Энн Княгинина
Расколотое сознание
Глава 22
Это моя жизнь
Пол ловит меня на входе в колледж. Отводит в сторону.
– Ты куда вчера пропал?
– Я ездил к бабушке.
Почему-то Пол озирается по сторонам. Выглядит подозрительно.
– Всё-таки она жива?
– Да.
Он дёргает меня за рукав, уводя всё дальше от входа.
Я в той же одежде, что и вчера. Вечером в гостинице я постирал вещи, теперь не пахнут. Вчера я сильно вспотел.
А надпись на ладони до конца не стёрлась. Сара выбрала несмываемый маркер.
– Нас разыскивает Вероника. Твои уже здесь. Они ищут тебя со вчерашнего дня.
– Хорошо, я пойду к ним на встречу. Надоело прятаться.
Я осторожно разжимаю пальцы Пола и убираю его руку со своей рубашки.
Мне всё равно придётся с ними встретиться, когда я буду забирать из квартиры свои деньги.
Из-за того, что у меня на лице гематомы, я сомневаюсь, что кто-то согласится сдать мне квартиру. Гостиница не худший вариант, и стоит не так уж дорого, а вечера буду проводить с Майком.
Я учусь продумывать: не избегать проблем, а решать их.
– Твой отец очень зол! А мама жалуется на здоровье.
Пол спешит за мной, почти наступая на пятки.
– Вместе пойдём? Или дальше будешь избегать встречи с Вероникой?
Поднимаемся на второй этаж. Пол ровняется со мной. Он жмётся ближе к стене. Я иду в самом центре коридора. Во мне безрассудная уверенность, что всё нипочём.
Меня обходят, и на меня прут – тогда отхожу я.
Я поднялся с нижней ступени иерархии, но не добрался до верхней. Я посередине, и намереваюсь это исправить.
Директор, Вероника и мои родители стоят в коридоре. Студентам любопытно, что происходит. Они останавливаются и наблюдают.
Спектакль начнётся с минуты на минуту. Пол притормаживает.
– Что-то я уже не хочу.
Как будто у меня полно желания встречаться с этими людьми.
– Не иди.
– Артурчик! – выкрикивает мать, срываясь с места.
Отец хмурится, он, как обычно, недоволен. Кадык его нервно дёргается под толстой кожей.
Пол всё же не уходит и поддерживает меня. И он «моё лево».
Мама пытается обнять, но я делаю шаг в сторону. Она обнимает пустоту. Я иду дальше.
– Ты где был? Сыночек. Мы так переживали. Сердце болит.
Вероника Сергеевна победно лыбится.
– Наконец-то все собрались. Или опять сбежите?
Она смотрит на меня, припоминая вчерашний побег с Сарой.
Люди собираются в кучу, перекрывают телами коридор, их невозможно обойти, и многим приходиться останавливаться.
– После пар домой! – надрывно приказывает отец.
Не смотрю на него.
– Хочу напомнить, что мы с Полом совершеннолетние. Я отказался от претензий к тому, кто это сделал, – указываю пальцем на лицо. – Вы не можете меня удерживать. Я вернусь домой, заберу вещи и уйду от вас.
Вероника и директор не ожидали такого: как же так, покорный, сдержанный мальчик умеет открывать рот и защищать свои права.
Тех, кто с детства ведёт себя грубо и вызывающе, воспринимают как должное. Ведь они всегда были такими. Но когда грубит тот, кто обычно ведёт себя тихо и скромно, как он сразу же становится «врагом человечества».
– Вы совершеннолетние, но пока учитесь в колледже, мы за вас отвечаем.
Вероника готова к дискуссии. Ради неё она и бегала за нами столько времени.
Мой отец обнимает маму за талию. Директор пока молчит. Студенты стучат ногами по полу, как приматы.
Мы в суде.
– Избили нас не здесь. С родителями я живу не в колледже. Тогда и разбираться вы не обязаны. Тот, кто избил, понесёт наказание рано или поздно. От меня, от Пола, от другого, но не от вас.
Вероника мнётся.
Вокруг много людей с телефонами, и они нас снимают. Надеюсь, Кайн сюда не придёт.
Я замечаю Майка в толпе, и он одобрительно кивает мне.
Слово директора: губы подрагивают, он пыхтит, но ничего произносит. Что, не его черёд?
– Мы будем ждать тебя дома, – звучит неприятный голос отца. Он долго молчал – это на него не похоже, и лучше бы продолжал безмолвствовать.
– Ждите. Я заберу половину своих денег. Мама, не выпучивай глаза, я предупреждал. Половину тратьте, как хотите. На самолёт не хватит, конечно. Только если на игрушечный.
Пол никогда не смотрел на меня с такой гордостью. Его глаза сияют, и я не могу понять отчего – от света или от моих слов?
Ноздри папы раздуваются, чёрные волоски пропадают в широком носу. Мама оцепенела.
Они думали, что я никогда не узнаю правду. Но шах и мат, родители.
Возможно, потом я посмотрю видео, которые студенты-придурки наснимают, и увижу там мямлю, а не сильного, как мне представляется, парня.
Но сейчас я в ударе.
Майк аплодирует. Сначала он один. За ним начинает Тая. За Таей её подружки. За подружками их парни. За их парнями все остальные.
Охренеть.
Нет, я не увижу на видео мямлю.
– Успокоились, живо! – кричит директор, раскидывая слюну по воздуху.
Он бледнеет, краснеет и снова его лицо будто в побелке.
Его слова утопают в овациях.
– Мы с Полом пошли на пары, – ору отцу.
Мамины глаза останавливаются на мне.
Я иду в толпу. Не расталкиваю людей, я же не самоубийца: я временно поверивший в себя, но не настолько, поэтому дожидаюсь, когда меня пропустят, и ухожу с Полом – от родителей, директора, Вероники, блогеров с телефонами.
Пальцы подрагивают, ноги подворачиваются, накатывает паническая атака.
Смел да труслив.
Я делаю шаг, и перед глазами встаёт картина: злой отец и испуганная мать.
Ещё шаг – и видение исчезает.
Ещё один шаг – и родители снова напротив.
На ногах не удержаться, прижимаюсь к стене. Кладу руку на грудь, считаю удары сердца – раз, два, три. Быстро.
Дефибриллятор. Ладно, не нужен, я живее живых.
Пол останавливается.
– Мощно, – но голос не Пола, а бас Майка.
Майк рядом с Полом. Я не заметил, как он подошёл.
Тая с подружками шастает за их спинами. Как будто я не пойму, что они делают это специально. А мимо Таи туда-сюда ходят парни, как голуби, привлекающие самку.
Где же Сара.
– После драк адреналин всегда так отпускает. Тряска, учащённое дыхание, как у наркоманов из сериалов. Сам не балуюсь. Так что ты, пианист, молодец. Так держать.
– Да уж. Мне ещё домой возвращаться.
– Реально хату снимать будешь?
– Пока буду жить в гостинице, потом снимать.
– А если бабосики не отдадут?
Сара бежит, но Тая останавливает её. Она замедляет шаг и внимательно слушает, что ей говорят. Подруги окружают её. Я понимаю, что Саре это не по душе. Когда-нибудь она скажет им о своих чувствах.
– Не отдадут – заработаю. Буду брать концерты через своего спонсора, да и колледж всегда рад мероприятиям.
– Выкрутишься, – Пол прав, ведь куда я денусь.
Я вздыхаю.
С каждым днём мне становится всё легче дышать, разговаривать и видеть – моё тело восстанавливается.
– Вечером ко мне заваливайся, будем изучать техническую часть машины. Осталось двадцать дней до гонки, – Майк постукивает пальцами по запястью, как будто по наручным часам.
– Я хочу ещё позаниматься в твоём спортивном зале, можно?
Майк трёт глаза.
– После того случая ты не боишься заходить ко мне домой?
– Я хочу стать сильнее.
Смотрю через его плечо: Сара кивает подругам, чтобы поскорее от них отделаться.
– Посмотрим, пацанчик. Мы не можем разделиться на сто частей, чтобы исполнить все твои хотелки, – усмехаясь бросает он.
– Понимаю.
Прозвенел звонок. Подруги Сары разошлись, и она осталась одна. Но Сара не спешит уходить.
– Я на пару, до вечера, – Майк шутливо толкает в плечо. И, топая, уходит.
– Мне тоже пора.
Пол, переваливаясь с ноги на ногу, уходит к кабинету, где проходит пара.
Я мечтал, чтобы за мной бегали, но это не совсем то, к чему я на самом деле стремился.
Я желал не выделяться. Иметь друзей. Хотел быть как все.
– У тебя что?
Сара снимает рюкзак и берёт его за одну лямку.
– Английский, а у тебя?
На пары уже опоздали, так что не торопимся. Минутой раньше, минутой позже. Всё равно.
– Алгебра.
– Синусы, косинусы.
– Hello.
Она громко смеётся, должно быть, её смех слышен в самых дальних классах. Уголки моих губ подрагивают, но не поднимаются – это частое явление.
– Я рада, что ты подошёл.
– Ещё увидимся.
Мы поднимаемся по лестнице и расходимся по своим этажам. Когда девушка с вишнёвыми волосами исчезает из виду, я срываюсь на бег.
Мне безразлично, насколько я опоздал. Я убегаю от самого себя. От тех щелчков в груди, что клацают под рёбрами, когда Саре весело. Я пытаюсь скрыться от чувств, которые мне непонятны.
После занятий я не спеша иду домой. Я в размышлениях о том, что скажу родителям, как буду убеждать их отдать деньги. Думаю, как поступить, если отец встанет глыбой в проходе и не захочет выпускать на свободу.
Открываю дверь, и передо мной материализуется мама. А вот и папа в привычной старой майке.
– Сыночек. Артурчик, пожалуйста, не уходи.
Срываю с вешалки куртки и обнимаю их.
– Я хочу забрать деньги.
Мама плачет, а у папы от злости стучат зубы.
Сражу же вспоминается песня: «Белые обои, чёрная посуда. Нас в хрущёвке двое, кто мы и откуда? Объясните теперь нам, вахтёры, почему я на ней так сдвинут».
Почему она приходит мне в голову? Может быть, из-за ощущения безысходности, которое я испытываю, когда её слушаю? Или от того, как давят стены?
– Пожалуйста, – мягче прошу я, – отдайте деньги.
Отдайте, пока я не ослаб под вашими взглядами. Пока вы не втоптали в грязь обмана. Пока я ещё удерживаю свою тень в душе.
Вот отец преграждает путь, но не на выход, а в мою бывшую комнату.
– Ты, скотина, никуда не пройдёшь. Хочешь уйти – уходи. Мы в тебя столько вложили, а что получаем? Тебе ничего не положено!
Щетина на его чопорном лице делает его ещё более влиятельным. Его грудь вздымается.
Не бойся его, Артур. Не бойся.
Фотография бабушки. Чёрная лента.
– Бабушка тоже вложила в тебя многое, папа, а что получила взамен?
Пощёчины не выходит. Я успеваю перехватить руку отца, прежде чем та коснётся моего лица. Я развиваю реакцию во всём, что делаю: ловлю скользкое мыло, чтобы то не упало, или уворачиваюсь от массивных веток на улице, пытаясь поймать их, пока не выкололи глаза.
И рука отца, как самая большая ветка.
Он не сразу понимает, что случилось. Смотрит на руку, охваченную моими пальцами.
Он пытается высвободить запястье. Его рот приоткрыт. Он не отводит взгляд от своей руки в моей. Не верит, что это делаю я.
– Я заберу вещи.
Мама закатывает глаза и присвистывает при вдохе, но вдруг понимает, что уже использовала этот манипулирующий приём, поэтому решает попробовать другой – кладёт руку на сердце. Но и это уже было!
Она начинает задыхаться, но видит, что меня это не трогает. Её дыхание прерывается на вдохе.
Неужели она больше ничего не может придумать?
Я оттесняю папу в сторону и стараюсь опередить его, пока он не очухался.
–Останови его, Артурчик без нас не сможет, – умоляет мать отца.
– Я сломаю ему руки, но из дома не выпущу.
А он сломает, если потребуется. Может, мне и вправду остаться. Здесь кормят, поят, решают все проблемы, никакой ответственности, всё на плечах других.
Манипуляции действуют. Руки на спортивной сумке дрожат. Не открыть молнию.
Мама на пороге.
– Мы изменимся, всё для тебя сделаем, только останься.
Море крупных капель на её щеках.
– Никогда не будем забирать твои деньги, запирать. Останься, Артурчик.
Я на перепутье.
Подо мной шаткий мост.
Если я пойду дальше, мост может сломаться посередине, и тогда пути назад не будет. Если это случится сейчас, я упаду в реку и буду уноситься течением, с которым не смогу справиться.
Лучше я попробую перейти мост.
Расстёгиваю молнию сумки, напрягая руки, чтобы те не ходили ходуном. Кидаю внутрь всё, что попадётся. В основном это рубашки и немногочисленная купленная мной одежда, и не забываю о нижнем белье.
Принадлежности для мытья куплю в магазине. Я не хочу задерживаться.
Мать воет.
– На, скотина, – отец, отпихивая мать с пути, влетает в комнату. Мама врезается спиной в дверной проём, и стонет.
Деньги летят на меня, купюры приземляются на пол. Не ловлю. Дожидаюсь, когда все окажутся у ног.
– Не ной, Рита!
Собираю деньги на корточках, ни в коем случае не вставая на колени. Хватит мне преклоняться: если всегда смотреть вниз, будет болеть шея. Иногда полезно смотреть свысока.
Всё, что произошло в этом месяце, – это плата за свободу, которую я собираюсь обрести. Избитое лицо, крики отца, плач матери, и бабушка, отправленная в пансионат.
Это наказание – кара за то, что я поздно понял, что живой человек, а не их кукла.
– Спасибо.
Деньги в сумке. Вещи тоже. Я направляюсь к выходу. Мама убегает в комнату, а возвращается с моим старым мобильным телефоном.
– Звони нам иногда, ладно?
Вот такая она – настоящая. Она больше не плачет, хотя её переполняет боль.
Совестно, как за ту маску для лица, выкинутую в поле пшеницы. Но я не вернулся, чтобы выбросить её в другое место, и не останусь в этой квартире.
– Вы взяли себе денег?
– Нам от тебя ничего не нужно, – не успокаивается отец. – Это мы подарили тебе талант, и ты всего добился благодаря нам!
Вынимаю столько купюр, сколько смог. Отдаю маме в руке. Забираю старый смартфон.
Я ненавижу их. Но я не стал бесчувственным.
– Пока.
Я выхожу из квартиры и оказываюсь на улице.
Свобода!
Не верится, что мне это удалось. Но вот я шагаю к гостинице под грозовыми тучами, не страшась ни дождя, ни грозы.
Я освобождён.
Глава 23
Я её железо, я механизм
***
Изучение технической части машины с Майком затянулось на несколько дней, а вождению мы времени не уделяли.
До соревнований пятнадцать дней. По словам Майка, Кайн каждый день давит на него. Он жаждет сильного соперника.
Я хочу выиграть не из-за принципа, а чтобы не платить Кайну бабки и не убираться в его доме.
Я обязан выиграть.
Майк в сотый раз объясняет, как работает механическая коробка передач. Он рассказывает, как правильно тормозить, если коробку заклинило, и что делать в случае отказа тормозов. Майк показывает схемы в книге, что раздобыл для наших уроков.
«Для симфонических концертов», – как кричал Пол в моё окно.
Сара сидит рядом. Она заинтересовано узнаёт у Майка, из чего состоит двигатель. Он находит нужную страницу и объясняет нам обоим. А у меня трещит голова от одной и той же информации.
Практику хочу, а не теорию.
Майк опасается, что в новой экстренной ситуации я затуплю, как в первый раз, и натаскивает даже по самому нелепому раскладу на дороге.
У меня сегодня концерт, ведь за гостиницу надо чем-то платить. Деньги, забранные у родителей, ещё есть, но никогда не доводи до нуля.
– Ты понял? Если видишь лягушек, не надо резко тормозить. Дави, и всё.
– Моя жизнь дороже их, – заунывно повторяю за ним слова.
– Сара, не будь сучкой, принеси попить, – Майк откладывает книгу на стол.
Сара уходит на кухню. Дом Майка становится роднее, чем квартира, в которой я жил. Я провожу здесь каждый вечер, но ухожу, чтобы не столкнуться с Кайном.
И не прихожу на вечеринки Майка, и на другие тоже.
Входная дверь распахивается. Тая, как бабочка, передвигается к дивану. Будто с цветочка на цветочек перелетает.
Её вид больше не вызывает у меня ни грусти, ни радости. Ничего.
Сара с двумя стаканами колы выходит из кухни.
– Привет, Арти! – поёт Тая и неожиданно целует в щёку. Я отпрыгиваю и отворачиваюсь.
Сара проливает колу. Извиняется перед Майком, пытаясь оттереть сладкое пятно на полу мокрым тапкам.
Я перестаю обращать внимание на то, что меня не называют полным именем.
Было важной деталью, а стало незначительной.
– Пойдём за руль, – наконец-то приглашает Майк, – толку больше будет.
Он поднимается, а я уже предвкушаю, но главное – не забыть, что через два часа мне предстоит выступать на другом конце города.
– Можно с вами?
Майк забирает стакан у Сары и выпивает колу за несколько глотков.
– И я хочу, и я, – радуется Тая, подпрыгивая.
– Нет, нельзя. Пианисту опасно отвлекаться. Если хотите, стойте на улице.
Тая сразу обижается. Сара молча ставит мой стакан на стеклянный стол.
– Ну и ладно, – недовольно буркает Тая.
– Я лучше на улице подожду, – соглашается Сара.
Девчонки остаются на тропинке.
Я снова привыкаю к рулю, педалям, креслу. После удара головой получил странный побочный эффект – захотел испытать всё то же самое ещё раз.
Майк закуривает. Я завожу машину. Открываю окна. Курение как сигнал, что пора.
Трогаюсь с места плавно, без пробуксовки. Набираю скорость понемногу. Дорога мне знакома, сейчас будет кочка. Я притормаживаю, а затем прибавляю газу. Но из-за того, что путаю педали, машина движется рывками. Разделительная полоса практически стёрлась, и я регулярно выезжаю на встречку. Кажется, что машина то уменьшается, то становится огромной.
– У тебя замечательная память.
Майк швыряет окурок на улицу и кладёт руку на подлокотник.
– Почему?
– Ты запомнил, где кочки.
– Игра на пианино развивает и помогает запоминать детали, но я частенько забываю важную информацию.
Третья передача входит хорошо. Майк озадаченно вскидывает бровь: я тоже не понимаю, почему тогда не получилось.
– Попробуешь до ста? – предлагает он.
Ответ в моей ноге, сильнее давящей на газ.
Ладонь на гладком рычаге.
Мир деформируется: сжимаются деревья, кусты, пассажир. Концентрация на оборотах.
Всё, что попадается на глаза, вспыхивает оранжевым. Рыжие волны поднимаются от экранов и накрывают стеной торпеду, потолок, окна.
Лавина адреналина меняет во мне всё и сразу, наполняет счастьем.
– Сделаем круг, – Майк перекрикивает шум ветра, – держи руль крепче!
Семьдесят километров в час – мой личный рекорд.
Деревья не мелькают, как казалось в первый раз, – они заторможено плывут. Хочу, чтобы они расслоились, стали бесформенными пятнами.
Переключаю передачу выше, ногу на газ.
Шины шуршат, пластик в салоне дребезжит, звукоизоляция хреновая. Мне нравится
Быстрее, быстрее. Руль вращается всё тяжелее, словно необузданный конь. Обуздать его, вцепиться пальцами до боли, не давать крутиться без моей воли.
Пятая передача, едем девяносто километров в час.
Дорога уходит в сторону. Я ещё не сталкивался с таким.
Мышцы рук на пределе. Наклоняюсь вперёд.
Сто километров в час.
Просьба Майка притормаживать теряется в свисте ветра, гуляющему по салону. Майк понял, что меня нет рядом с ним. Я сливаюсь с машиной, скоростью. Я на эндорфине, и на кортизоле.
Я в небе и на земле, под землёй и в космосе.
Разница между мной и самоубийцей – это то, что я ещё жив.
Зелёные кляксы по обеим сторонам дороги пропадают. Трасса уходит правее.
Руль не слушается, колёса стираются об асфальт. Майк орёт. Я преодолею этот чёртов поворот. Машину дёргает, каждая неровность грозит выбить педаль из-под ноги.
Сто двадцать пять километров в час.
Машина несётся, но я контролирую движение – я её железо и механизм.
Поворачиваю, поворачиваю ещё. Да! Снова едем по прямой дороге.
Я виляю со встречной полосы на свою. Со своей на встречную.
Ветер, злой Майк, азарт.
Я сам себе друг, сам себе враг.
Слышу громкий рёв мотоциклов позади. Вижу в боковом зеркале четыре чёрно-зелёных пятна.
Отвлекаюсь. Тачку бросает влево, Майк валится на меня. Он задевает руль рукой, машину мотает. В четыре руки корректируем траекторию движения.
Понижаю передачу, стрелка на оборотах спускается по крутому склону. Майк отрывисто дышит. Мотоциклисты ровняются с нашей тачкой. Останавливаюсь я, останавливаются они.
Дышу громко, как ветер, что гулял по салону.
– Ты сумасшедший, ненормальный! – Майк стучит по лбу тыльной стороной кулака.
Перевожу дыхание, откинувшись на спинку кресла. Краем глаза вижу, как мотоциклисты снимают шлемы.
Трое парней и одна девчонка.
– Знакомые с другого района, поздороваюсь, придурок!
Выходит из тачки, и я остаюсь наедине с собой.
Я избавился от надзора родителей. Живу один, свободен. Но почему-то всё равно не могу совладать со вспыльчивостью за рулём.
Майк разговаривает с парнями, девчонка вьётся перед одним из них.
Я смотрю на пальцы, они дрожат.
– Донов? Тот самый? – спрашивает патлатый. От шлема его волосы торчат, как будто шибануло током.
Перевожу взгляд на говорящего и встречаюсь с уставшими глазами. Под ними фиолетовые круги: либо не спит, либо не просыхает.
– Ты его не выпускаешь?
Они дружно ржут.
Открываю дверь и выхожу из машины. Нога подгибается, чуть не падаю. Эти ржут ещё громче.
Девчонка, виляя бёдрами, подходит ко мне. Чёрный обтягивающий костюм напоминает презерватив.
– А он симпатичный, – кончиком пальца тыкает в мою щеку, – побили недавно? Кто же тебя так, дорогой?
Говорит, как с несмышлёным ребёнком. Отпихиваю её руку, чтобы перестала меня трогать.
– Ой, он сердится.
Майк встаёт рядом со мной.
– Это подруга Таи – Рози. Этих парней представлять не буду, всё равно имена ненастоящие.
– Привет.
– Здорово, Донов. Кайн про тебя говорил. Лох, да задрот-пианист, – рассказывает лысый, прищурив один глаз, – но на вид ты таким не кажешься.
– А это та самая тачка?
Рози садится на бампер. Ногу на ногу. Необузданное желание скинуть девицу на землю.
– А давай так, – ещё один вступает в беседу, подбородок и нос прикрыты чёрной маской, – если Донов победит хотя бы одного из нас, мы позволим ему прокатиться на мотоцикле.
Майк не даёт раскрыть рта.
– Я дам ему проехаться на своём. Он отказывается.
– Я согласен, – возражаю.
– Нет, ты отказываешься! – Майк угрожает ледяным взглядом, но он не сковывает, как раньше, и не пугает, не прижимает к земле. Я привык к серым глазам Майка.
– Коновал, не знала, что ты обрёл такого взрослого сына, – хохочет девчонка.
– Какой, нахрен, сын?
Желваки Майка заходили под кожей, выдавая его настрой.
– Донов не сядет за руль мотоцикла. Если выиграет – он проедет круг со мной.
– Почему ты так за него переживаешь?
Рози спрыгивает с бампера, шлёпает Майка по заднице.
У неё зуд, что ли, вечно двигается, куда-то бегает.
Сара тоже энергичная, но не такая приторная. Ждёт у дома Майка, переживает, наверное.
– Потому что он угробит не только себя, но и ваш байк. Он безумец! – обращение адресовано мне, – я предупреждал, что буду бить, если тебя понесёт.
Я не уклоняюсь, когда удар приходит в скулу. Я заслужил. Голова отклоняется в сторону, пошатываюсь, но не сдвигаюсь. Боль охватывает подбородок и шею. Закрываю глаза, справляясь с неприятными чувствами.
– За что ты его так?
– Он знает.
– Бедный пёсик, – гогочет лысый.
Пёсик?
Распахиваю глаза, толкаюсь ногами об асфальт, сжимаю кулак со всей силой. Скула не болит, уже ничего не болит, я ничего не чувствую. Бью лысого в живот, как мне когда-то Кайн, и этот сгибается, как когда-то я.
Майк оттаскивает меня, пока не началась драка.
Друзья лысого хрустят пальцами.
Сам лысый выпрямляется:
– Ну ты попал, щенок.
Закрываю лицо ладонями.
Бей, только если уверен, что сможешь защититься. Я пренебрёг этим правилом.
Но передо мной встаёт Майк, его кулаки наготове.
Я не одинок… и Майк тоже моё "лево".
– Ты сам нарвался. Пианист никого не бьёт без повода.
Я вообще никого не бью.
– Предлагаешь притвориться, что ничего этого не было?!
– Не умеешь держать язык за зубами, получаешь по роже.
Парни переглядываются. Рози поглаживает живот лысому. Меня никто не гладил, когда я ходил с разбитой рожей.
– Ещё раз, и твой дружок ответит.
– Майк, а ты заходи ко мне сегодня, – девчонка убирает кудрявую прядь за маленькое ухо.
– Встретимся у Витали на вечеринке.
Хочу такой же металлический голос, как у Майка. Хочу так же защищать друзей. Хочу быть сильным.
Сегодня я впервые ударил человека.
Костяшки пальцев покалывает – от удара или от желания нанести ещё один. А может, от обоих чувств одновременно.
– Ещё раз, щенок, поднимешь на меня руку, я вырублю тебя на месте, – лысый снимает кожанку, приподнимает футболку и смотрит на живот.
Красное пятно.
Я доволен.
– Поехали.
Майк тащит меня за рубашку к пассажирскому сиденью, толкает внутрь тачки. Сам садится за руль.
Рози просовывает голову в открытое окно, целует Майка в губы и шепчет прощание.
Он газует, чтобы все разошлись.
Уезжает вперёд, торопится. Когда зелёные пятна мотоциклов остаются позади, Майк снижает скорость. Смотрит вперёд безжизненно, но вены на руках вздуваются как голубые змеи, – так сильно он сжимает руль.
– Ты дружить ни с кем не хочешь, да?
Хочу, но не с такими, как они. Хочу, но не умею.
Закрываю окно, устраняя сквозняк.
Оранжевый электронный циферблат напоминает, что я опаздываю на концерт.
– Я им не псина.
– Ты сделал правильно, но научись смирять пыл, а то рожа в обычное состояние не вернётся.
– Научи меня драться, – прошу который раз уже.
– Чтобы ты, как бешеная собака, на всех бросался?
Сдвинув брови к переносице смотрю на профиль Майка, .
Он пожимает плечами.
– А ты как думал, я тебя назову?
Бросает взгляд на часы и жмёт на газ. Он знает, что я опаздываю.
– Научи, а дальше – мои проблемы.
– Ты не слушаешь меня за рулём, так с хера ли я должен слушать твои просьбы?
Отворачиваюсь. Стыдно.
Когда руль попадает в руки, а идиоты раскрывают рты, я ничего не могу с собой поделать. Хватит бездействовать.
– Извини.
– Отвезу тебя на концерт, а Сара с Таей со мной на вечеринку поедут.
Наезжает на кочку и неразборчиво бурчит.
– Извини, Майк, – искренне прошу, – виноват.
Убирает одну руку с руля, чтобы почесать затылок.
– Забей.
– А на мотоцикле ездить научишь?
– Пошёл ты.
А на губах усмешка.
***
Майк паркует машину около дома. Сара и Тая заглядывают в окна, ищут Артура.
Майк не спешит выходить. Запах пианиста выводит из себя, этот орехово-цитрусовый, с примесью чего-то сладкого.
Майк обожает гонки. Обожает, когда соперники пытаются помешать, задержать, скинуть в кювет, продемонстрировать превосходство.
Любит заезжать за линию первым или последним.
Но пианист – другое дело. Он не управляет собой, но хочет владеть машиной.
Не видит ничего, кроме скорости. Не слышит ничего, кроме скрипа колёс.
Майк знает, что Артура пора научить драться. Потому что гонка с Кайном близко, и все не может закончиться хорошо.
– А где Арти?
Он смотрит на Таю. Артур интересен ей лишь в собственных целях. Саре он интересен, потому что она влюблена.
Майк знает. Не слепой.
Тая не добьётся того, чего достигла Сара.
Есть в этом Артуре что-то притягивающее и отталкивающее людей.
– Я на концерт его отвёз. Я понимаю вас, баб, – пианист, пай-мальчик, который намеревается покорить мир, соблазняет. Но он не мы, заранее продумывающие действия даже в драке. Он давит на газ, и сдохнет не заплакав.
– В смысле?
Сара оттягивает резинку браслета и бьёт по коже деревянными шариками. Так она справляется со стрессом.
Сара – весёлая девушка, но ей кажется, что многие превосходят её в яркости. Из-за этого она перестаёт светить.
– Да вот в прямом. А ещё пи врезал Ржавину!
Тая складывает руки и прижимает их к груди.
– Арти не мог врезать.
– Почему это не мог? – раздражается Сара. – Если ударил, значит, заслужил!
Тая медленно поворачивает голову на Сару. Она просит Сару не кричать, когда та громко говорит. Тая просит подругу перестать смеяться так оглушительно, как это делают дети. Тая хочет слепить из Сары идеальную подругу, и ей это удавалось, пока не появился Артур Донов.
Он перевернул песочные часы всех жизней: песчинки мирно лежали в одном из сосудов, пока пианист не перевернул колбу, и песок не тронулся в обратный путь. Но обратно уже не будет. Песчинки будут пересыпаться туда-сюда через узкое горлышко, пока стекло не лопнет.
– Я так и сказала.
Сара всё чаще бьёт себя браслетом. Боль помогает ей преодолеть искушение высказать Тае всё, что накопилось.
Майк давно просит Сару перестать потакать Тае, но сейчас не время для ссор. Он хочет повеселиться на вечеринке, нажраться, поскакать, подпевать всякой херне вместе с девчонками, а не выслушивать перепалку Таи с Сарой.
Сара мечтает поговорить с Артуром. Ей требуется погулять с ним ещё. Вот бы он опять потрепал по голове. Сыграл с ней новую мелодию. Успокоился и вытравил из своей груди желание разбиться на машине.
Тая разочарована, что Майк приехал один.
И в Саре.
Пусть Сара не думает, что откроет замок на сердце Артура раньше неё.
Тая собиралась обнять Артура, как он приедет. Сказать, какой он крутой водитель, солгать немного, ведь трогается Артур неуверенно.
Тая грезит ещё одним поцелуем с Артуром. Она первая, и вторая, и она навсегда.
Сара отходит и сплетничает с Майком.
Таю бесит, что она не знает секреты каждого.
– Сегодня первый концерт Артура без родителей, – тихо сообщает Сара Майку.
Майк не удивлён, что подруга помнит. Сам он о такой мелочи забыл. Его родители всегда дома, даже когда к нему приходят гости. Но никто об этом не догадывается, потому что они работают в кабинетах с шумоизоляционными дверями и стенами.
Майку чуждо, когда мама и папа присутствуют на его победах или неудачах.
Но он перерос.
А перерастёт ли это Артур?
– Езжай с Таей на вечеринку. Я кое-что придумала.
– Ты подойдёшь позже?
– Думаю, что нет. Тае необязательно знать, что у Артура концерт.
– Я не буду лгать, если она спросит.
– Не лги, но не заводи разговор.
Майк подзывает Таю.
Пусть делает что хочет. Он на этот вечер забудет о пианисте и оторвётся на вечеринке по полной.