Павел Сергеевич Марков
Клубок со змеями
19
Как добрался до нашей палатки, я не помнил. Видимо, мозг был настолько одурманен и занят нехорошими мыслями, что этот отрезок полностью выветрился из памяти. Единственное, что я осознал – меч мне не вернули. Ну, это было очевидно. Настолько очевидно, что нужно быть полным дураком, дабы надеяться на обратное. Ввалившись в палатку, я грохнулся на циновку. Хмель внутри притуплял вновь накативший приступ слабости и боль в руке, которая от излишних нагрузок и переживаний разгорелась с новой силой.
Бастет была внутри. Она сидела в углу напротив, но не смотрела в мою сторону.
– У меня есть отличные новости, – весело произнес я.
– Неужели? – безликим тоном ответила она.
Будь я полностью трезв, то обязательно обратил на это внимание. Ее голос звучал отстраненно и безжизненно. Но состояние, в котором я пребывал, не позволяло четко воспринимать действительность.
– Ага. Когда ты узнаешь ее, то наверняка лопнешь со смеху.
Бастет оставила мою новую реплику без внимания, чем слегка задела меня:
– Не хочешь со мной разговаривать?
– Ты пьян, – все тот же безжизненный тон.
– Только не делай, пожалуйста, из этого вселенскую скорбь, хорошо? У меня был веский повод напиться.
Она ничего не ответила, продолжая, молча, смотреть в угол. Только сейчас, протерев начавшие слезиться глаза, я заметил, что она полностью обнажена.
– А-а-а, – протянул я, – кажется, начинаю понимать, откуда взялся такой холодный тон. Ты решила подготовиться, сделать мне приятное и весело провести время? А я заявился в, так скажем, не совсем приглядном виде. Ну-у, что ж, приношу свои искренние извинения, – последнюю фразу я сказал нарочито язвительным тоном.
Какое-то время Бастет не реагировала на мои слова, однако затем она повернулась, и я тут же пожалел о том, что сказал.
На ее левой скуле виднелся огромный синяк. В некоторых местах кожа была ободрана. Под носом темнела запекшаяся кровь, а большие подтеки почти целиком покрывали плечи и грудь.
Несмотря на избыток вина, до меня мгновенно дошло то, что с ней произошло. Хмель стремительно начал испарятся из головы, словно меня облили кипятком в парильне. Сердце под напором чувств забилось с такой скоростью, что могло разорваться в любую секунду, но в данный момент это не слишком волновало. Меня переполняла неконтролируемая злоба. На Хазина. На его наемников. На всех них, сотворивших это. Но прежде всего, на себя. Я оставил ее здесь. Без оружия. Я напился, как последний неотесанный мужлан. Да, оставь я ей меч, это все равно мало что изменило. Может, стало бы только хуже. Но в то мгновение я оказался неспособен мыслить столь глубоко.
Бросив на меня выразительный взгляд, полный сдерживаемой боли, Бастет вновь отвернулась и устремила взор в пустоту. Не говоря ни слова, я медленно пододвинулся к ней и нежно обнял здоровой рукой чуть ниже шеи. Уже через несколько минут предплечье стало полностью мокрым от потока беззвучных слез, которых немало пролилось в то злосчастное утро.
20
Сквозь щель полога палатки, я внимательно наблюдал, как двое наемников набирают воду из колодца, сверкая доспехами в лучах восходящего солнца.
– Пейте, пейте, ублюдки, – злорадно прошептал я, – надеюсь, вас скрутит так, что вы ненадолго тут задержитесь и отправитесь прямиком в загробный мир.
Наверняка это уже не первый их заход, а если вода отравлена, то последствия не должны заставить себя ждать.
– Ты что-то сказал? – услышал я позади мрачный голос Бастет.
Со вчерашнего дня она не проронила ни слова, продолжая молча смотреть в пустоту. Глупо было ожидать от нее другого.
– Ничего, – ответил я, продолжая наблюдение за тем, что происходит снаружи.
Мысли о том, как перехитрить Азамата и обезопасить себя от него практически испарились. Еще вчера они казались мне такими важными, а сейчас я, разве что, мог посмеяться над ними. Теперь меня беспокоило только одно – надежда, что разбойники смогут одержать верх над отрядом наемников, ибо никаких надежд о своей дальнейшей судьбе в случае победы Хазина я не питал. Жирный караванщик, скорее всего, просто прикончит меня. И это в лучшем случае. В худшем же – продаст за бесценок какому-нибудь рабовладельцу, чтобы я выносил за ним горшки с дерьмом. На большее я ведь уже не способен.
«Нет уж, лучше попытать счастья с Азаматом и его бочкой».
Я тряхнул головой, прерывая поток неприятных мыслей, и вернулся к наблюдению за стражами каравана. Они по-прежнему стояли возле колодца.
– Что там с Салитисом? – разрезал тишину хриплый голос одного из наемников, набиравших воду.
– Не знаю, – растерянно произнес второй, – он со вчерашнего вечера не встает с постели. Его постоянно рвет и лихорадит.
– Видимо, продукты караванщика оказались не такими свежими, как он нам рассказывал, – сказал первый, сплюнув на песок.
– Думаешь дело в сушеных финиках? Я ведь тоже их ел. Ты их ел – все ели. Но страдает лишь Салитис!
– Не он один, – мрачно ответил первый, выливая воду в большой глиняный сосуд, а затем переставляя его на носилки.
– Не один?
– Нет, – ведро со всплеском опустилось в колодец, – еще у двоих наших те же признаки проявились сегодня утром.
– Боги… – протянул второй наемник, – не хватало нам подцепить мор в самый неподходящий момент.
– А для мора бывают подходящие моменты? – усмехнулся первый стражник, вновь вылавливая ведро, полное воды.
– Нужно, как можно, скорее найти источник заразы и оградить остальных, а не то нас возьмут голыми руками.
– Пусть у Ассиса голова болит. Ему уже обо всем донесли, – мрачно ответил первый, заполняя второй сосуд. – Ладно, хватит болтать. Понесли. Нам еще не раз сюда таскаться придется.
Второй кивнул и, выдохнув, они понесли воду в сторону лагеря.
– Хвала Мардуку, – прошептал я, – кажется, у нас появилась надежда.
Тупая ноющая боль, вновь вспыхнувшая в левой руке, заставила меня опустить глаза и посмотреть на повязку. Сквозь пожелтевшие и подсохшие пальмовые листья виднелась ткань, еще недавно бывшая частью одной из шерстяных накидок. К своему неудовлетворению, я подметил, что на перевязи снова проступили бурые пятна, хоть и не в таком количестве, как раньше.
– Понимаю, что сейчас не самое подходящее время, – тихо произнес я, – но у тебя, случайно, не осталось еще немного того животного жира?
Бастет обернулась ко мне. По ее лицу можно было понять, что она не совсем расслышала то, что я говорил. Ее мысли находились где-то далеко от этого злосчастного места.
Поэтому я добавил, многозначительно глянув на поврежденную руку:
– Повязка. Ее нужно сменить.
– Да, конечно, – вяло ответила Бастет, подхватывая горшочек с жиром и чистый кусок ткани, – это последний, больше перевязывать нечем.
– Ничего страшного, – улыбнулся я, – возможно, завтра перевязка мне уже не понадобится.
Она ничего не ответила, а, молча, начала это неприятное, но необходимое действие.
– Но небольшая надежда есть, – произнес я.
– Какая? – спросила Бастет, не поднимая взгляда.
– Помнишь гиену, что ты сбросила в колодец?
– Да.
– Кажется, это приносит свои плоды.
– Они отравились?
– Именно! Несколько человек, так точно. И они пока не знают, что послужило тому причиной, поэтому продолжают набирать воду. А это значит, что из строя может выйти еще не один наемник.
– Надеюсь, они сдохнут в муках, – произнесла Бастет таким спокойным тоном, словно речь шла о рецепте хлебной выпечки.
– Сколько людей у Азамата?
Бастет задумалась на секунду, а затем ответила:
– Три десятка.
– Численное преимущество… болезнь в стане врага… – задумчиво произнес я, – шансы есть. Беспокоит только, что наемники ожидают нападения.
Бастет снова промолчала, продолжая умело обрабатывать рану и накладывая новую повязку. На этот раз боль была не такой сильной. Даже тогда, когда она втирала жир в рану. Так, что я вполне сумел сдержаться и не застонать.
Близость ее обнаженного тела вновь пробудила во мне целую кучу всевозможных чувств. Прекрасно осознавая, что сейчас неподходящий момент…
«совсем неподходящий»
…я непроизвольно протянул руку и нежно прикоснулся к ее левой щеке, как раз, когда она закончила делать перевязку и наложила поверх ткани засохшие пальмовые листья. Бастет медленно подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я ожидал, что она откинет мою ладонь в сторону или, как следует, ударит меня по лицу, но ничего подобного не произошло. Более того, моему искреннему изумлению не было предела, когда в следующий миг она впилась своими губами в мои. Однако мне некогда было его выказывать. Впервые за долгое время со мной произошло нечто приятное. Нечто, способное свести с ума и затмить разом все проблемы этого мира. И я не собирался тратить драгоценные мгновения на размышления – почему так произошло? Те минуты, что я провел с Бастет в то утро, навсегда остались в памяти и не шли ни в какое сравнение даже с самым богатым храмом любви Вавилона.
***
– Можно спросить? – шепотом произнес я.
Она ответила не сразу. Видимо, крепко заснула после нашего соития. Ко мне же сон наотрез отказывался приходить, несмотря на сильную слабость. Поэтому мне приходилось лежать, молча, смотря в потолок, обуреваемый мрачными мыслями под звуки тихого покачивания палатки на слабом ветру и отдаленные голоса наемников.
– Хм, что? – Бастет шевельнулась и открыла глаза, а затем прижалась крепче к моему правому боку.
– Я хотел спросить тебя кое о чем.
– Ну?
– Это неприятный вопрос.
– Тогда не надо.
– Почему?
– Не порти момент.
Я хмыкнул:
– Ну, хорошо. А об Азамате поговорить не хочешь?
– У меня вообще нет желания говорить. Возможно, это последний день в моей жизни, и я точно не хочу провести его в пустой болтовне.
– Они знают, что ты не моя рабыня? – все же задал я один из волновавших вопросов.
Бастет сильно толкнула меня коленом. Я даже слегка поморщился.
– Нет, – грубо ответила она, вновь закрывая глаза и всем видом показывая, что разговор окончен и дальнейшие расспросы бессмысленны.
Вскоре ее дыхание снова стало ровным и спокойным. Видимо, нубийка опять погрузилась в сон. Мою же голову продолжали раздирать всевозможные мысли и варианты дальнейшей судьбы.
В горле все пылало и пересохло. Сильно хотелось пить, но я не решался пошевелиться, рискуя разбудить Бастет.
«Ничего страшного. В конце концов, я могу еще немного потерпеть».
Ветер стих, и в окрестностях установилась полная тишина, лишь изредка нарушаемая приглушенными возгласами караванщиков. Такое умиротворенное спокойствие угнетающе действовал на меня. Жар от солнечных лучей, пробивавшихся внутрь, лишь ухудшал состояние. Добавившаяся ко всему этому слабость заставила-таки начать проваливаться в полудрему.
Я уже готов был отойти ко сну, как вдруг услышал шаги. Судя по звукам, людей было несколько. Бастет быстро проснулась и резко отпрянула от меня, забившись в угол палатки. Я же присел, опираясь о локоть здоровой руки, в ожидании непрошеных гостей.
И они не заставили себя долго ждать.
Полог палатки одернулся, впуская внутрь лучи слепящего солнца. На секунду я прищурился, а затем, когда ткань опустилась, мои глаза сумели разглядеть гостя. Им оказался Ассис. С непроницаемым лицом, в полном вооружении, он опустился на корточки и впился в меня своим изучающим взором, от которого стало не по себе.
– В чем дело? – произнес я, облизывая пересохшие губы.
Ассис ответил не сразу, а еще около минуты продолжал буравить меня взглядом. Я почувствовал, как мелкие и противные капельки холодного пота начали струиться по затылку.
Наконец, наемник произнес:
– Я задам один вопрос. Только один. И не стану повторять. В твоих интересах ответить четко и правдиво. Ты меня понял?
Я, молча, кивнул, внутренне сжавшись.
«Если мой момент настал, то пусть он сделает это быстро!».
– Сколько было гиен на самом деле?
Где-то в глубине души я подозревал, что командир наемников спросит именно об этом, но до конца надеялся на обратное. К сожалению, надежде сбыться было не суждено. И теперь я сидел перед ним, не в силах ответить. Не в силах ответить правду. Ибо знал, что, скорее всего, это будут последние слова, которые вырвутся из моих пересохших уст.
– Ты слышал, что я спросил? – голос Ассиса разрубил тишину, словно топор пальму.
– Да, – выдавил из себя я.
– Я жду.
Набрав в грудь побольше воздуха, я рискнул:
– Две.
Ассис слегка опустил голову и, поджав губы, кивнул.
Затем, о чем-то подумав, резко встал и сухо молвил:
– Выходи.
По тону его голоса я понял, что спорить бесполезно, поэтому, тяжело выдохнув, начал подниматься. Приступ слабости чуть было не уронил меня обратно на циновку, но я, хоть и с трудом, сумел устоять на ногах. Подождав, пока спадет пелена с глаз, я вышел вслед за наемником под лучи горячего солнца. Еще двое стражей каравана стояли неподалеку от колодца и внимательно смотрели в мою сторону.
– Две, значит, – произнес Ассис, глядя на меня.
– Да.
Недобрая усмешка появилась на губах командира наемников. Он вытянул вперед правую руку, сжатую в кулаке, и распрямил ладонь. На ее внутренней стороне красовался сморщенный и отсыревший комок полосатой шерсти, в котором я без труда узнал шкуру гиены. Словно насмехаясь надо мной, она слегка подрагивала под неуловимым движением слабого ветерка. Дав мне несколько секунд насладиться этим зрелищем, Ассис вновь сжал руку в кулак, а затем внезапно ударил меня в живот. Издав тихий стон, я повалился на колени. Следом я увидел, как его кулак вновь устремляется в мою сторону. На этот раз в лицо. Но, ни времени, ни сил, чтобы уклониться у меня не было. Секундой позже я уже беспомощно лежал на горячем песке, словно мешок гнилых овощей. Удар пришелся в подбородок, и я осторожно провел языком по зубам. К счастью, они все остались на месте.
«Спасибо, что не в нос. Ему и так досталось».
– Что будем делать с этой мразью? – донесся до меня голос одного из наемников.
– Ничего, – спокойно ответил Ассис.
– Его надо забить до полусмерти, привязать к пальме и бросить подыхать на жаре, заодно дав испить водички из колодца, – произнес второй страж каравана, смачно харкнув мне на лицо.
– Нет, – твердо отрезал Ассис, – по крайней мере, не сейчас.
– Почему?
– Хазин решит его судьбу. Его деньги, его воля.
– Жаль, – в голосе наемника и вправду слышалось искреннее сожаление.
– Свяжите обоих. Хоть этот калека ни на что не годен, как и его рабыня, но лишние трудности нам ни к чему. Нельзя допустить их побег, когда начнется суматоха.
– Будет сделано, господин.
– Не будет лишним поставить лучника наблюдать за входом в палатку, – предложил один из наемников, – так, на всякий случай.
– Они наблюдают за входом со вчерашнего дня. Ты меня за дурака держишь?
– Простите, командир.
«Лучники, значит? А я их даже не заметил…».
– И не смейте пить воду из колодца, – добавил Ассис прежде, чем уйти, – пусть Хазин раскроет кувшины с вином. Только не переусердствуйте. На рассвете все должны быть трезвы, как на марше.
– Слушаюсь, командир! – хором ответили стражи, после чего Ассис направился в сторону лагеря.
Пока длился разговор между наемниками, я продолжал лежать, отрешенным взором уставившись в синее небо. Снова. То вязкое чувство полного безразличия и равнодушия ко всему, в том числе и к самому себе. Я вновь начал ощущать эти волны, и на этот раз они были куда сильнее и погружали намного глубже, нежели тогда, в Вавилоне, за несколько мгновений до моей ожидаемой казни. И лишь тогда, когда меня ухватили за подмышки и поволокли в сторону палатки, словно куль с дерьмом, я стал выплывать из оцепенения. Наемники особо не церемонились.
«Да и с какой стати им это делать?»
Рука снова заболела, причем с такой силой, что я с трудом сдерживался, дабы не закричать.
Когда меня начали связывать, я вспомнил, что хотел пить. Жажда усилилась с тех пор в разы, и мне казалось, что я начинаю постепенно сохнуть изнутри. Я попытался сглотнуть слюну, но она перестала выделяться.
Как бы ни противно это было, я произнес:
– Воды.
– Хах, – хмыкнул стражник, связывающий в этот момент мне ноги, – может, сразу вина подать или тарелочку с фруктами? Лучше заткни свой поганый рот, пока я не выбил тебе все зубы.
– Посмотри, какая красавица, – донесся за моей спиной голос второго, – наши друзья неплохо с ней развлеклись. Почему бы и нам не отхватить кусочек этого темного пирожка?
– Ты слышал, что Ассис сказал? Нам запрещено более ее трогать.
– Вроде речь шла только об этой недобитой собаке?
– О ней тоже. Она должна сохранить товарный вид, дабы караванщик смог продать ее подороже.
– Да мы аккуратно, никто не узнает.
В яростном порыве я хотел дернуться, но крепкие путы, которые к тому моменту уже наложил наемник, не дали сделать хоть какого-то заметного движения. Веревки туго оплели ноги в районе лодыжек. Правая рука была заведена за спину и прижата другим канатом, обмотанным вокруг груди, что слегка затрудняло дыхание. Поврежденная конечность продолжала безвольно покоиться на перевязи.
– Заткнись, и заканчивай быстрее! – рявкнул первый наемник.
Второй издал короткий смешок и наигранно вздохнул.
Когда Бастет была связана по рукам и ногам, они двинулись к выходу, но прежде, чем уйти, второй спросил у первого:
– Эта мразь воды испить хотела? Так давай почерпнем ему тот божественный нектар из колодца! Я думаю, он нам даже «спасибо» скажет.
– Ты слышал, что сказал командир? Почему ты такой тупой болтун?
Второй стражник вновь загоготал, выходя следом:
– Эх, и почему ты всегда против моего удовольствия?
– Потому, что оно у тебя больное.
– Не строй из себя невинного праведника, – послышалось, как тот сплюнул на песок.
– Ты и впрямь тупой, – голоса стали медленно удаляться, как и шаги, – дело не в жестокости, а в несоблюдении прямых приказов…
Больше разобрать мне ничего не удалось, ибо мозг стал постепенно отключаться. Жажда становилась нестерпимой, поэтому забытье казалось настоящим избавлением, однако Бастет не дала им насладиться.
– Ушли.
– Что? – прохрипел я.
– Они ушли.
– Неужели? И как я этого сам не заметил.
Она не стала отвечать на мои выпады. Вместо этого я услышал, как нубийка ерзает за спиной.
– Что, спина зачесалась? – решил подшутить я, чтобы отвлечься от жажды и боли в челюсти.
– Ты можешь развязать веревки?
– Конечно, могу!
– Правда?
– Разумеется. Сейчас, только за мечом сбегаю.
– Хватит, Саргон, – зашипела она, – я серьезно.
– А как, по-твоему? – огрызнулся я, – и без того все плохо, а ты тут еще задаешь дурацкие вопросы!
– Может, они тебя не слишком туго затянули? Ты же калека все-таки.
– Спасибо, что напомнила.
– Они думают, что ты калека, – голос Бастет принял угрожающие нотки.
Уверен, не будь она связана, то непременно избила бы меня до полусмерти.
С трудом заставив себя забыть о боли и желании выпить воды, не особо веря в успех, я повернулся на левый бок и попробовал высвободить руку или хотя бы ослабить путы. Бесполезно. Веревки были завязаны накрепко.
– Ничего, – выдохнул я.
Бастет не ответила.
Какое-то время мы лежали молча. Жар солнца, проникающий сквозь стенки палатки, вкупе с гнетущей тишиной, удручающе действовали на меня. Уверен, на Бастет тоже. Положение казалось безвыходным. Голова раскалывалась, словно накануне я беспробудно пил несколько дней, но одна мысль в ней, все же, промелькнула.
– Можно попробовать, – прошептал я одними губами, переведя взгляд на раненую руку.
От одной мысли, что я собираюсь сделать, тело кидало в дрожь, но другого выхода я не видел.
Заранее приготовившись и сделав глубокий вдох, я попробовал приподнять раненую руку. Нестерпимая боль тут же пронзила все тело, полностью отбивая какое-либо желание к любым попыткам освободиться. Я не сдержал крик и повалился на спину. Я не ощущал привязанной сзади руки. Она уже начал неметь. Все, чего мне хотелось, так это то, чтобы боль, наконец, ушла.
«Буду спокойно ждать своей участи, не предпринимая попыток освободиться, только пусть эта боль уйдет! Пусть она уйдет!».
– Ты в порядке? – встревожено спросила Бастет.
– Нет, – процедил я, обливаясь потом.
– Что ты сделал?
– Рукой шевельнул.
– Дурак! Лежи и не дергайся.
– Этого можно было и не говорить, – выдохнул я, с облегчением ощущая, что боль понемногу отпускает, плавно переходя в тупую и ноющую. – Я не знаю, как снять эти путы.
– Ясно, тогда я сама попробую.
– Тебя привязали не сильно?
– Сильно, но попытаюсь.
– Давай, – безразлично ответил я, не особо веря в ее успех.
Я услышал, как она снова заворочалась, а затем, спустя несколько секунд, раздался легкий и приглушенный стук.
– Что ты там делаешь? – поинтересовался я.
– Пытаюсь нащупать жир.
– В тебе нет ни капли жира, – чистосердечно ответил я, и искренне засмеялся. Смех быстро оборвался, сменившись кашлем.
– Приятно слышать, но ты не так понял.
– Да? Тогда о чем ты?
Ее дыхание участилось:
– Я пытаюсь измазать руки в жире гиены.
– Зачем?
– Они станут скользкими и, возможно, мне это поможет избавиться от веревок.
«Звучит весьма неплохо. И как я сам об этом не додумался?».
– Получается? – спросил я, уже представляя, как ринусь к кувшину с водой и вылью себе в глотку все до капли.
– Не мешай, – резко отрезала Бастет. Ее дыхание становилось все более учащенным.
– Я умираю от жажды, – буркнул я.
– Ничего, подождешь.
Прошла минута томительного ожидания, тишину которого прерывало лишь глубокое дыхание Бастет. Я уже не мог терпеть изнуряющую засуху, чувствуя, как она поглощает меня целиком и навевает безумные мысли. Мне уже начинало казаться, что я лежу не на циновке в палатке посреди пустыни, а на берегу Евфрата. Стоит только протянуть руку, зачерпнуть ладонью воды и с жадностью выпить. Только я не могу этого сделать, ибо связан накрепко. И от этого жажда становится только сильнее.
Тяжелый выдох Бастет развеял наваждение, вернув меня в реальный мир.
– Ты справилась? – осипшим голосом молвил я.
– Почти…
– Давай быстрее.
– Ты издеваешься?!
– Если бы… – пробормотал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не потерять сознания.
Бастет издала яростный рык. Затем еще один. У меня в глазах все поплыло. Тьма постепенно начинала окутывать взор.
– Саргон?
Я не ответил. Не было сил.
– Саргон, держись, я уже!
Смутный силуэт склонился надо мной, и я услышал ее голос:
– Пей.
