Михаил Константинович Зарубин
Илимская Атлантида. Собрание сочинений
– Да ты что! – недоуменно воскликнул Зубов.
– Ладно, Алексей, идите, гуляйте, потом поговорим о Боровкове. Я думаю, долго он здесь не задержится, – это птица высокого полета.
На площади веселились люди, громко звучала музыка, из репродукторов доносились знакомые песни: про солнечный круг, про адрес, который не дом и не улица, про то, что ромашки спрятались. Мелодии молодости воодушевляли, но Алексей надолго задержался у деревянного настила, где скромный паренек в солдатской гимнастерке пел военные песни, и все подпевали ему, ведь в сердце каждого была личная или родовая память о великом нашем подвиге, о главной Победе в мире. В этот солнечный день не верилось, что этого дня могло бы не быть, что человеческими руками всему миру был подготовлен апокалипсис. Но Россия приняла удар на себя и своей жертвой искупила мир. «Надолго ли? – мелькнула в душе Зубова мучительная мысль, – что же опять сейчас творится в мире? Неужели люди учатся только на своих ошибках и не берут во внимание уроки истории?»
Марию и Людмилу подобные вопросы не мучили, приятельницы пошли к торговым рядам. «Ряды» – это название целого комплекса: двух больших маркетов, нескольких крытых павильонов и уличных рядов для частных торговцев. Палаток, заваленных барахлом, давно нет. Ориентироваться в «Рядах» удобно даже иностранцу: вот павильон детской одежды, рядом – шляпки, дальше – кожа, меха, косметика и т. п.
Алексей Николаевич проводил женщин в «свободное плавание», а сам вновь вернулся на площадь.
С радостью смотрел на ребят из художественной самодеятельности школ, которые залихватски отплясывали, проникновенно пели, вдохновенно читали стихи, даже свои. Во второй половине праздника на заменяющем сцену деревянном настиле, что был сооружен у Дома культуры, появились профессиональные артисты и вокально-инструментальные ансамбли. Жителей, жаждущих увидеть знакомые лица эстрадных знаменитостей, прибавилось. Праздник разгорелся, расшумелся, развеселился не на шутку. На площадь прибыли автобусы со спортсменами, отсюда они совершали марш-бросок на четыре десятка километров.
Звука телефона Алексей Николаевич не услышал, понял, что тот заработал, по биениям аппарата в кармане. Увидев на экране фамилию главного инженера компании, удивился.
– Здравствуй, Володя, ты чего, потерял меня? Я ведь всем сообщил, куда уехал.
– Нет, я это знаю. Как у вас там с погодой?
– Неужели звонишь, чтобы поинтересоваться погодой в Никольском?
– Алексей Николаевич, не буду крутить, не знаю, как у вас, но у нас два часа свирепствовал ураганный ветер.
– Бед наделал?
– Бед наделал в городе много, как всегда, упали деревья, побиты машины, сорваны крыши.
– Как на наших объектах?
– Все выстояли, кроме жилого дома на Луговой.
– Что там?
– Положило башенный кран на дом. Жертв нет, кран, надеюсь, поднимем, восстановим. Дом сильно не пострадал, развалило кладку кубометров десять.
– Плохо конечно, но хорошо, что так кончилось. Причину, по которой кран не устоял, выяснили? – бесстрастным голосом спросил Зубов, уже давно не паникующий от бесчисленных, регулярных, являющихся особенностью его работы невзгод.
– Да. Крановщик после работы не поставил его на захваты.
– А если бы поставил, могло быть хуже.
– Не знаю… «Верха́» к понедельнику требуют отчеты.
– В понедельник я буду, ты сейчас собирай объяснительные и другие документы. Ничего скрывать не надо, но и душу не распахивай.
– Понятно.
– Что еще?
– Инициативная группа у дома собралась.
– Какая группа?
– Дольщики, будущие жильцы.
– А этим-то чего надо?
– Выступают, требуют вернуть деньги, так как считают, что дом разбирать нужно до фундамента, иначе потом рухнут стены. В общем, в панике; видимо, опять конкуренты натравили.
– Володя, этих оставь до меня, прошу не ввязываться с ними в разговор. Они все записывают и снимают, потом монтаж такой сделают, что не отмоешься.
– Хорошо. Понял. Всего доброго, Алексей Николаевич.
Зубов хотел дать еще какие-то распоряжения, но в телефоне уже шли короткие гудки.
Праздник для него закончился, хотя Праздник для всех продолжался. Алексей Николаевич даже не сильно огорчился из-за происшествия. Это была его привычная жизнь, и она звала его обратно, значит, он был нужен этой жизни, людям, домам, городу. А это так важно, когда ты кому-нибудь нужен.
Еще не конец…
Жилой дом на Луговой в эксплуатацию сдали успешно. Работы, особенно в сдаточный период, набралось много. Как всегда, где-то были допущены «ляпы» проектировщиками, где-то что-то недоглядели строители. Но, кажется, исправили, доделали, отшлифовали всё. Даже комиссии было трудно к чему-либо придраться.
И справка о готовности дома получена! Как Новому году радуются обычно этой справке строители.
В веселом состоянии духа Алексей Николаевич к сданному дому подъехал со стороны переулка, забыв, что уже положен асфальт и можно было поставить машину на площадке у подъезда. Возвращаться не стал.
Он легко прошагал по новым пешеходным дорожкам, притоптал коричневую крошку на набивной площадке. Оказавшись вблизи подъезда, услышал голоса. Думал, что это кто-то из его строителей не может расстаться со своим детищем. Он протянул было руку, чтобы открыть дверь, но опешил, услышав разговор.
– Нет, надо найти дефекты. Я за что тебе плачу деньги?
– Послушай, Михаил Иванович, предварительный осмотр ничего не показал. Всё в полном порядке.
– Ну это ты зря. Что, нельзя привязаться к окнам, к входной двери, к стяжке на полу? Я здесь маячить не хочу. Ты один – метр за метром – простучи пол, найди воздушные пузыри, даже крошечные, отметь их, разбей молотком. Проверь все стены по отклонениям от вертикали. Сомни руками линолеум, сделай волны покрупнее. В общем, не мне тебя учить, не первую квартиру принимаем.
Не поверю, чтобы было все идеально. Мне нужно на дефектах побольше сбросить цену. Давай, действуй. Помоги мне.
* * *
Металлическая дверь подъезда распахнулась, и на крыльцо выскочил Михаил Иванович Вострецов. Зубов запомнил его потому, что этот дольщик своевременно не оплатил последний взнос за квартиру, а вместо оплаты пришел на прием к нему со слезами и в течение часа рассказывал про свою тяжелую жизнь, про трех голодных маленьких детей, про больную жену. Рыдая, умолял сделать ему скидку.
Алексей Николаевич, обманутый артистическим даром покупателя, поверил и скидку сделал. Сейчас он понял, что оказался обманутым отпетым мошенником, и впереди ожидают его долгие сутяжные дела.
Увидев генерального директора, Вострецов, как ни в чем не бывало, широко улыбнулся и протянул руку для приветствия.
– Нет, Михаил Иванович, руку твою я пожимать не буду. Я все слышал. Ты – обманщик.
– Весь наш разговор слышал, директор?
– Слышал.
– Ну и хрен с тобой, еще не раз встретимся в суде.
– Это я понял, потому подготовлюсь к встрече.
– Готовься, – безжалостно прошипел ушлый дольщик.
Сердце учащенно билось, мозг судорожно искал спасение от беззакония. Алексей Николаевич, не входя в подъезд, под козырьком крыльца спрятавшись от промозглого дождя, вызвал по телефону прораба и наказал тому, чтобы из дома были выдворены все посторонние лица, осмотрены все квартиры на предмет заведомых повреждений. Надо было предпринять еще что-то, но ни сил, ни желания не было. Зубов, не открывая зонта, промокший до нитки, шел к своей машине, как к спасительному укрытию. Неужели никогда радость не будет абсолютной, он ведь заслужил праздник, высокую оценку своего самоотверженного, честного труда. Сейчас так хотелось услышать добрые слова от будущих жильцов этого дома и от тех тысяч, кто живет в воздвигнутых его руками, его усердием, умением и любовью других домах.
Но жизнь – не теорема. Не выверенный чертеж. Судьба – не идеальная прямая. Зубов понимал, что трудно отделить ее от судеб многих, повлиявших на нее людей: любимых, родственников, учеников, коллег, гениев, злодеев, вдохновенных творцов и жалких глупцов, шедших по жизни с ним и без него. Все они повлияли на его поприще, которое накрепко связано с Родиной большой и родиной малой, с любимым городом и любимым служением.
Взаимоотношения с людьми, какие бы они ни были, – это сторона его жизни, дающая опыт, знания и впечатления. Зубов всегда хотел понять, чем определяются плохие и хорошие поступки людей. Часто это ему удавалось понять через образы природы: ее звуки, живописные краски, порой вкусовые ощущения. Зубов хотел распознать бытие, распробовать во всех его качествах.
Прочитав Библейскую притчу о том, как Господь повелел засохнуть красующемуся пышной листвой, но бесплодному дереву, он попытался определить, в какой степени плодородным является его земной путь, трудный, требующий знаний, воли, выдержки и любви.
Иногда колкая обида на жизнь выплескивалась из воспоминаний о том, через какие испытания и трудности провела его судьба. Только на склоне лет он узнал слова преподобного Иоанна Лествичника, сказавшего: «Не ужасайся, если и каждый день падаешь, и не отступай от пути Божия, но стой мужественно. Без сомнения, Ангел, который хранит тебя, почтит твое терпение». Мысль об Ангеле Хранителе умягчала его путь, смиряла сердце, давала надежду.
И сегодня Зубов утешился, просветлел душой, когда заметил, что дождь кончился, что его машина едет по городу, объятому огромной, на все стороны света радугой. Вот символ, вот ответ на многие вопросы! Коромысло радуги символизирует труд, ее разноцветие – красоту жизни, которой надо доверять и в которую надо верить.
Том второй
Избранные повести и рассказы
Повести
Пробужденное пространство
Повесть
Часть I
Первопроходцы
Глава 1. Предестинация
Все великие открытия кажутся случайными, неожиданными. Но когда посмотришь на них с исторического отдаления, выявляется закономерность, их своевременность и целесообразность. А точнее – промыслительность. Так было и с Первой Камчатской экспедицией Витуса Беринга. Простой вопрос «Соединяется ли Азия с Америкой?», который в своих меркантильных интересах ставили и Парижская Академия наук, и голландская «Ост-Индская компания», оказался не праздным и имел важное геополитическое значение для России. Ведь ее существование было предопределено не только в пространстве огромных территорий, но в границах «океанического мировоззрения» и в направлениях великих рек или, как говорили в старину, «Божьих дорог». И потому, наверное, веруя в промыслительные, Божественные пути России, первый боевой корабль первый российский Император Петр Великий назвал «Предестинация»[22], что в переводе с латинского означает – Божье предвидение.
Неизвестно, когда именно у него возникла мысль об организации Первой Камчатской экспедиции. Когда он стал задумываться о необходимости пробудить великое пространство России? Единственный сохранившийся официальный документ – это справка о выполнении Царского Указа с пометками Императора, где подробно перечисляются мероприятия по подготовке экспедиции.
23 декабря 1724 года Петр I дает указание Адмиралтейств-коллегии снарядить на Камчатку экспедицию «под началом достойного офицера». Тогда же он составляет для экспедиции инструкцию, которая оказалась единственным подписанным Императором документом, в котором содержались указания о целях этого предприятия. Вот дословный текст этой инструкции:
«…1. Надлежит на Камчатке или в другом там месте, сделать один или два бота с палубами;
2. На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля часть Америки;
3. И для того искать, где оная сошлась с Америкою, но и чтоб доехать до какого города европейских владений, или ежели увидят какой корабль европейский, проведать от него, как оной кюст (берег) называют, и взять на письме и самим побывать на берегу и взять подлинною ведомость, и, поставя на карту, приезжать сюды…»
Из этой инструкции видно: гениальный Петр догадывался, что материки соединяются недалеко от Камчатки. Он считал, что земля, идущая от нее на север, и есть часть Америки. Императора России, рвущейся к морям, интересовало не только место встречи Азии и Америки, он ставил задачи шире. Русские корабли должны были следовать вдоль берегов Азии до ближайших европейских владений в Америке или до встречи с каким-либо европейским кораблем, который мог бы дать информацию о достигнутых экспедицией землях и странах. Таким образом, перед экспедицией ставился не только частный географический вопрос о соединении или не соединении материков. Она должна была разрешить проблемы, имеющие государственное значение: разведать путь в ту часть Америки, где она примыкает к Азии, и выяснить, кто является ближайшим соседом России на этом материке.
Возглавил экспедицию Витус Беринг, ему в помощники были назначены морские офицеры Алексей Чириков, Мартын Шпанберг, а также геодезисты, штурманы, корабельных дел мастера. Всего в путешествие к дальним землям из Санкт-Петербурга отправилось более тридцати человек специалистов. План экспедиции: через Сибирь сухопутьем и по рекам добраться до Охотска, отсюда морем на Камчатку и далее на судах в поисках пролива.
В России Витуса Беринга называли Иваном Ивановичем. Он был выходцем из Дании и зарекомендовал себя как толковый, образованный офицер. Его приняли на службу в Балтийский флот в 1703 году. Царь Петр хорошо знал Беринга и неоднократно доверял ему сложные и ответственные поручения, например, сопровождать купленные корабли. Лучшие российские адмиралы поддерживали его кандидатуру. Это был умный, исполнительный и мужественный офицер, мягкий и благожелательный к подчиненным. Некоторые современники ставили Берингу в вину эту мягкость. Его упрекали в том, что он избегает риска и ответственности и, не проявляя достаточной решительности в трудные моменты, не справляется с задачами, которые были на него возложены. Обвиняли и в том, что он, командир, не сделал всего, что можно было сделать. Вряд ли эта точка зрения справедлива. Если Беринг и не сделал всего, что можно было сделать для успеха Первой и Второй экспедиций, то только благодаря его настойчивости подготовка к плаванию была доведена до конца и не вызывала нареканий.
Соратники Беринга были людьми талантливыми, но по темпераментам личностями несовместимыми. Первый его помощник Мартын Шпанберг, по свидетельствам современников, был человеком импульсивным, вспыльчивым, но грамотным, деятельным моряком-практиком. Алексей Ильич Чириков, второй помощник капитана, наоборот, характеризовался как специалист сдержанный и вдумчивый. Его выдающиеся способности проявились уже во время обучения в Морском корпусе и Морской академии.
В Москву Алеша Чириков приехал двенадцатилетним мальчиком, в январе 1715 года, вместе со своим двоюродным братом Иваном. В канцелярию Адмиралтейства они подали челобитную, в которой пожелали зачислить их в школу «математико и навигацких» наук. Челобитную эту они подали без всякой надежды на успех, уж очень бедны и худородны были. Но после проверки знаний были зачислены и приступили к занятиям. А всего через год их, как самых способных учеников, перевели в Морскую академию, что была открыта в городе на Неве.
Алексей с головой ушел в морскую науку: изучал астрономию и навигацию, сферическую тригонометрию и геодезию, «кораблевождение» и картографию. А весной 1721 года состоялся первый выпуск учеников Морской академии. На «досмотрении приращенных знаний» присутствовал сам Петр Великий. Алексей Чириков, уже восемнадцатилетний юноша, показал столь блестящие знания, что его произвели сразу в унтер-лейтенанты. С тех пор в адмиралтейских кругах Чирикова стали называть «ученым моряком».
В Адмиралтействе при утверждении кандидатуры Чирикова, записали: «По обучению гардемарин и морских офицеров искуснее всех явился». Покидая Петербург в январе 1725 года, вряд ли думал Чириков, что с этого момента определится вся его дальнейшая судьба… Беринг поручил ему не только снарядить экспедицию, но и переправить обоз к восточным окраинам страны. Три года и полтора месяца затратила экспедиция на переезд из Санкт-Петербурга в Нижнекамчатск. Люди, входившие в состав экспедиции, покидали столицу отдельными группами, между 24 января и 5 февраля 1725 года. Всего отправились свыше 60 человек – матросы, солдаты, штурманы, гардемарины. Их сопровождал огромный обоз – паруса, снасти, якоря, цепи, гвозди для постройки судов, продовольствие. Тракт, по которому можно было ехать на лошадях, доходил только до Тобольска. Дальше до самого Охотского моря не существовало ни троп, ни дорог.
6 марта 1725 года экспедиция прибыла в Тобольск и только 3 июля 1727 года в Охотск. Сюда экспедиция добиралась, разделившись на три отряда. Тяжелее всего пришлось отряду, который, захватив самые тяжелые и громоздкие грузы, должен был на лодках попытаться пройти по рекам как можно ближе к Охотскому морю. На лодках переход не удался, и груз был перегружен на нарты с собачьими упряжками. Был труднейший зимний переход, в самые морозы, через горы, леса и снежные пустыни. Продовольствия не хватало. Начался голод. «Идучи путем, – писал впоследствии Беринг в своем донесении, – оголодала вся команда, и от такого голоду ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятные и всякие сырые кожи, платье и обувь кожаные».
В Охотске экспедиция запаслась провиантом, судами и 22 августа вышла в путь, а уже через 2 недели прибыла в Большерецк (на Камчатке). Отсюда отправилась в Нижнекамчатск, где оказалась 11 марта 1728 года. Алексей Чириков в пути провел кропотливую научную работу: описал реки и условия судоходства, собрал сведения о городах Сибири, определил их географическое положение, наблюдал затмение луны в Илимске и другие природные явления. Во время этого пути через великие пространства России лейтенант Чириков определил 28 астрономических пунктов, что позволило впервые выяснить истинную широтную протяженность Сибири и, следовательно, всей северной части Евразии.
Участники экспедиции, построив судно «Св. Гавриил», в июле 1728 г. вышли с Камчатки в море и взяли курс на северо-восток. Поначалу все шло хорошо. Но чем дальше на север, тем хуже становились условия плавания. Беринг собрал консилиум. Ссылаясь на инструкцию Государя и устные свидетельства местных жителей, он заявил, что «Чукотский Нос» отделяется от Америки морем и, следовательно, надо возвращаться назад. Капитана поддержал Шпанберг. Чириков не согласился с ними, считая, что плавание необходимо продолжить вдоль берега до устья реки Колымы или хотя бы до появления первых льдов. Через два дня Беринг отдал приказ повернуть на Камчатку. И вновь, проплывая узким проливом, они не увидели материк – Америку…
Енисейск встретил участников экспедиции теплым июльским днем. При полном безветрии над Енисеем царственно полыхало солнце. Из многочисленных печных труб параллельными столбиками поднимались дымы и долго не рассеивались в безоблачном небе. С реки тянуло прохладой. Однако прохлада не спасала от гнуса, который сбивался в тучи, устрашающе перекатывающиеся огромными серыми шарами вдоль улиц и берега, и растворялся в лесном массиве, что находился сразу за поскотиной. Но тут же скатывался новый шар, за ним еще один, и другой, и третий…
До позднего вечера людей устраивали на ночлег. У груза, который прибыл сюда из Санкт-Петербурга, расставили охрану. И только после этого Алексей Чириков уснул как убитый. Проснулся рано, в сенях напился воды, накинув китель, вышел во двор. На лавке, возле летней кухни, сидел мичман Петр Чаплин.
– Здравствуй, мичман. Думал, я один такой ранний.
– Не могу уснуть, Алексей Ильич.
– Да ты вроде еще молод, друг мой. Пожалуй, мы одногодки с тобой.
– Бессонница и молодых мучает.
– Пойдем, Петр, посмотрим, куда это нас принесло.
Моряки вышли на улицу, проложенную по ходу широкой реки, как это принято во всех прибрежных городах. Слабый ветерок приятно обдувал их обветренные, потемневшие в тяжком походе лица.
– Вон, посмотри, Алексей Ильич.
– Что посмотреть?
– Острог[23] уж виден.
– Где?
– Да вот же.
Действительно, прямо перед ними была деревянная стена, срубленная из огромных лиственных бревен. Алексей подошел к ней, погладил шершавой ладонью измытые дождями посеревшие бревна.
– А ведь это укрепление стоит здесь уже сотню лет. И еще простоит столько же, и будет встречать еще тысячи путешественников.
– Да вы поэт, Алексей Ильич, – усмехнулся Чаплин.
– Какой же я поэт? Поэты стихи сочиняют, а я по науке мыслю.
Они подошли к Енисею. Могучая река несла свои воды спокойно и величаво. Противоположный берег был значительно выше. Его вертикальные грани, словно утесы, возвышались над зеркалом воды, на них и за ними расстилалась без конца и края темная, как беспросветная, нескончаемая ночь, тайга.
– Мощная река! – восхищенно сказал Чаплин.
– Да, велик Енисей-батюшка, – в тон мичману добавил Чириков. – Много я слышал о нем, а вижу впервые.
Они еще постояли какое-то время, молча, восхищенные величием этого зыбкого пути. Потом Алексей вдохновенно показал рукой на водную гладь.
– Отсюда начинаются все походы. На восток – к берегам Тихого океана, на Север – к Ледовитому.
– На юг тоже, Алексей Ильич.
– Но русских, Петр, как магнитом, притягивает Тихий океан. Мы стоим в начале главной дороги на восток. Закрываю глаза и вижу: отсюда вверх по Енисею до Ангары, по ней – до устья Илима, дальше до Илимска, и, наконец, волоком до Лены.
– Путь не близкий.
– Только бы времени не терять. К зиме нужно добраться до Якутска.
– Если бы от нас это зависело.
– От нас, Петр, тоже многое зависит.
Все разговоры с капитаном Берингом о немедленном продолжении похода неизменно наталкивались на непроницаемую стену его молчания. Мартын Шпанберг, второй помощник капитана, пытался вразумить Чирикова.
– Что ты заладил одно и то же? Пошли да пошли. Успеем еще хлебнуть лиха. Ты посмотри, как нас здесь встречают. Каждый день столы ломятся, где ты еще такое увидишь?
– Мартын, наше дело – не за столом сидеть. Царь Петр Алексеич нас не на посиделки в Енисейск отправил.
– Ты, я гляжу, больно умен. Хочешь выслужиться перед начальством?
– Похоже, это ты хочешь выслужиться, Мартын. Одного тебя только и слышно в Енисейске. Зачем ты на мастеровых орешь, как оглашенный? Обижаешь ты людей, лейтенант.
– На них если не орать, никакого дела не будет сделано, – ворчал Шпанберг и исподтишка бросал на Алексея тяжелые, недоброжелательные взгляды.
Наконец, в начале августа капитан Беринг отдал приказ о продолжении похода. Погрузкой на баркасы и дощаники руководил лейтенант Шпанберг. Он не ходил, а, казалось, летал по берегу, зачем-то щелкая при этом нагайкой и грозно покрикивая на грузчиков. Да успевал еще поглядеть на толпу молоденьких девиц, собравшихся на берегу. Они не отрывали глаз от лихого моряка, что придавало ему сил для стремительных действий и зловещих окриков.
Жители Енисейска – старые и малые, тоже находились рядом с баркасами. Такие события, как подготовка ответственной экспедиции, были редкостью для таежного городка, поэтому все население наблюдало за происходящим с неподдельным интересом, чувствуя и государственную значимость, и историчность момента.
Накануне вечером служили молебен во здравие путешественников и молились о том, чтобы Господь сохранил всех во время похода. В небольшой церкви было душно. Всем места не хватило, много народу стояло во дворе. Голос священника был слышен из открытой боковой двери, ведущей на клирос.
Алексей Чириков стоял в первом ряду молящихся, оглядывая скромные стены бревенчатого храма и строгие иконы, не имевшие ни позолоты, ни дорогих окладов. Простые деревянные лавки вдоль стен, арки, украшенные изображениями цветов и райских птиц, окутывала успокаивающая сине-голубая дымка, состоящая из курений ладана и лучей заходящего солнца, проникающих сквозь ослепительно чистые подкупольные окна. Алексею вспомнился родной дом, окруженный старым парком, конюшня, помещения для прислуги. Он прикрыл глаза и увидел голубую гостиную, кабинет дедушки, комнаты бабушки и мамы. А из окна детской была видна центральная аллея парка, что шла от дороги к дому. Он вспомнил себя мальчишкой, бегущим впереди деревенских ровесников по тропинке, спускающейся к речке. Ребята мчались без оглядки, на бегу возбужденно срубали палками высокие стебли трав, обрызгивающие их щипучим соком. Родное высокое небо, без единого облачка, казалось, обнимало их всех сразу, предостерегая от шалостей, овевая каждого деревенским умиротворением, наполняя сердца радостью.
Алексей под размеренный ритм молитвы вернулся в реальность, далекую от воспоминаний детства. «Господи Иисусе Христе Боже наш, истинный и живый Путю, состранствовати мнимому Твоему отцу Иосифу и Пречистей Ти Деве Матери во Египет изволивый, Луце и Клеопе во Еммаус спутьшествовавый; и ныне смиренно молим Тя, Владыко Пресвятый, и рабом Твоим сим Твоею благодатию спутьшествуй»… Молодой моряк перекрестился на икону Николая Чудотворца. Священник окончил благословление путешествующих и начал их помазывать освященным елеем и окроплять святой водой.
Когда священник подошел к Алексею, тот низко склонил перед батюшкой голову, и его светлые волосы, рассыпавшись непокорной волной, прикрыли высокий лоб и голубые глаза. Неожиданно для себя офицер встал на колени. Священник улыбнулся, прижал голову молодого красивого моряка к себе и поцеловал в макушку.
Лодки нетерпеливо покачивались на воде у пристани, представлявшей деревянный настил, собранный из лиственных плах. Казалось, они, настойчиво подставляя бока путешественникам, подгоняли их, подсказывали, что надо скорее покинуть эту гостеприимную землю. Наконец из воеводского дома вышли Иван Иванович Беринг, енисейский воевода, рядом с ним шел епископ. Гул голосов смолк. Беринг ступил под деревянную надстройку первого баркаса и проследовал на корму. Епископ с дьяконом освятили и все стоящие лодки. Натянулись веревки, и речные суда, построенные здесь же, в Сибири, стали по очереди отчаливать от пристани.
Караван растянулся на версту. Лошади, тянувшие за бечеву речные суденышки, с непривычки резко дергали, мотали мордами, задевали друг друга крупами, недовольно всхрапывали и лягались.
Алексей ехал верхом позади погонщиков. Иногда он спешивался и, взбегая по тропинке на пологий берег, со щемящей радостью и романтической надеждой вглядывался в манящую даль. Любовался полями, где колосились рожь и пшеница, а вдоль перелесков стояли стога сена. Эти картины напоминали ему родные тульские пейзажи.
