Валерия Дмитриевна Лагутина
Лабиринты времени
Глава 24
В тёмной избе на почти угасший костёр невидящим взглядом смотрит Мудрояр: « И что же это за оказия? Видно, разгневал я богов, что так лютуют. То на реке, то вот здесь. Видно на роду написано, сгинуть вот так, по юности. И где искать? Куда бежать? Люди бачут, волки. Да только те на ногах не бегают. Значит, толи нечистый какой, толи…»– думает вождь, но мысли его прерывает голос почти что влетевшего в помещение Койвы, с силой откинувшего полог тяжёлой шкуры:
–Благослови, отец наш! Благослови на поиск!
Украдкой смахнув подступившую слезу, Мудрояр поворачивается к полному решительности и в поступи и во взгляде молодому человеку:
–Ну? На что благословение просишь?
–Повели отряд на поиски послать!– горячо воскликнул Койву.– Я сам первым пойду!
–Вот и иди! От меня то чего надобно?
Как любой вождь любого племени, Мудрояр понимал, что не имеет права посылать кого-либо на поиски дочери. Таков был закон. Нельзя личное смешивать с общеродовым. Нельзя ради спасения одного посылать на гибель многих.
–Она же дочь тебе! – яростно выкрикнул молодой человек, проклиная в душе нерешительность Мудрояра и тут же, замолкает, отступив назад, к двери, опасаясь его гнева.
Но, к своему удивлению, увидел, как тот спокойно встал и, выпрямив спину, подошёл к молодому человеку. Заглушая внутренний страх и уважение, Койву нарочито вызывающе смотрел на старика, стараясь утихомирить начавшуюся в коленках дрожь.
– Верно, дочь, -смотрит прямо в глаза юноше Мудрояр. – И, заметь, единственная.
Единственная…
Когда он в ту ночь вернулся из леса с завёрнутым в свёрток ребёнком, маленьким и беззащитным, то думал, Богулька сможет принять его, как родного. Но что-то напугало её, стоило ей только взглянуть в голубые глаза младенца.
–Да уж! Была б твоя плоть и кровь, – прервал его мысли Койву, но тут же замолк под сверкнувшим из под мохнатых бровей суровым взглядом и поднятой в замахе руку. Растратив весь запас своего пыла, он опустился на нары и закрыл руками лицо.
Мудрояр, готовый уже выкинуть этого наглеца из дому, нерешительно и опустил ладонь на голову молодого человека и ласково потрепал его волосы:
–Боги послали мне Йорку, – тихо ответил он и сел рядом. – А потому роднее она родной дочери. Вот ты подумай, что люди скажут, коли приказ дам? А вот если кто сам, по доброй воле, держать не стану. И благословение дам и Йога обряд проведёт. Только где искать будешь? И сам погибнешь, и людей сгубишь.
В ответ Койву с силой сжал ладонь вождя и новый огонёк надежды мелькнул в его заплаканных глазах:
–Сам не найду, боги помогут, – уверенно произнёс он и с силой ударил себя кулаком в грудь.
–Эх, молодость – зеленость, – вздохнул Мудрояр и встал, похлопывая парня по плечу:
–Лады, ступай сам и бери, кто по доброй воле пойдёт.
–Я, я обязательно найду Йорку!– подскочил молодой человек.– всем богами клянусь!
–Ступай, ступай! – слегка улыбнувшись, махнул рукой вождь. -Горяч больно. Не зря, видно, полюбился ты дочке.
…Потерпев поражение в степях, граничащих с Пустошью, Хатыму удалось удрать вместе с ещё несколькими своими воинами. Он знал, что Теймур не простит его и обязательно отправится в горы, что бы отомстить. И здесь, в родных ущельях, Хатым будет ждать его. Тщательно замаскировавшись, его люди часами ждали появление неприятеля и увидели его длинные колонны ещё задолго до того, как те приблизились к горным лесам. Ожидая сигнала, хатумийцы тихо посмеивались над попавшим в ситуацию с засосавшей его стерволовкой Улукбеком и, как только час настал, обрушили с высоты своих укрытий сотни стрел на головы неприятеля.
Однако, опираясь только на знание местности и на неожиданность, Хатым не дооценил характер врага, его выдержку и собранность.
И поэтому, когда поздно ночью он, израненный и ослабевший, вернулся в своё простое каменное жилище, Алия по глазам мужа поняла всё. Сдерживая слёзы, она подошла к спящим в углу детям и, сжав губы, поцеловала их гладкие лобики и погладила чёрные завитушки волос. Затем молча отшла в сторону и отвернулась. Она не хотела видеть последние секунды их жизни. Но другого выхода не было. Женщина знала, что Теймур не простит Хатыма и месть его будет ужасна. Так пусть лучше отец отправит их малюток на небеса, чем…
Так и не вытирая окровавленные руки, Хатым подошёл к окаменевшей в ожидании жене с опущенными глазами и крепко поцеловал её в губы, пытаясь заглушить терзающую её боль. Алия вскинула на него в последний раз глаза и тут же почувствовала, как холодная сталь медленно вошла в её мягкий округлый живот и, обхватив руками мужа, приоткрыла рот, инстинктивно хватая глоток воздуха. Поддерживая её свободной рукой, мужчина крепче прижал жену к себе и ещё раз поцеловал в открытые губы, глубже вонзая длинный кинжал в её обмякшее тело.
–Хатым!– услышал он эхом пронёсшийся по каменным сводам голос Теймура и, подняв окровавленное тело супруги, положил его на ложе. Там же, один рядом с другим, лежало трое его детей. Счастливая улыбка сияла на их пока ещё розовых личиках, но госпожа смерть уже распустились алыми цветками на золотом покрывале под их маленькими, так и не познавшими вкус жизни телами. С таким же каменным, как и стены его дома, лицом, Хатым дотронулся до каждого из них побледневшими от боли губами:
–Скоро, совсем скоро мы встретимся с вами в зелёных рощах на божественном пиру.
–Хатым!
Голос Теймура прозвучал уже у двери и мужчина, повернувшись к ней, гордо выпрямил грудь навстречу гибели.
Он не боялся смерти.
Она заберёт его в свои блаженные чертоги, где он встретит любимую и своих малюток.
Он не боялся позора.
Он сделал всё, что было в его силах, что бы противостоять этому ужасному человеку.
Как и тогда, несколько лет назад, он бросил первым вызов.
И, как и тогда, он проиграл.
На всё воля богов.
Мощные удары в деревянную дверь заставили Хатыма отвести взгляд от семьи и посмотреть в сторону выхода. Медленно доставая саблю из ножен, он видел, как вдребезги рушиться дверь и несколько воинов пролезают в её отверстие, готовые раскромсать врага.
Среди них был Чартынбек, старший сын Ассана. Хатым знал его ещё мальчишкой, видел, как возмужал этот красивый юноша и как ловко орудовал мечом во время ежегодных соревнований. В нерешительности он опустил руку и посмотрел ему прямо в глаза.
Мальчик, ставший мужчиной.
Мужчина, ставший врагом.
–Хатым! – прогремел раскатистым эхом голос Теймура.
Нервно дёрнувшись от его слов, Чартынбек, сам того не желая, выкинул в сторону Хатыма руку с оружием, но тот, сделав выпад первым, опередил его.
Схватившись за вываливающиеся внутренности, Чартымбек вопросительно, словно спрашивая: «Что это со мной?» посмотрел на каюма и, утопая лицом в луже собственной крови, медленно осел на каменный пол к его ногам.
Хатым ждал.
Он думал, что сейчас его разрубят на тысячи кусочков.
Но ничего не происходило.
Он сделал шаг вперёд, вытянув руку со сжатым в кулаке оружием, стремясь нанести удар по самому ближнему из врагов, и взмахнул самблей.
Но тот, опустив в нерешительности руку, успел отклониться назад.
Просвистев в воздухе, сабля Хатыма опустилась в пустоту, а ворвавшиеся в его жилище воины сделали нерешительный шаг назад, не пытаясь не только нападать, но и защищаться.
Хатым остановился.
Он ждал чего угодно, только не этого.
Он должен был покинуть этот мир в битве с противником, но те словно не хотели этого боя.
–Ты не умрёшь, как герой, – раздался голос Теймура и стоящие в проёме воины расступились, пропуская своего вождя.
–И твоя жертва, – каюм окинул ложе с покоящейся на ней семьёй Хатыма, – была напрасной. Ты не воссоединишься с ними. По крайней мере, сейчас. Пусть эта боль ещё долгие годы преследует тебя.
…Остались далеко позади берёзовые рощи с малинником и светлые, залитые солнцем поляны, красные от сладкой земляники. Густой хвойный лес с хрустящей от осыпавшейся хвои землёй тёмной полосой растянулся далеко впереди вдоль горизонта. Сосны-великаны вершинами так высоко уходили в небо, что, казалось, подпирали облака, а их мохнатые ветки крепко переплелись между собой, образуя непроходимую чащу. Кислая брусника ещё только- только стала наливать свои круглые головки, а масляные шляпки боровиков на крепких ножках скромно прятались от глаз путников под опавшей листвой на хорошо вытоптанной тропе, всё дальше и дальше уводящей небольшой пеший отряд от земель славличей.
Впереди шёл Ратибор, ведя за собой Йорку со связанными кистями рук. То и дело девушка оглядывалась на фальшиво поющего Кантимира, бодро шагающего чуть по-одаль, замыкая шествие:
– Стрела летит и цель близка,
Красавица сердце открыла.
Она любви к тебе полна,
Забрав твою волю и силу!
Подняв с земли заросший мхом камень и, повернувшись в сторону друга, Ратибор с силой бросает его в успевшего отклониться певца:
–Заткнись уже, а!
Пожав плечами, мужчина оглядывается на оставшийся лежать на земле камень и разводит руками:
–А я что? Я ничего, всё по правде. Ну, скажи, коли не так?– пытается он вывести Ратибора из себя, но тот молча продолжает идти вперёд, не обращая внимания на друга и Кантимир, усмехнувшись, насвистывает мелодию дальше.
Тихо шелестит редкими листьями холодающий от наступления ночи ветерок. Бросая последние лучи, медленно уходит за горизонт багровый лик солнца, стыдливо прячась за укутывающими небосклон тучами. На поле стройными рядами ложатся мрачные тени высоких деревьев приближающегося леса.
Йорка поворачивает голову назад, бросает грустный взгляд на последнюю, одиноко стоящую в поле берёзку и тяжко вздыхает: «Вот же, душегуб лохматый! – Покосив глазами в сторону Ратибора, зло подумала она.– Тащимся, не знамо куда. И не сбежишь ведь. И день не спит, и ночь не спит, словно дрёма и не берёт его. И на кой я ему? Неужто не понимает, что не люб он мне? А коли и понимает, на что надеется? Что силой возьмёт? Хотя да, этого ему не занимать, – Йорка искоса оглядывает идущую чуть впереди мощную фигуру. – И губы у него… – неожиданно для самой себя вспоминает она его жаркий поцелуй накануне, но тут же опять хмуриться, словно вредничая и не желая отступать от своего. – Ну, нет! Он ещё пожалеет, что связался со мной! Пусть только дотронется!»
Постепенно тропа, по которой идут путники, сворачивает между ёлками в сторону далеко виднеющихся синих гор и вскоре они выходят к крутому обрыву, в низком ущелье которого виднеется тоненькая нить бурлящего потока. Спускаясь между камней в низ, отряд выходит к широкой каменистой реке.
–Надо узкое место найти, – осматривается Кантимир, – думаю, вверх по реке несколько часов, не больше. Видишь?– указывает он на раздвоенную верхушку горы, – там наше племя. От того, что не с реки идём, крюк дали и на другую сторону вышли.
Ратибор поднимает голову вверх. Тусклый солнечный круг медленно опускается к краю земли, оставляя небо темнеть.
–Ночлег нужен. Завтра перейдём.
Мужчина подходит к Йорке и, так несвойственно своему внешнему виду, ласково дотрагивается до её щеки:
–Замаялась, милая?
И столько нежности и ласки было в его прикосновении и словах, что девушка на мгновение усомнилась в своих впечатлениях о нём, но тут же сердито отдёрнула голову и надула губы, отворачивая от иирка лицо.
Наблюдая за очередной отвергнутой попыткой, Кантимир тихо засмеялся себе под нос, отвернув голову в сторону. Однако, его ухмылка не ускальзывает от зоркого глаза охотника:
–Чего ржёшь?– злобно прикриивает на него Ратибор.
–Да так, – стараясь подавить приступы смеха, пытается серьёзно ответить следопыт. – Смешно больно, как ты около девки круги нарезаешь, – и, встав с большого валуна, потянулся, – пойдём, что ли, место поищем?
…Конные тургары сгоняли толпы оставшихся в живых завывающих от боли и горя женщин и детей, в зеленеющую долину. Там, величаво красуясь на лоснящейся лошади, гарцевал Теймур, держа за верёвку связанного за кисти рук Хатыма.
–Что бы ты сделал, победив меня, друг?– издеваясь, спросил молодой каюм.– Убил? Покалечил? Оставил своим пленником? Я не такой зверь, как ты думаешь! Но я должен обезопасить своих воинов. А твои люди, оставшись у меня в тылу, навряд ли будут любить меня. И я не хочу получить нож в спину. Прости, но я вынужден сделать это.
Хатым отчётливо видел, как несколько из женщин, стоящих позади всех, что-то шепнули своим ребятишкам и те быстро затопали своими маленькими ножками в сторону близлежащих деревьев, сопровождаемые плачущими взглядами матерей. Один из воинов, Касым, словно услышав их беззвучный топот, медленно повернул голову в сторону семенящих малышей и уже было открыл рот, что бы прервать их бегство, но в этот самый миг его сверкающие злобой из под низко натянутой шапки глаза встретились с блестящими от слёз глазами одной из женщин и он тут же отвернулся, не в силах выдержать этот полный боли и немого плача взгляд. Нет, не вдруг возникшая жалость сломила его волю. Не ложный стыд за содеянное растопил его сердце. В глазах этой впервые увиденной им женщины он увидел глаза матери. Полные такой же боли и страдания. Точно так же смотрела она незадолго до того, как её сын решил отправиться в поход вслед за Теймуром.
Он оставил её тогда.
Больную и умирающую.
Променял возможность проводить её в последний путь на манящую его где-то далеко впереди славу и богатство.
И теперь, в глазах этой хатынки неожиданно он увидел её глаза. Такие же любящие и нежные, как когда-то давно, когда он малышём играл с деревянной лошадкой у её ног.
Злясь на себя за нахлынувшие чувства, воин со всей силы пришпорил лошадь, и, растолкав толпу женщин, наехал на одного из пленных подростков и, больно ударив его плёткой, наклонился, что – то тихо сказал и сильно толкнул в сторону.
Хатым увидел, как парнишка, скрываемый гарцующим перед ним всадником, быстро помчался к лесу, догоняя мелькающих между зелени малышей.
Тем временем пехотинцы Теймура стали оттаскивать от женщин их малолетних детей и толкать их (или грубо нести ещё не умеющих ходить младенцев за ножки) в центр долины.
Одна из матерей попыталась отобрать у солдата кричащее тельце ребёнка, но тут же была зарублена вместе с младенцем несколькими ударами насмерть. Другие боязливо замерли, стараясь крепче прижать своих чад.
–Нет! Отдайте моего ребёнка!– закричала одна из несчастных, и сразу же её подхватил хор высоких и низких женских голосов, полных боли и отчаяния.
Крепко прыжимающих к себе малышей женщин и подростков грубо растаскивали в разные стороны и, согнав в отдельные группы, выставили перед ними заслон пехотинцев с саблями на голо.
–Мама! Мамочка! У-а-а-а! – раздался по долине плач сотен детских голосов.
–Айса, Мамлик! Ханум! – кричали в ответ матери и более старшие дети, стараясь разглядеть в толпе угоняемых ребятишек, боязливо ворочающих головками на тоненьких шеях, своих братьев и сестёр.
И их сотни голосов слились в кричащий гул, в котором не возможно было разобрать ни единого слова.
Одна из женщин, вырвавшись из оцепения, бросилась к своему плачущему в толпе малышу, но меткий выстрел не дал ей даже добежать до него, и несчастная с торчащей из её спины стрелой так и упала лицом в траву, до последнего вздоха протягивая руку в сторону сына.
Хатым сильно зажмурил глаза.
Как же прав он был, когда дал умереть спокойно своим детям и жене!
Если бы это случилось с ними…
–Затоптать их!– услышал он страшный крик Теймура и, в ужасе открыв глаза, посмотрел на него.
Нет! Это был не человек.
С залитыми от гнева кровью глазами, Каюм – баши привстал на своих стременах и, вытянув руку с обнажённой саблей в сторону ревущей сотнями голосов детской толпы кричал голосом зверя:
–Затоптать этих мерзких выблюдков!
Но, опешевшие от такого неожиданного приказа солдаты с ужасом смотрели на своего повелителя и не двигались с места.
–Вы что, посмеете не последовать за своим господином?!– страшно прорычал Теймур, зверски скаля зубы, и, с силой пришпорив лошадь, поскакал прямо на беззащитно трепещущую детскую толпу.
Боязливо переглядываясь между собой, от конницы нерешительно оторвался один, второй, третий воин…
Несколько женщин упали без чувств на бархатную зелень травы. Ещё несколько были вовремя подхвачены подругами и бессильно повисли у них на руках.
В ужасе от увиденного замолчала кричащая женская толпа и только конский топот копыт гулом отозвался в истерзанных увиденной картиной материнских сердцах.
Прижимаясь друг к другу хрупкими, ещё не окрепшими тельцами, малыши с ужасом смотрели на приближающуюся к ним конницу. Кто-то из них держал на своих тоненьких ручках своих, более младших, братьев и сестёр. Кто-то, не в силах стоять, полз по высокой траве, кто –то…
–Примите, боги, души малюток!-раздался среди гробовой тишины заунывный, полный отчаяния и боли, вопль.
Окаменевшие от увиденного пехотинцы обернулись на его звук и увидели стоящую в центре расступившихся перед ней хатымок молодую женщину с закрытыми глазами, прижимающую руки к груди.
–И дайте им в волю напиться блаженной священной воды, – один за другим подхватили её сотни женских голосов.
–В том мире сады и птицы поют. Там вас ваши отцы и матери ждут.
Журчащей рекой полилась погребальная песня над цветущей долиной, готовой принять невинные жертвы человеческой жестокости.
Обезумевшие от собственных деяний всадники вихрем пронеслись по долине, топча хрупкие, беззащитные тела.
–Будь ты проклят, Теймур, – тихо сквозь зубы прошипел Хатым и скупая мужская слеза, тонким ручейком скатившись по заросшей щеке, упала в мокрую от утренней росы траву.
Глава 25
По берегу, вздымая клубы песка, в сторону раскинувшейся среди песчаных холмов кузни медленно едет группа всадников с несколькими гружёными сундуками телегами. Лавируя между несущих корзины почерневших от избытка солнца рабов, они приближаются к навесу, слезают с лошадей и направляются прямо к высочившему им навстречу толстому эпийцу.
–Рад! Очень рад столь уважаемым гостям, – раскрывает руки прибывшим учтивый Аслан.
Всадники снимают с поясов увесистые мешочки и кидают их на песок к ногам мужчины:
–Твой товар – наше золото!
Один из мешочков лопается и на песок выкатывается несколько золотых монет. Эпиец жадно оглядывает их, делает знак Надзирателю, а тот, в вою очередь, кивает Рабу, который собирает монеты и, унеся их в угол навеса, бросает в стоящий там сундук.
–Всё, как и договаривались, – улыбается Аслан и делает рукой жест приглашения, – прошу!
Все дружной толпой заходят на кузницу, где стоят с десяток сундуков. Хозяин делает жесты в сторону Немого и тот открывает их, показывая многочисленный товар: полукруглые сабли и прямые стальные мечи, короткие кинжалы и вытянутые кортики.
Один из всадников берёт саблю, смотрит на свет, проводит по лезвию пальцем, взмахивает ею.
–Не угодно ли будет испробовать на живом примере?– в учтивом поклоне заискивающе спрашивает Аслан и делает знаки одному из надсмотрщиков:
–Приведи- ка… кого не жалко.
Надзиратель кивает и идёт к группе Рабов, промывающих песок, осматривает их, выбирает одного из них и толкает к группе гостей.
–Поставь- ка его вон туда!– кричит толстяк, указывая на место между холмами вдалеке от кузни, и указывает на сундук гостям:
– Любое, на ваш выбор.
И, пока покупатель выбирает оружие, надзиратель толкает еле перебирающего ногами Раба к холмам:
–Да шевели ты копытами, мать твою!– покрикивает он и, взмахнув плёткой, заносит руку над съежившимся мужчиной, но почему то передумывает и опускает её:
–С тебя хватит. И так своё получишь, – отходит он от раба, оставшегося одиного стоять.
Моющие песок рабы, не прекращая работы, дружно повернули головы в сторону несчастного и стали тихо перешёптываться:
–Отмучился, прими его, боже, – прошептал один из них и закрыл глаза, сложив ладони у груди.
Покупатель, наконец-то выбрав себе достойное оружие, ловко вскочил на подведённую к нему лошадь и, издав воинственный клич и бодро размахивая новой саблей, во всю прыть понёсся к стоящему между холмов мужчине.
–Беги!– неожиданно закричал один из рабов и тут же получил удар плетью.
–Не дай им так просто убить тебя!– снова закричал раб, закрываясь от сыплющихся на него ударов плетью.
И покинувшие, казалось, силы снова возвращаются в истерзанное побоями и истощённое тело приговорёного. С неожиданной даже для него самого быстротой лани он срывается с места и бежит.
Бежит.
Бежит по засасывающему песку.
Бежит, спотыкаясь и падая.
Снова встаёт и бежит.
Бежит, впервые за много лет упиваясь чувством неожиданно дарованной ему свободы.
Пусть на минуту, на полминуты, но такой сладкой и такой мучительно короткой…
Свободы!
Топот приближающихся копыт заставляет беглеца обернуться.
Разрезая горячий воздух, скаля белоснежные зубы на загорелом лице, безумно сверкая чёрными глазами, и в такой же чёрной, развевающейся на ветру, одежде, всадник похож на тёмного демона, поднявшегося из ада за своей жертвой.
Сверкает на солнце отточенная сталь.
Развеваются слипшиеся от грязи и пота волосы бегущего раба.
И беспощадно жарящее солнце словно усмехается его отчаянной попытке.
Разгорячённый бегством жертвы, всадник сильнее пришпоривает лошадь и разрезает острой саблей воздух прямо над головой беглеца.
Раб вжимает голову в плечи и, уклоняясь от удара, падает на горячий песок, а всадник, разочарованный неудачей, проносится мимо.
Раб встаёт: «Зачем бежать, как трус? На мгновения отдаляя неминуемую гибель? Не лучше ли встретить смерть лицом к лицу, как настоящий мужчина?»
И он гордо поднимает голову и расправляет плечи на встречу приближающемуся демону.
–Беги!– кричат рабы.
–Беги, – думает Немой.
Мгновенье.
Всадник и раб смотрят друг на друга, не отводя глаз.
Мгновенье.
Скачущая лошадь поднимает облако песка почти у самых ног свободного человека.
Мгновенье.
Взмах.
Сверкание стали.
И голова несчастного катится по горячему песку, разбрызгивая в разные стороны струи горячей крови.
Тело оседает на вздыбившийся песок, орошая его алой жидкостью.
Довольный всадник делает круг у поверженной жертвы и, наклонившись, саблей поднимает его голову и подносит к своему лицу.
Дрожание глаз в смертной агонии.
Взмах сабли – и голова, размахивая склоченными волосами, летит вверх, несколько раз перевернувшись в воздухе.
Блеск лезвия.
Две половинки, некогда бывшие частью одной головы, падают по обе стороны удовлетворённого оружием и ещё больше своим мастерством воина.
…– Великий правитель должен обладать великой армией,– вспомнил Теймур слова Учителя, горделиво покачиваясь в седле. – Если хочешь всецело править миром, стань господином и на суше и на море. Да, знаю, ты скажешь, что в степи нет древесины, но южнее нас, за горами хатумийцев раскинулись непроходимые джунгли, среди которых спрятаны города кефалов. Сотни лет назад, во время великой битвы они остались в стороне и поэтому смогли сохранить тысячелетнюю культуру своего народа. Спрятавшись в непроходимых лесах в дельтах рек, кефалы продолжили поклоняться покинувшим их богам. Там ты мог бы найти бесконечное множество материала для строительства морского флота. Но их вожди очень хитры и вероломны. Свои богатства они нажили, грабя караваны как земных, так и морских купцов. Не надейся на быстрое победоносное сражение. Они никогда не играют в открытую, мой мальчик.
И вот теперь, спустя несколько лет после этого разговора, пробираясь горными тропами, мучаемые невероятной духотой и покрываясь крупными каплями бесконечно текущего пота, армия Теймура вышла к цветущей долине, через которую протекала широкая спокойная река. Лазутчики, посланные далеко вперёд, с каждым днём приносили всё новые и новые сообщения о том, что к столице кефалов – Дхалибе – стягиваются отряды со всей страны. Вооружённая до зубов пехота, лёгкая конница и, наконец, сотни боевых диковинных животных, именуемых у них в народе слонами, несущих на своих защищённых от стрел и копий спинах оббитые железом кибитки с прячущимися там лучниками.
Зная по рассказам Учителя о силе и свирепом нраве этих животных, Теймур долго размышлял о том, как можно их победить с наименьшим уроном для себя. И решил, что нет ничего лучше, чем попытаться обратить их мощь на их же хозяев. Оставалось только найти способ, как это сделать.
Совершая набеги небольшими группами на близлежащие селения, жаждущие золота, тургары так ничего и не смогли добыть, кроме оставленных там стариков, старух и их боевой дух стал немного иссякать. Но, увидев вскоре сверкающие на горизонте башни величественного города, кочевники приободрились, и уже начали делить ещё не доставшуюся им добычу.
Отбив у гонящих к столице пастухов стадо огромных животных, похожих на коров, но с загнутыми вперёд рогами, отряд Улумбека, отличившегося при битве с горцами и повышенного в звании, получил особую похвалу.
Впервые увидев этих животных, Каюм сразу же понял, как они помогут ему выиграть предстоящую битву и приказал наловить их как можно больше и согнать в стадо.
Узнав из рассказов Учителя, что кефалы – хитрый и воинственный народ, Теймур понимал, что ожидать нападения можно в любую минуту. И поэтому вокруг лагеря в первую очередь приказал возвести высокие наблюдательные вышки, по всему периметру выкопать глубокий ров, который укрепить сплетенными между собой лианами острые колья. Привязанные друг к другу за ноги, следом стояли лениво мычащие буйволы и только потом располагались палатки многотысячной армии, набирающейся сил для решающей битвы после многодневного перехода через горы.
Однако шли дни, а Кефал-бат- вождь кефалов не покидал своего города и Теймур, ежедневно объезжающий окрестности в поисках наиболее удачного места для сражения, думал, как бы заставить выманить непреклонного противника выйти. Он знал, что население его стало велико из-за спрятавшихся за его стенами жителей близлежащих деревень и прибывших со всей страны воинов. А, значит, и продовольственные запасы должны вот-вот иссякнуть. Но почему он не нападает?
Во время очередных раздумий, полог шатра Теймура неожиданно распахнулся и в него ввалился окровавленный человек, поддерживаемый за руки двумя стражниками.
–Великий Каюм, – начал вошедший следом Курдулай и вдруг замолчал, увидев, как пострашнело лицо Теймура.
Он узнал его, этого воина, смелого командира, пожелавшего остаться с небольшим отрядом в бывшем когане Хатыма.
–Нас предали, – закончил Курдулай, отведя взгляд в сторону.
Каюм быстро подошёл к раненому и, взяв его за подбородок, заглянул в затянутые кровавой пеленой глаза:
–Говори, – тихо приказал он.
–Асан – баши, – с трудом выговорил тот, – с большой армией идёт с севера. Мы поймали лазутчика, нёсшего от него письмо Кефал-бату.
Слабыми руками воин вытащил из-за пазухи смятый свёрток и, протягивая его повелителю, упал замертво.
–Похоронить, оказав должные почести, – приказал Теймур, вынимая из его рук письмо и, наклонившись к самому его лицу, пообещал,– твоя семья не будет забыта.
Так вот оно в чём!
Теперь всё становилось понятно.
Читая начинающие расползаться от пота и крови строки, Теймур багровел всё больше и больше.
Этот хитрюга Асан сговорился за его спиной с кефалами и тот только и ждёт приближение предателя, что бы открыть ворота и с двух сторон ударить по армии Теймура.
Всё, как и говорил Учитель: «Никому нельзя верить».
Предатель… Сколько ещё будет таких?
Тревожные мысли тяжёлой волной накрыли Каюма, но он постарался быстрее отогнать их. Сейчас от быстроты и правильности принятого им решения зависит его будущий успех. Асан… Что ж, его ждёт суровая кара. Но потом. А пока он в пути, нужно побыстрее разобраться с засевшей в Дхалибе армией Кефал-бата.
И так, что мы имеем. Хорошо подготовленную вооружённую армию в стенах города, ждущую сигнала о наступлении и собранную Асаном разношёрстную толпу сговорившихся с ним коганов, решивших нанести удар ему в спину во время сражения с кефалами. Да, если бы это произошло, армия Теймура попала бы в такую мясорубку, каких ещё мир не видывал. Но! Теймур знает об это. А вот его противники навряд ли подозревают о том, что он знает их планы. И этим нужно непременно воспользоваться. Но вот как?
–Курдулай, – наконец то нарушил тягостное молчание Каюм-баши, – прикажи усилить охрану с севера и расставь часовых на протяжении нескольких миль от лагеря по всему периметру. И пусть замаскируются так, что бы мышь мимо пробежала и не догадалась. Собери всех пленных и…
Теймур наклонился всем телом над лежащей перед ним картой и подозвал командующего ближе.
…Большие плоские валуны с высеченными на них знаками, по кругу лежат на поляне среди хвойного леса. Тонкая полоска прозрачного ручейка вытекает из – под одного из них и, плавно извиваясь, прячется где- то в далёких кустах. В центре круга валяются иссушенные временем, солнцем и водой, побелевшие кости и черепа животных.
Из спрятанной среди ёлок хижины выходит Ведун. В одной руке он держит чашу с зерном, клочьями шерсти и кусками кожи, в другой – трепыхающуюся белую курицу, кудахтящую во всё своё куриное горло. Её крылья, стремясь вырваться из рук мучителя, бьют по земле, поднимая клубы пыли, покрывающей её белые перья, а жёлтые круглые глаза с ненавистью косят на ноги несущего её человека.
Встав между камней, Ведун берёт содержимое из чаши и, разбрасывая его по костям, призывно завывает:
–Вы, птицы зоркоглазые, летите по небу, смотрите по степям и полям. Вы, звери лесные, рыщите по лесам и лугам. Вы, рыбы плавучие, плывите по рекам в страны дальние, слушайте говоры иноземные. И соберитесь все на третью ночь с вестями как благими, так и недобрыми!
Подняв высоко над землёй курицу, Ведун быстрым точным ударом острого ножа, взятого из-за пояса длинной рубахи, отсекает ей голову и бросает на траву.
Безголовая птица, несколько раз перевернувшись в сухой пыли, подскакивает на лапы и, брызжа из свисающей шеи кровью, несколько раз проносится по кругу, пока силы не оставляют её окончательно. А затем безжизненно падает на землю, раскинув в стороны посеревшие от пыли крылья и судорожно вытянув когтистые лапки.
Попав на кости, куриная кровь начинает пениться, шипеть, поднимая их в воздух, и они складываются в скелеты, принимают туманные очертания и зависают над капищем.
–Летите, бегите, плывите быстрее самого быстрого ветра!
Старик втыкает кинжал в центр круга, встав на одно колено, и опускает голову.
Мыши и зайцы, волки и лисы делают несколько кругов в воздухе, набирая скорость. Орлы и вороны, взмахнув прозрачными крыльями, поднимаются выше. Тела рыб падают в журчащий ручей и, лавируя невидимыми плавниками, замирают на одном месте. Десятки глаз, больших и маленьких, круглых и продолговатых, выпуклых и впалых в ожидании смотрят на старца.
