Василий Васильевич Пряхин
Виктория
– Отличная идея! – подхватил Антон. – Что скажешь, режиссер?
– Сегодня наш день. Сегодня мы короли. Поэтому я «за» всеми руками. Тем более танцы. Мечта любой девушки.
– Тогда решено, – крикнула Иришка. – Народ! Все слышали, что встречаемся в парке Горького ближе к восьми часам.
– Да, – чуть ли не хором ответили Иришке.
– Заранее предупреждаю. Кто не придет, тот будет последней сволочью и получит в понедельник большего нагоняя лично от меня! Так что лучше приходить.
– Это точно. Ты ведь та еще пантера, – смеясь, подметил Антон.
– Сейчас я тебя укушу! – защекотала Вика Антона, – Я не прощаюсь. Увидимся вечером. Я побежала к родителям. Они ждут, – сказала Виктория, послала всем воздушный поцелуй и скрылась за ширмой.
– Виктория! – закричал Василий и сломя голову подбежал к сестре. Они крепко-крепко обняли друг друга. – Ты была великолепна!
– Спасибо, братец! – Вика поцеловала его в сладкие губы.
– Фу! Гадость! Виктория, снова ты начинаешь все эти девичьи отвратительные штуки.
– Ах ты, мой мужчинка! – засмеялась она и попыталась обнять и маму, и папу, и бабушку. – Я так рада, что вы пришли все вместе. Вам понравилась? Мама? Пап? Ба?
– Да. Мы даже с бабушкой всплакнули, – ответила Мария.
– Это правда, Виктория. Очень трогательный спектакль, – добавила бабушка. – Молодец!
– Как бы мы не пришли на премьеры твоего спектакля? – изумился Константин, глядя на дочь.
– Но, пап, я думала, ты не придешь. Тебя уже выписали?
– Нет. Меня отпустили на один день, – ответил он. – Ты такая умничка, радость моя. Прирожденная актриса. Как Одри Хепберн.
– Ты преувеличиваешь, – засмущалась Вика.
– Ничуть!
Они стояли, обнявшись, еще минут пять, потом пошли домой, счастливые и окрыленные. Как семья, не знавшая ни бед, ни горя, ни отчаяния.
Осенние лучики восходящего солнца осветили комнату. Открыв глаза, Виктория зевнула, потянулась, прижала к себе белого плюшевого мишку, свернулась в клубок и посмотрела в окно, за которым игривый осенний денек купался в лучах утреннего солнца.
Она зарылась лицом в мягкую игрушку и прикоснулась подбородком к чему-то острому и твердому. Отпрянув, Вика подняла мишку и увидела, что под ним лежит запечатанный белый конверт. Она с недоумением, но с некой надеждой взяла его в руки, быстро разорвала и вытащила пожелтевший листок, исписанный с двух сторон черными и красными чернилами:
«Привет, дорогая Виктория!
Надеюсь, это письмо пришло к тебе и не затерялось среди безграничных просторов вселенной. Надеюсь, что ты его прочтешь.
Начну, пожалуй, с извинений. Прости, что сейчас я не с тобой: не целую, не обнимаю, не ласкаю тебя. Прости, что не помогаю тебе пережить тот кошмар, который обрушился на тебя и на твою семью. Прости меня за то, что написал это письмо, а не сообщил тебе обо всем лично. Решил, что встреча перед долгим расставанием будет невыносимой и близка к смертельному отчаянью. И что можно сказать за три минуты, отведенные мне на прощание? Надеюсь, ты меня простишь за своевольность.
Три минуты любоваться, как ты сладко спишь, уткнувшись лицом в подушку, прижимая к себе плюшевого мишку – это было поистине бесценная награда за тот путь, что я прошел за эти долгие и кошмарные недели неведенья, страха и бесцеремонного властвования опустошенности внутри моего нутра. Я задыхался от одиночества, которое пожирало меня и продолжает пожирать, как червь сладкое яблоко. Отец, узнав о том, что я хочу сбежать на острова забвения, запер меня в камере. В скором времени он признался, что приходил к тебе, пытал, пытаясь вытащить какую-либо информацию. Я от ярости, негодования и жгучего отвращения к его персоне, взбесился так, что стены камеры задрожали, треснули и рухнули. Удивленный и взволнованный отец пытался меня остановить, но у него ничего не вышло, я легко вырвался из его стальных объятий, потому что со времени, сам того не осознавая, стал сильнее его. Когда я его ударил, он повалился на пол, ошарашено глядя в мои глаза. Вот тогда, я впервые увидел, что он боится меня, моей разрушительной силы.
В тот злополучный день, я увидев тебя голую и всю в крови, сначала было подумал, что это он с тобой такое сотворил, но позже понял в чем дело. Виктория, прости меня за мою ярость. Узнав, что этот насильник с тобой сделал, я не выдержал, слетел с катушек. В меня словно ворвался зверь и я сделал то, что мне велело звериное сердце, жаждущее крови и насилия. Прости, я поступил непростительно, совершил грех. Но мне было приятно осознавать, что этот мерзавец мертв и больше никогда и никого не изнасилует и не убьет, что он больше не будет дышать тем же воздухом, что и ты, Виктория, жируя и почивая в исправительной колонии. Таким, как он, верная дорога на виселицу, без права на исправление. Я указал ему дорогу… но, как ты знаешь, сам вступил на опасную тропку, где один неверный шаг и верная погибель. Когда я вернулся обратно в колледж, мой отец был счастлив и чуть ли не танцевал среди всей свиты профессоров, которые рукоплескали мне. Он подошел ко мне, пожал руку и сказал: «Теперь ты с нами, сынок. Добро пожаловать в элитных клуб прирожденных убийц!». Я ответил ему, что не собираюсь оставаться и уж точно вступать в клуб моральных уродов (так и сказал!) и сегодня же отправляюсь на острова забвения и ничто не помешает мне изменить мое мнение. Отец негодовал, ругался, разрушал то, что ему попадалось на глаза, но ко мне не подходил, так как боялся опозориться перед всеми. Позже, немного успокоившись, он сказал, что вход на острова забвения для меня закрыт, так как я. Убил человека. Я не стал его слушать, развернулся и пошел к выходу. Он меня остановил и изрек примерно такую речь: «Допустим, если ты попадешь на острова забвения, допустим, я повторюсь, то ты не сможешь противостоять своей натуре. В тебе – опасный зверь, который уже вырвался, и я гарантирую, что вырвется снова, чтобы убивать, убивать и еще раз убивать. У тебя нет ни единого шанса вернуться на Землю и стать добрым духом. Ты уже вкусил запретный плод. И теперь не хуже меня знаешь, как приятна на вкус чужая смерть. Я предлагаю тебе остаться, забыть о Виктории, у вас все равно нет никакого будущего. Поверь, однажды, она влюбиться, и забудет про тебя! Оставайся! Стань членом нашего общества. И мы будем убивать. Убивать таких ублюдков. Подумай только, сколько их еще на земле. Так что ты решил?» Я решил уйти, Виктория! Уйти и не возвращаться! Отец, однако, не сдавался. Он подошел ко мне вплотную и шепнул на ухо: «Я отпущу тебя, если только ты проведешь три недели в Хребте Дьявола. Мы договорились? Хребет Дьявола – продолжал он, – это то место, где воспроизводиться гнетущая атмосфера безумия островов забвения. Если ты его пройдешь, у тебя будет шанс попытать счастья на островах. Если не пройдешь, то я дам тебе шанс вернуться ко мне и стать моим приемником. Как тебе такой вариант?». Я согласился, но при одном условии, что он мне даст три минуты, чтобы попрощаться с тобой, Виктория, в случаи успешного возращения с Хребта Дьявола. И вот я здесь. Вот эти три минуты, Виктория! Я прошел это испытание. Я был там. Был на Хребте Дьявола. Хребет представляет собой скалистую гору среди вздымающих дюн песка. Она смотрит на тебя завораживающе и зловеще. Я был, по преданию предков, в логове самого Дьявола. Там везде царит запах смрада и разложения, по каменным стенам стекает ярко-синяя жижа, вдалеке горит красный огонек. По мере приближения к огоньку, расщелина в скале сужаться, а внутри ее стоит невыносимая жара. Я думал, что сгорю заживо. Дойдя до огонька, расщелина превратилась в широкую пещеру куполообразной формы, внизу которой булькает и извергается магматическая лава. Я стоял на кромке обрыва и любовался на горящий котлован. Он меня очаровывал, манил. Я не чувствовал даже как за все это время мои волосы опалились, а на висках начали образовываться пузырьки. Очнувшись, я хотел убежать от огня в прохладную расщелину, но она исчезла. Пропала. Я остался один на один со своими мыслями. Они блуждали в моей голове, словно черви. Они были такими ужасными и такими правдивыми, что я сам их пугался. Они толкали меня в пропасть, в кипящий ад. Все эти три недели я был словно во сне. Передо мной всплывали образы, как я убивал, насиловал, издевался, я встречал самых страшных и убогих монстров, но один являлся ко мне во снах каждую ночь. Монстр с человеческим туловищем, покрытым крупной серебристой чешуей, вместо рук у него были клещи, вместо ног – тонкие ножки комара, вместо головы – слизкая белая луковица с огромными глазами, напоминавшими глаза мухи и клыкастой пастью акулы. Жуть. Он бегал за мной. Ни единожды убивал, вонзая острые клещи в мое тело. Он кричал, чтобы я спрыгнул. Но я держался. Позже мне стала сниться ты, Виктория. Ты была призраком без крыльев, ты разговаривала со мной, сидя на кромке обрыва и манила меня туда, вниз, где хорошо, где нет боли и страдания. Но что-то меня остановило. Далее был непроглядный туман, который шептал мне, что ты мне изменяешь и всегда изменяла, он доказывал, что ты подлая и никчемная девушка, не достойная моего внимания и доверия. И в конце, уже на третьей неделе, я остался один на один со своими мыслями в кромешной темноте и тишине. Настало время дьявола. Я думал о нас, о тебе, о том, что будет с нами… боль, страх, опустошение, никчемность…
Но, Виктория, я справился! Я прошел все испытания! И я вернулся в колледж. Отец не показывал своих эмоций, но по его глазам было видно, что он глубоко несчастлив и зол. Он дал мне возможность уйти и напоследок попрощаться с тобой. Таков был уговор, и он его беспрекословно выполнил. И вот я прощаюсь с тобой, Вика, любовь моя, как бы это было не тяжело…
…Я пытаюсь крепиться, быть настоящим мужчиной. Но, увы, мой характер не стальной и даже не чугунный, он ломкий и хрупкий, как тонкое стекло, поэтому моя душа плачет огненными слезами, обжигая мои легкие, так как знает, что мы, Виктория, возможно, никогда не встретимся.
О, Боги, зачем мне такие испытания? – спрашиваю я себя и не могу подобрать ответа, потому что его не существует. Его нет. И не будет. Так решила судьба – и теперь ничего не изменить. Надо смириться и продолжать жить дальше.
Только вот, как жить дальше, если белый свет не мил, когда тебя нет рядом? Поверь, Виктория, без тебя – рай превращается в огненный ад. Я рассуждал об этом, Виктория, дни и ночи напролет. И когда писал это письмо, пришел к одному простому и, как мне кажется, правильному выводу. Не надо бояться судьбы, не надо бояться разлуки, не надо бояться грядущего будущего, чтобы не потерять нить с настоящим. Главное – это то, что происходит сейчас, а то, что будет потом, будет потом. Мы должны смириться с разлукой.
Как говорит твой народ: «Все, что не делается – все к лучшему». Будем считать, что эта разлука – очередное испытание на прочность нашей Великой дружбы, которое мы с достоинством переживем, преодолеем, как преодолевали другие. И обязательно встретимся, обнимемся, поцелуемся, поболтает о том, о сем; ты мне расскажешь о твоем спектакле, который, я уверен, закончился пятиминутными рукоплесканиями и овациями, об окончании школы с красным аттестатом, о поступлении в самый престижный институт, о новых друзьях, о новых интересах; я тебе расскажу, как сражался за нашу любовь, и проходил, проплывал, пролетал – не важно! – остров за островом, чтобы оказаться в мире, где живет она – мой сверкающий алмаз среди пыли и грязи – Виктория! Мы будет говорить, смеяться, весь день и всю ночь до самого рассвета, пока не устанем.
Я верю в такое будущее. И ты поверь, Виктория. Так проще жить.
Меня ждет долгий путь домой: от островов забвения до безграничных просторов голубой планеты. Я постараюсь вернуться как можно быстрее. Прошу… не забывай меня и направляй меня на верный путь своим добрым сердцем. Я знаю, что оно укажет мне верный путь. Молись за меня, и я услышу твой голос и пойму куда идти.
Прежде чем сказать «прощай», я хочу, чтобы ты мне пообещала и выполнила обещание любой ценой.
Если я не вернусь через два года, обещай мне, Виктория, что найдешь нового друга. Я не говорю, чтобы ты… хотя ты и так все прекрасно поняла, что я хотел сказать… нашей дружбе не помешает еще один друг. Ведь верно? Ты знаешь, что я прав.
А вот теперь самое время сказать: «Прощай, Виктория! Я скоро вернусь».
И помни, что я люблю тебя.
Твой Домовой».
Виктория сложило письмо, и зарыдала, уткнувшись в подушку.
ТОМ 2
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Виктория зашла в большую и просторную аудиторию, вмещающую в себя свыше двухсот студентов. Однако на данный момент времени за многочисленными деревянными партами студентов было не более пяти человек. Виктория поздоровалась с преподавателем и села неподалеку от преподавательского стола, выложив из сумки учебное пособие по высшей экономике, тетрадь, на обложке которой были изображены красные розы, и разноцветные ручки с карандашом. Открыла тетрадь и записала сегодняшнее число, затем перевела взгляд на преподавателя по экономическому планированию и подивилась, как может чудесно выглядеть женщина за сорок. На ней было надето элегантное светло-бежевое платье, подчеркивающее ее стройное тело. Длинные и прямые светлые волосы спадали на плечи и на спину. Красивое, подтянутое лицо без видимых мимических морщин с зелеными глазами, птичьим носом, прямыми губами. Ее черная небольшая родинка рядом с губами придавала преподавательнице еще большую женственность и нежность. Природную бледность лица она пыталась скрыть небольшим слоем розовой пудры. Женщина, не обращая ни на кого внимания, сидя за столом, заваленным кипой бумаг и тетрадей, уткнулась в тетрадь со своими лекциями, написанными от руки, и постоянно проговаривала одну и ту же фразу, словно заучивала стихотворение.
Прозвенел звонок на пару, преподаватель встала из-за стола и закрыла аудиторию, в которой к началу занятия собралось чуть более половины потока студентов, всего тридцать человек.
– Здравствуйте. Я смотрю, что-то вас сегодня негусто. Видимо, к четвертой паре остаются только самые упорные учащиеся. – Она улыбнулась. –Домашнее задание выполнили? Если «да», то после пары хочу их видеть на своем столе. Если «нет», то, увы, ничем не могу помочь.
В дверь постучались. Преподаватель открыла аудиторию. В нее вошли три веселых юношей с мороженками в руках.
– Римма Александровна, извините за опоздание, можно войти?
– Нет, – ответила спокойным голосом Римма Александровна.
– Почему? – удивился студент.
– Во-первых, вы опоздали, тем самым проявив ко мне не уважение. Во-вторых, вход в аудиторию с продуктами питания строго запрещен. Так что, пожалуйста, закройте двери с другой стороны. И, будьте так добры, в следующий раз приходите вовремя. Хорошо?
– Хорошо, – грубо ответил парень и сильно хлопнул дверью. Потом послышались матерные слова, передразнивание голоса Риммы Александровны, после дикий лошадиный смех на все учебное заведение.
– Так. Пожалуй, приступим к занятиям. На прошлой неделе мы прошли тему: «Кредиты». Поэтому вы должны знать, что… – ее тихий голос перебивали два голосистых мужских баса с задней парты. Они о чем-то спорили.
– Там на последней парте. Да-да, я к вам обращаюсь. Почему вы перекрикивайте меня, уважаемые? – спросила она. – Если вы не хотите слушать меня, тогда и не зачем было приходить. Вас никто насильно не заставляет учиться. Это не школа, а институт, в котором человек учиться по собственному желанию, а не пожеланию родителей, учителей и так далее, как это было в школе. Моя мысль, я надеюсь, вам ясна? И, вообще, меня удивляет ваше неуважительное отношение к учебному процессу и, в частности, ко мне и к вашим студентам-коллегам, которым вы мешаете заниматься вашей бесконечной болтовней. Вроде бы четвертый курс. Взрослые люди. А ведете себя словно школьники. Как первокурсники.
В просторной аудитории восстановилась гробовое молчание.
Преподаватель улыбнулась и продолжила.
– Вот так мне больше нравится. И на будущее. Если вам захочется заговорить, говорите сколько вам угодно, но в коридоре. Надеюсь, мы договорились. Так… ладно, я отвлеклась от сути разбираемого вопроса. Я хотела спросить у вас, с какого года наиболее целесообразней выплачивать кредит, если капитальные затраты на строительство нового цеха составили свыше сорока миллионов рублей при сроке службы инвестиций в шесть лет? Так, Нина, вы знаете?
– Я бы сказала, что кредит нужно выплачивать со второго года, – отчеканила Нина.
– А почему не с первого года? Вполне же возможен такой вариант? Так?
– Ну… можно и с первого, – покорно согласилась Нина с преподавателем.
– Нет, так вообще не годится. И ты считаешь себя, Нина, будущим специалистом по экономическим вопросам после того, что ты мне сказала? Да уж… хороший экономист стал бы мне доказывать, почему нельзя начинать отдавать кредит банку в первый год, по сути, в год активного строительства цеха по производству медесодержащих концентратов, а не наивно соглашаться со мной. Почему нельзя? Кто мне ответит? Виктория, ты знаешь?
– Потому что в первые два года будет вестись строительство цеха, из этого следует, что мы не будем выпускать готовую продукцию, в нашем случае, медный концерт с содержание меди порядка 18 процентов, который и является основным источником прибыли, в следствие, в первые годы чистый дисконтированный поток будет иметь отрицательные значения. Поэтому целесообразней всего выплачивать кредит с третьего года, года освоения производственных мощностей, когда уже непосредственно будет выпускаться готовая продукция.
– Виктория, хороший ответ. И что немаловажно – правильный. Вы показали пример своим сокурсникам, как нужно отвечать на простейшие и очевидные вопросы. – Она оторвала восхищенный взгляд от Виктории и посмотрела на остальных студентов. – Надеюсь, все поняли, почему нельзя отдавать кредит в первый и во второй год рассматриваемого проекта. А теперь перейдем к другой теме: «Финансовые издержки». Записали подзаголовок? – Студенты кивнули. – Хорошо. Так, кто мне скажет, желательно, четко и ясно, что же такое финансовые издержки? Виталий…
После четвертой пары, Виктория была как выжитый лимон. Ей хотелось поскорее вернуть домой и лечь в постель. Она сложила все учебные принадлежности в сумку и пошла к выходу. У самого дверь ее догнал Григорий, староста группы.
– Виктория, можно тебя на минуточку? Важное дело, – спросил Григорий.
– Нет, – хотелось закричать Виктории, но она сдержалась и ответила. – Конечно. Что за важное дело?
– Мы сейчас в столовой поговорили с одногрупниками и решили, что было бы здорово съездить на выходные в Елезавесткую рощу, снять коттедж и как следует отдохнуть. Уже двадцать человек согласны. Еще нужно уломать восьмерых. Ты с нами?
– Когда?
– Через две недели. Генка меня заверил, что сегодня-завтра он забронирует коттедж. Поэтому нужно знать точное количество желающих.
– Я…
– Давай соглашайся. Как-никак последний учебный год. Сама ведь понимаешь, что не все пойдут дальше учиться в магистратуру.
– Я не знаю. А по сколько нужно будет скидываться?
– Наверное, по косарю. Может чуть меньше, может чуть больше. Не такие большие деньги. Соглашайся. И так с нами не куда не ездишь?
– Хорошо. Рассчитывайте на меня.
– Вот это уже другое дело. И обязательно приходи с Катериной.
– Сомневаюсь, что она придет.
– Ты все равно спроси. Хорошо?
– Обязательно, – согласилась Виктория.
– Отлично. Чем больше народу, тем лучше и дешевле. Экономика, черт возьми! – Он засмеялся. – Ладно, пока. До завтра. Тебя проводить до общаги?
– Спасибо за предложение, но я вынуждена отказать тебе. Я хочу забежать в пару магазинчиков. Купить кое-что надо.
– Смотри, как хочешь. Пока.
– Пока, Григорий. – Она махнула ему рукой.
Виктория вышла из главного корпуса на оживленное крыльцо, спустилась по лестнице и вышла на залитую солнцем вымощенную аллею, по обе стороны которой тянулись ряды невысоких кустарников и декоративных деревьев.
***
Прошло четыре года с тех страшных событий, но они и по сей день преследуют Викторию, словно злые призраки из прошлого и гонят ее, подобно пылинки в песчаную бурю, к неведомой пропасти одиночества.
Кто бы мог представить, что Виктория за это время превратится из уверенного, прирожденного лидера-активиста в замкнутую, немного потерянную среди студенческого общества, девушку, которая ни с кем не общается, не пытается наладить контакт. Только лишь с одной девушкой Виктория нашла общий язык в университете, с Екатериной.
Прежний волшебный мир Виктории рухнул, когда она столкнулась с чем-то большим, чем с простым бесчестием. Она встретилась лицом к лицу с несправедливостью порочного мира, который сначала дал ей возможность познакомиться с Домовым, а потом, не предупреждая никого, забрал его, как собственную игрушку, не оставив никакого права выбора, оставил ее у разбитой на мелкие осколки огромной вазы, из которой вытекла вся вода – источник счастья и процветания.
Как бы она не пыталась забыть о нем, начать жизнь заново, с чистого лица, у нее ничего не выходило. Слишком тяжело было выкинуть из головы того, кто с ней был рядом десять лет. Счастливых лет. Виктория приходило домой после школы, садилась возле платяного шкафа и ждала его возращения. Но ка только часы били полночь, она убирала стул на место, вытирала слезы и ложилась в постель и засыпала неспокойным сном. И так каждый божий день до самого выпускного вечера. Домовой так и не вернулся. Он до сих пор не прислал ни одной весточки с островов забвения.
В последние месяцы обучения в школе, Виктория благоразумно отказалась от президентского поста в Совете Старшеклассников. Ей больше не хотелось выделяться среди школьников. По правилам Совета, ей должны были отказать, но в связи с событиями, произошедшими ранее, ее увольнение с поста было рассмотрено самым что ни на есть положительным образом. Однако Виктория не бросила свое увлечение театром. Она продолжала ставить спектакли. Стала писать сценарии к собственным постановкам. Каждый спектакль пользовался успехом, поэтому они выходили с регулярным постоянством. После поступление в институт, Виктория оставила за главную в театральной группе Иришку, которая со всей ответственностью согласилась исполнять ее обязанности, так как времени у нее было хоть отбавляй. Сама же Иришка поступила на заочное отделение в местный педагогический университет имени Пряхина.
Виктория, к большому сожалению, завершила свою баскетбольную карьеру. Тот незначительный ушиб, по словам школьного врача, вылился в серьезную травму колена. Врачи запретили ей заниматься любым видом спорта, где есть нагрузка на колени, в том числе баскетболом. Для Виктории это было очередное жизненное препятствие, которое она преодолела с достоинством, не показав никому свое беспокойство, даже родителям. Хотя ее сердце обливалось кровью, а душа холодела от одной только мысли о том, что она больше никогда не сможет играть в любимую игру, которая ей доставляла столько удовольствие. Игра, которая успокаивала, расслабляла и давала возможность покинуть ненадолго отчужденный мир страха и упрека.
После окончания школы с золотой медалью, Виктория поступила в Экономический Институт по специальности «Экономика предприятий и фирм», согласившись с родителями, что данная профессия обеспечит ей достойное будущее.
Сказать по правде, Виктория мечтала учиться в Театральном Институте имени Табакова. Она решила попробовать потупить, в тайне ото всех, и на свое удивление прошла четерх-ступенчатую систему отбора абитуриентов: ее приняли и ждали первого сентября у открытых дверей института. Но Виктория не пришла, под влиянием родительского мнения. Однажды она спросила отца, что он думает на счет карьеры в театре. Тот ответил, что это нестабильность, постоянные стрессы и нищенские зарплаты. Потом добавил, что это глупо и несерьезно и что туда поступают только неучи и лентяи. После этих слов, Виктория приняла окончательное решение. Первого сентября она собрала вещи, села в автобус и уехала в большой и пыльный мегаполис, в общежитие Экономического Института.
Поначалу было тяжело жить поодаль от дома, от родительской заботы, внимания, опеки. Приходилось все делать самой: готовить, стирать, гладить, прибираться, ходить в магазины и еще как-то успевать во время сдавать домашние задания, курсовые, учить тонны нудной экономической и общеобразовательной информации.
Она плакала по ночам, скучая по дому, по вечерам, когда они были вместе. Особенно по братику, Василию. На выходные она уезжала домой, чтобы повидаться не только с родителями, но и с Иришкой и Элизабет, которые, к слову, ждали ее возращение с томительной щепетильностью и всегда дарили смех, радость и утерянное где-то далеко счастье.
Выходные были лучшим временем для Виктории. Потом стучался в дверь ненавистный понедельник, и она уезжала обратно в общежитие, в крохотную комнату одиночества и скуки, где проводила почти каждый день, выполняя рутинные, однообразные дела, от которых порой воротило. Виктории в такие моменты хотелось подняться на вершину безмолвной скалы, исчезнуть в синеве облаков и насладиться спокойствием, так как в мегаполисе кроме высоченных зданий не было ничего похожего на скалистые горы. Вика изредка залезала на крышу девятиэтажного дома, ложилась на холодное ровное покрытие, и смотрела на сверкающие звезды, на луну. Снизу царил городской шум, а наверху – тишина.
У Виктории в институте была лишь одна подруга, да и то соседка по секции в общежитии. Ее звали Катерина. Она была одинокой, как и Вика, но не потому, что так решила сама, а потому, что была толстенькой и чересчур застенчивой и скромной. А это был для нее приговор.
Виктория полюбила Катерину за ее доброту и ум. Вика считала ее чуть ли не ангелом. Катерина всегда была готова помочь своей новой подруге. Однажды она даже спасла Викторию от верной гибели, когда та, в порыве чувств, под действием алкогольного опьянения чуть не спрыгнула с шестого этажа. Это был первый и единственный суицидальный случай. Катерина пообещала Виктории, что никому не расскажет о случившемся, но при одном условии, что Вика больше не посмеет, так относится к жизни, какой бы она плохой не была.
Викторию всегда удивлял Катеринин оптимизм и вера в светлое будущее. Это после того, как с ней обращались в школе и в институте. Парни над ней вечно прикалывались, обзывая ее жирной коровой. А девушки ни во что не ставили, словно она была никем. Вику этот стереотип бесил и выводил из себя. Ей хотелось каждому надавать по морде, кто над ней издевался самым открытым и наглым образом. Катерина всегда ее успокаивала и говорила: « – Пускай они болтают, что хотят. Не обращай внимания. Я уже давно не обращаю. Они видят во мне полигон насмешек и язвительный шуточек. Это их право. Пускай думают, что я никто, раз у них вместо мозгов – тухлые яйца. Главное, я знаю, что я личность, которая знает, что хочет получить от жизни. Не сомневайся, я добьюсь всего того, что пожелаю».
Как после таких слов не уважать человека, который не по своей вине, столкнувшись с человеческой неоправданной жестокостью (человеческим свинством), продолжает оставаться оптимистичным.
Виктория так привыкла к одиночеству за прошедшие годы, что и не думала с кем-то знакомиться и встречается. Ее нравилось быть одной. У нее был свой собственный распорядок дня, который она не хотела менять. Утро и первая половина дня – учеба, вторая половина дня – нескончаемые работы по дому, вечер – легкая тридцатиминутная пробежка на футбольном стадионе, посиделки у Катерины, вышивание бисером, поздний вечер – чтение книг. И так каждый день. Порой были исключения из правил, но нечасто.
Конечно, несколько раз она влюблялась в парней, но никогда не показывала своих чувств. И, как ни странно, отвергала любые попытки парней назначить ей свидание. Она отказалась один раз. Потом второй. Третий. Четвертый. После – уже никто не походил к ней и не спрашивал. Многие подозревали Викторию в однополой любви с Катериной. Но такие предположение скорее были смешны и глупы, чем серьезны. Им просто хорошо было вместе. Когда они встречались вечером, они не чувствовали себя так одиноки.
Два одиночества сошлись в один прекрасный миг…(Слова из песни К. Меладзе)
***
Виктория шла по широкой центральной улице, по которой туда-сюда сновали хмурые, веселые, деловитые, простодушные пешеходы, цокая каблуками об серый асфальт. Они о чем-то болтали или просто молчали, задумавшись о насущных проблемах и о грядущих делах. Толстые голуби вальяжно ходили по тротуару, ворковали, иногда взлетая вверх, порхая крыльями, чтобы снова приземлиться на асфальт. Цикады на деревьях стрекотали, а птицы пытались своим красивыми и звонкими голосами перепеть шумный автотранспорт на проезжей части. Увы, безрезультатно. Урчащие моторы, скрип ржавого железа, визг шин при резком торможении, звуковые сигнализации и сигналы, ругань водитель из открытых окон, громкая музыка с басами полностью стирали звуки музыки матушки природы.
Виктория повернула налево, на улицу Ярославского. За широкими стеклами нескончаемых магазинов красовались лучшие ассортименты по выгодным ценам, почти даром. На домах, выше второго и третьего этажа висели гигантские плакаты рекламы пива, автомобилей, чая, шоколадок и других продуктов питания. Возле кинотеатров и театров возвышались стенды с афишами новинок. На земле, подле скамейки, лежал тощая раненная овчарка. Она положила голову на вытянутые передние лапы и смотрела на прохожих глазами настолько грустными, тучными и человеческими, что Виктория не удержалась, подошла к собаке, вытащила из сумки бутерброд, который не съела во время обеденного перерыва и подала собаке. Та прогладила его, ничего не почувствовав. Но все равно поблагодарила Виктория, лизнув шершавым языком ее руки.
Виктория, счастливая и довольная, пошла дальше, по пути ей встретились две симпатичные девушки, которые рекламировали известный брэд сигарет, угощая каждого желающего сигаретой, чтобы тот или иной индивидуум по достоинству оценил ее мягкий вкус и приятный аромат.
Загорелся красный цвет, Виктория остановилась, глядя на проезжающие машины. Водитель трамвая звякнул пару раз, и его пропустили на повороте.
Зеленый свет. Виктория перешла дорогу. Она шла и вдруг ее взгляд пал на заманчивую вывеску: «Покупайте три книги по цене двух! Только у нас! Успевайте!». Виктория зашла в книжный двухэтажный магазин. В нем было свежо и прохладно. С ней поздоровался охранник. Она оставила пакет и сумку в камере хранения, положила ключ в карман и налегке пошла в отдел зарубежной прозы. Не найдя нужной книги, Виктория не расстроилась. Она взяла с полки сборник рассказов Брэдбери, который еще не успела прочесть. Перевернула книжку. На задней стороне был наклеен ценник – двести рублей. В кошельке семьсот тридцать рублей.
