Валерия Дмитриевна Лагутина
Лабиринты времени
Глава 1
К тому времени, когда Ратибор впервые увидел Йорку, армия тургар достигла неимоверных размеров. Дисциплинированная, владеющая всеми видами оружия и всецело подчиняющаяся своему Каюм -баши, она только и ждала его приказа, что бы начать победоносный поход на запад.
Но Теймур терпеливо ждал.
Наслушавшись рассказов Курдулая о великолепии и богатстве фригийского двора, первой целью его тщеславных замыслов стало завоевание это прекрасной страны. Но, понимая, что фригийцы совсем не похожи на диких горцев и хитрых, но тщедушных кефалийцев, Теймур не торопился к новому походу. Наверняка, их армия так же достаточно сильна, как и тургарская и одолеть её можно только внезапностью, одновременно атакуя со всех сторон, в том числе и с моря. Именно поэтому он договорился с северными балтами о строительстве на его верфях могучих кораблей и обучении тургар морскому делу. Наивные северяне, сами не подозревая того, погнавшись за лёгким амом, и не подозревали, что, согласившись на это, сами готовили себе скорую гибель.
Тысячи рабов трудились на верфях самого южного когана Юкумая, граничащего с восточной стороны с Розовым морем, строя огромные корабли для морского похода. Караваны купцов везли в степь выменянные на драгоценности кефалийцев стальные доспехи и оружие. День и ночь тренировались молодые тургары под руководством опытных наставников, мечтая о богатстве и славе. Сотни групп самых ловких и пронырливых воинов месяцами тайком рыскали по диким землям, собирая ценную информацию о населяющих северо-западные земли племенах.
И вот однажды, накануне вечером одна из групп вернулась, приведя с собой несколько белолицых пленников с волосами цвета пшеницы.
В большой юрте, оббитой красной тканью, на подушках восседает Теймур и, безучастно наблюдая за полуголыми танцовщицами, эротично извивающимися своими телами, курит длинную трубку. Теперь он уже не тот юноша, мечтающий о славе и войнах.
Заметно повзрослевший и ещё более окрепший, он стал эталоном той мужской красоты, о которой тихо мечтают девушки, вздыхая украдкой по ночам в подушку. Высокий и крепкий, с аккуратно подстриженной курчавой бородкой и сверкающими из под густых бровей узкими глазами, он невольно приковывал к себе мимолётные, боязливо брошенные взгляды танцовщиц.
И только увешанная массивными драгоценностями Хайна, сидящая по правую сторону от правителя с ёрзающим на её руках мальчиком, казалось, не обращала на него никакого внимания. Безучастно наблюдая за пиршеством, молодая женщина чувствовала себя чужой на этом празднике и сверкающее на ней золото тяжким грузом давило на грудь. Как хотелось ей сбросить невидимые оковы и улететь свободной птахой в просторную степь! Туда, где такой счастливой и беззаботной она была всего лишь несколько лет назад!
Оставшись в когане после смерти отца, девушка хотела лишь одного: спасти от жестокой участи мать и брата, но очень скоро поняла, как горько она ошибалась. Мать, не вынеся потери мужа, быстро чахла и вскоре умерла, а Алгашик… Хайна так и не смогла понять, как быстро он вырос и изменился! Как Теймур сумел вырвать детство из её братишки и превратить в одного из лучших своих воинов? Как брат переосмыслил убийство отца и стал считать, что это была необходимость? Все действия молодого Каюма он оправдывал желанием того возвысить и возвеличить тургар, сделать их теми, кем они были тысячи лет назад. И многочисленные невинные жертвы, принесённые Теймуром на плаху смерти стали для Алгаша лишь способом добычи этого величия. «А что хорошего для нас они сделали?– парировал он рассуждения сестры о том, что это были обычные люди, мирно работающие на своих землях и в общем-то ничего плохого и не сделавшие их народу. – Право на власть имеет только сильный. Они оказались слабее. Мы – сильнее. А слабый всегда погибает!» Каюм, словно пытаясь ещё больнее ударить по чувствам Хайны, всё больше и больше приближал к себе молодого воина. А тот, совсем ещё наивный по своим летам, дурачок, кичился своим положением и пытался учить сестру: «Не понимаешь ты, какое счастье тебе досталось! Ну, кем бы ты была со своим Куяшем? Простой пастушкой! Одной из многих! А теперь ты- первая женщина в степи, мать наследника Великого Каюма! Что может быть лучше? О тебе слагают песни и никто не осмелиться ослушаться твоего приказа». И действительно, после рождения сына жизнь Хайны резко изменилась. Все не только почтительно кланялись при встрече с ней, но и наперебой старались угодить и услужить. Женщине даже становилось неловко, когда, уронив платок, она, не успев и наклониться, что бы поднять его, видела, как к ней тут же подбегали несколько человек и, вырывая тряпицу друг у друга, старались первыми подать его. Даже Теймур, бывший с ней иногда несносно груб и даже жесток, стал более ласков и терпим. И порой, в моменты его игр с сыном, женщина с удивлением замечала в его глазах проблески той самой чистоты, которая и привлекла её во времена их беззаботного детства.
Несколько музыкантов, сидящих у стены между небольшими очагами с огнём и методично отбивающих ритм, стуча по бубнам и барабанам, неожиданно замолчали и внутрь юрты зашёл Курдулай – военный советник и друг Теймура.
–Великий Каюм! Твоя армия готова к славному походу, – величественно произнёс он, присев на одно колено.
Теймур одобрительно кивнул головой и жестом пригласил военачальника присоединиться к столу.
Быстро бросив взгляд в сторону вошедшего, Хайна проскользила им по багрово – красной стене юрты и тут же опустила ресницы, увидев открывающиеся между кровавыми складками шёлкового полотна два круглых чёрных глаза со сверкающими белизной белками.
Учитель.
Ещё больше, чем Теймура, женщина боялась именно его.
С его приходом в степь пришла смерть.
Он искалечил молодые умы и души тургар, наполнив их жадностью и жестокостью.
Они считают себя свободными?
Нет! Свободными они были до прихода этого страшного человека. А теперь… Они простые рабы. Рабы славы и богатства. Рабы, считающие себя господами…
Учитель медленно отделился от стены, поворачивая голову в разные стороны, и разворачивая руки наружу чёрными ладонями, стал медленно поднимать их.
И все присутствующие тут же замерли, наблюдая, как в его плавно вращающихся руках появился сверкающий голубизной шарик. Медленно отходя от стены, чежеземец встал между Каюм- баши и Курдулаем, активно жестикулируя, тем самым увеличивая шар в размерах. Расширяясь всё больше и больше, он начал медленно крутиться, разматываясь в прозрачно- сверкающее полотно, зависающее посередине помещения от пола до потолка. И Хайна ( да и все прочие) с ужасом увидели возникающие на нём картины сражений, бегущих от пожарищ людей, растерзанные тела убитых…
–Великие победы ждут тебя, каюм, в этом походе, – монотонно произнёс Шаман. – Многие народы сгинут в пламени твоего пожара, но ещё большие покорятся.
…Розовую гладь спокойного моря обрамляет белая полоска песчаного берега. Редкие пальмы на высоких стройных ножках методично качают зелёными головками с широкими, словно резными, листьями. По раскалённому песку на берегу моря весь день ходят измождённые от жары рабы с корзинами, полными железной руды. По всему берегу растянулась тонкая вереница почерневших от палящего солнца тел с выпирающими от обезвоживания рёбрами, похожих на скелеты молчаливых людей. Несмотря на толпы народа, зловещая тишина окутывает берег. И только шум прибоя да редкий свист хлыста с отчаянными криками боли разрезают тяжёлый от зноя воздух.
Между дальними холмами, сопровождаемый гулким топотом, высоко вздымается песок, рассыпаясь в горячем воздухе. Словно лавина, плотным облаком движется он в сторону разноцветного шатра, стоящего поодаль от воды в тени маленького оазиса. Красные кисточки шапочек и жилистые ноги лошадей, подкованных сверкающим на солнце железом, бросают свои блики сквозь песчаные тучи.
Небольшой отряд всадников – халибов с яростными криками вырывается из – за холмов и, разбрызгивая розовую морскую пену, несётся по краю воды, одним своим видом пугая и без того напуганных рабов. Почувствовав прохладу воды, животные с наслаждением проносятся мимо работающих людей и поворачивают в сторону шатра, из которого им навстречу выкатывается толстенький, уже знакомый нам смотритель Аслан и падает на колени лицом низ.
Первый всадник резко тормозит перед ним, подняв скакуна под узды прямо над телом распластавшегося смотрителя:
–Моему господину нужны рабы для галер, – не терпящим возражения тоном произносит он, легко прыгает на песок,и, похлопав блестящий чернотой бок скакуна, идёт в сторону рабов. Отряхиваясь от песка, за ним семенит и толстяк.
–И мастер по художественной ковке. У тебя, кажется, был такой?
Смотритель кивает, давая за спиной всадника указания надсмотрщикам, и те выстраивают рабов в шеренгу:
–Есть. Куда ж ему деться? И был и есть. А господину – то он зачем?
–Не твоё дело. Этот, – указывает предводитель на высокого крепкого, ещё совсем не исхудавшего, раба и надсмотрщик выталкивает его из строя.
–Чего они тощие такие? Ты что, их не кормишь?– поворачивается халиб к смотрителю.
Взгляд узких, заплывших жиром глаз толстяка начинает испуганно бегать из стороны в сторону:
–Как же нет? – показывает он кулак за спиной гостя рабам, – да жара такая, что и жрать – то не хочется.
Предводитель гневно поворачивает голову и упирается взглядом в глупо улыбающегося смотрителя:
–Выбери сам, кто посвежее. А я пойду, прилягу. Ты же не будешь против, если я займу твой шатёр? И этого, из кузни, приведи, – и халиб поворачивает к шатру, около которого на песке под тенью пальм уже расположился его отряд.
Смотритель, поклоном проводив нежданного гостя, машет руками в сторону надсмотрщиков:
–Эй, ты, выбери, которые из недавних, да что б покрепче и этого, Немого. Давай, – и быстро перебирая короткими ножками, бежит в сторону оазиса, на ходу отдавая приказы своим личным слугам:
–Фрукты там, вино несите, да шевелитесь вы! Совсем олухи, обленились!
Слуги начинают быстро сновать, выполняя поручения хозяина, а тот, догнав гостя, запыхавшись, отчитывается:
–Приведут. Самых лучших приведут. А вы пока отдохните, освежитесь с дороги, – и распахивает перед халибом полог шатра.
«Незадача – то какая, – с сожалением думает он. – Вот- вот должны покупатели прибыть. Не дай, господи, им столкнуться!» Нечистый на руку Аслан, пропустив халиба в перёд, озабоченно покусывает губы и крутит во все стороны бегающими глазками, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. И действительно, ему было чего опасаться. В тайне занимаясь поставками оружия «налево» он понимал, что сильно рисковал. Не дай боги, что бы госпожа что-то узнала! Тогда прямая ему дорога в оковы на галеры. Или голова с плеч, что было бы, конечно же, лучше галерного рабства. Нет, надо заканчивать с этим. Что бы спокойно и в достатке дожить оставшийся ему срок где-нибудь в уютном домике на берегу среди пальм в окружении знойных красавиц. Накопил – то он уже больше, чем достаточно. Нужно просить госпожу об отставке, пока голова цела. А то последнее время зачастили к нему гости, не дай боги, пронюхают чего. И тогда.… Ой – ей, хоть бы хоть раз припозднились!
При этих мыслях у Аслана выступила сильная испарина и он, глубоко выдохнув, судорожно вытер её рукавом цветастого халата.
Лёгкая прохлада и полумрак окутали предводителя, и он с наслаждением плюхнулся на шёлковые подушки и вытянул ноги. А хозяин так и остался стоять у входа, смиренно сложив руки на груди и опустив голову.
Через мгновенье в шатёр один за другим пришли слуги с кувшинами вина, с подносами, наполненными спелыми фруктами, сладостями и пышными белыми лепёшками.
–Сам – то жрёшь, ни в чем не отказываешь, – констатировал гость, отрывая от грозди сочные виноградинки, – А девок, случаем, не найдётся?
–Ну как же, – кивает хозяин, понимая, что, если в срок приедут его покупатели, занятый делом халиб точно ничего не узнает, а уж с его то людьми он сумеет договориться и обрадованно спрашивает, – беленькую, чёрненькую? Хотя господин, наверное, устал с дороги…
И, намекая на больное место всех мужчин, Аслан слащаво посмотрел на него, трепетно ожидая услышать желаемое: «Уж вдвоём-то они доведут его до изнеможения. Не станет по берегу шастать".
–Давай обоих, – машет рукой халиб, оскорблённый словами этого маленького человечка, усомнившегося в его силе и выносливости, – и вали уже отсюда.
Ещё раз поклонившись, довольный своей находчивостью и не переставая кланяться, смотритель спиной вышел из шатра, оставив гостя наедине со своими мыслями, полными ожидаемых сладострастий. А через некоторое время, изнемогая от вдруг нахлынувшего желания, Предводитель услышал на улице лёгкий шум и шёпот и вскоре перед его маслянным взором предстали две стройные девушки, негритянка и славличанка, стыдливо кутающиеся в еле прикрывающие их прелести покрывала.
…Яркие звёзды маленькими маячками освещают с неба тёмное полотно дремлющей степи с колыхающимися на ней огоньками костров, вокруг которых сидят воины-тургары, молча ожидающие приготовления вертящейся над ними дичи.
Горчащий запах палёного мяса разносится по степи, вызывая волнение у спрятавшихся в темноте волков, чей голодный вой то тут, то там слышится уставшим воинам .
Чуть по-одаль от костра, у вкопанного в землю высокого столба сидят прикованные к нему цепями несколько пленников в изодранной одежде. К ним-то и подходит возникший из ни откуда Учитель, развевая длинным свободным одеянием кроваво красного цвета.
Он молча обходит вокруг людей, внимательно всматриваясь в их лица и останавливается около одного, подзывая к себе воина.
–Этот, – указывает он на пленника пальцем и тургарин, отвязав его цепь, тащит несчастного в сторону жертвенного места.
Там, вокруг большого плоского камня в землю воткнуты несколько факелов и Учитель, слегка дотронувшись до каждого из них пальцами руки, зажигает их, вызвав одновременно ужас и уважение воинов.
Беднягу кладут на камень, крепко держа сопротивляющиеся руки и ноги и Учитель, тихо бормоча непонятные воинам слова, обходит вокруг приговорённого, плеская в его сторону вонючий раствор. Внезапно затихнув, обречённый бессильно опускает ставшие ватными конечности и закрывает глаза.
Подняв руки в сторону наблюдающей за ним луны и уныло завывая, Учитель начинает раскачиваться из стороны в сторону, постепенно наращивая темп, а затем неожиданно замирает с выпученными, обращёнными к небу белками глаз и, достав из складок одежды огромный нож, одним точным движением вонзает его в грудину жертвы.
… Сквозь узкую щель открывающейся где-то наверху двери, ведущей в тёмное помещение, проскальзывает шаловливый луч солнца. Пробежав по сырым каменным стенам, он останавливается на лежащем в дальнем углу прямо на полу мужчине, единственной одеждой которого является чёрная от грязи набедренная повязка.
–Эй! Выходи! Время вышло!– грубо кричит вошедший следом за лучом высокий халиб в красных шароварах и толкает спящего человека в бок рукояткой хлыста.
Мужчина медленно распрямляет широкую костлявую спину, сплошь покрытую глубокими шрамами и ещё почти свежими, с каплями запёкшейся крови следами от побоев.
–Давай, давай!– торопит его халиб. – Напрохлаждался, пора и работать!
Не обращая внимания на его слова, мужчина садится на пол и, проведя ладонью по влажной от сырости стене, смачивает закрытое скомканными прядями длинных волос лицо.
–Ну, скажи, почто ты такой? А?– почти умоляюще спрашивает его надсмотрщик и присаживается перед ним на колени, стараясь заглянуть в глаза:
–Вот забил бы тебя, до смерти забил, как ты мне надоел, да только нельзя. С меня шкуру спустят. Каждый раз, спускаясь сюда, жду, что найду тебя окачурившимся, а ты хоть бы что. Ну, почто боги не хотят забрать тебя?– почти стонет он. – Когда же ты , наконец, сдохнешь! Другие и года не выдерживают, а ты …
Задыхаясь от злобы, халиб выпленул на пленника слизкий комок и, вставая, звучно цокнул хлыстом.
Но этот звук, ставший уже более чем привычным, никак не подействовал на мужчину. Он продолжал сидеть, не обращая никакого внимания на градом посыпавшиеся на его тело удары.
Он не стонал…
Не сопротивлялся…
Не кричал…
Он просто сидел, слегка подёргивая мышцами от соприкосновения с влажными нитями конского волоса, сплетёнными в тугой канат.
И это бесило его мучителя. Он ненавидел этого человека, ненавидел силу его духа, стойкость, волю, непокорность… Он готов был забить его прямо здесь и сейчас. И плевать на то, что может ждать его самого! Разум затмила непомерная злоба на не сломленного годами человека…
–Эй!– крик сверху прервал избиение и халиб просто опустил руку, уже занесённую в очередном ударе. –Ты что так долго? Давай его сюда! Хозяин требует!
–Боги снова спасли тебя, гадёнышь, – прошипел не удовлетворивший своё желание мучитель и, схватив несчастного за руки, волоком потащил его к выходу, оставляя на землянном полу широкий кровавый след.
«Да и меня тоже, – подумал он про себя, вспомнив указ хозяина: «Этот должен жить как можно дольше. А если испустит дух раньше времени, ты сам займёшь его место».
Вытащив пленника на солнце, халиб тяжело выдохнул и осмотрелся.
Рябистая гладь Розового моря смешалась с синевой горизонта и нависшими над ней мохнатыми белоснежными облаками, прикрывающими палящее дневное солнце. Лёгкий ветерок раскачивает тонкие стволы высоких пальм, спрятавших в широкой листве головы, увенчанные крупными плодами.
Чуть дальше, у песчанных холмов, монотонно копошатся занятые работой чёрные от загара рабы. Если подойти чуть ближе, то можно было увидеть круглые ямы с неестественно сверкающими белизной стенами со свисающими в низ верёвочными лестницами, уходящими глубоко под землю.
Солончаки…
Когда-то, столетия назад, один предприимчивый эпиец задумал развести на этом самом месте виноградники. Однако, посаженные черенки никак не хотели приживаться и чахли прямо на глазах. Думая, что всё дело в слишком жарком климате, мужчина решил закопать корни растений ещё глубже, но каково же было его удивление, когда вместо сочного чернозёма на расстоянии двух кирок он увидел блеснувшую на солнце белизну.
С годами солянные шахты разрослись под землёй паутиной извилистых лабиринтов, в которых от восхода до заката трудились сотни рабов. Целыми днями, стоя на коленях и не имея возможности выпрямиться в полный рост они, окружённые облаком белой пыли, долбили своими кирками куски ценной породы и поднимали её на верх. Там мастера придавали им форму брусков с точным весом и отправляли на склад, откуда те потом развозились купцами по всему миру.
Халиб закрыл глаза и вытянул в сторону щекотящего ветра свой широкий нос с раздувающимися от гнева ноздрями.
Тяжёлый вдох…
Выдох…
Ещё вдох…
Выдох…
Хлоп!
Сквозь взлохмаченные космы пленник видит, как тяжёлый кокос падает на песок, до середины увязая в нём прямо перед идущим с гружёной белоснежными кусками корзиной рабом. Тот останавливается и, быстро оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто особо не наблюдает за ним, поднимает плод, шустро прячет в свою ношу и, как ни в чём не бывало, продолжает свой путь.
Халиб открывает глаза и неожиданно невозмутимо спокойным голосом обращается к мужчине:
–Пошли уже, хозяин ждёт. И на кой ты ему сдался.
Глава 2
Среди ароматного дыма, на мягких шкурах, покрытых шёлковыми простынями, ничуть не стыдясь своей наготы, лежит Теймур. Обнажённые наложницы ласкают его мускулистое тело, намазывая маслами и благовониями.
Другие девушки в чуть-чуть прикрывающих бёдра повязках, исполняют неистовый танец, ритмично отбивая темп звенящими бубнами.
Каюм поднимается, подходит к одной из них, невосокой рыжеволосой смуглянке с луноликими распахнутыми, словно от удивления, глазами и хватает рукой за развевающиеся в танце волосы. Затаив дыхание, девушка чуть отстраняется от него, но Теймур грубо приближает к себе её лицо, сверху в низ в упор смотря на раскрасневшееся от танца лицо с капельками испарины на висках. Под его властным взглядом девушка испуганно опускает глаза, и сердце начинает биться ещё сильнее, поднимая упругую грудь.
–Ты будешь этой ночью со мной, – говорит ей мужчина и толкает в угол юрты на застланное шёлковым покрывалом ложе.
Ритмичные удары тут же замолкают и танцовщицы, сдерживая дыхание, молчаливой стайкой выбегают, оставив каюма наедине с избранницей.
–Откуда ты?– спрашивает мужчина, поворачиваясь к тяжело дышащей то ли от страсти, то ли от испуга девушке. – Твои глаза … Какого ты племени?
–Мой отец, – начинает танцовщица, наблюдая, как каюм залезает на кровать и, собирая коленками складки покрывала, приближается к ней , – мой отец был эпийцем, а мама …
Девушка замолкает, почувствовав, как бёдра мужчины зажимают её ноги, а его руки с силой заходят в маленькую узкую ложбинку между ними.
–Почему ты замолчала?– как ни в чём не бывало, спрашивает Теймур, не прекращая своих действий.
–Мама, – сглотнув подступивший к горлу ком, продолжает девушка, созерцая, как плоть каюма набухает и принимает устрашающие размеры, – она … из тургар.
–Ты боишься меня?– увидев испуганные глаза девушки, снова спрашивает Теймур и, вытащив руку, приближается ближе к её лицу, продолжая зажимать между своих ног её тонкое тело и вытянутые вдоль туловища руки.
Видя приблизившийся почти в плотную к ней член каюма, девушка испуганно кивает и только успевает открыть для ответа рот, как он заполняется возбуждённой плотью.
Вскинув глаза, девушка видит закрытые в сладострастии глаза владыки, его тяжело дышащую грудь и чувствует в своём горле сильные толчки инородного тела, мешающего ей дышать. Задыхаясь, она начинает нервно дёргать зажатыми каюмом руками и её острые ноготочки в кровь царапают его бёдра, нанося тонкие полосы.
Почувствовав это, Теймур открывает глаза и, видя извивающееся тело девушки, прерывает своё занятие. Но, едва успев вдохнуть глоток воздуха, наложница оказывается перевёрнутой лицом в мягкие подушки и кричит от острой боли, разрывающей её нутро от входящей между ягодиц плоти.
Если бы в этот момент её глаза были у неё на затылке, она бы увидела звериную маску, исказившую лицо владыки, его бешено сверкающие глаза, крупные капли пота, покрывающие мускулистую грудь и наверняка не смогла бы узнать в этом насильнике того красавца – каюма, о котором мечтали все девушки когана.
Несколько бурных толчков, извергающих сильное семя и…
–Твой ужин, владыка,– неожиданно раздался голос Учителя и девушка, почувствовав, как инородное тело покинуло её, обмякла и обессиленно опустила голову.
–Твой ужин, владыка, – повторил вошедший мужчина.
Краем глаза девушка увидела, как Теймур подошёл к стоящему в центре юрты с закрытым платком подносом в руках Учителю.
Сбросив платок, он взял в руки человеческое сердце, внимательно рассматрел его со всех сторон и, обмакивая палец в кровавую лужицу под ним, спросил:
–Надеюсь, твой хозяин был храбр и смел.
–В его глазах горел огонь, а сердце билось ещё долго, – подтвердил иноземец.
–Думаю, ты будешь рад отдать свою силу владыке степей, -довольно улыбнулся каюм и жадно откусил кровоточащую плоть.
Струйки алой жидкости потекли по курчавой бородке, каплями падая на ворсистый ковёр.
Подбежавший тут же пёс стал жадно слизывать кровавое пятно, расползающееся по полу и, доброжелательно подмахивая хвостом, заскулил и поднял на хозяина влажные глаза.
Не обращая никакого внимания на с ужасом наблюдающую за нима девушку, Каюм с жадностью дикого зверя съел свой кровавый ужин и, закрыв глаза, сглотнул и наклонился к собаке, потрепав её по длинной гладкой шерсти:
–Ну, что , дружище? – ласково спросил он пса .-Твой ужин был так же сладок. как и мой?
Лизнув ласкающую её руку, собака развернулась и побежала следом за позвавшим её Учителем, надеясь на шедрое подаяние.
…Далеко за песчаными холмами, вихляя между зелёных пальм и цветущих кустарников, извилистой голубой нитью впадает в Розовое море могучая Рея. У самого устья недалеко от деревянного причала, уходящего ступенями в самую воду, стоят со спущенными парусами несколько кораблей.
На берегу, пестрящем от разнообразия восточных товаров, идёт бойкая торговля. Приобретённые на севере меха и мёд с лёгкостью меняются на тонкие ткани и шерсть, сочные фрукты и сладкое вино и тут же грузятся на корабли.
У тюков с шерстью спорят два купца, в одном из которых без труда узнаётся хитрюга Торвальд. Он с сомнением трёт руками комок белоснежной шерсти и качает головой:
–Зачем обманываешь? Волос-то жёсткий, совсем не эпийских овец.
На что его собеседник обиженно разводит руками:
–Э-э, дорогой! Зачем мне тебя обманывать? Неделю, как по холмам бегала, сам видел!
–Так уж и сам?– усмехается Торвальд.
Он сразу понял высокое качество товара, но слишком жалко было отдавать и такую же высокую цену. К тому же, природная, вскормленная с молоком матери, страсть к торгу давала о себе знать, и жадный купец демонстративно отвернулся от тюка, всем своим видом показывая якобы равнодушие к совсем недавно приглянувшемуся ему товару, надеясь, однако, на то, что собеседник всё таки его остановит. И, действительно, эпиец, молниеносно подсчитав возможную упущенную выгоду, быстро хватает Торвальда за рукав халата и сладко напевает:
–Э-э! Дорогой! Только ради нашей дружбы…
Однако, балт со скучающем выражением, показывая всем своим видом о пропавшем к товару интересе, отворачивается от надоедливого собеседника и, вроде бы как, хочет уйти. Но тот, продолжая делать в уме сложные экономические подсчёты, приобнимает Торвальда за плечи:
–Так и быть, только для тебя, по монете с каждых двух амов?
–С каждого ама, – настойчиво твердит купец и делает вид, что собирается уходить, а про себя слащаво думает: « Нет, я тебя всё таки уломаю, бобёр ты этакий».
–Ну, хорошо-хорошо, уговорил, – с неохотой соглашается торгаш, – себе в убыток отдаю. Полтора ама и….– оглядывается купец, – этого раба в придачу, – указывает он на Немого.
Немой, увидев уже давно забытое славянское лицо северянина, подбегает к Купцу и с надеждой смотрит на балта.
–Ты снова хочешь надуть меня?– возмущается Торвальд, – зачем мне раб? У меня своих – вон сколько!
Купец подзывает раба к себе, хлопает его по плечам и груди:
–Смотри, какой крепкий! Он гораздо больше стоит, на больших торгах дороже продашь!
Торвальд приподнимает голову Немого за подбородок, смотрит в его ярко-голубые глаза:
–Откуда ты? Славлич? Балт? – спрашивает он мужчину, но тот жестами показывает, что не может говорить и купец с возмущением поворачивается к коллеге:
–Ты что, бракованный товар мне подсовываешь? Он же немой!
–Да я… – начинает озадаченный торгаш, но его прерывает грозный окрик одного из халибов, направляющегося прямо к ним:
–Эй! Этот не продаётся! Давай его сюда!
–Да, иди, иди,– толкает Немого Торвальд и поворачивается к купцу:
–И как не стыдно! Ну, вот как тебе верить? А?
Немой, грустно посмотрев в сторону купцов, вздыхает и медленно бредёт к окликнувшему его халибу. Последняя надежда, так неожиданно мелькнувшая в его серой жизни, так же моментально и испарилась, как холодная снежинка из забытого детства, расстаявшая когда-то на его тёплой ладони.
–Ладно, – сплюнув в сторону раба, машет рукой смущённый такой незадачей купец, – давай с каждого ама. По монете. Но больше не проси! Не скину!
«Тоже мне…, – пересчитывая серебро в кожанном мешочке, усмехается, поглядывая на фригийского торгаша, Торвальд, – в убыток… Рассказывай кому другому! Сам то, небось, не меньше трёшки накрутил. Всё равно в прибыли, – и передавая деньги, с сожалением сглотнул слюну. – Э-эх, надо было настойчивость проявить, может ещё сколь сторговались бы…»
…На палубы аккуратными рядами складываются тюки с шерстью и шёлком и закрепляются вокруг мачты верёвками. Колотун бьёт несколько раз в свой барабан и Капитан отдаёт первый приказ. Надуваются полной грудью поднятые паруса и, подгоняемые лёгким ветерком, корабли начинают заключительный отрезок пути до столицы Эпии.
На одном из них в тёмном сыром трюме среди прочих рабов сидит Немой, поникший от мыслей о несбыточной мечте. Мохнатые ёлки, укутанные белоснежными шубами, зимним вихрем воспоминаний проносятся в его голове. Замёрзшие ягоды рябины кровавыми каплями нависают на заледенелых ветках заснеженных кустов. Бескрайние васильковые поля и кудри белоствольных берёз…
Родина. Такая холодная и далёкая, но такая прекрасная и любимая. Как бы он хотел после жаркой мовны прокатиться по мягким сугробам, ощущая приятные покалывания тысяч ледяных иголок по всему разгорячённому телу! А потом, со всего разбега, с головой окунуться в свежевыдолбленную речную прорубь и проплыть под тонкой ледяной корочкой! А затем… Затем ощутить тепло маминых рук, заботливо укутывающих его в мохнатые шкуры.
–Чего лыбишься?– грубо толкает Немого сидящий рядом раб.
Немой открывает веки и видит обозлённые на весь мир глаза уставшего от жизни, закованного в цепи атлета.
Ему не понять. Да, не понять. Можно потерять свободу, родных, человеческий облик. Но оставить самое ценное, что есть у человека – его человечность. Казалось бы, нечеловеческие условия должны были озлобить Немого, сделать его жёстким и грубым. Но нет. Наоборот. Они ещё больше закрепили его дух и желание остаться человеком. И именно это и отличает сильного от слабого, а не величина мышц и не умение владеть мечом.
–Чего лыбишься?– повторил вопрос атлет, гневно сверкнув глазами. Ему явно хотелось выплеснуть на кого – нибудь всю злобу от своего незавидного положения и сидящий рядом заросший худой раб очень хорошо подходил для этого.
Немой просто промолчал, отвернулся и закрыл глаза, которые не открыл даже тогда, когда почувствовал сильный удар атлетического соседа в свою ногу:
–Ты глухой, что ли?
Белые облака и ласковое солнце, совсем не такое, как в этих проклятых песках…
Мягкий ворс шёлковой травы, нежно прикасающейся к щиколоткам ног…
Лёгкий запах свежеиспечённого хлеба, щекотящий ноздри…
–Эй!– даже окрик надсмотрщика в сторону злобного раба не заставил Немого прерваться от своих прекрасных мыслей, – у тебя будет возможность на арене доказать свою силу, – щелчок кнута у самого уха атлета заставил его наконец – то смириться и замолчать.
Краем глаза Немой заметил, как тот в бессильной злобе обнажил большие крепкие зубы и, сверкнув, полными ненависти, глазами в сторону надсмотрщика, сжал сильные кулаки так сильно, что вены тонкими нитями вздулись на его крепких руках.
«Эту бы силушку, да на благое дело», – глубоко вздохнул Немой и прикрыл глаза, отдавшись подступившей к нему дрёме.
…Подмигивающие с уснувшего небосклона звёзды осветили вереницу закованных в кандалы рабов, уныло бредущих между бесконечных песчанных волн великой пустыни. Несколько всадников-халибов, мирно покачиваясь на двугорбых верблюдах, несмотря на усталось от дневной жары и долгого перехода, зорко следили за своими пленниками, время от времени прикрикая на слишком медлительных и подгоняя их ударами длинных хлыстов.
