Василий Васильевич Пряхин
Виктория
– Ну, ты и выдумщик! В общем, хватит тебе на Ваньку наговаривать! Ты сам виноват! Возможно, он тебя ловко обманул, я не буду этого отрицать, это неглавное. Главное, что ты ему наивно поверил – ты дал себя обмануть. Итог – я дуюсь на тебя уже третий день, а ты третий день не может честно признаться, что это полностью твоя вина. Будь мужчиной и признайся! И, возможно, я когда-нибудь тебя познакомлю с тем, кто тебе покажет чудесный мир.
– Правда? – обрадовался он, встал постройки смирно, сделал серьезное лицо и сказал. – Извини меня, Виктория, это я виноват и никто другой в том, что твоя пластмассовая кукла Клара лишилась головы во время испытаний огнестрельных орудий возле нашего дома. Клянусь, этого больше не повториться.
– Так кто лучше. Я тебе прощаю, – улыбнулась Вика и взъерошила ему волосы на голове. – Что ты там мне хотел рассказать, я тебе внимательно слушаю?
– Погоди-погоди, ты сейчас обмолвилась о новых чудесных мирах, хотелось бы узнать, когда я там могу побывать?
– Скоро. Очень скоро.
– Не обманываешь?
– Нет.
– Снова полеты в космосе?
– Нет. Лучше! – ответила Виктория. – В таинственный мир подземелья, где все-все вверх тормашками.
– Это как это? – заинтересовался Вася.
– А вот так! Потом сам все увидишь, не хочу раньше времени выдавать секретов. Наверное, в понедельник, я тебя с ней познакомлю.
– С ней? Ты что познакомилась с Домовихой?
– Не с Домовихой, а с Элизабет, – засмеялась Вика. – Так что там на счет твоего срочного разговора? Я сегодня так устала, что способна уснуть стоя и с открытыми глазами.
– Ты сейчас не спишь?
– Нет еще. – Она снова звонко засмеялась. Брат всегда ей подымал настроение. Она даже злиться на него не могла. Больше притворялась, что злиться. – Давай успевай, пока еще не храплю.
– Я хотел с тобой посоветоваться, так как ты не только моя сестра, а еще и девушка, которая понимает во всех этих девичьих штучках.
– О, это интересно.
– Короче, я влюбился в одну девочку. – Он покраснел. – Не знаю почему, просто влюбился. Так раз – и это чувство нагрянуло, чтоб его за ногу!
– Ну и словечки у тебя, Вась. На тебе точно негативно влияет Ванька, твой дружок. Так в чем проблема?
– Проблема в том, что она не любит меня. Не замечает. Я уже тысячу раз дергал ее за косички, прыгал на нее, толкал, кидал записки на уроках, а она хоть бы что. Отворачивается и идет дальше. Зато другая, Пинаева, только и ждет, когда я уделю ей внимание. Она в меня безумно влюблена, а я в нее – нет. Почему в жизни все наоборот? Почему я не могу быть с той, которую люблю? Почему она не замечает меня, ведь я так стараюсь ей понравиться?
– Прямо любишь!?
– Да.
– Я смотрю, у тебя все серьезно. Ты прав. Надо что-то делать.
– Поэтому я пришел к старшей сестре за советом.
– Как мило. – Вика щипнула брата за щечку. – Скажу честно, задача у тебя не из легких. Чтобы заполучить ее любовь, ты должен будешь постараться.
– Я буду стараться, если ты скажешь, что мне делать.
– Скажу, но для начала я должна спросить. Ты с ней хоть раз разговаривал?
– Нет. Ни разу.
– Понятно. Значит, ты ее не знаешь, но думаешь, что она любовь всей твоей жизни, так?
– Именно, – согласился он.
– Тогда слушай внимательно, когда я буду говорить. Чтобы заполучить женское сердце или хотя бы ее внимание, ты должен, Василий, удивить или поразить ее. Либо рассмешить остроумной шуткой, либо выиграть чемпионат по шахматам, либо спеть, сыграть, станцевать на школьном концерте, либо спасти котенка или щенка. Главное, что бы она увидела твой триумф! Да, и обязательно, тебе нужно будет стать галантным кавалером, быть вежливым, опрятным, осыпать ее комплиментами, дарить цветы, ухаживать, как и подобает настоящему мужчине. Сможешь стать таким?
– Смогу. По крайней мере, постараюсь. Ведь я – мужчина!
– Так что насчет триумфов?
– Есть возможность спеть на сцене, если подам бланк на участие в школьном концерте, который пройдет… пройдет…
– В декабре, – продолжила за него Виктория.
– Точно!
– Отлично. Обязательно запишись. Голос у тебя звонкий, вдруг в себе новый талант откроешь?
– А когда ей можно будет подарить цветы? – спросил Василий.
– А когда сможешь?
– Мы с Ванькой завтра идем играть в прятки в ее двор. Возможно, она там будет.
– Тогда действуй, Амиго! – сказала Вика и засмеялась.
– Легко сказать.
– Боишься?
– Да, нет… немного… самую малость… боюсь.
– Она что такая страшная?
– Она самая красивая девушка на свете! – отпарировал он.
– Тогда чего ты боишься? Она такой же человек, как ты, как я. Ты же не боишься меня?
– Ты моя сестра!
– Какая разница? Хоть мы и все индивидуальны, но желаем все одного – найти свою вторую половинку. Она не исключение.
– Хорошо, убедила. И что мне делать, когда я ей подарю цветы.
– Поговори с ней. Будь самим собой. Предложи ей поиграть после уроков в школьном парке. Если она согласилась – значит, ты победил. Если нет, то это еще не повод опускать руки и сдаваться. Понимаешь?
– Хочу понять, – ответил Вася. – Почему у вас, у девчонок, так все сложно?
– А вот на этот вопрос никто не знает ответа. Так что, извини, ни чем не могу помочь. – Она обняла брата и спросила. – А не рано ли тебе за девочками ухаживать?
– Неа.
– Все вы такие! С ранних лет начинаете разбивать девичьи сердца на миллион осколков.
– Я не такой! – не согласился Вася. – Я так люблю ее, что не посмею причинить ей боль. И уж тем более бросить! Это немыслимо!
– Это ты сейчас так говоришь, а пройдет некоторое время, ты ее разлюбишь, бросишь и разобьешь ей сердце.
– Нет!
– Да!
– Нет! Нет! Нет!
Вася остановился. Выдержал паузу и серьезно сказал.
– Спасибо, Вика, за совет.
– Не за что, Братик.
Вася немного успокоенный вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. А Виктория, лишь только положившая голову на подушку, тут же крепко заснула. Проснулась она от нежных прикосновений Домового.
Глава 4
Они лежали в кровати, укрывшись легким одеялом. Они целовались.
– Как же я по тебе соскучилась! – сказала Виктория, обняла Домового и поцеловала.
– Я тоже, – сказал Домовой, проводя пальчиками по ее нежной, шелковистой коже. – Неделя была ужасная. Время словно остановилось. Думал, воскресенье никогда не наступит.
– Как дела в колледже?
– Лучше и не вспоминать. Чем дальше, тем хуже. Я уже не знаю, кто я или что я. Они настолько запудрили мне мозги своей учебной – черной – ахиней, что я превращаюсь в какого-то властного, мерзкого отморозка, который вырывается наружу и бесконтрольно властвует надо мной, над моим разумом. Если честно, Виктория, я боюсь возвращаться в колледж.
– Расскажи, что случилось?
– Нет, тебе лучше не знать об этом.
– Почему?
– Потому что ты во мне разочаруешься. Разлюбишь. А этого я никак не могу допустить. Если я потеряю тебя, я точно сойду с ума. И тогда прощай нормальная жизнь, да здравствуй его величие безумие.
– Если ты мне расскажешь, тебе станет легче на душе. Возможно, вместе мы найдем решение твоей проблемы.
– Хорошо, я расскажу, – сдался Домовой. – Но помни, я тебе предупреждал.
Домовой рассказал Виктории, что чуть не убил своего одноклассника из-за того, что тот обозвал его «крысой», обвинил в том, что якобы, он все рассказывает преподавателям, что происходит в их классе ради отличных оценок. Домовой обычно терпел унижения, относился к ним снисходительно, но тут не выдержал и вспылил, применив черную магию, с помощью которой он вырвал язык и сломал две ноги обидчику, который молил о помощи. Но никто не приходил на помощь, все стояли и смотрели, как вкопанные. Домовой в порыве ярости хотел ему переломить спину. Не успел. Его остановил преподаватель. Домовой упал на пол, посмотрел на свою побежденную жертву, оскалился, засмеялся, вздымая руки вверх, чувствуя свою власть и величие перед другими учениками, чувствуя и питаясь их страхом и призрением. Потом к нему пришло озарение, увидев кровь, оторванный язык в окровавленной руке, возгласы и стоны побежденного, тихое перешептывание толпы, Домовой зарыдал, свернувшись в комочек, не веря в то, что он натворил. Через день состоялась расследование. Установили, что виноват в случившемся не он, а тот, кто его спровоцировал. Домовой думал, что ему прямая дорога в тюрьму за совершение столь жестокого преступления, но его выпустили из зала суда. И более того, похвалили за проявленный героизм и профессиональные навыки, с которыми он сможет в недалеком будущем пробиться на Звездный Олимп и править миром вместе с высокопоставленными членами Нового Завета. Придя в свою комнату, он разгромил ее в пух и прах, не зная, куда девать свою злость на себя и на других, кто допускает такое бесчестие. На следующее утро его нашли без сознания в собственной комнате: он лежал ничком на груде хлама; с казанков капала кровь.
– Я меняюсь, – продолжал Домовой. – И меняюсь не в лучшую сторону. Мне это надоело. Я теряю власть над собой, над своим разумом. Становлюсь жестоким, злым, эгоистичным невежей, для которого убить в порыве гнева – во время власти – пустяк. – Он уткнулся в подушку и зарыдал.
– Успокойся, мой хороший. Теперь все позади. Я с тобой. Обними меня.
Домовой прижался к Виктории, всхлипывая. Она чувствовал его дрожь.
– Кто я? Скажи мне, пожалуйста, Виктория, что мне нужно сделать, чтобы больше не возвращаться туда, где я превращаюсь в монстра на похоть одним, на ужас другим. Туда, где меня боятся и возвышают, чуть ли не до Всевышнего. Туда, где я – одинок. Я много чего тебе не говорил, потому что не хотел, чтобы ты переживала. Потому что люблю тебя… и одновременно теряю твою любовь, удаляясь туда, откуда нет выхода. В преисподнюю.
– Не говори так. Я с тобой и ты никогда не потеряешь мою любовь. – Она поцеловала его, губы были солеными на вкус. – Ты больше не вернешься в колледж.
– О чем ты говоришь? Я не могу не вернуться, и ты знаешь об этом не хуже меня!
– Ты не вернешься!
– Это невозможно! Думаешь, если бы такая возможность была, я не убежал бы?
– Запомни, невозможное возможно. Ты просто не знал о такой возможности, поэтому и не убегал.
– Виктория, спасибо тебе за поддержку, но не надо тешить себя мыслями о моей свободе. Я слишком долго в этом бардаке и единственный выход из него – закончить обучение и быть свободным.
– Если ты закончишь колледж, ты не будешь тем, что прежде.
– О чем ты говоришь? Я не понимаю…
– Можешь мне не верить – это твое право. Но сейчас ты обязан меня выслушать. Хорошо?
– Хорошо, – ответил он. – Я тебе слушаю.
Когда Виктория закончила говорить, Домовой встал с кровати, подошел к окну и сказал:
– Ничего не понимаю. Мой отец – правитель планеты? Что за ересь? Он не может управиться со мной, как же он может управлять миром!
– Это проблемы многих отцов. Если не веришь, то задай себе один единственный, но главный вопрос. Почему тебя в колледже ВСЕ уважают, ценят, боятся, избегают? И преподаватели, и учащиеся? Почему?
– Потому что я… – Домовой задумался и не нашел ответа на поставленный вопрос.
– Так я и думала. Прости милый, но у меня нет никаких оснований не верить Элизабет. Она – добрый дух от рождения и помогает нам пройти очередное жизненное испытание. Помогает тебе справиться с ненастьем, встать на путь истинный.
– Какая она добрая, сама Мать Тереза! – съязвил Домовой. – Хочешь сказать, что я рожден злым духом? – спросил он, сжимая кулаки от ненависти к Элизабет и к самому к себе.
– Я ничего не хочу сказать, Домовой. – Она подошла к нему. – Я лишь пересказала то, что мне поведала Элизабет. Ты сам знаешь, злыми духами не рождаются – ими становится. Тогда каков смысл колледжа?
– Не знаю, каков его смысл. Неважно! По твоим словам я понял одно, что моя судьба предрешена и выход только один – убивать людей.
– Твоя судьба зависит только от тебя, и только ты способен ее изменить.
– И что ты предлагаешь? Отправиться в какие-то неведомые страны – или как их там? – чтобы остаться там навсегда? Это же верная смерть!
– Верная смерть продолжать учиться в колледже, в котором каждый день из тебя формируют личность не самую праведную и добрую. Я предлагаю тебе отправиться на острова забвения, выход из которых есть. Это единственный шанс стать свободным от обязанностей, навешанных на тебя системой образованием.
– А если я не захочу этого делать? – всплыл он.
– Тогда я не знаю, чем тебе помочь, – ответила она, отошла от него, села на кровать. По лицу ее бежали слезы. – Ты сам час назад говорил, что не хочешь потерять мою любовь, потерять меня. Ты говорил, что не хочешь учиться в колледже? Говорил?
– Говорил…
– Тогда почему я сейчас столкнулась со стеной непонимания и негодования? Ответь мне?
– Я не знаю, черт возьми! – закричал он. – Я не могу прийти в себя после того, что ты мне рассказала и рационально соображать, выдвигая собственные мнения по этому поводу. Я за несколько минут узнал, что, во-первых, я – злой дух, предназначение которого убивать таких, как ты людей, во-вторых, что мой отец – правитель этого чертового мира, отчаянного одиночества и вечного забвения, и в-третьих, то что мой колледж – это капустник для выращивания бессердечных, хладнокровных убийц, а не Олимп Знаний. Уж прости, что я зол! Поверь, я зол больше на себя, чем на тебя. Я зол, потому что это может быть правдой. Правдой, о которой мы подсознательно догадывались, но боялись спросить, потому что боялись сурового наказания преподавателей. Они делали все, чтобы мы были в неведенье. И у них это получилось! Мы – подопытные кролики, которые узнали бы о своей незавидной участи только тогда, когда возвращаться на путь искупления было бы слишком поздно.
– Стало быть, ты все-таки поверил мне, Домовой?
– Я уже не знаю чему верить, а чему нет!
– Ты должен верить мне, – ответила Виктория и добавила. – Ты должен бросить колледж, незаметно разрушающий в тебе все те хорошие качества, о которых я знаю, и которые от меня ускользают, словно проточные воды сквозь горные щели. И попытать счастья на островах забвения, пока еще не поздно.
– Но кто вернет меня обратно из тех, Богом забытых, мест?
– Я, – ответила она.
– Ты будешь слишком далеко от меня. Что если я не смогу вернуться и потеряю тебя раз и навсегда? Всю жизнь в забвении, в гнетущем одиночестве – это хуже любого наказания. Всю жизнь без тебя…
– Я буду близко… всегда рядом, потому что я в твоем сердце. Разве ты забыл наши детские клятвы? Пускай, меня посчитают наивной и глупой девочкой, но я верю, что любовь не имеет временных границ и ей нипочем любые расстояния. Если любишь – ты будешь любить, ни взирая не на что. Любовь – всесильна и безгранична. Поэтому ты вернешься. – Она подошла и обняла Домового. – Я буду ждать тебя. Главное, решиться. – Виктория поцеловала его. – Я всегда в тебя верила – верила, что ты способен изменить мир в лучшую сторону. И ты его должен изменить! Должен положить конец этой несправедливости. Ученики сами должны выбирать свое будущее, а не идти на поводке у родителей!
– Я боюсь, что отец мне не позволит сделать такое безрассудство. Он быстрее убьет, чем отпустит. Быстрее сотрет меня в порошок, чем позволит мне рассказать другим о настоящем предназначении колледжа.
– Не убьет. Ты – его единственный наследник.
– Если я буду свободным от его оков и владений, то не лучше ли сразу меня уничтожить, как вредителя?
– Если ты будешь бояться и тихо сидеть, не рыпаться, как бедная овечка, подчиняясь сильным мира сего, то станешь тем, кем они хотят тебя видеть. Смиренным. И выполняющим любые их приказы. Ты станешь убийцей. Ты разве этого хочешь? Если «да» – то прости, милый, я ничем не смогу тебе помочь, ты уже в их сетях, а вместо бабочки у тебя на шеи толстая лямка. Ты потеряешь все, в том числе и меня. Потому что я не смогу любить убийцу…
– Вот как. Ты предлагаешь измениться мне, чтобы я сделал мир лучше, вырвался из смертельных уз и стал победителем. Но почему ты сама так не поступаешь? Почему никто из людей так не поступает? Нам читали лекции о том, как вы живете. Вы убиваете друг друга и вам это нравится. Сильные правят, слабые исполняют. Почему чиновники вашего проклятого мира, сокращают рабочие места, когда должны создавать новые? Почему они эксплуатирует одних и убивают других? Почему они воюют, почему тратят миллиарды на рекламу, когда приходит время общественных выборов, почему вкладывают столько сил и денег в организацию Олимпиад и других чемпионатов мира, когда столько в мире бедных и обездоленных? Почему, Виктория? Подумай на досуге об этом. И подумай, почему ты не можешь противостоять им?
– Это невозможно.
– Вот именно. Невозможно. Как я могу воевать с отцом, если он сильнее меня? Он – власть, а я – никто.
– Не говори так. Ты – личность и ты должен сражаться.
– Я буду сражаться, если ты, Виктория, будешь сражаться и не станешь той самой овечкой, которая боится клыкастых лап волков. Обещаешь мне, на случай, если мы больше не увидимся, что ты не сдашься, даже когда весь мир будет против тебя.
– Обещаю, – сказала она. – Ты же мне обещай, что ты вернешься.
– Обещаю.
Они поцеловались.
После короткого молчания, Виктория спросила:
– Что же будет дальше?
– Я покину тебя. Ты пойдешь в школу. Я вернусь в колледж. Расскажу то, что ты мне сказала тем, кто раньше были моими друзьями. Они, наверное, мне не поверят. Не суть. Главное, чтобы они задумались и рассказали своим друзьям, а те в свою очередь расскажут своим и так далее. Пока информация будет блуждать от корпуса к корпусу, я попробуем шантажом провести преподавателей и отца. Поставлю ультиматум. Либо они меня отпускают на остров забвения, либо я рассказываю всем ученикам об их тайне, покрытой мраком. Я думаю, они согласятся на второй вариант. Когда я буду на острове, они поймут, что я их обманул. Но будет уже поздно. Вот такой план. Если что-то пойдет не так, то сегодняшняя встреча будет последней.
– Все будет хорошо.
Виктория прижалась еще сильнее к Домовому.
– И еще, Виктория. Мне нужно повидать твоего нового друга. Элизабет. Я должен убедиться в достоверности ее информации. На всякий случай…
– Элизабет ждет нас. Она знала, что ты не поверишь мне. Хотя, по правде сказать, я думала иначе.
– Прости, что не оправдал твое доверие. Но мне нужно убедиться, что она нас не обманывает.
– Ничего. Твое право.
Они пошли в школьный палисадник. День был солнечный, но холодный. Виктория застегнула курточку и надела капюшон.
– Почему ты хромаешь? – поинтересовался он.
– Упала. На игре. Не переживай, скоро пройдет, – сухо ответила она.
– Прости. Я совсем забыл спросить, как ты сыграла?
– Ужасно. Проиграли.
– Да, плохо. Что вообще новенького произошло за неделю?
– Ничего. Все, как обычно. Может, лучше помолчим?
– Давай помолчим, раз ты не хочешь со мной разговаривать.
– Я хочу с тобой разговаривать, но только не о себе.
– Понятно.
Они погрузились в звуки природы и звуки города, звуки городского транспорта, звуки завывавшего сильного ветра. Зайдя в палисадник, они увидели, что с молоденькой оголенной березой стоит она. Элизабет.
– Умоляю тебя, будь с ней добр, Домовой.
– Хорошо.
– Привет, Виктория! – поприветствовала ее Элизабет, которая не меньше ее переживала; она целую ночь не спала, каждый раз, снова и снова, прокручивая в голове их встречу.
– Привет, Элизабет, – сказала Вика и представила своих друзей друг другу. – Это Домовой. Домовой это Элизабет.
– Приятно познакомиться, – сказала Элизабет.
– Взаимно, – сказал Домовой, глядя в ее глаза.
– Без обид, Домовой. Ты на моей территории, поэтому я должна быть уверена в тебе. С такими, как ты я не церемонюсь. Так что без глупостей.
– С такими, как я… что ты хотела этим сказать?
– Домовой, успокойся! – скомандовала Виктория, посмотрев на него с упреком и разочарованием.
– Я понял, без обид и без глупостей, Элизабет, – успокоился он.
– Замечательно. Тогда добро пожаловать в мои владения.
– Почему ты мне помогаешь? – неожиданно спросил он.
– Ты имеешь что-то против моей помощи?
– И нет, и да. Просто у меня появляются подозрения к тем духам, которые помогают кому-то, в данном случае мне, просто так, без заведомых целей, корыстных или некорыстных. Без разницы. Понимаешь?
– Понимаю. А кто сказал тебе, Домовой, что я помогу тебе? – Элизабет не дожидаясь ответа Домового, продолжила. – Я помогаю Виктории, моей единственной подруге, которая за несколько дней стала для меня очень дорога. Помогаю ей справиться с трудностями и преградами, возникшими на тропе жизни, словно горы на ровной пустоши. Я – альпинист, страхующий ее от падения, так как она стоит на кромке обрыва и сама не знает этого.
– Что ты этим хочешь сказать? – нервно спросил Домовой.
– Ты присаживайся, Домовой. – Элизабет грозно посмотрела на Домового, он еще немного постоял, потом сел. – Я думал ты понятливее. Я хотела сказать, что когда ты с ней, она стоит на тонкой красной линии. Один неверный шаг – и смерть. Прошу, не обижайся на меня, если я к тебе слишком строга. Но такова горькая правда.
– Горькая правда заключается в том, что ты лживая и подлая обманщица! – воскликнул разгневанный Домовой и подошел к ней, посмотрел в ее глаза и сказал. – Я бы никогда бы не причинил боль, Виктории. И ты это знаешь. Знаешь! Я ее слишком сильно люблю, чтобы даже думать об этом.
– Домовой, успокойся. Ты сегодня просто невыносим! – закричала Виктория.
– Знаю, – спокойно ответила Элизабет. – Сейчас ты еще не таков, как твой отец, поэтому для тебя дико слушать в свой адрес столь резкие обвинения. Это справедливо. Но как мне было не прискорбно констатировать. Ты в будущем обязательно станешь им – отцом, властным и жестоким, если вовремя не предпримешь соответствующие меры. Ты же заметил свое изменение – изменение не в лучшую сторону. Ты стал вспыльчивым, властным, порой жестким, бессердечным к тем, кто тебя окружает, кроме Виктории, конечно. И ты продолжаешь меняться. И будешь меняться, пока…
– Не убью, – продолжил за нее Домовой. – Ты это хотела сказать?
– Именно. Как только ты убьешь – ты окончишь институт, станешь «своим», забудешь себя прежнего, романтичного и влюбленного и начнешь жизнь с чистого листа с череды бессмысленных убийств, чтобы доказать и себе, и другим свое превосходство, свою силу и власть.
– Неправда! – возразил Домовой. – Хочешь сказать, что, если я единожды убью, то превращусь в массового убийцу? Тогда объясни, зачем тогда придумали такие понятия, как раскаяние, искупление и всепрощение?
– Это человеческие понятия. Не твои и не мои. Однажды вкусив запретный плод, злой дух не может остановиться: он требует продолжения. Вам всегда всего мало. В этом ваша ахиллесова пята. Но главное не это, Домовой. – Она замолчала.
– А что главное-то? Не понимаю.
– Главное… пожалуй, я начну не так. Главный вопрос заключается в том, кто будет твоей первой жертвой, если ты не бросишь колледж, не послушав меня? Не отвечай. Нет смысла. Ты сам не знаешь, как и я. Мы можем только с тобой гадать и предполагать. Но можешь не сомневаться, это может быть кто угодно. Даже та, которую ты любишь. Виктория.
– Виктория? Ты спятила? Я же тебе сказал, что…
– Можешь не продолжать свое предложение, я знаю его конец, – грубо перебила его Элизабет. – Я знаю, что ты решил попытать удачу и отправляешься на острова забвения. Раз ты здесь – значит, Виктории удалось тебя убедить. Смело с твоей стороны. Есть шанс навсегда остаться одиноким странникам, ищущим то, что невозможно найти. А твой приход в мои владения, говорит мне о том, что ты просто проверяешь меня, мою информацию. Поэтому дальнейшие споры и разговоры – бессмысленны. Предлагаю сразу перейти к делу и доказать тебе, Домовой, правоту моих слов.
– Так-то лучше, – сказал Домовой.
– Виктория ничего, если мы удалимся на пять минут? – спросила Элизабет.
– Конечно
– Тогда, Домовой, возьми меня за руку.
– Зачем?
– Ты увидишь все, что необходимо увидеть.
– Хорошо, – пробубнил он и нехотя взял ее за руки.
– Мы скоро, Вика.
– Не торопитесь. Домовой, будь сдержан, прошу тебя.
– Ладно.
Они исчезли и полетели через туннель, где ничего не было видно. Домовой не видел собственного тела: оно было окутано в мутно-карамельном густом дыме.
– Куда мы летим? – спросил он.
Элизабет не ответила. Он пытался разглядеть очертание ее лица, но тщетно, оно тонуло в веющейся дымке. Домовой чувствовал лишь ее медленный пульс, тепло и шелковистую кожу, которая прикасалась к его холодной и грубой руке.
Домовой пытался всем своим существом показать, что он призирает Элизабет. Однако на самом деле, увидев ее, он почувствовал странный, но, безусловно, приятный прилив эмоций. Ее взгляд пронзал его тело словно тысяча кинжалов, которые не приносили ни боли, ни ранений, ни страха, а лишь мимолетное чувство влюбленности, фривольную свободу, безбрежный океан чувственной ласки и заботы.
– Элизабет, скажи мне правду, – сказал он.
– Какую правду ты хочешь узнать от меня, Домовой? – спросила она.
– Ты знаешь. Я почувствовал это странное чувство, которое исходило от тебя, когда ты посмотрела на меня. Просто ничего не сказал. Э… чтобы не расстраивать Викторию. Ты ведь помогаешь мне, а не Вике, не так ли?
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ее голос дрогнул. Домовой все понял без слов.
– Ты обманываешь и себя, и меня. Жаль, я сейчас не вижу твоего лица. Я уверен, ты отвернулась и покраснела от стыда.
– Послушай, Домовой… я… помогаю вам обоим, – наконец выдавила из себя Элизабет. – Виктория всегда мне нравилась, но ты… больше. Как-то раз, увидев тебя, я влюбилась, как дурочка.
– Вот так неожиданный поворот сюжета, – перебил ее веселым тоном Домовой.
– Не перебивай меня, Домовой. Дай мне высказаться, а то и так тяжело… короче, сначала я хотела тебя выкинуть из головы из благоразумных побуждений (злой дух + добрый дух = не любовь!), но после сотни тщетных попыток забыть тебя, я поняла, что у меня ничего не выйдет. И я решилась на отчаянный шаг – помочь тебе выйти из замкнутого круга и встать на правильный путь, чтобы… чтобы ты смог меня полюбить. – Домовой что-то хотел сказать, но Элизабет опередила его. – Подожди, Домовой, это еще не все. Когда я знакомилась с Викторией, я думала, что никогда с ней не подружусь так, как дружат между собой дух с духом или человек с человеком. Я ошиблась. Мы стали близкими подругами – друзьями, которые обсуждают между собой что-то личное и сокровенное. Я узнала, как она любит тебя, Домовой, поэтому решила отойти в сторону. Решила помогать ей не ради собственных умыслов и амбиций, а ради того, чтобы моя подруга была счастлива с тем, кого она по-настоящему любит… с тем, с кем ей по-настоящему хорошо. Я помогаю и тебе, и Виктории. Я, кажется, влюблена в вас обоих. Теперь ты понимаешь меня, Домовой?
– Да, понимаю, – ответил он и замолк.
– Домовой…
– Что?
– Ты ведь не расскажешь Вики о нашем разговоре?
– Разумеется, нет. Я вот только не понимаю, как мы будем дружить, когда я вернусь? Ты ведь питаешь ко мне чувства, к слову, которые передаются мне и пробегают, словно мурашки, по телу.
– Мы что-нибудь придумаем. Не сомневайся.
– Куда мы летим?
– Скоро узнаешь.
– Элизабет…
– Что?
– Если я вернусь с островов забвения, я стану, каким духом?
– Свободным, – ответила она.
– Я не представляю как это. Свободным отчего? Объясни.
– Свободный – это дух, который имеет право выбора. Ты сможешь стать либо добрый духом, как я, либо снова злым. Все будет зависеть от тебя, от твоей веры и надежды, от твоей любви к жизни, от стремления жить. Поэтому ты должен, нет, обязан справиться со всеми испытаниями, которые тебе предложить судьба на странных берегах забвения, чтобы стать свободным.
– Я справлюсь, – неуверенно ответил он.
Они остановились.
– Сейчас ты должен меня поцеловать, – сказала она.
– Ты что!? Нет и еще раз нет!
– Не думай, что я этого хочу. Так надо, чтобы ты мог увидеть нечто, что произошло с Питером, который учился на третьем курсе.
– А других способов увидеть это, как ты говоришь нечто, нет?
– К сожалению, нет.
– Ладно, – сказал Домовой и поцеловал Элизабет.
Растворившись в приятном поцелуе, он закрыл глаза и начал видеть странные картинки, словно он уснул и погрузился в странный сон. Сон, в котором присутствовал незнакомый ему самому дух.
Дух брел по дремучему лесу и постоянно оглядывался по сторонам. Он был один среди бесконечных стволов деревьев, зловещие кроны которых закрывали бледное сияние луны и пурпуровый блеск звезд. Потом послышался громкий, раскатистый рокот. Он остановился, посмотрел назад и увидел мохнатое чудовище, пытавшееся неумело спрятаться за деревом. Оно смотрело на него ярко-голубыми глазами, открыв свой черный рот, из которого торчали длинные белые клыки и красный язык, на кончике которого были точно такие же зазубренный клыки. Дух истошно закричал и побежал, что было сил. Двуногое чудовище вышло из убежища, взвыло на луну, и побежало за своей жертвой, удаляющейся в дебри лесов. Дух слышал, как биение сердца рифмуется с клацающими зубами монстра, который приближался к нему все ближе и ближе. Выбежав из леса на поляну, усеянную поблекшей травой, он поскользнулся и ударился головой. Когда ОН открыл глаза, то увидел перед собой чудовище: оно смотрела на него, открыв пасть, из которой стекали желтые густые слюни и капали на его лицо, а длинный язык извивался, как змея и пытался вцепиться в лицо и обезобразить его. Он начал сопротивляться и усиленно вертеть головой в разные стороны, чтобы язык не разорвал зубами его гортань. Одной рукой он держал за горло ревущее чудовище, а другой пытался нащупать у себя в штанах хоть какой-нибудь острый предмет. И нашел. Широкий зазубренный нож. Вытащив его, он засадил нож в живот монстра. Хлынула теплая кровь, чудовище взвыло от боли. Однако оно не сдавалось. Он ударил его еще раз. Потом еще и еще. И наносил удары, пока не убедился, что чудовище повержено. Он лежал в поле и смотрел на луну. Через некоторое время, перестав чувствовать на себе невыносимую тяжесть монстра, он посмотрел на него. Тело монстра удивительным образом исчезло, а вместо него появлялось безжизненное тело человека. Дух испугался и резко сбросил с себя мертвый груз. Светлые золотистые волосы мертвеца ему показались знакомыми, как и пестрая одежда, испачканная в крови. Он нерешительно подошел к трупу и, перевернув его, увидел родное лицо. Дух зарыдал. Это был его единственный друг на Земле. Ему было всего девять лет, славный мальчуган. Он его всегда защищал и оберегал. А теперь – убил. Жестоко убил! «Почему?» – взвыл он и увидел, что он уже не в дремучем лечу, а в его маленькой комнатке. На стенах, обклеенных в яркие обои, на полу, на столе, на окне, на диване, повсюду была кровь мальчика. Он поцеловал своего друга, взял в руки нож и ударил себя. Он ничего не почувствовал. Ударил еще раз, потом еще. Тщетно. Он не мог себя убить тем же орудием, которым убил Его. Маленького невинного человечка. Вдруг кто-то вошел в дом, стал подниматься по лестнице, постучал в Его комнату, открыл комнату ключом. Скрип двери. Крик. Слезы. Рыдания. Снова дремучий лес и опасное чудовище, которое нужно уничтожить.
