Павел Сергеевич Марков
Клубок со змеями
10
Я вернулся в палатку и грузно опустился на циновку. Взял кувшин с водой и сделал несколько больших глотков. Заметив к своему удовлетворению, что пальцы не дрожат, поставил сосуд обратно и лег, запрокинув руки за голову. Меч положил рядом. Ветер снаружи немного усилился, и стены шатра слегка колыхались, успокаивая нервы.
«Правильно ли я поступил? Не знаю. Но могу с уверенностью сказать, что „правильно“ не всегда значит „верно“. Да, уж в этом я убедился на собственной шкуре».
Я глубоко вздохнул и закрыл глаза.
«Слишком много событий для одного вечера».
Полог шатра внезапно откинулся, и внутрь вошла Бастет. На всякий случай я положил ладонь на рукоять меча, но она не попыталась его отнять. Лишь молча села на соседнюю циновку. Я буквально ощущал на себе ее взгляд.
Прошло некоторое время прежде, чем я услышал голос нубийки:
– Почему?
– Что, «почему»?
– Почему ты не убил меня?
– С чего ты взяла, что я собирался?
– Хватит, – ее тон был одновременно печальным и резким.
Я решил, что скрывать бесполезно:
– На то есть причины.
– Какие?
– Я отвечу, если ты объяснишь кое-что.
Она промолчала, поэтому я спросил:
– Ты даже не попыталась помешать мне. Не побежала. В чем дело?
– Не знаю, – она замялась, – видимо, в тот момент мне было все равно, выживу я или нет. Это похоже на волну, которая захлестывает тебя целиком, и на какое-то время ты перестаешь воспринимать опасность.
Я вспомнил, как испытывал несколько раз нечто подобное. На Дороге Процессий, когда Этеру и Тиридат тащили меня по жаре, закованного в кандалы в сторону храмовой темницы. В клетке тюрьмы после того, как узнал о гибели Сему. И после издевательств Тегим-апала.
Поэтому, не раздумывая, ответил:
– Могу понять.
– Нет, не можешь.
Я поднял веки и посмотрел на Бастет. Она не сводила с меня взгляда своих темных глаз. На лице не осталось даже следа того замешательства и отчаяния, что еще так недавно обуревали ее. Но, все равно, это была не та самая Бастет, с которой я встретился в первый раз. Словно что-то надломилось внутри нее. Треснуло, но не рассыпалось до конца.
– Думаешь, ты особенная? – спокойно спросил я. – Считаешь, что только тебе боги уготовили возможность ощутить себя полным дерьмом? Это ложь и самообман, – я отвернулся и устремил взгляд в потолок, – но я не собираюсь тебе что-либо доказывать.
Наступило тягостное и долгое молчание, прерываемое лишь похлопыванием палатки на ветру, да редким пофыркиванием верблюдов.
Наконец, Бастет нарушила тишину:
– Я ответила.
– А?
Я надеялся, что она избавит меня от дальнейших разъяснений, ибо желания изливать душу не было от слова совсем.
– Я объяснила. Но ты так и не сказал, почему не убил меня?
«Я могу и не отвечать. С другой стороны, почему бы и нет?».
Вздохнув, я произнес:
– Как я сказал, были на то причины.
На несколько секунд я взял паузу, собираясь с мыслями. Нубийка терпеливо ожидала продолжения.
– Во-первых, я совсем не ориентируюсь в пустыне, и понятия не имею, куда идти. Да, я мог бы повернуть назад в сторону лагеря Азамата, но какой смысл? Даже если, каким-то чудом, мне удастся найти дорогу обратно, он просто убьет меня.
На ум вновь, уже в который раз, пришла бочка, и я поспешно продолжил:
– Я, конечно, мог бы еще попробовать с помощью солнца добраться до Евфрата, продвигаясь на восток, но сомневаюсь, что мне удался такой переход без должного запаса еды и воды. Оставался один путь – оазис для стоянки караванов. Но я понятия не имею, где он находится, хоть и подозреваю, что недалеко. В общем, без проводника я вряд ли бы выбрался из пустыни живым.
Я снова умолк, уставившись в потолок и прислушиваясь к легкому завыванию ветра снаружи. Трудно было представить, как такая, казалось бы, мелочь способна приносить умиротворение. Однако Бастет не намеревалась оставить меня в покое, пока не выпытает до конца то, что творится у меня на душе.
– А во-вторых?
Я снова перевел взгляд на нубийку:
– А во-вторых – все дело в этих тюках, которые покоятся на верблюдах. В них слишком мало добра. Если план по ограблению каравана пройдет успешно, я надеюсь заполучить куда больший кусок.
– Понятно, – сказала Бастет таким тоном, словно желала меня заморозить голосом.
– Но первая причина была важнее.
– Понятно, – все тот же ледяной тон. – Полагаю, в иных случаях, моя жизнь для тебя ничего не значила бы, – это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.
Я ничего не ответил, ибо сам до конца не знал ответа.
«А вправду, убил бы? Не знаю. Мне не приходилось убивать человека».
В палатке начинало быстро темнеть. Солнце наверняка уже скрылось за горизонтом.
– Полагаю, надеяться на то, что ты отдашь мне меч не приходиться? – проронила Бастет.
– Разумеется.
Впервые за долгое время в ее глазах вспыхнул огонек:
– А если отниму?
– Попробуй, – пожал плечами я, – только в этом случае я жалеть не стану.
Она ухмыльнулась, но ничего не ответила. На меня же начал накатывать сон.
– Ладно, я хочу спать, поговорим утром.
– А если гиены вернутся? – голос Бастет прозвучал слегка напряженно.
– Могут.
– Саргон, – впервые с момента нашей встречи она обратилась ко мне по имени, – ты ведь теперь знаешь, что я…
– Да, – сказал я, с трудом сдерживая сон, – разбуди меня, если вдруг почуешь неладное. А когда луна пройдет свой зенит, буди совсем. Остаток ночи я послежу за верблюдами.
– Хорошо, – в ее голосе послышалось облегчение и… благодарность? Или мне это только почудилось?
«Не рискую ли я, засыпая рядом с ней? Она и вправду может попробовать вернуть клинок. Хотя, это вряд ли. Бастет слишком напугана возможным возвращением гиен. Как можно было убедиться, даже вооруженная она не способна им противостоять…».
Не успев, как следует, поразмышлять об этом, я уснул, продолжая крепко сжимать рукоятку меча. И хотя на этот раз вновь обошлось без снов и видений, полноценным сном назвать мое состояние было трудно. Даже сквозь дрему я ощущал, как напряжено мое тело, ожидающее, что Бастет может все-таки попытаться отобрать меч. Через мутный дурман в голову приходила мысль – «смогу ли я убить ее, лишь бы не дать завладеть оружием?». Но ясности сознания не хватало, чтобы ответить на вопрос. Да и будь я бодр, то не смог бы с уверенностью сказать. Я никогда никого не убивал.
Не знаю, сколько прошло времени, но в итоге усталость начала брать верх над осторожностью, и я уже стал погружаться в более глубокий сон, когда почувствовал легкое прикосновение к плечу и тут же открыл глаза. Надо мной склонилась Бастет.
– Ты просил разбудить, когда…
– Они здесь?
– Нет, хвала Осирису, но луна уже…
– Ясно, – я сел и зевнул.
Только сейчас я заметил, что Бастет укрылась шерстяной накидкой, а сам я дрожу от холода. Легкая туника была явно не тем одеянием, в котором можно спокойно ночевать в пустыне.
Потерев плечи, я взял вторую накидку и набросил ее прямо поверх одежды.
– Ты же говорил, что она тебе не нужна? – съехидничала Бастет.
Я угрюмо посмотрел на нее:
– Я такого не говорил.
– Но подумал.
– Значит, передумал.
– Ха!
Оставив ее реплику без внимания, я аккуратно приподнял полог палатки и выглянул наружу. Луна, и вправду прошедшая больше половины своего пути, озаряла пустыню серебристым светом. Верблюды мирно посапывали около входа, не проявляя ни малейших признаков тревоги. Значит, гиен поблизости не было, иначе животные давно учуяли их.
Бастет плотнее завернулась в накидку и улеглась на циновку, собираясь в свою очередь поспать, как я вдруг спросил:
– Ты так и не сказала, кто такой Анубис?
– Тебе это так важно? – послышался ее недовольный голос.
Я пожал плечами и улыбнулся:
– Просто любопытно.
– Это бог, – со вздохом ответила она.
– Спасибо, я про это как-то и сам догадался. Что он за бог?
– Может, утром поговорим, а? – в ее голосе засквозило неприкрытое раздражение с примесью высокомерия. Но так, совсем чуть-чуть.
– Узнаю ту самую Бастет, – прошептал я и беззвучно рассмеялся.
– Что ты там говоришь?
– Ничего. Сладких снов.
Нубийка издала подобие злобного рыка, чем еще больше меня позабавила, заставив с трудом сдерживать смех. Через несколько минут я уже слышал ее ровное и тихое дыхание, однако не сомневался, что ее сон еще более чуток, нежели мой. Стараясь особо не шуметь, я вышел из палатки под звездное небо, прихватив с собой меч, и стал медленно вышагивать возле входа, пытаясь быстрее согреться.
«Надо было сразу спать в накидке».
Один из верблюдов открыл глаза и недовольно посмотрел на меня. Я показал ему язык и изобразил верблюжье фырканье. Тот, видимо подумав, что его хозяин сошел с ума, вновь вернулся ко сну. Я же, дабы скоротать время до рассвета, начал продумывать дальнейший план действий по ограблению каравана и, самое главное, как не дать Азамату убить меня после того, как все закончится успешно. А в том, что он попытается это сделать, я был уверен почти наверняка. Не стоит рассчитывать на то, что глава шайки станет играть со мной в доброго дядюшку после того, как я перестану приносить пользу. В лучшем случае, он просто прикажет незаметно перерезать мне горло, а в худшем – посадит в бочку.
«Я слишком часто думаю о бочке. Но это правильно. Лучше думать о ней, чем оказаться в ней. Эти мысли позволят мне быть настороже и не потерять бдительность, когда все закончится успешно… Если закончится успешно. С другой стороны, еще не поздно отступить. Приехать на место, дождаться каравана и сдать всех разбойников с потрохами».
На секунду я остановился, перестав месить ногами песок, и вновь поразмыслил над этой идеей. Но затем в голове, в очередной раз, возникли образы нищего ремесленника, ютящегося в старой глиняной хижине на полуистлевшей циновке в пыльном углу. Ремесленника, у которого ничего нет, кроме набедренной повязки, порванной грязной рубахи, котелка для похлебки, да горшка для дерьма. Я перевел взгляд на перстни, переливающиеся серебром в лунном свете, и мысль о том, чтобы сдать разбойников стражам каравана больше не посещала меня. Ни в эту ночь, ни в последующие.
11
Когда небо на востоке подернулось предрассветной дымкой, я решил, что пора отправляться в путь. Последние несколько часов просидел в палатке, борясь со сном и нетерпеливо дожидаясь рассвета. И вот, хвала Мардуку, он настает.
Гиены так и не появились. Видимо, решили не связываться с безумной обезьяной, размахивающей острой палкой.
– Бастет, – негромко позвал я, – пора в путь.
– Рассвет? – послышался хриплый ото сна голос.
– Да.
Она села, грациозно потягиваясь.
«Дикая кошка».
– Так, кто такой Анубис?
– Амон-Ра, пусть этот человек заткнется, – простонала Бастет, протирая лицо руками.
Я усмехнулся:
– Тебе так сложно утолить мое любопытство?
– А тебе, видимо, так сложно не задавать лишних вопросов? – жестко парировала она.
Я натянул обезоруживающую улыбку, но она осталась безответной:
– Отвечать на мои вопросы в твоих же интересах. Ведь я должен предстать перед хозяином каравана не как глупый невежда, а произвести впечатление знатного вельможи, торгующего со многими народами. И будет весьма глупо, если я не смогу назвать никого, кроме Мардука с Шамашем.
– Я и так много тебе рассказала. А вот в ответ не услышала ничего.
– А тебе и не нужно. Ты рабыня. Достаточно знать только то, что я твой хозяин и купил тебя на рабовладельческом рынке в Фивах несколько лет назад.
Я увидел, как побледнело от ярости ее лицо, и поспешно добавил:
– Якобы.
Она встала:
– Ладно, но не будем тратить зря время на болтовню. Поговорим в пути.
Я кивнул, став свертывать циновки. Бастет же, забрав накидки, вышла наружу.
– Анубис – бог царства мертвых, – услышал я ее голос, – страж весов.
– Весов? – спросил я, подбирая кувшин и выходя из палатки.
– Да.
– Каких весов?
– На одну чашу кладут твое сердце, а на другую перо. Если ты вел праведную жизнь, то сердце будет весить, словно перо. Если же нет, то оно будет тяжелее.
– И что тогда?
Бастет забрала у меня циновки и положила в тюки:
– Тебя сожрет Ам-мут.
– Ам-мут?
– Пожирательница, – Бастет посмотрела мне прямо в глаза и сказала тоном, от которого мне стало не по себе, – Поглотительница смерти, чудовище с телом бегемота, львиными лапами и пастью крокодила, обитающая в Дуате.
– А Дуат это…
– Загробный мир.
«А эта Ам-мут будет пострашнее Пазузу» – подумал я, а вслух произнес, выдавив из себя улыбку:
– Похоже, нам уготована учесть быть съеденными Пожирательницей. То, что мы делаем, нельзя назвать праведным поступком.
Бастет улыбнулась в ответ:
– Да, наверное.
– И тебя это не пугает?
Она пожала плечами:
– Я боюсь гиен, а не крокодилов. А ты?
– Бочку, – тут же ответил я, скорее пытаясь перевести разговор немного в другое русло.
Бастет, складывавшая в это время палатку, обернулась и уставилась на меня, выпучив глаза:
– Чего?
Ее реакция была настолько забавной, что на этот раз я не смог удержаться от смеха:
– Я не хочу, чтобы Азамат посадил меня в бочку.
К моему удивлению, она рассмеялась в ответ. Напряжение спало.
– А-а-а, ты про это, – сказала она, сворачивая палатку, – да, участь незавидная. Уж лучше быть съеденным Ам-мут. Так хотя бы быстрее.
– Да, – задумчиво согласился я.
Мы уже оседлали верблюдов, когда я спросил:
– Ты еще упоминала Осириса и Амон-Ра.
– Посмотри на восток и увидишь.
Я устремил взор на восходящее светило, показавшееся над горизонтом.
– Боги солнца?
– Ага.
– Сразу два?
– Не спрашивай. Сама не знаю.
И я не стал. По тону Бастет было ясно, что она и вправду не ведает ответа.
Верблюды нехотя двинулись в путь, покидая место нашей стоянки. Следы от палатки и циновок еще виднелись на примятом песке, но скоро вновь усилившийся ветер распрямит желтый покров, не оставив ничего, что могло бы напоминать о нашем присутствии.
Какое-то время мы ехали молча.
Потом Бастет спросила:
– Про себя рассказать не хочешь?
– Не думаю, что тебе это будет интересно.
– Ехать молча еще хуже.
– Вчерашний день мы только и делали, что проводили, молча, и ты не жаловалась.
– Вчера было вчера.
Я удивленно вскинул брови:
– Я и не подозревал, что в тебе скрывается мудрец.
Она рассмеялась:
– Ну, ты плохо меня знаешь.
– Надеюсь, узнаю поближе.
Бастет оборвала смех и посмотрела на меня серьезным взглядом:
– Посмотрим.
Наступила непродолжительная пауза, которую нарушил я:
– Я был простым ремесленником, жившим на окраине Вавилона. Строил глиняные хижины. Чинил мебель вельможам.
– Вавилон, – мечтательно протянула Бастет, – я слышала про этот великий город… его красоты и роскошь. Но никогда не доводилось увидеть собственными глазами.
– Да, он таков, но не давай рассказам других обмануть себя. Вавилон далеко не похож на сказку. Под завесой красоты и величия скрываются другие, куда более темные и страшные черты.
– О чем ты?
– Не хочу говорить.
Я правда не хотел. Все, чего я желал, так это забыть свое вавилонское прошлое. Стереть былую часть жизни из памяти и лишь надеяться, что Бел-Адад с его жрецами нашел свой мучительный конец. Да и Эмеку-Имбару, бессердечно бросивший меня в пустыне на произвол судьбы, тоже. Меня не волновали их мотивы и цели. Я знал лишь одно – меня оклеветали. Использовали. И если бы мне встретился хотя бы один из них, то я, не колеблясь, разрубил бы его на куски. Медленно.
Видимо, все мои мысли отражались на лице, ибо Бастет прекратила разговор, напоследок окинув меня пристальным взглядом.
Мы неуклонно продвигались вперед. Верблюды вальяжно вышагивали по песку, а солнце щедро одаривало нас жаркими лучами. Даже умеренный ветер, поднимающий в воздух мелкие песчинки, не спасал от нарастающего зноя. Я протянул руку и достал из тюка кувшин с водой. Она оказалась теплой и противной на вкус, совершенно не утоляющей жажду. Все-таки сделав несколько глотков, я ощутил небольшое облегчение и вытер пот со лба.
– Далеко еще? – спросил я, убирая кувшин на место.
– Видишь ту гористую возвышенность? – ответила Бастет, указывая пальцем вперед.
Я всмотрелся туда и увидел высокий каменистый холм. Он оказался засыпан песком почти до самой вершины и его можно было принять за огромных размеров бархан, если бы не выпирающая черная макушка.
– Угу.
– Оазис прямо за ним.
– Слава Шамашу, – буркнул я, – а то это солнце скоро сведет меня с ума.
– Ты не приспособлен для жизни в пустыне, – хмыкнула Бастет.
– Думаешь, я стану спорить?
Она не ответила. Я же решил допить остатки воды, коль скоро можно будет пополнить ее запас и снова протянул руку к тюку, как вдруг что-то заставило меня обернуться и посмотреть назад. Не знаю, как определить это чувство. Я просто вдруг осознал, что обязан оглянуться.
Далеко позади я увидел три небольшие черные точки, которые двигались за нами на почтительном расстоянии. Отсюда я не мог сказать наверняка, но почему-то был уверен, что знаю ответ – кто это. Те три голодные гиены, которых я чудом умудрился прогнать этой ночью. Они шли по нашему следу.
12
Оазис для стоянки караванов выглядел совсем не так, как я себе его представлял. Мое воображение рисовало большой водоем, обширнее того, что находился в лагере разбойников, окруженный густо растущими кустарниками и пальмами. Контраст между ожиданием и реальностью был настолько велик, что я даже тихо присвистнул от удивления. Когда мы повернули за скалистый кряж, нашим глазам предстала следующая картина.
Никакого обширного озера. Вместо него какая-то бесформенная и маленькая лужица с мутной водой, вокруг которой ютились несколько, жалкого вида, кустарников да пара-тройка пальм с болезненно желтым цветом листьев. Одна из них так накренилась к земле, что можно было достать до макушки рукой. Неподалеку стоял обветшалый колодец с потрескавшимися досками. На нем висело старое бронзовое ведро. Оно настолько позеленело от патины[1], что невольно вызывало приступ отвращения.
– Ты уверена, что это то самое место? – спросил я. – Выглядит так, словно здесь сто лет никто не бывал.
– Да, это оно. Тут не так красиво, как в других местах, но здешний колодец всегда полон чистой воды.
Я с сомнением покосился на мутную лужу:
– Неужели?
– Скоро сам убедишься… – внезапно верблюд под нубийкой дернулся и замычал, – эй, что с тобой? Тише, тише, – она перевела обеспокоенный взгляд на меня. – Его что-то встревожило.
Мой верблюд также проявлял признаки беспокойства, постоянно озираясь и принюхиваясь. И я знал, что могло послужить причиной такого поведения животных. Однако так и не решил – рассказать Бастет о гиенах, преследующих нас, или же стоит промолчать. С одной стороны, скажи я ей прямо сейчас, то она, скорее всего, снова впадет в панику или ступор. С другой – уж лучше, чтобы она подготовилась к встрече заранее.
– Ты что-то скрываешь от меня, – услышал я ее голос.
– А?
– Не лги мне!
– Я и не собирался.
– Тогда в чем дело?
– Все в порядке, – я выдавил из себя улыбку, – может, они пить хотят.
– Они пройдут весь день без воды, особо не страдая, и хватит мне зубы заговаривать, Саргон!
– Мне кажется, ты не в том положении, чтобы орать на меня, – я демонстративно похлопал по мечу за поясом, однако Бастет внезапно расхохоталась.
– Ну, давай, попробуй! Я просто брошу тебя здесь и выпутывайся, как знаешь!
– И что на это скажет Азамат?
– О, не волнуйся, – язвительно парировала нубийка, – я найду правильные слова.
Я ухмыльнулся, но сдержанно:
– Ну-ну.
Бастет внезапно успокоилась. Ее взгляд перестал метать искры, сменив пламя на лед:
– Однако подумай сам. Много ли у тебя шансов выжить, если окажешься один?
Должен признать, в ее словах было здравое зерно.
– И потом, – добавила она, – ты сам говорил, что нам не стоит лгать друг другу. А сейчас сам напрашиваешься на неприятности.
– Да с чего ты взяла, что я от тебя что-то утаиваю? – мой верблюд резко дернулся, тем самым чуть не сбросив меня на песок.
Она окинула меня саркастическим взглядом:
– У тебя все на лице написано.
Я понял, что отпираться бесполезно, глубоко вдохнул и выговорил:
– Те гиены, которых я прогнал прошлой ночью. Они идут за нами.
Я увидел, как побледнело ее лицо.
– Больше никаких тайн, ладно? – спросила она слегка дрогнувшим голосом.
Наши взгляды встретились и я, не отводя своего, ответил:
– Хорошо.
Бастет кивнула и спешилась, успокаивающе поглаживая своего верблюда по шее:
– У тебя есть план, как от них избавиться?
– Изображу безумную обезьяну с палкой, как прошлый раз, – ответил я, также спрыгивая на песок.
Она издала смешок:
– Дважды в одну реку не войти.
– Что?
– Нет, ничего. Просто мысли вслух.
– Да, я забыл, что ты мыслитель, – с ободряющей улыбкой произнес я, доставая меч.
Бастет вяло ухмыльнулась.
– Они не отступят, – прошептала она.
– Почему? Прошлый раз получилось.
– Прошлый раз они были не так голодны.
Я промолчал, однако понимал – скорее всего, она права. Прошло больше половины суток с момента последней встречи с гиенами и, судя по тому, что хищники шли за нами по пятам, свой голод они не утолили.
– Может, уедем? – в ее голосе засквозила надежда. – Вернемся сюда завтра к прибытию каравана. Они не рискнут напасть на такое количество людей сразу.
– И что мы будем делать? Колесить по округе еще целые сутки без сна и отдыха? Эти твари не отстанут.
–– Тогда что делать?
– Привяжи верблюдов к той пальме у колодца и начинай разбивать лагерь.
– Чего?
– Делай, как говорю, – я подошел к источнику воды и осмотрел ведро на веревке. Толстый слой патины полностью покрывал его поверхность. Представив, что придется черпать живительную влагу этой емкостью, я поморщился, но выбора особого не было.
«Да поразит меня молнией Мардук, но это место не походит на стоянку каравана. Хотя, возможно, я чего-то не понимаю».
Подумав об этом, я заглянул вниз. Мое лицо, искаженное водой, отражалось в ровной глади на фоне синего неба. Она стояла недалеко.
«Может, удастся набрать воды без помощи этой дрянной развалины?».
– Готово, – сказала Бастет, привязав волновавшихся верблюдов к пальме. Животные постоянно дергались и ревели, так что ей пришлось приложить немало усилий и успокаивающих слов.
– Хорошо, теперь ставь палатку.
Нубийка смотрела на меня, словно на сумасшедшего:
– А как же…
– Бастет, – резко осек ее я, – ставь палатку.
Было видно, что она боится, хоть и пытается это скрыть. Не произнося ни слова, она начала готовить привал, с трудом удерживая дрожь в руках. Я поднял глаза вверх. Солнце было в зените. Ветер, дувший со вчерашнего вечера, стих и теперь наступила полная, зловещая тишина.
«Затишье перед бурей» – подумал я, и тут же вдалеке раздалось громкое тявканье гиен.
Я перевел взгляд на Бастет. Она пока держалась.
– Закончила?
– Почти.
– Хорошо. Как завершишь, полезай внутрь и не выходи, пока я не скажу.
Бастет вскочила:
– Что ты задумал?
– Сейчас тебе это знать не нужно. Главное помни, – я посмотрел ей прямо в глаза, – если хочешь дожить до встречи с караваном, делай, как скажу, и не медли. Слышишь? Не медли!
– Да, – сказала она дрогнувшим голосом и скрылась в палатке.
Я глубоко и шумно вдохнул, пытаясь унять сердцебиение.
План по спасению пришел в голову внезапно и неожиданно. Да, он был безумен. К тому же, приходилось рассчитывать на помощь женщины, которая до смерти боится предстоящей опасности. Но времени на дальнейшие размышления у меня не осталось. Три крупные полосатые гиены показались из-за скалы.
***
Как?
Как мне, бывшему еще недавно, простому ремесленнику и жалкому заключенному, удалось заставить подчиниться столь буйную и своенравную особу? Очень просто. Я не питал никаких иллюзий на этот счет. Врожденный страх и панический ужас перед гиенами побудил Бастет слушаться меня. В других обстоятельствах она никогда бы этого не сделала, я уверен. Только гиены. И Азамат. Вот две вещи в этом мире, способные сломить ее.
Для чего?
Для чего я делаю все это? Для чего согласился на это приключение? Для чего сохранил жизнь своей спутнице, когда была возможность удрать с тюками золота на верблюдах? Здесь уже не так просто. Я мог бы сказать, что особого выбора не было, и в случае отказа меня ждала медленная и мучительная смерть. Но тогда я бы покривил душой. Выбор есть всегда, и я его сделал уже тогда, сидя за столиком с ужином перед Азаматом, разделяя с ним пищу. И прошлой ночью размышлял об этом. Должен признать, уверенность в правильном выборе с тех пор только окрепла.
Почему?
Это был последний вопрос, который всплыл в моей голове прежде, чем звери приблизились почти вплотную. Почему мне удалось обуздать свой собственный страх? Превратить его из врага если не в союзника, то хотя бы в нейтральную фигуру на игровой доске? Неужели я не боюсь? Нет, я буквально дрожу, словно пальмовый лист на ветру, когда смотрю в эти беспощадные желтые глаза. В эти разинутые пасти с острыми клыками и мощными челюстями, по которым стекает теплая слюна и оставляет след на желтом песке. Нет. Ужас никуда не делся. И волны безразличия не вернулись. Просто, взглянув прямо в глаза одной из гиен, я понял, что устал. Устал испытывать это мерзкое и липкое чувство, сковывающее по рукам и ногам, как полевку при виде коршуна. Я все еще боюсь, но моя голова ясна, словно безоблачный день.
[1] Патина – пленка или налет на меди и ее сплавах, образующаяся на поверхности изделий под воздействием окружающей среды.
