Михаил Константинович Зарубин
Илимская Атлантида. Собрание сочинений
Село Марусино
Село Марусино находится в четырех километрах от города. Вернее, на этом расстоянии от дорожного указателя, оповещающего о городской границе, расположено двухэтажное здание Муниципального совета сельского поселения с таким названием. Если не обращать внимания на указатель, то можно смело утверждать, что село – окраина города, так как никаких полей или лесополос между ними нет. Вдоль дороги, ведущей от города к центру села, справа и слева стоят дома-дворцы, обнесенные высокими кирпичными заборами. Некоторые напоминают дворянские усадьбы. К какому населенному пункту относятся придорожные дворцы, никто не знает, даже владельцы, однако по закону находятся они уже в области. И вот ведь удивительное дело – дорога, идущая вдоль дворцов, всегда поддерживается в идеальном состоянии. Это касается, и асфальта, и разметки, и въездов. Каждое лето на ней дежурят машины, подрезающие разбитый асфальт и укладывающие новый. Всем понятно, что ни у области, ни у города финансовых возможностей на подобный непрерывный ремонтный процесс нет, видимо, жители чудо-домов используют дополнительный административный ресурс: ведь богата Россия, и как для себя любимых не попользоваться ее богатствами! Однако хорошая дорога заканчивается метров за двести до начала села. Проезжаешь последний дворец, а дальше – «стиральная доска», как в обычной сельской местности. А может, даже и хуже… Даже обочин нет. Дорога, она же центральная улица села, служит и для людей, и для скота, и для машин. Тоже знакомая картина.
При советской власти в этом селе находилась центральная усадьба совхоза. Многие сейчас уже забыли, наверное, что совхоз – сокращенно: советское хозяйство. В отличие от колхоза, где коллектив колхозников вел общее хозяйство, совместно владел землей, оборудованием и скотом, сам управлял своими делами и распределял доходы, совхоз являлся предприятием государственным. Здесь работники были наемными и получали фиксированную зарплату. Так вот, Марусино было центром хозяйства, расположенного в нескольких деревнях.
Оно находится на возвышенности, и если, проезжая, остановиться недалеко от пруда, то с высоты этого места можно увидеть город, часть залива и дальние деревни, раскинувшиеся меж просторных полей и небольших пригорков. Вблизи села в конце семидесятых, когда совхоз успешно работал и создавал богатства страны, для жителей были построены два десятка пятиэтажных панельных домов, Дом культуры, большая школа, двухэтажный детский сад, механические мастерские, овощехранилище, скотный двор и еще много чего. В то время внедрялся в жизнь правительственный наказ о сближении города и деревни, что повлекло за собой явную нелепицу, трудно совместимую с сельским образом жизни: так называемые «поселки городского типа». Решения партии тогда выполнялись четко, вот и в селе открыли филиал обувной фабрики, а в пустующих помещениях второго этажа конторы совхоза стало работать швейное производство.
Константину Федоровичу, генеральному директору крупной строительной фирмы, по дороге на дачу часто приходилось проезжать через Марусино. В ясные солнечные дни и в добром настроении он всегда останавливался на самом верху, у пруда, и любовался окрестностями. Несколько раз оставался подольше. От местных жителей узнал, что когда-то здесь в центре стоял барский дом, близ мелководной речки находилась церковь. Но по мере внедрения демократических принципов, жизнь в селе стала угасать, нет дела властям до деревенских жителей, в городах-то порядка нет. Всю страну захлестнул рынок. Вот и хиреет село Марусино.
Разорение началось с полей. Некогда благодатные пашни ныне зарастают сорняками, вдоль дорог стихийные свалки. Могильной тишиной веет от простирающихся до горизонта невозделанных земель. Особенно страшно осенью, когда на полях вражьими полчищами выстраиваются, похожие на скелеты, сухие, шипящие под ветром остовы борщевика, с весны неумолимо захватившего брошенные человеком поля. По угодьям не пройти, вместо ржи и пшеницы «растут» старые свалки из автомобильных покрышек, консервных банок, тряпок, пластиковых бутылок. Остается в бессилье сожалеть о временах, когда совхоз гремел на всю страну, удивляться, куда делся свинокомплекс, крупнейший в Европе.
Но не только на полях, но и в самом селе произошли очевидные перемены. Летом вокруг покинутых домов жгуче разрастается крапива, наливается зловещей силой репейник, клены облюбовали для своих «родильных домов» не только крыши, но и козырьки домовых подъездов. Мостики через дренажные канавы прогнили. А улицы, расходящиеся от центра лучами, разбиты до такой степени, что легковые машины, отчаянно пробирающиеся по ним, выписывают такие замысловатые кренделя, от которых у очевидцев дух захватывает. Вокруг домов, где живут пенсионеры, разномастный штакетник шатается как пьяный.
Жалкое зрелище представляет некогда величественное здание Дома культуры. Добротное, кирпичное, оно уже давно стоит с выбитыми окнами, по всему видно, что проникают в него не только ветер и дождь, но и охочие до чужого или любители расслабиться вне дома.
Панельные пятиэтажки отслужили положенный срок эксплуатации и давно потеряли полагающийся домостроению вид. Нет водосточных труб, еще на заре «перестройки» сданных предприимчивыми селянами в пункты по приему металлов; рассыпалась асфальтовая отмостка по периметру зданий, и дождевая вода беспрепятственно попадает в подвалы. Балконы, застекленные по бедности обитателей квартир «чем Бог послал», дополняют картину запустения. Не на чем остановить взгляд. Да и кто исправит это одичание, молодежь почти вся разъехалась. Однако в школе жизнь еще теплится, благодаря тому, что привозят сюда учеников из других деревень и сел. Детсад готовится к закрытию. Единственная за двадцать лет добротная новостройка – часовня на месте церкви. Говорят, деньги дал бывший житель села, может, какой грех замолить, а может, и вправду, в Бога верует.
Пережило село войну, за короткий срок после нее поднялось краше, чем было. Здесь жили люди с крестьянской закалкой – выращивали зерно, косили травы, работали на ферме, кормили город. И вот – хватило двадцати лет, чтобы все пришло в упадок. А село-то не в глухомани, куда не добраться, а рядом со второй столицей государства.
В последнее время, проезжая через Марусино, Константин Федорович, по зову своей творческой натуры, в мыслях стал строить планы, как обновить, вернее, оживить село. Что снести, что воздвигнуть? Эти планы он называл «мечтательными». Так как объемы работ на городских объектах были огромными, и, казалось, не будет им конца, могла ли дойти очередь до деревни?.. Но, как говорится, «человек предполагает, а Господь располагает».
Однажды в городе, где работала строительная фирма Константина Федоровича, сменился глава. Градоначальники и раньше менялись, для смен причин много. И все б ничего, может, в каком другом месте это прошло бы незаметно, но только не в нашем блистательном городе. Каждый новый руководитель Северной столицы, приходя к власти, почти всегда уделял первостепенное внимание вопросам строительства. При одном даже слоган придумали: «Если город строится, значит, город живет».
Но новый градоначальник заявил, что правительство должно в первую очередь поддерживать наиболее эффективные проекты, думать о сохранении исторического центра, об охране памятников, об уборке снега на улицах, и, конечно, следить за состоянием крыш. В городе жилья хватает, заявил он, и если кому-то надо строить дома, пусть не забудет возвести рядом школу с детским садом, поликлиники, спортивные залы, и библиотеки, а также уложить дороги. Нечего тратить деньги из городского бюджета на социальную инфраструктуру. А еще он сказал, что сегодня законы разрешают собственнику строить все, что тот хочет и когда хочет, и что надо корректировать эти законы.
Поэтому строители потянулись в область, где хоть от стройки прибыль была поменьше, но творческие амбиции никто не стеснял. В глухомань не залезали, там и своих домов с пустыми глазницами хватало. Все больше норовили начать строительство в близлежащих от мегаполиса городках или сразу за городской чертой на пустых полях, спешно переведенных из сельхозугодий в земли населенных пунктов. И стали расти «вавилонские башни» на некогда совхозных угодьях. Увидел бы Хрущев свою мечту, вот бы обрадовался: наконец-то объединили город и деревню!
В общем, «хотели, как лучше, а получилось…» На сельской земле с ее хрупкой природной инфраструктурой стали строить продолжение рядом стоящего мегаполиса. Иных бизнесменов жадность заставляла возводить жилые гиганты, к которым вели разбитые, как в глухой российской деревне, дороги. Ну, в общем, ничего удивительного, «…получилось, как всегда». Заканчивались работы и у фирмы Константина Федоровича, на новые объекты разрешения не выдавались, и он твердо решил строить в этом благословенно месте. Надо, наконец-то, и душу порадовать.
Два месяца искал возможность встретиться с местным главой. Первый телефонный звонок обнадежил. Секретарша очень любезно расспрашивала: по какому вопросу встреча, какое время удобно, нужен ли кто еще на встрече. Она записала телефон, пообещав обязательно перезвонить. Но звонка не последовало. Через неделю Константин Федорович снова позвонил. Секретарша узнала его, извинилась, но объяснила, что начальник еще не назначил время и нужно подождать, она сразу же позвонит, как только…
И опять звонков не последовало, Константин Федорович вновь потревожил секретаршу, но она уже не была так любезна, отвечала сухо и отрывисто: ее начальник необходимости во встрече не видит.
Тогда генеральный директор приехал без договоренностей, застал сельского главу Анатолия Акимовича Шулепова на рабочем месте. Тот сослался на огромную занятость, но когда освободится, не сообщил. Кивнув на секретаршу, посоветовал гостю звонить, и исчез.
Для Константина Федоровича, уважаемого в городе специалиста и руководителя, такое отношение коллеги, пусть и небольшого ранга, было удивительным, но вскоре он понял: сельский глава попросту не желает с ним встречаться, и та волокита, которую он затеял, может длиться вечно.
Делать нечего, пришлось использовать связи. Однако и это было непростым делом. Принудить к встрече смог только санитарный врач, пригрозив Шулепову штрафом, если тот опять увильнет от встречи. А уж он найдет, за что выписать штраф. То ли демонстрируя свою занятость, то ли подчеркивая неуважение, Шулепов назначил встречу ранним утром, перед началом рабочего дня, а возможно, просто надеялся, что приглашенный опоздает, и будет сам виноват. А с «неимоверно занятого» сельского главы взятки гладки.
Однако Константин Федорович приехал даже раньше условленного срока, скорее по привычке, будучи пунктуальным, не любил опаздывать. Муниципальный совет был еще закрыт, и он сел на скамейку, что стояла напротив крылечка, и стал ждать.
В урочный час на новенькой японской «Тиане» подъехал Шулепов, вышел легко, привычно пикнув автосигнализацией… и оказался перед Константином Федоровичем. Тот его, разумеется, узнал, а вот глава сделал вид, будто впервые видит Константина Федоровича.
– Вы меня ожидаете? – сухо осведомился глава.
Директор оправдываться не стал, наоборот, подыграл важничающему администратору.
– Ну, если вы, Анатолий Акимович, тогда жду именно вас.
Они пожали друг другу руки, и Шулепов наиграно милостиво произнес, что много слышал о Константине Федоровиче, о его компании и даже живет в доме, построенном ею.
– Вы живете в городе? – удивился Константин Федорович.
– Конечно. Неужели я буду жить в этой деревне? – брезгливо поморщился молодой глава.
– Но вы же работаете здесь? – недоумевал генеральный.
– И что из этого? На работу меня наняли депутаты, а им нет разницы, где я живу.
– Видимо, я сужу по старинке, раньше сельскими советами руководили местные.
– И сейчас такое встречается, но, как правило, где-нибудь в глубинке.
– Но местные лучше знают людей и проблемы села.
– Все эти проблемы за неделю можно увидеть и узнать.
Константин Федорович промолчал, однако подумал про себя: за неделю, милый, ничего ты не узнаешь.
– Давайте в офис заходить не будем, пройдемте до школы, погода хорошая, впереди целый день, еще насидимся в своих кабинетах, – обратился глава к гостю. – Так что вас ко мне привело?
– В двух словах не скажешь, но постараюсь покороче, только не перебивайте. Ничто на земле не может быть ближе, чем малая родина. У одних – это большой город, у других – маленькая деревенька. Некоторые уезжают в чужие места, но все равно помнят родной уголок. У меня, так уж случилось, деревню, в которой я родился и где прошло мое детство, отправили на дно морское, построив гидроэлектростанцию. И часто проезжая через Марусино, я нахожу в этом селе много общего с моей деревенькой. И клуб, и пруд, и улочки с покосившимися избами. Село также стоит на пригорке, внизу речка, – конечно, наша была полноводней. И захотелось мне обновить ваше Марусино, построить хорошие дома, не многоквартирные высоты немереной, а сельские, со всеми удобствами, и внешний вид села приукрасить, чтоб сияло, сверкало и людей радовало.
– Константин Федорович, давайте без лирики. Зачем в нашем селе стройка? Мне этого не надо.
– Обновлений не надо?
– А зачем они мне? И так люди живут и не жалуются.
– Это они просто бояться жаловаться. Вам, может быть, ничего и не надо, а люди, что живут среди этой срамоты, я уверен, хотят, чтобы вокруг было красиво, удобно, цивилизовано. Условий своей нынешней жизни они наверняка не заслужили.
– Если так живут, значит, заслужили.
– Анатолий Акимович, посмотрите на здание детского сада, в него же опасно для жизни заходить.
– Для двух десятков детей, которые посещают его сегодня, это дворец. А я жду не дождусь, когда дети подрастут, и садик им станет не нужен. Вот тогда мы его упраздним, сделаем ремонт и сдадим помещение в аренду. Желающие уже есть, могут открыть производство.
Анатолий Акимович засмеялся металлическим смехом, глядя на удивленное лицо своего спутника.
– Вы шутите?
– Какие шутки! Для чего я здесь работаю, каждый день приезжая из города? Село поднимать? Это не моя работа. Копейки за свой труд получать я тоже не привык. Моя работа в том, чтобы побольше земли прикупить. Зачем старикам земля, в гроб ее не втащишь. Думаю, года через два и детсад, и школа будут пустыми. Потом все продам, вот и компенсация за мой труд. А вы мне предлагаете превратить село в цветущий пригород. Нет уж, увольте меня от такой радости.
– Что-то я не пойму, Анатолий Акимович, вы что, специально для меня заготовили свою речь? То, что вы мне отказываете – ладно. Но неужели вы не боитесь своих сельчан, которые вдруг прослышат про ваши мечты?
– Вам я действительно отказываю. А бояться мне некого. Я уже давно никого не боюсь.
– Но ведь жители села, если узнают, за такое могут вас и с работы попереть!
– Не попрут, я человек не выборный, а наемный. Нанимали меня депутаты, а мы с ними одной крови. Каждый из них норовит что-нибудь урвать, захватить, а я дирижирую, чтоб не перессорились и не перестреляли друг друга, чтобы все по-честному, по-людски было.
– Но люди-то ведь ваши сельчане?
– А что люди… Живут на вольном воздухе, дышат спокойно, гуляют на природе. Здесь в основном старики, молодых мало, и те в городе работают, сюда приезжают ночевать.
– И все молчат?
– Кто все?
Константин Федорович показал на облупившиеся пятиэтажки.
– Но я же сказал, мы чистый воздух без всяких примесей им даем. Что может быть дороже?
За разговором полемисты подошли к Дому культуры, вернее, к тому, что от него осталось. Облицовочный слой на стенах из бело-розового кирпича местами облупился, сливы от окон были отодраны, над входом висел почерневший фанерный лист с остатками лозунга, призывающего к победе коммунизма. Все детали из металла проржавели, а иные превратились в ржавую труху. Под искореженными водосточными трубами стены покрылись густым темно-зеленым мхом. Два окна первого этажа были забиты железными листами, но не оцинкованными, а черными. Дожди раскрасили их темно-коричневыми разводами с белесой бахромой по краям. Из-за угла здания доносилось нестерпимое зловоние: огромная куча всяческих отходов нежилась на ветерке, подперев собой боковую входную дверь. Наверняка это была местная свалка. Шулепов не замечал ужасающей разрухи, он с вдохновением продолжал взволновавший его разговор:
– Вот видите, какое мощное здание, – глава постучал кулаком по кирпичной стене. – Хотели сделать казино, уже инвестора нашли, но тут грянул указ, и казино везде прикрыли. Сейчас есть идея организовать здесь ночной клуб.
– Ночной клуб? – протяжно и удивленно выговорил директор, человек старой закалки.
– А что, прекрасное место!
– Я не знаком с этим бизнесом, но зато знаю, что такое село. И вы собираетесь среди этого убожества и развала устроить ночной клуб?.. Да к вам сюда никто не приедет.
– Да вы же сами уговариваете меня организовать стройку среди этого убожества?
– Я говорю о другом, о том, что село нужно преобразовать, дать ему новую жизнь, чтобы люди вернулись к земле и своим корням.
– И я об этом же. Только вы домов понастроите и людей населите. А я подожду, когда их здесь не останется, вот тогда можно будет организовать все, что душе угодно. А жилье строить – это в Ново-Гришино, там наши ребята пятьсот гектаров земли уже выкупили, проекты планировок сделали, покупайте, сколько денег хватит, и стройте там новый город. А здесь, пока я жив, никаких строек, даже ремонта без моего ведома не будет. Для вас стройка – это деньги, для меня – головная боль. Появятся новые люди, все подай, убери, почисти. Я уж не говорю про школы, детсады и больницы. Каждый день прием веди, от одних разговоров отупеешь. Для чего мне все это надо? Прошу вас не терять время. Приставать будете, управу найду.
– Вы мне угрожаете? – невозмутимо и твердо спросил директор.
– Нет, разумеется. Разве так угрожают? Это предупреждение.
– Значит, о здешней земле разговор можно не вести?
– Можно. И даже нужно.
– И районные власти вам не указ?
– Не указ даже область. Мы здесь хозяева! – визгливым тоном утверждал свою правоту наглый начальничек.
– Анатолий Акимович, неужели вы и вправду чувствуете себя хозяином, неужели вы в грош не ставите живущих на этой земле людей?
– В грош не ставлю. Они для меня никто. Жилых домов мне не надо, ни маленьких, ни больших. И попрошу усвоить: только я решаю строить здесь или не строить, и главное, что строить. Так что настойчиво рекомендую: свое время не занимайте, и меня не отвлекайте.
– Что же вы такое неотложное делаете на своем посту? Чем заняты с раннего утра до позднего вечера?
– Дел, представьте, предостаточно. Первую половину дня готовлю ответы в район и область, там сидят на вас похожие, все прожекты строят и вопросы задают. А после обеда думаю, как правильно землю и недвижимость употребить.
– Для кого такое благо? – с издевкой спросил Константин Федорович.
– Ну конечно не для вас, для себя, – вдохновенно, не замечая сарказма собеседника, ответил молодой начальник.
– И верите, что так будет?
– Не только верю, но и знаю, что будет по-моему. Никому нет дела до этого села. Все глобальными проблемами заняты. Одни бизнес на себя переписывают, другие имущество государево продают и навар имеют, неплохой навар. Третьи – изношенные трубы в землю закапывают, а деньги берут, как за новые. И все это мизер, только то, о чем мы знаем. О крупных аферах вообще молчат. А я все делаю по-честному: землю по кусочку покупаю за свои кровные. А что о домах, на которые вы пальцем тычете, о них в области все знают. Нужны большие деньги на ремонт, кто и где их найдет, большой вопрос, а при нынешней жизни люди потихоньку уезжают. Старики умирают. Что в этом необычного? И что необычного в том, что я осовремениваю отношения?
Из-за водонапорной башни вдруг брызнули солнечные лучи, ослепив увлеченных спором руководителей. Показалось, что на их пути встала непроходимая солнечная преграда, так что пришлось повернуть обратно. Сквозь бьющиеся друг о друга на ветру сухие ветки кустарника продирались жесткие, категоричные слова размечтавшегося бизнесмена. Заслуженный строитель уже не слушал его лживых доводов, не следил за ходом алчной мысли.
– Ну что ж, я думаю, наш разговор окончен, все ясно, – вздрогнув, услышал Константин Федорович резюмирующую фразу главы, когда тот, не прощаясь и не дожидаясь ответа, пошел к зданию Муниципального совета.
Сдерживая ярость, силясь не закричать вслед уходящему широким, уверенным шагом моральному преступнику, Константин Федорович остановился, сделал глоток воздуха, охолодил сердце, задумался. Сколько же таких, как этот негодяй, он видел в своей жизни? Некоторым, пожалуй, даже многим, удавалось претворить свои захватнические планы в жизнь, да и власть не противилась. Ведь не зря двадцать тысяч деревень и сел за последние годы исчезли с карты России.
Немного успокоившись, Константин Федорович медленно поднялся на пригорок. Вдали, у горизонта, яркой звездой в лиловой дымке сверкал купол Исаакиевского собора. И многие другие красоты в своей совершенной красоте виделись отсюда. И страшно эта вечная красота, созданная честным трудом и гением многих людей, диссонировала со зловонным запахом растущей помойки растерзанного старого села. По разбитой тропинке Константин Федорович спустился к пруду.
Когда-то большой, правильной круглой формы пруд сейчас зарос камышом, берега заполонили ивняк и неряшливые, сплетшиеся стебли полыни. Трудно было определить границу берега: многолетними спрессованными слоями здесь истлевали разные травы, высокие перья осоки, как острые ножи, зловеще преграждали подступ к воде. Только середина сверкала, словно зеркало, по которому, как белые парусники, плыли облака, подсвеченные многоцветными лучами солнца. Присмотревшись, Константин Федорович обнаружил среди камыша, там, где вода была глубокая, темно-зеленая, несколько мостков. Значит, когда-то здесь купались, возможно, рыбачили. Он подошел, проверил ногой деревянный настил: доски сгнили, стоять на мостках нельзя. Сразу вспомнилась родная деревня и лавницы, убегающие в реку. Какое блаженство в знойный летний день сидеть на лавнице, опустив ноги в воду, и любоваться рекой.
На берегу он заметил небольшое сухое бревнышко, присел на него, блаженствуя. Хорошо здесь. Облака напитаны солнечным светом, а сколько цветов, трав, стрекозы то увлечены своими неотложными заботами, то неподвижно зависают над водой. Вдруг из глубины собственного сердца донеслось: Господи, даже при этой разрухе, красота-то какая…
Долго сидел Константин Федорович на берегу, в этом райском уголке, о многом передумал, многое вспомнил. В голове пульсировала мысль: за что взяться, с чего начинать бороться? С людей, которые сами во многом виноваты, которые почти уничтожили свое село сами? Это ведь они загрязнили свою землю стихийными свалками. Даже у благодатного места – сельского пруда валялись мусорные мешки. Ведь не городские жители привезли их сюда? Селянам самим нужно браться за метлы и лопаты, потому что прошли те времена, когда власть думает о народе. Власть сегодня пустое место, особенно на селе. И тут же, словно им в оправданье, разум ответил: ну что могут старики, передвигаются еле-еле, доживают век…
– Что же, все село из стариков состоит? – сказал Константин Федорович вслух, с трудом поднимаясь с бревна и разминая затекшие ноги.
Однако решение уже созрело. Как ни трудно придется, но не сможет он отступиться, не оставит эту исконную красоту безобразному Анатолию Акимовичу. Сколько сил хватит, будет бороться, постарается вырвать из цепких когтей бессовестного «бизнесмена» старинное русское село. Свое, родное – спасти не смог, лежат руины на дне морском. А за Марусино поборется…
