Литтмегалина
Игра Бродяг
– Наёмница! – завопил он во всю глотку.
Издалека донесся ее ответный зов. Вогтоус бросился в ту сторону и наконец различил среди тумана знакомый зеленый плащ.
– Ты чего психуешь? – осведомилась Наёмница, когда Вогтоус выпрыгнул из тумана с палкой в руках, вытаращенными горящими глазами и красный, как помидор. – Здесь я. Отошла чуток.
Передышка пошла ей на пользу, и она снова походила на привычную Наёмницу, а не на ту, которая ревела в голос и хватала его за ногу.
– Я рад, что ты пришла в себя, – выдохнул Вогт, все еще часто дыша после бега.
– Зато ты, я смотрю, совсем наоборот.
– Я испугался: вдруг что-то произошло, – объяснил Вогт.
– Произошло.
– Почему же ты не закричала, не позвала меня?!
– Успокойся, – отмахнулась Наёмница. – Не со мной произошло. Пошли покажу.
По ее тону, хотя и небрежному, Вогтоус догадался: дело серьезное. Так оно и оказалось: оборвыш, что говорил с ними у мельницы, теперь лежал на голой серой земле, свернувшись в тугой комок, и не подавал признаков жизни. Вогт горестно вскрикнул и упал возле мертвеца на колени. Он коснулся лохматой головы, отдернул руку, взглянул на свои испачканные кровью пальцы и заморгал.
– Вогт, не смей сырость разводить. Он был тебе никто.
Несмотря на правоту Наёмницы, Вогт все же не мог избавиться от давящей грусти.
– Кто его убил? – спросил он, вытерев сползающую по щеке слезу.
– Да не размазывай ты его кровищу по своей физиономии! – возмутилась Наёмница. – Это отвратительно! Мне-то откуда знать, кто его кокнул. Когда я его нашла, все так и было. Подозреваю, с тем, кто его порешил, нам еще свезет познакомиться. Ты дубину себе взял или мне в подарок?
– Он выглядит таким худым и маленьким, – печально покачал головой Вогт, погруженный в собственные мысли.
– Дохлятина тощая. Тебе не надоело любоваться на него? Мне надоело.
Вогт поднялся на ноги.
– Тебе совсем-совсем не жаль его?
Наёмница смягчилась.
– Ладно, ладно. Мне чуточку его жаль, – призналась она, но затем добавила: – Хотя бы потому, что следующими можем быть мы. Тебе удалось что-нибудь узнать?
– Встретил странного типа. Тот утверждает, что по округе бродит демон. Что мы должны остерегаться. Иначе демон отнимет у нас нечто важное.
– Демон? – Наёмница вздернула брови. – А, ладно. Меня уже ничего не удивляет. Но что у нас отбирать-то? Палку и зеленый плащ?
Вогт растерянно покачал головой.
– Не знаю.
Несмотря на всю свою браваду, Наёмница ощутила холод в животе.
– Нас все-таки двое, – сказала она, пытаясь подбодрить то ли Вогта, то ли себя. – А он один. Одолеем.
Вогт задумчиво потер подбородок.
– А ведь в этой фразе – «он один» – что-то есть…
– С чего ты взял?
– Не знаю. Я просто почувствовал, что это так.
– Ты почувствовал, Вогт! – воскликнула Наёмница, взмахнув руками. – Опять! Снова! Вот это аргумент! И доказательств не надо!
Вогт покрылся розовыми пятнами. Наёмница покраснела.
– Извини, – внезапно сказала она и положила ладонь ему на плечо. – У меня нервы сдают. Я не понимаю, что происходит. Как будто все здесь хочет, чтобы мы поссорились. Будто завидует нам.
– Может, так оно и есть, – согласился Вогт.
Его голос звучал легко, ни тени обиды. «Все-таки хорошо, что у меня есть Вогт», – подумала Наёмница. Та ее истерика, когда она испугалась, что он оставит ее одну в тумане, была, конечно, чрезмерной… и все же отражала ее истинные чувства.
– Еще я увидел странный дом… – Вогт рассказал ей доме, находиться в котором можно было, лишь будучи пронзенным насквозь.
– Кому бы взбрело в голову делать такое? – усомнилась Наёмница.
– Вероятно, дом был самым обычным. Но он воспринимал его как место, где он испытывает постоянную боль. Что и нашло выражение в его мирке.
– Ты о демоне?
– Верно. Хотя я бы предпочел называть его «бог». Потому что он создатель.
– Если он все это создал, а теперь ведет на нас охоту, значит, это туманное пространство – нечто вроде ловушки.
– Похоже на то, – согласился Вогт.
Наёмнице явственно представился огромный голодный паук, беззвучно ожидающий их приближения. Чутко прислушивающийся к каждому их шагу… Брр. Лучше не думать об этом.
– Идем, – поторопила она Вогта.
– Куда? – Вогт вопрошающе осмотрелся.
– Влево. Вправо. Вперед. Назад. Когда ничего вокруг не видно, направления перестают иметь значение. Пошли куда-нибудь. Ты вообще веришь, что где-то здесь есть выход?
– Нет. Но это не важно. На объективно существующий выход мои убеждения не влияют.
– А его убеждения?
– А вот его убеждения, к сожалению, определяют все здесь.
***
Прошло сколько-то времени – при отсутствии солнечного света невозможно определить, сколько, однако более чем достаточно, чтобы впасть в отчаянье. Никто не встретился, ни на что не наткнулись. Лишь жемчужно-серая пелена тумана вокруг, вызывающая желание вытащить глазные яблоки и хорошенько протереть их в надежде на возвращение нормального зрения.
«Останься, – шептал туман. – Есть ли смысл идти дальше, если везде одно и то же?» Он насмехался, но затем заплакал как ребенок: «Будь со мной, будь со мной, будь…»
Наёмница потрясла головой, пытаясь вытряхнуть из своего разума настойчивый голосок.
– Там впереди что-то есть, – прошептал Вогт.
Наёмница сощурилась, но ничего не разглядела.
– Ничего хорошего, – тем не менее заключила она.
– Наверняка, – согласился Вогт с несвойственным ему пессимизмом.
Теперь и Наёмница различала бледно-красное свечение. Оно не сопровождалось шумами или движением, но ноги Наёмницы тяжелели с каждым шагом. Опасность. Вот что значит красный свет – опасность. По мере приближения он набирал яркость, как будто горизонт им преградила стена огня. Наёмница споткнулась и встала.
– Я не хочу идти дальше.
– С нами ничего не случится, если мы не станем подходить слишком близко.
– А тебе известно, в какой момент станет слишком близко? Я не пойду.
– Что ж, тогда я иду один, – решил Вогт.
Это заявление послало волны паники по всему телу Наёмницы. Она вцепилась в руку Вогта, готовая уговаривать и уговаривать, но увидела в его взгляде дурное, непреодолимое упорство, с которым ей уже доводилось сталкиваться. Уговоры бессмысленны. Лассо бы помогло – но не факт. Ее плечи устало поникли.
– Тогда я иду с тобой.
Стоило им оказаться в пределах красного свечения, как оно как будто бы стало менее ярким, почти терпимым. Что ж, хотя бы их избавили от самой возможности подобраться слишком близко: русло высохшей реки, похожее на трещину в земле, преградило им путь, отделяя их от стены сплошного красного света. Туман растянулся в русле, как вода, и, посмотрев вниз, Наёмница увидела сквозь его розовато-белую дымку мертвые серые водоросли и круглые, обкатанные водой камни. «Мост где-то поблизости», – подумала Наёмница за секунду до того, как Вогтоус крикнул:
– Вижу мост!
Чувствуя оглушение, путаясь в ногах, с трудом двигаясь сквозь уплотнившийся воздух, Наёмница проследовала к Вогту. И взглянула на мост…
Туман долго ел старый веревочный мост, сделал его черным, хрупким. Веревки совершенно истлели, и только нехватка реалистичности в этом мирке не позволяла мосту обрушиться. Перекладины в центре моста отсутствовали, будто кто-то в бессильной ярости ударил по ним кулаком, выбив их, словно зубы. По-прежнему стояло абсолютное безветрие, но мост тихо покачивался.
Рот Вогта приоткрылся в изумлении.
– Я узнаю это место! А ты?
– Нет, – солгала Наёмница.
– Помнишь, в самом начале Игры… нам пришлось перейти через мост… он тебя очень напугал. Странно, что мы снова видим его здесь.
О, она это помнила слишком хорошо. С трудом подняв собственную потяжелевшую голову, Наёмница посмотрела на застывшую красную стену, пылающую, как раскаленный металл.
– Этот красный свет… сигнал тревоги, боли. Что-то случилось с ним на том берегу, – объяснил Вогт. – Все, что мы обнаруживаем в этом туманном месте вне времени и пространства – отраженные объекты реального мира, пусть истертые и искаженные. Может ли оказаться так, что бог – или демон – видел то, что доводилось видеть тебе? Что вы бывали в одних и тех же местах?
– Мне все здесь незнакомо, – резко возразила Наёмница.
– Что же случилось с ним на мосту? – продолжил думать вслух Вогт. – А с тобой?
– Со мной – ничего. Почему ты заставляешь меня говорить о том, о чем я не хочу говорить?
– Я только пытаюсь пробудить твою память.
Из ее глаз, обожженных красным светом, текли слезы. Или ей просто хотелось плакать.
– Уйдем отсюда. Мне не важно, что случилось здесь с ним или со мной. Не хочу это знать.
Красный свет озарял белую кожу Вогта – как будто он был весь залит кровью. Он помедлил, еще надеясь втянуть Наёмницу в диалог, но затем оставил свое намерение.
– Ладно.
Теперь туман шептал им другое. Они почти бежали. Наёмнице хотелось оглянуться и в то же время было страшно это сделать. Туман просачивался в ее тело, проникал, как тоненькие иглы.
Вогт резко остановился, и Наёмница с разгона налетела на него.
– Что ты…
Он молчал. Наёмница обошла его и встала перед ним, пытаясь поймать его взгляд. Но Вогт смотрел сквозь нее в туман, и такая же, как туман, серая дымка заволакивала его глаза.
– Я хотел бы узнать его душу. Услышать его мысли. Он бродит, как больной пес, которого все гонят. Почему никто не поможет ему? – Вогт закрыл глаза, разжал пальцы, и палка упала на землю. Наёмница не подняла ее, она смотрела на Вогта. Зрачки Вогта двигались под веками. – Нет, он уже не задается этим вопросом. Пожалуйста, пожалуйста, – заговорил Вогт тихим, просящим голосом. – Я только хочу помочь тебе. Позволь мне побыть с тобой, хотя бы минуту. Я чувствую твою боль. Ты так одинок…
***
Я чувствую такое одиночество. Туман виток за витком, виток за витком…
Они где-то неподалеку. Вдвоем. Может быть, меня это злит – я точно не знаю, потому что знал о себе лишь то, что ты рассказал мне, но сейчас тебя нет.
Нет со мной.
Я снова плачу. Только ты мог вылечить меня, раненого их жестокостью. Жестокости всегда в изобилии, прямо под подошвами, как грязь. Я нашел ее первой, но взял лишь горсть – сухие, жесткие песчинки. Просто потому, что она должна быть. Я хотел бы, чтобы это было не так, но она должна быть.
Раньше я все время думал: как могут они причинять мне такую боль? (Если я когда-то и задумывался, зачем они вообще это делают, то очень давно. Сейчас ответ мне неважен, но, наверное, это все из-за жестокости, которая должна быть в душе человеческой, как ты думаешь?). Однажды я догадался: они делают это с такой легкостью потому, что при этом не чувствуют боль сами. Если б они ощущали ее одновременно со мной, они бы остановились. Они бы не коснулись меня и пальцем. Но нет, всегда только я. Я – воющий клубок на земле. И я – воюющий клубок на полу. Находясь снаружи, я мог хотя бы попытаться убежать. Но в доме мне бежать было некуда.
Лишь тот, кто ощутит мою боль как свою, никогда не причинит ее мне. Лишь тот, кто чувствует меня как себя, будет любить меня и заботиться обо мне. Никто другой.
Я никогда не понимал, что всегда разговаривал с тобой, что я всегда чувствовал тебя так же, как ты чувствовал меня – даже тогда, когда мы еще не догадывались о существовании друг друга. Как просто все оказалось – всего-то догадайся, что ты есть! Стоило мне взглянуть в твои глаза, как я простил все нанесенные мне обиды. Я никогда не осмелился бы убежать оттуда, где жестокость хлынула через край, если б не ты. Я бы остался лежать – слева стена и справа стена, ничего не меняется, изо дня в день. Я считал, я слишком слаб для побега, но ты сказал, что это не так – если мы вдвоем, конечно, если мы вдвоем. Ты хотел защитить меня, избавить от боли, потому что чувствовал ее как свою.
Вот только мы недалеко убежали… Я не хочу не хочу не хочу
(вспоминать это)
Мне так грустно грустно грустно вернись вернись вернись
Пока мы были вдвоем, у нас была сила. Сила – как лодка. Раздели ее напополам – и у тебя нет лодки вовсе, ничто не поможет тебе удержаться над пучиной. Теперь, когда я один, я только и могу, что хотеть вернуть тебя. А в моей голове по-прежнему: слева стена и справа стена.
Мельница… снова ноги привели меня к ней. Она похожа на чудовище. Я ненавижу ее, но прихожу к ней снова и снова, не могу уйти от нее. И жернова вращаются. Тесно, тесно, больно, больно…
Зачем здесь мельница?
Это я?
Я сломаю этих двоих. Я не хочу этого так же, как не хотел в прошлый раз и еще раньше, но сделаю это, чтобы вернуть тебя, единственного, кто чувствует мою боль как свою. Ох…
Я как огонь, после того, как он угас, ты сказал, я как лед, который медленно тает.
– Я хочу тебе помочь, – прошептал Вогт, но тот, кто шел в тумане совсем один, не услышал его.
***
Когда Вогтоус открыл глаза, они были полны слез.
– Что ты услышал? – тревожно спросила Наёмница.
– Он так несчастен, – ответил Вогт глухо. – Если бы ты только знала, как ему плохо!
– Да уж не хуже, чем нам, – буркнула Наёмница.
Вогт распахнул глаза, пораженный ее черствостью. Наёмница начала его увещевать:
– Я знаю, как ты любишь жалеть каждого встречного и поперечного, и по-своему это мило, Вогт, даже если и бесит. Но этот тип – наш враг. И, как бы он ни был несчастен, это роли не играет. Посочувствуем ему потом – когда окажемся подальше от него.
– Мы должны бежать, – перебил ее Вогт. – Сейчас!
– Куда бежать?
– К мельнице. Может быть, он все еще там.
– Так не лучше ли, пока он у мельницы, наоборот – держаться от нее подальше? – резонно возразила Наёмница.
Вогт дернул ее за руку. Неуклюже прогнувшись, Наёмница другой рукой подхватила с земли палку. Хоть какое-то оружие. Хотя не факт, что помогает против демонов. Вот бы ей что получше… хотя бы доску с гвоздем.
– Давай встретимся с ним попозже. Когда он будет в лучшем настроении, – снова попыталась она вразумить Вогта.
Вогтоус не воспринял ее аргументы. Пришлось бежать к мельнице. Наёмница надеялась, что они заплутают, но вскоре послышались знакомые скрипящие звуки.
На первый взгляд возле мельницы никого не было, и Наёмница облегченно вздохнула.
– Мы опоздали, – печально констатировал Вогт.
Тут сверху как будто бы кто-то хихикнул. Наёмница задрала голову, приглядываясь.
– Вогт… – показала она пальцем.
Вогт взглянул в указанном направлении и возмущенно распахнул рот.
– Эй ты! – сердито окликнул он мальчишку, уже успевшего подобраться почти к самой вершине. – С ума сошел? А ну слезай!
Сверху полетел плевок. Вогт суетливо отступил, и плевок приземлился на его сандалию.
– В лоб получишь! – предупредила Наёмница.
В ответ донеслась отборнейшая ругань. Никто не ругается так грязно, как паршивые малолетки.
– Закрой пасть, мелкий говнюк! – взорвалась Наёмница. – Я-тя научу хорошим манерам!
Очередной плевок заставил ее вскинуть руку и яростно погрозить мальчишке кулаком. Вогтоус схватил Наёмницу за кулак и опустил его.
– Не зли мальчонку, – попросил он тихо. – Сорвется.
Что ж, даже при отсутствии каких-либо раздражителей падение было весьма вероятным. Как мальчишка вообще ухитрился забраться на такую высоту? Уцепившись за щели в деревянной обшивке скрюченными, побелевшими от напряжения пальцами, он завис почти у самой вершины мельницы. Над его головой, едва не чиркая его по макушке, вращались лопасти. На вид мальчишке было лет пятнадцать – огрубевшие босые стопы, драная одежка с чужого плеча, длинное бледное лицо с полосками грязи, голубые зенки слегка навыкате. Типичный безродный бродяжка, из тех, что вдруг появляются из ниоткуда и однажды уходят в никуда.
Вероятно, представив, что станется с мальчишкой, если тот сорвется и грохнется на лишенную даже мягкого покрытия травы поверхность, Вогтоус поморщился.
– Спустись, пожалуйста, – попросил он мягко. – Нам смотреть на тебя страшно.
– А мне вот не страшно! – выкрикнул мальчишка звенящим от чистого изумления голосом. – Совсем! – продолжил он с нахальной самоуверенностью, что так раздражала Наёмницу в ему подобных. – Если я спущусь, что ты мне за это дашь?
– Всегда один и тот же вопрос, – буркнула себе под нос Наёмница. – Больше они ничего не в состоянии придумать.
Вогт украдкой ткнул ее локтем.
– Не знаю… у нас ничего нет. Но тебе все же лучше спуститься. Ты же не хочешь упасть?
– Мне все равно!
– Ты будешь думать иначе, когда полетишь вниз, – осторожно заметил Вогтоус.
– Ха! Я ничего не успею подумать! Я просто шарахнусь о землю. Раз – и меня нет!
– Ох… – выдохнул Вогт. – Хотел бы я с этим поспорить… но ведь так оно и есть.
– Мне хорошо и здесь, – продолжил мальчишка. – Я хочу покататься на лопасти!
– Это скверная идея…
– Иди (…). Кто ты вообще такой, (…) белобрысый?
– Да пусть этот (…) свернет свою (…) шею, и (…) с ним, – вспыхнула Наёмница. – Пошли, Вогт. Нам своих проблем хватает.
Мальчишка упорно взбирался вверх. Он заметно устал – его руки уже дрожали от напряжения. Вогтоус, бледный от переживаний, следил за ним напряженным взглядом. Наёмница, несмотря на попытку притвориться, что ей все равно, тоже выглядела взвинченной. Нога бродяжки соскользнула. Он дернулся, но пока удержался.
– (…)! – заржал он. – Чуть не упал!
Казалось, он искренне забавляется. В следующий момент его рука сорвалась… секунду он отчаянно цеплялся второй… и полетел вниз. Глухо вскрикнув, Наёмница зажмурилась… Сквозь пальцы мелькнул оранжевый свет… И тишина. Ни грохота, ни стона.
Кто-то грубо вырвал из ее руки палку. Наёмница открыла глаза. Мальчишка стоял перед ней, небрежно помахивая трофейным оружием – живой, невредимый и нахальный.
– Это я заберу, – объявил он и бросил хитрющий взгляд на Вогта. – Ты как такое сотворил, белобрысый?
Не дожидаясь ответа, мальчишка бросился бежать и мгновенно скрылся в тумане.
– Вот посмотри, что из-за тебя получилось! – возмутилась Наёмница. – Теперь он будет тыкать этой палкой всех подряд! Но как он не разбился?
– Я не знаю, – ответил Вогт, уставившись на пальцы своих ног, выглядывающие из сандалий.
– Этот свет… снова… и опять как раз вовремя. Твое наигранно-недоуменное лицо меня не обманет, Вогт. Это твои проделки!
Вогт развернулся и пошел в противоположную сторону от той, куда убежал мальчишка.
– Это не я. Этого не должно быть.
Наёмница нагнала его.
– Почему?
Вогтоус оглянулся. Его сердито сведенные светлые брови почти встретились на переносице, разделенные лишь глубокой страдальческой морщинкой.
– Потому что я обычный человек. У меня нет особых способностей.
– Точно, – огрызнулась Наёмница. – Как я могла забыть: ты больше не считаешь себя богом, теперь ты обычный человек. А ты ведь совсем заврался!
Глаза Вогта обожгли ее, как угли.
– Ты тоже не всегда со мной искренна.
Наёмница запнулась.
– У меня есть причины для этого.
– У меня тоже есть причины. У всех есть, – Вогт, пыхтя от обиды, затопал вперед.
Наёмница чувствовала, что сейчас ей бы лучше помолчать, но заткнуться не могла.
– Он украл у нас палку! – закричала она, пряча вину под гневом. – Что нам теперь делать? Все знают, что палка – лучшее средство от демонов. Демоны так боятся палки, что издыхают сами, едва увидев ее! – Наёмница запнулась и на эмоциях замахала руками.
Вогтоус растерянно оглянулся на нее.
Наёмница покраснела.
***
Наёмница нарушила их угрюмое молчание первой, пробормотав:
– Хотела бы я понять, что здесь происходит…
– Может быть, я уже начинаю понимать, – голос Вогта прозвучал кротко, как будто недавней размолвки не было вовсе. Впрочем, поссориться сейчас, в такой обстановке, было бы невероятной глупостью. – Заметила? Всем этим людям чего-то не хватает.
– Тому мальчишке не хватало мозгов в черепушке, это определённо.
– Не безмозглый, – поправил Вогт. – Бесстрашный.
– Чего? – не поняла Наёмница.
– Ты обратила внимание? Он сам не понимал, почему не напуган. Похоже, он решил устроить себе рискованное испытание – но и тогда не испытал положенных эмоций. Впрочем, того, кого можно назвать безмозглым, то есть лишенным ума, мы тоже встретили.
– Мычащий здоровяк?
– Именно. Затем я увидел человека, не способного подняться с земли. Вероятно, ему не хватало сил или воли…
– Итак, Мальчишка, Мычащий, Полено… а как же Плакса? С ним что?
– Он умер.
– Почему?
– Плакса в любом случае не считается.
– Почему? – настойчиво повторила Наёмница.
– Я объясню тебе позже, если уверюсь, что прав. На данный момент у меня в голове такая сумятица, что я не отличу черное от белого.
– Ну, здесь тебе и не придется этим заниматься, – утешила его Наёмница. – Посмотри вокруг – все серое. Ладно, продолжим… Каждому из этих людей чего-то не хватает. И?
– Безвольный предупреждал меня, что у нас попытаются что-то отнять.
Наёмница ощутила дрожь в позвоночнике – уже в который раз. Ее колени ослабли, и она замедлилась. Вогт, заметив это, тоже пошел медленнее.
– У человека можно отнять еду, одежду, оружие, жизнь. Самоуважение, наконец. Но страх, волю, разум? Как это возможно? – спросила Наёмница.
– Он – создатель этого мира и сам устанавливает законы. Тут это возможно.
– Но что у нас отнимать?
– Сначала я испугался, что он собирается забрать тебя… – признался Вогт.
– Правда? Почему?
– Потому что ты мой друг, мой самый важный друг, – Вогтоус остановился и спокойно, как человек по-настоящему уверенный в чем-то, посмотрел в глаза Наёмницы.
Наёмница качнулась, внезапно ощутив легкое головокружение. Еще секунду она позволила себе смотреть в глаза Вогтоуса, а потом отвернулась. Воздух был холоден, к тому же плащ Наёмницы отсырел от тумана, но внезапно ей стало тепло. На миг она позабыла, где они находятся и что им угрожает… Как жаль, что счастливая забывчивость не длилась дольше.
Еще несколько шагов – и пятно, проступившее сквозь туман, приобрело очертания лежащего на земле тела. Присев, Вогт печально осмотрел мертвого. Тот был совсем молоденький, костлявый, подростково-хрупкий и лежал вытянувшись, сжимая горло окоченевшими пальцами. На лице выражение страха, рыжеватые пряди прилипли ко лбу, широко раскрытые глаза смотрят в недоступное небо, пугая своим бессмыслием – как будто сама пустота смерти зияла сквозь них. Раскрытый рот с посиневшими губами словно еще пытался вдохнуть воздух.
– У него отобрали дыхание, – сказал Вогт. – И он умер от нехватки воздуха.
– Так и есть, – услышали они знакомый тихий, дрожащий голос.
Вогт обернулся, и его лицо осветилось радостью.
– Это ты! А мы-то подумали, что ты умер!
Наёмница оторопело уставилась на подошедшего. Это же тот самый оборвыш, которого они видели сначала у мельницы, а потом на земле мертвым, сомнений нет! Все те же осторожные движения глаз, обращенных куда угодно, кроме как на собеседника. «До чего же противно, когда на тебя и глядеть не хотят», – осознала Наёмница и напряглась до деревянной жесткости.
– Я не умер, – покачал головой оборвыш. – Я – не умер. Я… – он сбился на тихое бормотание.
Вогтоус и Наёмница обменялись настороженными взглядами.
– Наверное, это был кто-то другой, – сказал Вогт примирительно. – Мы обознались.
«Ха», – подумала Наёмница, чувствуя, как по позвоночнику скатывается ледышка. Как же, обознались. Ото всех этих непонятностей ее уже мутило.
– Пожалуйста, не убегай от нас снова, – попросил Вогт. – Она… – Вогтоус ухватил руку Наёмницы и крепко – крепко – сжал ее. – Моя подруга больше не будет говорить плохих слов.
Наёмница как раз открыла рот, чтобы отпустить что-нибудь язвительное, но после заявления Вогта закрыла его – с обреченным, бессильным видом. Ладно, пусть поступает как знает.
– Как тебя зовут? – Вогтоус попытался поймать блуждающий взгляд, но это было едва ли возможно – оборвыш отказывался смотреть в глаза с упорством не явным, но твердым, как каменная стена.
– Зовут? Я не знаю, звал ли меня когда-нибудь, кто-нибудь. Если я даже и слышал, но не шел, это считается?
Наёмница фыркнула. Давление Вогтовых пальцев усилилось, теперь причиняя ей боль. Лицо оборвыша сморщилось от напряжения, отчего он приобрел нелепое сходство с младенцем, изготовившимся зареветь.
– Я зову себя «я», просто «я». Вы зовете себя как-то иначе? – его голос зазвучал почти сердито.
Брови Наёмницы подскочили на лоб. Вогтоус послал ей строгий взгляд: молчи.
– Хорошо, – согласился Вогт кротко. – Значит, тебя зовут Я. Я очень рад, что ты жив.
Я побледнел и отшатнулся. Его рот изогнулся, демонстрируя бледные десны и частично отсутствующие зубы.
– Я не рад, потому что ты мертв, – ответил он чуть слышно.
– Нет, – возразил смущенный Вогт. – Я – живой.
– Да, – повторил Я в каком-то помутнении. – А я живой.
Наёмница покатала слюну во рту и сплюнула. Каждый ее зуб сочился ядом. Как же все бесит! Она устала, у нее ноют ноги, а голова трещит после всего того бреда, что приходится выслушивать!
Она отвернулась, пусто всматриваясь в туман. Желтовато-серые мокрые клочья медленно плыли. Смотреть на них было тоскливо и промозгло. Этот демон… или бог, как его Вогт называет… неужели он не мог выдумать чего-нибудь повеселее? Если ты способен создавать миры – так создай себе веселенькое местечко, да и живи в нем… Но, кажется, некоторые люди уже настолько поломаны, что ничего веселенького у них не получается в принципе. Вогт все еще пытался добиться от безумца толку. Наёмница вполуха прислушивалась к его попыткам. Вероятно, он искренне полагал, что ему удалось вовлечь оборвыша в диалог. Но в действительности он беседовал сам с собой: сам себя спрашивал и сам себе отвечал, самого себя пытался убедить и не убеждал.
– Здесь опасно бродить одному. Почему бы тебе не присоединиться к нам? Мы ищем выход. Ты же хочешь уйти? Этот туман такой унылый, земля мертва, а неба не видно совсем. Никто не захочет остаться здесь. Так почему ты отказываешься идти с нами? Почему?
Наёмница достаточно хорошо знала Вогта (знала лучше, чем знала, насколько знает), чтобы различить нарастающее отчаянье в его вроде бы спокойном голосе. Я хранил упорное молчание, и его непреклонность злила Наёмницу. Считает, он достоин того, чтобы Вогт унижал себя уговорами? Вообще-то Вогтоусу следовало бы самому озаботиться, как он выглядит со стороны, но его это никогда не волновало. После каждого его слова, обращенного к тому, кто отказывался что-либо слышать, гнев Наёмницы возрастал.
– Брось, Вогт, – не выдержав, оборвала она. – Оставь этого тупицу. Хочет сгинуть здесь со всеми потрохами – да пожалуйста.
Вогт послал ей острый осуждающий взгляд.
– Что-то я не припомню, чтобы ты была очень разговорчива, когда я тебя встретил.
Наёмница попыталась изобразить обиду, но у нее ничего не получилось.
– Ты прав, – признала она, не веря в собственную глупую честность (вот как она сама сейчас выглядит со стороны?). Далее она впервые обратилась к Я, причем без обычной враждебности: – Давай держаться вместе. Не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. То есть мне-то лично плевать, но Вогт сильно расстроится.
Наёмница заставила себя взглянуть в серые, подернутые сизой дымкой глаза. Я занервничал, уставился в землю, суетливо перебирая босыми ногами. Ноги были серые от облепившей их пыли, на щиколотке темнела полоса засохшей крови. Открыто бросая вызов, Наёмница продолжала впиваться в его зрачки и победила – оборвыш послал ей секундный, сочащийся ужасом взгляд, а затем снова уставился в землю.
«Сумасшедший, конченый, – подумала Наёмница. – Уже ничего не поделаешь». Я заморгал, как будто ему в лицо плеснули песком. Сухие губы задрожали, кадык дернулся в судорожном вздохе. Если бы этот чокнутый не разозлил ее до белого каления ранее, Наёмница даже смогла бы его пожалеть. Впрочем, в ее сочувствии он не нуждался: секундой спустя его глаза совершенно остекленели – он нашел способ защитить себя. Наёмница со вздохом отвернулась.
Вереща, из тумана выскочил знакомый мальчишка, все еще сжимающий в руках похищенную палку.
– Теперь-то ты не убежишь от меня, проклятый уродец!
Прежде чем Наёмница и Вогт успели остановить его, он с ликующим воплем набросился на Я. Тот, будучи всегда настороже, немедленно бросился наутек. Мальчишка за ним. Его вопли скоро заглушил туман. Наёмница и Вогт остались вдвоем.
– Надеюсь, у него быстрые ноги, – сказала Наёмница.
– Ты о ком из них? – безрадостно осведомился Вогт.
– О том или о другом, – Наёмница наклонилась и потерла коленки. – Я устала. Мне начинает казаться, что мы никогда отсюда не выберемся. Есть ли вообще смысл продолжать эти бесплодные блуждания?
Вогт покачал головой.
– Ты никогда не сдаешься. Ты злишься, ругаешься, кричишь, но продолжаешь идти вперед, каждый раз наскребая в себе еще чуть-чуть сил. Даже в самый худший день в глубине твой души горит надежда. Вот и сейчас ты не веришь, что мы совсем пропали. В тебе остается убежденность, что все будет хорошо. Ты снова увидишь реку и солнце.
Наёмница улыбнулась, внезапно ощутив прилив сил.
– Да, ты прав.
***
Деталь за деталью, пока не соберешь целое. Пусть я становлюсь плохим, делая это, ради тебя я продолжу. Когда я отнял его дыхание для тебя, его губы посинели, он умер. Я убил его? Ну и что. Когда они убили тебя, их не мучила совесть, вот и меня не должна.
Прости, прости меня… Я так страдаю, боль слишком велика. Мир тяготит меня, мне холодно в вязком тумане; но скоро ты вернешься ко мне, и ожидание согревает.
Я хочу снова коснуться тебя, посмотреть в твои глаза. Ты единственный, кто утешит меня и будет со мной добр. Ты – моя цель, объяснение тому, что я делаю. А они отобрали тебя просто так, совершенно бессмысленно. Так оправдан я или мне нет оправдания? Я должен позабыть обо всем ради тебя.
Я забываю.
Я решился.
Вскоре ты вернешься и освободишь меня от моего ужасного одиночества.
***
Последующие полтора часа, не отмеченные никакими событиями, лишь усугубили ощущение тщетности. Холодало, отчего мокрый, липнущий к коже туман казался особенно мерзким. Он пропитывал все тело, гасил последние огоньки жизненных сил. Окончательно вымотавшись, бродяги приняли решение остановиться на короткую передышку. Усевшись на землю, они закутались в зеленый плащ Наёмницы и погрузились в оцепенение. Кроме ровного гула тумана слышалось лишь постукивание зубов Наёмницы – она промерзла до костей, и лишь тепло, исходящее от мягкого бока Вогта и его рук, обнимающих ее, не позволяло ей окончательно обратиться в ледышку. «У меня просто нет выбора. Здесь слишком холодно», – оправдалась перед собой Наёмница, прижимаясь к Вогту плотнее. Поразительно, что в нем еще сохранялось тепло. После всего.
– Темнеет… – произнесла Наёмница сиплым от тревоги, молчания и холода голосом.
– Да, – клюнул носом Вогт. – Это может все дополнительно осложнить.
Наёмнице было так грустно, хоть плачь. Но слезы – это вода, а мокнуть в такую холодину?.. Бррр! Туман из серого стал синим. Глаза Вогта теперь тоже казались синими, но не мутно грязно-синими, как туман, а глубокого прекрасного синего цвета. Выражение их было спокойным, слишком спокойным, чтобы обмануть Наёмницу.
