Джеймс Джойс
Улисс
ШЕКСПИР: (Преисполненным достоинства чревовещанием.) Громкие хаханьки – знак пустопорожнего ума. (Цвейту.) Ты мечтал быть невидимым. Воззри же. (Он вскукарекивает смехом чёрного каплуна.) Яго-го! Как мой Вспотелый удавил свою Звездумоню. Ягогого!
ЦВЕЙТ: (Криво усмехаясь шлюхам.) Когда же я услышу анекдот?
ЗОЯ: Перед тем как дважды женишься и один раз овдовеешь.
ЦВЕЙТ: Недостатки простительны. Даже великий Наполеон, когда были сделаны посмертные обмеры по коже…
(М-с Дигнам, вдовая женщина, её вздернутый нос и щёки раскраснелись от поминальной говорильни, слёз и тёмного ликёра из заведения Танея, поспешает мимо в своём траурном платье, сбившейся шляпке, она подрумянивается на ходу, пудрит щёки, губы и нос. Лебедиха, подгоняющая свой выводок лебедят. Из-под подола её видны каждодневные штаны её мужа и башмаки с задранными носами, здоровенного восьмого размера. Она несёт страховой полис Шотландские Вдовы и большой зонт-палатку, под которым вслед за ней трусит её выводок. Пэтси, с отстегнувшимся воротничком, припадает на короткую ногу, побалтывая свиной вырезкой. Следом, подскуливая, Фреди; Сузи, со ртом плаксивой кильки; Алиса, тетешкая младенца. Она их поторапливает, высоко взвивая свои ленты.)
ФРЕДДИ: Ах, ма, ты меня юзом тащишь!
СУЗИ: Мама, бульон выкипает.
ШЕКСПИР: (В паралитической ярости.) Сы фторым шо порешил первава.
(Лицо Мартина Канинхема, бородатое, сменяет шекспирово безбородое лицо. Зонт-палатка пьяно шатается. Дети бросаются врассыпную. Под зонтом показывается м-с Канинхем в шляпке Весёлой Вдовы и халате-кимоно. Она семенит бочком и перегибается в японском поклоне.)
М-С КАНИНХЕМ: (Поёт.)
Меня кличут сокровищем Азии.
МАРТИН КАНИНХЕМ: (Непроницаемо воззрясь на неё.) Великолепно! Самая распродолбаная прошмандовка!
СТЕФЕН: Et exaltabuntur cornua iusti. Царицы слягаются с племенными быками. Вспомните Пасифаю, из-за чьей похоти мой прадреводедушка соорудил первую исповедальню. И не забудьте мадам Гризел Стивенс, а также свинских отпрысков рода Ламбертов. И Ной был пьян от вина. И ковчег его нараспашку.
БЕЛЛА: Только этого тут не хватало. Здесь вам не там.
ЛИНЧ: Не мешай, он недавно из Парижа.
ЗОЯ: (Подбегает к Стефену и охватывает его.) Ух, ты! Выдай нам какую-нибудь парлеву. (Стефен нахлобучивает шляпу на голову и отскакивает к камину, где и стоит, вздёрнув плечи, распростёрши перепончастые руки, с намалёванной улыбкой на лице.)
ЛИНЧ: (Издаёт барабанную дробь по дивану.) Ртт Ртт Ртт Ррррррттттттт.
СТЕФЕН: (Хурдымурдычет, с марионеточными подёргиваниями.) Тысяча место развлечений, отводить ваш вечер с прекрасный дамочка по продаже перчатки и другой вещи, она наверняка любить отличный модный заведение, очень эксцентрик, где много кокотка в красивый одежда, совсем как принцесса, там танцевать канкан и кейк-уок, где парижеский клоунеры, экстра глюпый, для холостой иностранцы, всё-таки хотя бы они мало говорить английский, но очень много знать дело любви и наслаждений чувство. Очень изысканый господа, для большой удовольствие, побывать на небеса и ад, представление с похоронный свечи, там сорить серебро, представлять каждый вечер. Полный шок, ужасный комедия, религиозный вещи виданный во весь мир. Самый шикарный женщины приходят скромный-скромный, потом раздеваться и кричать громко, когда видеть, как вампир дебошировать монашка, очень свежий, молодой в dessous troublant. (Он громко прищёлкивает языком.) Ho la la! Ce pif qu'il a!
ЛИНЧ: Vive la vampire!
ШЛЮХИ: Браво! Парлевуу!
СТЕФЕН: (Гримасничает, громко смеётся, запрокинув голову и шлёпая сам себя.) Большой успех смеха! Ангелы – такой нахальный проститутки, а святой апостолы – проклятый бандиты. Куртизан, прелестный красота, блеск алмазы, очень приятно костюмированый. Может, вы хотеть больше, как имеют удовольствие современный развратный старики? (Он размашисто показывет похабными жестами, на которые Линч и шлюхи отвечают.) Резиновый женский статуя, подвижный, натуральный величина, подсматривать девственницы, очень голый лесбик, целоваться пять, десять раз. Приходить джентельмены смотреть на зеркало, каждый поза, через специал машина, или когда если желать, ужасно животный акт, сын мясника делать поллюция в тёплый телячий печень, или в омлет на брюхо piece de Shakespeare.
БЕЛЛА: (Шлёпает себя по брюху, валится на диван, давясь смехом.) Омлет на… Хо! хо! хо! хо! Омлет на…
СТЕФЕН: (Раздельно.) Я люблю вас. Сэр, милый. Поговори свой английского язык для double entante cordiale. О да, mon loup. Сколько стоит? Ватерлоо. Ватерклозет.
(Он вдруг прекращает и вскидывает указательный палец.)
БЕЛЛА: (Смеётся.) В омлет…
ШЛЮХИ: (Ухохатываясь.) Бис! Бис!
СТЕФЕН: Заметьте. Мне приснилась дыня.
ЗОЯ: Отправляйся заграницу и полюби иностранку.
ЛИНЧ: Вокруг света за женой.
ФЛОРИ: Сны сбываются навыворот.
СТЕФЕН: (Раскинув руки.) Это было тут. Улица шлюх. На Серпентайн-Авеню Вельзевул показал мне её, приземистую вдову. Где постелен красный ковер?
ЦВЕЙТ: (Приближаясь к Стефену.) Послушайте…
СТЕФЕН: Нет, я летел. Мои недруги где-то внизу подо мной. И будут всегда. (Он кричит.) Pater! Свобода!
ЦВЕЙТ: Да, послушайте же…
СТЕФЕН: Сломить мой дух, он? O merde alors! (Он кричит, его ястребиные когти заостряются.) Хола! Хиллухо!
(Голос Саймона Дедалуса хиллукает в ответ, чуть заспанно, но с готовностью.)
САЙМОН: Всё как надо. (Испуская подбадривающие крики, он неуверенно ширяет по воздуху, взмывая на крепких массивных коршуновых крыльях.) Хо, мальчик! Пшатт! В заезде с этими полукровками. Обойдёт на предел слышимости ослиного рёва. Взвейся выше наш флаг! Летящий чёрный орел на золотом поле. Король Ольстера при гербе! Хей хуп! (Он играет на губах сигнал фанфар.) Балбал! Барблблбрарблбл! Хэй, мальчик!
(Пальмовые листья и просветы настенных обоев быстро разметываются по стране. Крупный лис, зарывший свою бабку, поднят из логова, резко мчит по полю, яркоглазый, вздыбив шерсть, выискивает барсучью нору под листьями. Свора борзых – следом, предвкушая причитающуюся им требуху, трубно барблбрблающие – обкровавиться б. Охотники Союза Лесников и охотницы распалённо гонятся, горя желанием убить. От Шестой мили, Плоскодома, Камня Девятой мили преследуют загонщики с узловатым дубьем, крючьями, арканами, чабаны с бичами, медвежатники с тамтамами, тореодоры машут шпагами, серые негры – факелами. Толпа вопит про игроков в кости, в напёрсточек, про зернь и чернь. Крики, улюлюканье, хриплоголосые букмекеры в высоких вещунских шапках оглушительно галдят.)
ТОЛПА:
Билет гонок. Гонки билет!
Десять к одному в поле.
Вон Томми на прахе! Томми на прахе!
Десять к одному дробь один.
Десять к одному дробь один.
Попытай свое счастье на мчащей Дженни!
Десять к одному дробь один.
Ставлю на банк, парни! Ставлю на банк!
Десять даю к одному!
Десять к одному дробь один!
(Тёмная лошадка, без всадника, проносится, как призрак, над финишной чертой, грива её лунно вспенена, в глазных яблоках – звёзды. Следом весь прочий заезд: группка брыкливых коней. Лошади-скелеты: Мантия, Максим Второй, Цинфандель, Выстрел герцога Вестминстерского, Отбой, Цейлон герцога Бюфорстского, победитель Большого приза Парижа. Верхом на них карлики в заржавелых доспехах, подскак-скакивая в сёдлах. Последним, сквозь дождящую изморось, верхом на запыхавшейся жёлто-серой кляче Петух Севера, приходит фаворит, Гэррет Дизи – медоцветная кепка, зелёная куртка, оранжевые рукава, он стискивая поводья, держа наотлёт хокейную клюшку. Его кляча, спотыкаясь белоочулочеными ногами, трусит вдоль каменистой дороги.)
ОРАНЖЕВЫЕ ЛОЖИ: (С издевкой.) Слазь, да подтолкни, мистер. Последний скачок! К ночи будешь на финише.
ГЭРРЕТ ДИЗИ: (Прямой, словно аршин проглотил, его ногтевсцарапанное лицо заклеено почтовыми марками, размахивает своей хоккейной клюшкой, голубые глаза сверкают в призме канделябра, покуда конь его скачет мимо замедленно плавным галопом.) Per vias rectas!
(Вязка вёдер леопардопятнает его с головы до ног, выхлюпывая ливень бараньего бульона с пляшущими монетами моркови, ячменя, луковиц, репы, картошек.)
ЗЕЛЁНЫЕ ЛОЖИ: Погожего дня, сэр Джон! Погожего дня, ваша честь!
(Рядовой Карр, рядовой Комптон и Кисси Кэфри проходят под окнами, нестройно горланя.)
СТЕФЕН: Слыхали?! Наш друг – уличный гвалт.
ЗОЯ: (Вскидывает руку.) Стой!
РЯДОВОЙ КАРР, РЯДОВОЙ КОМПТОН И КИССИ КЭФРИ:
Есть у меня кой-что
Из Йоркширских услад для…
ЗОЯ: Вот она я! (Она хлопает в ладоши.) Танцевать! Танцевать! (Она бежит к пианоле.) У кого есть двупенсовик?
ЛИНЧ: (Протягивает ей монетку.) На.
СТЕФЕН: (Нетерпеливо прищёлкивая пальцами.) Скорей! Скорей же! Где мой авгуров посох? (Он подбегает к роялю и схватывает свой ясенёк, притопывая в ритме на три четверти.)
ЗОЯ: (Поворачивает рукоятку валика.) Щас!
(Она бросает монетку в прорезь. Вспыхивают золотые, розовые, лиловые огоньки. Валик прокручивается, урча негромким колеблющимся вальсом. Профессор Гудвин, в придворном платьи и парике с бантом, в замызганном инвернийском капюшоне, перегнутый вдвое невероятным возрастом, семенит через комнату, трепыхая руками. Он легонько присаживается на рояльный стул, подымает и бьёт безкистными палками рук по клавишам, покивывая с девичьей грацией, подрагивая бантом.)
ЗОЯ: (Кружит на месте каблучно стуча.) Танцевать. Кто ещё? Кто танцует?
(Пианола, мигая огоньками, играет в ритме вальса вступление к МОЯ ДЕВЧОНКА – ДЕВУШКА ИЗ ЙОРКШИРА. Стефен бросает свой ясенёк на стол и схватывает Зою за талию. Флори и Белла сдвигают стол к камину. Стефен, обнимая Зою с преувеличенной галантностью, начинает кружить её по комнате. Её рукав, спадая с элегантствующих рук, открывает белый плотский цветок прививки. Цвейт отступает в сторону. Меж портьер Учитель Маггини просовывает ногу, на носке которой вертится шёлковая шляпа. Ловким взбрыком он подбрасывает её, крутящуюся, себе на макушку и джентельшляпно ввинчивается в комнату. На нём серый сюртук с алыми шёлковыми лацканами, бутоньерка кремовой тюли, зелёный жилет с низким вырезом, бальные лакировки и канареечные перчатки. В петличке цветок дахлии. Он вертит свою тросточку в разводах во всевозможных плоскостях, затем туго вклинивает её себе подмышку и, истомлённо прикладывая руку к груди, кланяется, охорашивает свой цветок и пуговки.)
МАГГИНИ: Поэзия движений, искусство каллистеники. Ничего общего с тем, чему обучают у мадам Леггет Бирн, или у Левинсона. Готовые бальные платья для карнавала. Манеры. Танцдвижения Кэтти Ленер. Итак. Следите за мной! Мои терпсихорные дарования. (Он менуэтит три шага вперёд на заплетающихся пчелиных ножках.) Tout le monde, en avant! Reverence! Tout le monde en place!
(Вступление стихает. Профессор Гудвин, наяривая неразличимыми руками, съёживается, ссыхается, его вертлявый капюшон спадает на стул. Гремит мелодия в более чётком ритме вальса. Стефен и Зоя раскованно кружатся. Огни меняются, мерцают, угасают: золотой, розовый, лиловый.)
ПИАНОЛА:
Два парня говорили про своих девчат,
Подружек, что оставили вдали, ли, ли......
(Из угла выбегают утренние часы, златовласые, изящные, в девичье голубом, с осиными талиями, невинными руками. Они проворно танцуют, вертя свои скакалки. Следуют часы полуденные, в густо золотом. Смешливо, под ручку друг с другом, они поблёскивают высокими гребешками и ловят солнце в зеркальца, пускают зайчики, вздымая руки вверх.)
МАГГИНИ: (Прихлопывает перчатнотихими руками.) Каррэ! Avant deux! Дышать ровно! Balance!
(Утренние часы и часы полуденные вальсируют на своих местах, поворачиваясь, подступая друг к другу, обрисовывая свои изгибы, кланяясь vis a vis. Кавалеры, позади них, подымают их руки аркой и поддерживают, а свои ладони опускают, чтобы, чуть коснувшись их плечей, вскинуть снова.)
ЧАСЫ: Можете прикоснуться к моим…
КАВАЛЕРЫ: Можно мне прикоснуться к вашим?
ЧАСЫ: О, но только легонечько!
КАВАЛЕРЫ: О совсем слегка!
ПИАНОЛА:
У моей застенчивой девчонки талия такая.
(Зоя и Стефен кружат безудержно, всё размашистее. Сумеречные часы выходят из длинных вдольземных теней, россыпью, враскачку, щёки их нежны от киприи и лёгкого фальшивого румянца. Они в серой кисее с тёмными рукавами "летучая мышь", что трепещут под бризом.)
МАГГИНИ: Avant! Huit! Traverse! Salut! Cours de mains! Croise!
(Ночные часы прокрадываются в глубину сцены. Утренние, полуденные и сумеречные часы отступают перед ними. Они в масках, с кинжальными волосами и браслетами из приглушенных бубенцов, что устало звякают под вуалями.)
БРАСЛЕТЫ: Тимпом! Тимпом!
ЗОЯ: (Оглянувшись, ладонь у лба.) О!
МАГГИНИ: Les tiroirs! Chaine de dames! La corbeille! Dos a dos!
(Устало виясь, они ткут узор на полу, сплетая, распуская, реверансуя, сгибаясь, просто кругом идя.)
ЗОЯ: Мне дурно!
(Она вырывается, падает на стул, Стефен хватает Флори и кружится с ней.)
МАГГИНИ: Boulangere! Les ronds! Les Ponts! Chevoux de bois! Escargots!
(Подпаровываясь, отшатываясь, переменяя руки, ночные часы сплетаются совместно воздетыми руками, в мозаике движений. Стефен и Флори неуклюже кружат.)
МАГГИНИ: Dansez avec vas dames! Changez de dames! Donnez le petit bonquet a votre dame! Remerciez!
ПИАНОЛА:
Лучше, лучше всех,
Бараобум!
КИТТИ: (Вскакивает.) О, вот как раз эту играли на карусели Мирус-базара!
(Она подбегает к Стефену. Он резко бросает Флори и хватает Китти. Заливается пронзительный свисток. Скрипучетрескучебулькучая неуклюжая каруселелебёдка Тофта медленно проворачивает комнату вокруг своей оси.)
ПИАНОЛА:
Моя девчонка – девушка из Йоркшира.
ЗОЯ: Йоркширская, как ни крути. Давайте все!
(Она хватает Флори и вальсирует с ней.)
СТЕФЕН: Pas seul!
(Он вкруживает Китти в объятия Линча, сдёргивает свой ясенёк со стола и выступает на середину. Всё кружится, вертится, вальсирует, крутится. Цвейтбелла, Киттилинч, Флоризоя, леденцовые женщины. Стефен со шляпой ясеньком выплясывет посредине, взбрыкивая – выше крыши, рот стиснут, рука в бок, с хряском брязгают бумкающе узыкающие, роготрубные сине-зелёно-жёлтые вспышки. Неуклюже кружат всадники карусельных лошадок Тофта с висюльками из позолоченых змей, утробы ритмично ёкают, роняя ошмётки грязи, вздымаясь и спадая вновь.)
ПИАНОЛА:
И хоть она фабричная девчонка
И бальных платьев нет на ней.
(Плотно слившийся гон в разгонистом взглядосмазанномиганьи всё шибче мчит проносиломитсяшотландбам мимо. Бараобум!.)
ТУТТИ: Бис! Ещё! Браво! Бис!
САЙМОН: Подумай о родичах твоей матери.
СТЕФЕН: Танец смерти.
(Динь-вновь ди-линьчит колокольчик служителя, конь, кляча, скакун, свинюшки, Конми на осле Христа, хромой костыль и деревяшка, моряк в лодочке, скрестя руки, дёрг верёвку, причальный кнехт, кларнет, как хошь крути, Бараобум! На клячах, свиньях, тройках с бубенцами, Гадаринских вепрях, Корни в гробу. Стальная акула, каменый одноручковый Нельсон, две озорницы Frauenzimmer, осливоженные падающим, с тачки вопят. Жвак, он чемпион. Фитильносизый вызыривает, из бочки креп, рая песнь Люб, на дрожках Ухарр, незрячий, шпротоскрючившиеся велогонщики, Дилли со снежнонежными небальными платьями. Потом в последнем чём-то-чьём-то неуклюжится вприплюхпрыжку ступного вида вице-король и чистая услада для завала блямширавстает. Бараабум!.)
(Пары распадаются. Стефен пятится головокружно. Комната вертится в обратную сторону. Раскалённые рельсы летят в пространство. Звёзды все вкруг солнц кружат по кругу. Яркие мошки пляшут на стене. Он замирает, как вкопанный.)
СТЕФЕН: Хо!
(Мать Стефена, ссохшаяся, вздымается прямо сквозь пол в прокажённо сером, с венком увядших фледоранжей над порванной свадебной вуалью, её ввалившееся безносое лицо зелено от могильной плесени. Волосы редки и тусклы. Она уставляется синеокружными пустыми глазницами на Стефена и открывает беззубый рот, произнося неслышимое слово.)
ХОР:
Liliata rutilantium te confessorum
Iubilantium te virginum…
(С верха башни Мак Малиган в пополамцветном наряде шута, пурпур с жёлтым, и в колпаке клоуна с висячим бубенчиком, стоит, разиня на неё рот, с разломанным и исходящим паром намасленным коржом в руке.)
МАК МАЛИГАН: Она сдохла. Какая жалость! Малигану навстречь разобиженная мамаша. (Он воздевает глаза горе.) Живой, как ртуть, Малачи.
МАТЬ: (С улыбочкой тихого помешательства смерти.) Когда-то я была прекрасной Мэй Гулдинг. Я умерла.
СТЕФЕН: (Поражённый ужасом.) Лемур, кто ты? Что за дьявольская шутка?
МАК МАЛИГАН: (Прячет свой наколпачный бубенец.) Какое глумленье! Кинч укокошил её паучью сучью плоть. Сыграла в ящик. (Слёзы топлёного масла скатываются из его глаз на корж.) Наша великая нежная мать. Epi oinopa ponton.
МАТЬ: (Подходит ближе, мягко дыша на него веяньем увлажнённого пепла.) Все должны пройти через это, Стефен. В мире больше женщин, чем мужчин. Ты тоже. Время придёт.
СТЕФЕН: (Задыхаясь от испуга, жалости и ужаса.) Они говорят, что это я убил тебя. Он оскорблял твою память. Не я – рак сделал это. Судьба.
МАТЬ: (Зелёный подтёк желчи скатывается из уголка её рта.) Ты пел мне ту песню ГОРЬКАЯ ТАЙНА ЛЮБВИ.
СТЕФЕН: Открой мне то слово, мама, если уже знаешь. Слово, известное всем людям.
МАТЬ: Кто спас тебя в тот вечер, когда ты вскакивал в поезд на далкинском вокзале с Педди Ли? Кто жалел тебя, когда ты тосковал среди чужих? Молитва всего сильнее. Молитва о страждущих душах из откровений Урсулины, и сорокадневное покаяние. Покайся, Стефен.
СТЕФЕН: Гиена! Упырь!
МАТЬ: Я молюсь за тебя в моём загробном мире. Скажи Дилли, чтоб варила тебе рис каждый вечер, после твоей мозговой работы. Многие годы я любила тебя, О мой сын, мой первенец, ещё когда ты лежал в моём лоне.
ЗОЯ: (Обмахиваясь веером для раздувания камина.) Я плавлюсь.
ФЛОРИ: (Указывает на Стефена.) Гляньте. Он весь белый.
ЦВЕЙТ: (Проходит к окну распахнуть пошире.) Дурно.
МАТЬ: (Мерцая тлеющими глазами.) Покайся! О, огонь ада!
СТЕФЕН: (Тяжело дыша.) Трупоед! Ободраный череп и кости в крови!
МАТЬ: (Её лицо придвигается всё ближе и ближе, посылая пепельное дыхание. Она подымает свою почернелую иссохшую десницу, медленно, к груди Стефена.) Берегись! Десница Божья! (Зелёный рак, злорадно краснея глазами, глубоко вонзает свои квёлые клешни в сердце Стефена.)
СТЕФЕН: (Вспыхнув гневом.) Дерьмо! (Его лицо становится осунувшимся, блеклым и старым.)
ЦВЕЙТ: (От окна.) Что?
СТЕФЕН: Ah non, par exemple! Интеллектуальные фантазмы! По мне либо всё, либо вовсе нет. Non serviam.
ФЛОРИ: Дайте ему холодной воды. Погоди. (Она выбегает.)
МАТЬ: (Медленно заламывая руки, стонет в отчаяньи.) О, святое сердце Исуса, смилуйся над ним! Спаси его от ада, О божественное Святое Сердце!
СТЕФЕН: Нет! Нет! Нет! Вам только бы сломить мой дух. Вот я вас!
МАТЬ: (Кликушествуя в своей смертрескотне.) Господи, помилуй Стефена, ради меня! Невыразимой была моя мука, когда я отходила, преисполненная любви, печали и боли на Монт-Кавелри.
СТЕФЕН: ТАК НЕТ ЖЕ!
(Он вскидывает свой ясенёк высоко обеими руками и разбивает бра. Времени синеватый, последний, вспых подпрыгивает и в нагрянувшей тьме рушится всё пространство, брязг стёкол и гул валящихся стен.)
ГАЗОВЫЙ СВЕТИЛЬНИК: Пвфангт!
ЦВЕЙТ: Стой!
ЛИНЧ: (Бросается вперёд и хватает руку Стефена.) Ну-ка! Держись! Не сходи с ума!
БЕЛЛА: Полиция!
(Стефен, обронив свой ясенёк, голова и руки отброшены назад, с топотом выбегает из комнаты мимо шлюх на входе.)
БЕЛЛА: (Визжит.) Держи его!
(Две шлюхи бросаются к дверям прихожей. Линч, Китти и Зоя вытабуниваются из комнаты. Они возбужденно галдят. Цвейт тянется следом, возвращается.)
ШЛЮХИ: (Застряв в дверях.) Там внизу.
ЗОЯ: (Указывая.) Там. Там что-то стряслось.
БЕЛЛА: А за лампу кто платить будет? (Она вцепляется в полу пиджака Цвейта.) Эй, вы были с ним. Лампа вдребезги.
ЦВЕЙТ: (Порывается к прихожей, мечется обратно.) Какая ещё лампа, женщина?
ШЛЮХА: На нём пиджак подрался.
БЕЛЛА: (С налившимися гневом и жадностью глазами, показывает.) А за эту самую – кто заплатит? Десять шиллингов. Вы – свидетель.
ЦВЕЙТ: (Подхватывает ясенёк Стефена.) Я? Десять шиллингов? Мало вы с него содрали? Разве он не…
БЕЛЛА: (Громко.) Хватит с меня ваших заумных разговоров. Тут вам не бордель. У нас десятишиллинговое заведение.
ЦВЕЙТ: (Запустив руку под лампу, дёргает цепочку. Газовый светильник вспыхивает, осветив бардово-лиловый абажур. Он вскидывает ясенёк.) Разбито лишь ламповое стекло. Только и всего что он тут…
БЕЛЛА: (Отшатывается и вскрикивает.) Исусе! Не надо!
ЦВЕЙТ: (Отводя замах.) Показываю, как он ударил по бумажке. Тут нет ущерба и на шесть пенсов. Десять шиллингов!
ФЛОРИ: (Входит со стаканом воды.) Где он?
БЕЛЛА: Может мне позвать полицию?
ЦВЕЙТ: О, понимаю. Бульдог при заведении. Но это студент Троицы. Покровители вашего дома. Джентельмены, что платят ренту. (Он делает масонский знак.) Ясно, о чём я? Племянник вице-канцлера. Вам лучше не связываться.
БЕЛЛА: (Со злостью.) Троица! Приходят сюда сами не свои после лодочных гонок и сматываются не заплатив. Вы мне указывать будете? Где он? Я на него в суд подам. Опозорю, или не я буду. (Она кричит.) Зоя! Зоя!
ЦВЕЙТ: (Настойчиво.) А если б это был ваш сын, который в Оксфорде? (Предостерегающе.) Мне известно.
БЕЛЛА: (Почти беззвучно.) Кто вы, инкогнит?
ЗОЯ: (В дверях.) Там драка.
ЦВЕЙТ: Что? Где? (Он бросает шиллинг на стол.) Это за стекло. Где? Мне нужен горный воздух. (Он торопится через прихожую. Шлюхи показывают. Флори следом, расплескивая воду из фужера наперевес. На пороге сгрудились все шлюхи, бестолково галдя, указывая направо, где туман разошёлся. Слева подъезжает погромыхивающий наёмный экипаж. Перед домом он замедляет ход. Цвейт от двери прихожей различает Корни Келлехера, который вот-вот сойдёт с экипажа с двумя молчаливыми похотливцами. Он отворачивает лицо. Белла, изнутри прихожей, науськивает своих шлюх. Шлюхи шлют приторносладколипкие нямням поцелуи. Корни Келлехер отвечает призрачно порочной улыбочкой. Безмолвные похотливцы оборачиваются заплатить кучеру. Зоя и Китти всё ещё указывают вправо. Цвейт, кратко откланявшись, покрывается своим калифским капюшоном и пончо и, отвернув лицо, спешит вниз по ступеням. Инкогнитным Гарун-аль-Рашидом, он проскальзывает позади безмолвных похотливцев и спешит дальше, вдоль ограды, лёгкой походкой леопарда, рассыпая за собой зелье – клочки конверта, смоченные анисом. Ясенёк метит его шаги. Свора борзых, ведомая роготрубачом Троицы, размахивающим хлыстом, в псарской шапке и в поношенных серых штанах, следует вдалеке, беря след, приближаясь, лая, пёрхая на промашку, срываясь прочь, высовывая свои языки, кусая его за пятки, прыгая на его хвост. Он идёт, бежит, зигзажит, скачет, прижав уши. Его осыпают градом щебёнки, капустных кочерыжек, коробок из-под печенья, яиц, картошек, дохлых килек, женских шлёпанцев. За ним, свежеобнаруженным, облавщики делают вираж, мчась в горячей погоне, за тем, что впереди: Ночные стражи 65 С и 66 С, Джон Генри Ментон, Виздом Хелис, В.Б. Дилон, советник Наннети, Александер Ключчи, Ларри О'Рук, Джо Кафф, м-с О'Доуд, Ссыкун Берк, Безымянный, м-с О'Риордан, Патриот, Герриовен, Какбишьтамего, Страннолицый, Малыйпохожийна, Гдетоеговидел, Хлопецс, Крис Колинен, сэр Чарльз Камерон, Бенджамин Доллард, Лениен, Бартем д'Арки, Джо Гайнс, рыжий Мюррей, редактор Брейден, Т. М. Хили, судья Фицгиббон, Джон Говард Парнел, преподобный Лосось в Масле, профессор Жюли, м-с Брин, Теодор Пурфо, Мина Пурфо, делопроизводительница почты Вестланд-Роу, Ч. П. М'Кой, приятель Лайонса, Холоен с Подскоком, прохожий, второй прохожий, Футболбутсы, курносый водитель, богатая дама-протестантка, Деви Бирн, м-с Элен М'Гвинес, м-с Джо Галахер, Джордж Лидвел, Джимми Генри с мозолями, Суперинтендант Лараси, отец Коули, Крофтон из конторы Общего Сборщика, Дэн Даусон, зубной хирург Цвейт с щипцами, м-с Боб Доран, м-с Кеннефик, м-с Вайз Нолан, Джон Вайз Нолан, красиваязамужняядамаозадкоторойсмачнотернулсявКлонговскомтрамвае, книгопродавец УСЛАД ГРЕХА, мисс Дюбетамдамдаещёкак, мадамы Жеральд и Станислаус Моран оф Ребак, клерк-управляющий у Дримми, полковник Хейс, Мастиански, Цитрон, Пенроуз, Аарон Фигатнер, Моисей Херцог, Майкл Е. Герати, инспектор Трой, м-с Тебрайт, констебль с угла Эклес-Стрит, старый доктор Бреди со стетоскопом, таинственный мужчина на пляже, лягавая, м-с Мириам Дендред и все её любовники.)
ЗАГОНЩИКИ: (Кувырком, кубаремком.) Цвейт! Держи Цвейта! Держирвра! Эй! Эй! Хватай его на углу! (На углу Бивер-Стрит, под лесами, Цвейт, запыхавшись, останавливается на краю галдящего спорящего столпотворенья, многие без понятия–эй! эй!–о чём сыр-бор вокруг и что тут за что, вообще.)
СТЕФЕН: (Со старательными жестами, дыша глубоко и медленно.) Вы мои гости. Приглашённые. По соизволению пятого Георга и седьмого Эдварда. Повинна история. Надумана матерями памяти.
РЯДОВОЙ КАРР: (К Кисси Кэфри.) Он тебя клеил?
СТЕФЕН: Обратился к ней вокативно женским, а может и средним, безродовым.
ГОЛОСА: Нет, не обижал он. Девка врёт. Он был у м-с Коен. В чём дело? Вояки с гражданскими.
КИССИ КЭФРИ: Я была в компании с солдатами и они отошли – ну, сами знаете. Но я верная тому, кто меня угощает, хоть всего лишь шиллинговая шлюха.
СТЕФЕН: (Улавливает очертания голов Линча и Китти.) Ау, Сизиф. (Указывает на себя и всех остальных.) Поэтично. Неопоэтично.
ГОЛОСА: Она верная тому.
КИССИ КЭФРИ: Да, звал пойти с ним. А я с дружком-солдатом.
РЯДОВОЙ КОМПТОН: А уха пухлого он не хотел, падла? Вмажь ему, Гарри.
РЯДОВОЙ КАРР: (К Кисси.) Он тебя задевал, пока я тут отошёл поссать?
ЛОРД ТЕННИСОН: (В жакете цветов британского флага и фланелевых брюках для крокета, простоволосый, вымпелобородый.) Зачем да почему – для них неважно.
РЯДОВОЙ КОМПТОН: Вмажь ему, Гарри.
СТЕФЕН: (Рядовому Комптону.) Я не знаю как вас зовут, но вы абсолютно правы. Доктор Свифт утверждает: человек в доспехах побьёт десятерых в рубахах. Рубаха-синекдоха. Часть целого.
КИССИ КЭФРИ: (К толпе.) Нет, я же с рядовым была.
СТЕФЕН: (Дружелюбно.) Почему – нет? Храбрый парень-солдат. По моему мнению, любая дама, например.
РЯДОВОЙ КАРР: (Фуражка набекрень, подступая к Стефену.) Скажи, умник, как оно если б я врезал тебе по челюсти?
СТЕФЕН: (Взглядывает в небо.) Как? Весьма неприятно. Благородное искусство самопритворства. Лично я терпеть не могу действия. (Он поводит рукой.) Рука ноет. Efin, ce sont vos oignons. (К Кисси Кэфри.) Тут какая-то неразбериха. В чём, собственно, дело?
ДОЛЛИ ГРЕЙ: (Со своего балкона машет платочком, подавая знак героини Иерихона Рахаб.) Сын повара, прощай. Возвращайся невредимым к Долли. Мечтай о девушке, оставшейся вдали, и она будет мечтать о тебе.
(Солдаты прячут увлажнившиеся глаза.)
ЦВЕЙТ: (Протолкавшись сквозь толпу, резко дёргает за рукав Стефена.) Идёмте, профессор. Извозчик там ждёт.
СТЕФЕН: (Оборачивается.) А? (Высвобождает рукав.) Почему мне не поговорить с ним, или с любым другим человеческим существом, прямоходящим по этому приплюснутому апельсину? (Он отставляет палец.) Мне не страшно говорить с кем угодно, если вижу его глаз. Удерживающий перпендикуляр.
ЦВЕЙТ: (Подпирая его.) Удерживайте свой.
СТЕФЕН: (Пусто смеётся.) У меня переместился центр тяжести. Я забыл, в чём тут фокус. Давай присядем где-нибудь и обсудим. Борьба за жизнь есть закон существования, но нынешние филуренисты, в особенности царь и король английский, изобрели арбитраж. (Он постукивает себя по лбу.) Но тут начертано: я должен убить священика и короля.
БИДДИ ШЛЁП: Слыхала чего профессор говорит? Он профессор из колледжа.
МАНДАТАЯ КЭЙТ: Да слыхала я, слыхала.
РЯДОВОЙ КАРР: (Вырывается и подходит ближе.) Что это ты тут вякаешь на моего короля?
(Эдвард Седьмой появляется в арке проходного двора. Он в белом джерси по которому вышит Образ Святого Сердца, со значками Подвязки и Чертополоха, Золотого Руна, Слона Дании, кавалерии Скиннера и Пробина, завсегдатая корчмы Линкольна и стариннейшей почётной артилерийской роты Маcсачусетса. Он сосёт красный леденец. Обряжен как великий выборный префект и верховный масон, с кельмой и фартуком, на котором пометка made in Germany. В левой руке держит штукатурное ведро с надписью: Defence d'uriner. Рёв приветствий встречает его.)
ЭДВАРД СЕДЬМОЙ: (Медленно, торжественно, но неразборчиво.) Мир, совершеннейший мир. Ведро, как залог, в моих руках. Ура, ребята. (Он оборачивается к своим подданным.) Мы собрались, чтобы стать свидетелями чистого честного поединка и от души желаем обоим мужчинам самой доброй удачи. Маак мака назад.
(Он пожимает руки рядовому Карру, рядовому Комптону, Стефену, Цвейту и Линчу. Общая овация. Эдвард Седьмой, в знак признательности, грациозно приподымает ведро.)
РЯДОВОЙ КАРР: (Стефену.) А ну, повтори.
СТЕФЕН: (Нервно, доброжелательно, подтягивается.) Мне понятна ваша точка зрения, хотя для меня, на данный момент, нет короля. Идёт эпоха патентованной медицины. В таком месте трудно вести дисскусию. Но суть такова. Вы умираете за свою страну, предположим. (Он кладёт руку на рукав рядового Карра.) Не сочтите, будто я вам желаю этого. Ну, а я говорю: пусть моя страна умирает за меня. И до настоящего времени так и было. Я не желаю ей смерти. К чертям смерть. Да здравствует жизнь!
ЭДВАРД СЕДЬМОЙ: (Паря над грудами убитых, в одеянии и с ореолом Поддатого Исуса, белый леденец на его фосфоренцирующем лице.)
Нова и изумительна метода моя,
Для прозрения слепцов им прах в глаза бросаю я.
СТЕФЕН: Короли и единороги! (Он отшатывается на шаг назад.) Зайдём куда-нибудь и мы… Что говорит эта девушка?
РЯДОВОЙ КОМПТОН: Эй, Гарри, пни-ка его по кокам. Замандячь по сраке.
ЦВЕЙТ: (К рядовым, мягко.) Он не знает что говорит. Малость перебрал. Абсент, зеленоглазое чудовище. Я знаком с ним. Это джентельмен, поэт. Всё в порядке.
СТЕФЕН: (Кивает, улыбаясь и посмеиваясь.) Джентельмен, патриот, ученый и судья лицемеров.
РЯДОВОЙ КАРР: А мне по барабану, кто он такой.
СТЕФЕН: Я, похоже, их раздражаю. Зелёная тряпка для быка.
(Кевин Эган из Парижа в чёрной испанской рубахе с галунами и в шляпе предрассветных парней, машет Стефену.)
КЕВИН ЭГАН: Драсте, Bonjour! Такая vielle ogresse с этими её dents jaunes.
(Патрис Эган выглядывает из-за спины, его кроличье лицо хрумкает айвовый листик.)
ПАТРИС: Socialiste!
ДОН ЭМИЛЕ ПАТРИЦИО ФРАНЦ РУПЕРТ ПОУП ХЕННЕСИ: (В средневековой кольчуге, на шляпе два летящих диких гуся: с благородным презрением указывает окольчуженным пальцем на рядовых.) Грюкни оцих жлобов наземь, ач, хряки рыломордые, жёлтоджонные говяды под соусом!
ЦВЕЙТ: (Стефену.) Уйдёмте домой. Нарываетесь на неприятности.
СТЕФЕН: (Покачиваясь.) Я их не избегаю. Он обостряет мой интеллект.
БИДДИ ШЛЁП: Сразу видать, что происхождением он из патрициев.
АМАЗОНКА: Зелёный превыше красного, говорит он. Вольф Тоун.