Василий Васильевич Пряхин
Виктория
Она тонула в бездне блаженства и не хотела возвращаться на серый и невзрачный берег обыденности и безумия. Ей хотелось держать его за руку, целовать, прикасаться к его шелковым волосам, к его мягкой, чувствительной коже – вечно! И когда они разлучались на некоторое время, Виктория не могла думать ни о ком другом: ее думы и мысли были только о нем. Он был для нее не только светом, но и одновременно тьмой. Когда он был рядом, он дарил ей живительный свет счастья и покоя, а когда уходил, оставляя ее одну, над ней накрывалась непроглядная пелена редеющей и безмолвной ночи, звезды которой сверкали и плакали вместе с ней, ссыпая звездную пыль в вздымающиеся волны зыбучего песка, отчаяния и печали.
Она любила его каждой клеточкой своего юного тел. Она любила его каждой стрункой своей ранимой и чувственной души, всем своим сильным и преданным сердцем.
Как же она была счастлива, пока не случилось непоправимое, пока в закрытые двери не постучалась ее величество несправедливая и порой непредсказуемая Жизнь. Жизнь, которая изменила ее раз и навсегда.
Это трагедия случилась в пятницу, ранним утром, когда только начинают звенеть в домах громкоголосые будильники, лаять сторожевые псы, а луна исчезает в дымке восхода, в лучиках проснувшегося солнца.
Он ехал на велосипеде, резко заворачивая на поворотах, мечтая искупаться в пруду. Он выехал на проезжую часть и не посмотрел по сторонам.
Он широко открыл глаза и его короткая жизнь пронеслась перед глазами за считанные доли секунды, а потом – визг шин о тротуар, лобовой удар, лязг металла, крик, визг, обескураживающая тишина, после которой тихое рыдание возле неподвижного тела, душа которого вырвалась на волю. Вырвалась на свободу слишком рано.
Он умер.
***
В четверг Виктории надо было сходить в магазин, купить хлеба, печенья и молока; Мария с Константином уехали в другой город, чтобы купить необходимые строительные материалы для грядущего ремонта в зимний период.
Встав в десять часов утра, она решила не откладывать возложенное на нее обязательство и, съев с братом по яичнице и выпив по стакану апельсинового сока, она пошла в ближайший продуктовый магазин, оставив Василия за главного в доме (по правде говоря, с ним остался Домовой, но это мелочи).
Через полчаса она зашла в хорошо конденсированный магазин, взяла корзинку, поздоровалась с контроллером магазина. Взяв все что нужно, Виктория посчитала в уме, сколько у нее останется сдачи (примерно сто рублей) и она подошла к стойке с глянцевыми журналами. Когда она увидела Джанстина Тимберлейка на обложке новомодного журнала «ВСЕ ЗВЕЗДЫ», она взяла его в руки, чтобы купить. Посмотрела на ценник. Сто двадцать семь рублей.
Виктория, огорчившись такой, по ее мнению, завышенной цене для журнальчика и невозможностью приобрести данное сокровище для любой девчонки, нехотя положила товар на место, и пошла уже к кассам, как вдруг ее позвал знакомый голос. Она обернулась и увидела его.
Илья был одет в белые шорты и в белую майку. Из-под одежды блестела загорелая кожа, волосы были зачесаны назад.
Он подошел к ней, поцеловал в щечку, обнял и спросил:
– Привет. Как ты тут без меня?
– Привет. Хорошо. Почему не звонил мне? Я уже начала переживать за тебя, ничего ли не случилось.
– А что со мной будет-то? Я уезжал к бабушке на несколько дней в другой город.
– Аа, понятно. Где она у тебя живет?
– В Челябинске. Классно отдохнул, накупался в озере и наелся ее пирогов.
– Везет. Тоже хочу искупаться…
– Надо сходить. Я видел, ты хотела купить журнал, да?
– Хотела, да расхотела, – грустно ответила она.
– А что так? Только не говори, что ты разлюбила Джанстина, а то завтра точно пойдет снег.
– Ха-ха, как остроумно! Пока не разлюбила. На самом деле, мне не хватает денег… двадцать семь рублей. Почему все так дорого?
– Не знаю, я плохо понимаю в финансах. – Он пожал плечами. – Я могу тебе добавить, у меня как раз где-то в кармане завалялись три червонца.
– Правда? – обрадовалась Вика.
– Конечно, правда. Зачем мне тебя обманывать?
– Спасибочки! – воскликнула она, обняв его.
Он вытащил из кармана пошарканные и мятные три бумажки и протянул их радостной Виктории, которая сказала:
– Я тебе их завтра верну. Хорошо?
– Ты что, обалдела! Ничего мне не надо отдавать, – возмутился он.
– Как это?
– Вот так. Считаю, что это маленький подарок от меня. Будешь смотреть на своего любимого Джанстина, и вспоминать меня. Классно, ведь?
– Спасибо, это лучший подарок, – поблагодарила она Илью.
– Не хочешь сходить в кафетерий и съесть по сливочному мороженому? – предложил как бы невзначай Илья.
– С удовольствием, – согласилась она, но вспомнив о Васе, сказала. – Только у меня брат один дома остался, он меня потеряет, если я задержусь.
– Мы быстро. По одной морожке и домой. Соглашайся, не пожалеешь! – стал упрашивать Илья.
– Ну, хорошо. На пару минут.
Через десять минут они уже сидели в летнем кафетерии и ели мороженное из стеклянных вазочек, поддевая его миниатюрными, сверкающими ложечками.
Илья рассказал Виктории, как он прыгал с тарзанки в воду, катался на водных лыжах и бегал босиком по лужам, когда шел дождь, а небо громыхало и сверкало. Виктория же поведала ему, как они с братом и с ее молодым человеком ходили в туристический поход: запускали воздушного змея, жарили хлеб с сосисками, рыбачили.
– Он приехал? – спросил Илья.
– Да. Пятнадцать дней назад. Все каникулы будет со мной. Я так рада, – ответила она.
– Жаль…
– Чего тебе жаль? Не поняла?
– Жаль, что он приехал. Я уже думал поцеловать тебя сегодня.
– Ах, ты… снова за старое! – рассердилась Вика. – Если ты не можешь общаться со мной как друг, то тогда нам лучше вообще не общаться. И кто тебе такое сказал, что я дала бы тебе себя поцеловать, а?
– Не знаю. Прости, только не злись, – извинился он.
– Я и не злюсь, – обманывала она.
– Злишься.
– Ну, может чуть-чуть. Самую малость…
– Злишься, потому что я в тебя влюблен.
– Что? – Виктория чувствовала, как лоб покрывается испариной, а сердце начинает стучаться в два раза быстрее.
– Я тебя люблю, что тут не понятного?
– Не надо, пожалуйста, – умоляющим голосом просила она у него.
– Я не могу! Почему ты не любишь меня?
– Потому что я люблю другого!
– Кого? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Я встретил сегодня Иришку, она сказала, что ты одинока, что никакого молодого человека у тебя нет, и не было. Почему ты меня отвергаешь? Я не понимаю?
– Она сказала так, потому что мы с ней поругались и сейчас не разговариваем!
– Тогда ответь мне, почему никто не видел его, никто не знает про него? Он что с другой планеты и не видим для простых смертных?
– Не говори глупостей. Он обычный человек. Он меня любит. – Она встала из-за стола. – Я больше не намерена с тобой на эту тему общаться. Хватит! Это не твое дело.
– Прости, прости, – Илья взял ее за руку и потянул обратно за столик. – Я не хотел тебя обидеть. Я просто сам не свой, когда смотрю на тебя. Прошу, не уходи, побудь со мной еще чуть-чуть. Еще две минутки. Прости…
– Я посижу еще. – Виктория села за стол и сказала, глядя в его умоляющие глаза. – Но при одном условии, что мы больше не будем обсуждать мою личную жизнь. Договорились?
– Да, – согласился он, почесал затылок и сказал. – Я не хотел испортить эту чудесную встречу, но испортил. Не знаю, что на меня нашло, но я не мог не сказать тебе о своих чувствах – это словно крик души или что-то еще… я не знаю. Обещаю, что это в последний раз.
– Сейчас я чувствую себя какой-то злобной и бесчувственной королевой, отвергнувшей искреннюю любовь. Прости, что не люблю.
– За это не извиняются, ты не виновата. Так бывает, – сказал Илья.
– Все равно…
– Да, ладно забыли… лучше расскажи, как там Васек поживает?
– Лучше всех! Каждый день талдычит о том, как пойдет в школу. Он так счастлив, когда говорит об этом. Наивный!
– Вспомни-ка себя в его время. Все мы были наивны и глупы.
– Помню-помню. Хоть нас и ждало разочарование, зато мне не забыть нашу первую встречу.
– Да… – мечтательно проговорил Илья, вспоминая, как они познакомились и как в первый же час поругались.
– Ты был такой пухленький! – Вика засмеялись.
– Не то, что сейчас дрыщь, ты это хотела сказать?! – Теперь они оба звонко смеялись.
– Ну, почти, – сквозь смех сказала Виктория.
– А ты не изменилась. Ты все такая же красивая. Ангел, – он прикоснулся к ее руке, она вздрогнула.
– Спасибо… но мне пора.
– Уже?
– Да. Прости. Брат ждет.
– Ничего. Я понимаю. Рад был с тобой повидаться. – Мы ведь еще увидимся, Вика?
– Конечно. Почему нет, мы же друзья, как-никак. Забыл?
– Друзья, – тихо проговорил Илья. – Поедешь завтра со мной на велосипедах на пляж, купаться?
– Не знаю… во сколько? – поинтересовалась она.
– Рано утром, когда вода еще чистая, – ответил он. – И Виктория, приходи со своим другом, я правда с ним хочу познакомиться.
– Я не буду обещать. Я позвоню.
– Тогда до звонка! До встречи! – он помахал ей рукой.
– До звонка! Пока-пока! – Она отправила ему воздушный поцелуй; ее сердце обливалось кровью, когда она смотрела на его печальный взгляд.
Они разбежались в разные стороны, думая, друг о друге.
Виктория пришла домой и рассказала обо всем Домовому, который на ее огромное удивление спокойно и понимающее высказался, что он думает о ее проблеме, и посоветовал ей пока не звонить Ильей, чтобы не усугублять ситуацию. Она благоразумно согласилась с Домовым
Илья, расстроенный и поникший, на следующий день поехал на пруд, один…
– Странное чувство, – шепнула она, прикоснувшись пальчиками к его загорелой спине, по которой сбегали капельки пота.
– Что?
– Я говорю, странное чувство, когда тебе признаются в любви, а ты не чувствуешь ничего кроме боли и отчаянья. Я так переживаю за него, за Илью. А вдруг что-нибудь с ним случиться? Когда я его отвергла, он был расстроен, подавлен и несчастлив, хоть и пытался выглядеть этаким веселым и наивным простачком.
– Все будет хорошо, – успокаивал Домовой Вику. – Он съездит на пруд, искупается, позагорает, приедет обратно и обо всем забудет. Не сомневайся, он полюбит другую девушку, не успеешь ты оглянуться.
– А если нет? – никак не хотела угомоняться Вика. – Вдруг ему взбредет какая-нибудь дурацкая, суицидальная мысль, и он решит пойти на грех Божий. Вдруг ему кажется, что он больше никогда никого не полюбит. Что его жизнь кончена. Что ему нет места на земле, если в этой жизни никто его не любит?
– Не говори ерунды! – воскликнул Домовой. – Ему всего пятнадцать, жизнь только начинается, так что, поверь мне, ему нет времени думать о глупостях.
– Это не глупости. В нашем мире умирают от несчастной любви.
– Не может быть? – отрицал он, изумляясь. – Кому это надо лишать себя жизни ради неразделенной любви?
– В нашей школе училась девочка, она в женском туалете острием стеклянной бутылки исполосовала себе вены из-за того, что ее бросил парень во время свидания.
– Ужас! И что ее успели спасти?
– Да, в первый раз успели. Во второй уже накрыли лицо белой наволочкой. Ей было всего четырнадцать. И теперь ее нет. Даже жутко, что такое возможно. Я могу рассказать тысячи таких историй с печальным концом. Не каждая любовь дарит людям счастье.
– Тысячи? – возмутился Домовой. – Убить себя и лишить дара жизни ради такой мелочи, как неразделенная любовь. Это глупо! Надо жить и любить тех, кто тебя полюбит. Все просто!
– Я с тобой согласна, но согласен ли с нами Илья, вот в чем вопрос!
– Хороший вопрос, на который у меня не будет определенного ответа, так как он окутан тайной семи морей, – несерьезной ответил Домовой.
– Я серьезно, Домовой, – обиженно сказала Вика и предложила. – Может, съездить с ним на пруд, чтобы удостовериться, что он способен себя контролировать.
– Но мы ведь хотели посмотреть фильм…
– Прости, Домовой, посмотрим чуть позже. Не знаю, почему, но я чувствую, что что-то должно сегодня случиться, что-то ужасное. Я хочу его увидеть.
– Раз ты так настаиваешь, то я не против, – согласился он.
– Замечательно! Спасибо за понимание, дорогой! – Виктория чмокнула его в носик, встала с кровати, спустилась на первый этаж, в большую комнату, взяла в руки телефон и набрала номер. Никто не отвечал.
– Видимо уже уехал…
– Если хочешь, и если тебе действительно станет легче на душе, то можно пешком прогуляться до пруда. Мне не сложно.
– Еще как хочу! – сказав, обрадовалась Вика.
– А если его на пруду не будет, что тогда?
– Мы искупаемся и вернемся домой.
Они еще чуточку понежились в постели, слушая спокойную музыку, Виктория переоделась и они вышли из комнаты. Возле порога стояла расстроенная, бледная и не на шутку взволнованная Мария.
– Мама, что-то случилось? – спросила Виктория у нее, быстро встав с кровати. – На тебе просто лица нет. Что-то с папой? С Васей? С Бабушкой?
– С нашей семьей все хорошо, славу Богу! – она перекрестилась. – Значит, ты еще не знаешь о случившемся…
– О чем, мам, я должна знать?
– Лучше присядь, дорогая, – Мария взяла ее за руку, и они сели на кровать. – Случилось беда… несчастье… трагедия… о боже, как тяжело говорить такие слова!
– Мам, прошу тебя, не томи. Что…
– Илья умер, – наконец выдавила она из себя.
– Что? Не может быть!
– Может, Виктория, – прошептала она, вытирая слезы. – Его сбила машина, он умер на месте.
– Нет, мам! Скажи, что ты врешь и это всего лишь твоя злая шутка! Ты ведь меня обманываешь? Он ведь жив, здоров? Не должны дети умирать в пятнадцать, поэтому он не умер.
– С такими вещами, Виктория, не шутят, – Мария задыхалась от слез и внутренней боли, которая ныла и разрасталась. – Мне сейчас позвонила тетя Оля и сказала об этом. Он вылетел на проезжую часть, даже не оглянувшись по сторонам, и был наказан за свою неосмотрительность. Мне очень жаль, дорогая! Я знаю, как он был для тебя дорог.
Виктория долго сопротивлялась, не веря словам матери, но спустя некоторое время, когда шок рассеялся, она поняла, что Мария говорит на полном серьезе.
И вот тогда она почувствовала, как земля уходить из-под ног, а картинка началась расплываться.
– Нет! Нет! НЕТ! – завопила она, обняла маму и неистово зарыдала. – Это неправда! Неправда, он жив!
Вечером того же дня она увидела Илью, лежащего в гробу, накрытого белой мантией, из которой торчали только его белые ступни и восковая голова.
Виктория зарыдала, потеряла сознание и чуть не упала в гроб, Мария во время подхватила ее.
Она смотрела на него, но это был уже не он.
Он превратился из симпатичного, добросердечного и милого паренька в куклу, лишенную души и обаяния, в куклу с пустыми безжизненными глазами, которые еще несколько часов назад сверкали и любили, в куклу, которая совсем скоро будет погребена под землю. И больше никто не узнает о нем, никто с ним не познакомиться, не пожмет ему руку, не обнимет, не поцелует, не полюбит и не признается в любви, не почувствует его страх и волнение. Теперь никто не услышит его звонкий смех и грубоватый голосок, которым он рассказывал жутко смешные истории. Теперь никто не увидит его прекрасные очертания лица. Теперь никому не суждено с ним подружиться и понять о чем он мечтал, о чем грезил тихими темными вечерами, что хотел сделать в этой жизни, к чему стремился. Теперь он кукла без прошлого, настоящего и будущего. Теперь он принадлежит матушке земле, которая превратит его с годами в прах, в кучку пыли.
От этих мыслей, витающих в ее голове, Виктория снова заплакала, уткнувшись в грудь Домовому, который был с ней рядом.
Придя домой, Виктория спросила у Домового:
– Ты не думал… а что… если бы мы поехали с ним?
– Он бы возможно не попал под колеса машины и не умер. Я думал об этом. Но мы не могли знать, что так случится. Так что не кори себя. Ты ни в чем невиновата! Невиновата!
– Виновата! – возразила Вика. – Если бы я была с ним рядом, – говорила она, вытирая слезы платком, – то он бы остался жив, и этот кошмар никогда бы не случился.
– Успокойся.
– Я не могу. И вообще, зачем я тебя послушала!
– Теперь уже и я виноват!
– Нет! Но мы могли предотвратить эту нелепую смерть! Поэтому, частично и ты виноват в его смерти.
– Никто не виноват в его смерти. Пойми же, Виктория, простую истину, что никто, ни одно живое существо не знает, что его ждет впереди и когда ему суждено умереть.
– Ты не понимаешь, мы могли спасти его!
– Но не спасли, я знаю. И от этого больно. Больно, что такие молодые ребята покидают мир. Больно, потому что понимаешь, что он был твоего возраста. А знаешь, что самое страшное?
– Что же?
– Когда смотришь на усопшего, ты понимаешь, что она, ЕЕ Величество Смерть, как никогда близка и в любой момент может постучаться в дверь и придти за тобой и забрать в свой темный мир, навеки.
– Пообещай мне, что никогда не умрешь! Если ты умрешь, я не смогу без тебя жить!
– Я не могу пообещать то, что невозможно. Такова жизнь, люди и духи умирают. И это правильно. – Он поцеловал ее. – Лучше пообещай мне, что… чтобы не случилось, жить, невзирая на любые невзгоды. Обещай мне, Виктория!
– Я…
– Это обещание будет для меня лучшим подарком.
– Хорошо. Я обещаю, – сквозь слезы говорила Вика. – Тогда и ты мне пообещай, что будешь жить, если вдруг я умру…
– Обещаю и выполню свое обещание.
– Я не хочу умирать! – сказала она и зарыдала.
– Не думай об этом. У нас впереди – вся жизнь!
Глава 14
Шло время, летели месяцы. Боль от утраты, горечь от холодных прикосновений к чуждой и одновременно сопутствующей нам при жизни смерти, внутренняя скованность и опустошенность, разочарование в себе и гнетущее чувство вины стали угасать, проскальзывая через пальцы времени, словно вода и увядать в общем потоке серой массы, в потоке жизни, в потоке воспоминаний.
Виктория любила вспоминать поздней ночью о своем друге, который однажды не открыл глаза, закрыв их на долгую вечность, окутанную мраком и печалью. А возможно и наоборот, печаль, окутанную беспредельной свободой, легкостью, детской, наивной радостью и простым человеческим счастьем. Она видела его за партой, за велосипедом, за кофейным столиком, за густой травой, на баскетбольной площадке, на ее кровати, на выпускном балу, когда он танцевал с ней всю долгую и волшебную ночь, держа ее за талию. Она представляла, как его влажные и горячие губы соприкасается с ее губами в мимолетном поцелуе, как он проводит своей рукой по ее телу, дрожащему от удовольствия, как признается в любви…
Эти воспоминания доставляли ей счастье и одновременно боль. Она, то смеялась, то плакала, видя его призрачных лик среди призрачных декораций ее воспоминаний, которые каждый божий день уводили ее из настоящего в прошлое, воспоминания, которые заставляли оглядываться назад.
Прошло уже два месяца со смерти Ильи, но Вика все еще не могла смириться с его скоропостижной гибелью, которая была для нее, как гром среди ясного неба, как белый шквал во время мертвого штиля. Она убеждала себя, что он не умер, а просто уехал на время и скоро должен обязательно вернуться.
Она огибала острые углы, доводы, высказываемые Домовым, которые убеждали ее не оглядываться назад и забывать про Илью. Вика кивала головой Домовому в знак согласия, но как только он уходил от нее, она делала по-своему, как считала нужным и правильным. А именно думала об Илье, винила себя в его смерти, ревела и вспоминала картинку за картинкой.
Домовой знал о ее секрете, но боялся сказать свое резкое слово, чтобы не усугубить и так пошатнувшиеся чувства друг к другу после смерти Ильи, от которых веяло холодом и густым туманом непонимания. Он знал, как никто другой, как хрупки узы дружбы, поэтому благоразумно отказывался от этой идеи. Но он не сдавался, каждый день придумывал новые способы вернуть настоящую Викторию, растворившуюся в океане воспоминаний, забывшую про млечный берег настоящего, по которому одиноко бродит Домовой и смотрит вдаль, на нее, надеясь на лучшее, но готовясь к худшему.
Все изменилось тогда, когда Домовой увидел незнакомца возле своего худого и обветшалого дома. Он стоял возле обгорелого дерева, смотрел странным и волнующим взглядом на его дом, на него, в его глаза, ища там ответ, которого не было. Сначала Домовой подивился тому факту, что в их краях очутился другой духовный обитатель, а потом разозлился на то, как он смотрит на него, открыто читая его закрытые ото всех личные мысли.
Он, недолго думая отварил дверь и подошел к нему, спросив:
– Что вам угодно в наших бескрайних краях? Если ищете общение, то, увы, вы его не найдете? Здесь на миллион миль нет живых существ, одно сплошное уныние виде палящего солнца и пустыря с опаленными деревьями.
– Вы говорите, что здесь нет общения, а сами со мной общаетесь. Значит, все-таки есть, не так ли, молодой человек? – задав вопрос, он ехидно улыбнулся. – Но сейчас не об этом. Я просто бродил, скитаясь по миру, как неприкаянный раб, – говорил он, все так же открыто обсматривая Домового, – чтобы придти к божественному сиянию. И пришел. Ваш дом окутан ярким голубым светом, который тянул меня сюда через миллиарды бессонных ночей и дней словно магнит. Почему ваш дом сияет? Что в нем есть такое, что дорого моему старому и больному сердцу?
– Я не знаю, – честно ответил Домовой. – Мне папа говорил про вас, про таких как вы. Вы вечные страдальцы, которые вынуждены скитаться по безликим просторам нашей вселенной, чтобы найти то, что вам дорого. И пока вы не найдете этого, вы не обреете покой. Вы один из них?
– Скорее да, нежели нет, – неопределенно отвечал незнакомец. – Я сам не знаю. Я пробудился однажды утром и начал бездумно и безумно искать свой лучик света как прокаженный и ничего не могу изменить. Это словно страшный сон, который несет тебя в неведомые дали ради чего-то такого же далекого и надуманного. – Он задумался, прикоснулся к Домовому и улыбнулся ему. – Слава Богу, ты настоящий, а то в последнее время, я часто вижу иллюзии.
– Мне вас искренне жаль…
– Не надо жалеть мученика, это грешно. Как тебя зовут, мальчик?
– Домовой. Я живу здесь. А вас?
– А меня мистер Никто. – Он протянул ему руку и добавил. – Немо, если угодно.
– У вас нет имени? – изумился Домовой.
– Возможно, и было когда-то, когда я еще был в своем уме. Возможно, я его забыл. Возможно, у меня никогда не было имени. Я не знаю. Все моя жизнь – это непроглядный смог из противоречий и небылиц.
– Немо…
– Что Домовой?
– Вы хотите заглянуть в дом? – спросил он у незнакомца
– Очень хочу, а если быть точнее, то желаю об этом.
– Тогда прошу в наш славный дом. – Домовой одной рукой похлопал его по спине, а другой – показал на дом.
– Благодарю. Если честно, не ожидал, что подойду к цели так близко. Что меня пустят в дом. Даже не надеялся на такой подарок судьбы. Не боишься впускать незнакомцев?
– Вы мне кажетесь безобидным. Или мне стоит вас бояться?
– Не думаю. Но будь со мной начеку, не потому что я опасен или что-то в этом духе, а потому что я не знаю, кто я и что из себя представляю. Уж прости, старого странника.
– Такое чувство, что мы уже где-то пересекались. Ваше лицо мне знакомо и не знакомо. Странно…
Они подошли к дому, и Домовой отварил скрипучую дверь, пропустив вперед Немо, который зашел в дом медленно, остерегаясь подвоха или ловушки.
– Как вам наш милый дом? – поинтересовался у странника Домовой.
– Если быть честным, то дом красивый, но не уютный. Сразу видно в доме живут одни мужчины, не хватает женской легкой руки, с помощью которой комнаты превращаются в прекрасные храмы уюта, благоговения и спокойствия, где отдыхаешь душой и телом. Где твоя мама?
– Умерла при родах. Я ее даже не видел, – ответил Домовой.
– Мне жаль, – искренне вымолвил старый странник с густой седой бородой.
– Мне тоже…
– Ты хоть что-то знаешь про свою мать, а я не помню ни отца, ни мать. Ни кого, кто был со мной рядом в далеком детстве, которого словно и не существовало.
– Кажется невероятным, что можно забыть свое детство, – изумился Домовой. – Я никогда его не забуду. Если даже мне этого захочется у меня все равно ничего не выйдет.
– Ты еще молод. С годами многое забываешь. Запомни, что мир, жизнь, дом, воспоминания – не вечны!
– Вы говорите, как моя подруга, Виктория.
– Виктория?! – вздрогнул он, словно его поразила молния.
– Да, Виктория. Вы с ней знакомы?
– Наверное, нет. Я не знаю. Виктория… прекрасное имя. Давно с ней дружите? – поинтересовался странник, трогая разные вещи, медленно продвигаясь вглубь большой комнаты.
– Так давно, что иногда кажется, что мы с ней всегда были вместе и никогда не разлучались. Вам знакомо такое чувство? – странник кивнул, и Домовой продолжил рассказывать. – Мы с ней познакомились, когда нам было семь. Сейчас нам пятнадцать и мы все еще вместе и более того, все еще любим друг друга.
– Это не может не радовать мое старое сердце, что в молодых душах рождаются светлые чувства, способные рождать в нас добродетель. Ты так не считаешь?
– Вы правы. Я знаю, если бы не любовь, то я был бы не так добр.
– Почему? Можно подняться на второй этаж?
– Конечно. Вот по этой лестнице. Она крутая, осторожно, – предупредил странника Домовой и сказал. – Потому что я учусь в колледже, а там учат презирать людской род, люто его ненавидеть и делать ему больно. То есть нас заставляют причинять зло тем, кому я доверяю и уважаю, ни взирая на мнение большинства.
– Ты молодец. В тебе растет сильная личность, которая в будущем может изменить устои, которые....
– Не вечны, – добавил за него Домовой.
– Ты все схватываешь на лету. – Они поднялись наверх, и пошли по коридору. – Из твоего рассказа я понял, что Виктория, живет на Земле.
– Да, – ответил он.
– Странно. Чем больше я узнаю от тебя о ней, тем четче и ярче становиться голубое сияние. Можно вопрос?
– Конечно, спрашиваете!
– Когда ты говоришь о ней, твои глаза наполняются болью. Что-то случилось? У вас размолвка?
– И нет, и да. У нее умер друг, два месяца назад, его сбила машина. Я его знал, он был хорошим другом. Она не может его отпустить, постоянно оглядывается назад, живет в прошлом, когда нужно смотреть вперед и двигаться дальше. Когда я ей это говорю, доказываю, она смотрит на меня холодными, бесчувственными глазами и молчит, нервно кивая. Если честно, от ее взгляда сердце обливается кровью. А мысли, витающие в моей голове, твердят только об одном, она тебя уже не любит, как раньше.
– Глупости, вы любите друг друга также и ни на йоту меньше, просто сейчас для вас настал трудной момент, который переживает каждая пара на определенном жизненном этапе. Ты должен ее поддержать, быть всегда рядом, как можно часто признаваться в любви, нежно целовать. И поверь, все образуется. Не успеешь оглянуться, как она вернется. Дай ей немного времени!
– Хорошо. Спасибо. Но откуда вы все знаете?
– Не знаю. Как я говорил ранее, я ничего не помню. Но когда меня о чем-то конкретном спрашивают, я не раздумывая, отвечаю. Как-то все само собой получается. Можно зайти в эту комнату?
– Понятно, я учту ваши слова. Да, это, кстати, моя комната.
– Она уютней. Мне кажется, в твоей комнате, Домовой, скрывается то, что мне нужно.
– Вот здорово!
– Пока я вижу в этом только негативную сторону.
– Почему? Не понимаю?
– Потому что неизвестно, что будет со мной, когда я найду то, что искал много-много лет или столетий. А вдруг мне не понравится?
– Я уверен, вам понравиться!
– А что у тебя спрятано под кроватью? – спросил он, подойдя к ней.
– Ничего. Хотя нет, вру! Там лежит рисунок, подаренный Викторией на мой день рождения. Я его прячу от отца.
– Строгий отец? – поинтересовался он.
– Не то слово! Иногда он просто невыносим!
– Вечные проблемы отцов и детей.
– Наверное. Надеюсь у меня одного такие проблемы.
– Вряд ли… можно взглянуть на рисунок, если конечно тебе не доставит больших хлопот моя просьба? – вдруг спросил странник без имени.
– Да, нет, что вы! – Он нагнулся и вытащил рисунок, обрамленный в стеклянную рамку. На нем была изображена Виктория. – Она всегда со мной. Вот видите, в углу, ее признание в любви, дата и подпись. «Люблю и целую. Помни, я всегда с тобой, даже когда меня нет рядом». 3 сентября 2003 года.
– О боже! – воскликнул странник. – Я ее нашел!
– Кого? Картину?
– Я нашел то, что искал! Это Виктория!
– Простите, я не поминаю вас…
– Виктория – моя родная внучка! Я вспомнил! Вспомнил! Именно поэтому, из-за нее я скитаюсь..
– Что? Это вы!? Как вы здесь оказались?
– Если бы я знал. Видимо, она не может отпустить меня, как не отпускает своего умершего друга, поэтому я сейчас скитаюсь меж двух миров....
– Вам надо с ней срочно встретиться! Я могу ее привести сюда!
– Правда? Было бы здорово…
– Да. Она вас так любила, – он осекся и добавил, – и продолжает любить. Когда она говорит о вас, она плачет.
– О! Как же я ее люблю! Эти чувства невозможно описать! Она, наверное, уже такая взрослая и красивая.
– Она – ангел!
– Ооо… теперь я еще больше стал волноваться, а вдруг когда я ее увижу, я исчезну или еще хуже зарыдаю как ребенок.
– Не волнуйтесь. Побудьте здесь, я вернусь через пять минут. Если придет отец, скажи ему, что вы мой преподавать по древнегреческим языкам. Хорошо?
– Хорошо. Только, – он задел его плечо и замолчал.
– Не переживайте, она буду рада.
– Спасибо, – поблагодарил его странник.
– За что?
– За все! Благодаря тебе я обрел смысл сего бытья, смысл моего скитания.
– Не за что. Ну, я побежал.
– Давай…
– Виктория, – закричал Домовой, когда открыл дверку платяного шкафа и вступил на мягкий ковер ее комнаты. – Виктория! – вторил он и ничего… пустота, гробовое молчание среди тиканья механических часов и воя летнего ветра, вальяжно гуляющего в комнатах опустелого дома.
Домовой растерянный и расстроенный спустился на первый этаж, забежал в каждую комнату, окликнув Викторию, которая так и не отвечала. Не найдя ее в доме, он выбежал во двор с еще тлеющей свечей надежды в то, что она слушает плеер и облагораживает своими умелыми ручками разноцветную клумбу, которая воздвигалась вблизи могучего дуба, у самых окон дома. Но и там его ждало разочарование. Никого. Ни души. Он издал вопль отчаяния, упав на колени.
– Виктория, где же ты!? Ты нужна своему дедушке и мне! Он ждет! – вскликнул он, глядя в голубые небеса, в пучине которых проплывала белая точка самолета, словно звезда в открытом космосе.
– Ты чего кричишь? – взволнованно спросила Вика, сидя на ветке дуба.
– Виктория! Ты здесь… Слава Богу! – он легким движение гибкого тела в мгновение ока оказался на ветке, обнял и поцеловал ее в щечку. – Почему ты спряталась?
– Я думала тебе понравиться, ты же любишь такие игры. Что случилось? Ты как будто призрака увидел! И я не поняла, причем тут мой дедушка?
– А при том, что он, твой славный и добрый дедика, сейчас в моей комнате и ждет тебя, чтобы поговорить с тобой!
