Павел Сергеевич Марков
Клубок со змеями
Часть III. Хеттский орел
Разве навеки мы строим дома?
Разве навеки ставим печати?
Разве навеки делятся братья?
Разве навеки ненависть в людях?[1]
1
Ночь, опустившаяся на Вавилон, была особенно густой. Небо заволокло тучами, и свет, падающий от луны, не освещал окрестность. Тем ярче светили факелы с южной стороны Дороги Процессий. Они выхватывали из тьмы аккуратные дома, озаряя их тусклым желтоватым светом. Северная же часть города полностью погрузилась во мрак. Силуэты вилл богатых вельмож и растущих пальм навевали тревогу. Хотя я никак не мог понять – почему? Возможно, из-за мертвой тишины, так несвойственной даже ночному городу? Обычно всегда раздаются какие-то звуки – лай собак, крики стражников, совершающих обход. Пьяная болтовня задержавшихся посетителей трактиров. Сейчас же царило полное безмолвие. Только ветер в кронах пальм заставлял листья зловеще покачиваться во мраке и нашептывать таинственную песнь.
Я медленно направился на восток, где виднелись внушительные силуэты Этеменанки и Эсагилы. Звуки моих шагов гулко раздавались в ночи по кирпичной мостовой.
«Зачем мне туда? Что я вообще здесь забыл в столь поздний час? Может, стоит вернуться к себе, улечься на циновку и выспаться хорошенько? И где все?».
Ни на один вопрос у меня не было ответа, но я знал, что мне нужно идти. Просто знал и все.
Факелы приятно потрескивали, освещая дорогу, и я очень надеялся, что очередной порыв ветра случайно не задует их. Совсем не хотелось остаться посреди города в полной темноте.
Я продолжал вышагивать по мостовой, как вдруг услышал шаркающие звуки где-то справа. Они раздавались из подворотни, напротив которой я, как раз, остановился. Повернув голову в ту сторону, я прислушался. Проулок, скрытый во мраке, напоминал зев таинственного чудовища. Напрягая зрение, я попытался рассмотреть, что (или кто?) является источником звуков, но безрезультатно. К сожалению, свет факелов не доходил до того места, оставляя закоулки между домами скрытыми в темноте.
– Кто там? – спросил я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно увереннее. В звенящей тишине он мне показался громче, чем раскат грома.
Звуки резко прекратились. Я стоял еще несколько минут, вслушиваясь в ночное безмолвие, но больше ничего не заметил. Лишь ветер продолжал шелестеть среди пальм, да факелы трещали возле дороги. Решив больше не задерживаться, я развернулся и продолжил путь на восток.
«Наверняка, какие-нибудь кошки друг с другом поцапались. Незачем отвлекаться. Мне нужно попасть на ту сторону. Зачем? Просто надо и все».
Я отошел шагов на десять, когда услышал позади себя голос:
– Уже уходишь?
Я чуть не подпрыгнул. И дело было не только в том, что голос прозвучал внезапно. Прежде всего, меня удивило то, что я узнал его. Узнал, и он меня напугал. Напугал не только неожиданностью. Ибо сей голос не мог звучать на этом свете. Его обладатель был мертв!
– Эй, – продолжал он, – нам же нужно еще допить этот кувшин!
Я застыл, но не стал оборачиваться. Не хотел оборачиваться.
– Я что, чем-то обидел тебя? Почему ты меня не замечаешь?
Чувствуя, как сердце бешено колотится в груди и, в то же время, сжимается от страха, я медленно обернулся. Возле подворотни, из которой недавно доносились подозрительные шорохи, стоял…
«Нет, этого не может быть! Это невозможно!».
Я хотел броситься наутек, но ноги будто вросли в известняк. Быстро зажмурив глаза, я вновь их открыл, надеясь убедить себя в том, что это просто наваждение или игра света. Но нет. Он продолжал стоять там, рядом с проходом. Факел освещал его мертвенно-бледное толстое лицо. Под белой рубахой вздымался полный живот. Жуткий образ дополняла улыбка на его губах. И то, что она была не зловещей, а какой-то печальной, лишь усугубляло картину. А глаза… они такие пустые, отрешенные. Правой рукой он удерживал кувшин с вином, а левой опирался о столб. Его слегка шатало.
– Давай же, Саргон, пойдем. Нужно прикончить этот проклятый кувшин!
Я нашел в себе силы разлепить пересохшие губы, хотя это было непросто:
– Я не могу, Сему.
– Почему?
– Мне нужно идти.
Его улыбка стала еще печальнее, от чего по моей спине пробежали мурашки.
– Ну… это… жаль, – вздохнул он, – я бы посидел с тобой напоследок.
– Напоследок? – вздрогнул я.
Он не ответил, продолжая грустно улыбаться и смотря невидящим взором в пустоту.
– Что значит, напоследок, Сему? – с дрожью в голосе повторил я.
– Бойся орла, Саргон, – все тем же тоном произнес он. – бойся хеттского орла!
– Что? – непонимающе переспросил я. – Какого еще орла? И как ты здесь оказался? Тебя же убил Бел-Адад!
Сему снова вздохнул, но этот вздох нисколько не походил на те, что я слышал от него на протяжении многих лет. Он был полон горечи и печали:
– Эх, Саргон, ты многого не знаешь… Так ты останешься выпить со мной?
Внезапно на какой-то миг я будто потерял контроль над собой и сделал шаг навстречу. Но уже через секунду, словно что-то прошло через мое тело, подобно молнии.
Я резко ответил, сбрасывая наваждение:
– Нет. Мне надо идти, я же сказал.
– Тогда пусть Шамаш осветит тебе путь, – пробормотал Сему, разворачиваясь и уходя обратно в темноту подворотни. – Но помни – бойся хеттского орла.
Его шаркающие шаги стихли, и я остался в полном одиночестве посреди Дороги Процессий, обдуваемый холодным ветром. Теперь мрак и звенящая тишина казались мне не просто гнетущими. От них волосы на голове вставали дыбом.
– Чем быстрее я доберусь туда, куда нужно, тем скорее весь этот кошмар закончится, – произнес я, испугавшись собственного голоса.
Я продолжил движение, неосознанно ускорив ход. Пока мои шаги глухо раздавались по округе, я старался убедить себя в том, что мне все это померещилось. Что это – всего лишь нехорошая шутка моего разыгравшегося воображения или вовсе сон.
«Да, наверное, это просто неприятный сон. Хоть и очень реалистичный. Скоро я проснусь в своей хижине, сделаю парочку глотков холодной воды, и все будет в порядке».
Придя к такому утешительному выводу, я зашагал слегка увереннее. Но до конца развеять сомнения, что это лишь сновидение никак не удавалось.
Впереди показался мост через Евфрат. Я уже слышал, как вода плещется под его аркой. Однако все мое внимание было сосредоточено на лавке торговца, приютившейся рядом с мостом.
«Странное место для торговли, да и время неподходящее».
Хозяин лавки находился под навесом и равнодушным голосом зазывал покупателей, которых не наблюдалось.
– Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки…
И вновь я узнал этот голос. И снова мне захотелось бежать, куда угодно, лишь бы быть подальше от этого места. Но словно неведомая сила влекла меня туда. Сила, которой я не мог противиться. Подойдя вплотную, я обнаружил, что прилавок пуст. Ни еды, ни утвари. Но торговца я узнал, несмотря на то, что его скрывал сумрак.
Хазин.
– Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки…
Все тот же равнодушный голос.
Сделав глубокий вдох, я спросил, хотя слова давались мне нелегко:
– Что все это значит? Ты сейчас должен лежать в… – я замялся, пытаясь вспомнить, где же умер Хазин, но, к сожалению, никак не мог этого сделать. Однако то, что Хазин должен быть мертв – вне сомнений. – Неважно. Ты умер! Как же ты очутился в Вавилоне?
– Мой караван должен был пройти мимо. Ты что, забыл? – голос торговца продолжал оставаться безжизненным. – Мне понравился этот прекрасный город. Поэтому я решил задержаться тут ненадолго. Он такой тихий, спокойный, и здесь все время темно. Это хорошо.
Я вздрогнул:
– То есть, все время темно?
– Здесь все время темно.
– Ты бредишь. Рано или поздно, взойдет солнце и…
– Здесь не бывает солнца, Саргон. Здесь все время темно, и это хорошо.
Резкий порыв ветра налетел на нас и задул один из факелов позади меня. Я ощутил, как мурашки ползут по спине.
– Почему тьма – это хорошо? – спросил я, чувствуя, что заикаюсь.
– Потому, что во тьме никто не увидит огромную дырку у меня в горле. Неприятное зрелище.
– Какую дырку? – просипел я.
– Ту, что ты проткнул своим мечом. Так и знал, что ты тупой, Саргон.
Его силуэт слегка покачнулся под навесом.
Стараясь унять дрожь и дышать ровнее, я спросил:
– А где твои товары?
– Ты же сам их украл. Ограбил мой караван, не помнишь? Это все, что осталось.
– Но здесь ничегонет!
– Пустоту тоже можно продать. Ведь пустое место необходимо чем-то заполнить. Хочешь, я продам его тебе, Саргон?
Я отступил назад.
«Боги милостивые, да что здесь происходит?!».
Караванщик, меж тем, продолжал:
– Я продам тебе место, Саргон. В этом городе не хватает жителей. Не видишь, какой он одинокий и пустой? Оставайся, нам нужны ремесленники.
«Боги, я схожу с ума. Надо идти. Надо идти!».
С трудом взяв себя в руки, я на дрожащих ногах засеменил по мосту, стараясь не оборачиваться. Подо мной уже текли воды Евфрата, черные во тьме безлунной ночи.
А позади равнодушный голос Хазина продолжал зазывать:
– Свежие фрукты, спелые орехи, медные кубки…
Вскоре его голос затих вдали, и вновь я не слышал ничего, кроме завывания ветра, который на открытом пространстве дул с особым усердием. На мосту не было огня, поэтому приходилось пробираться практически в полной темноте, что совершенно не добавляло настроения. Порывы холодного воздуха то и дело норовили сбить меня с ног.
Наконец, добравшись до центрального пролета, я увидел свет факелов с другой стороны. Меня охватило облегчение, которое в следующий миг сменилось паническим ужасом. Там, где заканчивался мост, в свете огня стоял человек. Крупный. Его голову украшал шлем-шишак, увенчанный металлическим яблоком. Туловище покрывал тяжелый пластинчатый доспех, который зловеще поблескивал в свете факелов. Темные штаны и остроносые сапоги.
Азамат.
Я не хотел приближаться к нему. Что угодно, но только не к нему. Но выбора не было – я должен перебраться на ту сторону. Не знаю, зачем и почему. Просто должен. Ноги совсем перестали меня слушать, и оставшийся путь по мосту я проделал, словно дряхлый старик, шаркая сандалиями по асфальту. Он стоял лицом ко мне. Подойдя чуть ближе, я усмотрел, что из его груди торчит рукоятка меча. Того самого. Это было моих рук дело, но где и когда – я снова не мог вспомнить. Думать о том, как главарь разбойников здесь оказался я не стал. Все равно это бесполезно.
– Ну, здравствуй, Саргон, – спокойно и, даже, дружелюбно поприветствовал меня он. И от этого дружелюбия мороз по коже шел похлеще того, что испытываешь, оказавшись ночью в пустыне безо всякой одежды.
– Доброй ночи, Азамат, – выдавил я. – Послушай…
– Ты купил себе место? – перебил он.
– Что?
– У Хазина. Не зря же он там торчит целую вечность. И будет торчать.
Я облизал пересохшие губы:
– Нет.
– Почему же?
– Оно мне не нужно.
– Напрасно, – он шумно вдохнул ноздрями воздух, – тут так прекрасно…
– Ты позволишь мне пройти?
– Нет.
– Почему?
– Ты не купил место. Иди к Хазину и расплатись. Потом можешь возвращаться, и я тебя пропущу.
– А что будет, если я куплю место?
– Останешься здесь.
Я вздрогнул:
– Но ведь я и так здесь!
– Но пока ты можешь уйти.
– Ничего не понимаю, – искренне произнес я.
В сумраке не было видно, но мне показалось, что Азамат улыбнулся:
– Ты можешь уйти отсюда в любой момент. Хотя сам еще не знаешь, когда. Но если купишь у Хазина место, то останешься тут навсегда. Я бы поспешил, пока есть время.
– Я… я не хочу оставаться здесь, – промямлил я.
– Почему? – искренне изумился Азамат, и меня удивила его реакция.
– Это не мой дом. Я чувствую. Это не Вавилон, – я сам не понимал, что говорю, словно брежу.
«А, может, и вправду брежу?».
– Он может стать твоим домом, Саргон. Разве ты не хочешь быть царем?
Я опешил. Моя челюсть отвисла, словно ее вывихнул борец:
– ЦАРЕМ?
– Ну, да. Царь Саргон. По моему, звучит гордо… и восхитительно! Только и нужно-то, что купить место у Хазина. Этому городу нужен царь.
– Х-х-хазин сказал, что здесь нужны ремесленники, – заикаясь, проговорил я.
– Разве царь не может быть ремесленником? История знает случаи, когда цари не гнушались любой грязной работы, подавая пример своим подданным.
Я ошалело потряс головой:
– Нет, не могу.
– Не можешь или не хочешь? – усмехнулся глава разбойников.
– Мне просто нужно попасть на ту сторону. Азамат, послушай…
– Я знаю, – вновь перебил он.
– Что?
– Что тебе надо на ту сторону, но, видимо, ты еще не готов занять трон.
Вновь налетевший порыв ветра чуть не сбил меня с ног, но я сумел устоять.
– Купи место, – продолжил Азамат, – или уходи.
– Куплю место… и тогда смогу пройти дальше?
– И станешь царем.
На несколько секунд я задумался. Мне необходимо было перебраться в центр города, но Азамат меня не пропускал.
«Правда придется покупать это место? Но я не хочу оставаться тут навсегда! Неужели иного выхода нет?».
– Ну, так что? – спросил Азамат.
– Я…
– Думай скорее.
Внезапно мои размышления прервал крик. Он донесся откуда-то сзади. Примерно оттуда, где я начал свой путь по Дороге Процессий. Приглушенный, но наполненный болью. Женский крик. Он пронесся по городу подобно буре, затрагивая самые потаенные уголки души.
Я вздрогнул и испуганно обернулся.
Азамат слегка наклонил голову, тоже вслушиваясь в эти крики, а затем сказал:
– Боюсь, ты опоздал на церемонию коронации, Саргон.
– Что все это значит?! – воскликнул я, вновь оборачиваясь к главарю разбойников.
– Это значит, что твое время еще не пришло. Пора тебе уходить.
Женский крик раздался вновь. На этот раз ближе и отчетливее. Вкупе с окружающей обстановкой, он леденил душу от страха.
Азамат, с грустью в голосе, сказал:
– Быть может, мы еще встретимся, Саргон, и ты сможешь перебраться на ту сторону, чтобы занять свое законное место на троне.
– Я не понимаю…
– Прощай.
Крики женщины раздались буквально у меня за спиной. Образ Азамата, как и ночного города, моментально разбился на множество осколков.
А потом я увидел свет…
***
Я резко сел, судорожно глотая ртом воздух и до конца не осознавая, где нахожусь. Вновь раздался громкий женский крик, который окончательно пробудил меня к жизни, и я увидел, что сижу на циновке в нашей с Бастет палатке. Рядом со мной находился Тарару и участливо смотрел на меня. Его внимательные глаза чуть ли не светились в темноте. Женщина закричала снова, и я узнал голос.
– Бастет, – прошептал я, пытаясь встать, но Тарару с силой усадил меня на место.
– С ней все будет в порядке, не шевелитесь.
– Почему она так кричит? Что вы с ней делаете?
Тарару пояснил:
– Азамат отрубил ей пальцы на правой руке. Нам нужно прижечь рану, чтобы остановить кровь. Это больно.
– Я хочу ее увидеть… – я опять попытался подняться, но Тарару вновь удержал.
– Не сейчас. Ей не до встреч, да и вам, господин Саргон, стоит отдохнуть. Последние деньки выдались изнуряющими, правда?
«Господин Саргон? Я не ослышался? Он назвал меня господином? Что-то в этой жизни явно пошло по хорошему пути».
– Да, ты прав, – согласился я, все еще немного озадаченный. – Как долго я был без сознания?
Тарару задумался прежде, чем ответить:
– Немного. Может полчаса, не более.
Ощутив сильный приступ жажды, я оглядел палатку в поисках кувшина с остатками воды и, к своей несказанной радости, нашел его в том месте, где его оставили в последний раз. Он был полон примерно на треть, так что я быстро расправился с его содержимым. Тарару внимательно наблюдал за тем, как я пью.
– Госпожа Бастет велела, чтобы мы обращались с вами как подобает.
– И как подобает со мной обращаться? – спросил я, ставя пустой кувшин на циновку.
– Как к равному госпоже.
У меня слегка захватило дух.
«Вот это да. Уж чего-чего, а такого поворота событий я никак не ожидал. Хотя, возможно, я слишком рано радуюсь. Сомневаюсь, что Бастет простит мне то, что я сделал. Скорее всего, это ее прощальный жест доброй воли, и скоро наши пути разойдутся».
– Когда я смогу ее увидеть?
– Дайте ей время прийти в себя.
Я вздохнул и прилег на циновку. Доля правды в его словах была. Отдых не помешает и мне самому. Я положил правую руку под голову и закрыл глаза, надеясь насладиться минутами покоя и умиротворения, но Тарару не дал мне такой возможности.
– Вы мне поможете?
– Хм?
– Мне нужно вернуться в Вавилон, – нетерпеливо напомнил Тарару, – вы мне поможете?
Я нахмурился. Вопрос юного вавилонянина застал врасплох, а голова отказывалась соображать.
«Нужно это обдумать».
– Позже поговорим, – уклончиво ответил я.
– Но почему не сейчас?! – горячо возмутился юнец.
Я хмыкнул:
– Ты сам советовал мне отдохнуть. Ну, так вот – твой господин хочет внемлить сему совету и немного вздремнуть. Толкни меня через некоторое время.
Я услышал, как он вскочил и вышел из палатки, в гневе одернув полог.
«Настырный юнец. Однако надо уделить внимание его просьбе. Не стоит, вот так, сразу настраивать против себя».
С этими мыслями я погрузился в сон.
[1] Отрывок из поэмы о Гильгамеше, приводится в переводе И.М. Дьяконова.
2
На этот раз мне удалось поспать без сновидений. Поэтому, когда Тарару пришел прервать блаженный покой, я ощутил легкое разочарование. Однако желание встретиться с Бастет мгновенно его заглушило.
– Я обговорю с ней твою просьбу, – бросил ему я, – провожать меня не стоит.
Он ничего не ответил, только продолжил теребить свою накидку да косо зыркать гневным взглядом. Ну, прямо обиженный ребенок, которого поставили в угол за то, что разбил горшок с кашей.
Ночь полностью покрыла стоянку караванов плотным одеялом. Вдохнув полной грудью прохладного воздуха, я направился к шатру Хазина. Некое чувство подсказывало, что Бастет там. Распростертое тело Азамата виднелось возле колодца. Песок вокруг пропитался кровью и во мраке походил на грязь. Я снова вспомнил свое жуткое видение. Маленькие мурашки пробежали по спине, когда перед мысленным взором предстал силуэт налетчика с торчащим клинком из груди. Поэтому постарался выкинуть его из головы и больше не вспоминать.
Верблюды мирно посапывали, сгрудившись в кучу. Издалека они напоминали застывшие волны бурной реки во время сильной грозы. Двое разбойников сторожили их сон. Разумеется, не только их, но и содержимое тюков. Завидев меня, они слегка склонили головы в приветствии. Я кивнул в ответ и двинулся дальше. Возле шатра Хазина дежурил один из налетчиков. Ну, как дежурил – он расселся на песке около входа, скрестив ноги, и поглядывал на звезды.
Завидев меня, разбойник улыбнулся и почтительно произнес:
– Доброй вам ночки, господин.
«Нет, шакалы Ламашту меня раздери, это определенно приятно!».
– И тебе того же, – ответил я. – Как она?
– С госпожой все будет хорошо, но сейчас она очень слаба. Мы остановили кровь и перевязали раны.
– Я хочу поговорить с ней.
На мгновение разбойник задумался, но затем кивнул:
– Ну, вас-то я могу пропустить, но только не будите, если спит.
– Не буду, – пообещал я, – я же не варвар с гор.
– Спасибо вам, господин.
Все еще не привыкнув к такому вежливому обращению (последнее время меня какими только грязными словами не называли), я улыбнулся и, отдернув полог шатра, вошел внутрь.
Бастет распростерлась на том ложе, где еще недавно покоился Хазин. По крайней мере, хотя бы его труп они удосужились убрать. Шатер освещался четырьмя треножниками, стоявшими по углам. Стол пустовал – с него убрали всю утварь и грязную посуду. Только меч одиноко лежал на его поверхности. Нубийка не спала, угрюмо уставившись в потолок. Ее бледное лицо горизонтально пополам разделяла плотная повязка, перебинтовывавшая сломанный нос. Вся кисть правой руки, которую она положила на спинку ложа, также была плотно забинтована. Я осторожно подошел к столу, и только тогда она перевела взгляд на меня.
– Скверно выглядишь, – с вялой улыбкой произнес я.
– На себя посмотри, пугало огородное, – беззлобно огрызнулась она.
– Было не слишком больно? – спросил я, аккуратно присаживаясь с краю ложа.
– А сам как думаешь? Этот ублюдок отрубил мне два пальца!
Я скривился:
– Да, пожалуй, это не самый умный вопрос.
– Ублюдок! – повторила она и ударила кулаком здоровой руки по столу так сильно, что меч, звякнув, подпрыгнул. С ее губ сорвался стон, а лицо побледнело еще сильнее.
– Тебе не стоит перенапрягаться, – учтиво заметил я.
– Без тебя разберусь, – буркнула она.
Бастет плотно сжала губы и слегка прикрыла глаза. Видимо, от накатившего приступа слабости.
Желая поскорее покончить со всеми неясностями, я решил не затягивать неловкое молчание:
– Послушай. Тот случай с караванщиком, когда я… Ну… когда я продал… – даже не знал, что слова могут даваться с таким трудом.
Ее веки резко поднялись.
– Что ты продал? – спросила она, и я заметил в ее глазах игривый огонек с примесью злорадства.
– Издеваешься?
– И не думала даже, – к издевке в голосе прибавились нотки наивности, – мне вправду интересно послушать, что же ты такое ему продал?
– Ты прекрасно знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить, – раздраженно ответил я.
– Откуда? Я не бог, чтобы читать мысли, – она откровенно получала удовольствие от происходящего.
– В тот вечер, когда я ужинал с караванщиком… – проклятье, я опять запнулся.
Бастет уже не скрывала своего торжествующего злорадства:
– Ну, давай, тебя прорвет, наконец?
И меня прорвало, правда, не совсем так, как она рассчитывала:
– Перестань играть со мной! Я пытаюсь извиниться!
– Не смей повышать на меня голос, – спокойно сказала она, – иначе я тебе язык подрежу. Разве таким тоном просят у бедной женщины прощения?
Я смотрел на нее, обуреваемый противоречивыми чувствами – влепить ей пощечину, пусть и ценою собственного языка, или же страстно поцеловать?
– Если тебе так сложно связать два слова, – продолжила Бастет, – так и быть, помогу. Я задам всего лишь один вопрос, и от ответа зависит твоя судьба.
Я вздохнул:
– Жизнь или смерть?
– Нет. Жизнь ты и так себе выстрадал.
– Ну, хоть это радует.
В ее глазах полностью погас тот игривый огонек. Она стала совершенно серьезной.
– Когда ты отдал меня этому караванщику, то знал, что они сделают со мной?
– Нет, – твердо ответил я, не отводя взгляда, – Шамаш свидетель. Мне с большим трудом далось это решение. И честно скажу, в тот момент я еще не испытывал к тебе всей полноты чувств. Моей целью было не попасться, так что пришлось согласиться.
– А когда ты смог разобраться в своих чувствах?
Я нахмурился:
– Наверное, когда выскочил следом за тобой из палатки.
– Хм, – она приподнялась на локте. Несмотря на сильную бледность и видимую слабость, ее глаза источали огонь. – Вроде убедительно. Влюбленные мужчины всегда действуют, как дураки.
– Очень смешно, – буркнул я.
– Это все?
– Не совсем. Если тебе будет интересно, то я прирезал Хазина не только ради того, чтобы сохранить свою шкуру.
– Неужели?
Я оставил ее колкость без внимания:
– Когда я медленно пронзал горло толстяка, то думал о том, сколько боли он тебе причинил.
Я увидел, что последние слова произвели на нее впечатление. Бастет села на ложе, сильно поморщившись, ибо ей пришлось облокотиться на больную руку. Ее лицо оказалось практически вплотную к моему. Свою здоровую кисть она положила мне на колено, отчего все мое тело резко обдало жаром.
– Пожалуй, – прошептала она, – ты можешь задержаться. Если хочешь, конечно.
– Разве ты в том состоянии?
– Сейчас узнаем, – она увлекла меня за собой на ложе, а затем добавила, обхватывая мою шею руками, – и все-таки ты мерзавец.
– Да? Почему?
– Ты разболтал, что я боюсь гиен.
– Все чего-то боятся. Это нормально, и уверен – никто тебя за этот страх не осудит. Я-то уж точно.
– А чего боишься ты?
– Раньше боялся за свою драгоценную шкуру.
– А сейчас?
Я нежно прикоснулся к ее груди:
– А сейчас и за твою.
– Польщена. И все же ты слишком много болтаешь. Может, подрезать тебе язык?
– Лучше займи его чем-нибудь приятным. Тогда ему некогда будет говорить, – сказал я, жадно впиваясь ей в губы.
В ту ночь из шатра Хазина вновь раздались женские крики, но они не имели ничего общего с теми, что вырвали меня из кошмарного видения.
***
Я аккуратно поднялся, стараясь не разбудить Бастет. Она крепко спала, уткнувшись лицом в спинку ложа. Сквозь дыры в шатре лился утренний свет и падал на стол косыми лучами, заставляя меч красиво переливаться золотистым оттенком. Почувствовав сухость во рту, я огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы утолить жажду, но в глаза бросался лишь огромный сосуд с колодезной водой, мрачно стоявший в углу. Все это напомнило мне о наличии проблем, которые могут стать очень серьезными, если не начать их решать прямо сейчас. Бросив взгляд на Бастет и, в который раз отметив про себя красоту ее стройного и сильного тела, я быстрым шагом направился к выходу.
Разбойник, смотревший ночью на звезды, сидел в той же позе, что и вчера. Только теперь его голова склонилась на грудь, и он, не стесняясь, храпел на весь оазис. Однако, заслышав мои шаги, мгновенно проснулся и вскочил на ноги. Сонные глаза на лице, наполовину скрытом под накидкой, виновато забегали.
Решив не терять время на приветствие, я сразу задал интересующий вопрос:
– Сколько кувшинов с вином у нас осталось?
Разбойник нахмурил лоб и сдвинул брови. Я буквально ощущал, как он старательно копается в собственной памяти.
Наконец, после долгой паузы, он потер подбородок рукой и ответил:
– Вроде, пять или шесть.
– Точно сказать не можешь?
– Нет, господин Саргон. Я не помню, но наверняка не более шести. Вам принести один, что ли?
– Нет, – я вскинул руку, – ни в коем случае. Хоть я и хочу пить, но придется терпеть.
Тот вопросительно посмотрел на меня:
– А чего такого-то?
– То, что колодец отравлен, и мы не можем пополнять запасы воды. Значит, для утоления жажды десяти человек осталось шесть кувшинов с вином.
До разбойника, наконец, начало доходить то, о чем я говорю. Его глаза полностью прояснились ото сна. А вот лицо, наоборот, помрачнело.
– И чего будем делать? – спросил он.
– Нужно уходить. И как можно скорее. До лагеря в оазисе два дня пути, так?
– Т-а-а-к, – медленно протянул он.
– Мы должны отправиться в путь не позднее сегодняшнего вечера. Будем продвигаться ночью, чтобы меньше испытывать жажду и беречь силы. Тогда, скорее всего, доберемся до места назначения в полном составе и без особых проблем.
– Так давайте поедем прямо сейчас! – разбойник явно нервничал.
Я покачал головой:
– Нет, у нас остались еще здесь дела.
Тот недоуменно обвел взглядом стоянку караванов:
– Дела? Здесь? Какие?
Я указал пальцем на тела наемников:
– Трупы. Их надо убрать. И тела слуг караванщика тоже. Вообще всех необходимо предать земле… то есть, песку, – я обвел рукой стоянку.
– Зачем?
Я нетерпеливо вздохнул:
– Затем, что когда сюда явится очередной караван и обнаружит полусгнившие останки, то что они подумают? Правильно. Что нечего больше использовать этот путь для перевозки ценных товаров, раз на нем убивают людей и грабят торговцев грозные разбойники.
– Этой стоянкой редко пользуются… – неуверенно начал, было, налетчик, но я его прервал.
– И что с того? Какой смысл отказываться от, пусть и не значительного, но источника дохода? Уберите трупы и закопайте поглубже в песок, чтобы ветер со временем не обнажил останки.
– Сделаем, – кивнул разбойник. – А с колодцем что?
На секунду я задумался, а затем, поманив его пальцем, отправился к источнику воды. Подойдя вплотную к колодцу, я заглянул внутрь.
– Как часто здесь останавливаются караваны? – спросил я, не оборачиваясь и облокотившись здоровой рукой о край.
– Не чаще, чем раз в месяц. Это не самый оживленный торговый путь. То, что такой богатый караван решил здесь пройти…
Он еще что-то говорил, но я его уже не слушал, просчитывая в уме варианты. Первой идеей было заколотить колодец и оставить послание, что вода отравлена, но я быстро отказался от нее. Такой ход отпугнет торговцев от стоянки еще быстрее, чем полуобглоданные стервятниками трупы. Но, с другой стороны, весть об отравленном источнике быстро разлетится по округе, и исход будет таким же. Если только… Я слегка подался вперед, внимательно всматриваясь в воду.
– Как часто, ты говоришь, здесь ходят караваны? Раз в месяц? – спросил я.
– Да, примерно. Возможно, даже реже.
– Тут хороший приток. Это неудивительно. В песчаной почве вода течет быстрее.
– Откуда вы знаете?
Я улыбнулся через плечо:
– Я же бывший ремесленник. И хотя я строил хижины, а не колодцы, об устойчивости почвы и грунте знать полезно. Чтобы однажды хозяин хижины не проснулся и не обнаружил, что его дом улетел в овраг или уплыл по реке.
Я вновь посмотрел в колодец:
– Как я и говорил, вода проточная. Неплохо промывает. Думаю, за месяц зараза из него уйдет.
Я полностью обернулся:
– Колодец оставим, как есть.
– А если сюда кто-то явится раньше, чем через месяц?
Я пожал плечами:
– Придется пойти на риск. Выбора у нас особого нет. Запечатать колодец – все равно, что оставить глиняную табличку с надписью «никогда больше не пользуйтесь этой стоянкой караванов».
– Как скажете, господин.
Мне было очень приятно слышать это обращение к собственной персоне. Хоть и не настолько приятно, как любовные шалости с их госпожой. Но я и бровью не повел.
– Заройте тела, проверьте снаряжение и добычу, а затем сворачивайте лагерь. Мы не должны оставить следов пребывания здесь каравана Хазина.
– Все сделаем, – разбойник почтительно склонил голову и спешно направился к двум другим, что расселись под пальмами.
Я же, слегка задумчивый и, в то же время, довольный собой, пошел обратно к главному шатру. Золотая фигурка льва, украшавшая вход, уже ярко блестела в лучах взошедшего солнца. Я подумал, что она неплохо будет смотреться над моим шатром в лагере разбойников.
«Над нашим шатром».
Войдя внутрь, я обнаружил, что Бастет уже проснулась. Она грациозно потягивалась, сидя на ложе и напоминала леопарда.
– Не принесешь вина? – томно произнесла она.
– Боюсь, придется немного потерпеть, – улыбнулся я, приближаясь и отвечая на ее вопросительный взгляд, – у нас осталось слишком мало вина, а путь предстоит не близкий.
– Надо сказать, чтобы… – начала, было, Бастет, собираясь встать, но я нежно усадил ее обратно.
– Я уже обо всем распорядился.
– Ты… чего сделал?
– Приказал схоронить все трупы, проверить снаряжение и добычу, не оставить следов пребывания каравана, а вечером отправиться назад в наш лагерь. Ночью передвигаться будет легче – нет палящих лучей солнца.
Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
– Что? – спросил я.
– Удивлена.
– Тем, что твои люди меня послушались?
– Нет, – изумление спало с ее лица, – тем, что такие здравые мысли пришли тебе в голову.
Я поцокал языком:
– Ай-яй-яй, вы зря сомневаетесь в моих умственных способностях, – а затем, уже серьезно, спросил. – Как рука?
Она сморщилась:
– Жжет, словно к ней приложили раскаленную кочергу.
