Валерия Дмитриевна Лагутина
Лабиринты времени
Глава 31
Уставшая бушевать метель наконец-то утихла и спряталась в свои тайные чертоги. Накрывшие озябшие деревья белоснежные шубы то и дело стряхивали лоскуты своего наряда, обнажая мохнатые ветки и озябшие сучки.
Белые клубы дыма, вылетающие из горячих печей хижин, пышными облаками поднимались в небо, окрашивая расползающейся белизной тяжёлые серые тучи, плотным одеялом закутавшие небосклон.
Вечерело.
В маленьких окнах-прорезях, прикрытых на зиму кусками слюды, начали светиться тусклые огоньки факелов и молодёжь ряженая в неимоверные наряды, весело вывалилась пёстрой толпой из натопленных изб, выпуская за собой клубы тёплого пара.
–Как на ночь на тёмную
Месяц уродился
И за дали-дальние
Колесом катился,
Луною обратился,
С папабом породнился, – раздалось звонкое пение, сербрянным звоном разрезающее морозный воздух.
Весёлый смех и хвалебные песни, прославляющие богиню – мать и бога – отца лёгкими голосами полетели далеко за границы деревни, теряясь в заснеженном лесу.
Там, на большой поляне стоял Вечный камень с выдолбленными на нём тайными знаками. Кто и когда нанёс эти знаки ровными рядами на твёрдую поверхность, никто из славличан не знал. Ещё прадеды рассказывали своим внукам о таинственном пришествии богов на эту землю. А им – их прадеды, а тем- их… И сколько поколений длилась эта цепочка рассказов, никто уже и не помнил, да и не ведал. Смысл был один: беречь и помнить. А остальное – их не касаемо.
Рядом с камнем на освобождённой от снега земле лежало колесо с восьмью спицами, покрытое посередине большим пучком соломы и два вместительных сосуда: один пустой, а второй с начинающей леденеть водой. Вокруг колеса по широкому кругу стоят двенадцать снопов, прикрывающих столько же вытесанных из камня божественных фигур разного размера, от совсем низеньких, почти в ровень с землёй, до уходящих верхушками голов высоко в небо и доходящих до вершин вековых елей.
Звуки песнопений и весёлого смеха заполнили дремлющий лес, и на поляну вышла толпа молодок и молодцев с бубнами и барабанчиками в руках во главе с Ведуном. За спиной одного из парней со всей силы визжал, чувствуя неладное, связанный по копытам поросёнок. Его маленькие чёрные глазки- бусины боязливо косились по сторонам, а жирное тело упруго дёргалось, стараясь высвободиться из крепкой хватки несущего его молодца.
На поляне испуганное животное положили на камень брюхом в верх, держа за дрыгающиеся копытца. .
Взяв сосуд с жидкостью, Ведун тихо зашептал над ним заклинание и, помешав в нём пальцем, трижды обошёл поросёнка по кругу, плеща при этом на него водой. Тут же замерев толи от заговоров Ведуна, то ли от мёртвой воды, животное бессильно свесила лапки и голову с остекленевшими маленькими глазками.
Дружно замолкло веселье и все с упоением смотрели на воздавшего руки к небесам Ведуна, не переставая при этом ритмично стучать ладонями по деревяшкам.
Обходя каждый сноп, Ведун зажигал его, брызнув из кувшина несколько капель на сухую солому и, подойдя к поросёнку, поднял руки и начал призывно вещать:
–Возьми дух треба, Великий Семаргл, отгони вражей от землей наших!– и, подставив пустой сосуд под недвижимого поросёнка, сделал ему тонкий боковой надрез, из которого полилась пенящаясь жидкость с поднимающемся горячим паром.
Заполыхали двенадцать снопов.
Глухо застучали барабаны и бубны.
–Как эта кровь тебя питает, так и ты, плодородная Апи, защити детей своих, – брызжет кровью на снег перед полыхающими снопами Ведун, наблюдая, как она горячими пятнами прожигает холодную белизну снега, уходя глубоко в окоченевшую землю, а затем плещет водой на центральный пучок соломы, который, вспыхивая жёлтым пламенем, ползёт по деревянным спицам колеса.
–Возьми чрево треби нашей на радость свою, великий Папаб!-вынимает Ведун внутренности животного и швыряет их в самый центр полыхающего зарева, обильно поливая вязкой красной жижей, злобно шипящей на горячих углях.
…Вросшая в ледяную корку, из реки виднеется верхушка тёмной мачты с сидящей на ней одинокой птицей и обрывком застывшего от замёрзшей воды паруса. Глыбы льда развалившейся от неожиданного препятствия ледяной стены покрыли остывшую реку, торча из неё неровными углами. То тут, то там среди льда темнели тёмные поплавки всплывшего и сразу же вмёрзшего в лёд груза.
–Я разорён. Что теперь будет-то?-тихо причитал сидевший на берегу Торвальд, обхватив руками поникшую голову.
За его спиной на берегу, тесно прижавшись друг к другу, у разведённого наспех костра грелись потерпевшие кораблекрушение балты, глотая из горла тросниковой бутылки горячительную жидкость, спасённую во время бегства с корабля запасливым Малышом. Продрогшие до костей в ледяной воде люди молча смаковали терпкий напиток, передавая бутылку друг другу и думали, глядя на полыхающие языки пламени.
Малыш думал, какой же он молодец, что успел захватить эту нужную теперь для всех них вещь.
Дохлый сожалел об упущенной возможности поглазеть на южных красавиц. Когда – то теперь Капитан возьмёт его снова в море? В другие-то команды даже не суйся, все места давно заняты. Вот если помрёт кто…
И, будто смекнув, что его нехорошие мысли могли прочитать, Дохлый испуганно огляделся по сторонам.
Но нет.
Его не слышали.
Все заняты своими мыслями.
Никому нет до него дела.
Немой косился на сидящего в сторонке на берегу Торвальда и хмурился всё больше и больше.
«Чего это он невесёлый такой?– подумал Малыш, глядя на него.– Человека спас. Сам уцелел. Радоваться должен».
«И на кой его вытащил?– спрашивал себя Немой.– Пусть бы тонул со всем своим барахлом. Поделом было бы. – И тут же вспомнив, как купец залечивал его раны после бегства от тавров, опустил глаза. – И чего это я? Ведь он мне жизнь спас тогда. А теперь – я ему. Вот и квиты будем. В другой раз можно будет и мимо пройти. Только, вот, будет ли он, другой раз?»
«На южном рынке маленький славлич дорого стоить будет»,- вспомнил он слова молодого Торвальда и снова нехорошо посмотрел в его сторону.
И как-то жалко ему стало этого уже пожилого, потерявшего в одночасье все свои богатства человека. Такова, видимо, была кара богов, за все его подлые поступки, что потерял он всё то, что нажил нечестным путём.
Глотнув из бутылки, Капитан похлопал по плечу сидящего рядом с ним Боцмана и направился к горевавшему в одиночестве купцу:
–С весной льды растают, – присел он рядом. – Можно будет достать кувшины и амфоры.
Торвальд грустно посмотрел на него из-подлобья и снова устремил полный боли взгляд на похоронившую его мечты о спокойной старости реку.
–А шерсть? Ткани?– грустно посмотрел тот на Капитана.– Разве можно вернуть это? О, моя прекрасная фригийская шерсть!
Тихо вздохнул, Капитан понял, как нелепо звучала его попытка приободрить потерявшего свой товар купца и тоскливо посмотрел на чернеющую изо льда мачту.
Вот и всё.
Сгинула его красавица.
Погибла кормилица.
Сколько лет он ходил на ней?
Сколько стран повидал?
Летом придётся рубить лес, гнать его на верфи, нанимать работников.
Без малого, год уйдёт на новое судно. Не говоря уж о финансовых потерях. Хорошо ещё, что команда уцелела. Все живы – здоровы. Даже вот он, купчишка, и тот выжил. Слава богам, успел Немой его из воды дёрнуть! А то ж нет! Вот, вцепился в мешки свои, чуть жизнь за добро не отдал. Одним словом, торгаш! Надо будет с него поиметь, как лёд сойдёт. Сам-то он в воду не полезет. А товар доставать надо.
–Тут, вроде, родовое село славличей недалече?– прервал мысли Капитана Торваль. – Можно было бы у них зазимовать. Что б далече не ходить. А как лёд сойдёт, так сюда и поспешить.
«Хитрюга. Словно мысли мои прочёл», – усмехнулся про себя моряк, а в слух продолжил:
–Дело бачишь. До дому всё равно по такой погоде не дойдём. Тем более без припасов и одёжки. Перезимуем как-нибудь, а там видно будет.
…Проникая через мозаику купола, свет бросал на мраморный пол цветные блики.
Ничего не изменилось…
Кроме, наверное, самого хозяина спальни…
Ещё будучи маленькой девочкой, Айса и не думала, что когда-нибудь станет вот так, запросто бывать во дворце Владыки. Тем более, станет его доверенным лицом в делах торговли и вся фригийская знать почтёт за честь бывать на обедах, устраиваемых этой когда-то бедной девочкой.
Совсем ещё юной её продали богатому эпийцу.
Старому и толстому дворцовому распределителю.
Проезжая мимо их дома, тот услышал звонкий смех, следом за которым из ворот бедной хижины выбежала тоненькая девочка и, развевая по ветру копной длинных волос, промчалась мимо него, обдав ароматом свежести и невинности.
Мать просто продала её.
Продала за несколько серебрянных монет.
Айса с тошнотой вспомнала, как её лапали жирные пальцы её нового хозяина, а его слюнявый рот мусолил её губы.
Как он пыхтел и сопел, ёрзая на её теле.
И как же она была счастлива, что всё закончилось слишком быстро. Так быстро, что она и понять-то особо ничего не смогла.
А потом…
Потом она лежала рядом с ним на широкой, мягкой кровати и, слушая его хрюкающий трап, думала.
Думала долго. До самого утра. Но, когда первые лучи солнца коснулись через створки окна её лица, она знала, что перестала быть девочкой и только от неё зависит, останется ли она рабой этого противного человека или сама станет хозяйкой своей судьбы.
–Ты красивая, – прервав её размышления, произнёс Теймур, почти коснувшись её уха.
Как он вошёл?
–Даже очень. И своенравная, – продолжил мужчина и, не дождавшись ответа, добавил:
–Кем ты была при дворе?
–Не всё ли равно, кем я была тогда? – Айса с вызовом повернулась к Каюму и посмотрела ему прямо в глаза. – Гораздо важнее, кем я стану теперь.
Он хорош.
Высокий, крепкий самец с белоснежной улыбкой.
Совсем не такой, как её бывший муж.
Скорее, как…
Владыка посмотрел на женщину и, слегка кивнув головой, улыбнулся:
-И ты скрывал такое сокровище от нас?
Краем глаза Айса заметила, как её старый боров-муж неловко замялся и, шаркая беззубым ртом, промямлил:
-Откуда я мог знать, ваше владычество…
А потом…
Потом она почувствовала на себе другой взгляд.
Жгучий и страстный…
–И умная, – словно раздевая женщину глазами, добавил Теймур, вспомнив пришедшие на ум слова Учителя: «Не важно, кто ты сейчас, важнее всего то, кем ты хочешь быть и что готов сделать для этого».
Да, такую женщину гораздо приятнее иметь в союзниках, чем во врагах.
Или в любовницах…
–А в постели ты так же умна или скорее безрассудна?– обходя Айсу и лаская свой взгляд её формами спросил каюм и, приблизив её лицо за подбородок, заглянул в глаза.
–Ты хочешь это узнать?– не отводя взгляда вызывающе спросила женщина.
«Такой же кобель, как и все, – внутренне усмехнувшись подумала она. – Но ты не знаешь, с кем решил связаться.»
–А ты хочешь чем-то удивить меня?– вопросом на вопрос ответил Теймур, всё больше наслаждаясь её обществом.
В первые за последнее время он не просто хотел обладать красивым телом, но и просто разговаривать, слушать и упиваться каждым сказанным ей словом.
Как когда-то …
С Хайной…
…Высокая отвесная скала, спрятанная в зелёных еловых зарослях, была больше похожа на ледянной конус, местами покрытый островками пушистого снега.
Сотни волчьих следов, начинающихся у еле заметного взглядом лаза уходили в глубь горы, теряясь в её лабиринтах, и выходили к огромной пещере, украшенной причудливыми наростами сталактитов и сталагмитов, разноцветными конусами свисающих с потолка и стен пещеры.
Капли прозрачной воды, скопившейся на стенах сказочной пещеры, тоненькими ручейками текли к сверкающему от отблесков огня размещённых на стенах факелов озерцу, со всех сторон которого между мраморных наростов в стенах чернели плотные двери из обтёсанных досок с ведущими к ним высеченными каменными ступенями.
За одной из таких дверей на полу, покрытом покрывалом из тонкого пуха, лежала Йорка, а у её ног, свернувшись калачиком – большой чёрный волк.
ЧАСТЬ 3. Кто есть Кто : ответы.
Глава 1
Оскорблённая и униженная Кайра так и не смогла смириться с постигшей её участью брошенной любовницы и решила покинуть племя. Но, несмотря на её смелость и силу, жить одной в зимнем лесу всё таки было опасно, и женщина вспомнила про Кантимира, убеждавшего когда – то её в своей безграничной любви.
Что ж, влюблённый мужчина на многое способен, а уж если этот мужчина будет ещё и иирком…
Как девушка и ожидала, Кантимир не долго сомневался и, собрав всё необходимое, путники, никого не ставя в известность, покинули селение ещё до прекращения метели.
Правда, иирк хотел проститься со своим другом, Ратибором, но Кайре удалось настоять на своём и он, грустно вздохнув, окинул заметённую снегом деревню в последний раз и решительно двинулся следом за любимой, скользя на обтянутых кожей снегоступах.
Ещё дома решено было идти по направлению к Мёртвой пустоши, а там, у стены, повернуть на юг, в тёплые земли фриков.
Действительно, если уж и менять жизнь, то менять её кардинально.
Кантимир, ещё с детства слышавший рассказы о чудесных райских садах и вечном солнце, давно мечтал побывать в южных странах и даже собирался уболтать хитрюгу Торвальда взять его с собой в плавание. Но тот каждый раз шёл в отказ, находя всё новые и новые причины, но молодой иирк никак не оставлял мечту о приключениях и был согласен на любые авантюры, лишь бы не сидеть дома.
Быстро передвигаясь по скрипичему снегу вслед за уверенно лавирующей на своих снегоходах между деревьев Кайрой, Кантимир вспомнил минувшее лето.
Их с Ратибором поиски сбежавшей с реки Йорки.
Странное приключение у отвесной скалы…
План по похищению славличанки…
Он тогда быстро согласился. И не столько ради друга, сколько из-за Кайры. Давно ныло его сердце при виде этой знойной властной красавицы. Но, зная об их с Ратибором отношениях, молодой охотник покорно отступил в сторону, искренне желая им счастья.
Однако, узнав о неожиданно возникшей у друга любви к славличанской девушке, затаившиеся глубоко в душе чувства с новой силой предательски затрепетали и Кантимир, надеясь сразу же подставить плечо отвергнутой Кайре, решил во что бы то ни стало помочь Ратибору найти таинственную незнакомку. И всё шло вроде бы гладко. Но… Кайра оказалась настырной девчонкой и никак не хотела вытаскивать занозу из своего сердца. И Кантимир безнадёжно опустил уже руки, как вдруг девушка не только пришла к нему сама, но и предложила себя.
Никак по-другому иирк и не мог истолковать её приход в своё жилище.
И поэтому, боясь, как бы своенравная красавица не передумала, он быстренько собрал всё необходимое и пустился с ней в дальнюю дорогу.
…Вечер застал путников далеко в лесу.
Метель здесь то ли утихла, то ли её тут и не было, но холод стоял дикий и Кантимир, вырыв в сугробе пещерку на двоих, навалил в неё еловых веток и с нетерпением стал ждать наступления ночи.
Приготовившая на разведённом тут же неподалёку костре ужин в виде подстрелянного зайца Кайра, всё ещё заглушая в своём сердце обиду на ранившего её самолюбие Ратиборга, украдкой посматривала на работающего иирка.
Ещё утром, так неожиданно ворвавшись в его жилище и застав его в весьма деликатном положении, она отметила величину его мужского достоинства и, истосковавшись по ласкам, строила планы на предстоящую ночь.
«Интересно, каков он? – думала девушка, вспоминая грубые ласки Ратибора. – Так же неотёсан и груб? Или нежен и ласков? В любом случае, из него можно вылепить то, что нужно. Как впрочем, и из любого другого влюблённого дурака. Вот был мужик, – снова подумала она о бывшем любовнике, – а кем стал? Сделали из тебя подкаблучника, ты и рад. Ну ладно, ладно, посмотрела бы на тебя лет этак через пару. Насколько тебя хватит? Слишком уж хорошо я знаю твою натуру. Как бы то ни было, а природа даст о себе знать. И, если ты и не выгонишь свою неженку, сама уйдёт, познав тебя лучше».
…Однобоко светит Луна в круглое отверстие снежного дома, освещая лежащих на ельнике людей.
«Чего же он ждёт?»– Зло думает на Кантимира девушка, изнывая по мужскому члену в своих чревах.
«Обидится или нет»?– Спрашивает себя Кантимир, кося взглядом на лежащую рядом Кайру, чувствуя при этом возрастающие изменения в частях своего тела.
«Ну и хрен с тобой. В конце концов, это ты хотел меня», – сердясь на нерешительность мужчины зло думает надоевшая ждать его действий Кайра и поворачивается к нему спиной. Однако, возбудившая её сцена утреннего секса даёт о себе знать и девушка, резко повернувшись к оторопевшему от её решимости Кантимиру, садиться на него верхом:
– У тебя, я видела, есть очень впечатляющее орудие, – коварно улыбается она, стаскивая с мужчины штаны, – не хочешь воспользоваться им сегодня и наказать непослушную девочку?
Да, конечно!
Он хочет!
Протянув руки к торчащей под меховой курткой груди, мужчина запускает их внутрь и нежными поглаживаниями возбуждает начинающие твердеть тело.
–Брось эти нежности, – прерывает его Кайра, – возьми меня с желанием дикого зверя. Ведь ты можешь, я знаю, ты можешь так, – и, обнажив его грудь, больно кусает тёмный сосок.
–О-о-о!– Не готовый к такому напору, мужчина испускает полный сладострастия, смешанного с удивлением, стон и больно сжимает грудь проказницы сильными пальцами.
–Да! Так! Я хочу!– Кричит Кайра в ответ на его действия и её крик вылетает из тесных стен зимовья и пугает дремлющих на заснеженных ветках воронов, взметнувшихся в небо от посмевшего прервать их сон крика.
…В каменном доме иссидов жаркий огонь бросает на стены отблески яркого пламени, ползущими юркими змейками по гладко обтёсанным камням.
Тушка толстокожей рыбины в три локтя величиной, вертящаяся на вертеле, пускает капли жира на трещащие в очаге головешки и они, шипя на раскалённых углях, чернеют и испаряются.
Сидящие вокруг старейшины опустошают глиняный кувшин, наполненный сладкой медовухой и курят, передавая друг другу длинную трубку, плотно набитую привезённым с юга ароматнейшим табаком.
Несколько месяцев прошло с тех пор, как группа послов, груженных дорогими подарками, отправилась с просьбой о мире к великому каюму. И последний голубь уже более как тридцать лун назад принёс весть о том, что были обласканы вниманием великого хана, а подарки их приняты. И с тех пор – тишина.
Неужели гостеприимство Каюм – баши настолько велико, что одурманило буйные головы посланников и те пустились в греховные утехи, напрочь забыв о долге перед своим народом?
Или не вынесшие неожиданно суровой зимы и долгого перехода голуби погибли в суровых метелях во время дороги домой?
А, может, есть другая причина их долгого молчания?
Так или иначе, но собрались старейшины в этот час именно по тревожащему их молчанию собратьев.
И вот, вдоволь напившись славличанского мёда, отяжелевшего их суставы и выкурив не одну трубку славного табака, они уже были готовы приняться к разделыванию подкоптившейся рыбины, как вдруг полог хижины откинулся, и в нутрь вошёл запыхавшийся иссид, толкая перед собой грязного, взлохмаченного человека в порвавшейся, местами тонкой, наспех пошитой шубейке с туго набитым мешком, покрытым бурыми пятнами.
Иссид подошёл к Ротбергу, что-то прошептал ему на ухо и отошёл в сторону.
Старейшины дружно повернули к нему опухшие от многодневного пьянства головы, сверля помутившимися глазами.
–Тебя прислал Великий Каюм-баши? – Удивился Ротберг, оглядывая незнакомца.– Неужели у него не нашлось никого по-приличнее?
И действительно, настолько жалок и немощь был вид у этого человека, что мог вызвать только горькую усмешку, чем и не замедлили воспользоваться уставшие от скуки старейшины, мелко захихикавшие после слов вождя.
–И как скоро вернутся мои послы?– Продолжил Ротберг, вдоволь насмеявшись.
Ничего не отвечая, мужичок пожал плечами и, развязав мешок, обвёл взглядом загнанного зверька любопытно смотрящих в его сторону людей, а затем вытряхнул на пол его содержимое.
В миг наступившая гробовая тишина зависла над животрепещущим огнём, предательски нарушающим безмолвие треском горящей древесины.
Отрезвлённые видом вывалившихся из мешка предметов, старейшины повскакивали со своих мест и схватились за висевшие у обвисших от обжорства животов мечи.
Один за другим обуглившиеся черепа покатились по каменному полу, зияя пустыми глазницами, в сторону Ротберга и остановились прямо у его ног. Не нужно было быть большого ума, что-бы не понять, кому принадлежали эти останки.
А вождь был не просто умён.
Он был мудр.
И прекрасно понимал, что означает такой жуткий подарок.
…Затихли шумное веселье и разудалые песни, догорели последние жертвенные костры, утихла довольная жирным поросёнком метель, насланная разбушевавшимися богами, ночь укрыла тёмной шалью уснувшую после празднества деревню и только остатки дыма от согревающих жилища очагов ровными кольцами выходили из труб, растворяясь на звёздном небосклоне.
Тишина укутала спящее селение, уставшее от дневных забот.
Не спал только Мудрояр.
Тяжёлые мысли не давали заснуть и терзали его и без того истерзанную душу.
«Отобрав сына, вы подарили мне дочь. А теперь забрали и её. Чем разгневил я вас? – Смотрел вождь на фигурку деревянного идола, смиренно стоявшую в углу. – Разве не приносил я в жертву самого жирного поросёнка? Разве не окроплял землю кровью врагов моих? Где вы теперь, дети мои? Какие боги хранят вас?»
Воспоминания далёкой молодости цветными картинками пронеслись перед его взором.
Вот идёт он вместе с другими мужчинами по дикому лесу, освещая факелами укутавшую всё вокруг темноту.
-Иванко! Сынок! Отзовись!
Гулким эхом крики пробивают лесную чащу и глохнут где то там, далеко в кустах, скрытых тёмной мглой.
Конечно, этот мальчик не был его кровинкой, не был выношен и вскормлен его милой Богулькой. Но так привязались они с женой к этому милому мальчугану, что, казалось, уже и забыли совсем, как он стал частью их семьи.
После того, как Баба Йога предрекла невесте будущего старейшины бездетство, все говорили: «Оставь её, найди другую, молодую и крепкую, способную народить тебе целую избу детей». А он…
Он не мог…
Так любил, что не мог оставить её, несчастную, в грозящем ей одиночестве. И тут на помощь пришёл Ведун:
–Боги не подарят вам своих детей. Но в замен дадут мальчика, который принесёт новые знания и девочку, посланную звёздами.
Мудрояр ( а тогда он был просто Милонег) не понимал смысл этих слов. Что значит, «посланную» звёздами? И какие новые знания будут им полезны, когда уже всё и так изведано?
Но в одну тёмную ночь, на короткое мгновение далеко в лесу вознико голубое зарево. А утром на его месте мужики нашли маленького мальчика с рыже-чёрными волосами и голубыми глазами. Мальчик говорил непонятные на первый взгляд слова, но, если внимательно прислушаться, то можно было понять, что он постоянно спрашивал про маму.
И так забавно протянул он тогда загорелые ручонки в сторону Милонега, что тот сразу понял, что именно об этом малыше и говорил когла-то Ведун.
Мальчик рос смышлённым и сообразительным, крепким и здоровым. С начала думали, что он из племени иирков, но слишком уж странный разрез глаз указывал на другие племена. Старожилы говорили, что когда-то давным давно по соседству жили похожие на него люди. Но потом они ушли далеко-далеко, в степи и каким образом мальчик их рода мог зайти так далеко на запад, оставалось тайной.
Как бы то ни было, он был принят в племя, наречён Иванкой и искупан в реке, а Богулька полюбила его, как собственного сына. И вскоре забылось, стёрлось из людской памяти его таинственное появление.
А потом…
-Смирись. Твоего сына уже не найти, – утешал его вышедший из леса Старик с шевелящимся в руках свёртком.
-Я знаю,– схватил тогда Милонег за грудки Старика и тот чуть не выронил свёрток, – мой мальчик жив! Ты говорил, нужна жертва, и я принёс её. Чего ещё нужно богам?
На что тот хладнокровно убрал руки несчастного отца и протянул ему свою ношу:
-И Боги услышали твои слова. Они не могут вернуть тебе сына, но посмотри, какой дар дают взамен, – и откинул уголок тряпки, закрывающей свиток.
Там, между холщёвых складок, на убитого горем мужчину с милотой и детской наивностью смотрели огромные голубые глаза.
