Александр Карпович Ливанов
Мой конь розовый
Лицедей
Он похож на сытого, самоуверенного, успевающего пастора. Он часто выступает по телевидению на «литературных встречах». Цедит слова со значительной медлительностью, с большими паузами, которые должны означать – раздумье… Больше всего любит наставлять молодежь. Любимые, самые частотные, у него слова: «духовность» и «интеллигентность», «доброжелательность» и «добропорядочность», «участие и сострадание»… А то еще – «диавол», «сатанинство», «мещанский эгоизм»…
Я слушаю, смотрю на его крепкую (почему-то на мысль пришла: «сенаторскую») фигуру, на аккуратно причесанные, гладкие, темные, без единой сединки волосы, (и еще подумалось – обожают такие волосы – парикмахерши!), на скуластое лицо, смуглого, «татарского», типа. Он занимает видный пост в литературе, и уж, кто-кто, я-то хорошо знаю, что никому, никогда он ничем не помог, ни к кому не явил он участия-сострадания, к которому так рьяно призывает.
Вот и вся его «духовность», «интеллигентность»… Лицедей! Меньше всех, видать, он как раз верит в то, что говорит! Вот уж поистине в ком мещанское сатанинство – высоко интеллектуальное, окаменевшее, в законченном, неукоснительном эгоизме! У него, у лицедея, волею судеб, даже совесть ничем никогда не затуманится, сомнение никогда не лишит его ни сна, ни аппетита – ведь он не «иное сословие», не «иной класс», он вроде бы, по анкете, по крайней мере – «выходец из народа»; (будто дворяне и помещики когда-то все и сразу вдруг вышли из сатаны, а не из того же народа!), он живет в бесклассовом обществе, он при высших наградах, которые ему будто бы вручал народ (во всяком случае от имени народа – хоть и не спросясь у него – они вручены ему), он весь – «полноценный», «неуязвимый», он весь… сатана в божеском обличье! Одним словом – он: лицедей!
Семья человечества
Женщина придумала очаг, чтоб готовить пищу, но мужчина построил печь; женщина первая огородила печь-очаг, но мужчина построил дом; женщина первая ощутила потребность собственности, нужной для ее многообразного труда хозяйки дома и матери, мужчина умудрился довести собственность до излишков впрок, до богатства, до «института частной собственности», до «наемного труда и капитала», узаконить все это; женщина ему прожужжала уши о разнообразных страхах – за достаток, за дом, за детей – мужчина придумал государство со всеми его законами и правовыми институтами…
Разумеется, история не дает нам фактов для примера во имя именно такой категоричности в генезисе «семьи, частной собственности и государства», тут – принцип, во многом пусть умозрительный, исходя из природы женщины и мужчины… Но вся история их взаимоотношений – история уступок-наступления, великодушия и подчиненности, и все во имя: сосуществования. Причем, так с каждой стороны. Но, думается, мужских уступок здесь куда как больше! Так бывает и в отдельной семье, так бывает в истории той необозримой семьи, которую зовем человечеством. То есть, мужчина все же больше исторический исполнитель воли – природного зова – женщины! Вся его мужская деятельность имела под спудом женский императив…
Общество в нынешних его формах – в основе своем остается таким же. Все, либо почти все, мучительные противоречия в нем – от этих, в обществе, уже из-за одних укрупненных масштабов в сравнение с семьей, незримых, поединков-уступков женского и мужского начала, от их большего и меньшего проявления.
Нет изначально гармоничных семей, они либо строятся, совершенствуются, либо рушатся. «Все счастливые семьи (кажущееся – или временное – счастье. – А. Л.) похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Такова и не очень-то счастливая общечеловеческая семья… Не скоро, видать, она научится строить свое счастье!.. Она, увы, стала объяснять все – следствиями, то есть – социальным, умалчивая свою органичную, природную, женско-мужскую, интимно-сокровенную природу. Чтобы что-то понять в себе ей придется все свои «знания» повернуть с головы на ноги… Это неизбежно, хотя и не скоро, видать, случится.
Непростая очередность
Мы надеемся, нынешние – межгосударственные, межидеологические противоречия и проблемы наконец разрешатся. Будет упразднено ядерное вооружение, а с ним угроза всеобщего истребления, будет обеспечен мир на Земле…
Но и тогда останутся главные, изначальные, все еще нерешенные проблемы: как научиться сохранить коллективные формы жизни – при сохранении в них свободы личности; как уберечь демократию от демагогии, как «сверху», так и «снизу»; как сочетать свободу и сознательную дисциплину; наконец (нет в этом конца!), как уберечь человека от омещанивания при росте благосостояния…
Главные проблемы – нравственные и духовные, которые, увы, «попутно» (не главная ли здесь ошибка наша?!..), с «ростом благосостояния» никак не решаются. Наоборот, думается, с них нужно начинать, вот они-то как раз попутно решают и «проблемы материального порядка»…
Очень это не простая вещь – «очередность» – или даже, точнее, догматическое понимание духа жизни как «надстройки», которая сама приходит вслед материальному «базису»! Дух жизни надо строить неустанно. Ведь даже революции свершаются после того, как идеи овладевают массами, их сознанием, став материальной преобразующей силой!
Инерция навета
Мы все еще клевещем на женщину, все еще продолжаем возводить на нее хулу, наветы и напраслины… Еще бы, раньше она была всего лишь жена и мать детей наших – и только. Само положение вещей, уж, не говоря о христианских заветах, обязывало к ней относиться терпимо… А теперь?
Теперь она «полноценный член общества», «наравне с мужчиной участвует во всех сферах…».
Но – стоп!.. Все эти тирады давно набили оскомину всем. Поэтому они так хороши в диссертациях, где против них – не попрешь! «Наравне с мужчиной…» В том-то и дело, что на мужской работе она все же работает по-женски! Чтоб работать иначе – ей доведется перестать быть женщиной! То есть нанести ущерб природе: жизни! Она поэтому предпочитает ущерб работе (который, конечно же, в итоге ущерб и жизни, и обществу). Лишь чрезвычайное неблагополучие может заставить женщину предать природу! Грозное это «ужо!» пожинают все, и общество, и мужчины, придумавшие «наравне с мужчинами», чтоб клеветать на женщину, на ее «неспособность», «ограниченность», «безынициативность», «нетворчество» и тому подобное. Мы же, мужчины, разводим в отчаянье руками. Оттого, что она «не хочет», «не может» – «наравне с мужчиной» – да еще – «во всех сферах» – по той простой причине, что создана природой женщиной, что иные, немужские у нее способности!
Она ли неспособна? Попробовал бы любой гениальный мужчина изобразить, хотя бы имитировать деятельность в простейшем женском, как они, рядовые женщины это умеют изображать в самых сложных видах мужской деятельности!.. И чего обижаться, что они здесь – подобие либо роботов, либо артисток! – внешне перевоплощаются, а душу берегут «для природы»: сохранить «облик» и «форму» женщины, стать на деле матерью, вскормить и взрастить ребенка, то есть осуществить величайшее – женское – творчество жизни!
И женщина права, заявляя мужу, обществу, всему белому свету: «Скажите спасибо, что хоть так «участвую наравне…» Я по сути этим оказываю вам, мужчинам, и обществу, великое снисхождение! Не понимаете этого – что ж, ропщите, ругайтесь, беснуйтесь… Дураки!»
Форма…
…Мужчины, берущие формою,
Женщины, берущие формами –
Не вывесть крысиным кормом вас,
Не выжечь огнем и реформами…
Где-то прочитал и выписал… Не скрою, больше всего ненавижу «людей берущих формою»!.. Насмотрелся на них. Они повсеместны и вездесущи. Мещане в быту, бюрократы на службе, хитрованы и трутни в общежитии. Они всё имеют, хотя ничего не умеют! Они убеждены, что все и всё для них. Ничего не делая (кроме личного зла, когда их лично заденешь; и огромного общественного зла – всегда, объективно, своим паразитизмом и бездарностью), они всегда вроде бы у дела, даже «возглавляют», «руководят» им…
Даже на фронте, на войне, где люди проливают кровь, калечатся, погибают – эти, «люди, берущие формою», умудряются служить себе, обеспечив себе должность, звание, достаток, получая награды, достигая карьеры! Эгоизм их непомерен, хотя подчас играют в скромность и делают вид, что держатся в тени. Хотя слегка покрываются краской смущенности, если им в лицо скажешь, что они трутни, мешают, путаются под ногами, что они «форма без содержания». В глазах вспыхивает даже укоризна. Точно у той дородной и красивой женщины, которая, не ведая словно любви, только и озирается – от какого мужчины ей больше перепадет, а всех не желающих понять ее – клеймит этим молчаливо-пренебрежительным взглядом, или же произносит свое короткое, как приговор: «дурак!»
Сама она – не сомневайтесь – умная! Во всяком случае своим умом она довольна. Она (или – он) умеет жить! Он – или она – они хотят, чтоб и мы так поняли жизнь. Мол, все правильно, в жизни есть лошади, чтоб работать, коровы, чтоб их доили или отправляли на бойню, есть змеи, скорпионы – все-все приспосабливается, по-своему пользуется жизнью… Почему же ему – или ей – людям живущим формой – упускать свою выгоду? Кто тебе мешает? Ах, совесть? Ах, нет этой самой формы или форм? Кто же в этом виноват. Каждому свое…
Ах, ты гадина, того или другого пола! Ведь это на воротах Бухенвальда было написано – «Каждому своё»… Дай лишь вам волю!.. Вот она конечная точка любой бездуховности. Любого эгоизма! Классовость мира – лишь ядовитые плоды этой жизненной – низменной – сущности… Дай им волю – они класс буржуа, нет у них этой воли – они довольствуются мещанским низом. Они в совершенстве владеют подлым искусством – как жить, хорошо жить, без труда! Люди, берущие формой – поэтому любят во всем «форму». Они это называют – «порядком»…
Аристотель, усмотревший во всяком явлении форму и содержание, доказавший, что лишь их единство, органичность, «самозабвение подчиненности» создает эстетическую категорию, явление художественности, то есть явление добра, уже этим косвенно доказал и то, что прагматичное разделение формы и содержания, самоцельность формы – всегда означает корысть, зло, неэстетичность и духоразлагательство…
Не люблю этих людей и не скрываю, что сознаю их главным злом жизни! Общество, которое создает для них благодатную почву, то ли узаконенностью их прав и привилегий (дворянство, звания, мундиры; табель о рангах и награды; всякие графские и княжеские титулы; превосходительства и сиятельства – и так далее, и так далее!..), то ли наивной демократизацией, позволяющей им пополнять свои ряды, окрепнуть за счет «притока свежей низовой крови» – такое общество обрекает себя на вырождение, на гибель…
«Все одно спасибо!»
– Вы сказали – «интеллигент»…
– Кто же такой – интеллигент. То есть, кто он – ныне?
– Вот видите, в вашем вопросе частично уже содержится и ответ… То есть, что содержание понятия меняется с временем. В разные, мол, времена, по-разному его понимают… Вообще – все понятия ныне крепко изменились!.. Уж если просто «слова ветшают как платье», то как же ветшать должны ныне слова-понятия по поводу самого духа жизни! Ведь, поймите, впервые в истории человечества мы решили создавать новый дух жизни – при тех же материальных основах ее! А оперируем мы понятиями чуть ли ни церковного, поповского обихода! Чувствуете, – противоречие? Нескоро ведь родим новые слова-понятия, нужные нам позарез! Вот – отчасти и поэтому – и затруднились для понимания самые простые, казалось бы, слова… Все обросло оговорками, стало неоднозначным. Тем, кто в словах сознает и чувствует их живую сущность, стало трудно… Ну и больше всего тем, для кого слово – его труд, его профессия, его судьба… Трудно стало объяснить, тем более – люди все дотошней, образование тут потрудилось… Бездна вопрошающих – как отвечать?..
– А все же? Что, интересно, скажете на мой вопрос?
– Вас, что же, не удовлетворяет то, что про интеллигента обозначено в энциклопедии, скажем? То есть, «способность мыслить», «рациональное познание»? А там еще говорят – «техническая интеллигенция», «художественная интеллигенция»?..
– Все это я знаю!.. Заглядывал в энциклопедию!.. Слишком общό! Затем, ощущение такое, что чего-то здесь недоговорено, что-то не сказано очень важное… По-моему, народ здесь вкладывает другое, свое содержание…
– Верно… Народ хотел бы всегда, и прежде, и сейчас, видеть в интеллигенте – убежденного, законченного защитника справедливости! Как некогда в богатырях, сущих ли, былинных ли… Были и в самом народе подвижники – но что они могли без образования-просвещения?.. Вот и стали эту функцию жизни связывать с образованием человека… Велика роль интеллигентов в 17-18, особенно в 19 и 20 веках! Тут сложная, незримая, дружно-враждующая, эстафета! Ныне вроде бы все образованы, а потребность в защите справедливости все одно осталась! Вот и озирается человек – может, тот, а, может, этот… Уже успел смекнуть, что и при общей образованности интеллигент – все одно нечто редкое, немассовое… Искать, мол, надо!.. В любом совершенном обществе будет нужда в интеллигенте!
– Значит, вопрос запутанней стал?..
– Усложнился… Каждый тут стал подразумевать что-то свое…
– Вот и скажите, как вы, к примеру, это понимаете?
– По-моему – ныне интеллигент – кому ничего для себя не надо…
– Как это – ничего не надо? Что ж он, мертвец?
– Да, что вы такое говорите!.. Он – антимещанская сущность! Ничего ему не надо из того, к чему так тянутся семь, восемь, может, все девять из каждых десяти… Богатство и положение, пост и звание, известность и награды, карьера и успех, выгода и покой… Мало ли в жизни этих соблазнов!.. И сатанинских, и помельче… А вот ему, интеллигенту, этого ничего не надо! Он довольствуется тем, что умеет мыслить… О насущном, народном, вечном, духовном…
– Стало быть, тяжело ему?.. Как бы со всеми не в ногу?.. Один, стало быть? Не позавидуешь!
– Ну, это как посмотреть… Интеллигенту всегда тяжело! И не то, что «не в ногу»… Вот он как раз «один идет в ногу»… Один… Подчас – наказуемо. Один! Нет, в коллективе – и один!
– И не скучно ему? Работает, выполняет долг… А все же…
– Конечно, бывает опечален… Только – не «скушно»! Ему не может быть: скушно… И, если вникнуть, не совсем так уж – «один»! Он мысленно беседует, совет держит с умными людьми! И в современности, и в прошлом. Скажем, общество Пушкина в Михайловском… Вольтер и Байрон, Петр и Шекспир, Карамзин и Арина Родионовна!.. Разве плохо? Затем – человек труда, тот чаще поймет его, чем полуобразованный, или даже образованный мещанин! Интеллигент думает чаще всего наперед… Так или иначе – люди придут, спросят его об истине! Или сам придет к ним с нею… При жизни, после жизни! Интеллигент не кончается смертью…
– Что-то вы его нарисовали – вроде юрода…
– Нет, юродивый – пародия на интеллигента. Впрочем, он выражение потребности интеллигента, его служения. Есть подвижник, а способности масштабно, народно мыслить наперед – этого нет…
– Постойте, – тогда, что же? Мы с вами не интеллигенты?
– Нет, конечно!.. Мы, так сказать, статистические, массовые интеллигенты! Разве мы с вами умеем мыслить наперед? Разве наши с вами мысли – лица необщим выраженьем? Разве у нас есть такие убеждения, за которые – хоть на распятье? То-то же…
– Что-то мне не по себе стало от ваших слов… Впрочем, буду озираться! Искать!.. Потом, потом, знаете, что скажу? Интеллигента, наверно, ныне надо знать где искать! По-моему, как раз он не среди дипломированных, в народе он!.. Вспомните, о ком пишут сейчас писатели? То-то ж!.. Подумаю еще. Спасибо!
Хоть и странно, чтό сказали – все одно: спасибо!..
Упущение
Молодость – эгоистична в погоне за удовольствиями? Зрелость – упорствует в поиске счастья? Старость опечалена мыслью о смерти?.. Служению мешают эгоизм, слабость, эфемерность целей?..
Вот почему важно учить молодость – добру, зрелость – духовности жизни, старость – утешаться мыслью о бесконечности бытия, человеческий век которого лишь переход из безначальности до иных его, нам еще неведомым, формам, что жизнь продолжается в детях…
Нужны люди, которые умели бы все это профессионально – авторитетно и мудро – объяснить: и молодому, и зрелому, и пожилому возрасту! Как много знаний адресуем мы мозгу, как мало успеваем сказать душе!.. Роковым образом она, душа – как «объект» – начисто упущена современным просвещением и образованием!..
Орбиты
Люди, подобно звездам на небе, «вращаются» по своим сложным, земным, нерасчетным, даже подчас неопознанным, орбитам. Их можно в конечном итоге начертить! Сколько их за человеческую жизнь!
Многие орбиты лишь касаются, но не пересекаясь, расходятся. Некие – неосуществленные орбиты!..
Мы вдвоем в вагоне последнего, полночного, поезда метро. Мы сидим на разных скамейках, наискосок, почти напротив. Каждый думает о своем. Я еще думаю о ней. Уверен, что и она думает обо мне. Изредка взглядываем друг на друга, как бы случайно, рассеянно, вполне нейтрально. Между тем мы уже подробно осмотрели друг друга. Скользящие мимолетные взгляды. Да нет, что вы! Это случайно наткнулся(ась) глазами!.. Можно бы заговорить, но ведь – не принято! Да и как и что обо мне подумают! А все же странно – единственный раз повстречались в жизни! Зачем? Чтоб навеки разойтись?
Выходим из метро – расходимся в разные стороны. Орбитам не дано было пересечься. Не осуществились в земном значении! А жаль…
Интерес к подмосткам
Мы много раздумываем над человеческим обликом гениев… По тому, что нам удается узнать о них, по тому, что дорисовывает воображение… Много здесь такого, что именно живет в домыслах, в озарениях, в воображаемом… Подчас это даже невыразимо вообще, не то даже, что – «не принято», «не достает отваги» – и т.п.
Например, не случайность – надо полагать – то, что одни из великих обладали даром актеров, даже и вправду выступали на сцене, в то время как другие были начисто лишены этого дара, «не пытались» в этом, а то их нам и вовсе нельзя представить в этом! Ведь эта черта несомненно говорит нам много о человеческой личности, о характере, психическом складе! И не отделаться тем, что об одних можем сказать – «артистичная натура», но не можем этого сказать о других… Ведь тут не просто «черта», не «склонность», не «способность» в числе прочих.
Тут можно бы догадаться о многом – если даже оно «невыразимое» для слова, тем более – для печатного слова…
Так Пушкин, Толстой, Ленин – никогда не выходили на театральные подмостки. Даже в школьные (лицейские, гимназистские) годы – или в годы студенчества!.. А ведь любили театр, посещали его, а Пушкин и Толстой, будучи писателями, писали для него… Между тем – Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Блок (трое из них тоже писали для театра) в разные годы, кто в детстве, кто в юности «играли на сцене», пусть в любительских спектаклях. Гоголь и Блок даже подчас думали об актерской карьере…
Фемина-маскулина
Семью принято называть – «ячейкой государства». Это самая зримая часть связей, которые на деле – безначальные в природе и бесконечные – в продолжении рода человеческого… Семья – сложный конгломерат инстинктов, чувств, отношений и связей как внутри, так и во вне. И у каждого члена семьи – в ней – свое личностное: место, цель, осуществление. Все и здесь – и предопределенное природой, и продиктованное общественным временем.
Сколько бы ни толковать, например, об эмансипации женщины – от мужа, мужчины, общества – ее природная сущность многое, если не все, предопределяет в ее судьбе.
Если мужское природное осуществление заканчивается сближением с женщиной, у самой женщины ее природное осуществление продолжается ношением, рождением, кормлением… У женщины с детьми как бы больше природно-материальных связей, чем у мужчины; поэтому и конкретней у нее и духовно-родовые связи, уходящие тайной как в прошлое так и будущее. Этим и определяется большая, как правило, приверженность детей к матери…
Но семья как конгломерат инстинктов, чувств, отношений и связей – уравновешена всеми этими началами: природными, чисто семейными, общественными. Не сложение-вычитание, не умножение – здесь и взаимовлияние, и коллизии, и психологические противостояния…
Строить общество извне, вне семьи, вне «ячейки» – стало быть, иллюзорно. Иными словами, общество доподлинно может себя строить лишь мудрой помощью в обустройстве семьи. Каждая же самоцель общества, помимо семьи – означает на деле: ни семьи, ни общества…
Разные формы осуществления (природно-семейно-общественного) влияют по-разному и на самое общество. Вот почему оно может исполниться то «феминного», то «маскулинного духа»…
К сожалению, ни власть предержащие, ни социологи, ни даже потом историки, не улавливают этого, рассуждая и выводя все из неразборчивого и отвлеченного «общественного движения». И это тем более странно, что в самой «ячейке государства», в семье – всегда и чувствуют, и сознают действие того или другого начала: «материнско-феминного» – или «мужского-маскулинного»!
Наука, особенно про общество, делая вид, что все ей известно, все ею изучено, довольствуясь цитированием классиков, по существу в этом главном вопросе не пыталась даже продвинуться хоть на шаг вперед. Мало того, и поэзию, и писательскую мысль удерживает, точно на привязи, лишь у тех же цитат, от которых общество отдалилось далеко в своем усложненном движении, в своих противоречиях, в своих, главное, коллективистско-демократических формах бытия!..
