Энн Княгинина
Расколотое сознание
Рядом со мной кто-то ходит по траве, слышны голоса, но среди них нет того самого басовитого голоса Майка, который покорял сердца многих девчонок.
– На носилки его!
Я не могу проснуться. Этот кошмар всё ещё продолжается. Я лечу и приземляюсь, и меня куда-то несут. Я смотрю на BMW, где лежит тело Майка. Он мыл окна, но они разбились… Он не для этого их мыл.
– Что со вторым? – спрашивают не меня, или меня. Кто-то отвечает, но не я, или я?
– Увозите этого в больницу.
Опять лечу и приземляюсь. Под спиной твёрдая поверхность, не похожая на предыдущую.
Я закрываю глаза. Не хочу видеть белый потолок и синюю форму врачей. Мне что-то вкалывают, по телу разливается тепло и спокойствие. Перед сном, похожим на бодрствование, вижу ухмыляющегося Майка. Он пожимает мне руку:
«– Если я помру, можешь приходить, тренироваться…
– Ты не умрёшь.
– Я умер на твоих глазах. "
***
Мама Артура убирается в комнате сына после мужа, что устроил погром.
Отцу Артура приходится работать больше, чем он привык. Ему не хватает сына, что хорошо зарабатывал с концертов.
– Зачем ты убираешься?! Если Артур захочет вернуться – я его не пущу!
– Он наш сын, ты не имеешь права его не пускать.
– Сын, – огрызается мужчина, – он говорил, что будет писать и звонить тебе, и? Что молчишь, отвечай! Он делает, как сказал?
Она смотрит на телефон, и экран внезапно загорается, оповещая о входящем звонке с неизвестного номера. Она отвечает на звонок, надеясь, что это Артур. Ей уже не так важны его деньги и слава, лишь бы он не забывал о них.
– Артурчик? Это ты?
– Вас беспокоят из городской больницы. Кем вам приходится Артур Донов?
– Из больницы? Я… Мы его родители.
Выражение лица отца Артура меняется. Из гневного оно становится растерянным.
– Ваш сын попал в автокатастрофу. Он жив, но со здоровьем некоторые проблемы.
– Некоторые проблемы?..
Из рук матери выпадает пустой блокнот. Артур так и не заполнил его.
– Мы дадим адрес больницы, врач всё объяснит.
У женщины не получается записать адрес – ручка выпадает из трясущихся рук. Её муж записывает адрес за неё.
– Он попал в ДТП, наш сын попал в ДТП…
Женщина повторяет эти слова как заведённая.
– Мы предупреждали его, что он не справится без нас! Он не был готов к самостоятельной жизни! Артур болван!
– Перестань обзывать его! Это мы довели Артурчика. Ты и я! Гнались за его деньгами, за славой. Его, а не нашей! Я приняла, что он вырос, а ты? А ты почему не можешь?
– Потому что он слюнтяй!
Женщина отталкивает мужа с дороги, накидывает пальто поверх халата. Какая разница, в чём она поедет, когда с её сыном непонятно что.
– Я поеду на такси.
– У нас мало бабок!
– Ты идиот, Алексей?! Наш сын в больнице, с его здоровьем что-то не так, а ты опять про деньги.
– Руку, наверное, сломал, да и всё. Ты драматизируешь.
– Я драматизирую? Знаешь что, я хочу развестись.
Она выбегает в подъезд, на ходу набирая номер такси. За ней спешит муж в испачканной одежде и тапочках. Отец Артура не хочет осознавать, что его сын мог умереть. Как и не хочет признавать свои ошибки.
Глава 40
Я не хочу ни забывать, ни помнить
***
Я слышу разговоры, но не разбираю ни слова. Голоса мужские, но я не открываю глаза, чтобы ни них посмотреть.
Протянув руку к голове, ощущаю пальцами бинты, что покрывают голову, включая лоб.
Опустив руку ниже, я нащупываю повязку на одном глазу.
Мог ли Майк выжить, если бы я сидел за рулём? Если бы я не пошёл на вечеринку в его дом? Если бы я не разбирался с Кайном? Если бы всё-таки покинул город, как хотел в самом начале красочного жизненного пути?
Можно погрузиться в депрессию, перебирать в голове жизнь от рождения до смерти Майка. Искать пути, которые привели к этому, и никогда не дышать полной грудью, виня себя… что я и делаю. Потому что ещё не осознал произошедшего. Потому что потерял лучшего друга. Потому что никак не мог его спасти.
Слеза стекает по щеке в ухо.
У Майка была вся жизнь впереди. Я… я не узнал о нём так много, и теперь уже никогда не узнаю.
Я плачу, сжимая зубами одеяло. Я бы закричал, но у меня иссякли силы. Боль отнимает всё, как жизнь отняла у меня Майка.
Мои нервные окончания гудят. Мужские голоса отдаляются.
Меня колотит. Мне холодно и страшно. Я здесь и нигде. В голове мгла, на лице слёзы. Укол в вену. Провал в небытие.
***
Мама Артура влетает в палату к сыну, чуть не споткнувшись об порог. Но останавливается, увидев на голове Артура бинты, а на глазу белую повязку. Перебинтованные руки и один палец в гипсе. Лицо в синяках, и разбитые губы.
Двое мужчин, соседи по палате, понимающе выходят. Отец Артура не смотрит на беспомощного сына. Он задаётся вопросом, как Артур будет играть на пианино с такими руками, и, не найдя ответа, отворачивается от больничной койки Врач входит в палату вслед за родителями. Он визуально осматривает спящего пациента.
– Мы вкалываем ему успокоительное. Он не должен засыпать, но его нервная система не выдерживает. За рулём был его друг, он погиб.
– Погиб?
– Умер.
Мама Артура не приближается к сыну. Её тело онемело, а сердце сжалось в груди, как пружина, и не разжимается.
– При нём?
– Да, и, скорее всего, ему понадобится психологическая помощь.
Артур открывает один глаз. Он осматривает палату, его мысли мечутся, и воспоминания вливаются в него неудержимым потоком. Не остановить. Он издает громкий вой, хватается за повязку на глазу и пытается сорвать её, стремясь открыть второй глаз. Но врач останавливает его руку.
– Артур, успокойтесь.
Артур смотрит на врача одним глазом. Рука падает на кровать, а бинты пропитываются кровью.
– Ваш глаз… Из-за удара головой произошло кровоизлияние. Черепно-мозговая травма. Вы…
Врач привык говорить неутешительные диагнозы, но взгляд этого парня вводит в ступор: он такой понимающий, но и настолько бесчувственный, что мужчине тяжело говорить.
–…ослепли на него.
Мама Артура закрывает ладонями рот. Отец поворачивается на сына.
Ослеп?..
– Майк… – бормочет Артур, и его тело сотрясается от судорог, а по щекам текут слёзы. – Он умер?
– Медсестра, – кричит врач в коридор.
– Артурчик, это мама, тут ещё папа…
Артур бьётся спиной о матрас, его лицо искажается от боли. Макушка ударяется о стену, и Артур воет, как раненый волк.
– Ослепли на него… – копирует Артур слова врача, дрожащей рукой прикрывая глазную повязку.
Медсестра входит со шприцем в руке.
– Так много колоть нельзя. Это уже третий раз, – напоминает медсестра, приближая иглу к синей вене Артура.
– Поставь капельницу.
Девушка останавливает шприц в миллиметре от руки Артура.
– Хорошо, – говорит она и выбегает в коридор.
Врач берёт Артура за руку. Он опасается, что в нервном припадке молодой пациент сорвёт с себя бинты. Мужчина смотрит на маму Артура, намекая, что той стоит поговорить с сыном.
– Артурчик, прости меня, прости нас – это мы испортили тебе всю жизнь. Я не должна была забирать славу, построенную на твоих талантах.
Она часто жаловалась на здоровье, чтобы Артур слушал и подчинялся. Но сейчас ей действительно плохо. В области сердца защемило, возникла тяжёлая одышка, но женщина старается не показывать этого.
Артур дрожит, одеяло падает на пол, и это усиливает тряску.
– Майк умер, я знаю. Я видел.
Он вырывает руку из руки доктора и обнимает себя двумя руками, желая остановить спазмы в мышцах.
Медсестра завозит стойку с капельницей. Фиксирует руку Артура, привязывая её к железной балке жгутом, и вводит иглу в вену.
Жидкость проворно потекла по трубочке.
– Сейчас станет лучше, – обещает врач, наблюдая, как лекарство льётся по прозрачной трубке и попадает прямо в организм бедного пациента.
– Оставьте меня.
– Артурчик…
– Позвоните, пожалуйста, Саре. Я хочу поговорить с Сарой.
Тело Артура обессилило, судорога на время отступает. Забинтованные руки и пальцы, покрытые кровью, напоминают ему о крови, вытекающей изо рта Майка.
– Кто такая Сара? – вдруг подаёт голос отец.
– Позвоните вишневолосой.
Мама берёт с тумбочки смартфон, и это не тот, что они ему покупали.
***
В моей голове чужие мысли. Мне спокойно так, что страшно.
Мама говорит с Сарой тихо, и голос матери кажется незнакомым.
Я не знаю, что теперь. Что будет, как будет, нужно ли это «будет». Я как мумия. Мои руки, изрезанные лезвием ножа, обмотаны бинтами, как и голова. А на ослепшем глазу повязка.
Папа стоит в стороне. Ему здесь не нравится. Больницы никому не нравятся.
Никогда не видел капельницы так близко. В меня вливается что-то жидкое, и это притупляет чувства и позволяет лежать спокойно, без болезненных судорог. Немного забыться.
В палату входят двое мужчин и ложатся на койки. Один хромает, а у другого железные вставки в носу.
Свет яркий, хочется спрятаться в темноте. Меня зовёт сон, но я не позволяю себе спать. Я закрываю один глаз, второй чувствует дискомфорт. Всё тело зажато в тисках.
Когда сон подступает слишком близко, я открываю глаз. На углу моей кровати сидит заплаканная Сара. Я уснул, даже не заметив этого. Врача нет рядом, родители вышли. Один из моих соседей по палате стоит у окна. Недавно он тоже лежал, как и второй пациент. У меня провалы в памяти или что-то иное.
Моя рука не зафиксирована, в вене нет иглы.
– Ты можешь лечь рядом?
Услышав мой голос, Сара всхлипывает. Я пробую подвинуться, но спазм в грудной клетке пригвоздил к койке. Сара ложится на бок, лицом ко мне, и еле держится, чтобы не упасть.
Я не могу повернуться к ней, могу лишь лежать на спине, и слепнуть здоровым глазом от насыщенного света лампы. Этот свет напоминает о тренажёрном зале Майка. Сара уже знает, поэтому она такая тихая.
Сколько понадобится времени, чтобы смириться с его смертью.
Много. Бесконечно много. До самого конца.
– Я не спас его.
Сара прижимается грудью к моей руке. Мне очень больно. Боль исходит отовсюду, и сливается в теле, как два океана. Подушка намокает от моих и Сариных слёз.
Сара укрывает нас одеялом. Мне жарко, холодно и снова жарко. Ногу дёргает в нервном тике.
– Ты не должен себя винить, – наконец-то слышу её голос. Через воду в ушах, но слышу.
Мои губы как липкое тесто, верхняя прилипает к нижней.
– Он научил меня многому. Я лишился старшего брата.
– Я знаю… Мы потеряли лучшего друга.
– Мне так жаль.
Я чувствую губы Сары на плече. Её поцелуй растворяется наяву —я не понимаю, где я сам.
– Ты должен поправляться. У тебя единственная задача.
– Сара…
– Я знаю, что ты ослеп на один глаз.
Опять подхожу к границе сна. Не хочу переступать её, но свет гаснет, и я остаюсь на койке один.
Почему так странно течёт время.
Соседи храпят.
Начинается пять стадий принятия неизбежного.
Отрицание не самое худшее из всего остального. Я получил черепно-мозговую травму, и воспоминания могли исказиться. Но кашель Майка с кровью не может быть поддельным.
Я точно резал подушку безопасности, и теперь бинты впитывают кровь с ран.
В груди распирает. Я впиваюсь ногтями в сорочку, торопясь разорвать её, но она не поддаётся. Тяжесть в груди ломает ребро за ребром. В очередной раз изо рта вырывается громкий, истошный крик. Мужчины перестают храпеть. Судорога снова схватывает тело, и содрогание будит соседей. Колёса койки бьются об пол.
– Как там тебя?
– Артур он.
– Успокойся, окей? А то в неврологию отправят, там похуже будет.
– Отвалите вы, и все остальные.
Я пытаюсь удержать одеяло, чтобы не упало, но оно скользит к ногам и приближается к полу, а тряска не прекращается.
Меня переполняет злость. Мужчины ведут переговоры, но их слова не имеют значения. Один из них поднимает одеяло, бросает его на меня и, нависая надо мной, прижимает с двух сторон. Не получается вырваться и я ору. В палату вбегают медсёстры.
– Мы сделали ему МРТ, и в результате не обнаружили, что могло бы вызывать судороги, – в женском голосе звучат нотки непонимания, огорчения и, вроде, страха.
– Это идёт изнутри, – отвечает ей мужчина.
– Его нужно показать психиатру.
– Ему нужно принять то, что внутри него, а не к психиатру.
Судороги отступают. Одеяло перестаёт казаться кораблём, попавшим в шторм. Тяжесть остаётся, но боль в грудной клетке утихает.
Мне не удаётся рассмотреть, что происходит слева. Боковое зрение – без зрения не работает.
Мужчина отпускает одеяло и уходит к своей постели. Возвращается с плиткой шоколада.
– Это тебя порадует, – обещает он.
Он вкладывает шоколад в мою руку, но я не в силах удержать его, и шоколад падает на пол.
Мне больно… сильно. Я не хочу ничего есть. Образ мёртвого Майка возникает перед глазами и не исчезает. Его кровь и моя вместе. Его смерть на моих глазах.
Застрявшая рука. Сук, проткнувший его бок. Осколок в его щеке. Последние слова, что не так он собирался умереть.
Умереть.
Воспоминания – мощное оружие, и когда я думаю о Майке, оно в меня стреляет.
– Вы последите за ним, если несложно, другие пациенты ждут, – оправдываются медсёстры.
– У меня много времени, я послежу.
– А меня завтра выпишут. Эту ночь я отдам этому пацану.
– Спасибо!
Шлёпая тапочками, медсёстры уходят.
– Извините за шоколад. Я не готов есть.
Мужчина поднимает плитку шоколада с пола и выкидывает.
– Вчера с тобой девушка была, ещё придёт?
– Ей лучше сюда не возвращаться. Я хотел увидеться с ней, но я в таком состоянии, что лучше не травмировать её и дальше.
Мокрые глаза вишневолосой, рваные всхлипы, скованные движения, замедленная речь. Она переполнена горем, и я не вправе наполнять её скорбь ещё и собой.
– Время поможет.
Зевает.
– Не надо за мной следить. Идите спать.
Они ещё несколько секунд смотрят на меня и уходят к своим кроватям.
С этой минуты я не могу спать.
Закрываюсь в себе. Зарываюсь в тоску.
Ночь не заканчивается. По коридору всё время кто-то ходит. Хлопают дверьми. Слышатся разговоры. Но я не сплю не из-за этого, а из-за боли, что нарастает в теле. Она захлёстывает, утягивает мысли и расширяет пустоту в душе.
В палате постепенно светлеет. Разговоры за приоткрытой дверью всё громче.
Я давно не ходил в туалет, а во рту вкус рвоты. Необходимо подняться, но тело ощущается слабым и хрупким, а кости кажутся ломкими.
Боюсь встать и сломаться. Но так ли это плохо, если уже и не жив, и не мёртв.
Мужчины просыпаются. Один собирает вещи, чтобы вернуться домой.
Но где мой дом? Я не смогу зарабатывать на жизнь концертами, пока руки покрыты бинтами. И грузчиком, как я планировал, тоже пока не поработать. Что же со мной будет?
Как я оплачу штраф? Заплачу за проживание в гостинице? Я взял много денег, чтобы побыть с Майком, и они пропали вместе с моей курткой.
Как и я.
Мужчина смотрит на меня, я на него в ответ.
– Спал?
– Не спал.
– Понятно.
В руках мужчины сложенный лист бумаги, он протягивает его мне. Я пытаюсь приподняться, чтобы прочесть, но, сделав резкое движение вверх, застываю в лежачем положении.
– Тебе прочесть?
– Нет.
Поднимаю руки с письмом над лицом и сощуриваю один глаз, чтобы буквы перестали скакать.
– Это от девушки с каре. Я решил не давать тебе это ночью, чтобы не перегружать твой мозг.
– Не стоит решать за меня, напрягать мне мозги или нет.
– Ой-ой, какой ты серьёзный парень.
Я не отвечаю. Погружаюсь в чтение:
«Я люблю тебя, независимо от того, сколько глаз у тебя видят: все, один или ни одного. Я хорошо знаю тебя и поэтому предупреждаю: не смей думать, да – именно не смей, – что ты никому не нужен. Ты нужен всем. И Майку ты был необходим, как глоток оздоровительного воздуха… Он сильно изменился, когда встретился с тобой. Стал счастливее»
Мокрые следы от слёз размывают текст. Я трачу время, чтобы разобрать буквы, утопающих в слезах Сары.
«М… все изменились благодаря тебе. Благодаря твоей воле и стремлению жить лучше.
Мы мало дней провели в спокойствие, но ты нужен мне. Ты мой герой. Ты мой любимый человек. Ты мой Артур.
Майк бы убил нас, узнав, что мы впадаем в депрессию.
Ты должен держаться, выздоравливать, готовиться к выписке.
Я мечатю услышать твою игру на пианино.
Врач отправил меня домой, так как тебе необходимо отдыхать. А лежать на твоей постели мне вообще запретили.
Но мы же любим нарушать правила?
Я, твоя вишневолосая, подписываюсь под каждым предложением, чтобы ты верил мне.
Мне всё равно, сколькими глазами ты будешь видеть. Это никак не влияет на мои чувства.
Когда увидимся, я хочу получить твой лёгкий поцелуй. А как выздоровеешь… сильный и отчаянный, как наши чувства».
Я отпускаю письмо. Оно летит и приземляется на живот.
Я закрываю глаза и дышу глубоко, чтобы сдержать слёзы.
– Что-то хорошее?
– Хорошее.
Я убираю руку с глаз… с глаза и повязки. Решительно смотрю в стену. Пришло время подняться с постели, сесть на кровать, встать на ноги и дойти до туалета.
На руках красные бинты, наверное, скоро сделают перевязку.
Из-за ограниченности движений рук невозможно за что-либо ухватиться, поэтому я осторожно и не торопясь передвигаюсь спиной по подушке, и свешиваю ноги с кровати. Прежде чем поднять туловище, берусь за голову: она будто вращается по кругу, как у совы, а вместе с ней кружится и палата, и вид за окном.
– Помочь? – спрашивает сосед.
– Нет.
Входит врач. Он измеряет температуру бесконтактным градусником и осторожно подталкивает, чтобы я сел.
– Не терпится попасть домой? – спрашивает врач у пациента, что, хромая, несёт сумки к выходу.
– Да! Хватит, засиделся уже.
– Всё правильно. Иди, и чтобы мы больше не встречались.
Мужчины пожимают друг другу руки. Мой сосед со всеми прощается и счастливый выходит из палаты.
Хотелось бы и мне уйти с ним, но врач тянет меня за руку, помогая подняться, чтобы я добрался до туалета, а вот на выписку мне ещё не скоро. Мои колени подкашиваются, а тело дрожит как желе. Врач не даёт мне упасть.
– Как ты себя чувствуешь? Ночью припадок был?
Я хватаюсь за его халат и осмеливаюсь выпрямиться, но рёбра что-то пережимает. Я игнорирую вопрос, врач и так знает, что да.
– У тебя гематома под правым подреберьем. Мы наложили специальный крем, поэтому пока походи в бинтах.
– А хорошие новости есть?
– Ты жив.
Я жив, но не Майк. Хорошая ли это тогда новость?
Я делаю неуверенный шаг, как будто в первый раз в жизни. Врач – моя опора. Самостоятельность – полезный навык, но уметь принимать помощь тоже неплохой.
Шаркая, я держу тапочки пальцами ног. К горлу надвигается тошнота. Врач останавливает меня.
– Потихоньку. У тебя сотрясение мозга.
– Напоминайте чаще, я же забыл.
– Я твой лечащий врач, и мне приходится напоминать тебе о слабостях. Пётр Озонов, если нужно ко мне обратиться.
Врач ногой открывает дверь в туалет. Подводит к унитазу. На стене опора, и я пытаюсь взяться за неё, но пальцы перетянуты бинтами.
Пётр стоит за моей спиной.
– Вам обязательно стоять над душой?
– Я отвернулся. Если ты упадёшь, я помогу встать.
Никогда не встречал так много добрых людей. Из-за этого мне всё сложнее ненавидеть человечество.
Я едва успеваю надеть трусы, как меня пошатывает, и я валюсь на колени перед унитазом. Меня тошнит, но выходит лишь жидкость. Я давно не ел, и от собственных звуков мне совсем худо.
Майк в крови, из его рта летят красные капли, кашель. Под моими ногами блевотина. Повсюду стёкла. Кислый запах.
Меня беспрерывно тошнит.
– Колени не разбил? – Пётр помогает встать после того, как я едва не вывалил через глотку органы.
– Мне нужно лечь. Не получится почистить зубы.
В этот раз не будет геройства. Не будет никаких страданий, только бы выполнить задачу, а всё остальное неважно и перетерпится… Я не в том состоянии, чтобы бороться с самим собой.
– Я попрошу медсестёр принести стакан воды и зубную щётку с пастой. Многим пациентам этот метод помогает.
Я возвращаюсь на койку. Становится легче.
Глава 41
Жизнь разделилась
После долгих часов безделья в палату заглядывает мама и Пол. Они входят и встают надо мной. Я рад их видеть, но клонит в сон. Я не могу уснуть, и усталость с головокружением уничтожают.
– Привет, Артурчик. Выглядишь намного лучше.
Ложь.
Я мельком увидел своё отражение в зеркале. Пират с белой повязкой на глазу, закреплённой крест-накрест пластырем. На голове наложенные друг на друга бинты. Под видящим глазом синяк от удара Кайна.
– В колледже все передают скорейшего выздоровления. Сара придёт сегодня с твоей бабушкой.
Пол одет в чёрное: рубашка заправлена в брюки, волосы зачёсаны набок. В нагрудном кармане рубашки уголочек от платочка. Его наряд выглядит странно.
Я перевожу взгляд на маму. Она краснеет и отворачивается.
– Я знаю, что ты не поверил нам с отцом и нашёл бабушку. Мы никогда не загладим за это вину.
– Не загладите.
– О, ты говоришь! – с наигранным энтузиазмом говорит Пол, улыбаясь с перекошенным лицом. Мне отчего-то смешно, но невесело.
– Возвращайся домой после больницы… – просит мама, теребя ручку сумки.
Дверь в палату открывается, заходит бабушка. Она выглядит помолодевшей и похорошевшей, но её блёклые глаза выдают, как сильно болит её сердце.
– Он переедет ко мне, – уведомляет бабушка.
– Бабушка… – собираюсь высказать мнение, но бабушка смотрит в глаза матери. Их разговор ещё не окончен.
– Он будет жить со мной. К вам он не вернётся, – повторяет она, видимо, чтобы моя мать лучше поняла.
Пол чувствует себя некомфортно из-з семейных разборок.
– Я пойду к Саре, она уже пришла? – Пол заглядывает в коридор через приоткрытую дверь. Из-за своего угла обзора я не вижу ни части коридора, ни Сару.
– Сара за дверью, – отвечает бабушка, – попробуй её развеселить.
– Да, да, ага, хорошо.
Пол вылетает из палаты.
– Я сам решу, где и с кем буду жить, – заявляю я, глядя на бабушку и маму, продолжающих пристально смотреть друг на друга.
– Артурчик, мы с папой докажем, что всё изменилось, – жалобно обещает мама, – или я буду доказывать, но уже без него.
Я не зацикливаюсь на том, что она прошептала в конце. Её семейная жизнь с мужем уже давно в разладе.
– Я буду жить с бабушкой, если она не против. Но я могу найти и другое жильё, справлюсь.
Твёрдость в голосе не означает уверенности в собственных словах. В улыбке не всегда есть правда. В радостном голосе тоже имеется ложь. Всех можно обмануть поведением.
– Вот, Рита, и всё, – победно улыбается бабушка.
– Ладно, живи где хочешь, – обиженно разрешает мать, хотя её согласие давно не нужно.
– Мы всё решили? Оставите меня одного?
– А как же твоя девушка и друг? – с недоумением спрашивает бабушка, поворачиваясь к двери.
– Ты видишь, в каком я виде?
– К сожалению.
– И они видят, и я этого не хочу. Попроси их уйти, пожалуйста.
Я сглатываю солёный ком. Я скучаю по Саре, и не уделяю Полу должного внимания как к другу, но я принёс им обоим столько боли, что этого достаточно, чтобы спрятаться от них на время.
– Рита, выйди, я с внуком поговорю.
Сосед насвистывает мелодию под нос и пятится к двери.
– И я пойду прогуляюсь. Пойдёмте, Рита?
Она с увлечённостью и интересом смотрит на моего соседа.
–Узнаем, как дела у друзей Артурчика, – оставляет мама за собой последнее слово.
Мама никогда не стремилась к общению с моими знакомыми и друзьями, но это стало её единственным спасением от строгих взглядов свекрови.
Сосед по палате и мать исчезают за дверью.
Бабушка пододвигает стул, который одиноко стоял в углу, к кровати, и садится на него. Она молча смотрит мне в глаз..
– Как ты, Артур?
– Мой друг умер. Я плохо.
– Он умер не только для тебя, но и для всех, кто был близок с ним. Но и ты для них теперь словно мёртв.
– Я жив.
Она кладёт морщинистую руку мне на грудь.
– Ты умер здесь, – надавливает на солнечное сплетение, – и твои друзья переживают утрату сразу двоих близких. Ты отталкиваешь их, решаешь, стоит ли им видеть тебя таким. Может быть, стоит позволить им самим сделать выбор?
Я кладу руку поверх бабушкиной, ощущая грязные бинты на пальцах.
– Я мог бы спасти Майка?
Это риторический вопрос, но я буду задаваться им до собственной смерти.
– Ты можешь лишь продолжать жить без него. Помнить о нём, но жить. Жизнь у всех конечна, и пока мы живы, нельзя оставаться в состоянии смерти.
– Нельзя… но я в нём.
– Позволь пригласить твоих друзей?
За дверью раздаётся множество звуков. Иногда я слышу голос Пола, матери и Сары.
Я киваю бабушке в знак согласия. Она выходит за дверь, и в палату входит Сара с Полом. Сара безмолвно раскладывает гостинцы по полочкам тумбочки. Её волосы, собранные в хвост, напоминают маленькую щёточку.
Чёрный ободок не даёт прядям падать на лицо.
Она очень красивая.
Пол отламывает кусочек банана и вкладывает мне в рот. Медсестра приносит стакан воды, зубную щётку и пасту, ставит на тумбочку и уходит. Заплаканное лицо Сары озаряется.
Я жую банан, проглатываю скользкую мякиш и кусаю щёку, чтобы сдержать позывы к рвоте.
– Ты не будешь помогать мне чистить зубы!
Я сразу же понял, на что Сара рассчитывает. Эта мысль возникла у неё, как она увидела набор для чистки зубов.
Да когда она меня слушала?! Она тщательно чистит мне зубы, окунает щётку в стакан с водой и по новой проводит ворсинками по зубам. Пол тем временем поправляет одеяло, сбившееся в пододеяльнике.
Я плачу.
Но они стараются не замечать этого. Сара меняет воду и помогает смыть пасту. Слышится цоканье каблуков, и в палату вбегает Тая. Её волосы в беспорядке, а на щеках пунцовые пятна.
Все плакали.
– Арти, у тебя… у тебя слёзы!
– Тая, зачем ты это говоришь?! – возмущается Сара.
– Ну, знаешь, я не думаю, что железный человек и слёзы совместимы.
– Железный человек? – смотрю на неё в упор, пытаясь догадаться, к чему эти слова. Я никогда не был железным, скорее, наоборот.
Вытираю слёзы, чтобы никто другой их не увидел.
– Даже в таком состоянии ты выглядишь сексуально, – она мелит чушь не зависимо от ситуации и времени.
Она в чёрном платье. Почему они все в чёрном? Я хочу быть слеп и глуп, и не думать о том, что Майка похоронили, не сказав мне.
– Тая, тут поблизости психушка, тебе туда! – Сара держит стакан с мутной водой и направляет его на Таю.
– Все справляются по-своему, – Пол смотрит вбок, – Вот Кайн…
– Майка уже похоронили, – срывающимся голосом признаётся Сара. – Кайн напился и уснул рядом с его могилой.
Мои зубы застучали друг о друга, быстрый поток слёз хлынул из глаз. Нос заложило, а слух нарушился. Организм не позволил даже осмыслить, как дал реакцию. Я ведь понял сразу, как увидел Пола, но не давал себе верить. Я должен был проводить Майка в последний путь!
– Я хотел быть на его похоронах.
– Мы не могли сказать тебе, – Сара вытягивается.
– Ты бы сбежал, но не добрался до кладбища, – продолжает Пол за Сарой.
Я не простился с Майком.
Я лежал здесь как овощ.
Не попрощался…
Слёзы безостановочно катятся по щекам. В груди разверзается бездна, и в неё летит самообладание. Майка похоронили так скоро.
Я бы всё отдал, чтобы попасть на похороны Майка. Если бы не смог идти, я бы полз. Они не сказал для моего же блага, но я хреновый друг! Майк ушёл из жизни, и я находился рядом, когда он вздохнул в последний раз. Но для меня было важным присутствовать на его похоронах, когда закапывали гроб.
– Я записала всё на видео.
Сара держит надо мной телефон и включает видео без звука.
На кладбище, похоже, собрался весь колледж: преподаватели и студенты, все в чёрном. Родители Майка у закрытого гроба не двигаются. Не многие плачут, все в ступоре. Кайн в синяках трёт переносицу, а потом давит пальцами на веки. Сара стоит в стороне от всех и снимает это видео. Гробовщики с лопатами наготове. Тая курит, дым летит в лицо Пола, но он не дышит.
Дыхание сбивается, мышцы непроизвольно сокращаются. Нет, нет, судороги, опять.
Сара замечает, что меня трясёт и выключает видео, не давая досмотреть до конца.
– Артур, Артур, успокойся. Боже мой, что с тобой?!
Они не видели и не знали о моих припадках. Сара, многократно моргая от страха, придерживает меня за руку. Пол выбегает в коридор, громко зовя на помощь. Мама с бабушкой заходят в палату.
Я трясусь на койке, колёса скрипят по полу. Боль скручивает нервные окончания в удавки. Руки прижимаются к телу, и на мгновение я замираю, а затем тряска возвращается с двойной силой.
Пётр Озонов, войдя в палату, с раздражением цокает языком.
– Мне придётся запретить посещение к Артуру. Полдня без припадка, и вот, здрасте.
Медсестра вводит укол. Приток успокоительного впадает в кровь.
– В смысле, полдня без приступов? – одновременно спрашивают Сара и моя мама.
От лекарств легче, скрип колёс затихает. Судороги отпускают тело. Мысли складываются в туманное нечто.
– Они со вчерашнего дня.
– Он… он вот так страдает уже не в первый раз?
Сара целует меня в щеку и нашёптывает разные слова, но я не понимаю их значения. Туман в голове не рассеивается.
– Что поспособствовало его припадку?
– Я показывала видео с похорон нашего друга.
– Нельзя никаких потрясений! Извините, но я попрошу до выписки к нему не приходить.
– Пож…алуйста, нет, – выговариваю слова, как годовалый ребёнок, – не ост.ав.ляйте мен…я одно…го.
Сара икнула и разразилась слезами.
– Он никогда не просил не оставлять его, – Пол смотрит вниз, складывает губы в трубочку, вдыхает и выдыхает, чтобы не заплакать с Сарой не пару.
– Мы выпишем его после всех процедур, но если судороги не пройдут, мы не отпустим его домой.
– Если нам нужно не приходить к Артуру ради его здоровья, то мы все уйдём и будем ждать его выздоровления, – твёрдо говорит Сара.
– Ну вот, Арти, если будешь исполнять такие танцы, не скоро нас увидишь. Ну ты понял, ждём тебя здоровым, – Тая отсалютовала.
– Сара, – зову я, пока ещё не в состояние дремоты.
Сара наклоняется ко мне.
– Ближе, – прошу я.
Кончик её носа соприкасается с моим. Как тогда, на пороге комнаты Майка. Я целую её в губы – лёгкий поцелуй, как она и просила в письме. Слезинка Сары падает на мою щеку и перемешивается с моей.
– Скоро увидимся, вишневолосая.
Я проваливаюсь в сон, но не сплю. Что-то слышу, а где-то царит тишина.
Все эти чувства так похожи на мою жизнь. Между сном и явью.
Свобода оказалась с привкусом жжёной резины.