Павел Сергеевич Марков
Клубок со змеями
4
Путь от стоянки караванов до лагеря разбойников оказался нелегким. Хоть песчаная буря и утихла так же внезапно, как и началась. Когда высокая каменистая гряда осталась далеко позади, намекая о своем существовании лишь своей черной макушкой, ветер почти стих. Мелкие песчинки уже не пытались залепить нам глаза и не обжигали кожу. Буря прекратилась.
Путешествие заняло четверо суток. Передвигались исключительно ночью, а днем спасались от палящих лучей солнца в наспех сооруженных палатках. Бастет держалась на удивление неплохо, ни разу за весь путь не проронив даже жалобного стона. Только сильная бледность выдавала ее состояние. Я же похвастать подобной выдержкой не мог. Вновь разболелась рука. Всплески ноющей боли взрывали тело каждый раз, когда верблюд подо мной спотыкался или преодолевал неровную поверхность. Постоянная сухость во рту, от которой не спасали маленькие глотки из кувшина с вином, лишь усиливала страдания. На третью ночь нашего путешествия мне казалось, что только чудо не заставит меня выпасть из седла и не зарыться лицом в песок. К исходу четвертой ночи запасы вина полностью опустели. Даже самые крепкие из нас стали испытывать слабость от недостатка воды и отдыха. Поэтому, когда на рассвете впереди показался знакомый оазис, все поначалу приняли его за наваждение. За шутку разыгравшегося воображения или видение, ниспосланное богами в виде насмешки. Настолько желанным он тогда казался, что никто и поверить не мог в истинность представшей картины. Но чем ближе мы подъезжали к лагерю разбойников, тем крепче становилась уверенность, что это изнурительное путешествие подходит к концу.
Оказывается, в налет на караван Азамат взял не всех людей – в лагере осталось порядка десяти человек. Сказать, что они были удивлены, обнаружив на месте главы разбойников Бастет, значит ничего не сказать. Но после коротких расспросов и пояснений, нас оставили в покое и дали отдохнуть.
Первые два дня после прибытия мы практически не выходили из шатра Азамата, который на правах победителей стал нашим. Только один раз нубийка вышла наружу – чтобы водрузить наверх фигурку золотого льва. Она тут же засияла в лучах солнца, словно звезда на ночном небе. Бастет радовалась ей, словно маленький ребенок редкому подарку на праздник. Я же был к фигурке совершенно равнодушен. Ну, обычная драгоценность, не более. За последнее время повидал таких уже немало и начал привыкать к чарующей красоте с пугающей быстротой. Бастет же имела дело с дорогими вещами несколько лет, и тем удивительней мне казалась ее реакция. Видимо, просто женщины обожают украшения.
Больше из шатра в те дни мы не выходили, проводя все время на большой деревянной кровати, украшенной ювелирно тонкой резьбой и устланной белоснежной простыней с мягкими подушками. Периодически вставали, дабы съесть что-нибудь легкое, обильно запив пищу холодной водой. Даже не вином, а именно, что ни на есть, простой обычной водой. Настолько по ней соскучились. Ни о чем серьезном не разговаривали, полностью наслаждаясь отдыхом и обществом друг друга. Лишь на третий день, почувствовав прилив сил, я решил вернуться к решению проблем.
***
Я лежал на кровати и хмуро разглядывал глиняную табличку с именами. Бастет дремала рядом. Снаружи уже наступили сумерки. Пространство внутри шатра освещали четыре треножника. На маленьком столике справа от кровати стояла небольшая тарелка с сушеными фруктами и два неполных кувшина с водой. Потрескивание огня приятно успокаивало, навевая желание вздремнуть, но я отгонял его.
Для некоего удобства, рядом с каждым именем Бастет дописала происхождение разбойников.
Гасан – мадианитянин[1]
Тарару – вавилонянин
Тиглат-Атра – ассириец
Себекхотеп – египтянин
Ибинару – угаритянин[2]
Архальбу – угаритянин
Ясмах-Нирари – вавилонянин
Джераб-Зайя – ассириец
– Кто же из них? – прошептал я.
– Хм? – сонно спросила Бастет и заерзала у меня на плече.
– Ничего, – я пару раз повернул табличку меж пальцев. Бинты с них уже сняли, как и повязку с головы нубийки. На коже красовались багровые рубцы в тех местах, которыми я ухватил меч Тарару, пронзая грудь Азамату. – Просто мысли вслух.
Бастет задумчиво почесала нос. Бугорок на месте перелома был не сильно заметен, но она все равно оставалась непреклонной в своем желании найти подходящего костоправа. Нубийка уже подумывала съездить в Петру в ближайшее время и поискать лекаря там.
– Больше ты ничего не помнишь из подслушанного разговора? – зевнув, спросила она.
Я покачал головой:
– Ничего.
– Жаль. Значит, начнем пытать Себекхотепа.
– Не самая удачная мысль, – нахмурившись, ответил я.
– Знаю, но, что-то же, нужно делать? – она перегнулась через меня и схватила кувшин с водой. Бастет коснулась своей обнаженной грудью моего живота. Возможно, это меня возбудило, если бы не размышления о предателе.
– Можешь рассказать что-нибудь о них? Ну, кроме Гасана и Тарару. Тут и так все понятно. Кстати, не забудь, с парнишкой необходимо побеседовать в ближайшее время.
– Я помню, – отпив из кувшина, ответила Бастет.
– Хорошо. Так, что?
Она внимательно окинула взглядом табличку:
– Ассирийцы – беглые воины. Дезертиры. Они никогда не вдавались в подробности о своем прошлом или о том, почему совершили свой поступок. Азамату было достаточно того, что они неплохо орудуют клинками и не испытывают недостатка в храбрости и жестокости на поле боя. Больше о них я ничего не знаю. А, ну и еще они родом из Шибанибы[3].
– Ясно. А этот? С непроизносимым именем?
– Себекхотеп?
– Да.
Бастет прыснула:
– Что сложного в его имени? Всяко проще, чем Ясмах-Нирари.
– Кому как, – буркнул я.
– Он бывший писец.
– Вот как? – удивился я. – Египетские писцы живут настолько плохо, что предпочитают подаваться в разбойники?
– Конечно, нет! У Себекхотепа есть своя причина, по которой он оказался здесь.
– И какая же?
Бастет отпила еще немного воды, вытерла губы и поставила кувшин обратно:
– Он был помощником фиванского номарха. Но, как и многим людям, Себекхотепу не чуждо желание получать и иметь больше. Он начал воровать, подделывая сметы и отчеты о доходах нома, а также занижать реальные налоги, вносимые крестьянами в казну. Списанные цифры доходов прибирал себе. Поначалу от его действий страдали местные жители. Когда номарх увидел недостачу, то сперва подумал, что это грязные крестьяне зажимают деньги и урожай, не желая отдавать благословенному фараону то, что причитается ему богами. Ведь он и сам живой бог. Воплощение Гора[4]. Но крестьяне отказывались сознаваться. Даже после того, как сборщики налогов утопили в колодце целую семью в назидание остальным. Тогда до номарха, наконец, дошло, что утечка доходов происходит отнюдь не из-за местных жителей. Но когда стража ворвалась на виллу Себекхотепа, тот был уже далеко, заранее почувствовав, что находится на грани краха. Позднее египтянин рассказывал, что воруй он чуть меньшими суммами, то смог бы выйти сухим из воды.
– Интересно, – хмыкнул я, – этот египтянин хитер и изворотлив.
– Как кривое лезвие клинка.
Я вздрогнул и посмотрел на Бастет.
Та кивнула:
– Поэтому я и думаю на него. Может, ассирийцы и жестоки, но навряд ли станут строить козни за спиной. Предпочтут выступить открыто.
В ее словах был смысл.
– Возможно, – признал я, – однако нельзя исключать их из списка.
– Ага, – Бастет снова легла, положив голову мне на плечо.
Быстро переварив услышанное, я постучал пальцем по табличке:
– Ясмах-Нирари. Расскажи о нем.
– Тот, что с непроизносимым именем? – передразнила меня Бастет.
Я показал ей язык, и она рассмеялась.
– Да, про него.
– Я ничего о нем не знаю.
– Прямо совсем ничего?
– Кроме того, что он молчалив, безропотно делает то, что ему прикажут, и держится подальше от остальных.
– Хм… – задумчиво протянул я. – А угаритяне?
Бастет вздохнула:
– Может, поспим немного, а утром продолжим? Я устала.
– Осталось всего пара имен.
– Ты ведь не отстанешь, да?
– Конечно!
– Ибинару бывший раб, – сонно начала Бастет, – он такой же юнец, как и Тарару. Около года назад мы захватили его у эламского караванщика, возвращавшегося в Междуречье из Ханаана. Наша шайка тогда понесла потери. Не такие серьезные, как сейчас… Кстати, – ее голос слегка оживился, – вот еще одна головная боль. Нам нужно пополнить ряды. Нашелся очередной повод съездить в Петру. Заодно вправлю себе нос.
– Да-да, – нетерпеливо перебил я, – не отвлекайся.
Она вздохнула и продолжила:
– Азамату нужны были люди. Ибинару оказался крепким малым, и мы взяли его. Он довольно быстро научился орудовать мечом, хоть и не в совершенстве. Характером очень похож на Тарару – прямой, как палка и очень наивный. Единственное, в отличие от юного вавилонянина, безмерно благодарен нам за освобождение от рабства. Так, что сомневаюсь в наличии у него помыслов к предательству.
– А я бы не спешил с таким выводом.
– Почему?
– Он благодарен за освобождение Азамату, а не тебе или уж, тем более, мне. А вот мы, как раз, отправили в загробный мир его любимого освободителя, так что не исключена вероятность вынашивания им планов мести.
Несколько мгновений Бастет молчала, а затем недовольно выдала:
– Любишь ты все усложнять.
– Здесь лучше усложнять, нежели упрощать. Иначе мы можем однажды не проснуться. Также просто, – я щелкнул пальцами.
– Ладно-ладно, – раздраженно буркнула Бастет. – Теперь-то мы можем поспать?
– Ты забыла про Архальбу, – ласково напомнил я.
– Кого?
– Второго угаритянина.
Она закатила глаза и издала тяжелый стон.
– Крепись, милая, осталось совсем чуть-чуть.
– Может хватит уже? Я, честно, устала! – она вновь начинала закипать.
– Расскажешь о нем, и спи хоть неделю.
– Во имя богов, иногда мне хочется, чтобы ты к ним отправился поскорее! – раздраженно рыкнула Бастет.
Я вздрогнул, да так, что едва не выронил табличку. Однако не вспыльчивое желание нубийки отправить меня к богам произвели такое впечатление. Меня словно молнией ударило. В голове вновь всплыл разговор между разбойниками, подслушанный в шатре.
«Они все отправились на службу к Нергалу… отправились на службу… на службу к Нергалу… Нергалу».
– Саргон, что с тобой? – озабоченно спросила Бастет, наблюдая за моим лицом.
– Я вспомнил, – с охватившим волнением произнес я.
– Вспомнил, что?
– Еще одну важную вещь, – я повернулся к ней лицом, – один из разбойников упомянул имя бога. Нергал.
– И?
– Это аккадский бог смерти… ты не слышала о нем?
Нубийка покачала головой:
– Нет.
– Хорошо, – я вновь завертел табличку между пальцами.
– Почему? – нетерпеливо спросила Бастет. – К чему ты клонишь?
– Предатель упоминал имя Нергала и то, насколько любит приносить ему жертвы. Думаешь, Себекхотеп стал бы поклоняться аккадскому богу смерти? Наверняка у египтян есть свой повелитель хаоса…
– Сет, – тут же вставила нубийка.
– Именно! Так вот, из этих шестерых, – я провел указательным пальцем по именам, – лишь трое имеют непосредственное отношение к Нергалу. Ассирийцы и Ясмах-Нирари.
– Хм, – задумалась Бастет, а затем, с долей разочарования в голосе, произнесла, – а я думала на египтянина.
– Тебе так хочется его прирезать? – я удивленно вскинул брови.
Нубийка откинулась на подушки и выдохнула:
– Ненавижу его.
– Почему?
– Познакомишься с ним поближе, тогда узнаешь, – хмыкнула Бастет.
– Ну, не можем же мы убить его только потому, что он тебе не нравится?
– Знаю, – буркнула она, – и, все равно, я немного разочарована.
– Да брось, посмотри на это с другой стороны. Мы многое сегодня узнали. Причем, не вставая с кровати. Не каждый так сможет.
Она вновь опустилась ко мне на плечо и обхватила мою грудь рукой.
– Думаю, ты прав.
Я улыбнулся и отложил табличку в сторону.
«Пожалуй, хватит на сегодня».
***
Спал мало, поэтому, проснувшись, ощутил сильную разбитость и гул в голове, словно внутри завывал ветер. Медленно поднявшись, я вышел наружу и окунул лицо в медный чан с холодной водой.
Предрассветные лучи только осветили небо на востоке, и в лагере большинство еще спали, кроме часовых.
Почувствовав облегчение, я с наслаждением вдохнул прохладного воздуха и вернулся обратно в шатер. Бастет уже проснулась и примеряла меч к поясу с правой стороны. Действовать покалеченной рукой она, пока что, не могла. Плотный слой бинтов по-прежнему скрывал кисть.
– Как рука?
– Все еще жжет, – ответила она, надевая нагрудную повязку. – Придумал, что делать дальше?
Я задумчиво смотрел, как она одевается и расчесывает волосы золотым гребнем, украшенным фигуркой бычка.
– Чем бы ты занялась, не будь у нас этой… проблемы?
Она пожала плечами:
– Сперва разделила добычу. Половину необходимо отложить для доставки в тайник, вторую часть поделить между людьми. Также нужно подготовиться к поездке в Петру. Нам стоит пополнить ряды охотниками за наживой. Ну, и вправить мне нос, разумеется, – она улыбнулась.
– Вот и отлично, – кивнул я, – займись руководством, а поиски заговорщика оставь мне.
Ее глаза широко распахнулись от изумления:
– Ты?
Сохраняя абсолютную серьезность, я снова кивнул:
– Да. Во-первых, нам незачем браться за одно дело вдвоем, полностью забывая о другом.
– А во-вторых?
Я улыбнулся:
– У тебя очень вспыльчивый нрав. Еще натворишь сгоряча чего нехорошего.
Бастет хмыкнула, но осталась совершенно спокойной.
– Возможно, – она подошла к выходу из шатра, – но, ты же, не станешь изображать из себя героя, верно?
Теперь настала моя очередь удивляться:
– На героя я пока точно не тяну, – и помахал рукой в повязке.
– И, все же, будь осторожен.
– Буду.
Она поцеловала меня в губы и вышла из шатра.
Подождав, пока ее шаги стихнут в отдалении, я крикнул:
– Гасан!
Послышался грохот опрокинутой табуретки и треск разбившегося глиняного кувшина. Иронично улыбаясь, я покачал головой. Гасан, хоть и был неплохим малым, являлся настоящим увальнем. Он не отличался умом и сообразительностью. Совсем не отличался.
Мадианитянин влетел в шатер несколько секунд спустя. Весь его вид говорил о том, что он крепко спал. Слезящиеся глаза и растрепанные волосы. Белая рубаха вылезла из черных штанов, а сапоги на ногах и вовсе отсутствовали.
– Звали меня, господин? – просипел он.
– Позови Тарару. Мне нужно с ним серьезно поговорить, – произнес я, наливая воды в стакан.
– Слушаюсь, господин, – он, пошатнувшись, развернулся, собираясь выйти из шатра, но я его остановил.
– Постой.
Он обернулся и внимательно посмотрел на меня.
– Приведи себя в порядок. Выглядишь, как подзаборный пьяница.
– Да, господин… – схватившись за голову, вяло ответил он.
– Можешь взять себе кувшин с вином взамен разбитого, – услышав мои слова, его лицо мигом прояснилось, – теперь можешь идти.
– Спасибо вам, господин! Вы самый великодушный человек из всех, что я знал! Да хранят вас боги! – казалось, он готов упасть на колени и целовать мне ноги.
– Иди, давай! – цыкнул я, и Гасан поспешно ретировался, по пути чуть не снеся столик с едой.
– Как мало нужно для счастья этому тупице, – пробормотал я, поправляя утварь.
Присев на край кровати, и склонив голову, я стал ждать появления Тарару.
«Нужно убедить юношу в том, что мы готовы исполнить его просьбу и отпустить в Вавилон. Таким образом, мне удастся заручиться его поддержкой. Нам нужны верные и преданные люди. Особенно сейчас, пока не выявили предателя. Эту гнусную змею в траве…».
Почувствовав, как щеки зарделись от гнева, я глубоко вдохнул и заставил себя успокоиться. Нужна ясная голова.
«Однако, как ни крути, отпустить Тарару на поиски отца все-таки придется. Если я хочу заручиться его поддержкой. Бастет не хочет рисковать, и я ее прекрасно понимаю. Юнец запросто может выболтать расположение оазиса. Что же делать? Послать с ним кого-нибудь? Тоже риск. Думай, Саргон, думай…».
Послышались шаги. Я вскинул голову и посмотрел в сторону входа в шатер.
«Ладно. Об этом потом. Главное сейчас – завоевать его сердце».
[1] Мадианитяне – полукочевой народ, позднее ставший частью царства Майн. Оно располагалась на границе современных Саудовской Аравии и Йемена.
[2] Угаритяне – жители Угарита, древнего торгового города-государства Восточного Средиземноморья, находившегося на территории современной Сирии.
[3] Шибаниба – древний ассирийский город на севере современного Ирака.
[4] Гор – древнеегипетский бог неба и солнца в облике сокола.
5
Тарару держался отстраненно и сдержанно. В глазах застыло весьма недружелюбное выражение.
– Вызывали, господин Саргон?
«Не стоит множить число своих врагов».
Выждав небольшую паузу, я произнес:
– Мы удовлетворим твою просьбу. Поедешь в Вавилон.
Очи юнца мгновенно растаяли. На губах заиграло подобие восхищенной улыбки с проблеском надежды.
– Спасибо, я… – он увидел мою вскинутую руку и тут же замолчал. Счастья на лице слегка поубавилось.
– Ты поедешь в Вавилон, – повторил я, – но не сейчас и, скорее всего, даже не в ближайший месяц.
– Но, когда…
– Хватит меня перебивать, – терпеливо оборвал я. – Ни о какой поездке в Вавилон не может идти речи, пока не выполнишь ряд необходимых поручений.
Тарару явно находился в растерянности. С одной стороны я готов был выполнить его драгоценную просьбу, с другой – он буквально жаждал отправиться в путь, как можно, скорее.
– Ты ведь понимаешь, что я не могу отпустить тебя одного?
Тот утвердительно кивнул.
– И ты уходишь не навсегда. Те, кто связал свои жизни с этим местом, смогут покинуть его только в одном направлении, и я сильно сомневаюсь, что ты туда торопишься. Надеюсь, это тоже понятно?
– Да, господин Саргон, – хрипло ответил Тарару, – я подозревал, что должен буду вернуться. На самом деле, я просто хочу повидать отца и узнать, что стало с матерью.
– Помнишь поручения, о которых я говорил?
– Помню, господин. Я готов немедленно их исполнить!
– Ты знаешь, что вошел в список посвященных?
«Уверен, Бастет не будет против».
И хотя Тарару продолжал уверенно держаться на ногах, на секунду мне показалось, что он упадет – настолько взволнованным было его выражение лица. Дыхание у юноши перехватило.
– Я – посвященный? – прошептал он, уставившись на меня невидящим взором. Казалось, он вот-вот улетит отсюда навстречу своим самым далеким мечтам.
– Ты удивлен?
– Чем я заслужил такую почесть? – его взгляд прояснился и теперь был полностью сосредоточен.
Я улыбнулся уголками губ:
– Скажем, это дар за твою прямоту и открытость. Надеюсь, оправдаешь возложенное на тебя доверие.
– Да, да, господин Саргон! Клянусь Шамашем! – он склонил голову в почтительном поклоне.
– Так вот, насчет поручений… – я выждал многозначительную паузу.
Тарару поднял голову и с готовностью произнес:
– Все, что угодно!
Я ответил, при этом делая несколько шагов по шатру:
– Бастет сейчас занимается дележом добычи. Половина от всех награбленных сокровищ должна будет отправиться в тайник, – я остановился и взглянул на него, – будешь сопровождать нас в пути. Ты и еще пара посвященных. Доставим добычу на место, вернемся и подумаем о твоем путешествии в Вавилон.
– Подумаем? – неуверенно произнес Тарару.
– Нужно будет решить, кого отправить вместе с тобой, – пояснил я, – и назначить дату похода. Тебя это устраивает?
– Полностью. Спасибо, господин, – он вновь поклонился, но чуть более сдержанно.
– Не благодари.
– Вы уже назначили остальных посвященных?
– Нет, – я покачал головой, – ты первый.
Я увидел, как гордо заблестели глаза юного вавилонянина.
– Однако, – добавил я, – прошу не разглашать это до поры до времени.
– Почему? – удивился Тарару, уже предвкушавший, как хвастается перед остальными своим назначением.
– Чтобы не бередить умы, – пояснил я.
«И не провоцировать предателя на действие».
– Я не посрамлю оказанное мне доверие, господин Саргон! – пылко воскликнул Тарару и поклонился.
Я повернулся к нему боком, приблизившись к столу с папирусами и глиняными табличками:
– Кстати, по прибытии в оазис с тобой кто-нибудь говорил?
Тарару недоуменно воззрился на меня:
– Нет. А почему вы спрашиваете?
«А вот этого тебе знать необязательно. Пока, во всяком случае. Однако хорошо, что заговорщик не успел с тобой побеседовать».
– Так… На всякий случай, – вяло ответил я, оборачиваясь, – вдруг ты кому пожаловался, что я якобы не отпускаю тебя домой.
Юный вавилонянин покраснел и с жаром выпалил:
– Да у меня и в мыслях не было! Я не из тех, кто шепчется за спинами других!
– Правда?
– Так отец воспитывал, – Тарару потупил взор.
Я ободряюще улыбнулся:
– Значит, не все, чему Этеру учил тебя, было бесполезным. Можешь идти.
Он еще раз поклонился и вышел.
Когда полог шатра опустился за ним, я еще долго стоял на месте, уставившись отрешенным взглядом в одну точку.
«Правильно ли я сделал, что доверился этому пареньку? Выглядит он весьма честным и открытым, насколько таковым может быть человек из шайки разбойников. В любом случае, у меня нет особого выбора. Если заговорщик попытается подступиться к Тарару, теперь это сделать будет непросто».
***
С задумчивым видом, я вышел наружу. Внизу под откосом небольшое озеро уже вовсю переливалось в лучах света. Солнце ощутимо припекало. Слабый ветерок не нес никакой прохлады и был обжигающе горяч.
Около десяти человек столпились возле дальнего конца водоема. Отсюда я не мог разглядеть лиц, поэтому не знал, присутствует ли кто из списка на глиняной табличке среди тех людей. Они внимательно слушали, что говорила им Бастет. Из-за расстояния я не понимал даже приблизительного смысла ее речи, но голос нубийки звучал твердо и уверенно.
Переведя взгляд правее, я увидел знакомую вереницу верблюдов, привязанную к пальмам. Мне показалось, что с момента нашего прибытия в лагерь, животных стало немного меньше. Словно подтверждая мою догадку, чуть поодаль я заметил небольшую постройку без крыши. Внутри находился Ранаи. Он развешивал на внутренних частях стенок какие-то куски. Видимо, верблюжатина, готовящаяся к длительному периоду сушки и вяления на жарком солнце пустыни. Стенки же нужны для того, чтобы мясо постоянно находилось на сквозняке, дабы ускорить процесс сушки. При виде такого большого количества пищи, в животе у меня сильно заурчало. Со всеми этими разговорами и проблемами, я совершенно забыл позавтракать.
«Поскольку Ранаи сейчас занят, придется Гасану побыть моим слугой».
Его шатер рассполагался справа от моего, и я уже хотел позвать мадианитянина, чтобы он обеспечил меня хорошей едой, как вдруг заметил, что тот поднимается по холму прямо ко мне. В правой руке Гасан сжимал кувшин с вином. Его неплохо шатало из стороны в сторону. При виде столь неприглядной картины я нахмурился. Как только он приблизился на расстояние четырех-пяти локтей, я понял, что Гасан пьян. Сильно. Он так и не удосужился надеть обувь, а рубаха по-прежнему торчала из штанов.
– Я велел привести себя в порядок, а ты налакался, как последняя свинья! – рявкнул я на него так, что тот чуть не выронил кувшин на песок.
– П-п-п-ростите, господин Саргон, – он икнул и посмотрел на меня стеклянными глазами, – вы сами разрешили мне прибрать кувшинчик.
Не знаю почему, но я разозлился. Да так, что не помнил, когда в последний раз испытывал подобную ярость. Может, чувство голода сделало меня таким раздражительным? Как бы то ни было, я схватил мадианитянина за шкирку и, несмотря на ноющую боль в руке, подвел к чану и с силой опустил его голову в воду. Последняя ощутимо нагрелась и теперь походила на теплое молоко. К моему легкому изумлению, Гасан не выронил кувшин. Наоборот, он вцепился в него, словно утопающий за соломинку. Подержав его под водой около минуты и послушав булькающие звуки, я отпустил мадианитянина. Тот вынырнул, пошатываясь и жадно глотая воздух. Лицо заблестело на свету, подобно серебряной безделице. Не давая опомниться, я вырвал кувшин из его трясущихся рук.
– Больше вина ты не получишь! Месяц!
Мои слова привели Гасана в чувство быстрее, чем купание в чане с водой:
– Г-господин Саргон, вы же сами разрешили…
– Я разрешил взять кувшин вина, но я не приказывал напиться до положения риз!
Бедняга сильно побледнел. В глазах застыл животный страх, словно я приговорил его к немедленной казни. Руки Гасана затряслись пуще прежнего. Он сложил их в умоляющем жесте, словно обратился к самим богам.
– Прошу вас, господин, не наказывайте так строго. Зуб даю, не напьюсь я более! Только не лишайте меня вина! Особенно на месяц!
Я уже, было, хотел проявить твердость. Сказать, что мы не на рынке и торговаться бессмысленно, как вдруг услышал позади себя приятный и вкрадчивый голос.
– Сжальтесь над ним, господин Саргон. Уверен, он усвоил урок.
Я обернулся.
Позади меня стоял один из разбойников. Видимо, он появился с южной стороны лагеря, услышав крики. Налетчик был полностью бритым, так что его лысая голова блестела на солнце ничуть не хуже, чем мокрая физиономия Гасана. Пытливые коричневые глаза обрамляла темная краска на манер египетских узоров. Острый длинный нос напоминал клюв хищной птицы, а под ним играла широкая улыбка на тонких губах. Что-то в этой улыбке мне не нравилось. Она не была похожа на дружелюбную или открытую. Скорее на странную. Хитрую. Коварную. Она точно не вызывала доверия. Грудь разбойника защищал кожаный нагрудник, а на шее висел серебряный амулет в виде символа анх. Пояс украшал меч с деревянной рукояткой, и с весьма странной формы лезвием. Мне ранее не приводилось видеть подобных клинков. Он напоминал серп, заточенный с внешней стороны. Этакий острый полумесяц. Облик разбойника дополняли привычные темные штаны и кожаные остроносые сапоги.
Заметив, с каким интересом я разглядываю его оружие, он спросил вкрадчивым голосом, при этом продолжая улыбаться:
– Вам понравился мой хопеш?
– Что? – я непонимающе вскинул брови.
– Так называется этот клинок, – учтиво пояснил разбойник, – полагаю, жителям Вавилона, особенно такого происхождения, как ваше, оно не слишком знакомо?
«Такого происхождения, как ваше? Что этот накрашенный чурбан себе позволяет?».
С трудом сдерживая раздражение, подогретое голодом и ноющей болью, я спросил, хотя уже прекрасно знал ответ:
– Кто ты?
– Себекхотеп из Фив, к вашим услугам, – он склонился в поклоне, в котором чувствовалась насмешка.
– Писец?
– Верно, – он поднял голову, продолжая улыбаться. Эта улыбка начинала меня нервировать. – Откуда вы знаете?
– Бастет рассказала, – холодно ответил я, а сам мысленно приказал себе перестать распаляться.
На мгновение позабыв о Себекхотепе, я развернулся к Гасану, все еще стоявшему рядом с жалким видом и бормочущим молитвы своим богам. Хмуро сдвинув брови, я всучил ему кувшин с вином, несколькими минутами ранее отобранный у мадианитянина. Тот ухватился за него, словно от этого сосуда зависела его жизнь.
– Один кувшин вина в неделю. Растягивай, как хочешь. Хоть упейся им сегодня же. Но прежде принеси поесть. И побольше. Чтобы через полчаса в моем шатре стоял поднос с сосудом свежей воды и пара тарелок вяленого мяса, да сушеные фрукты. Шевели задницей!
Гасан, увидев мое суровое и непроницаемое лицо, прижал кувшин к груди, словно младенца, и поспешно скрылся в своей палатке.
– И приведи себя в порядок, наконец! – крикнул я ему в след.
– Не любите, когда пьют? – поинтересовался Себекхотеп.
– Не люблю, когда пьют не вовремя, – отрезал я, поворачиваясь к нему лицом.
Себекхотеп рассмеялся:
– Гасан не знает, что такое вовремя, но уверен, после сегодняшней трепки, он будет осмотрительнее.
Я еще раз внимательно оглядел этого человека. На каком-то подсознательном уровне Себекхотеп вызывал у меня скрытую неприязнь с примесью недоверия. И я никак не мог понять почему – то ли из-за внешности, то ли из-за этой постоянной мерзкой улыбочки, не сползающей с его тонких губ под острым хищным носом. И, судя по выражению его пытливых коричневых глаз, чувства эти были взаимны. Хоть он и скрывал их под напускным радушием и приветливостью.
– Раз уж я здесь оказался… – начал, было, он, но я перебил его.
– Интересно, что же ты делаешь?
Похоже, мой холодный тон нисколько его не смутил. Себекхотеп продолжал улыбаться.
– Госпожа Бастет повелела мне произвести счет драгоценностей – составить опись того, что следует отправить к месту тайника, а что разделить между воинами.
Я насмешливо отвел руку в сторону:
– Это место похоже на склад драгоценностей?
– Нет, конечно. Оно там, – египтянин указал тонким пальцем на южную оконечность лагеря, но я не увидел ничего, кроме песков. Словно прочитав мои мысли, Себекхотеп добавил. – Отсюда не видно, но у нас там вырыто большое углубление, куда мы временно складываем все награбленное, пока не проведем расчеты.
– И что же заставило тебя оторваться от столь важного дела? – спросил я, уперев руку в бок.
В этот момент из своей палатки показался Гасан. Бросив на нас пугливый и затравленный взгляд, он засеменил вниз по склону холма в ту сторону, где Ранаи продолжал развешивать куски верблюжатины для сушки. Рубаха по-прежнему торчала из его штанов, но он, хотя бы, удосужился надеть сапоги.
– Я услышал ваши крики, – проворковал Себекхотеп, – решил, вдруг вам понадобится помощь в укрощении буйного пьяницы?
«Ах ты, паршивый египтянишка. Н-е-е-т, даже не надейся – ты не выведешь меня из себя!».
– Как видишь, помощь мне не требуется. Так, что можешь вернуться к выполнению прямого приказа. Бастет будет недовольна, что ты тратишь время на разговоры со мной.
– Но госпожа явно смилостивится, когда узнает, что я прервал свою деятельность, дабы обеспокоиться за состояние господина Саргона, – Себекхотеп снова поклонился. На этот раз ниже обычного. И у меня возникло дикое желание врезать со всей силы ему ногой по зубам. Лишь неимоверным усилием воли я заставил себя не воплощать это желание в жизнь.
– Возвращайся к расчетам, – как можно спокойнее, произнес я.
– Как скажете, господин, – улыбка египтянина расплылась еще шире, буквально растянувшись от уха до уха, – не смею больше докучать вам своим присутствием.
Себекхотеп развернулся и медленно направился к схрону. Его плечи были слегка опущены, а ноги в кожаных сапогах равномерно вышагивали по песку, подбрасывая в воздух мелкие песчинки. Глядя ему в след, я чувствовал, как гнев медленно уступает свое место тревоге.
«Теперь понимаю, почему Бастет его ненавидит!».
***
Вернувшись в шатер, я в порыве злобы сильно ударил ногой об кровать. Боль, пронзившую большой палец, даже не заметил.
«Он общался со мной не как подчиненный с главой разбойников. Н-е-е-т, он разговаривал и вел себя так, будто перед ним бедный странник, потрепанный жизнью, а сам он – великодушный муж, снизошедший до жалкого смертного! – я громко выдохнул и осушил остатки воды из кувшина, – ладно, нужно успокоиться и выкинуть его из головы».
Вошел Гасан, неся на бронзовом подносе в точности все, что я повелел. Он аккуратно поставил обед на столик, словно это была невероятно хрупкая вещь и, отойдя на пару шагов, молча встал, переминаясь с ноги на ногу. Живот свело сильной судорогой, поэтому, не теряя времени, я закинул огромный кусок вяленой верблюжатины в рот и стал нажевывать. Только потом обратил внимание на Гасана, продолжавшего стоять с видом провинившегося ученика.
