Павел Сергеевич Марков
Клубок со змеями
3
На этот раз я отчетливо осознавал, что это сон, однако легче от этого не становилось. Я вновь оказался в камере темницы Эсагилы, прикованный толстой цепью к холодной стене. Напротив снова стоял кувшин с «аккадским вином», а за прутьями решетки виднелся Тегим-апал, с такой знакомой ухмылкой бывалого мучителя. В левой руке он держал ключи от камеры, а в правой – заточенный топор, лезвие которого угрожающе сверкало в тусклом свете факелов.
– Помнишь, я говорил, что ты доживешь до суда, даже если я отрублю тебе ноги? – прошелестел он. – Так вот, я решил, почему бы этого не сделать?
Тюремщик начал отпирать дверь темницы, а я молился, чтобы этот сон поскорее закончился. До того, как он приступит к выполнению своей кровавой угрозы. Но сон, словно на зло, и не думал прекращаться. Тегим-апал повернул ключ в замке, и несмазанная решетка омерзительно заскрипела.
Отбросив связку ключей в сторону, ассириец снял один из факелов, висевших в коридоре:
– Надо прижечь раны, дабы ты не истек кровью, как недорезанный поросенок.
Он вошел в камеру, остановившись передо мной.
– Мне придется орудовать одной рукой, – извиняющимся тоном произнес Тегим-апал, – так, что я могу отрубить не с первого раза. Уж прости, дружок.
Тюремщик поднял руку с топором над головой, а затем с силой опустил на щиколотку моей правой ноги. В этот момент я снова закричал, обрывая сновидение и резко садясь на деревянной кровати.
Пот градом стекал по лицу, заставляя слипаться ресницы, а сердце громко стучало в груди. Аккуратно, чтобы не задеть сломанный нос, я протер глаза, глубоко вдохнул и осмотрелся.
Это был шатер, но довольно просторный, так что в нем помещалась еще одна такая же кровать, стол и табурет напротив, за которыми сидел внушительных размеров воин, внимательно разглядывавший меня черными пытливыми глазами. Его загорелое лицо было довольно худым, правую щеку украшал глубокий шрам, а темная заостренная борода доставала кончиком до груди. Тяжелый доспех в виде плотной рубахи с внушительными бронзовыми пластинами покрывал тело, а на плече крепился пурпурный плащ. Голову воина венчал шлем-шишак, украшенный металлическим яблоком.
– Снова бредни? – спросил он, и я узнал этот грозный глубокий голос. Видимо, это тот самый человек, что врезал мне недавно по щеке, когда я видел… видел…
…не знаю, что я видел…
– Да, – ответил я сиплым голосом и прочистил горло.
– Честно говоря, я и не удивлен, учитывая, в каком состоянии мы тебя нашли.
– Кто вы?
– А вот об этом потом. Сперва я хочу знать, кто ты?
Я откинулся назад на подушку и устало произнес:
– Саргон.
– Имя меня интересует в последнюю очередь, – голос воина оставался спокойным, но в нем послышались нетерпеливые нотки.
Я облизал сухие губы:
– Мне бы воды для начала.
– Ты получишь ее, и даже жратву, но только тогда, когда я выясню, кто ты такой, и что делал в пустыне, сверкая голым задом?
Я закрыл глаза. Мозг отчаянно соображал, что можно рассказать этому типу? Могу ли я ему довериться? Он обратился ко мне на аккадском языке, но он совершенно не походил ни на кассита, ни на вавилонянина, ни на ассирийца.
– Я торговец, – внезапно сказал я, открывая глаза и удивляясь, с какой легкостью далась мне эта ложь. Ведь раньше я никогда не врал. Ну, разве что слегка приукрашивал значимость своих трудов, чтобы немного повысить плату за постройку хижин.
– Вот как? Торговец, значит, – в его голосе сквозило явное недоверие и издевка.
– Да, именно торговец, – я посмотрел на него.
В глазах незнакомца появились веселые искорки.
– И как же ты очутился в пустыне а, торговец Саргон? Да еще и в таком неприглядном виде? Что, гули обобрали тебя до нитки? – и он захохотал, при этом ударив мощным кулаком по столу.
– Гули? – я непонимающе уставился на него.
Тот перестал смеяться, но продолжил улыбаться:
– Злобные существа пустыни. Любят питаться мертвечиной и воровать деньги, если зазеваешься. Дай-ка угадаю. Увидел среди дюн обнаженную девицу в-о-о-о-о-т с такими формами, – он развел руками, чертя в воздухе полукруг, – и твой разум поплыл прямо в ее нежные объятия. Ну, а потом… – он вновь залился громким смехом.
Я вновь облизал пересохшие губы. Лично мне было не до смеха. Я смутно припоминал, что я видел перед тем, как очутился в темных коридорах, а потом проснулся здесь. Я вспомнил, как видел его, стоявшего в проходе между барханами. Но это был не гуль, принявший форму соблазнительной женщины. Ничего соблазнительного там и в помине не было. Оскалившаяся собачья пасть, с вытекающей слюной. Желтые немигающие глаза. Крепкие львиные лапы с огромными острыми когтями и широкие крылья.
– Пазузу, – прошептал я, чувствуя, как бледнею лицом.
Воин перестал смеяться и внимательно посмотрел на меня:
– Что ты сказал?
– Пазузу, – повторил я дрожащим шепотом. – Я видел Пазузу.
– Никогда не слышал об этой твари. Как он выглядит хоть?
Я описал. Причем, в красках.
Воин усмехнулся в бороду:
– Должно быть, тебе нехило башку напекло, раз померещился подобный бред. Вот ты и орал вчера, словно тебя гиена за зад укусила.
– Я орал не из-за этого, – устало произнес я, даже не собираясь переубеждать его в неверии о существовании Пазузу.
– Да ну? – озорной огонек в его глазах вспыхнул с новой силой.
– Правда. Видение было настолько реальным… слишком реальным.
– И что же ты видел?
Я направил взор на крышу шатра. Ткань была плотной и выцветшей от времени, но не пропускала солнечный свет, так что внутри стоял сумрак. Однако он не мешал разглядеть обстановку.
– Проход, – начал я после короткого молчания, – темный. Такой, что хоть глаз выколи. Мне казалось, словно я брожу по нему, подобно слепцу в поисках выхода. Я бежал ото змей, которых слышал в глухой тишине и непроницаемом мраке, – я перевел взгляд на собеседника. Он внимательно слушал. Улыбка исчезла с его лица, уступив место серьезному выражению. – Я свернул в другое ответвление в надежде выбраться из этого жуткого места. Но все оказалось только хуже. Выбранный проход пропах зловонием, мертвой разлагающейся плотью и дерьмом. По стенам стекала какая-то мерзкая слизь. И тут я увидел это. Красные, большие глаза. Горячее дыхание Оно издавало звуки, по которым я, сперва, решил, что то корова или бык. И еще подумал – откуда ей или ему тут взяться? Но когда я протянул руку, чтобы удостовериться в своей догадке, то нащупал гладкую кожу, под которой угадывались мощные мускулы. Что бы это ни было, но оно не было коровой. Существо начало наступать на меня. Никогда не испытывал подобного ужаса. Потом я ощутил удар по лицу, – я дотронулся до места ушиба. Болеть он уже перестал. – Вот, собственно, и все.
– Интересно, – протянул воин, задумчиво поглаживая бороду. По его виду я догадался, что мои слова не остались для него пустой болтовней безумца из пустыни.
– Ты что-то знаешь об этом?
Он вздохнул, опершись локтем о стол и массируя лоб пальцами. Я терпеливо ждал его ответа. Наконец, он опустил руку, устремив на меня свой взгляд – ни намека на шуточки.
– Кое-что слышал, – медленно начал он. – Лет десять назад я повстречал одного человека. Как выяснилось, он был беглым рабом. Родом из какой-то заморской страны, я уже не помню точно. Кажется, он называл ее Аттика[1]. Еще совсем юнцом его словили и отправили рабовладельческим судном на остров посреди Великого моря[2]. Название острова я, к сожалению, опять-таки, подзабыл. Немало лет все же прошло. Так вот, раб говорил, что остров этот один из самых крупных в Великом море. Земли эти принадлежали, а, возможно, и сейчас принадлежат Минойскому царству, владыка которого живет в огромном дворце под названием Кносс. Хоромы поражают воображение своей красотой и размерами. А под этим самым дворцом находится не менее большой, но куда более запутанный Лабиринт. По словам беглого раба, наиболее крепких из пленников заставляли спускаться туда, чтобы сразиться с чудовищем на потеху знати.
Я непроизвольно сжал кулаки и не спускал с него глаз.
– Чудовище было на целый локоть выше самого крупного раба, имело бычью голову с мощным человеческим телом и питалось живыми людьми, – он сделал паузу, во время которой я вновь почувствовал громкое биение сердца, а затем продолжил, – они называли его Минотавр, что с их языка переводится, как бык Миноса, царя того острова.
Я нервно взглотнул:
– Так, значит, это было видение, посланное богами? А чудище и вправду существует?
Внезапно воин улыбнулся и развел руками:
– Не знаю, я же не провидец-дурачок. А насчет Минотавра… Сомневаюсь, что это правда. Тот беглый раб проделал немалый путь и претерпел множество лишений, чудом сбежав с острова в попытках достичь Ханаана[3]. После такого не мудрено тронуться башкой, – он постучал пальцем по виску, – кроме того, я вообще не склонен отрицать того, что он выдумал эту историю.
– Тогда откуда такой интерес к моему видению?
– Оно напомнило мне рассказ бедолаги. Только и всего.
– Только и всего? – недоверчиво переспросил я.
– Только и всего, – уверенно подтвердил воин.
– Ты не веришь в Пазузу и Минотавра, но веришь в гулей.
Он усмехнулся:
– Разве я говорил, что верю? Я никогда не встречал их, но заблудившиеся дурачки в пустыне, вроде тебя, частенько о гулях рассказывают, так что они давно стали частью здешних верований.
– Здесь, это где?
Он поднял руку, давая понять, чтобы я замолчал:
– Не сейчас. Вообще, мы слишком далеко ушли от темы в сторону чудищ и прочих безумных бредней…
– Я не безумец!
– Все безумцы так говорят.
«Может быть, он прав? Я и вправду сошел с ума? Вспомни, что рассказывали тебе вавилонские старожилы о тех, кто пропадал в песках, а затем каким-то чудом смог вернуться. Все они обезумели. И свел с ума их именно Пазузу!».
Я постарался отогнать эту мысль, как можно дальше, но она, подобно назойливому насекомому, прилетала обратно.
– Итак, ты сказал, что являешься торговцем, – прервал мои размышления воин.
– Да.
– Знаешь, я скорее поверю в твоего Пазузу, чем в то, что ты торговец, – он вновь весело ухмылялся.
– Это почему же?
– У тебя слишком тощая задница. Я за свою жизнь повидал немало торговцев. Уж поверь, мое ремесло обязывает знать целую армию торговцев, – он издал неприятный смешок.
– Что за ремесло? – нехорошее подозрение начинало крепнуть в голове.
– Здесь я задаю вопросы, – спокойно ответил он. – Так вот, большинство торговцев это жирные и чванливые петухи, надменно смотрящие на тебя и пытающиеся выжать побольше денежек.
– Последняя неделя очень измотала меня, так что я потерял в весе, – уверенным тоном произнес я, однако ощущал, что моя ложь вот-вот выплывет наружу.
– Есть еще кое-что.
– Еще?
– Руки, – воин продолжал ухмыляться.
– Не понимаю о чем ты, – хотя я прекрасно знал, в какую сторону он клонит. Просто не хотел осознавать этого.
– Твои руки.
Я опустил взгляд вниз и посмотрел на них. Они слегка исхудали за прошедшую неделю, но сильно не изменились.
Я вновь перевел взор на собеседника:
– И что с ними не так?
– Крепкие, жилистые, с мозолями на пальцах. Эти руки могут принадлежать земледельцу или плотнику, но уж никак не торговцу с его нежными пухлыми ладошками. Так, что хоть ты и брешешь уверенно, но… – тут он чмокнул губами, – крайне неумело.
Я понял, что отпираться дальше бесполезно, но, все же, предпринял последнюю попытку:
– Это долгая история.
Продолжая улыбаться, воин встал и потянулся. Ростом он был невелик, но от того не выглядел менее крупным.
– Что ж, – начал он, – времени выслушивать длинные истории у меня, к сожалению, уже не осталось. Пора заниматься делами. Но ты не переживай, мы твой рассказ обязательно заслушаем сегодня вечером. Сам Глава будет присутствовать. Уж очень он хочет тебя расспросить, а ложь он за тысячу локтей чует.
Я хотел было открыть рот, но он меня перебил:
– Скоро сюда принесут жратвы и кувшинчик неплохого пойла. А до вечера я бы тебе не советовал выходить из палатки. Особенно с голым задом. Народ у нас здесь не самый культурный, поэтому тебе не стоит их искушать. Позже за тобой зайду я или один из слуг, а потом проводим в шатер Главы, предварительно обеспечив тряпьем, все понял? – он еще раз ухмыльнулся и направился к выходу.
– Да скажи хоть, где я?
Воин остановился, а затем молвил через плечо:
– Там, где законов нет, – и, улыбаясь, вышел из шатра.
[1] Аттика – юго-восточная область в Центральной Греции. Буквально переводится как «прибрежная страна».
[2] Великое море – Средиземное море.
[3] Ханаан – древнее название Палестины.
4
«Там, где законов нет. Что это может значить?».
Я лежал, устремив невидящий взор в потолок и размышлял. Точного ответа на этот вопрос дать так и не получалось, но одна догадка напрашивалась сама собой.
«Я в лагере разбойников. Это очевидно, учитывая слова моего странного собеседника. Он говорил, что по своему ремеслу часто имеет дело с торговцами. Сам он на торговца совсем не похож. Можно, конечно, предположить, что этот воин служит стражем караванов или личным телохранителем какого-нибудь богатого ростовщика, но его последние слова ставят под сомнение это предположение. Там, где законов нет. Я там, где законов нет. И воин часто имеет дело с торговцами. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы сложить два кусочка в единое целое – я в лапах разбойников. Да, полной уверенности у меня нет, но нужно исходить из худшего».
В любом случае, я правильно поступил, что выдал себя за торговца. Скажи я, что являюсь обычным строителем-ремесленником, и, не исключено, что меня просто продадут в рабство, а разбойники и вовсе могут сделать собственным рабом. Тогда в рядах их «выносителей горшков с дерьмом» будет пополнение. С торговца же можно поиметь хорошие деньги. Только есть одна проблема. Даже две. Первая – я не торговец. Вторая – тот воин уже практически раскусил мою ложь, хоть еще и оставался ничтожный шанс выкрутиться, сославшись на то, что я, якобы, не такой торговец, как все и люблю что-нибудь помастерить своими руками. Отсюда и мозоли на кистях, и крепкие мышцы. Однако я сам сознавал, насколько глупо, неправдоподобно и просто смешно звучит все это. Торговец, который любит в свободное время плотничать. Похоже, я действительно потерял остатки разума, бродя по пустыне в чем мать родила.
Воспоминания о часах, проведенных в горячих песках, запустили в памяти всю цепочку событий, произошедших со мной за последнюю неделю. Начиная с раннего визита Сему в мой дом и заканчивая нападением Пазузу.
«Кукла, сыгравшая свою роль в большом спектакле и выброшенная за ненадобностью. Даже тот командир стражи… Как, кстати, его звали? Ах да. Эмеку-Имбару. Даже он, получив от меня все, что хотел, просто выкинул в пустыне как ненужную вещь. Как куклу. Ну, он хотя бы дал мне шанс на спасение, и я им воспользовался. Да-да, честь мне и хвала, но не стоит заблуждаться насчет этого командира. На уме Эмеку-Имбару лишь собственные интересы, и он пойдет по головам других, чтобы достичь поставленных целей. Это буквально читалось в его глазах, и в поступках тоже. Да, он не убил меня самолично. Видимо, не хотел пятнать свою совесть перед Шамашем, когда настанет его время предстать перед богами. Но это никак его не обеляет. Эмеку-Имбару бросил меня умирать посреди желтых бескрайних песков, прикрывшись Божьим судом, прекрасно осознавая, что шансы мои спастись также ничтожны, как стать царем Вавилона. И это вызывает во мне скрытую, бессильную ярость».
Но, какой бы ни была силы злоба на Эмеку-Имбару, я, все же, надеялся, что он сможет раскрыть заговор жрецов против Самсу-дитану. А Бел-Ададу и его прихвостням вспорют животы и подвесят на собственных кишках!
«Боги всемогущие, я и не знал, что во мне может таиться столько ненависти и злобы. Кукла в большом спектакле. Я, Сему – мы куклы в большом спектакле, от которых избавились после того, как они сыграли свою роль. Даже Анум. Хотя она отчасти и заслужила той участи, которую ей подготовил Бел-Адад. Нечего было вилять задницей перед кузнецом и таскать ему деньги мужа. Ее мужа! Так, что к ней жалости я особо не испытываю. Боги, что со мной? Сколько злобы! Так и хочется выплеснуть ее на кого-нибудь, чтобы легче стало!».
Внезапно я осознал, что волны и безразличия, которые еще несколько дней назад, казалось, готовы были поглотить меня с головой, полностью пересохли, как малые каналы засушливым летом. Я твердо решил бороться. Бороться за жизнь. И если есть какой-нибудь закон против этого, то я намерен нарушить его.
«Я там, где законов нет! И это, может, даже к лучшему».
Мой внутренний мир разлетелся на тысячи мелких осколков, подобно глиняному кувшину, упавшему с большой высоты. И на руинах этого мира уже начали появляться ростки чего-то нового, но пока не до конца понятного.
***
Череду моих воспоминаний и размышлений бесцеремонно прервал вошедший в шатер человечек. Невысокого роста, темнокожий, лысая голова испуганно вжималась в сутулые плечи. В руках он держал поднос, на котором стояли кувшин и две тарелки с едой – две грозди винограда, две пшеничные лепешки и четыре небольших куска вяленого мяса, происхождение которого на вид трудно было определить. От запаха свежих блюд у меня слюни потекли, ибо уже не помнил, когда в последний раз ел.
– Обед для господина, – произнес негритенок.
Я с интересом рассматривал своего посетителя. Раньше мне приходилось встречать темнокожих рабов, но только пару раз на виллах вельмож к западу от Этеменанки.
«Он назвал меня господином. Я и не знал, что это слово так сладко звучит, когда обращено именно к тебе».
Я указал пальцем на стол:
– Поставь вон туда.
«Смотри, не войди во вкус. Он все-таки не твой раб. Однако не спорю – это так приятно. Может, даже лучше, чем ночь со жрицей».
Негритенок послушно засеменил к столу и опустил поднос с яствами, затем обернулся, выжидательно вылупив на меня огромные глаза.
Я поджал губы и вальяжно указал на выход:
– Можешь идти, Ранаи.
– Как вы узнали мое имя? – он испуганно вытаращился.
Я нарочито сдвинул брови и хмуро молвил:
– Я провидец. А теперь проваливай. Хочу поесть один.
Раб ринулся к выходу, чуть не опрокинув табурет, чем меня весьма позабавил.
«Хорошо быть господином».
Когда полог шатра опустился за Ранаи, я сел на кровати, аккуратно ощупывая нос. На месте перелома оказался ощутимый бугорок.
«Проклятый ассириец. Теперь всю жизнь ходить с горбатым носом. Хорошо, что ты этого не увидишь. Ты вообще уже ничего не увидишь».
Я опустил ноги, на которых по-прежнему находились кожаные сандалии.
«А они оказались довольно крепкими, раз выдержали все испытания вместе со мной».
Медленно поднявшись, я направился к столу, испытывая слабость во всем теле. Опустившись на табурет я, первым делом, жадно отхлебнул несколько глотков из кувшина. В нем оказалось дрянное пальмовое вино, но я другого и не ждал. Более того, был бы рад и обычной воде. Затем набросился на вяленое мясо, закусывая его одной из двух пшеничных лепешек. На вкус оно напоминало говядину, только более сладкое. Мясо было жесткое, с прожилками и трудно жевалось, но я настолько проголодался, что смаковал каждый кусочек больше минуты и не обращал внимания на то, как оно с трудом разжевывается и застревает в зубах. Полностью разобравшись с таинственным блюдом, я вновь отпил из кувшина и смачно рыгнул. На лице появилась довольная улыбка. Взгляд заскользил по оставшейся лепешке и двум виноградным гроздьям.
«Собственно, почему бы и нет?».
С этой мыслью я начал расправляться с остатками еды и добавил внутрь еще четыре больших глотка вина. Наконец, я почувствовал блаженную сытость, а следом и накатившую сонливость. Встав, я прямиком направился к кровати и опустился на нее, положив руки под голову. Закрывая глаза, я подловил себя на том, что вновь размышляю о прелестях богатой жизни.
«Хорошо быть господином».
Затем я, порядком истощенный за последние дни, начал проваливаться в глубокий сон. На этот раз его не прерывали ни кошмары, ни видения, ни воспоминания. Впервые за долгое время я спал с улыбкой на устах.
5
Проснулся я от того, что кто-то усиленно дергает меня за плечо. Открыв глаза, увидел своего «улыбчивого» знакомого. Он был по-прежнему в плотной рубахе с тяжелыми бронзовыми пластинами, шлеме-шишаке с металлическим яблоком и пурпурном плаще. В руках воин держал аккуратно сложенные белые рубаху и набедренную повязку. Судя по виду, они были хоть и старые, но чистые. А вот я давно уже не мылся. Голова сильно зудела, а кожа чесалась, как от укусов комаров.
– Одевай тряпки, – он кинул мне одежду на колени. – Пора встретиться с Главой.
– Может, скажешь свое имя? – буркнул я, опуская ноги и надевая набедренную повязку.
Лицо воина расплылось в широченной улыбке, и я заметил, что начал к ней привыкать, как к родной:
– Азамат.
Я кивнул и продел голову в рубаху. Она и вправду была чистой. Одежда приятно соприкасалась с кожей.
Я встал.
Воин, тем временем, продолжил:
– Прежде, чем идти, вбей себе в башку – все зависит от тебя. Глава сохраняет жизнь только тем, кому считает нужным. Если он решит, что от тебя никакой выгоды не будет, то проживешь ты не так долго, как рассчитываешь. Уяснил?
Я пожал плечами:
– В крайнем случае, всегда могу выносить горшки с дерьмом.
Азамат хмыкнул:
– Это место уже занято Ранаи. Второй дармоед здесь не нужен, – он развернулся к выходу, но на полпути остановился и бросил через плечо, – ах да, вот еще что. Не отходи от меня ни на шаг, пока не войдем в шатер Главы. Как я говорил, народ тут у нас не слишком дружелюбный.
Он вышел наружу.
Я же сначала подошел к столу, вылил себе в рот несколько глотков пальмового вина и только потом, ощутив прилив храбрости, покинул шатер следом.
Был уже поздний вечер. Небо принимало оранжевый оттенок. Глаза не приходилось прикрывать от резкой перемены сумрака и света.
Напротив выстроился ряд из десятка таких же шатров. Чуть поодаль слева стояла палатка поменьше, возле которой на песке сидел уже знакомый мне негритенок и грустно смотрел в сторону пустыни. В небе на западе начинали проступать первые звезды.
– Нам сюда, – кивнул Азамат, поворачивая вправо.
В той стороне, куда мы двинулись, я увидел небольшое озеро, окруженное мелким кустарником и пальмами. На первый взгляд простая картина. Тем не менее, она обладала таинственной способностью завораживать взор. Мне никогда раньше не приходилось видеть такого зрелища. Островок жизни посреди бескрайней пустыни – настоящее чудо природы, описать которое не находилось слов. Отражающая оранжевые лучи солнца вода и зеленые растения создавали потрясающий контраст с желтыми песками.
Возле левого края озера росли сразу несколько пальм, к которым была привязана дюжина верблюдов, вальяжно пожевывающая кустарник. Некоторые, временами, трясли головой или быстрыми движениями задних ног почесывали бока. Впервые мне представилась возможность созерцать этих животных так близко. Иногда торговцы посещали северные окраины Вавилона вместе с верблюдами, но я на севере города бывал крайне редко и видел их лишь издали.
Мгновенная догадка осенила мою голову, и я не преминул ее подтвердить:
– Вяленое мясо, что мне принесли – верблюжатина?
– Ага, – бросил тот, не оборачиваясь и не сбавляя шаг.
– Похоже на сладкую говядину, только жуется плохо.
– Мы не жрем молодняк. Верблюд – корабль пустыни. А без корабля мы утонем в песках.
– Ясно.
Неподалеку от животных полукругом расположилась небольшая группа людей, активно что-то обсуждающая на непонятном мне языке. Завидев нас, один из них указал на меня пальцем, и остальные тут же зашлись громким смехом, раскат которого разлетелся по округе. Мысленно я пожал плечами. После всего, что пришлось пережить, мне стало куда проще относиться к насмешкам. Кроме того, сейчас мой мозг был полностью сосредоточен на том, как не ударить в грязь лицом перед Главой, дабы и он не счел меня ненужной вещью. Ведь, судя по всему, от этого зависела моя жизнь.
Мы начали огибать озеро с правой стороны, когда я увидел то, что заставило меня удивленно поднять брови.
Два воина в стеганых доспехах, вооруженных копьями, стояли на страже перед большой бочкой, над крышкой которой виднелась голова человека. Выражение его лица было беспечным, а взгляд устремлялся к закату. Я остановился, силясь понять, что все это значит? Зачем человека сажать в бочку, да еще и приставлять охрану?
Азамат не сразу заметил, как я перестал следовать за ним. Когда он обернулся, нас уже разделяли порядка пятнадцати локтей.
– Эй ты, – услышал я его нетерпеливый голос, – шевелись, он ждать не любит.
– Что здесь происходит? – я кивнул в сторону бочки.
Азамат подошел вплотную ко мне:
– Ничего. Просто казнь.
Я изумленно уставился на него:
– Казнь? Это явно не похоже на казнь. Человек просто сидит в бочке под стражей, да и лицо у него довольно спокойное для приговоренного.
– Через недельку его рожа уже не будет такой спокойной, – хмыкнул Азамат, – казнь началась всего пару дней назад.
Я продолжал недоумевать:
– Не понимаю.
Азамат вздохнул:
– Эта мразь, – он указал пальцем на того, кто сидел в бочке, – предатель, пытавшийся сдать наше местоположение одному ханаанскому князю за щедрую плату, но мы успели вовремя разоблачить его, – Азамат ухмыльнулся, – я вроде уже говорил, Глава ложь за тысячу локтей чует. Ну, а я неплохо провожу допрос с пристрастием. Так вот, мы выбрали наказание – посадить эту скотину в бочку больших размеров, чтобы ему было просторно в ней, но оставить снаружи лишь голову. Наши ребята продолжают хорошо его кормить и поить, однако, как ты сам понимаешь, двигаться он не может, а поэтому приходиться срать исключительно под себя. Через несколько дней ублюдок нагадит внушительную кучу дерьма, а еще через несколько дней там заведутся различного рода черви и паразиты, которые начнут жрать его живьем… – он покосился на мое побледневшее лицо, – мне продолжать или с тебя достаточно?
– Достаточно, – сказал я, чувствуя, как меня начинает немного мутить, и есть риск, что плотный обед выскочит наружу.
Азамат хлопнул меня по плечу:
– Ну, вот и славненько. А то, я смотрю, ты уже готов окочуриться, а нам еще предстоит долгий разговор. Так, что шевелись. Мы и так тут застряли.
Я не заставил себя упрашивать дважды, ибо мне хотелось, как можно скорее, выбросить эту картину из головы.
Полностью обогнув озеро, мы оказались с другой его стороны, где на небольшом холме, возвышающемся над лагерем, находились только три шатра – два обычных и третий, наверное, самый большой и широкий во всем лагере. Нетрудно было догадаться, что он принадлежал Главе.
– У него есть имя? – спросил я, когда мы начали взбираться ко входу по крутому склону.
– Тебе его знать не обязательно.
– Но должен же я как-то к нему обращаться.
Азамат развернулся ко мне:
– Он сам будет говорить. От тебя лишь требуется правдиво отвечать на его вопросы. Насчет придворных правил не волнуйся. У нас нет никаких падений на колени. Занавесочек, чтобы не осквернять своим дыханием владыку. Целований ног и прочего царского дерьма. Здесь это не принято, – Азамат весело улыбнулся, – все гораздо проще. Можно сказать, что Глава – первый среди равных, но никак не царь. Понял?
– Да.
– Славно.
Он развернулся, и мы продолжили короткий подъем. Когда же тот был успешно преодолен, я почувствовал, что сердце несколько ускорило ритм. То ли от нагрузки, то ли от волнения.
Возле входа в шатер Главы стоял широкий чан на металлическом треножнике, заполненный чистой и прозрачной водой, в которой отражалось оранжевое небо.
– Готов, что ли? – спросил Азамат.
Я кивнул, вновь почувствовав волнение, но уже не такое сильное.
Он откинул рукой полог шатра:
– Тогда заходи.
Сделав глубокий вдох, я последовал за приглашением. Проникнув в шатер, я тут же ощутил, как мое напряжение резко возросло.
В десяти локтях от входа стояла большая деревянная кровать из бука с высокими спинками, украшенная ювелирно тонкой резьбой и устланная белоснежной простыней. Чуть слева, немногим меньше, возвышался стол, заваленный глиняными табличками и чем-то еще. Я никогда не видел ничего подобного. Это были тонкие листы желтоватого оттенка, буквально усыпанные непонятными письменами, нанесенными черной краской. То, что это вещи для письма, у меня не возникло сомнений, но я и представить себе не мог, что в мире существует что-то помимо глиняных табличек. Ведь им не страшен огонь. Пожар даже сделает их прочнее. А эта тонкая штука наверняка вспыхнет за мгновение. Она даже выглядела хрупкой. Настолько, что я бы не рискнул брать ее пальцами опасаясь, что та рассыплется прямо в руках.
Однако не все вышеперечисленное послужило поводом моей внезапной тревоги. Дело в том, что шатер был пуст.
– Глава опаздывает? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал увереннее. Это получилось, хоть и трудом.
– Он никогда не опаздывает, – ответил за спиной Азамат.
– Значит, мы пришли раньше.
– Нет, мы вовремя, – что-то в его голосе заставило мое сердце биться учащеннее.
– Тогда где же он?
– Позади тебя.
Я развернулся к Азамату и, кроме него, никого не увидел. Но перемены в лице этого человека поразили куда больше. Веселый огонек, игравший раньше в этих черных глазах, совсем померк, уступив место непроглядной тьме. Улыбка полностью исчезла с его лица, не оставив никаких следов своего пребывания. Даже складок и морщин возле уголков рта. Дружелюбный и веселый Азамат окончательно испарился. Теперь передо мной стоял человек, от которого исходила нескрываемая угроза. Человек, который не знает жалости и сострадания. Для которого жизнь других ничего не значит. Нечто подобное я уже видел раньше. Именно так выглядел Тегим-апал, тюремщик Эсагилы. С одной лишь разницей – во взгляде Тегим-апала четко прослеживались частички безумия, а у Азамата – нет. Его глаза не были безумными. Наоборот, ясными и расчетливыми. Но предвещавшими не меньшую опасность. А, может, даже и большую.
– Ты? Ты и есть Глава? – выдавил из себя я, прекрасно осознавая, каким будет ответ.
– Начнем наш разговор, Саргон, – ледяным тоном произнес Азамат, приближаясь ко мне и вынуждая меня сделать невольный шаг назад, – и помни, что я тебе говорил. Я чую ложь за тысячу локтей.
