Василий Васильевич Пряхин
Виктория
– Мой дедушка? Он же умер! О чем ты говоришь? – борясь со слезами, спрашивала Виктория, не понимая, что происходит и не сон ли это. – Я сплю?
– Нет, это не сон. Мы должны немедленно попасть в мой мир, пока его силы не ослабли, а то он может исчезнуть, так как нашел за годы странствий и мучений то, что искал.
– И что он искал?
– ТЕБЯ, Виктория!
– Меня? – дрожащим голосом переспросила она.
– Да. Но сейчас не время для долгих объяснений, пошли. – Илья потянул ее за собой, – мы должны успеть, обязаны успеть.
– Я боюсь… боюсь, Домовой, – она нырнула в его объятия и заплакала.
– Он тоже боится. Дедушка, седоволосый скиталец, не хочет снова причинить боль, ранить твое юное сердце, но и не может отказаться от возможно последней встречи с тобой перед вечным забвением в раю!
– Я боюсь, что когда я его увижу… мое сердце, не выдержит и остановиться. Я его так любила и люблю, что… что…
– Доверься мне, иди за мной. – Домовой спрыгнул с ветки дерева, держа на руках Викторию, и пошел в дом. – Отбрось все плохие мысли! Представь, что это подарок судьбы, возложенный с небес Богами. Подарок увидеть, почувствовать, прикоснуться в последний раз к тому, кто уже давно скитается в других мирах. Разве каждый человек не мечтает встретиться с усопшим человеком – хотя бы на доли секунды – извиниться перед ним или наоборот признаться в любви?
Не говоря больше ни слова, они вошли в туннель и через несколько мгновений оказались в другом еще более молчаливом мире, в его комнате, в которой сидел некто, погрузившись в собственные думы. Услышав шорохи и голоса, он обернулся, и по его пухлым и красным щечкам, обрамленным седой вьющейся бородой, побежали слезы счастья и радости.
– Виктория, моя внучка! – воскликнул он, встал с кровати, подбежал к ней, еще раз вгляделся в ее взрослое, юное и прекрасное, как лепесток розы, личико, обнял, заплакал, так как не плакал вот уже пятьдесят лет.
– Дедика! – еле слышно, сквозь искреннее рыдания, шедшее из глубин ранимой души, вымолвила Виктория, уткнувшись лицом в грудь дедушки; Вика слышала, как бьется его сердца.
– Как же я соскучилась по тебе! – говорил он, не стесняясь своих чувств. – Я бродил и бродил, скитаясь по разным мирам, среди пустынных высокогорьев, глядя сквозь призму воспоминаний, что теплились в моем дряхлом и плачущем сердце. Среди огнедышащих ярким пламенем зеленых равнин, в которых я нашел спутницу, поведывавшую мне о том, что тревожит мое сердце, а именно: о голубом огоньке, который словно гипнотизирует скитальцев вроде меня и манит к себе. Среди молчаливой и безбрежной тишины нависшего голубого тумана, окутавшего густыми облаками вулканические горы и непроходимые вязкие слизи, болота, в которых мне открылась через собственные воспоминания тайна моей жизни, моего истинного существа. Сквозь дымку холодного и таинственного космоса, утопая в его величии и бескрайности, который манил сладостью солнца, благоговейными волнами пролетающих комет, соленость тающих звезд, которые вторили мне, что голубой огонек светиться там, где живет Домовой, там, где манящая и в тоже время жалкая бескрайняя пустошь, там, где черный обветшалый дом. И вот я здесь, в доме, в котором я нашел голубой огонек. Тот живительный огонек, не отпускающий меня в иной мир, в иную фазу существования, потому что его преданная любовь настолько была сильна и непоколебима, что прорывалась подобно урагану через невидимые для человеческих глаз миры, мертвой хваткой удерживая меня между двух миров. Мой огонек – это ты, Виктория!
– Прости меня, что заставила тебя мучиться и скитаться в одиночестве столько лет, чтобы найти меня. Я…
– Ты не должна извиниться за то, что любила. – Он поцеловал ее щечку, поглаживая рукой ее спину. – Ты помогла мне за то время, что я скитался, понять, кто я и что я сделал для грешного мира грез и радостей. И знаешь, я открыл нечто, что раньше никак не хотело складываться в единую картинку. Я открыл всю правду бытия… я увидел свет в конце туннеля, напоившим меня сладким вином, который наполнил мою внутреннюю чашу счастья и блаженного спокойствия, и я принял оболочку высшего духовного существа, способного осознать и понять суть… Прости, я так волнуюсь, что мои блуждающие мысли не хотят соединяться… Я сейчас увидел нашу славную семью, тебя, такую взрослую и прекрасную и понял то, что мы, семья – единое целое, сплетенное из невидимых уз радостных и грустных воспоминаний и неслышимых мелодичных звуков любви и взаимопонимания. Возможно, сейчас я говорю бред, но так я вижу нас, нашу семью, в которой тесно переплетены судьбы людей. Я вижу, что прожил хорошую жизнь, оглядываясь в те славные деньки, когда мы были вместе, сидя за один столом, кушая бабушкины дары.
Я смотрю и вижу, что у меня есть верная и покорная жена, с которой мы прожили всю жизнь; я помню, что мы никогда не отчаивались неудачам и всегда радовались маленьким свершениям для других, но великими для нас, как например рождения ребенка. Жена, которая каждую ночь молиться за здравие нашей семьи. Жена, которая все еще любит меня, а я – ее. Жена, которая озарила мой жизненный путь любовью, нежностью, благодарностью, покорностью и теплотой, отчего я сам того не ведая парил от удовольствия.
Я смотрю и вижу, что у меня есть любимая дочь, которая не только подарила мне замечательных внуков (тебя и Васю), но и стала для меня неведомым и утерянным в морских глубинах берегом счастья. Где я мог быть самим собой и говорить с дочуркой по душам, не боясь, что нас кто-то услышат. Я не боялся на том берегу быть тем, кем я являлся на самом деле, скромным и любящим отцом, прятавшим свои истинные чувства за маской взрослого эгоизма. Надеюсь, они меня простят за все страдания и боль, что я им когда-то причинил… ты ведь им передашь, что я их люблю?
– Конечно, дедика, – ответила Вика и спросила. – Деда, а я кто для тебя? Берег, облако, океан?
– Ты для меня – целая вселенная! Я утопал в ней словно в кристально чистом озере и никогда не хотел возвращаться обратно, в реальный мир, когда ты покидала наш дом, держа одной рукой мамину руку, а другой – махая мне и бабушке. В эти грустные моменты расставания мое сердце обливалось скорбью и унынием… мне всегда хотелось плакать, но я сдерживался, о чем жалею…
– Деда не уходу, прошу тебя. Я не хочу тебя отпускать, – говорила она, плача.
– Я пока не ухожу, я рядом, я с тобой, – успокаивал дедушка внучку, гладя ее волосы. – Но мне суждено покинуть этот мир, так как я нашел то, что искал так долго… а пока я хочу рассказать тебе, что я чувствовал, когда ты впервые схватила меня за руки своими крохотными младенческими пальчиками, – Виктория посмотрела в его светло-голубые добрые глаза и улыбнулась. – Ты же хочешь услышать? – она кивнула. – Ты моя хорошая, – он ее поцеловал в лобик и начал рассказывать.
– Помню так все ясно и хорошо, как будто это было вчера!. Мы стояли с Марией возле кроватки и не могли налюбоваться твоей ангельской красотой, ты сладко спала, видя первые волшебные сны. Потом ты проснулась, зевнула и закричала. Мария взяла тебя на руки, начала кормить и ты успокоилась. Ты не хотела больше спать, поэтому смотрела по сторонам на большой и таинственный мир с некой тревогой и любопытством и когда увидела меня, ты остановила свой гуляющий взор и улыбнулась мне и схватила меня за указательный пальчик. Именно в тот момент, я осознал, что я стал дедушкой. Странно, да? Именно в тот момент, я впервые прикоснулся к твоей внутренней вселенной и, погрузившись в ее теплые и нежные объятия, наполненные сладкой любовь, я разрыдался и засмеялся. Помню, как испугал тебя, что ты даже зарыдала. Но больше всего я напугал Марию, которая никогда не видела, чтобы я плакал. После того, как ты снова уснула, а я успокоился, Мария подошла ко мне, обняла и сказала «Спасибо, папочка. Она чудо! И это все благодаря тебе!». Помню, что ничего ей тогда не ответил, о чем пожалел в дальнейшем. Я ее просто поцеловал и вытер платком ее слезы…
– Я люблю тебя, дедика, – призналась Вика.
– А я тебя, Виктория. Сейчас я снова купаюсь в твоей вселенной, утопая в ней, тону и не боюсь захлебнуться, потому что чувствую себя свободным.
– Деда! – воскликнула она.
– Что любимая?
– Ты исчезаешь! Ты становишься невидимым!
– И вправду. – Он посмотрел на себя и сказал. – Значит, мое время пришло.
– Нет, не уходи так быстро! Останься со мной!
– Не могу, Виктория. Не могу. Ты должна меня отпустить. Как и отпустить своего друга Илью.
– Откуда ты знаешь о нем?
– От твоего друга, Домового. Он мне поведал о нем, поведал мне о твоем несчастье. Я искренне тебе сочувствую. И умоляю тебе, отпусти Илью. Он, возможно, тоже скитается по миру в поисках своего голубого огонька. Отпусти его, дай ему возможность почувствовать себя гордой и вольной птицей, а не несчастным рабом – скитальцем, которого все жалеют.
– Я не могу… Я не хочу вас забывать!
– Отпустить – не значит забыть! И если ты будешь помнить нас, не живя прошлым, а настоящим, то не забудешь нас никогда и поверь, отпустив нас, ты дашь нам крылья и желанный покой. Нам нужен покой, мы его заслужили. Хорошо?
– Хорошо. Я построюсь, дедика. Я вижу теперь только твое лицо…
– Я растворяюсь в твоей вселенной и это прекрасно! Помни, что я всегда рядом потому, что я в тебе каждой клеточкой своего существа, просто почувствуй. Как же я тебя… передай, пожалуйста, бабушке, что ее ожерелье, закопано в лесу, возле того камня, где мы с ней впервые поцеловались… Ты запомнила? Она все поймет! Это очень важно! Я обещал ей сказать об этом, когда мне бы исполнилось восемьдесят. Жаль, что умер раньше…
– Я запомнила и обязательно передам.
– Обещай, что сходишь туда с ней. – Его голос тонул, становясь все тише и тише.
– Обещаю.
– Вот и хорошо. Я не могу говорить. Прощай. Мы обязательно свидимся, когда придет время! – сказала он и исчез.
Виктория смотрела в пустоту, наверное, минут пять, потом повернула голову, взглянув в блестящие от слез глаза Домового, подошла к нему, обняла и зарыдала:
– Я его отпустила… отпустила… он исчез… навсегда!
– Ты поступила правильно. Мне кажется, ты отпустила не только дедушку, но и Илью, – сказал Домовой.
– Да… теперь они во мне… я чувствую их любовь, как чувствую твою…
– Ты молодец, – похвалил он ее.
На следующее утро Виктория проснулся другим человеком, своевольным и освобожденным от оков, так как она отпустила не только дедушку и Илью, но и себя. Она воспарила, глотнув свежий ветерок жизни, и перестала оглядываться в прошлое, живя настоящим.
– Почему ты такая возбужденная? – спросил Домовой, глядя на Вику. Она примеряла одно за другим платья, и никак не могла определиться в каком ей лучше пойти в гости к бабушке, с которой предстоял серьезный разговор о старой, как мир, тайне. О тайне, которую дедушка и бабушка скрывали ото всех больше пятидесяти лет и не хотели ни с кем делиться даже после смерти. Теперь Виктория переживала, что она узнала больше, чем хотела бы, поэтому волновалась и была крайне возбужденна, как правильно подметил Домовой.
– Ты еще спрашиваешь! – нервно ответила она, примеряя пред зеркалом закрытое, кремовое платье. – Я вчера говорила с дедушкой, который умер много лет назад – точнее, с его духовной оболочкой – и он поведал мне о тайне, о которой я должна рассказать бабушке. Я не представляю, что я ей скажу!. Конечно, я возбужденна!
– Тебе это платье очень идет! – сказал он, не обращая внимания на Викино недовольство и нервозность в голосе.
– Спасибо. Извини…
– Извиняю. Сходить с тобой?
– Нет, не надо.
– Уверена?
– Уверена. Не потому что я не хочу, чтобы ты со мной шел, а потому что это опасно для твоей жизни. Лучше поиграй с Васей. Ты когда с ним играешь, он прям светится от счастья. Я уверена, он скоро проснется. Ты не обидишься?
– Нет.
– Спасибо.
– Да не за что.
– Спасибо за другое…
– За что же еще?
– За то, что поддержал меня, когда мне была необходима твоя помощь, твоя поддержка, твоя любовь. Не знаю, чтобы я делала без тебя в те ужасные минуты полного отчаянья и безрассудства… наверное, умерла.
– Не надо говорить глупостей!
– Это не глупости! Однажды, глубокой ночью, меня посетила страшная и глупая мысль, да так неожиданно и резко, что я чуть не закричала от боли. Странно, сейчас я оглядываюсь в прошлое, вспоминая о той бессонной ночи, когда я чуть не решилась на Божий грех и думаю про себя, какая же я была дура. Но тогда казалось, что это единственный выход из сложившейся ситуации. Выход – выпрыгнуть из окна наземь и лишить себя жизни.
– Брр… Неужели ты, правда, думала о самоубийстве!? – обескураженный от горькой правды спросил Домовой.
– Буду честна с тобой, думала и не одну ночь. И знаешь, что останавливало меня каждый раз от роковой ошибки?
– Твоя семья, – предположил он.
– Семья тоже, но я всегда думала, что они переживут утрату. Ты меня всегда останавливал!
– Я? Почему?
– Не знаю. Когда я смотрела из окна на зеленую лужайку, на возвышающий дуб, я видела тебя. Видение, которое говорило мне, сидя на ветке, что это не выход, что жизнь продолжается и не надо унывать и делать необдуманных поступков, что я ни в чем невиновата, что таковы жестокие и несправедливые законы жизни и ничего нельзя изменить, а только смириться с ними, как с данным. Что мне надо немедля лечь в постель, пока меня не продуло от прохладного, ночного ветра, который шелестит листья и ласкает траву. Я знала, что это не ты, но я покорно его слушала, закрывала окно, ложилась в постель и засыпала неспокойным сном, открыв глаза ранним утром. Утром, когда ты был всегда рядом и смотрел в мои глаза, даря нечто больше, чем простая и пресловутая любовь, ты дарил мне лучики света, лучики жизни, от которых я заряжалась и продолжала жить, забывая обо все, о чем думала ночью.
– Спасибо, что признаться мне в этом. За то, что ты жива, дышишь, улыбаешься и продолжаешь, держа мою руку, любить меня.
Он ее обнял и они поцеловались. Когда их губы оторвались друг от друга, в комнату зашел сонный Василий и спросил.
– Снова целуемся?
– Нет, – обманула его Виктория, покраснев.
– Целовались, целовались! – он засмеялся и стал прыгать возле них.
– А ты почему снова без стука заходишь в комнату? – грозно спросила Вика у брата.
– Ой, забыл. Прости, Вика.
– Вась, я смотрю, ты часто стал говорить о поцелуях. Неужели тебе завидно, что я целую твою сестренку, а тебя нет? – Домовой вытянул губки и крадучись пошел в сторону Василия. – Иди-ка сюда, я тебя расцелую!
– Нет, нет! Только не это! – звонко прокричал Вася, смеясь, и метнулся в другую сторону от Домового, запрыгнув на кровать. – Я в домике!
– И что?
– А то, что меня нельзя трогать, так как я в крепости.
– Да неужели?! Тогда я невидимка, способный проникать сквозь толстую кладку стен и целовать маленьких и очень не послушных мальчиков!
– Аааа, мама, убивают-убивают! – Домовой схватил его и начал щекотать его изворотливое и сверхмеры энергичное тело. – Ой, как щекотно-щекотно! – Домовой поцеловал Васю в живот. – Фу, ты слюнявый! – сквозь смех говорил малыш.
– А ты шоколадно-молочный, как вкусная конфетка, которую я сейчас съем.
– Поделишься со мной? – поинтересовалась Вика у Домового.
– А как же! Разделим добычу на двоих! Тебе ноги и попа, а мне все остальное. Договорились?
– Договорились!
– Нет! Так нечестно двое против одного, – возмутился Вася. – Так не по правилам.
– А мы презираем правила! – сказала Виктория хриплым голоском.
– Да, мы ведь коварные злодеи! – добавил Домовой.
И они, Домовой и Вика, начали щекотать и целовать Васю, который не переставал звонко смеяться и кричать, пока в комнату не зашла мама и не остановила веселье, сказав:
– Виктория, ты чего все еще дома? Бабушка тебя ждет, а ты!
– Я совсем забыла. Домовой и Вася, пожалуйста, выйдете из комнаты, мне нужно переодеться.
– То сама напрашиваешь в гости, то забываешь. Вася ты чего проснулся? Умылся? – Он помотал головой. – Марш умываться, завтракать и будем читать сказки.
– Но мам, мы с Домовым хотели поиграть!
– Ничего не хочу слышать, пока не почитаешь, играть не пойдешь.
– Но…
– Не надо перечить маме, – вдруг сказала Домовой. – Раз надо читать, значит читать. Потом поиграем. – Вася на него смотрела грустными глазами. – Если хочешь можно почитать вместе, если твоя мама не будет против.
– Не будет, – сказала Мария.
– Классно! – обрадовался Василий, взял за руку Домового и они вышли из комнаты.
– Виктория…
– Что, мам?
– Как ты? Как себя чувствуешь? Может быть с тобой сходить?
– Не надо, мне нужно поговорить с бабулей наедине. Извини.
– Ничего… Виктория?
– Да, – она переоделась и подошла к маме.
– Ты сегодня другая, счастливая. Платье очень красивое. Как и ты.
– Спасибочки, ты тоже прекрасна в халате и бигудях. – Они засмеялись.
– Я всегда знала, что бигуди сексуальны. А если серьезно, Вика, я рада, что ты вернулась… я так переживала.
– Теперь все хорошо, мамочка. Вчерашний день помог мне разобраться в некоторых важных вещах, понять то, что было непонятно. Я отпустила их, а потом себя.
– Ты говоришь про Илью и про дедушку?
– Да. Вчера я говорила с дедушкой, – неожиданно для себя Виктория призналась Марии.
– Что? – переспросила она.
Виктория все рассказала Марии, которая внимательно выслушав дочь, сказала:
– Я бы, наверное, тебе бы не поверила, не знай я о существовании Домового и иных миров…
– Ты же мне веришь?
– Да. Как же я по нему соскучилась. Как ты думаешь, его душа действительно в твоей?
– Я думаю, что его душа у каждого, кто его помнит и продолжает любить.
– Хотелось бы верить. Что ты собираешься из того, что ты мне рассказала, поведать бабушке? – поинтересовалась Мария.
– Хотела рассказать все, как было на самом деле, но решила не рисковать и не травмировать бабушку безумной откровенностью. Подумала, что лучшим вариантом будет, ей сказать, что мне приснился вещий сон…
– Это лучший вариант, – поддержал Мария дочь.
– Вика, ты чего еще не ушла? – удивленно спросил Вася, когда забежал в комнату. Потом посмотрел на маму и сказал. – Мам, я умылся, поел, готов читать!
– Ты никому не расскажешь про ожерелье? – шепотом спросила Вика у мамы.
– Нет, – ответила она.
– О чем это вы?
– Любопытной Варваре, нос оторвали, – сказала Мария.
– Ну, расскажите, пожалуйста! Я никому не расскажу!
– Много будешь знать, состаришься, – съязвила Виктория.
– Я вам тоже когда-нибудь, о чем-нибудь не расскажу! Вот так! – обиженно пробубнил Вася.
– Ну и ладно, – Виктория показала ему язык.
– Ну и ладно! – Василий повторил за сестрой.
– Вика, чему ты учишь брата! – воскликнула Мария и обратилась к ней. – Долго не задерживайся, позвони, когда придешь к бабушке. Хорошо? – Вика кивнула, одевая босоножки. – А вы, молодой человек, пойдете со мной, скажи «пока» сестренке.
– Пока, горгулья!
– Как мило…
– Пока, маленький тролль!
– Еще милее… ну, детки…
Виктория, пройдя длинную оживленную улицу, свернула налево и вышла на залитую солнцем аллею, с обеих сторон которой тянулись живые изгороди, за ними пышные кусты сирени и барбариса, яблони, клены, тополя.
– Привет, дорогая моя! Ты чего так долго? – спросила бабуля, обняв гостью.
– Привет, бабуль! Я так соскучилась! – Вика поцеловала ее сначала в одну щечку, потом в другую. – Долго собиралась. Не знала какое платье надеть. Извини.
– Что ты, что ты, не надо извиняться. Просто я стала переживать за тебя, мало ли чего? Нынче время неспокойное, опасное, какое-то агрессивное и, ей Богу, распутное! Ты проходи, не стесняйся. Сейчас я поставлю чайник, попьем чаю с пирожками.
– С удовольствием, бабуль, – ответила Виктория, зашла в большую комнату и села на диван, где обычно сидел дедика.
После того как они попили горячего чая, наевшись сладких пирогов, бабушка спросила у внучки:
– Мама говорит, ты хотела о чем-то со мной поговорить, о каком-то секрете?
– Да.
– Если честно, ты меня заинтриговала. О каком же секрете, если не секрет?
– Даже не знаю, с чего и начать. – Вика вздохнула и решилась. – В общем… мне приснился сегодня сон. Необычный сон, в нем был дедушка…
– Да?
– Дедика мне сообщил, перед тем, как раствориться в полном забвении после долгих лет скитания, что он, бабуль, безумно любит тебя (он сказал, любит всю нашу большую и дружную семью) и передает послание, что твое ожерелье закопано возле камня, где вы впервые поцеловались.
– Откуда ты…, – По ее щекам побежали слезы, а из рук выпали очки, она быстро их подняла, воскликнув. – Боже, это невероятно!
– Это что правда? – притворно удивилась Виктория.
– Да! Это правда! – ответила бабушка. – Что он еще сказал в твоем сне?
– Он извинился перед тобой, что не дожил до восьмидесяти и не примет участия в раскопках. Он так их ждал…
– Ах, ты мое взрослое и наивное дитя, – сказала она, глядя на его фотографию в рамке, которая стояла на комоде.
– Еще он сказал, что счастлив, чтобы ты, бабуль, не переживала. Сказал, что он ждет тебя, – Вика не выдержала и обняла бабушку.
– Мы обязательно встретимся.
– Я в этом не сомневаюсь. Только, бабуль, не уходи слишком рано? Хорошо?
– Я постараюсь. Неужели он с только времени скитался ради того, чтобы связать с нашей семьей по средствам телепартации… и сообщить тебе, где закопано ожерелье? Удивительно!
– Наверное. Теперь мы обязаны его найти любой ценой, чтобы дедушка был спокоен на небесах.
– Я сплю, ведь это сказка наяву! Я одеваюсь! Мы идем сегодня же, чтобы он обрел до конца покой и умиротворение. Боже, Святая Богородица! – стала причитать бабуля, переодеваясь.
– Ловко, ловко! – послышался знакомый голосок.
– Я знаю. – Вика улыбнулась, увидев силуэты Джека и Джо. – Как вы ребята? Он вас нашел?
– Все хорошо, – ответил Джо.
– Мы с ним простились, – добавил Джек.
– Понятно. Что сейчас будите делать, когда простились?
– Охранять от злых духов эту квартиру, защищать вашу бабушку, – сказал Джо. – Мы так решили с Джеком, вдвоем.
– Спасибо вам, теперь я буду спокойна за бабулю.
– Не за что. Тише, она идет! Я не прощаюсь, еще увидимся.
– Еще увидимся.
– Пока, ребята.
– Что ты сказала? – спросила бабушка у внучки.
– Ничего. Песня заела, целый день пою.
– Понятно. Пойдем?
– Пойдем. Далеко идти?
– Нет. Идти чуть меньше часа.
Они шли по узким улочкам сонного городка, иногда заворачивая во дворы, чтобы срезать путь. Однотипные серые панельные дома с однотипными магазинчиками, ресторанчиками, кофэшками сменялись одноэтажными кирпичными и деревянными домами с живыми изгородями, заборами, за которыми скрывались бани, летние веранды, бассейны.
Пройдя жилой участок, они вышли на проселочную дорогу, с разных сторон которой возвышалась жгучая и высокая крапива. Дорога была неровная, разбитая и вела в тупик, так, по крайней мере, показалось Виктории. На самом же деле, дорога сменилась на еле видимую желтую тропку, уводящую непутевых путников к самой кромке пруда. Вынырнув из зеленой чащи поросшей травы и папоротников с вездесущей колючкой, они подошли к берегу, усеянному мелким гравием, булыжниками, ракушками, стеклом и мусором.
– Мы пришли? – поинтересовалась Вика.
– Если бы, – ответила бабушка, глядя по сторонам. – Видишь ли, старческая память не так надежна, как хотелась бы. То и дело барахлит, когда совсем этого не ждешь. Так что терпения, Вика. Мне надо собраться с мыслями. Я помню, что мы шли здесь и кидали плоские камушки в воду, потом решили полежать на траве…
– Ба? Ты все равно сейчас вспоминаешь о вашем первом поцелуйчики с дедушкой, так что, пожалуйста, расскажи об этом поподробней.
– Если тебе интересно, то расскажу.
– Конечно, интересно!
– Тогда слушай, – она посмотрела на небо и начала. – Когда я кому-нибудь рассказываю о нашем первом поцелуи с дедушкой, то сама не верю, что это со мной произошло.
– Почему?
– Потому что это было так давно. Очень давно. Я была молода и юна. Если честно, я уже забыла, что такое молодость. Забыла про то славное время, беззаботности и воздушности, которое открывало миллион возможностей и миллион радостей, миллион счастливых деньков. Время, которое пролетело быстрее самого мгновения, время, которое не вернешь и не изменишь. А сейчас, по пришествию стольких лет, былое, то есть прошлое кажется странным сном, иллюзией, утонувшей в синеве неизбежности и бытии.
– Странно тебя представлять молодой и юной, – прокомментировала Вика.
– Мне тоже. Это и называется старостью. Но сейчас не об этом. Хоть с годами и забываешь многое, но некоторые моменты навсегда застревают в памяти, словно вбитый в сырую землю ржавый колышек. Это было наше второе свидание. Нам было тогда по семнадцать, и мы были полны надежд и безграничных амбиций, поступить в один и тот же институт, на одну и ту же специальность и в будущем стать властелинами мира. В мире финансов, конечно.
Вечером он мне позвонил и предложил сходить на пруд полюбоваться на вечерний закат, полежать в траве вдали от города, вдали ото всех, послушать стрекотание кузнечиков и щебетание чаек. Я не могла отказаться от такого заманчивого предложения. По правде сказать, если бы он предложил мне отправиться в космос, чтобы захватить Луну, я без раздумий согласилась бы, так как уже тогда я была по уши в него влюблена. Ты веришь, любовь с первого взгляда? – спросила она у Вики.
– Да.
– Так вот – не верь!
– Почему? – возмутилась она.
– Потому что не существует любви с первого взгляда. Любовь – это, прежде всего взаимопонимание, взаимовыручка, самопожертвование, а потом уже все остальное. Запомни, что любовь не рождается за секунды, а рождается за годы совместной жизни с партнером. За секунды рождается страсть между людьми. Такая вот, такая страсть пробежала – зародилась – между мной и дедушкой, когда мы смотрели на закат, лежа в траве (на первом свидании я так переживала и нервничала, что ничего кроме головной боли не почувствовала!). Страсть – это искра, разжигающая одинокие и холодные души, чтобы в будущем эти души могли соединиться в единое целое. Когда он смотрел на меня, я чувствовала, как меняется мой прежний мир, и я становлюсь другой, становлюсь лучше. Мне было легко и хорошо. Он дарил мне не только ранее неизведанные чувства, но и крылья свободы, которые уносили меня на третий лепесток нежности, на седьмое небо счастья. Именно тогда я поняла, что обязана воспользоваться дарованной мне природой возможностью и разжечь искрой страсти настоящий костер нежной и трепетной любви. И как ты уже знаешь, у меня все получилось! У нас получилось!
– Классно… почему ты раньше мне об этом не рассказывала? – спросила Виктория, взяв в руки гладкий булыжник, и запустила его в пруд.
– Ты никогда не спрашивала.
– А когда тебе дедушка подарил ожерелье?
– Подожди, не торопи события, юная миледи. Ты, наверное, думаешь, что мы поцеловались на закате, а потом он подарил мне ожерелье? – Вика кивнула. – А вот и нет, все было совершенно иначе. Мы легли в траву и начали болтать, совершенно забыв про романтический закат. Когда нам надоела болтать и лежать в траве, дедушка, дернул меня за косичку и побежал прочь. Мне показалась такая детская игра забавной и милой, и я побежала за ним, оторвав клочок липучки. Устав бежать от меня, он спрятался – не так хорошо, как он думал – поэтому я его сразу же нашла и запустила липучку в его волосы и в одежду. Он звонко засмеялся и побежал уже за мной, пытаясь обрызгать водой. Через несколько минут он меня догнал, обнял и повалил в теплую воду. Отмечу, что мы были в одежде. Я взвизгнула, заругалась, шлепнула его попе, потом поцеловала.
– Ты первая его поцеловала?
– Да, – ответила она, улыбнувшись. – Сначала мне было стыдно за свою бестактность и вульгарность, я принялась извиниться перед ним, но потом, когда он поцеловал меня, мне стало хорошо, и я разом забыла о своей испорченности. Это был волшебный, незабываемый поцелуй, сладкий налет которого на губах я продолжаю чувствовать по сей день.
– И долго вы целовались?
– Минуты, секунды. Для меня – вечность! Оторвавшись друг от друга в мимолетном поцелуе, мы робко посмотрели друг другу в глаза и ничего не говоря, улыбнулись. После… мы разожгли костер на берегу, сели возле него, стали смотреть на яркие язычки пламени и слушать, как трескаются поленья и сучки. И только потом, когда мы уже затушили водой костер, а солнце ушло за линию горизонта, он вытащил из кармана ожерелье из ракушек, сказав:
«– Не знал, что тебе купить. Честно. Поэтому решил сделать подарок сам. Считаю, что нет лучшего подарка, сделанного собственными руками. Вот держи! Это ожерелье из ракушек!»
«– Спасибо, оно очень красивое»
«– Это магическое ожерелье! – предупредил он меня»
«– И в чем ее магия? – поинтересовалась я»
«– В том, что оно будет хранить наши чувства вечно, если ракушки не сломать и не потерять. Вот, так вот!»
«– О! Тогда нам ни в коем случаи нельзя его потерять!?»
«– Я уже подумал об этом… его надо закопать, если ты не против»
«– Не против. Куда? И на какое время?»
«– Минутку. – Он обвел взглядом пляж и, увидев камень, сказал. – Я понял, куда его закапаю»
«– Мы закопаем, ты хотел сказать?»
« – Нет. Я сказал то, что я сказал. Я его закапаю. Ты не должна будешь знать, где закопано ожерелье»
«– Почему? – возмущенно спросила я»
«– Потому что я знаю вас, девчонок. Вы все разболтаете своим подружкам, а потом пойдете смотреть на закопанное ожерелье. Я ведь прав?»
«– Отчасти прав. Только отчасти. Но надо признать тот факт, что лучше мне не знать»
«– Спасибо за понимание»
«– Раз ты закапываешь, значит, я… – Помню, что задумалась и сказала. – Давай не будем раскапывать ожерелье до восьмидесяти лет!»
«– Давай, – согласился он и спросил. – Тебе не кажется, что до восьмидесяти слишком долго ждать, так можно и не дожить?»
«– А ты обещай, что доживешь, во что бы то ни стало»
«– Ну…»
«– Пожалуйста, – умоляла я»
«– Хорошо. Обещаю»
«– Ура! Теперь мы будем питать чувства друг к другу до восьмидесяти лет и больше! Только закапай ожерелье как можно глубже, чтобы не дай Бог…»
«– Не переживай, все будет хорошо».
– На следующий день, дедушка, закопал ожерелье где-то возле этого камня, – сказала бабушка и показала рукой на серую полуметровую глыбу, торчащую острием вверх из густой, поросшей травы. Виктория обрадовалась находке и подбежала к камню.
– Бабуль, как ты думаешь, ожерелье еще целое?
– Да, мы ведь были счастливы все это время!
– У нас даже нет лопаты…
– А что думаешь у меня в пакете? – спросила бабушка и, не дожидаясь ответа, вытащила из пакета небольшую блестящую лопатку с деревянной рукояткой.
Прежде чем найти ожерелье, они выкопали пять глубоких ямок.
Вытащив из земли целое и невредимое не просто ожерелье, а семейную ценность, реликвию, бабушка и Викторией чуть всплакнули. Они сразу вспомнили о дедушке. О разных дедушках. Одна – увидела мудрого старца, другая – наивного юношу.
