Павел Бондарь
Не время для человечности
Не-глава четвертая
Он берег ее, как садовник бережет редкостный цветок от каждого дуновения ветра, и окружил всем, что могло приносить радость ее нежной душе.
Мэри Шелли, “Франкенштейн”
Казалось, вторжение дьявола прошло для Питера и Мэри-Кейт совершенно незаметно, и сейчас они просто шли дальше по заснеженным улицам засыпающего города. Питер лишь иногда морщился и прикасался к груди в том месте, откуда дьявол достал светящийся комок. Но это едва уловимое ощущение не было чувством какой-то пустоты или вроде того – сейчас Питера переполняли ощущения совсем иного рода, ощущения, которые он не мог – да и не хотел – объяснить. Ему было достаточно того, что они были приятнее всего, что он чувствовал прежде. Зима была удивительной, и Питер уже сейчас знал, что навсегда влюбился в это время года, совершенно разлюбив весну и лето. И только две вещи его интересовали и не давали покоя: как долго это еще продлится? И чувствует ли что-то подобное Мэри-Кейт – шагающая по снегу рядом, волшебно призрачная и красивая, то молчаливая, как и он сам, то удивительно разговорчивая, невыносимо напоминающая ему кого-то, кого он безуспешно пытался вспомнить. Ответа ни на один вопрос он не знал, но даже это нисколько не портило тех минут, что он был с ней рядом, эгоистично украв ее у смерти. Наверняка за это придется расплатиться, и он боялся представить себе цену, но сейчас это не имело значения.
Город плыл мимо – своими уже поредевшими рядами огней и величественными силуэтами зданий, редкими прохожими и проезжающими машинами. Если у их прогулки и был какой-то маршрут, то ни один из двоих его не знал. Питеру было любопытно, кем все же была его спутница – призраком, человеком, мертвецом? Он точно помнил, что ее тела в переулке не осталось – оно словно слилось с синеватым силуэтом, что вернулся откуда-то сверху. Или сбоку. Или снизу. В таких вопросах направление значит не очень много. Так или иначе, сейчас Мэри-Кейт слегка дрожала, словно от холода – да и неудивительно, ведь на ней была все та же рваная, абсолютно несовместимая с зимой одежда, в которой она и замерзла там, в переулке.
– Тебе сейчас холодно?
Она задумалась, прежде чем ответить. Похоже, ответ был для нее не совсем очевиден.
– Не знаю. Я не помню, как ощущается холод, но мне слегка колет в руки и шею. Это и есть холод?
– Если бы это было только покалывание, мы тут все не носили бы эти громоздкие куртки и дурацкие шапки. Я уже не говорю про шарфы. Холод – это… Это ощущение конфликта низкой и высокой температуры на поверхности тела.
– Это слишком научное определение. Не спорю, ты слегка похож на ученого, но побудь немного поэтом и объясни, что такое холод на уровне ощущений.
– Он заставляет тебя сжиматься и дрожать, бросаясь в погоню за укрытием в тепле, где не бывает непослушных пальцев и застуженных носов. Холод – как сотни маленьких уколов морфия, влекущих за собой и бесчувственность, и боль, он не дает забыть о своей власти над тобой и вынуждает кутаться плотнее в мягкий красный шарф и шапку ближе рукавами куртки прижимать к ушам.
Мэри-Кейт улыбнулась и пристально посмотрела на уши Питера. Они как раз начинали краснеть, и он жалел, что у него-то и нет шапки, чтобы скрыть смущение. Но ее улыбка стоила каждого эритроцита, прилившего к ушам, и каждой запинки, что он сделал, пока произносил свое сравнение.
– Ты это сейчас на ходу придумал?
– Или так, или я умею останавливать время, чтобы продумать каждый ответ. Тебе как скорее кажется?
– Думаю, все же первое. Но второе было бы гораздо забавнее.
– О втором я мечтаю лет с десяти. Тогда я бы мог острить и говорить интересно, как остальные, а не отмалчиваться, потому что не успел придумать ничего стоящего.
– То есть ты тормозной, да?
– Да, есть такое. Не удивляйся, если я вдруг не отвечу на что-то или буду долго молчать. В такие моменты у меня в голове пусто, и звучит какая-то дурацкая мелодия. Или даже песня. Вроде той “у губ твоих конфетный, конфетный вкус”…
– Что у моих губ? Тебя плохо слышно, когда ты бормочешь!
– Да ничего. Зря я ее вспомнил.
– Что вспомнил?
– Песню.
– Спой еще раз, я все пропустила.
– Неа. Дай лучше руку.
Мэри-Кейт пару секунд колебалась, но потом все же протянула ладонь. Она была вовсе не холодной, как ожидал Питер, а теплой, живой и осязаемой, и он мог даже почувствовать, как кровь движется по артериям, венам и капиллярам ее руки. Если бы не это свечение и некоторая прозрачность, она была бы даже живее его – по крайней мере, с виду и наощупь. Разве что руки у нее действительно дрожали, но они дрожали и полчаса назад в метро, куда они зашли погреться, пока станции еще не закрылись.
– Нет, ты определенно не замерзаешь. И теперь у меня нет повода предложить тебе свою куртку.
– Ты больной? Если устал от жизни, есть способы закончить ее намного быстрее. И приятнее.
– Например?
– Нуу, например… Объесться до смерти сладким вон в той кафешке. Лучше так, чем если ты загнешься от этого вашего холода прямо здесь.
– Думаешь, там еще открыто? Свет вроде не горит.
– Есть одна идея. Пошли.
Мэри-Кейт решительно двинулась через дорогу, даже не оглядываясь по сторонам, так что это за нее пришлось делать Питеру, еле нагнавшему ее на середине проезжей части. Они подошли к входу в кафе, которое действительно уже было закрыто. Только зеленая гирлянда-елка светилась по ту сторону стекла. Девушка прикрыла глаза, сосредоточилась и, прежде чем Питер успел ее остановить, резко шагнула в стекло. Или в ней все же оставалось многое от призрака, или стеклянная поверхность слишком удивилась такой глупости, но в следующую секунду Мэри-Кейт была уже внутри и торжествующе улыбалась. Питер тоже улыбался – во-первых, каждый раз, когда он видел ее улыбку, его собственные губы расползались в стороны, и ничего с этим нельзя было поделать, а во-вторых, у него уже появилось несколько головокружительных идей о том, как можно применить такую способность. Мэри-Кейт открыла дверь изнутри, и Питер поспешил войти, прежде чем в зал намело снега и набралось холодного воздуха. Над дверью зазвенели колокольчики, выполненные в виде ангелов. Питер быстро вскинул руку вверх и заставил их замолчать.
Это было небольшое кафе на самой окраине города – они и не заметили, как быстро дошли сюда из центрального района. Заведение было весьма небольшим и дизайн имело самый простой и непримечательный – настолько, что кроме дубовой барной стойки там было особо нечего описывать. Я и не буду пытаться – скажу просто, что Мэри-Кейт сварила себе кофе, а Питер налил в стакан холодной воды, они сели за один из столиков и завели разговор о призраках и их способностях, вспоминая все, что смотрели и читали об этих существах, по ходу дела проверяя некоторые теории на примере Мэри-Кейт. Питер расхаживал по залу с белой скатертью на голове, держа в руке подсвечник с горящей свечой – обследовал помещение на предмет еды. Мэри-Кейт оценивающе наблюдала за собратом-привидением.
– В принципе неплохо.
Питер остановился и посмотрел на Мэри-Кейт сквозь прожженные сигаретами дырки в скатерти.
– Что неплохо?
– Ты в образе призрака. Или это Карлсон?
– Расцвет моих сил уже давно позади. Значит все же призрак.
– Только кроссовки немного выбиваются из общей картины. И еще не хватает чего-то…
Пытаясь вспомнить, как должен выглядеть классический призрак, Мэри-Кейт задумчиво прикусила губу и слегка нахмурилась, глядя куда-то в сторону. Питер пристально вглядывался в нее, впитывая в память это новое выражение. Только убедившись, что образ надежно зафиксирован перед глазами, он щелкнул пальцами.
– Еще нужны кандалы и цепи, чтобы ими бряцать.
– Не бряцать, а греметь, поаккуратнее с классикой! Но да, именно их тебе и не хватает, а с кроссовками вообще какое-то нью-эйдж привидение получается.
– Будешь много критиковать – свеча погаснет, и ей на смену придет фонарик на телефоне.
– Все-все, поняла. Так что там со сладким? Неужели твоей жизни не угрожает ни один завалящий торт?
– Подожди, что-то тут определенно должно быть. Ага, а это что у нас тут за стоечка? М?
Свет свечи упал на небольшую стойку, накрытую стеклянной витриной. Под стеклом сверкала глазурь, алели вишни и блестел шоколад. Ни одного торта, правда, там не было, но Питер только что вспомнил, что последний раз ел еще вечером, и это были два ничтожных эклера с соком. Если быть откровенным, ему хотелось скорее чего-то мясного, но от пирожных он бы тоже не отказался.
– Что ты будешь? Тут все названия набраны каким-то сатанинским шрифтом, и полагаться придется на мои описания. Я постараюсь сделать их максимально точными. Итак, здесь есть что-то вроде медового пирожного, круассаны, кусок творожного пирога – если мои глаза не предают меня, кексы, желто-оранжевая штука с глазурованной короной и вишней, коричневая штука, истекающая красным сиропом из пары серьезных ранений, и штука, название которой я не помню, но у меня она ассоциируется с какой-то мелкой собакой и Габсбургами.
– Штрудель? Давай его сюда.
– Их там пять. Тогда остальное – мое.
Стряхнув с головы скатерть, Питер подкатил стойку к их с Мэри-Кейт столику и по очереди выставил на него все подносы – с преувеличенным выражением добытчика приглашающе окинув рукой их содержимое. Пока Мэри-Кейт изучала начинку штруделя в надежде найти там именно яблоки, Питер сходил за кофе, а у барной стойки решил взять еще несколько бутылок каких-то странных ликеров Мэри-Кейт на выбор. Все разместив на стойке, Питер уже было собирался отнести это к столику, но вдруг остановился и полез в правый карман куртки и на самом его дне нашел облепленную пылью лиловую таблетку, которой там до этого не было. Ни о чем не задумываясь, Питер проглотил таблетку и запил водой, после чего, как ни в чем не бывало, отнес воду, кофе и ликеры к столику. Маленький рождественский пир начался.
И все было бы отлично, если бы не одно неприятное происшествие. Питер и Мэри-Кейт неторопливо уничтожали запасы сладкого за столиком кафе, название которого ни один из них так и не заметил на небольшой вывеске над дверью, когда Мэри-Кейт, задумчиво глядя в окно за плечом Питера, вдруг вздрогнула и застыла с выражением удивления на лице. Питер оглянулся и увидел черную фигуру, стоящую снаружи и практически прилипшую к стеклу. Силуэт был совершенно непроницаем, и даже луч фонарика не сумел хоть что-то осветить. Стекло в том месте, где к нему прикасался посторонний, начинало покрываться инеем, а в зале вдруг загорелись и снова потухли лампочки – вместе с экраном телефона Питера. Тот устало прикрыл глаза ладонью.
– Было наивно надеяться, что этой ночью не случится больше ничего сверхъестественного, да?
Он встал и медленно подошел к стеклу – сначала остановился в метре, затем приблизился почти вплотную. Но даже тогда он ничего не разобрал в силуэте снаружи. Зато сам силуэт заметно оживился: он наклонил то, что, вероятно, было головой вправо, затем влево, после этого он сдвинулся вбок – так, чтобы видеть Мэри-Кейт, и чтобы она видела его – и, слегка подавшись назад, ткнул в нее пальцем, врезавшись при этом ногтем в стекло. Питер повернулся к девушке.
– Похоже, это к тебе. Ты случайно никого не ждешь?
Мэри-Кейт только медленно помотала головой из стороны в сторону. Тогда Питер вернулся к столу, взял в руку подсвечник с еще живой свечой и снова подошел к стеклу, в этот раз надеясь разглядеть хоть что-то в облике человека – если это был человек – который так непосредственно выражал желание поговорить с Мэри-Кейт. Стоило только Питеру поднести свечу чуть поближе к лицу постороннего, как он действительно начал что-то различать – черты были пусть и расплывчаты, но смутно знакомы. Визитер словно понял это и решил остаться неузнанным – он, должно быть, забыв о стекле, дунул на свечу. В каком-то смысле своего он добился – свеча потухла, но огонь невероятным образом перекинулся с нее на самого человека снаружи. Ему, казалось, было совершенно все равно. Он еще раз протянул палец в направлении Мэри-Кейт, развернулся и, пылая, очень медленно прошел вдоль витрин кафе и скрылся из виду.
Мэри-Кейт делала вид, что все в порядке, но Питер видел, что она притворяется, и этот случай выбил ее из колеи. Он смотрел на нее очень внимательно и, чем яснее он замечал разные вещи, например, что у нее слегка трясутся губы, что она стала еще бледнее, чем прежде, что она нет-нет, да и бросит взгляд за его плечо, на улицу, словно ожидая увидеть на снегу приближающиеся отблески пламени, что она… Тем сильнее в нем разгоралась ненависть: к богу, к дьяволу, к третьему потустороннему существу и его межпространственным хозяевам, к непроницаемым людям-факелам, к демонам с глазами цвета нефти и всей остальной их кодле. И чем больше в нем разгоралась ненависть, тем больше он вспоминал о том, кто он, и что тут делает. И еще многие вещи, касающиеся того, что он может делать. Тем временем Мэри-Кейт понемногу успокаивалась.
– Он вернется. Ты видел, как он тыкал в меня пальцем? Я так и знала, что рано или поздно кто-то придет, чтобы все исправить…
– Неверно. Это я исправил то, что было неправильно.
– Это мне и тебе оно кажется неправильным. Мне – потому что никто не хочет умирать, тебе – не знаю, почему… Но таков ведь порядок вещей, правильно? Люди умирают, но не оживают. Не возвращаются оттуда. А ты его нарушил, и теперь вселенная будет делать все, чтобы восстановить статус-кво.
– Нет никакого статус-кво, как нет и воли у вселенной. Есть только кучка вселенских сущностей, стремящихся все контролировать, на которых работают сущности пожиже. Вроде того черного. Но это больше не проблема.
– Почему это больше не проблема?
– Потому что я начинаю вспоминать. Только не спрашивай пока, что именно – я расскажу, когда вспомню все до конца. А пока что – у нас есть способы защититься…
Перерожденец прищурился и описал кистью в воздухе полукруг, его глаза на секунду подсветились бледно-желтым, а на плечи Мэри-Кейт упал теплый вязаный шарф. Похоже, Питер сам был удивлен не меньше ее, но быстро взял себя в руки и закончил предложение.
– Ведь я, похоже, одна из этих сущностей.
Антракт. Существо слова
Этот мир прогнил, и не осталось ничего, кроме страданий.
Тоби
ВСЕМ СКАЗАЛИ ВСТАТЬ, ВОТ Я И ВСТАЛ, ЧЕГО Я БУДУ ВЫДЕЛЯТЬСЯ. ВСТАЛ Я ИЗ-ЗА СТОЛА. ОТКУДА И ГДЕ ВСТАЛИ ОСТАЛЬНЫЕ – НЕ ВИДЕЛ, ТАК ЧТО НЕ СПРАШИВАЙТЕ. УЖАС И МОРАЛЬНЫЙ ТЕРРОР – ВОТ К ЧЕМУ У МЕНЯ ЛЕЖАЛА ДУША В ТОТ МИГ, БУКВАЛЬНО ТРЕПЕТАЛА В ПРЕДВКУШЕНИИ КОШМАРНОЙ АГОНИИ И ХАОСА, ЧТО ВОТ-ВОТ РАЗВЕРЗНЕТСЯ НА ТОМ МЕСТЕ, ГДЕ Я ПОСЛУШНО ВСТАЛ ИЗ-ЗА СТОЛА, ЧТОБЫ НЕ ВЫДЕЛЯТЬСЯ. ТЕРРОР – ОЧЕНЬ КРАСИВОЕ СЛОВО, ЕСЛИ ТОЛЬКО ЕГО ПРОИЗНОСЯТ НЕ КАРТАВЫЕ, У КАРТАВЫХ ТЕРЯЕТСЯ ВСЯ МОЩЬ ЭТИХ ТРЕХ Р. ВЫЛОЖИТЬ СОЗНАНИЕ НА СТОЛ – ВОТ КАКАЯ БЫЛА СЛЕДУЮЩАЯ КОМАНДА. Я НЕ СТАЛ СПОРИТЬ – ЧЕГО МНЕ, СЛОЖНО ВЫЛОЖИТЬ ЕГО? ОНО У МЕНЯ ВСЕГДА К ТАКОМУ ГОТОВО. ПРИВЫЧНОЕ. ТОЛЬКО ОТВЕРНУТЬСЯ ПОПРОСИЛ, НО ОТВОРАЧИВАТЬСЯ БЫЛО НЕКОМУ, ПОТОМУ ОТВЕРНУЛСЯ САМ. КОГДА ВЕРНУЛСЯ – СОЗНАНИЕ УЖЕ ПРОПАЛО СО СТОЛА, И У МЕНЯ БУКВАЛЬНО НЕ ОСТАВАЛОСЬ ДРУГОГО ВЫХОДА, КРОМЕ КАК ОТПРАВИТЬСЯ НА ЕГО ЗАВЕДОМО БЕЗУСПЕШНЫЕ ПОИСКИ. Я ВЫШЕЛ ИЗ ДОМА И ПОПАЛ ПРЯМО В АВТОБУС. ЭКСПРЕСС ДО БЮРО НАХОДОК, ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ – ТАК Я ПОДУМАЛ В ТОТ МИГ, ОДНАКО У МИРОЗДАНИЯ БЫЛИ ДРУГИЕ ПЛАНЫ НА ЭТОТ РЕЙС, ПОЭТОМУ ВСЕ МЫ ОТПРАВИЛИСЬ НА НЕБЕСА. ВПРОЧЕМ, БЫЛИ ТАМ ТОЛЬКО Я И ВОДИТЕЛЬ, ДА И ТОТ МЕНЯ ПРЕДАЛ – ЕЩЕ НА ВЫСОТЕ ПЯТИСОТ ФУТОВ НАД УРОВНЕМ ТРЕТЬЕГО КРУГА ОН СДЕЛАЛ РУЧКОЙ И ПОД ЗВУКИ МОЕЙ НЕУМЕЛОЙ ИГРЫ НА ВИОЛОНЧЕЛИ НЕУЛОВИМО УЛОВИЛ ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР, ВЫПРЫГНУВ ИЗ ОКНА АВТОБУСА. ДЛЯ ЭТОГО ЕМУ ПРИШЛОСЬ НЕПЛОХО ТАК УЖАТЬСЯ, ОДНАКО СВОЮ ЖИЗНЬ ОН ЦЕНИЛ ЯВНО ПРЕВЫШЕ СВОЕГО УДОБСТВА, ТАК ЧТО Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ОСТАЛСЯ ОДИН, ЕСЛИ НЕ СЧИТАТЬ ВСЕХ ЭТИХ ГЛАЗ, ЧТО ПЯЛИЛИСЬ НА МЕНЯ С ВЕРХУШКИ, ДОЛЖНО БЫТЬ, СОСНЫ. Я ПРИНЯЛСЯ ИХ СЧИТАТЬ, И КАЖДЫЙ РАЗ СБИВАЛСЯ НА ТРИНАДЦАТОЙ ПАРЕ. С ПЯТОЙ ПОПЫТКИ Я СУМЕЛ СОСЧИТАТЬ ИХ ВСЕ, НО ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ИХ НЕЧЕТНОЕ ЧИСЛО. ПОКА Я ДУМАЛ О ТОМ, КАК ТАКОЕ ВОЗМОЖНО, НАСТУПИЛ ВЕЧЕР, А ВМЕСТЕ С НИМ – И МОЯ ОСТАНОВОЧКА. НЕ СПЕША, Я СМЕНИЛ ПОВЯЗКУ НА ГЛАЗУ И ВЫШЕЛ ПРОЧЬ. СПРАВА КИЛОМЕТРИЛА ВДАЛЬ ПЫЛЬНАЯ ДОРОГА, СПРАВА ОТКРЫВАЛСЯ БЕЗУПРЕЧНО ТОЧНЫЙ ВИД НА АЛЬФА-ЦЕНТАВРУ, А СПРАВА – ЧУДО, А НЕ ЗДАНИЕ МУНИЦИПАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ. Я ШАГНУЛ, НО ОБНАРУЖИЛ ХОДЬБУ НЕСКОЛЬКО УСЛОЖНИВШЕЙСЯ. С УКОРОМ ВЗГЛЯНУВ НА СВОИ ПОДОШВЫ, Я ПРЫГНУЛ СРАЗУ НА ВТОРОЙ ЭТАЖ, ГДЕ И НАХОДИЛОСЬ ТО, ЧТО МНЕ БЫЛО ТАК НУЖНО – ГОРОДСКАЯ КАЗНА. ПОСЛЕ МЕДЛЕННОЙ ПЕРЕСТРЕЛКИ С ОХРАНОЙ НАСТАЛА ОЧЕРЕДЬ ЧАЕПИТИЯ НА СКОРОСТЬ С СЕКРЕТАРЕМ, И ЭТО, ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬСЯ, БЫЛО КУДА БОЛЬШИМ ВЫЗОВОМ. АХХ, КАК ЖЕ Я НЕ ЛЮБЛЮ ОБЖИГАЮЩЕ-ГОРЯЧИЙ ЧАЙ С ПРИВКУСОМ УРАНА, НО ВСКОРЕ ЭТО ЗАКОНЧИЛОСЬ, И ВСЕ СТРАЖИ ПАЛИ. ТЕПЕРЬ Я МОГ ЗАБРАТЬ СВОЙ УМ ОБРАТНО, НО ОН ВДРУГ ПОКАЗАЛСЯ МНЕ ВЕЩЬЮ ДО БОЛИ НЕСУЩЕСТВЕННОЙ, СУЩИМ ПУСТЯКОМ, ГЛУПОСТЬЮ, В СУЩНОСТИ. СУЩЕСТВОВАЛ ЛИ Я – ВОТ ЭТО БЫЛА ЗАГАДКА, ТРЕБУЮЩАЯ НЕМЕДЛЕННОГО РЕШЕНИЯ. КТО-ТО СКАНИРОВАЛ ПРОСТРАНСТВО ВОКРУГ МЕНЯ, И ТЕЛО ТРЕБОВАЛО, ПРОСТО КРИЧАЛО МНЕ ВНУТРЬ СЕБЯ О ТОМ, ЧТО НУЖНО, НЕОБХОДИМО БЫСТРО УБИРАТЬСЯ ОТСЮДА. МНЕ, КАК ВСЕ УЖЕ ПОНЯЛИ, ДВА РАЗА ПОВТОРЯТЬ НЕ НАДО, ДА И В ПЕРВЫЙ МОЖНО БЫЛО СКАЗАТЬ ПОТИШЕ, ТАК ЧТО Я РЕШИТЕЛЬНО СМЫЛСЯ В НЕИЗВЕСТНОМ НАПРАВЛЕНИИ, НО НЕСКОЛЬКО ПЕРЕБОРЩИЛ С НЕИЗВЕСТНОСТЬЮ, И СМЫЛСЯ СЛИШКОМ СИЛЬНО И ДАЛЕКО. РОДНОЕ КЛАДБИЩЕ. Я УЗНАЛ ТЕБЯ. Я ПОМНИЛ МЕСТО, ГДЕ ЛЕЖУ, ВОТ И НАПРАВИЛСЯ ТУДА – ОТЧЕГО БЫ НЕ ПРОВЕДАТЬ ХОРОШЕГО ЧЕЛОВЕКА? РЫТЬ ЗЕМЛЮ НА САМОМ ДЕЛЕ НЕСЛОЖНО, ОПРЕДЕЛЯЮЩИМ ФАКТОРОМ ТУТ ПО СУТИ ЯВЛЯЕТСЯ ДЛИНА НОГТЕЙ И СИЛА ПРЕДПЛЕЧИЙ, ПОЭТОМУ МНЕ ПРИШЛОСЬ УБИТЬ ДВА ГОДА, НО В ИТОГЕ Я СЕБЯ ВЫКОПАЛ И УСАДИЛ РЯДОМ – НА СКАМЕЕЧКУ. Я НЕПЛОХО СОХРАНИЛСЯ, НАДО СКАЗАТЬ. ХОТЕЛОСЬ БЫ И САМОМУ ТАК СОХРАНИТЬСЯ В СЛУЧАЕ ЧЕГО. ЧЕГО ИМЕННО – СКАЗАТЬ НЕ МОГУ, ПОТОМУ ЧТО НЕ ИМЕЮ ПРАВА, ПОДПИСЫВАЛ БУМАГИ. НА УЛИЦЕ СТОЯЛ ПОТРЯСАЮЩИЙ ИЮНЬСКИЙ СМОГ, И В КАЖДОЙ ХАТКЕ В НАШЕЙ ДЕРЕВНЕ КТО-ТО УМИРАЛ, ЗАДЫХАЯСЬ И ГНИЯ. ЛЮДИ ПАДАЛИ, НЕ ВЫДЕРЖИВАЛИ, СХОДИЛИ С УМА И ПАДАЛИ, УХОДИЛИ С УМА ПРОЧЬ И БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ВОЗВРАЩАЛИСЬ. ТОЛЬКО ЭТО МНЕ И БЫЛО НУЖНО – ПУСТЫЕ, БЕСХОЗНЫЕ УМЫ. Я ПОЖРАЛ ИХ ВСЕХ И УВЕЛИЧИЛСЯ ТЫСЯЧЕКРАТНО. ТЕПЕРЬ Я МОГ ВЫКЛЕВАТЬ ГЛАЗА БОГУ, НО СОВЕРШЕННО НЕ ВИДЕЛ, КАК В ВЫСОКОЙ ТРАВЕ ПОЛЗУТ СТАДА КРАСНОГЛАЗЫХ КРОЛИКОВ. КТО-ТО ПОСТУЧАЛ В МОЮ НОГУ. ЭТО БЫЛО СЛИШКОМ – Я НЕ МОГ ТЕРПЕТЬ ПОДОБНУЮ НАГЛОСТЬ ПО ОТНОШЕНИЮ К ТРИЖДЫ КАВАЛЕРУ ОРДЕНА ПАМЯТИ. УПАВ НА КОЛЕНИ, Я ПРИНЯЛСЯ ШАРИТЬ РУКАМИ ПО ЗЕМЛЕ, ПОКА ЗЕМЛЯ НЕ ПОГЛОТИЛА МЕНЯ. Я СЛУЧАЙНО НАБЛЮДАЛ В ПРОПОЛЗАЮЩИХ МИМО ЧЕРВЯХ СВОИХ МЕРТВЫХ ДЕТЕЙ, И КАЖДЫЙ ИЗ НИХ БЫЛ РОЖДЕН НЕ ОТ МЕНЯ, НО ОТ ДЬЯВОЛА. Я ОБРЕЛ СЕБЯ НА КРЫШЕ МИЛАНСКОГО СОБОРА – НЕТ МЕСТА ЛУЧШЕ, ЧТОБЫ ОБРЕСТИ СЕБЯ ПОСЛЕ СВИДАНИЯ С ВЕЧНОСТЬЮ. КТО-ТО ПОДЖЕГ ГОРОД С ШЕСТИСОТ ШЕСТНАДЦАТИ КОНЦОВ, И МНЕ ВНОВЬ ПРИШЛОСЬ УБИРАТЬСЯ ПРОЧЬ, ПОКА ЗА ЭТО НЕ ПОВЯЗАЛИ МЕНЯ. Я ВНОВЬ И ВНОВЬ ТАЩИЛ СВОЕ МЕРТВОЕ ТЕЛО НА ГОРУ ЭРЕБУС, И ВОРОНЫ КЛЕВАЛИ МОЮ СПИНУ, И МУХИ РОИЛИСЬ В МОИХ РАНАХ. Я ВЕСЬ БЫЛ СЛОВНО КУЛЬМИНАЦИЯ ОТВРАТИТЕЛЬНОГО И АБСОЛЮТНОГО ЗЛА, ОДНАКО ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ В ЦЕЛОМ НЕДУРНО – ТОЛЬКО САНДАЛИИ СЛЕГКА НАТИРАЛИ. НУ ДА ЭТО НИЧЕГО, РАЗНОСЯТСЯ. ЧТОБЫ ВОЙТИ В НУЖНУЮ МНЕ ДВЕРЬ, НУЖНО ОТГРЫЗТЬ СЕБЕ КИСТЬ И ПОЛОЖИТЬ ЕЕ В СПЕЦИАЛЬНЫЙ ЯЩИК. ЗАТЕМ ЕЕ ПРЯМО НА ТВОИХ ГЛАЗАХ ВЫКИДЫВАЮТ. НО ТЫ ПРОХОДИШЬ, И НЕТ ДРУГОГО МЕСТА, КОТОРОЕ СТОИЛО БЫ ЭТОЙ ЦЕНЫ. НА МОЗАИЧНОМ ПОЛУ ТАНЦЕВАЛИ В ЧЕРНО-БЕЛОМ СВЕТЕ СТРОБОСКОПОВ ДЕСЯТКИ МОИХ ДВОЙНИКОВ. КАЖДЫЙ НАНОСИЛ СЕБЕ УДАРЫ НОЖОМ – КТО В ЖИВОТ, КТО В ШЕЮ, КТО В СЕРДЦЕ. НО, НАДО ОТДАТЬ ИМ ДОЛЖНОЕ, ДЕЛАЛИ ОНИ ЭТО, НЕ ТЕРЯЯ РИТМА, И ПОТОМУ ВСЯ СЦЕНА ВЫГЛЯДЕЛА ПРОСТО ЗАВОРАЖИВАЮЩЕ. ПОСРЕДИ ЗАЛА ЛЕЖАЛА ПОДУШКА, НА КОТОРОЙ СИДЕЛ ДЬЯВОЛ В КАРТОННОЙ КОРОНЕ С РЕКЛАМОЙ ФАСТФУДА. ОН ПО-ОТЕЧЕСКИ УЛЫБНУЛСЯ И НАПОМНИЛ, ЧТО ОБЕЩАЛ ПОКАЗАТЬ МНЕ ОТЧАЯНИЕ. Я ПОБЛАГОДАРИЛ ЕГО И ЗАПЛАКАЛ. НО ЕГО ШЕПОТ ЗМЕЕЙ ВПОЛЗ МНЕ В ГОЛОВУ:
– Я ЕЩЕ ДАЖЕ НЕ НАЧИНАЛ.
А ЗАТЕМ ОН ВСЕ ЖЕ НАЧАЛ, И МОЙ ВОПЛЬ ПОСТУЧАЛСЯ В ВОРОТА РАЯ. НО НИКТО, РАЗУМЕЕТСЯ, НЕ ОТКРЫЛ.
ВОКРУГ МЕНЯ. ТЕМНОТА.
ВОКРУГ МЕНЯ. ИСКРЫ И БОЛЬ.
ВОКРУГ МЕНЯ. ЖИВЫЕ ЛЮДИ.
ВОКРУГ МЕНЯ. МЫ ВСЕ ПЛЯШЕМ В ТЕНЯХ СО СВОИМИ ОТРАЖЕНИЯМИ.
ВОКРУГ МЕНЯ. АБСОЛЮТНАЯ ПУСТОТА.
ВОКРУГ МЕНЯ. БЕСКОНЕЧНАЯ ПЫТКА.
ВОКРУГ МЕНЯ. МЕНЯ НИКОГДА НЕ СУЩЕСТВОВАЛО.
ВОКРУГ МЕНЯ. ВСЕ СУЩЕЕ ГОРИТ В ОГНЕ.
ВОКРУГ МЕНЯ. НЕТ НИЧЕГО СТОЛЬ ЖЕ НЕВЫРАЗИМОГО, КАК ЭТОТ КОШМАР.
РАЗВЕ ЧТО… РАЗВЕ ЧТО ТО, ЧЕГО У МЕНЯ УЖЕ НЕТ, А МОЖЕТ, НИКОГДА И НЕ БЫЛО. ОСТАНОВИТЕ ОКРУЖАЮЩИЙ УЖАС, И Я СДАМСЯ, ОБЕЩАЮ. ЧТО ЖЕ Я НАДЕЛАЛ СО СВОЕЙ ИСТОРИЕЙ? ВРЯД ЛИ ТЕПЕРЬ КТО-НИБУДЬ НАЗОВЕТ ЕЕ ПРЕКРАСНОЙ ИЛИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ. НО ОНА ТАКОВА, ПОТОМУ ЧТО ТАКОВА ЖИЗНЬ. ПРЕКРАСНЫМ МИНУТАМ ПРИХОДИТ НА СМЕНУ ЧТО-ТО ЧУДОВИЩНОЕ, И ПРОДОЛЖАЕТСЯ ОНО ВЕЧНОСТЬ. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА Я МОРГАЮ, ВОКРУГ ПРОХОДЯТ СОТНИ ТЫСЯЧ ЛЕТ. ХОЛОДНЫЙ И ОДИНОКИЙ ВЕТЕР ПОЕТ СО МНОЙ В УНИСОН ГИМН ОТЧАЯНИЯ. Я ТЯНУ РУКИ И ЧТО-ТО ШЕПЧУ, СЛОВНО ЧТО-ТО ИЩУ, НО МОИ ДРОЖАЩИЕ ЛАДОНИ ВСТРЕЧАЕТ ОДНА ЛИШЬ ПУСТОТА, А СЛЕЗЫ СОБИРАЮТСЯ В УГОЛКАХ СЛЕПЫХ ГЛАЗ И ПРЕВРАЩАЮТСЯ В КРАСНЫЙ ЛЕД. Я ИЩУ СМЫСЛ И ЖАЖДУ КАЖДОГО МГНОВЕНЬЯ, НО ВПЕРЕДИ РАСКРЫВАЕТ ОБЪЯТИЯ ОДНА ЛИШЬ ВЕЧНАЯ БЕЗДНА. И СПАСЕНИЯ НЕТ.
КОГДА МЕНЯ ОТКАЧАЛИ, Я БЫЛ УЖЕ ОЧЕНЬ ДАВНО И НАДЕЖНО МЕРТВ. КОМУ-ТО ЭТО ПОКАЗАЛОСЬ СМЕШНЫМ, И ГУЛКУЮ ПУСТОТУ ЗАПОЛНИЛ ХОХОТ.
