Павел Бондарь
Не время для человечности
Круг шестой. Акустика зеркальных комнат
Абсолютный эскапизм – поставить все на карту “невыразимости реальности и ее восприятия”, таким образом создав оправдание для чего угодно, эдакий предельный вариант ответа “и че?” на любой вопрос. Так закрываются от всего неудобного, недоступного по каким-либо причинам – но чтобы при этом “сохранить лицо”.
Анна Пирс, “30 лет наблюдений”
– Эгоизм.
– Что не так с эгоизмом?
– Эгоизм – это естественно, без него мы бы не были индивидуальностями, ведь вся жизнь есть преследование личных интересов, в какой бы форме оно ни выражалось, как бы хорошо ни было замаскировано под альтруистические побуждения, или стремление к общему благу, или действия в интересах другого человека из привязанности и симпатии, сколь невинными бы ни были побуждения человека, а эгоистичные их основания – неочевидными или даже, казалось бы, невозможными, противоречащими самой линии поведения; в конечном счете, вся наша активность, любое слово, действие и мысль в своей основе безусловно имеют эгоистичный принцип взаимодействия с миром.
– Это плохо, по-твоему? Даже если мы допустим, что это действительно так.
– Нет, вовсе не плохо, однако и не хорошо. Нельзя дать моральную оценку одной из основ нашего сознания, способа познания мира и жизни в обществе, который и породил любую существовавшую в нашей истории систему морали. Это просто данность. Назовешь ли ты наше ограниченное тремя пространственными измерениями и временем восприятие мира плохим или хорошим? Оно просто такое, какое есть, и мы не можем выйти за его рамки, не можем вообразить, каким было бы иное восприятие. Так зачем давать эгоизму моральную оценку, если он принципиально неотчуждаем от самой природы человека?
– Хорошо, останемся на нейтральной позиции. Так что же, связанное с эгоизмом, ты считаешь неправильным?
– А именно наше к нему отношение. Давай кое-что проясним, чтобы в дальнейшем было проще видеть всю ситуацию. Эгоизм – это стремление человека к первоочередному следованию своим интересам, принятие собственных характеристик восприятия, анализа и реакции как наиболее верных, поскольку они эмпирически подтверждены, не требуют предположений, тогда как все эти аспекты у прочих людей, с точки зрения человека, абстрактны и оторваны от его личного восприятия, ведь мы настолько сильно не понимаем, насколько сильно не понимаем других, что не можем даже примерно определить границы самой шкалы этого непонимания в виде степеней чужеродности отличного от нашего восприятия, и нам для того, чтобы хоть как-то функционировать как обществу, приходится вводить невероятно сложные системы, позволяющие иметь людям общее поле понятий для совместной деятельности. Это уже даже не социальные конструкты, это уже биология, физиология, строение мозга, и подавляющее большинство из нас никогда так далеко не углубляются в причины социального и межличностного взаимодействия. Для нас любовь – просто любовь, драка – просто драка, иерархия – просто иерархия, мы их принимаем и понимаем лишь на поверхностных уровнях, точно так же, как большинство пользуется, например, компьютером, не понимая его устройства. Мы не сможем лично собрать компьютер, даже имея всю необходимую материю, из которой он состоит, мы не сможем лично создать государственный аппарат или лично воссоздать геологию как науку, даже имея все компоненты и технические средства, потому что уровень кооперации и специализации у нас слишком высок, чтобы каждый человек знал, понимал и умел все. Человеческая цивилизация на нашей планете как замкнутая система имеет очень высокий уровень сопротивления энтропии, она невероятно упорядочена по сравнению с окружающим нашу планету пространством. Так же и с социальным взаимодействием – мы функционируем социально, хотя не понимаем основ своего поведения и мышления, и было бы безумием полагать, что попытка верить в восприятие реальности, отличное от эгоистичного, то есть с центром в индивидуальной личности, сознании, закончилась бы успешно. Мы как биологический организм не способны на это. Нельзя “видеть себя со стороны”, потому что тогда это уже не мы, я – это ровно та точка, из которой я что-то наблюдаю, одновременное же восприятие с нескольких точек создаст конфликт восприятия и не даст нам функционировать. Эгоизм – это неизменная и единственно возможная норма существования.
– Знаешь, то, что ты сказал, имеет мало отношения к эгоизму в моем понимании.
– Хорошо, тогда скажи, что такое эгоизм в твоем понимании.
– Как мне кажется, это игнорирование чужих интересов, пренебрежение ими, достижение своих целей за счет других людей, манипулирование людьми и паразитирование на них.
– Любой спор – это всегда спор о словах и их определениях. То, о чем ты говоришь, я считаю лишь отдельными проявлениями эгоистической природы человека. Ты называешь манипуляции и паразитизм эгоизмом, а я их называю манипуляциями и паразитизмом.
– Каким образом можно прийти к выводу, что, например, благотворительность – это эгоистично?
– Очень просто. Почему люди этим занимаются?
– Видимо, некоторые полагают, что помощь другим, улучшение качества не только своей жизни – это правильно.
– Позволь узнать, а в какой момент улучшение качества жизни больных раком сирот перестало быть улучшением качества жизни помогающего им человека?
– В смысле в какой момент? Ты отдаешь что-то, жертвуя частью своей жизни во благо других людей…
– Зачем?
– Чтобы мир стал справедливее?
– То есть справедливый мир – это что-то, что тебе нравится, что ты считаешь правильным, к чему стоит стремиться?
– Разумеется.
– Значит, деятельность, направленная на улучшение общего качества жизни, на достижение справедливости и какой-то формы равенства среди людей – это то, к чему ты стремишься, твоя цель и мечта, что-то, в чем ты лично заинтересован.
– Хочешь сказать, что мой личный бескорыстный интерес в чем-то хорошем – это эгоизм?
– В том и дело, что “бескорыстный интерес” – это оксюморон, ведь интерес – это и есть корысть в какой-либо форме. Одно лишь то, что ты придаешь своему эгоизму более высокие с точки зрения общественной морали формы, не меняет психологических основ такого поведения. Разумеется, обществу удобнее считать подобную форму эгоизма чем-то похвальным, ведь она действительно работает на “всеобщее благо”, и с такой точки зрения, когда мы называем стремление человечества к оптимальной организации, максимальному упорядочению, достижению высокой степени взаимной выгоды от всех общественных отношений, чем-то правильным и необходимым, с такой точки зрения действительно есть разница между разными формами эгоизма, ведь одни работают на общую цель, а другие – только на личную. Но фундамент нашего восприятия нельзя изменить, все, что мы делаем, мы делаем для себя.
– И что же я получаю, когда отдаю, ничего не принимая?
– Ты ошибаешься, когда говоришь, что не принимаешь ничего. Помогая другим, ты принимаешь их благодарность, даже если она не была выражена лично, ты все равно уверен, что они благодарны – дистанционно, в будущем, или вообще абстрактно. Ты принимаешь удовольствие от правильных поступков, твое эго купается в одобрении себя, в любовании собой, даже если ты не думаешь об этом так. Ты преследуешь личную корыстную цель под названием “стать хорошим”, или “сделать мир справедливым”, или “спасти кого-то”, это твой интерес – хорошо выглядеть в чужих или собственных глазах, считать себя “архитектором справедливости”, спасителем. Даже когда счастливый и жизнелюбивый человек жертвует, казалось бы, самым ценным, что у него есть – жизнью – ради других, он делает это ради другого своего личного эгоистичного интереса, ради становления героем, чтобы его память увековечили, чтобы его вспоминали и были благодарны, или в надежде получить право на попадание в какое-то хорошее место после физической смерти. Таким образом, установка “стать героем” или “заслужить рай” всего лишь в определенный момент получила в его сознании более высокий приоритет, чем установка “выжить любой ценой”. Разница в формах эгоизма – лишь в приоритетах человека, не более. Попробуй представить, что тебе предлагают пожертвовать почку – но не для пересадки, а чтобы кто-то продал ее на черном рынке, а на полученные деньги купил, например, редкую марку для своей коллекции. Это его интерес, увлечение – собирать марки, и ничего плохого в нем нет, не так ли? Кто-то получит почку, он получит марку, а ты сделал доброе дело. Согласен на такую схему?
– Конечно нет, что за чепуха. Почему я должен жертвовать почкой, чтобы он купил какую-то марку?
– Но ведь твою почку в итоге кому-то пересадят, как если бы ты отдал ее напрямую. В чем разница? В посреднике, который на этом наживается?
– Ну как бы да.
– Его выгода обесценивает тот факт, что ты кого-то спас?
– Это и есть паразитический эгоизм. Коллекционирование марок – его личное дело, которое…
– Как будто выживание спасенного твоей почкой человека – не личное дело этого человека. Он хочет жить, и это эгоистично. Почему бы ему, находясь в таком положении, не пожертвовать свое сердце кому-то, кому оно необходимо? Почему он ждет, что кто-то спасет его, а не пользуется этим как шансом самому спасти другого?
– Я проживу с одной почкой, а он не проживет без сердца.
– И что? Как ты не видишь, что мораль, которой ты придерживаешься, не объясняет, кто должен быть конечным получателем каких-либо благ? Давай так. Очень грубая и абстрактная метафора, приготовься. Есть два человека, оба умирают от одной причины, не важно, какой именно. Единственный способ помочь – забрать у одного из них что-то жизненно необходимое и отдать другому, больше никаких способов нет. Если так не поступить – умрут оба. Решать тебе, потому что они без сознания. У обоих есть друзья и семья, оба имеют одинаковую ценность для общества и одинаковые моральные качества, один – пожарный, другой – врач, обоих долг обязывает помогать другим людям. Кого ты спасешь, а кого убьешь?
– Таких ситуаций в жизни не бывает.
– Не тебе судить, что возможно, а что нет, это ситуация гипотетическая. Кому жить?
– Я не могу сказать, что бы я сделал, именно потому что это абстракция. Потому что мне плевать на воображаемых людей.
– Поздравляю, ты не выбрал ничего, и умерли оба. Каково быть убийцей?
– Что за бред, как это вообще связано с эгоизмом?
– Не с эгоизмом, а с определением того, кто больше достоин неких благ, в данном случае – жизни. Ты не можешь решить, кто лучше, кто заслуживает жизни, значит, ты не можешь решить, кто чего заслуживает и в самой жизни. Почему чье-то право жить больше чьего-то права осуществить мечту?
– Тебя либо понесло не туда, либо ты умом тронулся. Право на жизнь в любом случае важнее права на любой отдельный аспект этой жизни.
– Скажи это террористу, убивающему себя вместе с парой десятков людей во имя его личной веры, которую они не разделяют. Скажи это правительствам государств, которые всю историю отправляют людей на войну во имя эфемерного блага страны, родины. Скажи это рабовладельцам, низводящим жизни своих рабов до рабочей силы и валюты, приводя многих к смерти во имя личной выгоды их хозяина. Скажи это убийцам, маньякам, радикальным группировкам, преступным организациям, перешагивающим через жизни на пути к прибыли, во имя удовольствия и выгоды. Скажи это матерям, убивающим детей в своей утробе во имя собственного комфорта. Скажи это палачам, что рубят головы, вздергивают на виселице, расстреливают и делают смертельные инъекции во имя некоего условного порядка и закона. Твой мир построен убийцами, потому что процветание почти любого исторического общества было невозможно без систем “сдержек и противовесов”, и для людей всегда было нормальным пожертвовать несколькими, если это поможет спасти многих.
– Люди в основном отвечают смертью на смерть, и да – ради недопущения большего числа смертей.
– А кто и на каких основаниях решает, что было или может стать причиной чьей-то смерти? Если ты подтолкнешь человека к убийству, вынудишь его, спровоцируешь, не оставишь другого выбора? Если ты скомпрометируешь расследование и правосудие, и невиновный станет виновным? Если ты убедишь людей, что какие-то идеи смертельно опасны для общества, и убийство их носителей – меньшее зло? Если моя религия, философия, власть и общество говорят мне, что нужно убить неправых, неверных, иначе я, мои близкие, мой народ и даже все человечество – все умрут или будут прокляты? По сравнению с великими идеями жизнь человека – пустяк, по мнению носителей этих идеологий. Люди готовы умереть и убить за то, во что искренне верят, ведь это намного проще, чем жить и не посметь тронуть чужую жизнь, ведь страх смерти, страх попрания кем-то их личных интересов, страх уничтожения дорогих им идей, страх осквернения их святынь – все это рядом, и никуда не уйдет, как никуда не уйдут конфликты между людьми, мелкие и глобальные. Мировая война, давка в транспорте, крестовый поход, терроризм, семейная ссора, война банд, пьяная драка, разрыв поколений, школьная травля, революция, хамство от случайного прохожего, драка между ультрас, разногласия в философских учениях, дележка наследства, кровная месть, колонизация, внутрипартийная грызня, взятие корабля на абордаж, судебный процесс, забастовка, кража скота, сепаратизм, спор о музыкальных вкусах, гибридная война, теннисный матч, аннексия государства, сигарету на улице стрельнули, коррупция, пропаганда, геноцид по расовому признаку, обсчитали в магазине, научная дискуссия, неодобрительный взгляд, деспотия начальства, расставание пары, анафема, экономический кризис. Я могу так продолжать бесконечно, и знаешь, почему? Потому что вся жизнедеятельность человека в социуме построена на конфликте в том или ином виде. Если человек в мире один – нет конфликтов в классическом смысле, разве что внутренние – но не ролевые – или конфликт с природой. Не может решить, что ему съесть – банан или ананас, ушиб ногу о камень, обгорел на солнце. Тоже конфликты, но не неразрешимые. Как только людей станет двое и больше – появятся конфликты межличностные, принципиально неразрешимые. Ты скажешь, но ведь люди как-то договариваются, находят компромисс. Да, и решение бывает двух видов. В первом случае – взаимовыгодное, когда, по сути, исчезает повод для конфликта, например: в автобусе свободно одно место, в салон заходят два человека, оба хотят сесть. Предмет конфликта – место, повод – желание принять более комфортное положение. Вдруг освобождается другое место, кто-то выходит из автобуса, конфликт разрешен, всем хватает мест. Но даже тут есть варианты: если второе место лучше, оба захотят занять именно его, если ровно такое же, и все прочие условия тоже равны – все, повода для конфликта нет. Заметь, важна не только сравнительная ценность, важно и количество предметов конфликта. Два человека подходят к кокосовой пальме и видят один кокос, возникает конфликт за право обладания им. Вдруг они замечают, что кокоса на дереве два. Казалось бы, конфликт решен? Нет, каждый захочет обладать уже двумя кокосами, и конфликт может не продолжиться лишь из-за социальных условностей, вроде идей равенства, справедливости и рационального подхода, но на фундаментальном уровне каждый хотел бы забрать оба кокоса себе. В примере с автобусом это не работает, потому что нельзя сидеть на двух местах сразу, если они не соседние, но будь это возможно каким-то образом – человек по своей эгоистичной природе этого бы и хотел.
– Что насчет второго способа решения, когда повод для конфликта не исчезает?
– Тогда-то и приходится искать компромисс. Если он найден – выгоду получают все, но не в равной степени, значит, чьи-то желания и интересы были подавлены необходимостью разрешить конфликт, то есть в какой-то мере этот человек жертвует частью своих интересов, чтобы получить хоть что-то вместо бесполезной эскалации конфликта, по результатам которого он мог получить все, но мог не получить ничего. Просто подумай: мы создали и развили систему, механизм общественных отношений, который уже полностью самостоятелен, который мы не можем в полной мере контролировать, и он диктует нам, кем мы должны быть, что делать, что говорить, что думать и чего хотеть, он показывает нам возможности и накладывает на нас ограничения. Ради чего это все? Ради того, чтобы ты не жил в пещере или деревянной избе, имел доступ к “благам цивилизации”, технологиям, широкой сети социальных взаимодействий и огромному спектру приобретенных потребностей и инструментов их удовлетворения; чтобы ты жил дольше и был здоровее, чтобы больше твоих детей выжило и так далее.
– Так значит, эгоизм, по-твоему, это вообще любое поведение? Ладно, пускай. Черт с тобой. К чему был весь этот треп? Доказать, что люди – дерьмо? Оправдать себя? В очередной раз толсто намекнуть, что мир устроен неправильно, и ты отказываешься принимать его? Ты что же, своим нигилизмом, отчуждением и далекостью от общепринятых норм, своей показной маргинальностью хочешь кого-то удивить, впечатлить, испугать? В чем цель этой позиции?
– Неверно. Маргинальность взглядов ты видишь целью, а на самом деле это последствие. Я смотрю на мир и получаю картину мира, из реальности делаю выводы, а не накладываю готовые выводы на реальность. Позиция не берется из ниоткуда.
– Скорее у тебя сложились довольно пессимистичные взгляды по какой-то причине, после чего ты все начал подгонять под них. Ты как будто в каждой ситуации нарочно выбираешь подход высокомерной деконструкции; из каждого аспекта жизни, требующего хоть каких-то усилий, хоть чего-то помимо отстраненных размышлений, ты демонстративно самоустраняешься. Ты хочешь этим показать, что не можешь приспособиться к жизни и поэтому выбираешь игнорировать ее?
– Нет, это не так, ты опять упрощаешь. Я приспособился в какой-то мере, и даже заново научился радоваться чему-то. Да, есть обстоятельства, которые мне мешают, и их проще игнорировать, насколько возможно – так делают все, и ты тоже таков. Люди избегают негативного влияния жизни, избегают того, что для них плохо, что причиняет им боль и не может быть изменено. Сколь многое и как сильно ты игнорируешь – величина сравнительная, не абсолютная. Нет четкой грани, очерчивающей приемлемый эскапизм.
– Большинство, нормальные люди это делают неосознанно, непринужденно и молча. Но твой путь – путь вынужденного безучастия и бессилия, замаскированного под громкое и злостное усложнение самых простых вещей, доведенное в своей степени до абсурда, якобы призванное высмеять существующее положение вещей, якобы служащее клеткой для твоего потенциала, хотя на самом деле эта клетка – страх неудачи, настолько овладевший тобой, что любую ситуацию ты заранее рассматриваешь как извращенную неподвластными тебе обстоятельствами. Ты думаешь, что, отказываясь от участия во всем и занимая место наблюдателя и комментатора, спасешься от последствий возможного проигрыша? Обесценивая реальность, ты не становишься ее хозяином, и на тебя не перестают действовать ее правила; все, что ты делаешь – эскапизм и насмешка. Неужели ты веришь, что это сделает тебя счастливым, или ты уже настолько далек от действительности, что даже не веришь в возможность быть счастливым, хотя именно это ты называешь главной целью каждого человека? Тогда твое желание получать удовольствие от жизни – это пустая, безликая абстракция, оторванная от искренности, и ты изо всех сил стараешься не думать об этом самообмане, последнем, что поддерживает в тебе волю к даже такому существованию. Я думаю, ты настолько боишься и не понимаешь реальности, что на самом деле уже давно ни во что не веришь, и жизнь тебе и правда уже кажется ненастоящей, и все для тебя – лишь контур и определение вещи, но не сама вещь.
– Не нужно заниматься патетикой, сгущая краски, утрируя и додумывая. Ты приписываешь мне настроение времени, лицо поколения – исключительно мне, и к тому же все возведенное в абсолют и гротескное. Разница между мной и большинством – я говорю об этом вслух, я озвучиваю свое мироощущение, пусть местами несколько ближе к крайности, чересчур наглядно, слишком подробно и рефлексивно. Я не говорю, что это делает меня лучше, это просто отличие, без контекста попытки его моральной оценки. Разница между мной и многими – в честности, в неискаженности передачи моего оригинального восприятия через коммуникацию.
– При чем тут честность?
– Можно рассматривать честность как самодисциплину в построении логических суждений и лингвистическую ответственность человека. Стремление к тому, чтобы то, что ты имеешь в виду, соответствовало тому, что ты говоришь, проговариваешь, стремление к тождеству содержания и формы. Ты веришь в то, что ты думаешь, если правильно формируешь свое мышление, и честность с собой – это способ человека выбирать то, во что он верит, на основе того, что он знает, обусловленный точностью определений и последовательностью суждений, а честность с другими – способ человека выбирать то, что он говорит и делает, на основе того, во что он верит, обусловленный соответствием плана содержания – того, что ты что ты имеешь в виду – плану выражения – тому, что ты говоришь. То есть ты перекладываешь свою мысль на слова максимально точно и без искажений. Это как вообразить некую картину, а затем перенести ее на бумагу так, чтобы изображения были полностью идентичными. В таком случае единственной преградой на пути к полному пониманию сказанного тобой в том виде, в каком это понимаешь ты сам, останется лишь план восприятия – то, как искажает твое высказывание тот, кто его услышал, в соответствии с фильтрами его собственного мышления. Однако это уже не твоя ответственность, поскольку лежит вне твоего поля влияния. Есть множество внутренних противоречий в системе взглядов и мнений любого человека, оценки могут и должны быть неоднозначными, позиции тем честнее, чем больше в них оговорок, исключений и пояснений, ведь мир сам по себе полон противоречий и неоднозначен, следовательно, и продукт его анализа – личная картина мира – не может быть простым и категоричным, неоспоримым и цельным. Недостаток серьезности в вопросе рационального способа формулирования мыслей и организации мышления в целом ведет к лжи самому себе, что ведет к отсутствию ощущения возможных последствий лингвистической безответственности и неразборчивости, что ведет к конфликту между означаемым и означающим в речи, безответственному подходу к выбору формулировок и путанице в определениях, что ведет к непреднамеренной лжи другим, что делает жизнь сложнее, увеличивает уровень хаоса и уменьшает ее упорядоченность, делая человека уязвимым, что ведет его к лишениям и страданиям, еще большему числу внутренних и внешних конфликтов, что ведет его уже к конфликту сначала с пониманием структуры реальности и возможных способов взаимодействия с ней, а затем – с самой этой структурой, чего на длительном отрезке времени не может выдержать ни один человек, и тогда реальность тем или иным образом уничтожает его, при этом обычно даже не замечая.
– Ты просто описал себя сейчас, ну. Своим ошибочным восприятием ты сделал себя уязвимым; страдая из-за этого – окружил себя конфликтами с пониманием жизни, некоторые из которых предпочитаешь не замечать, а другие – демонстративно эскалируешь.
– И снова мимо. Ты рассматриваешь частично видимую тебе и отчасти понимаемую тобой сторону моего взаимодействия не с самой реальностью и ее правилами, а с ее побочным социальным конструктом. Жизнь в человеческом обществе – это не то же самое, что любое человеческое существование, не все вокруг сводится к социальным взаимодействиям, ролям и иерархиям. Пространное высказывание о, скажем так, кажущемости мне реальности в ее внешнем виде.
– О чем ты говоришь?
– Вот что это все такое. Вот где мы находимся. В моем пространном высказывании о том, как я все вижу, мое ощущение состояния моего сознания, его положения в мире; одно большое описание себя и каких-то аспектов своего видения мира. Чем, кстати, и являются все истории – описанием неких событий, ситуаций, состояний, диалогов и размышлений, с выражением открытой или же скрытой их оценки, имеющих место в конкретном субъективном мире фантазии рассказчика, порожденном конфигурацией нейронов в его мозгу, порожденной жизнью в объективной реальности. За любой историей стоит идея, в каждой есть конфликт, всякая имеет определенную пресуппозицию, лежащую в пределах общей для всех действительности, любая история в какой-то степени рекурсивна, рефлексивна, деконструктивна по отношению к самой жизни, всегда является углубленным переосмыслением чего-то внутри породившего ее существования. Это зацикленное воспроизведение моего восприятия, поток сознания, предельная честность.
– Хорошо, тогда скажи кратко, что ты всем этим громоздким и пространным высказыванием имел в виду. Объясни, как понимать твое переложение знания на слова.
– Что ты хочешь, чтобы я сказал, так, чтобы ты понял?
– Если я не могу понять, о чем ты говоришь, а говоришь ты то, во что веришь, ведь важна честность и ответственность к выражению мыслей, значит, я не могу понять, во что ты веришь, значит, нужно разложить твой поток сознания на более элементарные частицы. Скажи, как лично ты выбрал, во что верить, каков и почему твой подход к восприятию, какова логика рассуждений и архитектура мышления, как ты выстроил из знаний о мире его картину, на основе какого метода познания и анализа?
– А если я не могу?
– Что это значит?
– Представь, что ты всю жизнь находился внутри одной комнаты без окон и дверей. Как ты представляешь мир вне комнаты?
– Никак, я полагаю.
– Представь еще, что я – в соседней комнате, в которой все поверхности зеркальны. Что вижу я внутри своей комнаты?
– Свои отражения?
– Да, одни лишь свои отражения. Представь еще, что твоя комната тоже зеркальная, и что мы можем общаться, телепатически обмениваясь одиночными сообщениями, состоящими из “да” или “нет”. Как ты опишешь мне свою комнату собственных отражений?
– В сообщении может быть только один сигнал, плюс или минус?
– Да. И только по одному сообщению за раз, я и ты, по очереди.
– Нужно будет придумать систему ответов, в которой “да” или “нет” в ответ на “да” значит одно, а “да” или “нет” в ответ на “нет” значит другое, и тогда…
– Не напрягайся. Это две изолированные системы, не по определению, но по факту. Такая система общения не может говорить ни о чем, кроме самой себя, она замкнута и рекурсивна.
– А как же двоичная система? Там тоже используются только два сигнала.
– Но там нет ограничения на количество сигналов, как у нас, когда ты можешь передать только ноль или только единицу. Поскольку мы не знаем ничего, кроме своих комнат, в которых нет ничего, кроме наших отражений, система кодирования общей быть не может, а изобрести свою нам мешает ограничение сигналов и их неизменная очередность. Мы можем лишь подавать сигналы, но не можем понять, что значат ответы друг друга, поскольку наши сигналы изначально не описывают ничего, кроме собственного наличия.
– Мы можем знать, жив другой или нет, пока ответы поступают.
– Откуда тебе знать, что тебе кто-то осмысленно отвечает, если нет никакого контекста общения? Вдруг это автоматическая система с непонятной тебе логикой?
– А что, если использовать время? Отвечать либо сразу, либо после паузы, тогда уникальных сигналов будет уже четыре.
– А что, если это не я умышленно делаю паузы, а связь искажает время ответа? Как ты поймешь?
– Я буду давать сигналы со своей стороны в определенной последовательности, пока ты ее не заметишь.
– И как же я пойму, что это определенная последовательность?
– Ну смотри, я, запоминая твои сигналы, независимо от них даю такие: два положительных, затем четыре отрицательных, затем восемь положительных с паузой, затем?
– Шестнадцать отрицательных с паузой, ага.
– Ну вот, ты уловил закономерность! Когда ты ее поймешь, начнешь продолжать, и в какой-то момент в твоих ответах я увижу начало повторения своих. А дальше что-нибудь уже придумаем.
– Вот только ты забыл о главном: мы всю жизнь находимся в зеркальных комнатах. Ты предполагаешь, что я уловлю закономерность, потому что в реальном мире мы пользуемся одной и той же логикой и типом мышления, мозгом с одинаковой для каждого структурой, но там у нас не будет абсолютно никаких общих знаний, кроме сигналов.
– Ну это бред уже, у меня тогда и понятийного аппарата нет, ведь я не знаю ничего.
– Ты слышишь сигналы и видишь свои бесчисленные отражения. И все, да.
– Тебе не кажется, что ты поставил невозможные условия?
– Ха, ну это же метафора. Ладно, а теперь представь, что мы, несмотря на такие условия, все же за невероятно долгое время нашли способ общаться внятно, пусть и очень ограничено.
– И как же?
– Для метафоры не важно, как именно. Так вот, представь, что мы попытаемся описать друг другу то, что находится вне комнаты, хотя сами этого не знаем.
– Окей, я тебя понял. Общение людей – как эти твои “да-нет”, а попытки в общении выйти за грань субъективно известного – это?
– Это то, что я пытаюсь понять, а ты – хочешь, чтобы я тебе объяснил. Я знаю, что все, что я знаю – не часть того, что я ищу, не часть ответа, потому что ни отдельно, ни в совокупности оно ничего не говорит об объекте попыток познания.
– Ответа на что?
– На все и ни на что одновременно, на вопрос, который можно только почувствовать в чем угодно, но нельзя сформулировать. Ответ не включает в себя ничего известного мне, а вопрос включает все, что я знаю.
– Поправь, если я ошибаюсь: ты ищешь нечто, отвечающее на все?
– Примерно так.
– И на кой хрен тебе это?
– Представь…
– А можно без метафор?
– Можно, раз в сто дольше получится.
– Ладно, валяй.
– Представь, что ты – участник оркестра. Вы выступаете, исполняя разные музыкальные произведения, но в какой-то момент в мелодию всегда закрадывается ошибка, слышится неуловимая фальшь. Вы меняете участников, инструменты, мелодии, залы, дирижера, одежду, прически, да вообще все что можно, но ошибка все появляется, независимо от ваших действий. Каков ее источник?
– Что-то, что мы не можем изменить. Тоны, лады, ноты и все такое.
– Допустим, вы как-то изменили эти параметры, но ошибка продолжает звучать. Что дальше?
– Может, у нас что-то не так со слухом?
– У всех участников и слушателей? И как вы тогда вообще понимаете, что это – ошибка?
– Сдаюсь.
– Музыка, как любой звук, по сути состоит из частоты, фазы и амплитуды звуковой волны. Кроме того, есть пространство, в котором волна распространяется. Есть источник этой волны. И да, есть препятствия на пути волны, некоторые из которых могут ее воспринимать, “слышать”. И как же нам найти причину ошибки?
