятие слова порождают невозможность и неприятие действия.
– Да как же оно невозможно? – усомнилась Наёмница. – Еще как возможно. Вот возьму и сверну тебе шею. Молча.
– Если у тебя нет слова, чтобы обозначить действие, ты не сможешь даже задуматься о подобном поступке.
– Бредни это все, – отмахнулась Наёмница. – Это просто слово, и все. Ну, говори!
– Сказав слово, я обрету возможность совершить поступок.
– Ну, я не думаю, что ты немедленно ринешься рубить всех подряд. И потом, завтра мы сами будем мертвые и холодные.
– Хорошо, – сказал Вогт и замолчал.
– Ну-ну-ну, – поторопила Наёмница.
Он молчал.
– Давай, попытайся. Это совсем просто: «Нам нельзя никого убивать!»
– Нам… нельзя… никого… убивать, – неуверенно повторил Вогтоус, и зрачки у него стали огромными, как луны.
– Хорошо, – похвалила Наёмница, едва уловимо улыбаясь. – Но что все-таки произойдет, если мы…
Вогт побледнел.
– …нарушим это правило? – невинным тоном закончила Наёмница.
– Я… я не знаю, – пробормотал Вогт. – Однако абсолютно уверен: что-то по-настоящему ужасное, – затем он встряхнулся, улыбнулся и принял прежний беззаботный вид. – Какая разница. Мы в любом случае не станем этого делать.
– Но… – еще раз попыталась Наёмница.
Вогт не слушал ее, старательно дергая заведенными за спину руками.
– Когда они связывали меня, я незаметно повернул запястья, чтобы не позволить затянуть веревку туго. Возможно, я смогу ее снять.
Спустя пару минут попыток, к величайшему изумлению Наёмницы, веревка упала в солому.
– Повернись.
Он развязал руки и ей. Наёмница с удовольствием пошевелила затекшими кистями, а затем провела под носом тыльной стороной ладони, пытаясь стереть кровь, но в итоге лишь размазывая ее по всей физиономии.
– Это основное правило игры, – тихо пояснил Вогт, усаживаясь рядом с ней на солому. – В ней много правил. О некоторых ты со временем догадаешься и без моих указаний. Так будет даже лучше – то, до чего мы дошли своим умом, усваивается накрепко. Чтобы ни случилось, не тревожься и помни: пока мы не нарушаем правила, с нами не случится ничего по-настоящему плохого.
– Смотря что считать по-настоящему плохим, – возразила Наёмница и устало положила голову на колени. – Я не могу поверить в происходящее. Я словно во сне. Все очень странно.
– Разве тебе не нравится происходящее?
Наёмница подняла голову и долго всматривалась в густеющую темноту – солнце снаружи почти село.
– Не знаю, – честно призналась она. – Прежде я никак не оценивала события моей жизни, так нечего и начинать. Разве это важно? Ничего-то мои раздумья не поменяют.
– Да, но все изменения, прежде чем воплотиться в реальность, сначала зарождаются в мыслях.
– Не говори мне таких вещей, я все равно не понимаю. Что будем делать?
– Ждать рассвета, наверное, – Вогт лег на солому и закрыл глаза. – Поговори со мной, – мягко попросил он.
Его мягкий голос обволакивал в темноте, как одеяло. Глаза Наёмницы закрылись. Она не знала, как можно успокоиться в такой ситуации, и тем не менее вдруг успокоилась.
– Я не хочу разговаривать.
– Пожалуйста.
Она фыркнула:
– Зачем?
Глаза Вогта сверкнули в темноте.
– Я многое понимаю в тебе, но почти ничего о тебе не знаю.
– Ну и что? Я тоже почти ничего о тебе не знаю.
– Тогда я тебе расскажу… Я был воспитан в обители. Мои настоящие родители мне неизвестны. Моего приемного отца звали Ветелий. Он был основателем Ордена и самым добрым человеком, какого я только знал… Когда мне исполнилось десять лет, он рассказал мне, как нашел меня. Однажды он покинул пределы обители, отправившись в одно из тех путешествий, в которых он разыскивал наших новых братьев…
– Вербовка, – пробормотала Наёмница. – Вот не могут умалишенные тихонько сидеть в своем гнезде. Нет, им надо тащить других.
– Был чудесный солнечный день…
– Разумеется, в какой еще день такое чудо, как ты, могло быть найдено, – глумливо заметила Наёмница.
– Пересекая цветущий луг, Ветелий увидел младенца, лежащего в траве. От кожи и волос младенца исходило сияние, и Ветелий подумал…
– «С таким ребенком можно поберечь деньги и не покупать свечей».
– Нет, – не согласился Вогт. – Он подумал: «Откуда здесь это странное дитя, словно принесенное из иного, высшего мира?»
– Он просто еще не успел унюхать твои пеленки, – возразила Наёмница.
– Он поднял меня на руки, так как его благородное сердце не позволяло ему оставить ребенка в беде. Поблизости он обнаружил несколько людей, распростертых на земле. На их теле не было ни единой раны, они казались спящими – и все же были мертвы. Словно магические стрелы из сверкающего света поразили их сердца, не поранив кожи…
Наёмница тяжело вздохнула.
– К делу, Вогт, – во второй раз назвать его по имени уже казалось привычным делом.
– Никто из них не походил на моих родителей, скорее, они походили на… разбойников, – Вогт выдержал паузу. – Я долго размышлял, что могло с ними случиться. И понял, – он снова драматически замолчал.
– Что понял? – спросила Наёмница, когда отчаялась дождаться продолжения.
– Правду.
– Какую правду?
– Всю.
– Не кривляйся. В рыло двину.
– Ну, я понял, что я действительно оттуда, – многозначительно объяснил Вогт.
– Из высшего мира? – протянула Наёмница.
– Нет. Да. Из Страны Прозрачных Листьев.
– Ага… – медленно кивнула Наёмница. – Как же тебя занесло в нашу кучу дерьма, бедняжечка?
– Высшие силы принесли меня, – доверительно сообщил Вогт. – Какие-то боги. Возможно, я даже сам – бог.
– Ага, конечно, – усмехнулась Наёмница. – От тебя прямо несет божественностью.
– Да нет же, – сказал Вогт. – Я серьезно. Я чувствую на себе высшее благословение. А также ответственность. Они принесли меня в этот мир и охраняли вплоть до того момента, пока Ветелий не обеспечил мою безопасность. Все это определенно было сделано с какой-то целью.
– И что это за цель? – прохладно осведомилась Наёмница, отчего-то рассердившись.
– Я спрашивал себя об этом. Просыпаясь и засыпая. Каждый день. Каждую ночь. Однажды мне приснился сон. Я увидел человека, утопающего в черной воде. Эта вода была не настоящая вода. Она тянула человека вниз. Как бы он ни стремился вырваться, он не мог, погружаясь все глубже во тьму. Проснувшись, я догадался, что должен разыскать этого человека, ибо он тот, кто наиболее достоин спасения. И мне следует поспешить, чтобы успеть до того, как он утонет.
– Невероятно, – хмуро прокомментировала Наёмница.
– Однако я не знал, как это осуществить. Внешний мир огромен, а мне предстояло отыскать в нем одного-единственного маленького человека. Вскоре после того, как мне явился этот сон, Орден погиб. Больше ничто не держало меня на месте, и тогда я понял: «Пора». В это мгновенье ветер подхватил меня и понес с огромной скоростью. Ты можешь это представить?
– Уж будь уверен: даже не пытаюсь.
– Не знаю, сколько это продолжалось – мой завороженный разум забыл о времени. Стоило ветру опустить меня на землю, как страшные люди с оружием схватили меня и швырнули в пещеру. Лежа на ледяной жесткой поверхности, так не похожей на мою уютную кровать в обители, я задался вопросом, как же мне удастся выполнить свое предназначение. И вдруг различил усталое дыхание поблизости, которое я уже слышал однажды – в своем сне, едва различая сквозь плеск воды.
– Кто же это дышал? – спросила Наёмница.
– Ты, конечно!
– Ха, – произнесла Наёмница. – Ну… да.
– Видишь. Ты считала, что до тебя никому нет дела. Но сами высшие силы позаботились о тебе, отправив меня тебе во спасение! Ты… ты мне веришь?
– Разумеется, нет, – заявила Наёмница. – Мне легче поверить, что быки летают. Зачем меня спасать? Во мне нет ничего особенного, я – как все.
– Нет, – горячо возразил Вогт. – Ты совсем-совсем особенная, потому что ты умеешь то, что никто здесь не умеет.
Наёмница пожала плечами и запрокинула голову, ощутив затылком влажность и холод стены. Разговор о ней самой начинал тяготить ее. Она не была такой дурой, чтобы поверить в собственную значимость. Даже если какая-то ее часть отчаянно мечтала об этом.
– Сменим тему.
– Тогда я могу рассказать тебе об обители.
– Не бог весть как интересно. Но ладно уж.
– Просыпались мы очень рано, до рассвета, потому что поздний сон ведет к притуплению ума. После умывания, до завтрака, у нас следовала пара утренних безмолвных часов.
– И что вы делали в эти безмозглые часы? – спросила Наёмница.
– Покинув свои кельи, мы молча встречали рассвет, и наши души взмывали к поднимающемуся солнцу.
– Вам больше заняться было нечем? – спросила Наёмница.
– Достижение гармонии, – надулся Вогт. – Вот наше дело.
– Должно быть, зимой это выглядело еще тупее: стая придурков стоит по колено в снегу и смотрит в небо.
– Там никогда не шел снег. Просто наступал период затяжных дождей.
– Это так далеко? – удивилась Наёмница. – Как же ты дотопал?
– Я же говорил – меня принес ветер, – недовольный тем, что Наёмница постоянно перебивает его, напомнил Вогт и продолжил прежним умиротворенным тоном: – По завершению утренних безмолвных часов мы завтракали.
– А что было на завтрак? – спросила Наёмница. Она не могла не испытывать повышенный интерес к еде – ее живот ныл от голода. Огрызок каравая, великолепный плащ, кинжал – все это у нее, разумеется, отобрали.
– Простой, но плотный завтрак из овощей, злаков и фруктов. Иногда – рыба, мы ловили ее в море.
– У вас было море?
– Да. Ты видела море?
– Нет. Но мне совсем и не хочется.
– Правда? Оно очень красивое. Море – как драгоценность на теле мира. Оно напитано светом, оно полно жизни. Оно больше чем все, что мы способны себе вообразить.
– Вернемся к рыбе, – прервала его Наёмница.
– К рыбе? – растерялся Вогт. – Ладно. Рыба была сырая и скользкая… это интереснее моря? – недоверчиво уточнил он.
– В сотню раз.
– Мы никогда не употребляли в пищу мясо животных, потому что у животных теплая кровь. Душа растворена в крови, именно душа согревает ее. Нельзя есть того, у кого есть душа. Кроме того, теплота крови роднит животных с человеком. Человек же не может есть человека или кого-то, очень похожего на него, верно?
– Зависит от ситуации, – возразила Наёмница. – У рыб, вообще-то, тоже есть кровь.
– Да, но рыбы плавают в холодной воде, поэтому кровь у них тоже холодная. Значит, у них нет души и они не как люди…
– Странно вы рассуждаете. Что же, если бросить рыбу в кипяток, ее кровь нагреется и у нее появится душа?
– Мы ели ее только сырой, – Вогт немного покраснел. – Все-таки немного тоскливо на одних только крупах, выпечке, овощах и фруктах…
– Тоскливо ему на выпечке, крупах, овощах и фруктах… Меня аж крючит от сочувствия, – буркнула Наёмница, с содроганием припомнив, что ей доводилось жрать.
– Правда? – благодарно отозвался Вогт. – После завтрака мы посвящали время обычным монастырским заботам…
– И какие у тебя были «заботы»?
– Библиотека.
– Это где книги, что ли? Так я и знала. По тебе видно, что тяжелее книжки ты ничего никогда не поднимал.
– Потом следовала пара дневных безмолвных часов…
– Скука какая…
– Мы забывали о стремлениях тела…
– А если кому-то сильно приспичит? Ему позаботиться о стремлениях тела или просто обосраться на месте, сделав непричастный вид?
Вогтоус закатил глаза, но терпеливо продолжил:
– И тогда наши души раскрывались, как цветы. Окружающее, виденное нами много раз, уже не могло заинтересовать нас. Кроме постоянно меняющегося неба. В небе всегда истина, ответы на все вопросы. Надо только спросить его.
– На мои вопросы оно едва ли снизойдет отвечать. Кто три дня назад спер у меня последние десять ксантрий?
– Небо не тревожат по пустякам, – возразил Вогт.
– А если бы сперли тысячу? – спросила Наёмница. Она понимала, что это глупо, но она вошла в раж и просто не могла заткнуться.
– Так учил меня Ветелий. Ты поймешь вскоре, что чувствовали мы: тело для души, как земля для цветка. Голая земля без цветка – бессмысленна, но, когда она дает жизнь цветку, выполняя предназначение, возложенное на нее природой, в цветке она обретает смысл.
– Ты испытывал мало боли, мало голода, – презрительно сказала Наёмница. – Тело делает с душей что хочет.
– Но без нее обращается в прах, так же как цветок увядает, вырванный из земли. Они взаимосвязаны, их существование пусто друг без друга. Только вместе они обретают ценность.
Наёмница не горела желанием вести столь сложные разговоры. Ее особенно раздражало то, что, понимая каждое слово по-отдельности, в такой их комбинации она переставала понимать что-либо вообще. Пытаясь отвлечься от чувства растерянности, она поковырялась в ноздре. Нос больше не кровоточил. Кровь застыла, превратившись в твердые сгустки.
– Ладно, – сказала Наёмница. – Как продвигался ваш день дальше?
– Обед – фрукты, овощи, злаки… рыба. После обеда мы получали позволение разговаривать и шли выполнять свою работу.
– Вы что, до этого все время молчали?
– Нет, мы разговаривали, но не словами. Слова обманчивы. Среди них много пустых, неискренних и ненужных. Чувства честнее, поэтому мы слушали их. Все, что кроме, легко объяснить жестами. И все же, так как в человеке живет потребность в словах, один час в день нам давался, а в большем и нет необходимости.
– Я заметила, – сказала Наёмница. – С тех пор, как мы встретились, ты треплешься не затыкаясь.
– Это потому, что языка чувств ты не понимаешь, – ответил хитрый Вогт.
– А что, пара вечерних молчаливых часов у вас тоже была?
– Три вечерних безмолвных часа – вечер склоняет к раздумьям. Я видел тысячи закатов, и все они были разные, как лепестки цветов. Или камни на морском берегу.
