Александр Карпович Ливанов
Доверие сомнениям
Эпитет
Что такое ум?.. Не бывает ума – вообще, умного человека – вообще. Ум может проявиться и утвердить себя лишь нацеленным на какую-то общечеловеческую задачу, действующим неуклонно в этом направлении! Знать, поэтому из всех «размерных» эпитетов возле ума – чаще всего встречаешь – «глубокий». Глубина – и движение, и неукоснительность, и одоление препятствий, и незнаемое другими «место»…
«Работавший на публику»
…Он усмехнулся, да как-то так нарочито, так задано напряг мускулы лица, что я впервые так отчетливо почувствовал смысл слова: «лицедей». То есть – человек, который заставляет лицо действовать не сообразно непосредственным чувствам, а так, как сейчас человеку выгодно, какое он, лукавя, хочет сейчас произвесть впечатление! Поэтому и актеров когда-то называли «лицедеями». Тютчев – в своей знаменитой эпитафии умершему Николаю I, ища одно – самое емкое – слово для самодержца-тирана, который был и рьяным канцеляристом, и одержимым солдафоном, и жестоким душителем мысли, Тютчев, написал это одно слово: «лицедей»! «Не царь ты был – а лицедей»…
Любовь – добро
Пока политики спорят и грызутся – за границы и территории, из вероисповеданий и расовых признаков, по поводу превосходства идеологий и культуры – пока они натравливают науки и народы друг на друга, развязывают войны – любовь, медленно и верно, делает свое дело, устраняя все и всякое противоречие в мире, служа единению рода человеческого!
И не в этом ли направлении бы действовать политикам, когда они и вправду желают добра людям?
Не режиссирует ли природа?
…Если природа внушает, то есть благословляет, такую титаническую любовь, как внешне уродливого, но столь душевно возвышенного, Квазимодо к красавице Эсмеральде со столь по-женски вещей душой – не значит ли это, что у природы здесь сверхзадача, цель которой где-то поверх голов героев, в перспективе, и имя которой – рождение гения?
Природа здесь как бы продолжает творить, уточнять себя, вдогонку уже сделанному ею, вдогонку инстинктам влечения красоты к красоте, природа здесь пробует комбинации иных сил и их соединений, красоту и влечение подкрепляет заведомо духовно-человеческим! И знать, вина людей, женского начала особенно, в трагическом непонимании такой сверхзадачи природы, в неспособности продолжать творчество природы в этом же направлении, без творчества следуя лишь изначальным инстинктам, полученным от той же природы. Иными словами, вина людей в том, что мы не оправдываем возложенных на нас надежд именно в духовном продолжении творчества природы, в уклонении, может быть, в препятствии осуществлению – гения! Ведь о чем еще может так страстно говорить, на сокровенном и неизъяснимо вещем, языке своем такая исключительная любовь, поведанная нам поэтом!
Если совершенный в своей любви, сильный и благородный Квазимодо готов жертвовать собой во имя хрупкой и прекрасной Эсмеральды, не значит ли это, что он должен бы встретить и духовно-ответный поступок Эсмеральды, поступок – женского великодушия в любви?..
Борис Пастернак в «воздушных путях» пишет: «Основав материю на сопротивленьи и отделив факт от мнимости плотиной, называемой любовью, она, как о целости мира, заботится о ее прочности. Здесь пункт ее помешательства, ее болезненных преувеличений. Тут, поистине можно сказать, она, что ни шаг, делает из мухи слона… Говорят, это главное ее занятье… И ведь изготовляет-то она их именно тут, в зашлюзованных отрезках живой эволюции, у плотин, где так разыгрывается ее встревоженное воображенье!..
Держась той философии, что только почти невозможное действительно, она (природа – Прим. А.Л.) до крайности затруднила чувство всему живому. Она по-одному затруднила его животному, по-другому – растенью. В том, как она затруднила его нам, сказалось ее захватывающе высокое мненье о человеке. Она затруднила его нам не какими-нибудь автоматическими хитростями, но тем, что на ее взгляд обладает для нас абсолютной силой. Она затруднила его нам ощущеньем нашей мушиной пошлости…
Всякая литература о поле, как и самое слово «пол», отдают несносной пошлостью, и в этом их назначенье. Именно только в этой омерзительности пригодны они природе, потому что как раз на страхе пошлости построен ее контакт с нами, и ничто не пошлое ее контрольных средств бы не пополняло.
Какой бы матерьял ни поставляла наша мысль по этому поводу, судьба этого матерьяла в ее руках. И с помощью инстинкта, который она прикомандировала к нам ото всего своего целого, природа всегда распоряжается этим матерьялом так, что все усилья педагогов, направленные к облегченью естественности, ее неизменно отягощают, и так это и надо.
Это надо для того, чтобы самому чувству было что побеждать…». Видимо, комментировать эти слова не нужно – чтоб не нанести урон самой мысли, которая больше по ведомству поэзии, чем философии. Она жизненна и конкретна, несмотря на рассеянно-сосредоточенную пластичность ее, на сокровенную, личностную эссеистику…
Надеемся, что вдумчивый читатель, которому самому это не довелось прочитать в книге поэта, не посетует на эту большую выписку. Она стоит сосредоточенной обдуманности. В нелегком и небыстром понимании написанного повинен не «сюжет» – сама авторская мысль сложна, поскольку касается святая святых любви. И, наверно, хорошо, что надумал об этой – величайшей из тайн природы – не ученый, а поэт. Казалось бы, любовь человеческая сама по себе – великая тайна есть. Автор же здесь делает попытку – озарением поэта – проникнуть в сокровенные мысли природы по поводу любви, в ее непостижимо-сложные защитные механизмы, чтоб оберечь естественность и одновременно духовность любви! Так поэзия – и в этом – прокладывает дорогу для мысли философа и ученого…
Где и писатели застенчивы
Как-то довелось мне спросить у рабочего – сколько он получает в месяц? «Я не получаю – а зарабатываю, – уточнил он мой вопрос и добавил, – от ста восьмидесяти до двухсотпятидесяти». И чтоб упредить мои дальнейшие вопросы, объяснил, что эта вилка, увы, не от него зависит. Можно бы постоянно хорошо зарабатывать, но – простои! То материалы не поступают, то оборудование подводит…
Тут же спросил инженера – сколько он получает? Инженер как-то невесело хмыкнул, помялся, и, немного сердясь, порезонерствовал. «Ну, каков может быть оклад у инженера, если он не занимает руководящей должности? Сто двадцать «рэ» в зубы – красная цена!».
Меня удивил не «перепад» между зарплатой рабочего и окладом инженера. Скорей всего обратил я внимание на то, кáк тем и другим сообщено мне было о… «цене своего социального статуса»! Мне показалось, и форма сказанного, и содержание его, и собственное отношение к тому, что сказалось – все неслучайное, есть тут, возможно даже своя, психологическая подоплека… Но – какая?
И решил я еще кой-кого спросить, понаблюдать за тем, кáк говорится, чтό говорится, главное, – нащупать бы эту «психологию»!
Кандидатка наук тут же пошла в контратаку. Это что? У нас появился институт общественного мнения? Или таким образом добывается статистическая информация? А все же? «А все же» – извольте! Триста рублей! Это много или мало? Какой «рабочий день»? Причем здесь «рабочий день», если – творческая работа! Да, больше дома работает! Да, раз в неделю – присутственный день! Может интересно нам – какую гору литературы она должна прочитать! Какую гору бумаг исписать! Да она, если хотите знать, два года искала место с кандидатской ставкой! Так что… Почему она сердится? Да потому, что, примерно догадывается о моих мыслях на ее счет! Все почему-то считают кандидата бездельником! Э! Что там говорить! Больше вопросов нет? И на том спасибо! «Желаю здравствовать! А то отнимаю время у собаки – ей уже пора на прогулку!.. Живу бегом – по минутам!..».
«Юпитер, ты сердишься – значит, ты не прав»? Видать, часто наступают на любимую мозоль… «Уже истинно «сословная» агрессивность под видом самозащиты!».
Вот спрошу последнего. И хватит – зачем, и вправду, людей обижать своими расспросами! А все же – все же, есть она здесь, своя психология! Где-то уже нащупывается даже ключ к ларчику…
– Разрешите обратиться, товарищ полковник! Как-то поспорили на пиво с товарищем… Я говорю, что полковник получает через силу триста рублей, а он стоит на своем: полтыщи, и никаких!
– Странный спор, – построжел полковник. – Полагаю, вам это ни к чему…
– Но, понимаете, спор! Да и не военная тайна же! Скажите, пожалуйста! Верно, что пятьсот?
– А если верно – то что? Не прикажете поделиться? Оттрубили бы, как я двадцать лет – и вы бы получали. Всем разрешается, одинаковые возможности. А вот почему-то другие не хотят… Прошу прощения! – приложил по-военному руку к фуражке полковник. Он заметно покраснел и был явно смущен, но лицо сделал неприступно-суровым, будто ушел принимать рапорт на торжественном параде! Но чего, чего он рассердился?
«Впрочем, – подумалось, – военные во все времена – сословие привилегированное! Здесь уж – общественная психология. Полковников – много, а оклад каждого, как, скажем, у директора завода десятками тысяч рабочих! Не солдат, мол, который (бесплатно! на войне!) защищает родину, а он, полковник на солидном окладе и в мирное время, и есть – защитник родины! Да и в сравнении с директором – дарованием отнюдь немассовым! – полковник – зауряд-служба. Вот небось и сердится, что догадался о моих мыслях на его счет – мол, недотепа я: легко, много, то да сё… А все же, неужели так уж нужна она, эта… дифференциация? А как же сознательность? А не было бы ее куда как больше, если б взять, да и уравнять всех до среднего, «от и до» пополам – рабочего? Вот рабочему и оставить «от и до», и даже никаких ограничений на «до». А остальные – давайте, товарищи, будем – сознательны! И ни ужимок, усмешек, серчания, настороженности! Не прикажете ли поделиться?».
А почему бы и не – поделиться? А, «товарищи старшие»? Я высказался, а если неправ, прошу меня поправить!
Слово, дело, дух жизни
Если между словом и делом – разрыв и несоответствие, виновато в этом: слово. Потому что – «вначале было слово». Потому что – между Словом и Делом витает Дух жизни! А дух жизни – те реальные отношения, которые установлены между людьми – Словом.
Не то Слово – не тот Дух жизни – не то Дело жизни… К сожалению, на Слово ныне влияют не одни лишь художники слова. Тем важнее их усилия, тем важнее и рост таких усилий…
Труд души
Человек от природы наделен множеством инстинктов и чувств. Духовное чувство жизни дает этим инстинктам нравственную оценку, делит их на низменные и высокие, добрые и злые, и самые благородные из них – утверждаются разумом и возвышаются поэзией!
Все явственней критерии
От американского оружия, от рук американских солдат и наемников, на всех континентах земного шара, ежесекундно погибают люди… Америка, когда-то родина демократии, стала международным бандитом. Чужою кровью Америка покупает свое благополучие…
Осатаневший эгоизм торгашества, безнравственная буржуазно-мещанская алчность. Вооружившись ядерной бомбой, в одержимости безумия замахиваются на весь мир.
Вот он, «американский образ жизни» – его подлинный кровавый лик!.. Знать, суждено было нашей духовности пройти и сквозь это испытание, чтоб окончательно убедиться: образ жизни не характерен преходящими материальными показателями, а вечными человеческими ценностями; что образ жизни – не красивая американская этикетка на лежалом гороховом концентрате наших голодных лет войны, не привезенная из штата Калифорния валютно-дорогая дубленка в «Березке» этих дней, когда по всей стране нашей нет ни одного голодного и обездоленного. Мы окончательно убедились в мнимых ценностях американского образа жизни, который неизбежно приводит к кровавой угрозе человечеству – равно как и в подлинных ценностях нашего образа жизни, которому дороги мир и жизнь на Земле! Мы окончательно научились смотреть, видеть, понимать – где истина…
Критерии обнажились до предела – и не только мы, все честные люди на Земле теперь отчетливо осознали – кто есть кто. Сердце России, исполненное решимости отстоять жизнь на земле, сейчас привлекает сердце всех народов планеты. Оно становится единым сердцем человечества, и грозно и мощно стучит в нем: Мир!
А, стало быть, и социализм.
Нет интеграции
Как бывают перепады из творчества в нетворчество у отдельного художника, так эти перепады бывают и у целого народа. И здесь тоже не зависят они единственно от «благосостояния», «самочувствия», «возраста» и т.п. «Творчество-нетворчество», отдельного ли художника, целого ли народа, не подаются интеграции в причинной связи… И там и здесь, видать, нужна «священная жертва», к которой зовет Аполлон! Не это ли сложное, но творчески-естественное, состояние души имел в виду Пушкин, сказав о «тайной свободе»? Знать, бывает она – или не бывает – и у целого народа, у его творческого духа!.. «Тайную свободу подчас не отнимает и внешняя несвобода, но отнимает «тайная несвобода»! И знать, всегда творчество – «священная жертва»!
Как в электротехнике?
В конце концов закон Ома, на котором построена вся электротехника. Можно – пусть и с некоторой натяжкой – применить и к литературе! Если – «сила тока прямо пропорциональна напряжению (разности потенциалов) и обратно пропорциональна сопротивлению», – то и «сила художественности написанного прямо пропорциональна образной информации и обратно пропорциональна объему словесности»…
У изобретателей
Александр Григорьевич Пресняков – известный изобретатель. Когда я ему пожаловался на общее положение литературных дел, на нехватку издательств, на то что писательский профессионализм наш по существу формальный, так как лишен главного звена – возможности беспрепятственно издать книгу, на что уходит 5-8 лет жизни, на все это Александр Григорьевич усмехнулся – «мне бы ваши заботы!».
– Неужели у вас дела обстоят еще хуже? – спросил я.
– Они вообще никак не обстоят, – отозвался он. – У вас есть союз, у нас и союза нет, у вас есть ЦДЛ, у нас своего дома нет, у вас есть литфонд, у нас нет такого фонда!.. Есть Комитет по новой технике, он принимает заявку на изобретение, поволынит, помотает нервы, наконец говорит «быть или не быть». Дает или не дает удостоверение – и на этом: шабаш! Допустим – «быть»… Когда еще изобретение будет внедрено, когда еще получишь свой гонорар! А во внедрении никто не заинтересован, у каждого завода свой план, у каждого руководства: свои гос-за-ка-зы! Вот и приходится зарабатывать на жизнь другим способом… Что ж вы, не читали «Не хлебом единым»? По существу, заверяю вас, для изобретателя ничего с тех пор не изменилось! Иное изобретение требует штата, лаборатории, средств… Кто мне их даст? Будь я царем – я бы создал Дворец Изобретателя! Город изобретателей! Дом консультаций! Дом реализаций! Дом совершенствований! Дом финансирования и моделирования! Все-все окупилось бы с лихвой! И самое главное – Производственные базы!..
Есть, конечно, общественные конструкторские бюро, но туда хорошо прийти с узкой и определенной технической идеей… Рамки там – от и до… Это хорошо при заводах. А я – изобретатель широкого профиля! Да иду я от новизны идеи, не от усовершенствования – мне трудней всех приходится! Я не узкий профессионал, я Фауст изобретательства: постичь хочу «всю мира внутреннюю связь»!
Скажем, сколько изобретений пропадает втуне только потому, что иным приходят они в голову вместе с сомнением: «Уже, наверно, без меня догадались!». И махнул человек рукой на идею! А это – о-го! – какой убыток. Изобретательство – дело трудное и люди мы трудные… Нас избегают, от нас прячутся. Не понимают нас, вот и в кино, в театре мы все сплошь – чудики… А не заладилась технология, не пошла машина, что-то нужно довести до ума – когда уже все «бородатые ученые» развели руками, вот тогда вспоминают о нашем брате. Зовут, просят, как палочку-выручалочку: сделай! И сделаешь… Ведь мы в технике – ясновидцы! Как вы, художники слова, в жизни духа. Мы двигаем материальный прогресс, как вы духовный. Формальностью и галочкой не отделаешься – иначе гибель… А сделаешь все как «палочка-выручалочка», аккордно тебе в зубы что-то ничего, по какой-то статье спишут, поставишь «сумму прописью» и положишь в карман это что-то ничего – не кандидат ведь, не академик, не велика шишка, и: будь! Забыли тебя до очередного случая…
Так что – трудно нашему брату… Да и организации, по правде говоря, мы туго поддаемся… Вот так и живем… Но, поймите меня правильно: Я не жалуюсь! Страсть – это от нее никуда не денешься. Не глупее же охоты или рыбалки. Всегда голова на ходу, что-то обдумываешь, целые механизмы воображаешь: действуют, крутятся, работают!.. Вот пока с вами гуляли – голова один узел, агрегатик, доварила! Пожалуй, поспешу домой, эскизик набросаю! Как строка поэта – мучает. А, родившись, может вдруг начисто пропасть! Издевается, рожи корчит – никак не вспомнишь! Надо немедленно зафиксировать! Всего доброго – я пошел!
Лишь слово стоит прочно!
Телевизор, этот небывалый демон массовой культуры, занимаясь главным образом ее популяризацией, то есть повседневной художественно-малотребовательной зрелищностью, сопровождаемой таким же повседневным и художественно-малотребовательным текстом (о чем бы ни шла речь – о поэзии ли, о музыке, или искусстве) – по сути как ничто другое работает как раз на снижение культуры, на ее планиметрически-равномерную распределенность и по возможности на наиболее широкий охват, плодит миллионного обывателя, который как раз себя полагает во всеоружии культуры, на вершине ее, поскольку всего может «слегка коснуться», так как «слышал», «видел», «в курсе»…
От литературы, от ее живого слова – от чтения – телевизор роковым образом отлучает в первую голову! А ведь нигде не росли, не поднимались так саженцы культуры, как на незримо и совместно возделываемой – и писателем, и читателем – почве написанного или напечатанного слова!
Может, индустрии зрелищной культуры лишь предстоит стать основой для подлинной культуры?.. Пока же почти вся классика, все заметное в современной литературе «переводится» на экран… Люди избавлены от чтения. Между тем один из самых серьезных наших критиков Игорь Золотусский пишет: «Кино надо беспощадно отделять от литературы. В кино все мгновенно, летуче, мертво… Слово стоит прочно»… О, неслучаен этот максимализм!
В мастерской художника
В разговорах о своем деле – художников отличает наибольшая цеховая, что ли, замкнутость. Больше, чем писателей и музыкантов. Говорю о внутрицеховом их языке, его «обособленности». Художники «свое» умеют объяснять лишь «своим». Непосвященный может даже не понять разговор двух художников! Они не прибегают к помощи литературы, музыки. В то время как писатели и музыканты щедро пользуются терминами и сравнениями из той или другой области искусства, и главным образом – из живописи. Не поэтому ли и «обособился» цеховой язык художников? Исключил то, что у него позаимствовали?..
Может, у живописцев (графиков) мастерство имеет большее значение в их профессионализме, чем мастерство в профессионализме писателя или поэта? Как бы одинаково трудно не давалось оно, мастерство, и тем, и другим? Недаром они по «ведомству искусства»?
Помню наш разговор со скульптором Николаем Селивановым. Он умел одновременно работать и рассуждать о своей работе.
– Да, могу работать и разговаривать. Лясы точить! Вот вам уже одно отличие нашей, от вашей писательской работы, – говорил Селиванов. – Хотя и там, и здесь вроде бы одна и та же дорога – от формы до художнической, до духовной, сути создания… В скульптуре, правда, меньше «деталей»… Поистине – от визуального до образно-художнического… Неразложимость здесь! Но общее – и у вас, и у нас: волевое творчество… Я ведь и живописец тоже! Вот эта нацеленность шлепка, лепка, мазка! Весь собираешься – точно по тонкой проволоке под куполом пройти. Не это ли есть – профессионализм художника? Устал, или самочувствие не то, в общем: не в форме. Не могу собраться!.. И вот, что ни делаю – не то! Взял карандаш – линия пошлая; фигура, человеческое лицо или дерево – все неживое! Ни индивидуальности, ни образной всеобщности… Школярский наив: «точка-точка-запятая. Минус – рожица кривая…». Вы меня понимаете? Шлепнул прицельно-схватилось намертво: мастерство! А где художник, собственно? А вот где… Сейчас придам шлепку форму, линию, вдохну в него жизнь, причем – свою, только как я могу, как мне дано!..
– Художники – мы не просто труженики, мы обязательно волевые люди! Может, в этом и весь художник, весь дар его: волевая нацеленность, как вы сказали?.. У кого от природы этого больше, у кого меньше, а в общем, профессионализм и есть постоянство этого волевого начала! Я так это понимаю…
– Верно понимаете! Вот я леплю сталевара… Я люблю и почитаю каждый труд… Меня иногда спрашивают – так почему я не занимаюсь им? Почему я художник и только призываю к труду?.. В этом непонимание, что я избрал не просто более выгодный, престижный и тому подобный труд, а наиболее тяжелый, сложный, самостоятельный, весь из риска… Из сердечного и материального риска!
– И вам верят, когда так все объясняете?
– Кто умеет думать, не обыватель, человек с духовным началом, тот понимает и верит… А ведь все же среди тружеников куда как редко встречаешь обывательские суждения! Если оно такое – знайте, еще рабочий – анкетный, еще он на деле не состоялся! Помню, бригада молодых художников отправилась в колхоз. Помочь на покосах. Были даже такие, что косу впервые в руки взяли… Честное слово! Вызвали на соревнование бригаду колхозных косарей… Столько же людей, те же харчи. И что думаете? Обставили! Мы и косы научились по-своему затачивать, к приемам их присмотрелись, а добавили, изобрели что-то свое… Художник – и волю умеет напрячь, и ритм соблюдать, и силы экономить. Вот и доказали – не из самолюбия! – из существа, что мы – художники! В нас как раз народного начала больше! В отличие от писателей и музыкантов мы, художники, умеем и рационализировать свой труд: в нем больше физического начала!..
– Не сочинили?
– Нет! Колхозники еще об этом долго… гуторили… Если хотите знать мое мнение – мы и на войне победили, потому что мы народ-художник! А если когда – в истории – нас бивали, значит, воевали без этой – художнической – жилки, без воодушевления… Без – «есть упоение в бою»; значит, не дошло до души… В духовном народном начале нашем – очень много эстетического начала… Вот пишут, пишут о Суворове. Поистине, гениальный полководец. А ведь он – художественная натура был! Весь! Главное – с народным чувством был, он русский человек. Солдату – брат. Даже не в том дело, что «науку побеждать» написал в рифмованных афоризмах… Философ, поэт, художник! И во всем этом – народное начало!
Ведь это же надо, офицерам – снять все шарфы! Вязать ими стволы деревьев! И готов – Чертов мост, и – Виктория! Это же воображение надо! А Кутузов? Глянул подковку на убитой лошади – и говорит: ночью будет заморозок – и всю кавалерию французскую обезножит! А Петр разве не таков? Чего стоит это одно: «Незаконнорожденных детей отдавать в художники»! Тут озарение, а не просто курьез! Озарение о той же воле, о характере – ни маменек, ни тетушек!
Вот и я так – влез весь, всем своим живым существом, в мазок, в линию, в лепок, глядишь: одушевил! Стало быть, вдохновение – всего лишь полнота чувства жизни, которую отдаешь творчеству. Полнота воли! Да и это и есть художник и его создание! Разве не так?..
