Павел Бондарь
Не время для человечности
Произошло что-то чудовищное, но он еще не понимал, что.
Но уже чувствовал какую-то роковую неизбежность.
– То есть “столько раз”? Я ни разу не был в вашем издательстве, роман две недели назад привезла моя девушка.
– Прошу прощения, но я точно помню, что привезли работу именно вы. Я хорошо это запомнил из-за названия романа, оно было довольно необычным, и мы с вами спорили на тему того, что в случае, если мы договоримся об издании, придется его несколько изменить.
– Напомните мне, пожалуйста, какое я дал ему название.
– Он называется “Прыг-скок, или 123 замечательных способа сдохнуть”. И я все еще настаиваю на том, чтобы заменить последнее слово на…
– Извините, что перебиваю, но не могли бы вы кое-что сделать? Будьте добры, откройте первую страницу – если книга у вас под рукой, конечно.
– Да, она у меня есть на планшете. Я открыл первую страницу, что вас интересует?
– Скажите, что сказано в посвящении? И кому оно адресовано?
– Здесь нет посвящения.
Мир медленно поплыл перед глазами Патрика. Он выронил телефон на снег и пошатнулся. Отступив на шаг назад, он взглянул на Бетти-Энн. Та смотрела куда-то сквозь него и с каждой секундой становилась все более и более прозрачной, словно растворялась в воздухе.
– Нет! НЕТ!!!
Патрик протянул к ней руку, но не смог коснуться – пространство между ним и Бетти-Энн будто растянулось, не позволив ему дотронуться до нее. Еще миг – и девушка окончательно исчезла, словно ее никогда и не было здесь, растворилась в воздухе, как когда-то исчезла во вспышке пламени в том давнем кошмаре, который превратился в реальность. Словно она была лишь его фантазией, которую он нарисовал для того, чтобы не сойти с ума, словно тогда, год назад, все случилось не так, как он помнил сейчас, а так, как он боялся тогда. Словно они не помирились, словно он не успел, словно она и правда умерла. И перед глазами вновь полыхнул образ убийцы – худое лицо с холодными злыми глазами, которые знают о боли и о судьбе. Этот шизофренический делирий никогда не собирался заканчиваться, вот только здесь небо не затянет багровыми тучами, как во сне, и он ничего не исправит…
Вдруг поднялся жуткий ветер, разогнавший облака и обнаживший бледное тело луны. Надвигалось что-то серьезное – как будто мир скатился к какому-то обрыву и завис на самом краю, покачиваясь и скрипя. Плоть времени была видна так ясно, что это резало глаза – сейчас было очевидно то, о чем некоторые лишь догадывались: время шло во все стороны, одновременно расширяясь до дурной бесконечности и сжимаясь до жалкого ничего. Вокруг бледными тенями проступали сцены из других, явно очень далеких мест.
Патрик оглянулся. Он был совершенно один. Ветер безжалостно хлестал по щекам и толкал в спину – в сторону каменного бортика набережной.
* * *
Мир был сер и недвижим. Пьеса приближалась к своему завершению, и в последних актах было все больше надрыва и сюрреалистического безумия, актеры переигрывали и импровизировали, и уже даже драматург появился на сцене – он то и дело подскакивал к тому или иному актеру и, оттеснив его в сторону, брал его роль на себя, желая показать, как все должно было выглядеть в идеале. Но сейчас он, как и остальные, замер.
Единственным, что двигалось в этой пустыне действия, была девушка, что только что поднялась на сцену из зрительного зала и теперь ходила вдоль нее, разглядывая персонажей, из позы и лица. По ней сложно было понять, как она относится ко всему происходящему. Возможно, это был интерес, возможно – брезгливость, возможно – безразличие. Если бы кто-то из труппы мог видеть ее, то их бы поразило, насколько же она похожа одновременно на двух актрис, играющих главные женские роли в разных актах, но никто так бы и не понял, что это как раз они похожи на нее.
По очереди обойдя и рассмотрев вблизи всех, кроме автора, девушка поднялась на декоративный балкончик и окинула взглядом сцену главного действия.
Патрик стоял на коленях на краю бортика, за которым темнела вода, уже не отражающая свет фонарей. Змея и пес лежали на асфальте моста, уничтожившие друг друга, победившие и проигравшие одновременно. Пса девушке было жаль – она ставила на него, ведь он был единственным, кто ее видел в зале и шел за ее образом сквозь геенну – к этому месту, лишь для того, чтобы, как оказалось, умереть, так и не защитив свое “добро”.
Драматург к этому моменту сбросил с себя оцепенение и теперь смотрел на нее снизу вверх – тоскливо, с горечью и радостью одновременно, и, конечно же, с этой его идиотской бесконечной надеждой.
– Чего ты хочешь добиться? Я и так вижу, что ты хочешь сказать. Просто не хочу это слышать – и не хочу отвечать. Как ты до сих пор не понимаешь?
Он ничего не ответил, лишь продолжил смотреть на нее.
– Пора заканчивать. Хватит прятаться, поставь уже точку, наконец.
– Ты не понимаешь. Это все нужно лишь затем, чтобы услышать тебя. Чтобы хотя бы так, если нельзя по-другому, чтобы снова быть частью твоей жизни. Ты просто не представляешь, на какие еще глупости я способен даже ради этого. Чтобы можно было и дальше надеяться, что когда-нибудь я все верну. Стоя напротив, глядя в глаза, скажу…
Девушка, не дослушав, превратилась в светящийся поток частиц и исчезла где-то в небе, перейдя границу между реальностями. Драматург оглянулся вокруг и, прежде чем исчезнуть тоже, надолго задумался о чем-то.
* * *
Одно отражение глядело на другое, и ни одно из них не могло понять, кто реален.
Человек в сером плаще злобно оскалился в ответ на какую-то свою мысль, и жвачка прыснула между скрипнувшими зубами. С отвращением выплюнув ее в окно купе, он бросил взгляд в коридор, где его попутчик как раз запрокинул голову, будто глотая какую-то пилюлю. Злоба на лице человека в сером сменилась выражением мстительного удовольствия, и, вернув самообладание, он достал из кармана пальто трубку.
Время расстилалось перед взглядом наблюдателя, кое-где закручиваясь в невозможные воронки…
Над спящим на песчаном берегу человеком стоял его освободитель – стоял и словно что-то взвешивал, и с каждой минутой его лицо становилось все мрачнее.
Спирали времени ввинчивались в мясо реальности, и их вращение сковывало любого, кто осмеливался проследить взглядом ход истории, которую они рассказывали.
Парень в майке, на спине испачканной в побелке, окруженный искрящимся силовым полем, взмыл над полем странной немноголюдной перестрелки посреди руин города, его глаза полыхнули багрянцем, и высоко в небе этот свет отразился в плывущей мгле. Внизу кто-то из комбатантов что-то крикнул про грезы, показывая пальцем вверх, но парень уже вовсю мчался навстречу своей свободе и – как он, убитый горем, думал – лучшему миру для всех.
Время продолжало мчаться вперед – и точно так же мчались воды реки, гонимые в разные стороны ходом событий. В одной из сторон их встречал водопад, а затем… А затем из той воронки, что была в самом низу водопада, кто-то показался. Постояв немного на краю разрыва реальности, путник, пока еще скрытый за стеной воды, двинулся вперед, в сторону подъема, ведущего к осеннему парку. Ему предстояло помочь времени вновь сделать нужный поворот.
На поверхности, часть третья
Wipe the ash from your eyelashes
And follow on the white rabbit
Tonight you might catch it
Been clinging on to madness
But I finally built a kingdom from my passion
Shahmen – Mice
Я проснулся от странного ощущения, как будто мое тело раскачивалось в пустоте, подвешенное цепями за плечи перпендикулярно воображаемой земле. Во сне мне на секунду показалось, что я умер – будто бы небо вдруг побагровело и разверзлось, и из космоса весь мир озарили зеленоватые призрачные лучи, которые стали последним, что я увидел в жизни, словно что-то миллионы лет сдерживало в межзвездном пространстве смертельное излучение, не давало попасть на землю, и вдруг исчезло. Вздрогнув, я проснулся и сразу же сжался от холода – на самом деле я раскачивался ни в какой не пустоте, а в морозном раннеянварском воздухе, и не цепями я был подвешен, а сидел на качелях. Впрочем, они, в свою очередь, все же были подвешены цепями к турнику.
А раскачивались они не из-за новогоднего ветра, хоть он и был весьма неприятным. Причиной их движения, несомненно, был человек, стоящий в метре от меня и уже вновь протягивающий руку, чтобы качнуть меня в пустоту. Заметив, что я очнулся, он руку убрал, и мне представилась возможность лучше разглядеть этого странного прохожего. На вид ему было около двадцати пяти, ростом не выделялся. Он, должно быть, страдал сейчас от погоды не меньше меня – на нем были только штаны с футболкой, да кроссовки на ногах. Впрочем, незнакомец совсем не дрожал от холода, он вообще казался чем-то не совсем материальным, да и взгляд у него был примечательный – одновременно и цепкий, и затуманенный. Тут я вспомнил, что совсем недавно был пьян и заряжен недурственной дозой порошка. Уж не остаточные ли это галы? Рука сама собой потянулась в карман куртки…
– Не это ищешь?
Я безошибочно узнал вещество в пакетике, который незнакомец держал в руке на уровне моих глаз, но не так близко, чтобы я мог быстро его выхватить. Он спер прах. Больше всего пугала не перспектива на время остаться без вещества, а мысль, что он может узнать состав, может сдать его ментам, а на пакетике наверняка полно моих отпечатков, да и все нычки я вряд ли успею вычистить, если он будет действовать оперативно. Хотя нет. Больше всего пугало то, что он ведет себя провокационно и почти насмехается. Его мотивы и цели неясны, а это всегда крайне опасно.
– Я где-то слышал, что воровство – это грех.
Незнакомец с притворно пристыженным видом почесал лысую голову.
– О, не переживай ты так. Я не крал, потому что верну тебе твое забытье…
– Здорово. Давай.
– …После того, как ты кое-что сделаешь. Сущий пустяк в знак благодарности человеку, что подобрал выпавший из твоего кармана пакетик, который в противном случае занесло бы снегом или унесло ветром.
– Так я и думал. В мире не осталось настоящего бескорыстного альтруизма.
– То есть ты думаешь, он когда-то был?
– Просто фигура речи. Ну и что тебе нужно?
С каждой секундой этот человек раздражал и беспокоил меня все больше. Я медленно подходил к решению забить на прах и смотаться отсюда побыстрее.
– Для начала – чтобы ты перестал думать о том, как бы удрать от судьбы. Поверь, я бегаю быстрее тебя.
Ага, ладно. Он угадал? Должно быть, хороший психолог. А хороший ли лжец?
– Допустим, что я перестал. Ну и кто ты вообще такой?
– Я твой преданный читатель, зачитал последний рождественский рассказ до дыр – ну, образно говоря, ты ведь его не печатал. Да и не напечатаешь.
Как этот урод узнал? Если только… Рука вновь окунулась в карман, но уже за телефоном. Мой преданный читатель ухмыльнулся, и тут меня прошиб пот – я вспомнил, что прямо перед тем, как я заснул, телефон был разряжен почти в ноль и уже вот-вот должен был отключиться. Он никак не мог успеть найти и прочесть рассказ.
– Не совсем. А представь, что у меня был бы у меня с собой пауэрбанк…
– Что? Какого…
– Ладно, приколы в сторону. Дело у меня к тебе важное, а времени все рассказывать по порядку, как рассказали мне, нет в наличии. Так что к делу: я хочу, чтобы ты изменил концовку своего рассказа. Нужно перевести время.
– И чего это значит?
– Я все подробно объясню, что написать. Это все, что мне нужно, и я правда буду очень благодарен, если ты сделаешь это. Получишь назад свой химический эксперимент и… И полтос.
Этот тип предлагает полтос за изменения никому не известного рассказа? Он действительно читает мои мысли? И почему он кажется нереальным? Твою мать, а теперь улыбается, будто опять знает…
– Не сказал бы, что читаю увлеченно или нахожу их интересными, однако – да. Так и есть. Можешь вообще рот не открывать.
Ладно, я не знаю, что это за эффект, но он наверняка психоактивный. Этот человек – галлюцинация. Или я все время говорю вслух и не всегда замечаю это.
– Это скорее ты галлюцинация или тусклый образ, а я – на порядок реальнее тебя, и намеренно дереализовался на твой уровень, спустился к простой форме. Могу дать по уху, если хочешь проверить. Тебе в любом случае будет больно, будь я реален или видение, в существование которого полностью верит мозг. Так что просто достань телефон, вот тебе пауэрбанк, открой свой рассказ и допиши то, что я попрошу. Ладно?
Окей, я почти уверен, что это все-таки глюк. Я уже давно понял, что зачастую лучший способ бороться с настойчивыми, но физически безопасными глюками – подыграть им в какой-то момент.
– Как скажешь. Мне пофигу, кем ты меня считаешь, просто врубай телефон.
Интересно будет узнать, что мое подсознание хочет изменить в книге – довольно редко представляется такой случай. Я “подключил” телефон к “пауэрбанку”, и экран загорелся. Убедительно. Хм, а что будет, если я, например, поищу в сети информацию о чем-то, чего не помню? Допустим, о Семилетней войне. С помощью подсознания я вспомню все то, что читал о ней лет десять назад? Круто, а если поищу что-то, о чем ничего не знаю, что мой мозг подсунет мне тогда?
– Сначала открой книгу, потом страдай какой хочешь херней.
Ладно, ладно, сейчас открою. Боже мой, каким я могу быть неприятным типом. Никакого уважения и вежливости.
– Хорошо, сейчас я на два уровня ниже. Теперь открой последнюю главу.
Каких еще два уровня? О чем это я?
– Меньше вопросов, чувак. Открыл, ага. Так, теперь сцена под балконом.
Я хочу что-то дописать, изменить концовку. Ха, любопытно. Я был совершенно уверен, что такой финал идеальный и правильный. Хорошо, что дальше?
– А дальше напиши вот что…
Галлюцинация наклонилась ко мне и тихо проговорила основные тезисы новой концовки. С каждой минутой этого объяснения у меня все больше расширялись глаза от удивления. Черт, это же и правда неплохо! Может даже изменить концовку на самом деле, когда остаточные эффекты от трипа пройдут?
– Ты все понял?
Да, да, понял я. Красивый поворот, признаю. Такое и правда можно записать – и обязательно запомнить. Будет над чем подумать позже.
– Ага, ты подумай. Раз уж это из-за твоего падения в воду столько всего пошло не так, то тебе и исправлять.
Хм, а при чем тут мое падение? Разве это не было тоже глюком? Хотя тогда все логично, во время галлюцинаций сознание живет в немного другом мире, и эти эпизоды могут быть сюжетно связаны. Как сны. А если вся жизнь может быть сном, то и глюком может вполне…
– Харэ философствовать, солипсизм ни к чему хорошему не приводит. Так, погоди, ты скоро насмерть замерзнешь, хотя и не чувствуешь этого. Дай-ка я сменю обстановку.
Хлопок, и я вдруг сижу в кресле-мешке в своем подвале-логове. Шикарно, вот бы в реале так уметь – бросаешь пафосную фразу и оказываешься в парке километров оттуда, где только что был. Так, это получается, что тут я все время и был, и Новый Год встретил тоже тут, нанюхавшись прахом и видя странные сны. Что ж, не самое худшее место. Уж точно лучше скучных классических вариантов. А, и этот тоже тут.
– Ясен пень, ты же еще ничего не дописал. Давай, скорее, тогда я уйду и дам тебе спокойно поразмышлять над всем произошедшим и, быть может, задуматься о том, чтобы уменьшить дозу. Пиши.
Пишу я, пишу. Ну, как бы это завернуть…
* * *
Когда я переписал концовку и поставил точку, галлюцинация одобрительно кивнула. Пару секунд я просто сидел в кресле и ждал, пока морок хлопал себя по карманам и оглядывался вокруг в поисках чего-то (как будто он тут что-то мог оставить). Затем вдруг в голове мелькнул образ – скорее даже воспоминание. Отголосок недавнего “сна”. Что-то там было такое, тревожное и беспокоящее, неуловимое для цельного восприятия. Я мог уловить только отдельные звуковые образы: кто-то куда-то шагает, и грохот этих шагов заглушает все вокруг. Скрежет и хохот. Всплеск воды, а затем – гул приближающейся бури. Шуршание бумаги в конверте. Приглушенный разговор высоко над землей. Эхо осторожных шагов по огромному залу. Звон и смешок. Шелест листвы, после него – раскаты грома вдалеке. Треск огня, пожар растет. Скрип и треск огромного механизма. И вновь скрежет и грохот. Так, подожди-ка. Неужели? В тот же миг, что эта мысль промелькнула в моей голове, морок обернулся и окинул меня таким взглядом, что пальцы, протянувшиеся было к экрану телефона, вздрогнули и замерли.
– Неожиданно быстро ты догадался. Но давай-ка без вот этих вот порывов, ладно?
Экран телефона вдруг погас – он будто моментально разрядился. Что я только что сделал, переписав концовку?
– Ты все сделал правильно, и будь у меня на своем уровне лишнее время – поверь, я бы все объяснил. Но его нет, как у тебя нет права теперь что-то менять.
А Питер? А Мэри-Кейт? Как такое вообще возможно? Что с ними после этого будет?
– Со временем все станет на свои места, ты все поймешь, увидишь это как небольшую, но связующую деталь огромного узора. Дальше от тебя уже ничего не зависит, но ты сделал кое-что очень важное – поймал нужный ход событий в петлю, и нам осталось ее только затянуть. Твой цикл на четырнадцатый раз по какой-то причине пошел не по плану, с ошибками, и нужно было им противодействовать, а самая простая методика работы со временем – создание петли размером с весь конкретный универсум.
Это же все еще трип, так? Я порядком охренею, если это не так. Но какого черта, неужели мое подсознание сумело придумать такую сложную концепцию? Да, это идеально объясняет желание изменить концовку таким образом. Вообще-то я уже довольно долго поддаюсь на собственную провокацию, которую делаю с целью, которой не осознаю. Вдруг эта цель мне не понравилась бы? Стоит попробовать бороться с этим видением и его желаниями.
– И как же, позволь узнать, ты это сделаешь?
Я бросил взгляд на телефон. Да, пожалуй, я смогу убедить себя во многом. И еще не факт, что реальное редактирование текста имело место. Все это происходит внутри сознания, и на самом деле с моим телом может быть вообще что угодно. Быть может, я сейчас как раз почти уже замерз насмерть, и это предсмертные видения, вызванные выбросом разных биологических веществ в мозг через кровь. Если так, как мне очнуться, рвануться к жизни последний раз, чтобы суметь спастись? А может все это просто хреновый сон? Во сне почти всегда думаешь, что все по-настоящему. В любом случае, бороться нужно на своем поле. Не в созданных подсознанием условиях и декорациях, а в этом вот мозгу, которым я сейчас все это думаю. Сейчас я очень постараюсь заснуть…
– Теперь твоя догадливость уже прямо-таки поражает! Ну попробуй, если веришь в себя.
Соберись… Вот так, поймал что-то похожее по ощущению. Отлично, начинаю засыпать… Глаза закрываются… Аааааа!! Блядь!
– Извини за эту, как ты сказал бы, фантомную боль. Просто ты и правда начинал засыпать, а этого мне пока точно не нужно.
Твою мать, а ну хватит! Я должен помочь…
– А вот залупу тебе на воротник. Ты уже помог им – на другом цикле. Единственный недостаток таких вот игр с реальностью состоит в том, что каждый виток идет отдельно, и в “твоем” мире все произойдет не так. Но он будет таким последним.
И что это должно значить? Просто бред, но боль чувствуется как настоящая. Ладно, я подожду, но все равно я спасу их.
– Договорились. Еще с полчаса ты не сможешь заснуть, а потом все вернется в норму, и делай что хочешь. Я же, будучи теперь уверен, что ты ничего не успеешь испортить, исчезну уже сейчас. Было приятно познакомиться, всего тебе доброго, а мне пора домой.
Черт знает кто отвесил шутливый поклон и начал постепенно терять образ – он будто становился все прозрачнее, сквозь его расплывающийся силуэт был виден какой-то идиллический пейзаж: две ленты – река и дорога – словно бы удерживали громаду чащи от падения на переливающееся золотом в свете августовского заката поле. На этой картине было так мало движения – единственное, что дает понять, что это живое место, а не замерший кадр, это несколько закруженных легким ветерком листьев. Самого окончательного исчезновения гостя я не заметил, увлекшись мыслями о каком-то другом мире, но вот уже в подвале тихо, и кроме меня нет больше никого. И довольно скоро я уже сумел заснуть. Или проснуться? Хотя… Вряд ли есть какая-то разница.
* * *
– Ты так долго страдал. И теперь, когда ты пришел ко мне, я объяснил, как прекратить эти страдания. Как вернуться к жизни. Разве ты не хочешь этого? Не хочешь вновь стать полноценным человеком – чувствовать, воспринимать, радоваться, видеть цвета? Ты не веришь мне, думаешь, что я в обиде за тот случай с сабелькой, гадаешь, какой же страшной ценой. Я отвечу: ценой всеобщего благоденствия, мира, гармонии и счастья для каждого. Не выйдет вернуть огонек жизни только для тебя – либо все, либо никто, третьего не дано. Не понимаю, что тут смешного. Разве что идея кажется тебе настолько невозможной, утопической, что лучше посмеяться над ней, чем принять всерьез и попытаться реализовать, ведь в случае неудачи удар будет таким болезненным, как никогда прежде. Я покажу…
Над поверхностью воды плыл туман, и в этом тумане были едва различимы два силуэта: один стоял на коленях и водил по воде руками, завороженно глядя в глубину, другой сидел на камне у берега и улыбался каким-то своим мыслям. Так прошло несколько дней, пока первый не поднялся на ноги и решительно, борясь с дрожью в голосе, согласился с планом второго.
– Хорошо, я готов. Только откуда ты возьмешь вторую половину ритуала?
Второй самодовольно хмыкнул.
– Когда знаешь, где что находится, достаточно лишь протянуть руку.
– То есть кто-то уже призывал их?
– Призывал, что и привело нас в это время и место. То, что собой представляет мир сейчас – последствия его выбора. А свободный выбор в реальном мире всегда был… проблемой.
– Тогда я не совсем понимаю разницу между его мотивами и твоими.
– О, все до банального просто. Он совершил ошибку, продолжив развитие, ведь без развития он не видел смысла, он не уничтожил понятие конфликта, он построил модель точно такого же мира, в котором он появился и стал собой, он никак не изменил сами правила построения реальности, и она вновь победила, поглотила импульс. Мутировала, теперь уже – внутри него. Я же такой ошибки не совершу.
– И как этого можно избежать?
– Что ты будешь делать, если при написании картины у тебя закончилось место на холсте?
– Возьму новый холст, что еще. Или буду писать поверх уже написанного.
Второй вздохнул и укоризненно покачал головой.
– У него была похожая логика – залить все одним цветом. А я в такой ситуации сделал бы каждый элемент картины зацикленным, рекурсивным. Разве это не очевидно? Если у тебя остались вопросы, как это работает, то лучший способ – увидеть самому. Давай уже начнем. Призови их.
Первый несколько секунд озадаченно смотрел в туман, будто пытаясь разглядеть в нем другой берег озера – или возможные последствия того, что он согласился сделать. Но решимость довольно быстро вернулась к нему.
Через три минуты после начала ритуала где-то далеко в небе прозвучали первые раскаты грома, что подобно колокольному звону должны были ознаменовать конец всего, что было прежде, и начало того, что никогда ранее нельзя было представить. Еще через какое-то время в нескольких случайных местах начался странный мелкий дождь без каких-либо признаков облаков, туч или иных возможных источников выпадения осадков.
