Василий Васильевич Пряхин
Виктория
Наигравшись в ляпки с классом, Вика села на белый подоконник и посмотрела на улицу. К ней подошла Полина, села рядом, вытерла потный лоб платком и спросила:
– И чего это ты загрустила?
– Помнишь, сегодня на уроке Татьяна Викторовна заругалась на Илью?
– Так ему и надо. Нечего на уроках разговаривать.
– Он не виноват.
– Как это он невиноват?
– Это я с ним начала спорить. А он взял всю вину на себя. Может быть, он не такой странный и плохой, как мы думаем?
– Ты меня удивляешь, подруга. То его ненавидишь, то его защищаешь. Ты уж определись! – Она улыбнулась и ткнула пальцем Викторию в бок.
– Я хотела у тебя спросить, нужно ли мне к нему подойти?
– Не знаю, – откликнулась Полина, глядя на дурачащихся сверстников, которые через несколько десятков лет будут руководить страной.
– А как бы ты поступила, если бы оказалось в моей ситуации?
– Наверное, извинилась, – неуверенно ответила Полина. – Может, лучше еще поиграем? Успеешь извиниться.
– Нет. Я устала. Я пойду…
Виктория встала с подоконника и пошла к декоративному дереву, в огромном глиняном горшке, где Илья с тремя другими мальчишками что-то бурно обсуждали; Полина же побежала к ребятам, чтобы продолжить веселую игру.
– А тебе говорю, что у моего папы самая быстрая машина. Она разгоняется до трехсот километров в час, – доказывал Евгений Илье.
– Это разве скорость? Фигня все это! У моего папы машина разгоняется до шестисот км, – хвастался Вася, глядя на ошарашенные лица друзей.
– Да врешь ты все! – говорил Илья. – Нет таких быстрых машин. Я-то знаю!
– Откуда ты можешь знать? – не соглашался с ним Гена. – Во-первых, шестьсот – это еще мало. И, во-вторых, у меня есть один знакомый, который собрал в гараже из груды металла – сверхмашину, способную разгоняться до тысячи километров в час!
– Вау! – вскрикнул от возбуждения Евгений.
– Неужели это правда, Генка? – поинтересовался Вася.
– Конечно…
– Конечно, это ложь! – перебил Гену Илья, который больше не мог слушать этот бред. – Такую скорость развивают только самолеты. Да и то не все. Вы сами-то подумайте, какой нужен двигатель, чтобы разогнать машину до такой скорости.
– Откуда ты все знаешь? – злобно спросил Геннадий, недовольный тем обстоятельство, что его посмели перебить.
– В отличие от вас я все лето читал журналы об автомобилях и самолетах, – ответил Илья.
– Так ты же читать еще толком не научился, – ехидно подметил Вася.
– Ну и что. Зато я с легкостью могу отличить двести километров от тысячи. И говорю точно, Гена, сейчас нас обманывает и не краснеет.
– А может, ты нас обманываешь? Откуда нам знать? – выкрутился Гена и язвительно спросил. – А откуда у тебя эти журнальчики появились?
– Вообще-то они папины. Он любил технику. И я тоже.
– Я все понял, ребята, – Гена посмотрел на Васю и Евгения, – почему он не верит нам?
– Ну и отчего же? – поинтересовался Илья.
– Ему просто завидно. Да, завидно. У тебя нет ни машины, ни одежды, ни даже нового портфеля, а только братовский поношенный хлам. У тебя и отца нет. Где же он? Убежал от тебя?
Илья покраснел, насупился. Ноздри вздымались и опускались. В пустых глазах читалось злость и ярость.
– Не твое дело!
– Мистер Всезнайка обиделся. Иди-иди, поплачь, как девчонка, в подушку.
Они втроем засмеялись, провожая взглядом поникшего Илью, который начал всхлипывать.
– Зачем вы над ним издеваетесь? – возмущенно спросила Вика, глядя на них непонимающими глазами. Наивными глазами непорочного дитя, увидевшего как иногда жесток бывает этот мир. Как он несправедлив по отношению к слабым и обездоленным. Таким как Илья.
– Тебе какая разница? – сказал Вася. – Ты же сама говорила, что он странный. А теперь что вздумала его защищать?
– Дак они любовнички, – сказал Гена, и ребята заржали. – Иди, успокой своего дружка. Он такая плакса! Наверное, поэтому отец его бросил.
Илья остановился, сжал руку в кулаки, да так сильно, что они мгновенно побелели. Развернулся и побежал на Гену, плача и крича.
– Не смей говорить о моем отце! Он – хороший!!
Гена, Вася и Женя, увидев бегущего разъяренного Илью, в одночасье притихли и разбежались в разные стороны, чтобы не попасть под горячую руку.
– Он больной! – кричали они. – Он болен! Остановите его!
Илья поскользнулся и упал на пол. Виктория подбежала к нему, чтобы помочь ему встать на ноги. Но он ее оттолкнул и убежал со слезами на щеках в туалет, чтобы больше никто не увидел его слабость, его боль.
Прозвенел звонок на урок. Виктория застыла на месте, не зная, что ей и делать. То ли побежать в мужской туалет, успокаивать Илью, то ли пойти в класс, сесть за парту, словно ничего и не было. Она выбрала другой вариант. Виктория обратилась за помощью к учительнице, которая сидела за столом и читала учебник и рассказала ей о том, что случилось на перемене. Учительница ахнула и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Было слышно, как каблуку цокают по полу. Виктория посмотрела на притихший класс, ожидающий не иначе, как сильную взбучку.
Через минуту Татьяна Викторовна с железным, нечитаемым лицом зашла вместе с Ильей, держа его за руку. Хоть он и умыл лицо водой, все равно было видно, что он плакал. Класс озадаченно смотрели на одноклассника, который сел за парту, открыл учебник на нужной странице и уткнулся в нее.
– Сегодня вы меня разочаровали, – начала она. – Кто это сделал, опозорил не только себя, но и весь класс. Так как каждый ученик – это элемент мазайки, из которого получается ЛИЦО класса. И если кто-то ОДИН вздумал подло, жестоко и неблагоразумно выражаться, обзываться, драться и унижать тех, у кого нет того, что есть у других – значит, он искажает лицо класса. Делает его монстром. – Она поправила прическу. – Сегодня подвергся жестокому унижению Илья, над которым издевались и глумились Гена, Вася и Евгений. Прошу вас, славная троица, встать и выйти к доске. – Они продолжали сидеть, поджав «хвосты». – Ну и где ваш героизм, храбрость и смелость? Я жду три секунду, если вы не подойдете к доске, я позвоню вашим родителям на работу. Вот они обрадуются, узнав, что натворили их ангелочки. Не так ли? – Они встали и нехотя, еле волоча ноги, вышли к доске, опустив взор на пол, обшитый линолеум. Им было стыдно.
– Родителей вы еще боитесь. – Она подошла к ним ближе и спросила у каждого провинившегося. – Зачем вы обидели вашего друга, товарища, одноклассника? Зачем так низко пали, когда говорили об его отце такие мерзости? Вы хоть знали, кем он был!? – Они одновременно замотали головами. – Отец Ильи – герой нашего времени. Он спас сотни человеческих жизней, когда воевал в Чечне. Его награждал сам Президент Российской Федерации медалью «За храбрость и отвагу, проявленную в бою». Он умер – героем и, прежде всего, человеком с добрым сердцем и огромной благородной душой. Вот он кто был. Чего же вы молчите? Чего же прикусили язычки? Нечего сказать? Евгений? Геннадий? Василий? – учительница села за стол, вытерла лоб платком.
Евгений с Василием зашмыгали носом. Геннадий стоял, насупившись, уши его были краснее раскаленного металла.
– Я так поняла вам нечего сказать. Тогда это мы обсудим с вашими родителями. А сейчас я хочу, чтобы вы извинились перед Ильей, сели на свои места и мы продолжили урок.
– Прости меня, Илья. Я не знал, что твой папа умер, – извинился Василий.
– И меня. Я поступил плохо. Извини, – извинился Евгений.
– И меня, – добавил Гена, злобно посмотрев на Илью.
– Илья ты их прощаешь? – спросил учитель.
– Да.
– Спасибо, Илья. Ты храбрый мальчик. – Она посмотрела на Гену, Васю и Евгения. – Можете садиться. С вами мы еще поговорим. А сейчас дети продолжим урок.
После этого Виктория не могла воспринимать информацию, которую хотела донести до них Татьяна Викторовна, которая была расстроена не меньше, чем Виктория.
Когда уроки кончились, Вика спросила у Ильи, как он себе чувствует. Илья ничего не ответил, сложил вещи в портфель и удалился прочь из школы. Вика расстроилась еще больше. Она винила себя в том, что произошло сегодня. Ведь именно она говорила классу, какой он странный.
Домой Виктория пришла в отвратительном настроении – даже не осталась с девочками после уроков попрыгать через резиновые колеса– и не хотела ни с кем говорить о том, что сегодня произошло, но ее внутреннее напряжение росло, как огромный огненный шар, который с каждой минутой было тяжело удерживать в себе. В итоге она не выдержала и рассказала о случившемся сначала Марии, а потом Домовому. Если Домовой отреагировал спокойно, да и то потому, что не понял, отчего же мальчики так были жестоки по отношении к Илье. То Мария восприняла эту новость как шокирующую. Для нее было дико, что первоклассники могут быть так неучтивы по отношению друг к другу.
Глава 15
12 сентября 1997 года
На следующее утро Виктория пришла в школу сонная как муха, так как не могла ночью уснуть, видя перед собой эту нелепую сцену снова и снова. Спор, колкие фразы, ярость, злость, боль. Она отчетливо видела, как Илья сжимает кулаки и бежит на них, падает на пол, ревет, отталкивает ее от себя и убегает в другое измерение, где страдает от невыносимой, душевной боли.
Сколько бы ни говорила учительница о героизме Михаила Ильича, горожане знали, что после службы по контракту он пришел не тем, кем был раньше. С орденами, медалями, деньгами, но без правой руки и с поврежденной нервной системой, которая постоянно давала сбои. Он не мог нормально держать ложку, ибо левая рука тряслась, как вибрационной молоток. Он мог неожиданно свалиться на пол и трястись в конвульсиях минут пять. Он не мог спать, так как ему каждую ночь снились убитые духами солдаты (его покойные друзья, которые погибали в двадцать лет из-за глупости чиновников, уничтожающий мир свои безрассудством и алчностью), убитые дети и женщины, которых они расстреливали и насиловали. Он стал инвалидом на всю оставшуюся жизнь и ради чего? Ради медных побрякушек, которые сейчас пылятся в ящике с другим ненужным хламом? Ради бумажных денег, которые утекли, как вода сквозь пальцы? Ради того, чтобы постоять на одной сцене с Президентом, который через пять минут его благополучно забыл и не вспоминал? Ради чего? Ради того чтобы в тридцать три года спиться, подсесть на наркоту, стать бесчувственным «овощем» прикованном кресле-каталке и сдохнуть где-то на улице, в подворотне, вместе с бомжами?
Вика села за парту, вытащила учебники с тетрадями. Она смотрела то на входную дверь, окрашенную в белый цвет, то на часы округлой формы, стрелки которых неминуемо подступали к девяти часам. Ильи все не было.
Прозвенел звонок на урок. Илья так не пришел.
Когда закончился урок математики, Виктория подошла к Татьяне Викто-ровне и спросила, куда же запропастился Илья и все ли с ним в порядке. На что учительница ответила, чтобы она не волновалось за Илью, так как пошел к зубному врачу и по заверению матери должен придти ко второму уроку. Виктория с облегчением вздохнула и выбежала в коридор, чтобы встретиться с Ильей.
За минуту до окончания перемены, в класс зашел Илья с опухшей губой от обезболивающего укола. Он поздоровался с учителем и сел за парту, тихо прошептав:
– Привет, Вика. Ты чего не здороваешься? Зазналась?
– Привет. Ничего я не зазналась. – Она уже хотела ему сказать, что ужасно переживала за него и не спала всю ночь, но благоразумно промолчала, спросив. – Ну и как у зубного?
– Ты еще спрашиваешь! Ужасно-ужасно! Его укол заморозил мою нижнюю губу, которую я и сейчас не чувствую. А знаешь еще, что самое ужасное, когда он взял блестящие плоскозубцы, закрепил их на молочном зубе и дернул с такой силой, что я во рту почувствовал вкус крови.
– Фу! Какая гадость! – поморщилась Виктория. – Терпеть не могу этих зубных врачей.
– Не ты одна их ненавидишь, знаешь ли.
– Они все какие-то садисты. Ты не замечал?
– Конечно, замечал! Ты скажи, какой нормальный человек пойдет работать туда, где нужно будет каждый день вырывать зубы? Только садист или маньяк. Я вот решил, что больше туда не пойду.
– А если другой зуб заболит?
– Буду терпеть. Раньше же люди обходились и без них.
– Когда это интересно? В Древние времена? – спросила она.
– Кстати, Вика, спасибо, – вдруг поблагодарил он Викторию.
– За что это? – удивленно спросила она.
– За то, что заступилась за меня.
– Да, пустяки.
– Я вчера был в ярости и оттолкнул тебя, когда ты мне помогала встать с пола. Извини. Я просто не хотел, чтобы ты видела, как я плачу. Извиняешь?
– Извиняю, – она улыбнулась.
Прозвенел звонок.
Глава 16
31 сентября 1997 года
– Мне не верится, что прошел уже целый месяц, как я учусь в школе, – поделилась своими ощущениями Виктория с Домовым, когда они сидели в межгалактическом туннели и любовались космическими красотами. – И знаешь, что самое отвратительное, что Илья оказался прав, когда говорил, что учеба мне надоест через месяц.
– Его больше не обижают? – поинтересовался Домовой.
– Нет. Хотя если по правде, то обижают и издеваются, но не так открыто, как раньше. Вот что страшно!
– Это как?
– Ну, например, обзывают его ботаником. Всезнайкой. Хомяком из-за его пухлых щек. Или выкидывают тетради в окошко. Или заберут резинку, а потом не отдают, кидая ее по всему классу. И всем-всем весело. Я тоже иногда смеюсь, а потом себя за это ругаю.
– И ты смеешься? – возмущенно спросил он. – Ты мне говорила, что он твой друг.
– Поэтому мне и стыдно за свои поступки. Ничего не могу с собой поделать, когда все смеются и резвятся.
– ТЫ должна останавливать их, а не поддерживать смех.
– Я не думала, что ты так будешь переживать из-за мальчика, к которому меня ревнуешь.
– Он мне понравился.
– Он тебе понравился? – удивлено переспросила Виктория.
– Все тебе нужно знать. Да, он мне понравился, потому что он скромный, как я. И вроде бы добрый и без каких либо корыстных мыслей принес тебе шоколадку за то, что ты помогла ему разобраться с математикой, когда он пропустил урок. – Он замолк и добавил. – Так что, Виктория, помоги ему преодолеть неприятности. И не смейся над ним! Что же ты за друг такой-то?! – возмущался Домовой.
– Я обещаю, что помогу ему, – ответила Вика и спросила. – Ты сейчас сказал, что он дружит со мной без каких-либо корыстных мыслей. А кто это со мной так дружит? Поделись секретом? Неужели Полина?
– Я такого тебе не говорил. Ты сама так предположила. И вообще мне не верится, что мы с тобой дружим так долго. – Домовой быстро перевел разговор на другую тему.
– А ты хитрый! Значит, не хочешь говорить о Полине. Ну и ладно, – сказала она и ответила. – То, что мы дружим это не просто классно, а – СУПЕР. А что тут такого? Три месяца для дружбы – это пустяки! – Она махнула рукой.
– Пустяки, то пустяки. Но мы с тобой не просто друзья, а межгалактические друзья из двух разных миров, можно сказать – из разных вселенных.
– Ага. Ты не знаешь, кто-нибудь вообще дружил с Домовыми больше трех месяцев, кроме моего дедушки? – спросила Вика, глядя, как меркнет звезда на небосводе.
– Я не знаю. Никто мне об этом не говорит и вряд ли скажет. Неизвестно, может быть, вы с дедушкой только вдвоем и обладаете этим даром видеть то, что не видят другие, – ответил Домовой. Спросил. – Разве не прекрасен твой мир из глубин космоса? Таким он мне нравится еще больше. Голубой шарик среди черноты.
– Прекрасен, – согласилась Вика. – Странно, но этот голубой шарик мне кажется не реальным, потому что я привыкла его видеть по ту сторону облаков. Я вот тут подумала,…а может мне рассказать о тебе Полине. Как ты на это смотришь? Я очень хочу с ней поделиться секретом. Так как у нас нет друг от друга секретов.
– Это мне и не нравится, что ты делишься с ней секретами, – ответил он.
– Кажется, кто-то сейчас признался в том, что еще полминуты назад скрыл…
– Да, – уверенно ответил он. – Ты дружишь с ней месяц и за это время ты решила за нее все контрольные и домашние задания, пока она где-то и с кем-то гуляет.
– Ты же сам говоришь, чтобы я помогала друзьям. Вот я ей и помогаю.
– Тогда тебе придется десять лет ей помогать, пока вы не закончите школу.
– И буду, если тебя это интересует.
– Не обижайся на меня, Вика. Я не хочу, чтобы мы ссорились из-за нее.
– А я и не обижаюсь.
– Я опасаюсь ее. Но если ты уверена в ней и не боишься поделиться нашей тайной, то я познакомлюсь с ней. Вряд ли, конечно, она меня увидит, но стоит попробовать.
После этих слов нахмурившиеся брови Виктории разгладились, сжатые губы в трубочку от злости распрямились и растянулись в широкой улыбке. Она посмотрела на Домового и поблагодарила за то, что он разрешил ей поделиться тайной и рассказать о нем Полине – ее лучшей подруги, которая хоть и плохо учиться, но зато к ней так добра и мила, что у Вики не было ни каких оснований ее уличить в чем-то нехорошем и подлом.
– Ты уверена, что хочешь именно сейчас рассказать ей обо мне? Может, еще подождешь? Месяц? Просто если она тебе не поверит, пострадаю не я, а ты. Понимаешь?
– Да, – без доли сомнения ответила Вика. – Я в ней уверена. И ответь, пожалуйста, что ты там такое изучаешь, что стал таким умным? Все знаешь!
– Всякие неинтересные учебники, как и ты, – смутившись, ответил он.
Вернувшись с небес на землю (в прямом смысле этого слова) Домовой прыгнул на мягкую кровать Вики и зарылся под одеяло, сказав:
– Я чуточку подремлю, пока ты бегаешь за Полей.
– Хорошо, – ответила Вика, скрывшись за дверью. Топая, она забежала в мастерскую, где мама рисовала портреты, сказала, что пошла к Полине и через пять минут с ней вернется, так как хочет показать ей новую версию спектакля. Мария не стали возражать. Для нее стало привычным делом отпускать Викторию одну к подруге.
Прошло не больше получаса, как в комнату ворвались две веселые девчонки. Домовой так напугался, что чуть не свалился с кровати; он слез с нее и встал у окна, ожидая худшего.
– И зачем ты меня позвала? Я не вижу ничего удивительного и секретного? Обычная комната, в которой мы играли тысячу раз после школы.
– А вот и необычная. Самая что ни наесть волшебная комната, с помощью который осуществляется вход в потусторонний мир. Точнее за задней стенкой платяного шкафа, что стоит вон в том углу. – Вика показала пальцем на шкаф. Полина продолжала ухмыляться. – За ним открывается длинный туннель, ведущий к самим звездам, в космос, вход в другую планету, где живут духи, обитающие среди нас. Домовые.
Полина не сдержалась и засмеялась.
– Почему ты смеешься? – спросила Виктория, чувствуя себя полной дурой.
– Прости, но я не могу слушать эту сказку и поверить в ее существование. – Посмотрев на разочарованную Викторию, Полина успокоилась и пообещала, что больше не будет над ней смеяться. – Продолжай.
– В моей комнате сейчас житель из другого мира. Домовой! – восторженно объявила Вика, словно представила на аукционе бесценный экземпляр.
– Это все шутка, Вика? Я никого не вижу, кроме тебя.
– Ты мне не веришь, поэтому и не видишь.
– Прости, я не вижу. Если ты надо мной хотела пошутить, то у тебя получилось, я практически поверила.
– Домовой помоги же мне, возьми ручку и подкинь ее в воздухе, – попросила у него Вика.
– Нет, – воспротивился Домовой, посмотрев на безразличное и одновременно веселое лицо Полины. – Она тебе не верит. Она над тобой смеется. Почему ты не замечаешь этого?
– Просто сделай то, что я у тебя прошу. Пожалуйста!
– Ты еще и с ним разговариваешь? – ехидно спросила Поля, закрывая рот рукой, чтобы не засмеяться снова.
– Он реален. Пожалуйста, Домовой!
Домовой взял ручку в руку и стал подкидывать ее вверх.
– Ты видишь-видишь! Как ручка без помощи рук летает в воздухе!
– Нет. Потому что ничто не летает в воздухе. И никто не стоит у окна. Ты это себе нафантазировала сидя дома, решая уроки. – Полина подошла к окну. – Видишь, я стою здесь. – Она прошла мимо Домового и встала рядом с ним. – Странная ты какая-та! – подытожила Полина, сев на ее кровать.
Домовой посмотрел печальным взглядом на Вику и прошептал:
– Она тебе не верит. Лучше скажи, что ты хотела с ней просто поиграть. Мне очень жаль, Вика.
Виктория опустила голову, подошла к кровати, села, обняла Полину и сказала ей, что она просто пошутила и просит прощение.
– Ты ведь не кому об этом расскажешь? – спросила Вика, когда они прыгали на кровати, жуя попкорн.
– Нет. Я уже забыла, – ответила Поля, приземлившись на попу, отчего мешок с попкорном выскользнул из рук и упал на ковер, усеяв его воздушной кукурузой, которая напоминала россыпь белоснежных одуванчиков на зеленном поле, уходящим далеко-далеко за горизонт. – Ой, прости. Я просыпала попкорн. – Она слезла с кровати и начала собирать просыпанную кукурузу.
– Не страшно. – Виктория подошла к Полине, чтобы ей помочь. – Поля, а может сегодня, устроим пикник. Как ты на это смотришь?
– Только… – Она замолчала.
– Только что? – поинтересовалась Виктория.
– На пикник нужны деньги..
– Ты не волнуйся, у меня есть сбережения, накопленные за это лето. Сходим на лысую гору, разожжем огонь, пожарим сосиски с хлебом.
– Хлеб до черной хрустящей корочки?
– Ага. И все это запьем жгущей газировкой! Как тебе идея?
– Замечательная. А ты купишь чипсов «Лейз» со вкусом бекона? Так их хочется попробовать.
– Ты что никогда не ела чипсов? – удивленно спросила Вика.
– Мама мне их не покупает и не разрешает, чтобы я их покупала. Говорит, что они вредные для здоровья.
– Да глупости это все! Они не вредные, а очень вкусные, что аж пальчики оближешь. – Вика засмеялась и добавила. – Теперь я их обязана купить, чтобы ты насладилась этим чудесным вкусом.
– Классно! – восторженно сказала Полина, крепко обняв Вику и чмокнув ее в щечку.
Виктория проводила Полину до дверей, потом побежала в мастерскую, спросила разрешение у Марии, которая полностью погрузившись в ирреальный мир фантазий, выхлестывая ее на холсте бумаги под мелодичную музыку Моцарта, что лилась из черного приемника. Она не расслышала, что сказала дочь и машинально кивнула. Виктория, почитав это знаком разрешения, побежала в комнату, чтобы достать из шкатулки деньги на пикник.
– Домовой, ты здесь? – спросила Вика. – Ааууу! – Молчание. – Домовый, ты снова прячешься и хочешь меня напугать? – Снова молчание, прерываемое разве только тиканьем механических часов и музыкой, льющейся, казалось, не из проигрывателя, а из самых потаенных мест человеческой души, наполненной любовью и сочувствием, болью и состраданием, красотой и гармонией, искренностью и детской, наивной непосредственностью. – Домовой, если ты меня слышишь, если хочешь, пойдем с нами. Я буду всегда держать тебя за руку и ни за что не отпущу. Домовой? Я знаю, ты здесь. Просто не хочешь со мной разговаривать. – Она замолчала, подождала. – Как хочешь! Ты сам отказался!
Она подошла к столу, открыла ящик, достала шкатулку, на крышке который была изображена краснощекая матрешка, открыла крышку (заиграла музыка), взяла две хрустящие «десятки» и два железных «пяточка» и убрала шкатулку обратно в ящик. Сжав посильнее кулачок, в котором лежали деньги, Виктория забежала на кухню, достала из холодильника длинную веревку сосисок и положила их в зеленый пакет. В прихожей она взяла с тумбочки медную связку ключей, через кольцо которой был продет черный шнурок, повесила их на шею, вышла из дома, захлопнув дверь на щеколду и села на качели в ожидание Полины.
Через пару минут к ней подошла радостная Полина и они, взявшись за руки, побежали по пыльной дороге навстречу незабываемому путешествию.
***
Они зашли в продуктовый магазин, поздоровались с продавщицами и направились в нужный отдел, даже не взглянув на детские игрушки. На тридцать рублей они купили: двухлитровую бутылку «Спрайта», две упаковки «Лейза» со вкусом бекона и лука, две пачки сосательных конфет «Рондо» (которые, к слову, растворялись в газировке) и одну жвачку «Лов» со вкусом дыни и банана. Сложив купленные продукты в пакет, они вышли на улицу с улыбкой до ушей и побежали наперегонки до перекошенного влево столба.
Дойдя до конца улицы Космонавтов, они посмотрели на возвышающуюся лысую гору, на которой не росло ни единого деревца, ни единого кустика, только пожелтевшая трава. И забыв об осторожности и подстерегающей опасности, побежали вверх по крутому склону прямо на самую верхушку горы, чтобы с высоты птичьего полета посмотреть на свой родной город.
Это того стоило. Синий, сверкающий бликами пруд тянулся по всему городу, разделяя город на два берега. На одном берегу возвышались бетонные, кирпичные дома и здания, церковь, заводы и фабрики, изборожденные вдоль и поперек ровными дорогами. На другом берегу – деревянные дома, построенные посреди скалистой местности, усыпанной богатыми вечнозелеными лесами и бесконечно длинными полями.
Восторженно и мечтательно глядя на город, Полина и Виктория почувствовали себе вольными пернатыми птицами, парящими в голубых небесах; богами, восседающими на облаках, глядя на людскую смиренную жизнь.
Уединение и покой царила на вершине мира, которая отдаляли их – невинных созданий – от городской суеты и шума. И только непрекращающийся вой ветра завывал, нарушая земное благоговение, гордо гуляя по открытому простору.
– Это здорово! – закричала Виктория, стоя на краешке скалистой поверхности, раскинув руку в разные стороны; ее тело с головы до ног пронизывал холодный ветерок. – Я себя чувствую птицей, воспарившей высоко над землей. Вставай сюда, Поля.
– Нет. Я боюсь высоты. Ты бы лучше тоже подошла ко мне, а то стоишь на камнях, так и недолго улететь в обрыв. Крыльев-то у нас нет.
Виктория послушалась Полину и отошла от скалистого обрыва, села на выцветавшую желтую поверхность горы и стала вытаскивать содержимое пакета на землю.
– Поля, а ты спички не взяла? – спросила Вика.
– Нет. А ты?
– Я тоже забыла, – ответила Виктория. Полина засмеялась. – Что тут смешного? Хлеб-то не поджарить!
– Какие же мы дурочки! – через смех говорила Поля. – Пошли жарить хлеб с сосисками, а про спички даже и не вспомнили.
– Ага. Как и забыли, что на горе нам в жизни не развести костер с таким-то ветрищем! – добавила Виктория, взяв в одну руку газировку, а в другую две пачки чипсов. – Ладно хоть прикупили походной еды. – Она протянула Полине одну пачку. Потом открыла с характерным шипением крышку «Спрайта», облив сладкой водой джинсы, глотнула, поморщилась от сильных газов и ахнула от удовольствия, протянув бутылку подруге. Затем открыла свою пачку чипсов, понюхала, положила в рот тонко нарезанную дольку картошки и, почувствовав язычком незабываемый вкус специй, с хрустом ее съела.
Не жизнь, а блаженство!
Съев по пачки чипсов и выпив полбутылки газировки, Виктория и Полина повалились на землю; легли, положив под голову руки и стали смотреть на небо, разговаривая об учебе, об одноклассниках, о мечтах, обо все том, что их волновало, что тревожило, что радовало, что огорчало (о контрольных работах на уроках!).
Допив газировку, посасывая мятные конфеты «Рондо», они положили в пакет накопившийся мусор, и пошли домой, так как солнце стало заходить за линию горизонта. Еще один предвестник того, что лето растворилось в осенних лучах солнца.
– Надо будет повторить! – сказала с нотками восторга и радости Полина.
– Обязательно, – согласилась Виктория. – Надо будет сходить на гору тогда, когда ляжет снег. Кататься на санях или на мешках – самое то!
– Точно, – они приблизились к перекошенному столбу и свернули направо, на родную улочку.
Подойдя к дубу, скинувшему свою богатую красно-желтую мантию, они простились, поцеловались на прощание и разбежались в разные стороны.
Виктория открыла ключом входную дверь, весело подпевая, и увидела на пороге с непроницаемым лицом Марию, которая стояла, не шелохнувшись, уперев руки в бока (явно не к добру!). Увидев, как в дом заходит Виктория, она с воплями и со словами «Слава Богу!» подбежала к дочери, крепко-крепко обняла ее, поцеловала и невольно предалась нахлынувшим чувствам радости и облегчение.
– Мам, ты чего? – спросила Виктория, обняв маму. – Что-то случилось?
– И где ты была? – грозно спросила Мария, посмотрев на дочь. – Я чуть с ума не сошла. Всех соседей оббежала. Хотела уже в милицию звонить! – кричала на нее Мария. – Где ты была!?
– Как где? – не понимая, переспросила Вика. Мама не отвечала взаимностью и продолжала на нее сурово смотреть, ожидая получить ответ на поставленный вопрос. По ее лицу бежали градом слезы. – Мам, ты и правда не знаешь, где я была?
– Нет!!! – вскрикнула она.
– Но, мам, ты меня сама отпустила, – говорила Вика, чуть ли не плача. – Я сказала, что мы пошли с Полей на Лысую гору. В ответ ты мне кивнула.
– Я подумала, что ты пошла к Полине, – ответила Мария и обняла растроганную дочь. – Прости, прости меня за то, что накричала на тебя. Я так…так…переживала. Я так люблю тебя.
– Ничего мамочка, – ответила Виктория, шмыгая носом. – Я тебя сильнее люблю.
– Ладно, пойдем, умоемся. Негоже встречать папу в таком виде, – сказал Мария. – Мы ведь ему ничего не расскажем?
– Не расскажем, – согласилась Вика.
– Ну и как на Лысой горе? Красиво? – спросила Мария.
– Ой, мам, просто не забываем…
Голоса скрылись за дверью ванной комнаты.
Глава 17
1 октября 1997 года
Виктория шла в школу одна. Полина почему-то не дождалась ее и убежала пораньше. Съежившись от сильного, порывистого ветра, она аккуратно огибала глубокие лужи, чтобы не промочить ноги.
Моросило.
По пути она встретилась с Ильей, который то ли шел, то ли летал где-то в облаках далеко от своей физической оболочки. Когда Виктория его догнала, и дотронулся до плеча, он вздрогнул и чуть не повалился в лужу. Вика засмеялась и сказала:
– Ну ты и бояка! Надеюсь, не описался.
– Нет, не описался. И я не бояка – это, между прочим, от неожиданности я вздрогнул.
– Ага. Так я тебе и поверила. – Виктория увидев, что Илья продолжает злиться, прекратила смеяться над ним. И спросила. – О чем замечтался?
– Какое тебе дело до моих мечтаний? Вы только и можете смеяться надо мной. Вам кажутся все мои движение, слова, поступками смешными до колик в животе. Или скажи, что это не так?
– Я над тобой никогда не издевалась, – запротестовала Вика. – Что за ложные обвинения в мою сторону!?
– Я знаю, что ты не издевалась. Ты делала хуже. Ты смеялась надо мной со всеми остальными ребятами в классе. Помнишь, вчера?
– Прости.
– Мне было неприятно осознавать, что мой якобы друг смеется надо мной…
– Я на самом деле не хотела. Я больше не буду. Клянусь.
– Клянешься своей жизнью? – спросил Илья.
– Клянусь, – уверенно ответила она.
– Ты поклялась. Не забывай.
– Не забуду. Дак что там у тебя с мечтами? Я видела, что ты шел в школу, мечтая о чем-то. Выкладывай.
– Так мелочи. Это все из-за моего сна, – застеснялся Илья, махнув рукой.
