Василий Васильевич Пряхин
Виктория
– Когда мне можно будет сказать то, что я думаю по этому поводу?
– В воскресенье. Ты поедешь домой?
– Да.
– Тогда я приглашаю тебя в гости ко мне домой. Придешь?
– Обязательно. Я соскучился по твоему веселому брату и твоим добрым родителям.
– Я тоже, – грустно сказала Вика и добавила. – Тогда и поговорим.
– Хорошо.
– Ты меня еще любишь после того, что я тебе сказала? – наивно спросила она.
– Люблю, – он поцеловала ее. – Я ждал откровения, нечто такого… как бы выразиться… безумно сумасшедшего. Оказалось, не так все страшно. Прямо гора с плеч.
– Кто-то обещал молчать…
– Все. Понял. Молчу.
– Спасибо, – поблагодарила его Виктория и поцеловала в губы.
***
– Что ты предусмотрел? Ты нашел выход? – спросила Элизабет у Домового.
– Дай мне свою руку. – Она протянула руку, он крепко ее сжал.
Они стояли на каменистом островке, которым тонул в холодной пучине подземных вод.
– Ты мне доверяешь?
– Да. – Элизабет смотрела на Домового с тревогой и восхищением, с детской наивностью и смелостью, с покорной преданностью и любовью. Она видела перед собой истинного героя, который спасет ее от верной гибели и защитит. – Ты хочешь прыгнуть в воду?
– Такая мысль меня посещала, – ответил Домовой. – Видишь, вон там, – он указал рукой, – мерцает огонек в воде?
– Вижу. Я раньше его не замечала.
– Он появился лишь несколько минут назад. Мне кажется это солнечные лучи. Возможно, это выход.
– А если тупик?
– Тогда придется искать другой выход.
– Рискованно.
– Рискованно стоять здесь и ничего не делать.
Вода касалась их ног, впиваясь словно ножи.
– Ты готова?
– Не уверена.
– Запомни. Ни при каких обстоятельствах не отпускай мою руку. И греби. Греби. Греби, пока силы не иссякнут. Не дай панике завладеть твоим разумом.
– Я постараюсь.
Он ее поцеловал. В глазах Домового читались признание и уважение к Элизабет, которая хоть и боялась, но держалась перед смертельным боем на удивление доблестно и храбро, словно была рождена для этого.
После мимолетного, но приятного поцелуя они застыли на несколько секунд, глядя друг на друга. В этот миг время остановилось.
Не сказав ничего, Домовой прыгнул в холодную воду, потянув ее за собой.
Когда они погрузились в воду, со всех сторон на них налетели водные обитатели, напоминающие древних рыб с огромными клыками.
Вода сковывала движения. Мелкие рыбешки, вольготно чувствующие себя в водной стихии, пользовались своим преимуществом и впивались в обессиленные тела Домового и Элизабет, забирая их жизненную энергию и силу.
Они продолжали плыть, не смотря ни на что, к освещенному участку воды, к единственному спасительному кругу, погружаясь все глубже и глубже в бездонную расщелину.
Спустившись под воду до нужной отметки, они увидели, что в каменистой скале была брешь диаметром тридцать метров, оттуда лился божественный свет, осветляя черную пропасть. Они доплыли. Справились. Свет падал сверху. Еще рывок. Тридцать или пятьдесят метров. И они вынырнут на поверхность. Они спасены.
Рука Элизабет ослабла. Домовой обернулся. Элизабет была обрамлена рыбами и не двигалась. Словно зависла, как черное облако среди кристально-чистого неба. Он в порыве ярости стал отбрасывать рыбешек от нее. Тщетно. Они снова и снова впивались в нее, как пиявки. Домовой обезумел. Его глаза залились ненавистью и болью, он закричал так громко, что звук стал пронизывать диэлектрическую воду, взрывной волной. Оглушенные водные монстры истошно затряслись в конвульсиях. Через мгновение они стали всплывать на поверхность вверх брюшком, мертвые и побежденные.
Домовой обнял обмякшее тело Элизабет и зарыдал, затем обхватил ее за талию и поплыл дальше, не чувствуя ни рук, ни ног. Ничего. Только боль от утраты. Он думал, что потерял ее, не успев найти.
Не пришло и пяти минут, как он вынырнул из воды. Сверху светило дневное солнце, лучи падали на водную гладь и отражались от нее. С обеих сторон смыкались две каменные стены.
Домовой доплыл до берега, усеянного ярко лиловыми фиалками. Пахло весной. Вытащил Элизабет из воды и положил на спину. Проверил пульс. Не прослеживался. Положил голову на грудь, сердце не билось. Сделал искусственное дыхание. Проверил. Ничего. Повторил. Потом еще раз. И еще. Пока не сдался и не зарыдал, обняв ее.
– Живи, Элизабет! Не оставляй меня! – кричал он. Но она его не слышала. – Нет! Нет! Не умирай, прошу тебя! ТЫ НУЖНА МНЕ!
Он встал, шатаясь, подошел к стене, и в гневе стал ударять кулаками о камень. Вскрикнув от боли, он упал наземь, свернулся в калачик и снова зарыдал, постоянно повторяя одни и те же слова: «За что!».
– Домовой, – послышался слабый голос из-за спины.
– Элизабет? – Он вскочил. Увидел, что ее глаза открыты и закричал от радости. – Элизабет, ты жива!
По его лицу струились слезы, когда он подбежал к ней. Он обнял Элизабет и принялся целовать ее. В губы, щеки, шею, лоб, нос, ресницы.
– Я думал, что ты умерла. Твое сердце не билось. Ты не дышала.
– Я жива, – улыбнулась Элизабет.
– Я так рад, что ты сейчас рядом со мной. – Он положил голову на ее плечо.
– Мы ведь выберемся? – вдруг спросила она.
– Да. Мы обязательно выберемся. Теперь мы просто обязаны выбраться.
Он проспал около восьми часов. Открыл глаза. Зевнул. Потянулся. Вспомнив о том, что произошло вчера, быстро встал. Огляделся. Элизабет не было. Запаниковал. Стал звать ее.
– Домовой, я здесь. Я, кажется, нашла выход. Иди суда. – послышался ее голос.
Он хромая доковылял до широкого оврага, на дне которого поблескивала вода. Рядом с водой стояла Элизабет. Она махала ему.
– Как ты? – спросил он, когда подошел к ней.
– Уже лучше. Раны на теле зарубцевались. Но рук все равно не чувствую. Словно деревяшки. А ты?
– Как обычно. Все болит и ноет. Нормальное состояние. Ты не спала?
– Нет. Если подумать я сейчас сплю.
– Ты нашла выход?
– Наверное. Идем. – Элизабет подошла к воде, опустилась на колени и опустила руку в воду. – Опусти тоже.
Он опустил. Ничего. Пустота. Рука не тонула в воде. Странно.
– Ты не смотрела что внизу? – спросил он.
– Нет.
– Понятно, – он хотел было опустить голову в воду, но Элизабет остановила его.
– Не делай этого, а вдруг там пропасть? Или монстр? Или другая опасность?
– Надо посмотреть. Глупо будет, если не посмотрим.
– ТЫ уверен? Может, я посмотрю, – предложила Элизабет.
– Ничего лучше не могла придумать? – сердито спросил он. – Я больше не выдержу, если с тобой что-то случится. Лучше я сам.
– Хорошо, – покорно согласилась она.
Он опустил голову. Пахло сыростью и жареной плотью. Внизу была комната, шесть на шесть метров. Четыре стены – четыре туннеля, ведущие неизвестно куда.
– Что там, Домовой? – озабоченным голосом спросила Элизабет.
– Комната, из которой идут четыре туннеля, – ответил он. – Надо спускаться. Высота небольшая. Не больше двух метров.
– А что, если это тупик?
– Не думаю. Хотя в этом мире, я ничему не удивлюсь. Но у нас просто нет выбора. Надо попробовать, Элизабет.
Они спрыгнули вниз, оглядевшись по сторонам, решили начать свой путь с первого туннеля, тонущего в темноте.
– Мне страшно, – призналась Элизабет.
– Возьмемся за руки и пойдем. А чтобы не было страшно и жутко, будем рассказывать друг другу веселые истории. Как тебе такая идея?
– Замечательная идея! – похвалила его Элизабет.
– Я знал, что тебе понравится, – он улыбнулся и громко сказал. – Ты первая!
Они шли, болтали и Элизабет совсем почти забыла про свой страх. Как вдруг Домовой остановился.
– Почему остановились? – озадаченно спросила Элизабет.
– Не хочу огорчать тебя, но это тупик. Вытяни вперед свободную руку?
– Стена, – сказала она, ощупав рукой каменистую поверхность.
– Надо возвращаться, – тяжело вздохнув, сказал Домовой.
Глава 12
После учебы Виктория встретилась с Катериной на главной площади около института, возле памятника Великого ученого, физика, химика, энциклопедиста – Михаила Васильевича Ломоносова. Он о чем-то напряженно думал, глядя в неведомые дали, как царь, как гордый император, покоривший весь мир. В правой руке он держал перо, а в левой – исписанный листок бумаги.
На улице было солнечно. Но прохладно. Ветер был по-осеннему дерзким и ледяным. Виктория закуталась лицом в голубой шарф. Стало теплее.
Чуть позже подошла Катерина в красной курточке, в синих джинсах и в осенних ботиночках на небольшом каблуке с медной пряжкой у миниатюрного замочка. Она извинилась за опоздание, чмокнула Вику в щечку и они пошли по магазинам, чтобы купить себе по вечернему наряду к завтрашней вечеринке.
– Хочу себе красное платье! – сказала Катерина. – Но они мне не идут.
– Когда ты в последний раз мерила платье? – спросила Виктория.
– Кажется, на школьном выпускном.
– Сейчас, может быть, тебе красное платье подойдет, кто знает?
– Надеюсь. Куда мы идем?
– Сначала сходим к «Валенти», магазинчик на углу Космонавтов. Знаешь такой? – Катерина кивнула головой. – Отлично! Там шикарные платья! Если ничего не подберем, то пойдем в «Греческую Богиню» на Ярославского.
– У тебя всегда есть план, да?
–Если бы, Катерин!
В магазине модной одежды для девушек «Валенти» Виктории и Катерине понравилось лишь три платья: красное с открытым верхом и длинным подолом, бежевое с декорированной оборкой в области горловины и сбоку, и свободное черное платье, отделанное бахромой снизу, а с вверху украшенное золотистыми пайетками.
Виктория померила бежевое платье. Вроде бы все было хорошо. И по расцветке, и по длине, и по размеру оно подходило. Но чего-то не хватало.
– Ну как? – спросила Виктория у Катерины, глядя в зеркало.
– Не знаю. Мне кажется… не твое платье. А ты, что скажешь?
– Вроде бы неплохо, но и не фонтан. В общем, снимаю. Зайдем в «Богиню». – Она посмотрела на Катерину. – А ты почему еще не переодета?
– Уже ушла, – сказала Катерина и скрылась за черной ширмой примерочной.
Катерина померила сначала красное платье (красный цвет ей действительно не шел, да и само платье было мало), потом черное. В это платье она буквально влюбилась. Оно подчеркивало ее достоинства: красивые белые руки, большие груди и ее удивительно большие глаза цвета морской синевы. И скрывало одновременно ее недостатки: складки жира в брюшном поясе и полные ноги.
– То, что нужно! – воскликнула Виктория. – Ты просто неотразима! Богиня!
– Ты мне льстишь, – засмущалась Катерина, глядя в зеркало. – Правда, хорошо сидит?
– Идеально. Тут даже думать не надо – надо брать!
– Но, Виктория, цена слишком завышена. У меня нет столько денег, сколько за это платье просят.
– Это не проблема. Я дам тебе в долг. Сколько тебе не хватает?
– Триста рублей, – ответила Катерина.
– Всего-то! – изумилась Вика и засмеялась. – Я уж подумала о чуть более крупной сумме. А тут всего триста рублей! Я тебе их просто так дам!
– Не надо, – возмутилась девушка.
– Так что берешь? Катерин, это платье словно сшито для тебя. Ты сияешь в нем, как дева небесной красоты. В ней ты покоришь любого мужчину.
– Хорошо, уговорила, я беру.
Расплатившись за платье, они вышли из магазина, довольные и счастливые. Солнечные лучи просачивалось сквозь облака и падали на тротуар, окрашивая его в золотистые тона.
Через тридцать минут они дошли до магазина «Богиня», который был небольшой, но специализировался только на женской вечерней одежде. Внутри было тепло. Пахло дорогими духами. Играла спокойная музыка. Стены, потолок, пол были окрашены в розовые, белые и голубые цвета. Интересное сочетание тонов магическим образом наполняло магазинчик, увешанный вечерними платьями, жизнью, домашним уютом, беззаботным празднеством и весельем.
Пройдя вдоль стеллажей, Виктория выбрала лишь два платья. Зато каких! Первое платье голубого пошива в стиле 80-х годов прошлого столетия с изысканным и утонченным V-образным вырезом, без рукавов, с тканевым поясом; низ платья был оригинально задрапирован. Второе платье не менее изысканное и утонченное – в горошек с открытыми плечами, до колен, с однотонным драпированным воротником и вставкой в области талии на спинке с лентами-завязками.
Оба платья смотрелись на Виктории сногсшибательно и великолепно. Два платья – два разных шаблона. В голубом она была похожа на невинного и одновременно сексуального ангела, который манил своей скоромностью, непосредственностью, искренностью. В горошек – на избалованную и в тоже время скромную, на открытую и в тоже время замкнутую, на милую и неуловимую девушку, на звезду незыблемых романтиков.
– Слушай, Виктория, что-то я не знаю, что тебе и посоветовать в выборе двух платьев. Оба хороши. Я бы два купила.
– Я бы тоже. Да вот только «бы» мешает.
– Тогда… возьми голубое.
– Значит, в горошек.
– Я знала, что ты так скажешь, – сказала Катерина, подошла к Виктории ближе и обняла ее за плечи. – Поэтому специально сказала так…
– Тебя не обманешь.
– Не первый год тебя знаю. В горошек – лучше!
– Согласна. В нем я себя чувствую изысканной и грациозной Одри Хепберн.
– Ты красивее.
– Я знаю.
Они захихикали.
– Скромница ты моя! – добавила Катерина.
– Еще какая… то ли ангел, то ли бес.
– Ты бес? Не смеши мой целюлит!
– Твой чего? Целюлит?
Они снова захихикали.
– Ты, Виктория, на вечеринки всех обворожишь, все в тебя влюбятся. Жаль, что Антона не будет рядом, – добавила Катерина.
– Мне тоже, – с грустью сказала Вика. – И ты не права, Катерин.
– В чем это я не права?
– Мы обворожим всех на вечеринке!
– Ты права. Правда… тут… в меня уже кое-кто влюбился.
– Тебе пришло письмо!? – воскликнула Виктория. – И ты весь день молчала!
– Тише. Пришло.
– Когда?
– Поговорим на улице. Хорошо?
– Хорошо, – прошептала она и ускользнула в кабинку.
Они вышли из магазина. Прошли Ярославскую улицу, повернули направо, вышли к неработающему фонтану. Сели на деревянные скамейки рядом с клубами без цветов.
– Письмо пришло сегодня утром. Белый конверт лежала в ящике. Я его раскрыла. Внутри были листок бумаги, исписанный корявым мужским почерком и небольшая открытка в виде сердца; на ней написано: «Я люблю тебя».
– От кого любовное письмо?
– Ты не поверишь! Я, по крайней мере, не верю! Это обман! Такие типы, как он, не влюбляется в таких безобразных девиц, как я.
– Не говори так! От кого, Катерина? – повторила вопрос Виктория.
– Я не хочу говорить… все равно ложь!
– От Валеры?
– Откуда ты… тебе староста сказал?
– Да.
– О боже! – вскликнула Катерина
– Когда он мне сказал о том, что Валера влюблен в тебя, я тоже вспомнила Господа Бога.
– И что же теперь делать?
– Письмо у тебя? – спросила Вика.
– Да. В сумочке, – Катерина открыла сумку и достала из нее письмо. – Вот оно.
– Можно?
– Еще спрашиваешь. – Катерина протянула любовное письмо Виктории. – Написано вроде бы искренне… хотя… как тут определишь, верно?
Виктория развернула листок бумаги и начала читать:
«Дорогая, Катерина!
Я писал это письмо, наверное, больше шести часов. Никогда не думал, что писать о своих искренних чувствах к человеку, которого любишь, так невыносимо тяжело. Я писал и вычеркивал. Снова писал, снова вычеркивал. Брал новый листок бумаги. И через некоторое время выбрасывал его, доставая новый. И после шести часов раздумий и душевных мук, я, наконец, понял, что я хочу написать тебе в этом письме.
Все просто…
… я люблю тебя, Катерина!
Ты мне, наверное, не веришь. Я все понимаю.
Поэтому, чтобы доказать тебе свою любовь и преданность, я приглашаю тебя на свидание. Сегодня в пять вечера. У литературного сквера. Сначала погуляем. Потом сходим в ресторан.
Если ты не придешь, я все пойму.
Если придешь, то я… буду счастлив.
Надеюсь, что до скорой встречи, Катерина.
Валера!».
Виктория закончила читать, посмотрела на часы – четыре часа дня – и сказала:
– Таким письмам лучше не доверять. Но ты еще успеешь во время придти на свидание.
– Что? Что ты сказала? – изумилась Катерина, посмотрев на подругу подозрительным, недоверчивым, детским взглядом, ищущий ответ, которого нет.
– Я сказала, что ты еще успеешь на свидание, – повторила Виктория.
– Но, Виктория, разве ты не понимаешь – это обман! Вместо возлюбленного принца на белом коне будет смех и издевательства каких-нибудь парней-весельчаков. Так и будет!
– А если нет?
– То, – Катерина замолчала. Она не знала, что ответить. Она была в замешательстве. – Ты уверена?
– Нет. Но тебе не кажется, что надо попробовать?
– Я просто не знаю.
– Пойдем домой. По дороге решим.
– Пойдем, – согласилась Катерина.
На огромное удивление Виктории Катерину не пришлось долго уговаривать идти на свидание.
Катерина вышла – точнее сказать, выбежала – из общежития только в пять минут шестого. А до литературного сквера еще идти, как минимум, семь-десять минут.
Виктория раньше времени начала переживать за подругу, за то, что лично подбила ее на весьма сомнительную встречу, на некий экстремальный прыжок через пропасть без страховки, где есть два выхода: либо жизнь, либо смерть.
А вдруг ее кавалер уже ушел, расценив пятнадцатиминутное опоздание как отказ от его предложения? А вдруг он не придет вообще? А вдруг это только злой и подлый розыгрыш каких-нибудь придурковатых олухов? А вдруг ей станет плохо от того, что ее снова предали, что над ней посмеялись, надругались, как над куклой без души и сердца, вырвав изнутри последнюю каплю достоинства и уважения?
Виктория воскликнула от ужаса, когда осознала, что она натворила. Быстро оделась. Побежала за ней. Запыхавшись, она забежала в литературный сквер. Вдалеке она увидела, что Катерина скованно разговаривает с Валерой (в одной руке она держала букет алых роз, в другой – его руку), вздохнула спокойно и порадовалась за подругу, глаза которой светилась от счастья, словно океаны, ласкающиеся в лучах небесного светила.
Придя домой, Вика позвонила Антону. Он пообещал в скором времени прийти с ее любимым тортом. Тон его был весел и игрив.
Виктория сходила в душ, высушила волосы феном, накрасила ногти в красный цвет, нанесла на щечки тонкий слой тонального крема бежевого цвета, неярко обвела глаза специальным карандашом, взяла с полки овальной формы тушь, несколько элегантных движений – и вуаля ресницы в три раза объемнее и длиннее. Губы решила не красить, естественный цвет сексуальней. Потом оделась в обычную домашнюю одежду: легкая белая футболка, коротенькие шорты, мягкие тапочки.
– Привет! – поздоровался и поцеловал Вику Антон, когда вошел в ее комнату. – Прости, я задержался. На дорогах – пробки; в магазинах – очереди! Ужас! Еще и торта не было, который я хотел купить.
– Не знала, что ты у меня такой ворчун, – ласково сказала Вика, обнимая возлюбленного.
– О! Еще какой ворчун!
– Давай тортик. Положу его на стол. Ты раздевайся, раздевайся.
Они съели почти половину коржевого торта со сгущенкой, шоколадом и лесными орехами.
– Я сейчас лопну! Третий кусочек был явно лишним! – воскликнул Антон и лег на кровать. – Чувствую себя толстопузым Карлсоном.
– Ну, аппетит у тебя точно как у Карлосона, сладкоежка ты мой, – она чмокнула его в щечку и прилегла рядом.
– Надо позвать Катерину на чаепитие. Как думаешь?
– Я позвала бы, но наша мадам ушла на свидание, – с гордостью сказал Виктория.
– С мальчиком?
– Нет с девочкой! Что за вопрос, Антон? Конечно, с мальчиком.
Он засмеялся.
– Что смешного?
– Ты такая красивая, когда злишься. – Антон провел рукой по ее лицу. Поцеловал. – Не знал, что у Катерины есть молодой человек.
– У них сегодня первое свидание. Он ее пригласил не как все мальчики. Ооочень уж своеобразно.
– Интересно-интересно… серенаду спел?
– Нет. Прислал любовное письмо.
– Ничего не скажешь – оригинально! – с деловитой важностью отметил Антон, поглаживая плоский животик Виктории. – Я рад за нее.
– А как я рада за нее, просто не передать словами!
Когда стукнуло восемь часов вечера, Антон стал собираться. В десять ему надо быть на работе, как штык.
– Я не хочу тебя отпускать, – говорила милым, приторно-сладковатым голоском Вика. – Может, ты не пойдешь сегодня на работу?
– Если не приду, меня уволят. А без денег я долго не протяну.
– Но побудь со мной еще хоть пять минуточек. Всего пять.
Умоляющий голосок, детский взгляд, надутые губки не могли не сработать. Он согласился.
– Ну, хорошо. Еще пять минут. Не больше, а не то я опоздаю.
Пять минут пролетели так же стремительно и незаметно, как и сам вечер.
Виктория проводила Антона до крыльца общежития, напоследок крепко обняла, сладко поцеловала и отпустила на волю, махая рукой силуэту, ускользающему в толпе прохожих.
Расстроилась. Немного всплакнула, смахнув горькие слезы. Легла на кровать, достала запылившийся личный дневник и начала писать:
«Бесповоротно влюбилась в Антона. Все мысли только о нем. Без него – мрак; с ним – свет.
Все-таки странная это штука любовь. Еще недавно страдала по Домовому (если быть честно, то и сейчас я по нему скучаю, как никогда раньше; мне не хватает друга: простого общения с тем, кто тебя понимает), сейчас с ума схожу по Антону. Чувствую себя предательницей. Неверной, в конце концов. Но ко всему этому счастливой, воздушной, легкомысленной (в хорошем смыла этого слова), то и гляди поднимусь вверх, как воздушный шарик, улечу в голубое небо и растворюсь в нем.
Я с волнением и трепетом жду своего часа – часа суда за свое предательство, так как Домовой уже близко.
А может, мне это только кажется?
Но, как объяснить тот факт, что я в последнее время ощущаю вибрацию на кончиках пальцев (явный признак того, что он уже где-то рядом), слышу его голос извне и вижу его во сне; он подкрадывается ко мне и мы танцует вальс при свете луны.
Надеюсь, он вернется. И я ему все расскажу. И мы останемся хорошими друзьями. И все будет, как прежде, словно ничего не изменилось.
Интересно, он все еще меня любит? Наверное, да.
А если нет? Кто знает, может, ему уже кто-то сказал, что я его предала – перестала ждать. Может, он сам догадался обо всем, перестав чувствовать мою любовь, мои чувства к нему? А что, если он обозлился на мою порочность и вернулся обратно к отцу? О нет! Надеюсь, это только моя тщедушная фантазия, моя скептическая паранойя, мой иррациональный цинизм, мое безумство. Я уверена, он не вернется ко мне, даже, если узнает о наших отношениях с Антоном, он слишком многим пожертвовал, чтобы вернуться. Его путь в один конец; назад дороги – нет.
Постскриптум: Катерина посылаю тебе невидимый, воздушный поцелуй, который несет в себе не только ласку и заботу, а маленькое, большое чудо – чудо любви. Пускай тебя полюбят так, как я люблю тебя…»
Виктория закрыла дневник, положила в ящик, открыла книжку «Волхв» Джона Фаулза и погрузилась в мир тайн, сплетающихся воедино – в клубок, который распускается тогда, когда думаешь, что разгадал секрет. Поистине величественное произведение, подумала про себя Виктория.
На часах одиннадцатый час, а Катерины все нет и нет. Виктория стала переживать, нервно поглядывая на часы, каждые пять минут. Даже бросила вечернее чтение, ибо не могла собраться с мыслями и сконцентрироваться.
Решила позвонить. Долго держала палец на зеленой трубке мобильного телефона. Не выдержала, нажала, потом быстро отключилась, чтобы не пошли гудки, и положила телефон обратно на стол. Легла.
А может что-нибудь случилось, подумала она про себя и выкинула эту мысль подальше, в самый темный уголок своего подсознания, чтобы не думать о плохом.
Время остановилось. Пять минут одиннадцатого. Десять. Пятнадцать. Сорок пять. Пятьдесят семь. Виктория была вся на нервах, а позвонить – совесть не позволяла.
Ровно в одиннадцать позвонили в дверь. Виктория вздрогнула, подошла к двери, посмотрела в глазок. Катерина. Слава Богу, подумала она и открыла дверь. Катерина, одурманенная сладким вином, а сладострастной любовью, обняла Викторию.
– Ты так долго, я уже начала переживать! – сказала Вика.
– Никогда так долго не гуляла. Это так здорово!
– Ну и как все прошло? – спросила она, поставив чайник греться.
– Замечательно! – сказала Катерина и рассмеялась. – Он был понимающим, открытым, учтивым, добрым. И красивым! Я в него без памяти влюбилась.
– Он тебя тоже любит? Не обманул?
– Нет, – радостно ответила Катерина и села на стул. – Он признался в любви, когда мы гуляли по осеннему парку. Мы…
– Поцеловались!?
– Да! – закричала Виктория. – Он так хорошо целуется! Это был мой первый поцелуй! Это… это… неописуемо!
– Я знаю… я так рада за тебя, Катерина. – Виктория вытащила чашки. – Почему он раньше не признался тебе в своих чувствах? Не спрашивала его?
– Спрашивала. Говорит, стеснялся. Я ему верю.
– Валера стеснялся? Тебе не кажется это странным?
– Нет. Когда он мне открылся, я поняла, что в институте он надевает чужую маску, чтобы выглядеть среди своей компании соответствующе.
– Главное, чтобы чужая маска не оказалось той, которую он примерил сегодня вечером.
– Что? – обиженно фыркнула Катерина.
– Без обид. Согласись, что такое возможно.
– Я не обижаюсь. К сожалению, такое возможно. Человек любит менять маски. Человек, по сути, двуличен. Валера, предложил… предложил сопроводить меня завтра на торжество.
– Это здорово! – воскликнула Виктория и спросила. – Почему ты такая грустная? Надо радоваться!
– Не могу.
– Почему?
– Я боюсь… что скажут другие, когда будут смотреть на нас, как на пару? Я уже вижу их ошарашенные, ревнивые, осуждающие взгляды на мне. Взгляды хищников – волков. Ужас!
– Катерина, тебе ли не все ли равно, что будут говорить о тебе чужые люди?
– Мне – нет…
– Катерина, забудь! И запомни. Неважно, что они говорят – пусть говорят, это их право! Важно другое, а именно, быть непреклонной и гордой в любой ситуации. Ты и он – это мир, остальное – пустота, безбрежность, мрак. Люди, которые говорят, осуждаю, обсуждаю, сплетничают, рано или поздно уйдут, как второстепенные герои, и останетесь только вы вдвоем (вы – главные герои!) и вам будет абсолютно безразлично мнение других. – Вика замолчала. – И еще, Катерин, хочешь – верь, а хочешь – не верь. Но, когда ты с любимым… тебе нет дело до чужых мнений, до твоего места в обществе, до карьеры, до твоего пресловутого статуса, до всего того, что раньше казалось тебе важным – первостепенным: все уходит на задний план. Так было, когда я встречалась с Домовым. Так сейчас с Антоном.
– Я поняла тебя. Наплевать на всех! Пусть завидуют!
– Вот такой подход мне больше нравится, – Вика улыбнулась. – Не бойся. Веди себя так, как подобает королеве, царице, которая не обращает на мелкие обвинения, на смешки. Ты выше всего этого.
– Я не заметно для себя меняюсь, – признала Катерина. – Меняюсь в лучшую сторону. И все благодаря тебе, – Катерина посмотрела в глаза Виктории с нежностью и добродушием. – У тебя всегда найдется и время, и философский совет, чтобы помочь своей непутевой подруге. Спасибо, моя дорогая.
– Я всегда считала, что общаясь с тобой, я становлюсь лучше. Так оно и есть, на самом деле.
– Мы делаем друг друга лучше!
– Значит – настоящие друзья, – подытожила Виктория.
– Подружки – две хохотушки, – поправила ее Катерина.
– Антон приходил? – сменила тему для разговора Катерина.
– Да, приходил. Когда он ушел, я всплакнула.
– Ты не на шутку влюбилась в него, Вик.
– Наверное, – ответила она. – Сама не знаю, что на меня нашло. Удивительно, но за две недели общения с Антоном, я уже не могу представить свою жизнь без него.
Они проговорили до-полпервого ночи, выпили по две кружки чая и съели по два кусочка торта. Потом простились, на прощанья поцеловавшись в щечки. Легли в свои теплые кровати и заснули крепким сном.
***
Элизабет и Домовой блуждали по третьему туннели в кромешной темноте. Во втором они обнаружили блекло светящиеся камни, больше похожие на пещерные сталагмиты и подобрали их, на всякий случай.
– Домовой, ты чувствуешь? – вдруг спросила Элизабет и остановилась. Обернулась. Осветила стены и мокрый скалистый пол. Ничего. Никого.
– Что я должен почувствовать? – поинтересовался он.
– Земля движется. Мне показалось, что кто-то ползает по стенам. Ты не слышал?
– Что-то слышал. Подумал, что эта моя возбужденная фантазия.
– Может считать меня параноиком. Но… но посмотри, пожалуйста, по мне никто не ползает. Я все еще слышу этот мерзкий звук перебирающихся лапок.
Домовой подошел к ней ближе. Осветил камнем ее одежду.
– Повернись, – сказал он.
Она обернулась. Домовой увидел, как на ее хрупкой спине восседает огромная мохнатая сороконожка с крохотной головешкой, на которой светились красные бусинки – глаза.
– Не двигайся! Замри!
– Что там? – заверещала Элизабет. – На мне что паук?
– Я сказал, не двигайся! – закричал он.
Домовой поднял за голову заостренный камень. Нанес удар. Проткнул брюхо сороконожки. Жалостливый писк. Оглушительный визг Элизабет. Сороконожка упала наземь, истекая кровью.
Элизабет, словно громом пораженная, стояла на месте, не двигалась и судорожно глотала спертый воздух. К ней подошел Домовой. Обнял. И сказал:
– Все кончено. Я убил ее. Опасности больше нет.
Элизабет с благодарностью посмотрела в глаза Домового. Обняла, но потом отпрянула и закричала.
Его шею начали обхватывать мохнатые огромные лапки сороконожки.
– Домовой, оно сзади!
– Черт! – выругался он, когда воздух перестал поступать в легкие. – Убей эту тварь!
– Я не могу! Не могу убить!
Домовой не растерялся. Разбежался и врезался спиной в стену. Сороконожка пискнула, ослабила хватку на шее и упала на пол. Домовой развернулся, поднял с пола камень и вонзил его в голову твари. Истошный крик боли. Фонтан крови окрасил стены пещеры и испуганное лицо Домового.
Секунда – все стихло!
– Прости, Домовой, – Элизабет подбежала к нему, помогла встать на землю. – Я испугалась. Запаниковала. Не знала, что делать. Я никогда никого не убивала.
– Ничего, – ответил он и побрел дальше. – Все обошлось.
– Ты такой смелый. Храбрый. Не то, что я – трусиха!
– Глупости. Я просто прирожденный убийца, а ты нет. Я злой дух и навсегда им останусь!
– О чем ты таком говоришь? – возмутилась Элизабет. – Ты спас мне жизнь. Ты – герой! Какой ты к черту убийца?
– У меня в крови заложено убивать. Что, по-твоему, я сейчас сделал?
– У тебя не было выбора. Ты убил, чтобы спасти и меня, и себя.
– Это, конечно же, меняет дело! – съехидничал Домовой. – Убийство есть убийство. Ничего здесь не попишешь. Просто есть разные способы оправдать себя. Ты оправдываешься: убил, чтобы спасти. Как героично! Как пафосно! Как поэтично! Но это ВСЕ блажь. Блажь!
– Ты – не убийца! Не надо на себя наговаривать! Успокойся!
– Наговаривать? Наговаривать? О чем ты, Элизабет?! За четыре годы я убил сотни, тысячу, сотни тысяч несчастных тварей. И только почему? Чтобы удовлетворить собственные амбиции – вернуться чистым, добрым духом на Землю. Неужели я буду добрым духом после всего того, что я совершил?
– Обязательно будишь! У тебя доброе сердце!
