Энн Княгинина
Расколотое сознание
Глава 38
Покончу с Кайном
***
Сара поглядывает на Таю, хихикающую как дурочка. Сара догадывается о чём её разговор с подружками; они долго общались, и Сара немного скучает по Тае. Но если дружбы нет, то ей и неоткуда взяться.
– Драка! – вопит кто-то у входа в столовую.
Сара и остальные студенты поворачивают головы на голос. А если преподаватели услышат, директор? У дерущихся возникнут проблемы.
Защитная реакция не позволяет Саре подумать об Артуре, а вот сердце почему-то застучало сильнее.
Кричащий прыгает с телефоном в руке, все бросают еду и спешат посмотреть видео на смартфоне.
Тая, как змея, извивается между людьми. Она продвигается ближе к телефону, хватает парня за запястье и всматривается в экран.
И медленно-медленно разворачивается к Саре.
Саре не нужно ничего спрашивать, она вскакивает со стула и мчится на выход. Коридоры пустые.
– Он всё узнал, всё узнал, – талдычит Сара, перепрыгивая через ступеньки.
За её спиной цокают каблуки. Тая спешит за ней.
– Где он?!
– За колледжем! – каблуки мешают Тае бежать, и она отстаёт. Остановившись, Тая берёт туфли в руки и догоняет Сару.
– Он там с Кайном.
– Я так и поняла.
Сара толкает дверь на выход и шарахается от стоящей на крыльце девушки, и несётся дальше.
К толпе.
– Пропустите, пропустите!
Настойчиво требует Тая, наступая босиком на ноги собравшимся. Студенты расступаются, пропуская девушек вперёд.
– Это из-за этой драка?
– Из-за этой, с каре.
– Шлюха.
Тая показывает им средний палец, как-то не специально защищая бывшую подругу.
Сара не сможет помочь Артуру. Она больше не ослушается его. Артур выносливый и храбрый, и он со всем справится.
Кайн повалил его, и Артур оказался под ним. Сара закрывает глаза, чтобы не видеть продолжения.
Народ вопит, ликует. Саре приходится разлепить веки.
– Артур пнул Кайна! – объясняет Тая улыбаясь.
Почему она улыбается?! Потому что верит в Артура… но почему Сара не хочет смотреть на драку. Почему не может также, как Тая?
Кайн снова пытается уронить Артура, но на этот раз тот не сдаётся. Он держится левой рукой за бок, а правой целится Кайну в зубы. Тот, заметив это, прикрывает лицо руками.
– Вчера Артура ударили в то место, которое он защищает, – тихо сообщает Тая Саре на ухо.
Сара в полуобморочном состоянии старается уловить слова Таи через призму окружающих звуков.
Кровь повсюду: на лице Артура, одежде, обуви. И всё это из-за неё. Чувство вины поглощает Сару, и она не слышит ничьих криков, не разбирает, что говорит Тая.
Поток ударов обрушивается на Артура. Ему приходится убрать ладонь с бока и отбивать удар за ударом. Он быстрый. Он защищается, как играет на пианино: шустро, как вихрь, без единой ошибки.
Кайн выдыхается: он привык вырубать противника сразу.
Сара сжимает деревянные шарики на новом браслете, но не оттягивает резинку, чтобы сделать себе больно. Ей и так уже нехорошо. К горлу поднимается тошнота, на языке кислятина, а на губах солёные капли. Тая что-то нашёптывает Саре, но всё неразборчивое и тихое.
Сару толкают со всех сторон, но ей всё равно, она болтается, как буй в море.
Кайн попадает Артуру по губам выпирающей костяшкой руки, и добавляет локтем. Артур кашляет, выплёвывая кровь. Его губа треснула, над верхней – ярко-сиреневый синяк с разляпанной вокруг кровью.
Артур тяжело дышит, а Тая перестаёт болтать. Её улыбка меркнет, а под глазами возникают морщинки.
Кайн целится кулаком в уязвимое место Артура, но Артур вовремя поднимает ногу, откидывая руку соперника.
Кайн вложил в удар много силы, и его качает от усталости. Артур замечает, что противник ослаб, и пользуется этим: удар в нос, немедля в живот, Кайн сгибается пополам.
Пяткой по голени, кулаком в челюсть. Кайн не успевает следить за ударами Артура и беспорядочно размахивает кулаками, пытаясь закрыться.
Артур ставит Кайна на одно колено. Кайн старается подняться, но колено пианиста летит ему в правое ухо.
Артур успевает отразить удар Кайна, спасая колено от твёрдого кулака, и садится на колени перед Кайном.
Пальцы Артура тянутся к шее Кайна, и мёртвой хваткой смыкаются на ней. Другая его рука удерживает запястья Кайна, использую пальцы вместо наручников.
Артур похож на опустошённого человека.
Похож на зверя.
Саре страшно за душу Артура.
– Эй, да он же его задушит! – восклицает кто-то в толпе.
– Кайн не может дышать, он же сейчас сдохнет!
– Никогда не произноси имя Сары, не подходи к ней и не смей даже думать о ней.
Кайн пытается что-то сказать, но бесполезно, и Артур перебивает его мычание:
– Это тебе за избиение Пола. Это тебе за то, что огорчаешь Майка.
Кайн хочет вырваться, но Артур останавливает его, надавливая ладонью на кадык. Указательный палец Артура дрожит от боли, но он продолжает удерживать Кайна.
Сара выбегает из толпы и обнимает Артура со спины. Она чувствует, как его тело сотрясается от напряжения.
– Артур, ты же не такой.
Его дрожь передаётся ей. Сару колотит, и руки сжимают мокрую футболку любимого.
Пальцы на шее Кайна разжимаются. Он надрывно кашляет, потирая кадык.
Артур с трудом поднимается и помогает встать Саре. Артур смотрит на неё, как напуганный зверёк.
– Ты бы не смог его убить, – Сара неуверенно поддерживает Артура, сама до конца не веря в то, что говорит.
– Я не знаю.
Сара стирает кровь с лица Артура, но только сама пачкается. Лицо Артура как мякоть томата – красное и мокрое.
Майк вовремя подбегает к Донову и отражает удар Кайна: он целился в спину пианиста.
– Никогда не отвлекайся, – густым и уставшим голосом советует Майк, задерживая Кайна.
Оба его друга – кровавые придурки. пытается уве Кайна, но он не даётся. Тогда Майку приходится сжать его руками, чтобы успокоить.
Народ бежит на них, заслоняя телами.
***
Кровь покрывает ладони, вещи, губы, застилает глаза.
Я был спокоен, но потом переклинило. Сара появилась вовремя – как в этой драке, так и в самой жизни.
Ей за меня больнее, чем моему телу.
Я виноват.
Я сидел за клавишами, играл прекрасную музыку. И кем я стал. Душителем? Эгоистом? Я как дворовый пацан без родителей и друзей.
Я не хочу быть таким. Не о таком я мечтал.
Сара куда-то ведёт, и я не сопротивляюсь.
– Никогда, слышишь, никогда не соглашайся спать с кем-то ради выгоды. Даже ради спасения или чего-то ещё, не отдавай своё тело.
Кровь, похожая на томатный сок с примесями железа, наполняет мой рот, и я говорю, захлёбываясь.
– Артур…
– Мне надо сесть.
Сара помогает присесть на бордюр.
Боль ускоряет отчаяние.
– Ты мой защитник, Артур.
Она садится рядом и смотрит на свои окровавленные руки. Смотрит на мою кровь.
– Извини, – прошу я, срывая подорожник, чтобы дать Саре вытереть кровь.
Сара аккуратно кладёт голову на моё плечо, и я обнимаю её, приковывая глаза к зелёным листьям, качающимся на ветру. Удары моего сердца такие же хаотичные, как и движения листьев.
***
Майк сидит перед Кайном на корточках. Пианист хорошо отделал Кайна. Кровь течёт от его брови по щеке, губы рассечены, а подбитый глаз не закрывается из-за опухшего века.
– Теперь ты доволен? – спрашивает Майк, продолжая придерживать Кайна, чтобы тот не побежал за Доновым.
Кайн сплёвывает кровь под ноги Майка.
– Отлично ты его натаскал. Специально, чтобы меня отделал?
– Можно сказать и так. Но ты заслужил такое отношение.
Майк разрывает рукав своей футболки и протягивает ткань Кайну. Тот сначала хочет кинуть рукав к кровавой слюне на земле, но передумывает и прикладывает к лицу.
Майку неприятно видеть друзей в таком состоянии. Если бы не упрямство Кайна, Артур и Кайн могли бы стать друзьями.
Майк и Кайн дружат с десяти лет, и, если бы не остервенелая ревность Кайна, всё сложилось бы иначе.
Майк видел избитого Кайна и раньше, но не благодаря другим друзьям, а пианист Майку как брат.
Виталя помогает Кайну подняться, и тот, схватившись за лицо, теряет из пальцев окровавленный рукав.
– Кайн, пообещай, что с этого дня ты оставишь пианиста в покое.
Вокруг царит шум, все спешат приблизиться к ним, но Майк сосредоточен на друге и ни на ком другом.
Кайн смотрит на Майка, прищурив один глаз, в то время как второй будет таким ещё несколько дней.
Кайн почти потерял Майка как друга, поставив условие подписать документы за секс с Сарой. Он сказал это, чтобы сделать хуже Донову. Но плохо в итоге всем.
Кайн разочаровал Майка, а Артур отомстил сразу за всех, кому Кайн причинил вред. И Кайну нужно вернуть доверие Майка.
Поэтому он рукопожатием договаривается с Майком прекратить вражду с Артуром.
Майк отдаёт Кайна в руки Витали и остальным студентам, что окружают их, и идёт искать пианиста.
***
Сара долго молчит, но всё же делает выбор в пользу продолжения этого непростой разговора:
– Когда я услышала, что он хочет… Я подумала о твоём спасении, но не учла, к чему это приведёт.
– Даже если мне прижмут к груди дуло пистолета, а тебя заставят раздеться или что хуже, ты должна будешь принять мою смерть и бежать. Бежать одетой.
Я провожу языком по зубам. Металлический привкус всё омерзительнее. Липкость на коже нервирует. Сара выбрасывает алый подорожник и вытирает ладони о джинсы, но это не помогает – кровь уже просочилась под ногти.
– Что с тобой происходит? Ты же свободен, о тебе знает весь колледж. Ты обрёл силу, но тебя всё равно что-то гнетёт.
Сейчас меня убивает боль. Хочется лечь, закрыть глаза, а потом открыть их и увидеть, что всё это сон. Мы с Сарой обычная пара, для которой адреналин – это аттракционы в парке.
– Я зажил по-другому, слишком быстро оказался в непривычной для себя среде. Я не успел понять, как жить этой жизнью.
Я наблюдаю за чёрным жучком, с трудом преодолевающим сложный путь по неровностям асфальта.
Волосы Сары щекочут щёку. Я не могу пошевелиться.
– Тебе пора помириться с родителями.
– Зачем?
Жучок залезает под камень.
– Эта тема не закрыта, держит тебя в прошлом. Не даёт двигаться вперёд.
– Я держу себя. Никто другой.
Глотаю кровь, превозмогая боль в лице.
Гадкий вкус.
– Ты держишь себя, потому что ещё не всё решено. Если ты не хочешь, я не вправе тебя заставлять. Но ты должен понимать, что все о тебе беспокоятся. Я люблю тебя, и твоя душа не должна быть для меня потёмками.
– Я обещаю поговорить с ними.
– Спасибо.
Я не выполнил обещание писать и звонить маме. Я не сдержал обещание, данное себе, Майку и Саре быть сдержаннее. Всё, что копилось во мне столько лет, выплёскивается наружу. Я становлюсь импульсивным и ещё более раздражительным, чем раньше. Не такой была моя мечта. Не таким я хотел быть.
Со многим нужно разобраться. Я привык, что решают за меня, что не нужно думать – куда пойти, в чём, откуда взять деньги, где жить. Как жить.
Я становлюсь мужчиной, но всё ещё мальчик.
Я обязательно всё разгребу. И начну с обещания для Сары – встретиться с родителями.
Майк присаживается рядом. Он молчит. Сара прижимается ко мне, а с другой стороны Майк дотрагивается до моего плеча.
Мы сидим втроём в уличной тишине, погружённые в мысли. Жучок выбирается из-под камня и продолжает трудный путь. Он знает, что впереди ещё трудности, но не отступает и не прячется в тени.
Как и я.
– Майк, извини.
– Он сам напросился.
Вибрирует телефон – звонит Пол. Я объясняю ему, где нас найти. Он приходит и садится рядом с Майком. Тая босиком, держа туфли в руках, подбегает и приземляется рядом с Сарой.
Теперь в голове ещё больше мыслей. Среди друзей боль кажется не такой уж и сильной. А из-за обездвиженного указательного пальца, что опух и зудит, я уже не так паникую. Всё это мелочи, их можно отложить на потом, как и многое другое.
– Я не понял, что ты врёшь, – Пол обрывает сразу все мысли. Тая оживает и поправляет подол платья, Майк тянется к шнурку кроссовка и теребит его, а я все ещё обездвижен.
– Забей уже, – просит Майк.
– Пол, прости, что я тебе солгал, – не затруднительно это – извиняться, – извини, что я пошёл на такой шаг.
– Хорошо, что всё закончилось, – говорит Сара.
– А что вообще произошло? – Тая не понимает, ведь в тюрьме мы сидели вместе.
– Потом расскажу, если Сара позволит.
– Рассказывай.
Мы перешёптываемся между собой. Студенты проходят мимо и оборачиваются. Один останавливается и хватает себя за шею.
Эти люди навсегда запомнят, как я чуть не задушил Кайна. Я и сам не забуду, но они и не дадут.
– Наверное, я на пары не пойду, – предупреждаю я.
Все смеются, и я пытаюсь, но это приносит мучения.
– Я провожу тебя, – Сара заботливо осматривает мои раны. – Тебе нужно к врачу?
Моя рука скользит по её спине. Она встаёт, берёт меня под локоть и, как старичка, ставит на ноги. Полностью не выпрямиться, приходится смотреть на вишневолосую снизу-вверх.
– Не нужно.
Ложь.
В травмпункт стоило бы заглянуть. Пытаюсь пошевелить пальцем, но дело дрянь – он двигается, но обжигает болью.
– Спасибо, что вы рядом, – произношу я напоследок.
Сара ведёт меня вперёд, поддерживая под руку. Большинство студентов ушли в колледж, но некоторые остались на улице пересматривать на смартфонах нашу с Кайном драку.
В гостинице Сара помогает мне лечь в постель. Она поит меня тёплой водой. Я стараюсь глотать, но половина воды выливается изо рта на грудь. Как же это знакомо. Опять избили.
Сара поправляет подушку под моей головой.
– Надо стереть кровь.
Я понимаю, что она изо всех сил старается не заплакать. Её руки дрожат, а движения даются с трудом. Было бы лучше отпустить её домой. Чем дольше Сара смотрит на меня, тем труднее ей становится. Она теребит браслет, но себя им не бьёт.
– Я немного посплю, а потом умоюсь. Не переживай, раны заживут.
– Конечно, заживут. Даже быстрее, чем ты думаешь, – с этими словами она укрывает меня одеялом, садится на край кровати и поглаживает плед.
– Ты останешься со мной?
Глаза закрываются, а стены ближе и ближе, быстрее и быстрее смыкаются. Мышцы расслабляются, на смену приходит ощущение покоя, освобождение от боли.
Волосы цвета вишни, светло-карие глаза…
Темнее, засыпаю.
Глава 39
Пожалуйста, живи
Я долго проспал, и открыв глаза, понимаю, что в номере один. За окном светает. Я проспал целый день и ночь.
Осмотрев руки, вижу, что они чистые. На костяшках зелёнка. Указательный палец перевязан бинтом.
Неустойчивой походкой добираюсь до душевой комнаты.
Смотрю в зеркало, в этот раз не избегая отражения. Лицо без капли крови, зато в синяках и царапинах. Выгляжу лучше, чем в первый раз.
Сара позаботилась обо мне. Смогу ли я отплатить ей таким же вниманием? Это беспокоит, когда кажется, что ты ничего не делаешь для любимого человека.
Возвращаюсь в номер. Телефон заполнен сообщениями:
«Пианист, Вероника достаёт Кайна. Она хочет узнать, кто его отделал. Вы поменялись местами, поздравляю. Прогресс. Если способен, поехали отпразднуем. Пиво пить не будем. В спортивный магазин хочу. Я предупреждал, если ты забыл».
«Артур, извини, что ушла. Я поняла, что тебе надо побыть одному».
«Ты не сердишься на меня? Зря я тебе рассказал».
Я уменьшаю яркость экрана до минимума. Глаза вдавливаются в череп.
«Вишневолосая, ты не обязана сидеть надо мной, как над инвалидом. Спасибо, что продезинфицировала раны… и что всегда рядом. Я люблю тебя».
Я нечасто пользуюсь телефоном. Сообщения и звонки не для меня. Мне проще общаться вживую. Но не всегда. С некоторыми людьми лучше держаться на расстоянии.
После принятия душа оставляю на голове полотенце. Администратор сообщает, что ко мне приходили.
Дождавшись, когда с кухни уйдут люди, готовлю яичницу. Мне срочно нужно заправить желудок.
Мой телефон почти разрядился от звонков и сообщений. Я набираю номер Майка, и после нескольких гудков он отвечает:
– Здорово, пацанчик. Жив, что ли? – Майка плохо слышно, голос едва различим среди всевозможных звуков.
– Ты рад или расстроен?
– Рад, конечно. Погоди.
Гул водопровода, что-то падает, Майк ругается.
– От девчонки приехал, руки мою.
– Не буду уточнять, куда ты запихивал пальцы.
Он смеётся, и я отвожу телефон от уха, чтобы не оглохнуть. Смех Майка в динамике громче, чем вживую. Более басовитый.
– Ты в порядке?
– Если хочешь, поехали, куда ты собирался. Мне нужно проветриться, – предлагаю я, зажимая ухом телефон, чтобы переложить яичницу в тарелку.
– Скутер вернёшь?
– На нём приеду.
– Ок, понял. Подъезжай.
«Вишневолосая, со мной всё хорошо. Чувствую себя лучше. Хочу прокатиться с Майком. За руль сядет он. Мы отправимся в спортивный магазин. Вечером зайду к тебе».
Рассказывать кому-то – куда я иду, с кем и зачем – не так уж и сложно. И нет ощущения контроля. В нормальных отношениях, наверное, все так и делают. Я сказал, она сказала. Мы оба в курсе, и никто не беспокоится.
Из-за боли в дёснах и губах требуется проглатывать еду, не жуя. Я беру с собой побольше денег, стараясь не считать, сколько у меня осталось. И так понимаю, что мало. Вряд ли уеду с покупкой.
Но мне хочется провести время с Майком, и лучше иметь хоть копейку. Тем более Майк сказал, что эта поездка будет моим способом отблагодарить его за доброту.
Я забираю со стоянки скутер. Из-за перебинтованного пальца, опухшего, как и моя рожа, больно и неудобно держать ручку газа.
Я еду за грузовиком, пока тот не останавливается у продуктового.
Как я буду играть на пианино, если указательный палец всё же сломан?..
Дорога становится всё хуже и хуже. Кочка за кочкой. Я подпрыгиваю на сиденье, добавляю газу, и в ответ на это мотор жужжит. Я тихо постанываю от боли, охватывающую всё тело. Объезжаю знак, упавший из-за ветра, и продолжаю путь к Майку.
Майк стоит возле BMW и протирает щёткой окна. Я подаю ему сигнал, и он машет в сторону гаража. Я следую туда и оставляю скутер у ржавой «семёрки» с низким клиренсом. По слухам, что я слышал где-то полгода назад, Майк выиграл на ней гонку с иномаркой.
Майк бросает щётку в багажник.
– Чё с пальцем?
Рассматриваю повязку: ошмётки от прорезиненной ручки прилипли к бинту.
– Перелом или трещина.
– Запариваться с гипсом не стал? – Майк осторожно касается неаккуратного узла из бинтов.
– Я не хочу в травму идти. Сара помогла мне.
– Сара всегда рядом, когда нужна помощь, а ты, её парень, ещё устанешь от такой заботы, – с лёгкой усмешкой говорит он, насвистывая под нос знакомую мелодию из какого-то фильма.
Вряд ли от такой заботы я устану.
Майк с громким хлопком закрывает багажник.
Открывает пассажирскую дверь и впускает меня в машину. Я приземляюсь в кресло и прикладываю ладонь к синяку под ребром. Сгибаться с такой фигнёй адски больно.
Он садится за руль. Я хочу пристегнуться, но вспоминаю, что ремней безопасности нет, и опускаю руку.
Майк прикуривает и заводит машину. Приятное рычание мотора напоминает о мелькающих деревьях, скрежете тормозов и визге шин. Руки так и тянутся к рулю, но я сжимаю их между ног, чтобы побороть желание пересадить Майка на своё место и занять его.
Он начинает движение. Едет неторопливо, и пока не собирается ускоряться.
– Что ты хочешь в том магазине?
Теребит рычаг передач.
– Я хочу новую боксёрскую грушу. Она же поместится на задних сиденьях? – говорит он, поворачивая голову назад и слегка наклоняясь, не отпуская руль. – Да, точно поместится.
– А со старой что?
– Порвалась.
Он щёлкает языком, повторяя звук поворотника. Мы движемся по знакомой гоночной трассе.
– У тебя есть права?
– У меня да, и тебе нужны. Кстати, мы подъезжаем к главной дороге, – информирует он.
Я ещё никогда не выезжал на основную дорогу. Открываю бардачок и заглядываю внутрь: пожелтевшие старые журналы, влажные салфетки, складной нож и жвачка.
– Тебя не учили спрашивать разрешения?
Я сразу же закрываю бардачок до щелчка. Отчего-то показалось, что так я узнаю о Майке больше.
– Майк, можно с тобой поговорить?
– Попробуй.
Его пальцы выбивают ритм на руле. Тук-тук-тук. Я не знаю, как начать разговор. Расстёгиваю и застёгиваю молнию на горловине свитера. И зачем я так тепло оделся?
– Я расстраиваю Сару… потому что веду себя… как мразь. Но я не понимаю, почему мне срывает крышу.
Пальцы Майка замирают на руле. Вторая его рука отпускает рычаг передач и почёсывает щеку.
– Давай представим, что ты был домашним котом, но хозяева вдруг выгнали на улицу.
– Котом? Не ожидал от тебя такого сравнения.
Я рассматриваю профиль Майка, словно это поможет лучше понять его. Светлые волосы аккуратно уложены в одном месте и слегка топорщатся в другом. Губы расслаблены и чуть приоткрыты. Нос с горбинкой украшен парой тёмных веснушек. Но к сожалению, разглядывая Майка, в его душу не заглянуть.
– Все могут удивлять. Так вот, ты начал учиться жить на улице, добывать еду, защищаться от других. И тут тебя берут в другую семью. Что будешь делать?
– Ну, – визуализирую ситуацию, отворачиваясь от Майка. Гляжу за лобовое стекло на белую, разделяющую дорогу полосу, – бояться, огрызаться, кусаться.
– Правильно, что ты и делаешь. Ты стал нашим другом, мы взяли тебя под своё крыло, но ты опасаешься, что мы будем как твои родители.
– Опять о них, – я вздыхаю, – Сара тоже о них талдычит.
– Потому что ты мозгами ещё с ними.
– А Кайн кто в этой аллегории?
– Кот, который уже жил в этой семье.
– Логично. И что мне сделать?
– Поговорить с родителями. То есть попрощаться с улицей.
– Попрощаться с улицей, – задумчиво повторяю за Майком.
Он давит на газ и переходит на пятую передачу. Как жаль, что не я сижу за рулём.
Я замечаю на встречной полосе два грейдера. Майк тоже замечает их и поднимает брови.
– Взялись за ремонт дорог, что ли? Придётся искать новое место для гонок.
Озираюсь по сторонам.
– Позволишь приходить к тебе грушу бить? К сожалению, у меня нет места, куда её вешать.
– Да без проблем. И интерактивной пользуйся. Приходи, бей, уходи довольный.
Беспечно смеётся, берясь за руль двумя руками. Да, дорога здесь безобразная. Майку только и приходится, что объезжать яму за ямой.
– Всю подвеску убьют.
Асфальт становится ровнее, и Майк газует. Мы поздно замечаем бело-красный знак, стоящий посередине нашей полосы. Майк въезжает колёсами в яму, мы подпрыгиваем вверх и вперёд. Я вытягиваю руки и опираюсь ладонями на торпеду, чтобы не удариться о лобовое стекло. Боль в пальце не чувствуется от охватывающего ужаса.
Майк отпускает руль, но тут же хватается за него. Он давит на педаль газа, пытаясь выбраться из ямы. Задние колёса проваливаются, будто вязнут, и автомобиль начинает заносить. Но колёса зацепляются за край ямы, и машина выскакивает из неё.
Майка бросает на боковое стекло, меня – на него.
Всё происходит в тишине, от шока мы не можем даже закричать. Майк совершает резкое торможение, шины гудят. Внезапно Майк совершает дрифт, и руль, словно обретя собственную волю, начинает крутиться, не подчиняясь усилиям Майка.
Я пытаюсь найти ремень безопасности, но снова вспоминаю, что его нет. Ещё одна огромная яма, Майк вновь утрачивает контроль над ситуацией, и нас бросает из стороны в сторону. Колёса заезжают на обочину, камни ударяются о днище BMW.
В лобовое врезается ветка, и Майк, вывернув руль, возвращает нас на дорогу. Но новая яма снова сбивает нас с курса. Так вот почему здесь так много рабочих!
Руль уходит вправо, раздаётся пронзительный скрип тормозов, но автомобиль не успевает остановиться, и нас вновь заносит в сторону.
Эмоции отключены, я в бреду, всё происходящее не выглядит настоящим, всё это фантазии психа. Выдумка. Всё кружится, всё цветное и бесцветное одновременно. Всё тихое и громкое. Страх подступает к сердцу. Страх, подобно вспышкам молний и раскатам грома, окутывает сознание, не позволяя сосредоточиться и найти решение, как помочь Майку.
.Майк лавирует между ямами, но ловкость покидает его – и колёса ловят каждую яму. Машину тянет к лесной чаще, и Майк не в силах противостоять этому. Его руки на руле напряжены, как воздух в наших лёгких.
Яма. Яма. Яма.
Удары колёс о выбоины.
Щебень с обочины.
В салоне – треск.
Мои глаза лихорадочно бегают по деревьям вокруг, и они всё ближе, а Майк потерял управление без шанса на возврат.
Машина врезается в дерево боком и удар приходится в левую переднюю дверь, кузов деформирует. Лобовое стекло трескается, образуя сеть трещин, напоминающих узоры снежинок.
Я ударяюсь головой о приборную панель, бардачок открывается. По инерции меня бросает на Майка, а затем я снова падаю в кресло.
Автомобиль остановился.
Майк в отключке. Окно с его стороны разбито, повсюду осколки. Сук целится в Майка через разбитое стекло.
Дверь смята, рука Майка зажата между рулём и дверью, вогнутой внутрь.
Из-за удара я плохо вижу правым глазом, всё в серой пелене, получёрное-полубелое. Надо что-то делать, что-то предпринимать, что-то, что-то, что-то.
Этот кошмар обтекает тело обречённостью. Дрожь связывает кожу маленькими косичками – тоненькими, как косичка Майка, сплетённая из чёлки. И кровавыми, как и его волосы.
Боль она везде, проникает в каждую кость, в каждый нерв. Рассудок мутнеет.
Из-под капота дым спиралью скользит кверху.
Мой глаз видит все хуже – серая пелена меняется на чёрную, непроглядную тьму.
– Майк?
Он без сознания, он не отвечает.
Если я открою дверь и выйду из машины, то всё равно не смогу открыть дверь Майка.
Огромный осколок прорезал щеку Майка и кровь каплями ползёт вниз, превращая стекло в витражное. Глубокая, распоротая стеклом рана, тянется от уха до уголка губ.
– Майк!
У меня точно сотрясение. Едва успеваю отвернуться, как меня тошнит прямо под ноги. Я блюю, зову Майка и снова блюю. Наконец, останавливаюсь. Сейчас же нужно привести Майка в чувство.
– Майк, Майк! – новые попытки дозваться не приносят результата. Я пытаюсь разбудить его, обдувая лицо тёплым дыханием. Время от времени мне приходится сглатывать рвоту, но я продолжаю дуть.
Что делать? Что мне делать!? Я в сознание, но я не могу очухаться.
Сук со стороны Майка лишний пассажир и первым делом я должен проверить, не задел ли он Майка.
Я придвигаюсь ближе к окну, насколько это возможно в условиях тесного салона, стараясь быть осторожным, чтобы не навалиться на безжизненное тело Майка. Мой взгляд скользит по дереву, переходя на сук, и дальше. Я не могу понять, где он заканчивается, но вижу кровь повсюду, со всех сторон.
Сук заканчивается в теле Майка.
Он
его
проткнул.
Меня охватывает безысходность и море других эмоций, и ни одно чувство не останавливается, чтобы я сфокусировался на чём-то одном: головокружение, потеря зрения на один глаз, тошнота – всё это мешает думать.
– Майк, пожалуйста…
В салоне отравляющий запах сигарет и рвоты.
Я проверяю пульс Майка, приложив два пальца к его мокрой от крови шеи. Майк внезапно пробуждается, и его одолевает кашель с кровавыми выделениями. Он не в состоянии вымолвить ни слова.
– Майк!
Он предпринимает попытку пошевелить рукой, зажатой между дверью и рулём, и издать крик, но вместо этого из его горла вырывается лишь надрывный кашель, сопровождаемый кровавой мокротой. Второй рукой он тянется к суку, но не пытается вытащить его.
– Не так я хотел умереть, пианист, – из-за крови, наполняющей его рот, слова звучат, как будто он говорит под водой. Моё горло сжимается в спазме, как и все остальные органы, охваченные болью и ужасом.
– Ты не умрёшь!
Но после моих утешительных слов изо рта Майка снова хлынула кровь, а его глаза закатились.
Я снимаю куртку, пока ещё способен двигаться, и осторожно укрываю Майка. Судороги скручивают запясться, но мне плевать, я стремлюсь согреть Майка.
Изо рта Майка капает кровь. Кап. Приземлилась. Кап. Следом падает вторая капля. Приземлилась.
– Ты не умрёшь, не умрёшь, мне надо позвонить в скорую.
Я шарю рукой по карману, замирая всякий раз, как задеваю Майка.
– Теперь ты свободен, пацан… – его речь прерывает приступ кровавого кашля.
Судороги в моих руках становятся всё интенсивнее.
– Не говори ничего, не говори!
Я смотрю на руки, испачканные кровью Майка. Пальцы и запястья сводит от боли, их неестественно выворачивает. Мне нужен телефон.
– Ты обрёл семью, пианист, – продолжает говорить Майк, теряя всё больше и больше крови, необходимой для жизни.
– Прошу тебя, замолчи! – я молю его заткнуться. Чем меньше слов он произнесёт, тем дольше продержится. Майк не должен терять ни минуты для болтовни.
Где этот сраный телефон!
Кашель Майка заглушает всё, даже мой собственный голос.
– Извини, извини, что пригласил тебя поехать, извини, что не могу помочь!
Я нащупываю телефон и позволяю себе сделать облегчённый выход. Тяну смартфон на себя.
– Ты задрал извиняться, – Майк на грани смерти, и всё равно не даёт просить прощения. Что он за человек такой, какая разница, кто и что говорит! Если он умрёт, вот сейчас, здесь, из-за этого тонкого сука, всё бессмысленно.
Глаз Майка стремятся закрыться, но он старается не дать им сделать этого. Но у Майка совсем нет сил, и ему тяжело не засыпать.
Майк может не дождаться скорой, не дождаться спасения.
– Бери от жизни всё, пианист. Будь как я.
Я набираю номер скорой, громкие гудки как шутка от жизни. Никто не берёт трубку.
– Я никогда не смогу как ты!
Гудок, гудок, гудок. Они должны ответить. ОНИ ДОЛЖНЫ ОТВЕТИТЬ, пока Майк ещё тут, пока его голос ещё слышен мне, пока в нём ещё осталась кровь.
– А ты делай по-своему.
– Только с тобой!
– Извини.
Его глаза широко открываются, и подушка безопасности, сработав с опозданием, врезается в лицо Майка, словно огромный воздушный шар. Майк издаёт последний звук в своей жизни. И я в отчаянии ору за нас обоих.
В этот момент мне отвечает скорая помощь. Я, запинаясь, пытаюсь объяснить, где нахожусь и что с пострадавшим. Мне говорят ждать и не трогать Майка.
Но я не могу бездействовать, я достаю нож из бардачка. Подушка безопасности сдувается, но от паники я всё равно начинаю полосовать её лезвием, надеясь, что, если Майк сможет вздохнуть, он придёт в себя и останется в живых. Воскреснет, продолжит жить, умрёт стариком.
Лезвие задевает пальцы, но я не останавливаюсь, продолжая освобождать для Майка кислород. Вокруг летают ошмётки ткани. Я уже вижу Майка одним глазом. Второй глаз застилает тьма. Повсюду кровь и осколки. Глаза Майка открыты, он смотрит вперёд не моргая.
Он не дышит.
– Майк, Майк! – повторяю я, хотя уже знаю, что Майк не услышит. Знаю, но не принимаю.
Не смерюсь!
– Пожалуйста, Майк…
Я трясу его, размазывая нашу кровь по одежде. Майк мёртв, мёртв. Его подбородок падает на яремную ямку, и он больше не двигается.
Я ударяю себя по щекам, и меня снова охватывает приступ тошноты. Мир кружится, как я кружился в детстве на круглой карусели с рулём посередине.
Я открываю дверь и вываливаюсь наружу. Падаю спиной на траву и смотрю в небо через верхушки деревьев. Вдали сирена скорой помощи перекрывает шум листьев и ветра.
Эта боль, что во мне, не сравнима ни с какой другой. Она исходит не из тела.
Проснуться. Выбраться из этого кошмара. Проснуться. Проснуться. Проснуться.
ПРОСНИСЬ!